Военные мемуары. Единство, 1942–1944

Глава седьмая Сражение

Как коротка была шпага Франции в тот момент, когда союзники ринулись на штурм Европы! Еще никогда наша страна при столь серьезных обстоятельствах не располагала такими ограниченными вооруженными силами. Людей, боровшихся теперь за освобождение Родины, охватывала грусть, когда они вспоминали о былой силе Франции. Но еще никогда ее армия не обладала такими высокими качествами. Возрождение ее было тем более замечательно, что она поднялась из бездны унижения.

За четырнадцать веков военная мощь стала второй натурой Франции. Хотя наша страна не раз пренебрегала заботами о своей обороне, не ценила своих солдат, проигрывала сражения, тем не менее она все времена представала как страна, способная на величайшие ратные дела. Превратности ее судьбы в современную эпоху правила этого не изменили. Как ни были мы ослаблены после наполеоновской эпопеи, каким ни было для нас жестоким ударом поражение 1870, мы сохранили психологию и способность к действию, свойственные сильным народам. В 1918 победа была главным образом делом наших рук, мы пришли к ней сами и вели за собою других. И, разумеется, мы полагали, что наша армия на голову выше всех армий на свете, наш флот одни из лучших, наша авиация превосходна, наши генералы самые даровитые.

Не удивительно, что катастрофа 1940 и последовавшее за нею унижение многим показались чудовищным, непоправимым бедствием. Вдруг рухнуло то представление, которое французы имели о самих себе, и исторически сложившееся мнение о них всего мира. И если бы Франция не восстановила свою боеспособность, для нее не было бы никакой возможности восстановить свое достоинство ни в своих собственных глазах, ни в глазах других. И ничто так не помогло ей возродить свое единство и свой престиж, как тот поразительный факт, что она сумела найти в едва собранных под ее власть заморских территориях и в угнетенной метрополии достаточно веры в нее и достаточно воинской доблести, чтобы вновь выковать армию, которая сражалась очень хорошо — честное елово! После Седана и Дюнкерка, капитуляции в Ретонде и капитуляции Виши в Турине, после полной готовности Виши примириться с военным поражением, после порабощения государства — какой поразительный поворот: наши вооруженные силы приняли серьезное участие в завоевании победы, дрались блестяще в то время, когда враг захватил почти всю нашу страну, держал в плену два миллиона французов, когда «законное» правительство с особенным усердием карало борцов за свободу родины.

В Африке имелось достаточно мужчин призывного возраста, так что нам как будто и нетрудно было набрать контингент для формирования действующей армии. Однако возможности наши оказались тут ограниченными. Мы могли взять из коренного населения Алжира, Марокко, Туниса, Черной Африки, Мадагаскара сколько угодно солдат, но число офицеров постоянного состава или резервистов было, наоборот, весьма ограничено. В основном только французы по происхождению составляли эти категории, необходимые для формирования крупных воинских частей. Однако французов в этих владениях насчитывалось всего лишь 1200 тысяч душ. Правда, мобилизовав все призывные годы, вплоть до 1918, мы получили 116 тысяч человек. Это было не мало, если учесть, что многие французы (и притом самые лучшие элементы) были необходимы в областях административной, экономической, поддержания общественного порядка и что много солдат с 1940 находились в немецком плену. Правда, «Свободная Франция» привела 15 тысяч молодых французов; Корсика дала 13 тысяч солдат; 12 тысяч юношей бежали из Франции через Испанию и пробрались к нам; 6 тысяч женщин и девушек вступили в различные наши службы. Правда, призывники спешили встать в ряды армии. И несмотря на все это, для набора командного состава и специалистов мы располагали недостаточными людскими ресурсами.

Надо добавить, что американцы, снабжавшие нас оружием, снаряжением и обмундированием, ставили условием, чтобы мы приняли их собственные правила организации армии. В отношении контингентов в них полагалось щедро выделять людей для всякого рода служб и иметь многочисленные летучие отряды для восполнения потерь. По их правилам, действия боевых частей должны опираться на богато оснащенные тылы. Они соглашались вооружить французские дивизии лишь после проверки, которая должна был показать, что боевым частям приданы соответствующие службы тыла, укомплектованные многочисленным и квалифицированным людским составом. А наши войска в Африке, привыкшие жить в трудных условиях, считали расточительством выделять столько народу в парки, склады, обозы и мастерские. Из-за этого происходили частые и иной раз неприятные споры между главным штабом союзников и нашим штабом, и все-таки французам приходилось с болью в сердце раздроблять прекрасные полки, чтобы сформировать из них вспомогательные подразделения.

Генерал Жиро первый не желал с этим примириться. Услышав на конференции в Анфе, как Рузвельт обещает, что Соединенные Штаты дадут снаряжение для любого количества воинских частей, которое нам удастся сформировать, он понадеялся, что будет иметь возможность обмундировать и снарядить четырнадцать французских дивизий, и собирался выделить немногочисленные службы тыла. И как же он был огорчен, как возмущался, когда иностранные контролеры, прежде чем распределить долгожданные военные материалы, потребовали, чтобы полностью были укомплектованы вспомогательные службы и, значит, соответственно уменьшены строевые части. А кроме того, нам необходимо было держать на наших африканских территориях хотя бы минимальное количество войск, охраняющих наш суверенитет. И, наконец, две бригады мы зарезервировали для отправки их при первой возможности в Индокитай. Охранные войска и две эти бригады были оснащены французским оружием, и структура их от американской схемы не зависела. Но они поглощали наши кадры, и тем самым уменьшались ресурсы действующей армии.

Что касается меня, то я хоть и чувствовал, как тяжелы требования американцев, ставивших условием для снабжения нас военными материалами подчинение их схемам, но все же я считал, что кампания в Европе, которая предстоит в скором времени, действительно потребует очень крепких вспомогательных войск. Кроме того, я хотел положить конец перебоям в поставке оружия. Став единственным главой правительства, я урегулировал вопрос. На основании сведений о наличном контингенте наших воинских частей, данных об их составе и учитывая условия, на которых союзники согласились снабжать нас оружием и снаряжением, я декретом от 7 января 1944 установил следующий состав сухопутных войск, предназначенных для битвы по Франции: командование армией; командование трех армейских корпусов; шесть пехотных дивизий; четыре бронетанковые дивизии с необходимыми службами и пополнениями. Из предусмотренных этой программой войск одну пехотную дивизию и одну бронетанковую мы не могли полностью сформировать в нужный срок. Зато крупным нашим частям нам удалось придать три марокканские группы, два полка парашютистов и десантные команды. Огромную работу провел главный штаб под руководством генерала Лейе, чтобы при всех нехватках и перебоях создать образцовые воинские части, которые Франция смогла ввести в бой в Италии, а затем перевезла их в метрополию, чтобы бросить против Германии и Австрии.

