Вода и пламень

Абу-Латт

В Джидду мы прибыли под вечер, не прибегнув к помощи лоцмана, а пройдя «слаломным» курсом а ля Кусто внушительный барьер параллельных рифов. Встреча была не очень приветливой… Споры с таможенниками, бесконечные переговоры с властями (Дюма успевает истощить весь запас арабских слов), запрещение сходить на берег до прохождения медосмотра (который должен состояться лишь на следующий день). Все эти придирки – результат того, что мы пренебрегли услугами лоцмана…

Джидда – это внешние врата святого города ислама, Мекки, коммерческий, консульский и дипломатический центр, единственный во всем Аравийском королевстве город, где позволено жить немусульманам. Столица Саудовской Аравии Эр-Рияд лежит в глубине пустынного континента.

Джидда – узкий порт среди царства песка и скал. Корабли бросают якорь далеко на рейде перед грядой окаймляющих рифов. Город разбит на невысоких холмах и своими минаретами, поднимающимися среди старинных многоэтажных домов, не обманывает надежд путешественников: это действительно ворота в легендарный Восток…

Увы! Когда мы наконец ступили на берег, сказочный флер «Тысячи и одной ночи» мгновенно исчез, уступив место бетонному «модерну», громадным американским автомобилям и вездесущей рекламе: сквозь вязь арабских букв явственно лезло в глаза «Пейте кока-колу!»… Среди этого уродливого наспех возведенного «модерна» старинные дома с частой деревянной решеткой на окнах, ажурной резьбой и тяжелыми обитыми гвоздями дверями выглядели смиренными свидетелями былого величия.

Аравия, священная земля ислама, всегда была закрыта для «неверных». Торговля с ними шла через прибрежные города – Янбо, Джидду, Эль-Кунфиду. Внутреннюю часть полуострова занимает бескрайняя выжженная солнцем пустыня, по которой рассыпаны оазисы и редкие колодцы. Растительность представлена пучками жесткой травы и верблюжьей колючкой. Кочевые племена пустыни до последнего времени сохраняли свой собственный уклад жизни.

После первой мировой войны здесь неподалеку от Персидского залива нашли нефть. Сейчас нефтеносные скважины, где добычу ведет американский концерн «Арамко», приносят королю Саудовской Аравии сотни миллионов долларов в год отчислений. Ничего удивительного нет поэтому, что вслед за автомобилями, холодильниками и транзисторами, консервами и подслащенными напитками все убожество коммерческих аванпостов Запада проникло в Аравию. До сего времени король оставался непреклонным, и «цивилизация» не продвинулась дальше отданной на растерзание Джидды. Как только кончается асфальт и начинаются пыльные закоулки старого города, исчезают и зазывные рекламные щиты. Дальше идет пустыня.

Мы совершили по ней короткую экскурсию на вездеходе, принадлежащем молодому симпатичному и увлеченному своим делом французскому консулу. Он повез нас по дороге на Медину прилегающей к морю долиной. Вскоре мы свернули на восток по сухому руслу реки. Оно тянулось добрых пятьдесят километров среди рыжих гранитных гор, выступавших из золотистого песка, потом начались головокружительные откосы черного базальта. Верста за верстой мы обгоняли тягучие караваны – извечные мирные вереницы терпеливых верблюдов. Иногда сбоку открывался оазис, похожий на зеленеющее чудо.

Так мы доехали до условной границы вокруг Мекки, которую строжайше запрещено преступать «неверным». По обе стороны новой мощеной дороги, связывающей Джидду со священным городом, выставлены большие щиты, где по-арабски и по-английски объявлено о запрете. В пустыне же никаких знаков, указывающих о приближении к святыне, нет. Но в глазах местных фанатиков это не оправдание. Консул Лоссак прекрасно осведомлен об этом, поэтому мы поворачиваем на юг, затем на запад… и все-таки въезжаем в опасную зону.

Мы получили на эту экскурсию официальное разрешение, данное Кусто министром иностранных дел. Капитан также просил допустить нас на двести километров в глубь территории, но не здесь, а дальше к югу, на уровне 20-й параллели. Мне очень хотелось осмотреть тянущуюся параллельно морю горную цепь, по всей видимости окаймляющую одну из больших трещин, входящих в систему грабена.[3]

Кусто получил разрешение и на это, поэтому я заранее радовался перспективе двухнедельной экспедиции для изучения неведомого доныне района. Легкость, с какой было дано согласие на обе просьбы, навела меня на мысль, что миллиарды долларов, потоком вливающиеся в эту богатую нефтью страну, несколько смягчили отношение к чужеземцам. Позже мне суждено было убедиться в своем заблуждении.