Наш флот проявил не меньше энергии. Он был поглощен техникой, которая является жизнью и страстью моряков, это отвлекало их от мучительных мыслей о недавних бедах; постепенно флот восстанавливался и уже принимал участие в морских сражениях. Адмирал Лемонье, назначенный в июле 1943 начальником главного штаба, проявил в этой реорганизации свои большие способности и при всей своей дипломатической деликатности — упорную волю. 14 октября 1943 Комитет национальной обороны утвердил план вооружения, предложенный Лемонье. Планом предусматривалось, что к весне следующего года будут приведены в состояние боевой готовности следующие корабли: два линкора — «Ришелье» и «Лоррэн»; девять крейсеров — «Глуар», «Жорж Лейг», «Монкальм», «Эмиль Бертен», «Жанна д’Арк», «Дюгей-Труэн», «Дюкен», «Сюффрен», «Турвиль»; четыре легких крейсера — «Фантаск», «Мален», «Террибль», «Триомфан»; три вспомогательных крейсера — «Кап де Пальм», «Керси», «Барфлер»; две авиаматки — «Беарн», «Диксмюд»; четырнадцать миноносцев; восемнадцать подводных лодок; восемьдесят малых судов: конвойные, нефтеналивные, сторожевые, тральщики, охотники за подводными лодками.

По плану требовалось оснастить корабли новейшими орудиями и произвести необходимый ремонт, который, однако, полуразрушенный Бизертский арсенал и арсенал в Касабланке с его ограниченными возможностями и Дакарский арсенал, еще находившийся в зачаточном состоянии, не могли полностью осуществить; но союзнические базы в Бруклине и на Бермудских островах любезно взяли его на себя. И таким образом программа могла быть выполнена. Предусмотренное число кораблей было даже превышено: нам возвратили некогда захваченные итальянцами миноносцы «Тигр» и «Тромб», подводную лодку «Бронзо», получившую прежнее наименование «Нарвал»; четыре фрегата нам уступили англичане; часть конвойных миноносцев дали американцы, и первый из них «Сенегалэ» — был торжественно передан нашему флоту президентом Рузвельтом. Было также сформировано шесть эскадрилий гидропланов, состоящих из «сундерландов» и «велингтонов», и французские самолеты вновь появились в Атлантике. Наконец, флот дал для участия в боях два бронетанковых полка, один дивизион тяжелой полевой артиллерии, десантные отряды; а двадцать две береговые батареи и семь зенитных баржей, обслуживаемых моряками, помогали обороне африканских и корсиканских портов.

Согласно плану, предложенному генералом Буска и утвержденному 22 октября Комитетом национальной обороны, наша авиация должна была в 1944 состоять из тридцати авиагрупп: семь авиагрупп (четыре истребительных и три бомбардировочных) имели свои базы в Англии; двадцать одна авиагруппа действовала в районе Средиземного моря, в том числе восемь истребительных групп, четыре бомбардировочных, шесть групп для береговой обороны, одна разведывательная группа и две группы транспортной авиации; две истребительные авиагруппы сражались в России. В Алжире, Марокко и Тунисе французских самолетов в сущности не осталось после боев с американцами, и вот вчерашние противники великодушно обязались поставить самолеты нашим эскадрильям, базировавшимся в Северной Африке; англичане и русские оснастили техникой наши авиагруппы, находившиеся на их территориях. Буска со свойственной ему методичностью и авторитетностью осуществлял командование французской авиацией, сразу же получившей новые самолеты и немедленно включенной в союзные военно-воздушные силы, правила и приемы которых им еще надо было усвоить; но более чем когда-либо наши летчики рвались в бой.

В общем, мы были в состоянии выставить действующую армию численностью в 230 тысяч человек, охранные войска для заморских территорий в количестве 150 тысяч солдат; флот водоизмещением 320 тысяч тонн (50 тысяч моряков), грузовые суда и пароходы водоизмещением 1200 тысяч тонн, причем две трети судов могли иметь французский экипаж, авиацию в количестве 500 боевых самолетов с летным и обслуживающим составом в 30 тысяч человек. Большую часть военного снаряжения нам должны были предоставить союзники на основе соглашений о ленд-лизе, причем в компенсацию с нашей стороны засчитывались услуги, которые мы оказывали союзникам предоставлением портов, транспорта, коммуникаций, средств связи, разного рода оборудования, рабочей силы и т. д. На моральное состояние наших армий благотворно действовало радостное сознание, что восстановился самый смысл их существования, что они освобождены от принесенной ими присяги и всяческих заклинаний, которые значительную часть солдат сковывали или сбивали с толку. Надо было видеть, с каким горячим усердием наши сухопутные войска и морские экипажи осваивали новейшую технику, какой восторг вызывал в частях, назначаемых на фронт, приказ о выступлении. За этот период я проинспектировал каждый полк, каждый корабль, каждую эскадрилью самолетов. Во взгляде каждого бойца я читал гордость за свое оружие. Живуча у французов военная жилка!

Это доказали и маки. До конца 1942 отрядов маки насчитывалось немного и действия их были не особенно эффективны. Но затем выросла надежда, а с нею увеличилось число тех, кто хотел сражаться. Кроме того, обязательная «трудовая повинность», с помощью которой на несколько месяцев мобилизовали полмиллиона юношей, главным образом рабочих, для использования в Германии, а также роспуск «армии перемирия» побудили многих несогласных уйти в подполье. Увеличилось количество более или менее значительных групп Сопротивления, и они повели партизанскую войну, которая играла первостепенную роль в изматывании неприятеля, а позднее и в развернувшейся битве за Францию.

Условия, в которых эти автономные отряды формировались, жили и сражались, разумеется, были очень разнообразны и зависели от характера местности, где они оперировали, и от имевшегося у них оружия, и тогда естественные барьеры Франции вновь получили то важное значение, какое они имели, когда кельты, а затем галлы и вслед за ними франки повсеместно в больших и малых боях защищали свою страну от захватчиков — германцев, римлян, сарацин. Центральные массив, Альпы, Пиренеи, Юра, Вогезы, Арденнские леса, внутренние районы Бретани больше всего привлекали отряды партизан. Кстати сказать, именно там самолеты союзников находили наиболее удобные места, куда они могли доставлять агентов разведки или сбрасывать на парашютах людей и контейнеры. В стороне от морских берегов, от больших центров, от главных коммуникаций оккупанты стояли не так плотно и полицейский надзор был мене строг. Старые, изрытые ущельями лесистые горы Оверни, Лимузена, Севена и Ланмезана; высокие плато альпийских кряжей в Савойе и в Дофине; уеденные уголки в лесных чащах и среди уступов воггезско-юрско-лангрско-морванской возвышенности; крутые склоны французских и бельгийских Арденн; ланды, густые заросли, овраги и берега озер служили партизанам убежищем во время долгих дней выжидания, плацдармом для нападения на врага и тыловыми позициями для отхода после схватки. Кто же это говорил о «кроткой Франции»?

В маки объединялось обычно по несколько десятков человек максимальное количество людей, которое могло группироваться в одном месте, учитывая размеры тайников и трудности снабжения. Пробраться в них можно было только с помощью запутанной «веревочки», ибо в защиту их принималось множество предосторожностей. Если человек вступал в отряд, то уже бесповоротно. Жить приходилось в землянках, в шалашах, в пещерах, иной раз в каком-нибудь сарае, в разрушенной ферме, в лесной сторожке. Надо было переносить тяжелые лишения — голод, холод, дожди, а главное — не знать ни минуты покоя, всегда держаться начеку и в любую минуту быть готовым перебраться в другое место. Насколько то было возможно, партизан предупреждала об опасности или указывала им удобные случаи для выступления своя сеть сочувствующих, которая охватывала всю округу — даже жандармские посты, даже административные учреждения. Соседние фермы и деревни снабжали маленькое войско съестными припасами. Дети, девушки, старики служили отряду связными и ординарцами, не привлекавшими внимание врага. Угрюмо, молчаливо французское крестьянство помогало этим храбрым парням. Захватчики мстили расстрелами гражданского населения, хватая тех, кого они подозревали в «сообщничестве» с партизанами, угоняли в Германию местных деятелей, сжигали целые деревни.

Устроить засаду у дороги, по которой проходит немецкий обоз, пустить под откос поезд, который везет немецких солдат или военные материалы, напасть на зазевавшийся патруль или на плохо охраняемый пост, поджечь машины, собранные в автомобильном парке врага, взорвать цистерну с бензином или склад снарядов — таковы были диверсии, которыми в основном занимались партизаны до того дня, когда высадка во Францию союзных войск открыла им более широкое поле деятельности. Если отряд принимал решение сделать вылазку, ее надо было тщательно подготовить, поскольку людей и оружия имелось мало, операцию следовало провести быстро, так как ее успех зависел от внезапности нападения, а лишь только она завершена, нужно было немедленно отойти и скрыться, ибо тотчас же враг посылал целые полчища и они устраивали заграждения на дорогах, «прочесывали» окрестности. Укрывшись от карателей, партизаны, еще не передохнув, подводили итог операции. Как они торжествовали, когда под их пулями падали солдаты вермахта, когда пылали немецкие грузовики, опрокидывались вагоны, когда на их глазах охваченные паникой немцы обращались в бегство, бросая оружие, и оно доставалось партизанам. Но, увы, как часто неприятель окружал партизанский отряд! Тогда шел бой не на жизнь, а на смерть. Уцелевших французов, если им не удавалось скрыться, убивали на месте или же, устроив комедию суда, расстреливали тут же у дороги. Одни умирали стоя, другие — простершись на земле, если раны не давали им встать, но казнимые смотрели немецким убийцам в лицо, и у каждого последний возглас был: «Да здравствует Франция!» Позднее могильная плита, поставленная на месте казни, будет напоминать о том, что они умерли здесь. Лотарингский крест, вырезанный на камне, скажет, почему и как они умерли.

Но в значительной части страны условия местности таковы, что партизанскому отряду невозможно было надежно укрыться. Тогда отряд разделялся на очень маленькие группы или же участники Сопротивления жили в подполье поодиночке. Их снабжали фальшивыми документами (ведь организация Сопротивления имела своих людей в министерствах, в префектуре, в мэриях, в комиссариатах) и пристраивали на работу — кого на рубку леса, кого в каменоломни, кого на ремонт шоссейных дорог; ночевали они в изолированных фермах или же старались затеряться в больших городах. Зачастую «прикрытие» им обеспечивали заводы, стройки, конторы; партизаны пользовались им, выжидая удобного момента для диверсии, а совершив ее, исчезали. Эти рассеянные повсюду борцы не могли действовать в широких масштабах, но зато они все больше давали о себе знать. Немцы уже не решались ходить в одиночку — их убивали; под ногами оккупантов рвались фанаты, шашки тола выводили из строя немецкие автомобили. В Париже, на севере Франции, в Лионе и в других промышленных районах мелкий саботаж на производстве стал явлением постоянным — до такой степени, что нам пришлось создать специальную службу охраны от диверсий на тех предприятиях, которые в ближайшем будущем могли понадобиться для наших армий.

Разумеется, невозможно ныне точно установить контингент всех этих элементов, никому не представлявших штатных ведомостей и списков. В начале 1943, когда создавалась тайная армия, мы определяли ее численность приблизительно в 40 тысяч человек; да тысяч тридцать французов и француженок входили в сеть организаций Сопротивления, объединяемых шестьюдесятью группами. Через год в партизанских отрядах было по меньшей мере 100 тысяч человек. А когда началась битва за Францию, число их превысило 200 тысяч. Фактическая численность контингентов бойцов внутренних сил находилась в прямой зависимости от вооружения, которое им давали. Если случалось, что группа получала все необходимое ей оружие, в нее тотчас же вливались добровольцы. И наоборот, командиру слабо оснащенного отряда приходилось отказывать борцам, желавшим вступить в его ряды. Конечно, снабжение организаций Сопротивления оружием было одной из важнейших забот правительства.

В самой Франции возможности эти были очень слабы. Разумеется, в 1940 некоторые командиры припрятали оружие. Но почти все тайные склады были обнаружены врагом или выданы ему самим Виши, и партизаны располагали лишь небольшим количеством французского оружия. Нам, правда, удавалось посылать им оружие из Северной Африки, но мало — у нас у самих его почти не было, да и базы, с которых вылетали наши самолеты, были слишком далеки от Франции. Что касается оружия, которое партизаны отбирали у немцев, то количество его стало значительным только во время больших боев летом 1944.

Итак, хозяевами столько необходимого оружия были союзники. Но несмотря на мои настойчивые и частые заявления, они соглашались посылать во Францию свои специализированные самолеты и сбрасывать на ее территорию винтовки, автоматы, пистолеты, гранаты, пулеметы, мортиры только при условии полного знания всех обстоятельств. Ведь несмотря на все предосторожности, половина военных материалов, сбрасывавшихся на парашютах, попадала в руки врага.