В восемь утра, подгоняемые свежим северо-западным бризом, мы шли на юг к большому скоплению рифов Фарасана. Эта банка шириной в двадцать лье протянулась больше чем на 500 километров почти от самой Джидды до Баб-эль-Мандеба.

На морской карте видны бесчисленные точки рифов, россыпи атоллов, собранные в семейства или разделенные глубокими проливами, подчас в сто, двести саженей, даже больше… Одних выдают буруны, другие предательски скрыты водой… Местами среди мельтешения цифр и крохотных кружочков вдруг зияет белое пятно, помеченное таинственными словами: «Очень опасно», «Опасные рифы, глубины непроходимы для судов» или «Замеры не проводились».

Мы плыли как раз по одному из этих пятен; странно, но оно ничем не отличалось от прочих мест. – Прямо по курсу – риф!

С палубы зеленоватая граница еще не видна, ее заметил вахтенный с мачты. Кусто сбавил ход. Капитан решил повторить вчерашнюю операцию с динамитом. Однако прежде следует разведка. В поисках места для якоря судно придвинулось почти вплотную к кромке рифа. Впечатляющая близость! Свесившись через борт, мы, казалось, дотягивались до ветвистых или круглоголовых кораллов. Но то была иллюзия: колонии не достигали нескольких футов до поверхности кристальной воды. На сей раз в воду ушли четверо в сопровождении моторной шаланды. Сверху пловцы являли презабавное зрелище: распластавшись на животе, раскинув ноги в голубых ластах, выставив наружу зады и вертикальные столбики дыхательных трубок, они прилежно смотрели вниз.

– Эге! Акула!

Де Вутер засек ее с мостика. Гибкое мощное тело рыскало возле «Калипсо». Тревога! Мы заорали во все горло вслед за де Вутером… Но пловцы нас не услышали. Акула меж тем кружила возле судна, не думая уходить. С одной стороны, конечно, заманчиво поснимать ее, но вдруг она не одна? Надо спустить ялик, предупредить товарищей… В ту же секунду они разом повернули и, яростно работая ластами, понеслись к шаланде. В следующее мгновение они уже переваливали через борт. Мы облегченно вздохнули.

Оказывается, их напугала вторая акула, нацелившаяся на Кусто.

– Что и свидетельствует о ее неопытности, – заметил каш капитан, отличающийся, как известно, крайней худобой.

Не дойдя какой-то сажени до ныряльщиков, хищник отклонился от линии атаки, подтвердив тем самым наблюдение, что акулы нападают, лишь сделав несколько разведочных кругов возле жертвы. Зато сколько волнений!

– Подруга вовремя осознала свою ошибку, – заключил Кусто.

Мы двинулись на малой скорости курсом на юг. Не прошло и пяти минут, как глухой удар потряс корпус. Судно остановилось.

Сели!..

Так и есть: в восьми саженях ниже поверхности торчал риф, на который наскочил «Калипсо». Вокруг, насколько хватало взора, простиралась голубая безбрежность. Полное, слишком полное одиночество…

Спустили на воду шаланду, бросили ей буксир, и она всеми слабыми силенками своего подвесного мотора принялась стягивать корабль с рифа. К счастью, мы находились с подветренной стороны, и волна подталкивала нас в нужную сторону. Ходовая скорость была мала, так что мы застряли не очень крепко, и через какое-то время судно вновь оказалось на плаву. Гора с плеч! Саут невозмутимо занес в вахтенный журнал: «09.40. Пощупали риф».

Поставив второго впередсмотрящего, ощупью двинулись к Абу-Латту.

Абу-Латт – небольшой островок на банке Фарасан, значащийся в лоции и на геологической карте как вулканический. Следовательно, это самый северный вулкан Красного моря, наименее удаленный от Джидды, где мы заправлялись водой и продовольствием. Правда, моим коллегам на борту не было особого дела до того, вулканический ли остров или нет, их интересовала биология моря. А Кусто, к сожалению, пришлось потратить слишком много времени на дипломатические и светские приемы в Джидде, так что времени добираться до южных вулканов не осталось. Он выбрал для меня поэтому самый близкий, дабы я не уехал без своей порции лавы!