К тому же, если секретные американские и особенно секретные английские службы постепенно поняли, чего можно ждать от французского Сопротивления, командование союзных войск очень не скоро сумело оценить, как действенна эта форма войны, совершенно новая для штабов, подготовленных только для руководства теми сражениями, которые ведутся по всем правилам. До самого конца войны так и не был преодолен жестокий разрыв между требованиями, а иной раз и отчаянными мольбами партизан и тем, что им направляли. В общем нашим подпольным отрядам все же было предоставлено более полумиллиона винтовок, пистолетов и других видов оружия индивидуального употребления и 4 тысячи орудий коллективного применения; четыре пятых военных материалов получено было от наших союзников.

Партизанские отряды, поддерживавшие их организации Сопротивления, помогающая им пропаганда — все это требовало денежных средств. Правительство старалось доставить их в денежных знаках, которые могли иметь хождение во Франции и не возбуждали бы подозрения. Сначала мы использовали все свои запасы билетов Французского банка, хранившиеся в Англии, в Африке и на Антильских островах. Затем стали посылать «боны освобождения», выпущенные правительством в Алжире и с его гарантией. Наша делегация в Париже принимала при расчетах эти боны и тайком обменивала на деньги в кредитных учреждениях или у частных лиц; в разгар борьбы, в момент самой крайней нужды в деньгах, бывали случаи, что руководители групп прибегали к реквизиции денежных фондов, но государство потом возместило эти изъятия. В общем между организациям Сопротивления официально было распределено более пятнадцати миллиардов — сумма, по нынешнему курсу равняющаяся ста миллиардам. Конечно, бывали тут неизбежные в таких делах злоупотребления, но в общем три четверти расходов, согласно докладу казначейства, были должным образом оправданы.

Откуда же брались руководители внутренних сил? Почти всегда они сами становились во главе отряда, когда бойцы признавали, что эти люди достойны и способны руководить ими. Большинство из них оправдало это доверие. Кое-кто был повинен в совершении действий, достойных осуждения, но это было исключение. Если вспомнить, при каких обстоятельствах они занимали свой пост, если учесть, что командный состав в массе своей не так-то быстро отрекся от Виши и не сразу возглавил боевые группы, надо признать, что эти новые руководители, посвятившие себя труднейшей и опаснейшей задаче, хорошо послужили родине. Впрочем, как только была оккупирована бывшая «свободная» зона, распущена «армия перемирия» и поколебалась вера в маршала Петена и в законность его власти, многие кадровые офицеры и унтер-офицеры под воздействие ОРА[103] и ее главы — генерала Ревера[104] — перешли в маки.

Пока подпольные силы действовали стихийно, в зависимости от случая, и выступали отдельными, не связанными друг с другом отрядами, не могло быть и речи о внедрении в них иерархии и структуры регулярной армии. Нельзя было посылать им из Алжира или из Лондона задания, точно указывая, где и в каком месте они должны быть выполнены. Однако предоставить их самим себе, не связывая их с центральной властью, было бы крайне рискованно. Они могли бы докатиться до анархии «лесных братьев» либо подпасть под преобладающее влияние коммунистов. В самом деле, коммунисты представляли собою основное ядро, а зачастую и командный состав в движении «Фран-тирер э партизан», составлявшим почти треть всех подпольных сил. Если бы де Голль не держал все вооруженные отряды в своем подчинении, эта их часть стояла бы особняком и ею распоряжалась бы не государственная власть, а те, кто стремился бы захватить власть. Кроме того, другие элементы, не зная, к кому им примкнуть, тоже имели бы тяготение к этой организации и она подмяла бы их под себя. Кстати сказать, как раз в это время коммунисты усиленно старались завладеть Национальным Советом Сопротивления, заставить его занять в отношении Алжира позицию своего рода правительства внутри страны и объединить подпольные группы при содействии «Комитета действия», в котором сами они играли господствующую роль.

И вот мы создали во Франции систему, которая, не стесняя инициативы подпольных сил и их разделения на группировки, связывала их с французским командованием и давала им почувствовать эту связь в действии. Для каждого административного района и для некоторых департаментов правительство назначило «военного делегата», выделенного лично мною. Он устанавливал контакт с вооруженными группами своей области, координировал их действия, связывал с нашим центром посредством радиостанции, которой он располагал, передавал им наши инструкции, а нам сообщал их просьбы, регулировал с нашими службами воздушные операции по доставке им на парашютах оружия. Отряды партизан имели теперь инспекторов: для всей территории Франции был назначен Мишель Бро, для южной зоны — Жорж Ребате, для северной зоны Андре Брозан-Фавро. Когда враг арестовал генерала Делестрэна, его заместителя генерала Демаза и его помощника полковника Гастальдо, мы назначили начальником штаба тайной армии полковника Дежюсье. Кроме того, я назначил «национального военного делегата», то есть штабного офицеpa, являвшегося представителем командования для всех боевых элементов: партизанского подполья, разведывательной сети, бригад по организации саботажа, и он же был моим представителем в Национальном Совете Сопротивления. Эту обязанность, требовавшую большой гибкости и твердости, один за другим несли: Луи Манжен, полковник Эли, Морис Буржес-Монури[105], Жак Шабан-Дельмас[106].

В некоторых районах с благоприятными для этого условиями наши внутренние силы все возрастали, в частях же врага замечались признаки панического страха; в таких местах становились возможными объединенные операции, и тогда кто-либо из начальников подпольных боевых групп, независимо от того, является ли он кадровым офицером, брал на себя командование всеми или частью наших боевых сил в данном секторе. Такими командирами были: в Верхней Савойе — майор Валетт д’Озья, в Эне — полковник Роман-Пети, в Бретани — генерал Одибер; полковники: Гийодо — в Иль и Вилене, Морис — в Морбиане, Гарей, Годен, Генгуэн — в Оверни и Лимузене, Андре Мальро — в Коррезе, Ло, Дордони, Раванель — в Верхней Гаронне, Помье — в Пиринеях, Аделин — в Жироне, Гранваль — в Лотарингии, Шеванс-Бертэн — в Провансе. Роль, а также де Маргёрит — в Париже, Шомель — в Турени; генерал Бертран — в Беррии и т. д.