Вулкан, даже потухший, представляет для меня интерес. Можно определить время, когда он угас. Прекращение же активности связано с другими тектоническими процессами, поэтому важно установить причину вспышки и угасания вулканизма. В данной науке, насчитывающей менее ста лет, оригинальное наблюдение способно дать ключ ко множеству загадок.

Впереди показался маленький обрубленный конус, похожий на рисовое зернышко, положенное на линию горизонта – Абу-Латт. Вскоре по обе стороны конуса возникли низкие берега. И наконец остров выплыл целиком. Его размеры было трудно определить, ибо вокруг не было ни единой точки отсчета: ни одинокой пальмы, ни человеческого жилья. Два усеченных конуса, один побольше, другой поменьше, подымались над низко сбегавшим к воде берегом. Когда мы подошли совсем близко, вокруг острова стал виден зеленый пояс бахромчатого рифа. Распластав черные крылья над белым брюхом, нас начали облетать крупные птицы. Они планировали над «Калипсо», вертя головой и с живейшим интересом разглядывая нас.

– Безумцы, – сказал Шербонье.

– Безумцы? Почему?

– Да нет, не мы… Птиц так зовут.[4]

Мы подходили уже совсем близко к островку, когда цвет конусов начал немного беспокоить меня: он ничем не отличался от низкого берега, а тот был явно кораллового происхождения… Надежды, однако, терять не хотелось, и я пристально вглядывался в бинокль, стараясь найти хоть малейшие признаки вулканизма.

Продефилировали немного вдоль рифа шириной триста – четыреста метров, он огибал остров красивой зеленой лентой. Потом Кусто повел судно в разрыв между двумя белыми бурунами. Целый час занимался он полюбившейся игрой – кружением в лабиринте, куда ни один другой капитан не отважился бы забраться. Я спрашиваю себя не как мы дойдем до цели – тут я был спокоен, – но как судно сумеет развернуться и выбраться отсюда… Наконец в двухстах метрах от берега на глубине двадцать метров был брошен якорь.

Тело главного конуса теперь было ясно видно. Больше уже не имело смысла тешить себя иллюзиями: все здесь было коралловое. Древний ископаемый коралл вознесся в небо в результате подъема морского дна. Случай придал конусу форму вулкана, словно для того, чтобы сыграть шутку с составителями лоции и картографами, не потрудившимися осмотреть его вблизи…

Кстати, в лоции этот остров длиной четыре-пять километров и шириной в километр значился как необитаемый и полностью лишенный пресной воды. Пришлось запастись ею для группы, которая там высаживалась. Однако, несмотря на все нетерпение биологов, жаждавших приступить к работе, предстояло искать другое место для высадки. Не мог же «Калипсо» юлить между рифами каждый раз, когда понадобится снабжать базу! К тому же из этого лабиринта надо было еще выбраться…

Оставив натуралистов на суше, «Калипсо» уйдет на разведку северной оконечности банки Фарасан, проведет глубоководные погружения между рифами, а через две недели заберет робинзонов. Судну требовалась надежная и более или менее удобная якорная стоянка. Решено было обойти остров вокруг. К несчастью, ветер за это время усилился, и крутиться между коралловыми надолбами стало небезопасно. Увы, то уже был не первый потерянный день с начала экспедиции. В компенсацию мы получили спокойную ночь на якоре без вахт…

Наутро ветер утих. За полчаса немыслимого хода, во время которого он семьдесят пять раз менял курс и режим работы моторов, капитан твердой рукой вывел нас из лагуны.

Поиски оказались бесплодными: у Абу-Латта не нашлось хорошей якорной стоянки. Пришлось выбрать с подветренной стороны вне зоны рифа открытое, с ровным дном место на глубине сорок метров. Оно было вполне приемлемым при обычном северо-западном ветре, но в дни, когда шарки резко дул с юго-востока, «Калипсо» приходилось сниматься с якоря и уходить в открытое море, борясь с волнами сутки кряду. Мы смотрели из своего лагеря на песчаном берегу, как судно кренится с борта на борт иногда на целых шестьдесят градусов!