Но с момента высадки союзников во Франции нужно было добиться, чтобы эти разрозненные элементы содействовали операциям союзных войск, и, следовательно, военное командование должно было давать им определенные задания и предоставлять им средства для их выполнения. В отношении разрушений, которые должны были сковывать передвижения неприятеля, у нас имелся общий план, выработанный нами уже давно при участии специалистов, компетентных в каждой из интересующих нас отраслей. Так, например, существовал «Зеленый план», предложенный руководителями «Сопротивления на железных дорогах» — Арди, Арманом и другими; имелся «Лиловый план», составленный при содействии участников Сопротивления работниками связи — в частности, с помощью Дебомарше: он касался повреждения телеграфной и телефонной связи, особенно подземных кабелей; был «Черепаший план», по которому предусматривалось перерезать дороги в самых важных местах, главным исполнителем его был Ронденэ; был и «Голубой план», в котором намечались меры по захвату электростанций. Но, с другой стороны, необходимо было, чтобы действия местных подпольных групп в нужный момент приобрели общенациональное значение — стали бы выступлением всей страны и приняли достаточно устойчивый характер, могли бы стать элементом стратегии союзников. Надо было, чтобы отряды тайной армии слились с другими нашими войсками в единую французскую армию.

Вот почему в марте 1944 я создал Французские внутренние силы, в которые в обязательном порядке должны были войти все подпольные вооруженные группы, причем предписывалось, чтобы они по мере возможности были организованы в воинские подразделения, соответствующие нашему уставу: взводы, роты, батальоны, полки. Решено было, что офицеры, командующие этими подразделениями, временно будут носить звания, соответствующие контингенту, который находится в них под началом. Разумеется, мы предвидели, что по части количества нашивок на берете и на рукаве этот приказ во многих случаях вызовет большие преувеличения, в которых позднее придется разбираться аттестационным комиссиям. Но я считал, что, подчиняя эти войска нашим традиционным правилам — к чему, кстати сказать, они и сами стремились, — я в конечном счете послужу делу единения французов. В апреле я назначил генерала Кёнига командующим внутренними силами и послал его в Англию, в помощь Эйзенхауэру. Из Англии ему удобнее всего было направлять действия сил Сопротивления, так чтобы они способствовали общему стратегическому плану, сообщаться с нашими внутренними войсками всеми возможными способами, доставлять им оружие и оказывать всякую иную поддержку. Кёниг, кроме того, принял под свое командование инородные группы под наименованиями «Альянс», «Букмейстер», «Уор офис» и т. д., которые союзники до тех пор непосредственно использовали на нашей территории.

Как же Франции следовало употребить вооруженные силы, которые ей удалось воссоздать? Дуализм в правительстве еще некоторое время мешал нам принять определенные решения. Но так был лишь после тунисской кампании и перед итальянской кампанией, то есть в период относительного затишья. Кроме того, оказалось, что в общем-то взгляды Жиро в этом отношении сходились с моими. Но осенью 1943 открылась перспектива наступления на континенте. В этом время я стал единственным председателем Комитета. Когда надо было действовать, я уже мог принимать решения, но в узких пределах и, признаюсь, в условиях, тягостных для меня, ибо в союзной коалиции силы Франции не были главными.

Мысли мои о том, как нам надо вести войну, определились еще в 1940 году. Пусть наша армия, восстановленная в Африке, вступит в метрополию, сражается вместе с силами тайных отрядов за свободу родины, примет участие во вторжении в рейх и в ходе борьбы обеспечит нас желанным залогом, для того чтобы конечное урегулирование вопроса не могло произойти без нашего участия. Для этого требовалось, чтобы военные действия союзников устремлены были на нашу территорию, чтобы в них предусматривалась не только высадка на севере Франции, но и высадка на юге страны, причем мы должны широко участвовать в этой операции. А до тех пор хорошо было, что западные войска ведут кампанию в Италии, — хорошо потому, что они изматывают немцев и к тому же освобождают морские пути; и, конечно, наши войска, наш флот, наша авиация должны быть включены в эти боевые действия.

Однако стратегические планы союзников все еще были неопределенными. В сентябре 1943 союзники решили приняться за Италию. Но в отношении дальнейших действий у них не было согласия. Соединенные Штаты теперь чувствовали себя способными повести битву в Европе, пройдя кратчайшим путем, то есть через Францию. Вступить на землю Нормандии, а оттуда двинуться на Париж; произвести высадку в Провансе и подняться вверх по долине Роны — таковы были и намерения. Они хотели сочетать обе эти операции. Вслед за тем союзные армии, соединившись между Швейцарией и Северным морем, перейдут Рейн. Американцы считали итальянскую кампанию побочным делом, которое не должно отвлекать внимание от главной задачи.

Англичане — и прежде всего Черчилль — смотрели на положение иначе. По их мнению, американцы планировали нападение на врага там, где это сделать всего труднее, — хотели схватить быка за рога. Гораздо лучше было бы нацелиться на уязвимые места, разить зверя в его мягкое подбрюшье. Вместо того чтобы объектом своих действий прямо назвать Германию и, пройдя через Францию, достигнуть ее, по мнению англичан, надо было двинуться через Италию и Балканы в придунайские страны Европы. Великое усилие союзников должно поэтому состоять в следующем: продвинуться вперед по Итальянскому полуострову, помимо того сделать высадку в Греции и Югославии, добиться вступления в войну Турции, а затем войти в Австрию, в Чехию, в Венгрию.

Разумеется, этот стратегический план соответствовал политике Лондона, который стремился установить преобладание Англии на Средиземном море и прежде всего боялся, как бы вместо немцев там не оказались русские. Нам было известно, что англичане всячески отстаивали свой план на Тегеранской и Каирской конференциях, в посланиях премьер-министра Англии президенту Рузвельту и в созданном в Вашингтоне англосаксонском органе — Объединенном комитете начальников штабов.

Но как бы ни старались наши союзники держать нас в стороне от их совещаний, у нас теперь имелись довольно значительные вооруженные силы и нас уже нельзя было сбросить со счета. Хотя мне и казались заманчивыми некоторые моменты в концепции Черчилля, я не мог с нею согласиться. С точки зрения военных действий операция, которую предлагалось повести от берегов Средиземного моря в направлении Центральной Европы, была слишком рискованной. Допустим, что удастся быстро разбить войска врага, занявшие Италию (хотя не было никаких оснований ожидать тут скорой развязки), но ведь после этого требовалось еще преодолеть огромную преграду — Альпы. Если можно было произвести высадку в Далмации, то как потом выбраться из югославских гор? Греция, конечно, более доступна, да дальше, к северу, какие препятствия представляют собою сложные массивы Балкан! А ведь американские и британские армии созданы главным образом для действий на равнинах при усиленной поддержке военной техники, и жить они привыкли без особых лишений благодаря регулярному снабжению. Я плохо представлял себе, как они будут продвигаться по гористым местам Балканского полуострова, где нет удобных портов, которые служили бы союзникам морскими базами, где мало дорог, да и те в плохом состоянии, где поезда ходят редко и медленно, а между тем придется ведь иметь дело с немцами, которые ловко успеют использовать заграждения, созданные самой природой. Нет! Искать решения вопроса надо было во Франции, где территория благоприятствовала быстрым операциям, где воздушные и морские базы находились близко, а отряды Сопротивления, действующие в тылу врага, оказались бы при наступлении союзных войск крупнейшим козырем.

Итак, во имя интересов Франции я считал себя обязанным, насколько это для меня было возможно, сопротивляться плану англичан. Неужели можно было позволить державам Запада направить свои войска, минуя нашу страну, в то время как она порабощена неприятелем? Неужели нашу страну освободят издалека и косвенным образом и она не увидит, как на ее земле наши солдаты и их союзники одержат спасительную победу? Можно ли допустить, чтобы последняя ее армия двинулась на Прагу, в то время как Париж, Лион, Страсбург еще надолго останутся в руках неприятеля? Если мы не дадим возможности нашим вооруженным силам, выкованным на заморских территориях, сражаться и побеждать в метрополии, разве не упустим мы тогда случая упрочить узы, объединяющие Французский союз? И, наконец, в условиях замешательства, которое появится в стране после отступления немцев и крушения Виши, какой режим возникнет из хаоса, если наша армия будет находиться в Австрии или в Венгрии и не сможет слиться с внутренними силами? Англию и Соединенные Штаты выбор стратегического плана интересовал сточки зрения их политики, но для Франции от этого выбора зависела вся ее судьба.

Случилось так, что довольно рано взяла верх американская точка зрения относительно высадки на севере Франции. В декабре 1943 наши англосаксонские союзники, которых сильно торопили русские, решили выполнить эту грандиозную операцию, получившую наименование «Оверлорд». Мы, конечно, одобрили это намерение. Но высадка на юге страны, хотя она и была решена в принципе и заранее окрещена именем «Энвил», все еще вызывала много споров. Черчилль не отказывался от мысли перенести в Италию и на Балканы все военные действия союзников на юге Европы. Он добился того, что генерал Мейтлэнд Уилсон[107] был назначен главнокомандующим средиземноморского театра. Александер уже стоял во главе армий, находившихся в Италии. Черчилль настаивал, чтобы им предоставили как можно больше американских и французских дивизий и специальных десантных судов, если не будет противодействия с нашей стороны, то по настоянию премьер-министра на южном театре войны может быть применен английский план.

Но как нам вмешаться? Учитывая нашу ставку в игре, а также силы, которые мы могли выставить в этот период войны, было бы естественно привлечь нас к выработке принципиальных решений союзной коалиции. Пусть глава французского правительства принимает участие в конференциях, где президент Соединенных Штатов и английский премьер-министр обсуждают планы ведения войны; пусть французское командование выделит своего представителя — например, генерала Жиро — в союзный Генеральный штаб, где вырабатывались планы военных действий. Тогда мы были бы в состоянии отстаивать свою точку зрения и влиять на принимаемые решения. Тогда союзные стратегические планы и мы считали бы своими планами наравне с теми двумя державами, которые их утвердили. И если бы в этом случае выполнение операции высадки на севере Франции было поручено американскому генералу, а на юге — английскому генералу, мы бы с грустью вспомнили о нашем прошлом, но не испытали бы тревоги за настоящее и будущее страны. Но англосаксы никогда не соглашались обращаться с нами как с настоящими союзниками. Никогда они не советовались с нами как правительство с правительством. По соображениям политики или потому, что это было для них удобно, они соглашались использовать французские вооруженные силы для задач, которые они сами же им назначали, но использовали их с таким видом, словно наши войска принадлежали союзникам, — только на том основании, что они поставляли нам вооружение.

С такой философией я не мог примириться. Я считал, что содействие, которое Франция во всех отношениях оказывала коалиции, гораздо более ценно, чем то военное имущество, которым ее снабжали. Поскольку союзники не привлекали ее к обсуждению своих планов, я считал, что поступаю правильно всякий раз, когда мне приходилось действовать независимо от них, на свой страх и риск. Дело не обходилось без столкновений. Но с этим надо было примириться, ибо впоследствии все убедились, что, защищая интересы Франции, мы вместе с тем действовали ко всеобщей пользе.

В декабре представился случай показать, что в условиях сложившейся обстановки мы оставляем за собою свободу действий. В это время начались операции в Италии. Там уже находились три французские дивизии. Откровенно говоря, третью из этих дивизий — 4-ю марокканскую — союзники не очень спешили переправить на Апеннинский полуостров. Они предпочитали, чтобы мы ограничились посылкой подкрепления, выделив с этой целью несколько батальонов для войск генерала Жюэна. Мне пришлось вмешаться — я не хотел, чтобы 4-я марокканская дивизия была раздроблена, нужно было отправить ее всю целиком. Так мы и сделали, и можно было только порадоваться этому, когда она показала себя на поле битвы. А тем временем союзное командование изменило свой взгляд и предложило генералу Жиро направить в Италию четвертую крупную часть. Национальный комитет обороны решил удовлетворить просьбу союзников и выбрал для отправки 1-ю свободную французскую дивизию. И вдруг мы узнаем, что она не будет отправлена, а вместо нее, по приказу генерала Эйзенхауэра, назначена к отправке 9-я колониальная дивизия. Я тотчас же приказал уведомить Эйзенхауэра, что 9-я дивизия не состоит в его распоряжении и что она останется в Северной Африке. Тогда Эйзенхауэр сослался, с одной стороны, на какую-то неведомую нам договоренность его с генералом Жиро, а с другой — на условия соглашения, заключенного на конференции в Анфе между Жиро и Рузвельтом, согласно которому французские войска, вооруженные американцами, должны находиться в полном распоряжении американского командования. Такие аргументы лишь утвердили меня в моей позиции. Я подтвердил свое решение. Затем я уведомил Эдвина Уилсона и Гарольда Макмиллана, что мы предлагаем урегулировать между тремя правительствами вопрос об условиях, при которых французские вооруженные силы могут быть использованы союзным командованием наряду с американскими и английскими войсками.