Экипажу «Калипсо» можно было не завидовать – достаточно вспомнить про морскую болезнь и чертыхания, которыми сопровождались обеды в кают-компании. Кок «Калипсо» Анен, блондин, казавшийся еще белее под своим колпаком, творил чудеса: шторм не шторм, а он придерживался выработанного меню; и чем больше качало, тем более жидкий суп он подавал. Только уж совсем страшная буря могла его заставить снизойти до жаркого. Анен обожал высовывать голову в маленькое камбузное окошко и смотреть своими окруженными бесцветными ресницами смеющимися глазами на то, как мы сражаемся с горячим варевом, норовившем выплеснуться на колени. Тарелки можно было закреплять деревянными штырями, для чего в столе было несколько рядов дырок, однако против обезумевшего супа мы были бессильны…

Однажды вечером в непогоду я дожидался относительного затишья, прежде чем открыть дверь в кубрик, боясь, как бы со мной вместе туда не ворвалась крупная волна – из тех, что мы прозвали «китами». Во время ожидания мне пришлось стоически вынести удары нескольких весомых «китов»… Вымокнув с ног до головы, я не стал ожидать следующей порции, а толчком отворил дверь и ступил резиновой подошвой на линолеум, уже щедро политый бульоном. В следующий момент судно резко накренилось, нога моя поехала по густо смазанному суповым жиром полу, и семь метров до противоположной стены я одолел на спине вверх ногами. Под бурные раскаты хохота я торпедировал стул, на котором восседал Бельтран, как раз подносивший ко рту тарелку с супом – он намеревался проглотить его, не прибегая к помощи ложки. Срезанный наповал, словно нападающий команды регби от подножки защитника, Бельтран рухнул на меня вместе с тарелкой, содержимое которой он, к сожалению, еще не успел перелить в себя. Тут судно легло на другой бок, и мы отправились в противоположную сторону, прихватив с собой по дороге Саута, за которого Бельтран безуспешно пытался зацепиться. Вместе с нами поехал стул Саута, стул Бельтрана и тарелки, и ненужные ложки.

Едва мы успели как следует трахнуться головой о трубы отопления, как нас вновь понесло на другой борт по катку пола, обильно усеянному вареной вермишелью. Наконец, когда «Калипсо» стряхнул с себя очередного «кита», мы смогли подняться, все в синяках, шишках и ссадинах, страдая, правда, больше не от них, а от безудержного хохота десятка зрителей, сгибавшихся в три погибели на привинченной банкетке по другую сторону стола. Но, как водится, смех быстро передался нам, так что все кончилось, к общему удовольствию.

Вот почему, наблюдая со своего острова, как «Калипсо» приплясывает на волне, прикованный к якорной цепи, словно пес, мы не могли не жалеть своих товарищей и не порадоваться лишний раз тому, что мы-то в данный момент стоим на твердой земле.

Выбрав место, мы не стали сразу выгружаться, а двинулись к аравийскому берегу. В лоции значилось, что милях в двадцати находится селение под названием Лит. Капитан счел необходимым нанести эмиру здешних мест визит вежливости: не только остров входил в его владения, от его согласия зависел и геологический рейд к манящим горам в глубь континента, который мы рассчитывали предпринять в дальнейшем.

Якорь бросили в закрытой бухточке, в нескольких кабельтовых от пологого берега с развалинами крепости времен турецкого владычества. Наш дипломатический корпус перелез в шаланду: капитан, врач и лейтенант Дюпа (переводчик). Лит вырисовывался вдали – зеленое скопление пальм, над которым возвышался средневековый замок. Наши товарищи сошли на пляж. Вскоре из Лита прибыл американский лимузин не самой старой постройки и повез их к эмиру.

Они возвратились через несколько часов, очарованные как самим эмиром, так и оказанным приемом. Знаки внимания были проявлены с восточной пышностью. С не меньшей широтой было обещано всячески спошествовать нашим желаниям…

В приподнятом настроении мы вернулись на Абу-Латт и приступили к выгрузке. Алюминиевая шаланда начала курсировать между берегом и судном; бухта в этом месте напоминала полумесяц, дно было идеальное, и шаланда осадкой всего в несколько сантиметров легко скользила над головками кораллов.

За три-четыре часа мы вытащили на песок свои ящики и стеклянные банки, сосуды с формалином и спиртом, свернутые палатки, походные кровати, продовольствие, кухонные принадлежности, емкости с пресной водой (ее у нас было всего сто литров, не разгуляешься…), рацию, топографические инструменты, приборы, оружие и т. д. и т. п. Борясь с порывистым ветром, натянули палатки метрах в десяти – двенадцати от берега под забавной известняковой стенкой; снизу ее разъела вода, так что она напоминала козырек.

Затем «Калипсо» выбрал якорь и покинул нас, держа курс на Джидду.