Произошло некоторое замешательство. Союзный главный штаб заявил протест, утверждая, что наш способ действия вредит военным операциям. Посольства же объявили, что вопрос этот не касается вашингтонского и лондонского правительств и должен быть урегулирован между генералом Эйзенхауэром и Комитетом освобождения. А поскольку наши войска не двигались из Северной Африки, тогда как они были нужны в Италии, пришлось с нами объясниться. 27 декабря, как мы и предполагали с самого начала, собралась под моим председательством конференция, в которой приняли участие Уильсон, Макмиллан и генерал Беделл Смит — он заменял находившегося в отлучке Эйзенхауэра. Моими ассистентами были Рене Массигли и генерал Жиро.

Я уведомил участников конференции, что 1-я дивизия — именно первая, а никакая другая — поступит в распоряжение главнокомандующего союзными войсками тотчас же, как только должным образом к нам обратятся с просьбой об ее отправке. Разумеется, что никакие французские вооруженные силы не могут быть использованы ни на одном театре военных действий без разрешения французского правительства. Затем я отметил, что происшедший инцидент побудил нас уточнить условия, на которых французское правительство намерено осуществлять сотрудничество его вооруженных сил с силами союзников.

«Мы, конечно, хотим этого сотрудничества, — сказал я, — но надо, чтобы нам были известны его условия. Ведь мы отстранены от выработки ваших планов. На всякий случай мы заготовили проект соглашения, имеющий целью исправить плачевное положение вещей, организовать сотрудничество трех правительств в общем руководстве войною и сотрудничество трех командований в области стратегии. Если мы заключим соглашение, все пойдет прекрасно. Если не заключим, то французское правительство поставит свои вооруженные силы под союзное командование только на тех условиях, какие оно само определит, оставляя за собой право изъять свои войска целиком или частично, если сочтет, что этого требуют национальные интересы».

И добавил: «В настоящее время союзное командование получает в итальянской кампании содействие нашей армии, нашего флота, нашей авиации, а мы все еще не знаем, для чего и как они там используются. Важнейшее значение для нас имеют предстоящие операции по высадке войск во Франции. Настало время сказать, что мы не сможем посылать подкрепления нашим войскам в Италию и даже оставить в Италии те войска, которые уже посланы туда, если американское и английское правительства не дадут нам гарантий, что операция „Энвил“ будет осуществлена, что в ней примут участие все французские вооруженные силы, действующие сейчас в Италии, а также войска, имеющиеся у нас в Северной Африке, и что одна французская дивизия будет вовремя переброшена в Англию, для того чтобы она могла участвовать в операции „Оверлорд“ и освободить Париж. Если эти гарантии будут даны, но в дальнейшем окажутся нарушенными, то французские войска вновь поступят в распоряжение французского правительства».

На следующий день Массигли в письменном виде представил Уилсону и Макмиллану наши предложения и условия. Он получил от них ответ, в котором сообщалось, что наш проект передан на рассмотрение их правительствам, а пока что нам даются те гарантии, которых мы просили в отношении французской кампании. И тогда мы возобновили переброску наших войск в Италию.

С этого времени союзное командование не забывало информировать нас о своих планах, спрашивать наше мнение, надлежащими путями направлять нам просьбы о присылке подкреплений. В Алжире установилось вполне удовлетворительное сотрудничество между Генеральными штабами. Я со своей стороны принимал многих американских и английских военных руководителей. Так, я принял генерала Эйзенхауэра, маршала воздушных сил Теддера, генерала Беделла Смита перед их отъездом в Англию, где им предстояло подготовить операцию «Оверлорд», а затем бросить войска на ее осуществление; генерала Мейтлэнда Уилсона — когда он прибыл занять свой пост главнокомандующего вооруженными силами на Средиземном море, а затем еще несколько раз; адмирала сэра Эндрью Каннингэма; адмирала Хьюитта, на которого возложены были операции по транспорту, эскорту, защите и высадке войск, которых потребует осуществление плана «Энвил»; генерала Дулитла[108], командующего стратегическими военно-воздушными силами на средиземноморском военном театре; генералов Деверса, Геммела, Роокса; маршала военно-воздушных сил Слессора и других. Во время инспекционных поездок в Италию мне с полным доверием сообщали свои планы и осведомлялись о точке зрения французского правительства командующий союзными силами генерал Александер, командующий 5-й американской армией генерал Кларк (этой армии был передан французский экспедиционный корпус), командующий 8-й английской армией генерал Лииз[109], командующий авиацией генерал Икер[110]. Все они осведомляли меня о своих намерениях и знакомились с французской точкой зрения.

Позиция этих военных деятелей, несомненно, отвечала интересам общего дела, но в своих отношениях с де Голлем им пришлось преодолеть чувство удивления, кстати сказать, вполне понятное. Склонных к конформизму английских и американских генералов не мог не удивлять глава государства, не имеющий ни конституции, ни избирателей, ни столицы, но говорящий от имени Франции; офицер, у которого так мало звездочек и приказания которого министры, генералы, адмиралы, губернаторы и послы его страны считают для себя непререкаемыми; француз, которого приговорило к смерти «законное» правительство и поносили многие вишистские сановники, с которым сражалась часть французский войск, затем склонившая перед ним знамена. Должен сказать, что они обнаружили понимание вещей и увидели Францию там, где она была. Я же отвечал этим выдающимся деятелям, верным слугам своего отечества и нашего общего дела, этим прямодушным людям и отважным солдатам, чувством глубокого уважения и дружбы.

Надо отметить, что организация, с которой они имели дело в своих сношениях с нами, облегчала наши контакты. С тех пор как французское правительство имело лишь одного главу, оно ни с кем не делилось своим правом принимать решения и обязанностью нести за них ответственность. Наша структура командования была чрезвычайно простой и четкой. Опираясь на закон об организации нации во время войны, я в качестве главы государства имел звание главы вооруженных сил, а как председатель правительства обязан был руководить национальной обороной. Я занимался непосредственно вопросами использования наших вооруженных сил, а следовательно, и вопросами стратегического сотрудничества с нашими союзниками. В рамках общего плана, который я определял, военный министр, министр авиации должны были формировать армии, управлять ими и улаживать с американскими и английскими службами вопрос о поставках нам оружия. Наконец, назначенные мною военные руководители осуществляли на той или иной территории командование нашими вооруженными силами, входящими в систему союзников. Точно такие же функции и на тех же основаниях выполняли Рузвельт, Черчилль и Сталин — разница была, увы, в значительном перевесе их боевых средств над нашими.

Для того чтобы иметь помощников в выполнении моей задачи, я создал главный штаб национальной обороны и в главе его поставил генерала Бетуара, назначив его заместителем капитана 1-го ранга Баржо и полковника авиации де Ранкура. На обязанности Бетуара лежала подготовка материалов для принятия решений, уведомление о них заинтересованных лиц и контроль за их выполнением. Кроме того, он обеспечивал контакты с высшими военными учреждениями союзников, держал связь с главнокомандующим — сначала с Эйзенхауэром, а затем с Уилсоном, и в его ведении находились миссии наших сухопутных, морских и воздушных вооруженных сил за рубежом. Не говоря уже о жестких требованиях, которые я сам предъявил к нему, обязанности его были довольно трудны как в силу их сложности, так и потому, что ему приходилось задевать самолюбие правительств и главных штабов союзных войск, министров и высоких французских инстанций, а также и отдельных лиц. Но надо сказать, Бетура превосходно справлялся с делом.

Добиваясь для Франции своего рода повышения в ранге в рядах коалиции, мы знали, что личные качества наших генералов, командующих крупными частями, сыграют тут большую роль. И как раз наши военачальники были хороши. Определить на месте положение неприятеля, условия местности, способы действия, сочетать различные виды оружия, увлечь войска — вот что должны уметь делать командиры дивизий. И в этом искусстве отличились каждый на свой лад — генералы Доди, де Монсабер, Севез, Леклерк де Отклок, дю Вижье, де Вернежуль, Гийом, Броссе, Маньян. Генералы Пойдэно и Шайе превосходно умели использовать артиллерию — орудия всех калибров. Генерал Дромар, возглавлявший инженерно-саперные войска, несомненно, мог бы обеспечить нашим солдатам проход через любые препятствия и, в конечном счете, переправу через Рейн. Во главе армейского корпуса должен стоять человек, обладающий широким кругозором и дальновидностью, умеющий слить в единый удар различные и разновременные действия крупных сил. Генералы Анри Мартэн и де Лармина, первые наши командующие корпусами, блестяще доказали свои дарования. Надо, впрочем, сказать, что сами обстоятельства окрыляли их, да и в силах у них не было недостатка. Как счастливы полководцы, когда они чувствуют, что их ждет победа!

На море, по той причине, что враг уже не мог ввести в бой значительные силы, война состояла в действиях отдельных наших боевых единиц, распределенных на огромных пространствах для охоты за подводными лодками, для уничтожения рейдеров, для защиты от вражеских самолетов, сопровождения транспортов и обороны наших баз. Таким образом, боевые действия вели наши военные корабли, вкрапленные в систему союзников. Французские адмиралы, имевшие равные права со своими английскими и американскими коллегами, сумели оказать действенную помощь в этой борьбе на море, в которой то и дело нападают врасплох, как в карточной игре, когда не хватает козырей. Но наши моряки сумели поддержать честь французского флота. Лемонье сделал это как руководитель всех наших морских сил, а во главе отдельных соединений отличились д’Аржанлье, Коллине, Номи, Обуано, Ронарк, Барт, Лонго, Миссов, Батте и другие.

Наша авиация в силу обстоятельств должна была включить свои эскадрильи в большие группы истребительной авиации, авиации непосредственной поддержки и бомбардировочной авиации союзников. Генерал Буска, возглавлявший наши военно-воздушные силы в целом, генералы Валлен, Жерардо, Монрелэ, Лешер и другие командиры отдельных частей показали себя достойными руководителями французской воздушной армии, горячо стремившейся восстановить свою славу. Возглавляя совершенно новую силу, еще не имеющую своих доктрин, они умели с высоким искусством использовать военную технику и поднимать боевой дух своих людей.

В первом ряду военачальников в этот период возрождения наших вооруженных сил были генералы Жюэн и Делаттр де Тассиньи[111].

Им выпала честь поочередно командовать единственной армией, которую Франция могла ввести в бой. У них оказалось много общих черт. Они были одного возраста, получили одинаковое образование, одновременно вступили на военное поприще и одинаково быстро продвигались по службе; оба, не замарав своей части, избежали ловушек, поставленных им поражением 1940, а затем режимом Виши, и теперь по очереди уступали один другому важный пост командующего армией, для которого они были созданы и о котором оба всегда мечтали. Впрочем, они были люди великодушные и, несмотря на свое соревнование, по достоинству ценили друг друга. Но какие же они были разные по своей натуре!

Жюэн, сосредоточенный, всегда ровный, замкнутый, целиком отдавшийся делу, был обязан своим авторитетом не только внешнему блеску, сколько глубоким достоинствам и привлекал людей больше впечатлением солидности, которое он производил, нежели обаятельностью; прокладывая себе дорогу, он не пренебрегал иной раз хитростью, но никогда не прибегал к недостойным уловкам. Делаттр, темпераментный, подвижный, умел видеть далеко и смотреть во все стороны: он импонировал силой своего ума и вызывал к себе любовь, так как щедро отдавал людям свою душу. К поставленной цели он шел внезапными, неожиданными, хотя зачастую рассчитанными рывками.

В общем оба они были мастерами своего дела. Жюэн для каждой операции заранее создавал твердый маневренный план действий. В расчетах своих он руководствовался данными разведки, а иной раз и собственной интуицией, которую в дальнейшем всегда подтверждали факты. Осью его планов всегда бывала одна-единственная идея, такая ясная, четкая, что она всегда была понятна его соратникам, такая правильная, что ему не случалось менять своих намерений в ходе борьбы, продуманная так основательно, что в конечном счете неприятелю приходилось подчиниться этому плану. Успехи его иногда обходились дорого, но это не вызывало осуждения, и, как ни была велика в них его заслуга, они казались вполне естественными.

Делаттр при всяком новом положении прежде всего искал удобного случая. А пока он не находил этого случая, он пробовал одно, другое, искал ощупью, мучился, терзался нетерпением, которое выражалось в резких выходках. Но вдруг, открыв, где, когда и каким образом может возникнуть искомое событие, он, для того чтобы его вызвать и использовать, пускал в ход все богатые ресурсы своего таланта и необычайной энергии, требовал от тех, кого он вел за собой, беспредельных усилий, но зато умел внушить им уверенность в успехе.

Так же как делали это Лармина, Леклерк и Кёниг в самую черную годину Франции и располагая слабыми силами, Жюэн и Делаттр, лишь только забрезжила заря, развернули борьбу в более широких, но — увы! — все еще ограниченных масштабах и восстановили честь французского военного командования — в глазах французской нации, в глазах союзников и в глазах врага.

Наш экспедиционный корпус в Италии вступил в дело в декабре 1943; если ему дали место в боевых рядах, то, конечно, для трудной задачи. В этот момент силы союзников, которыми командовал Александер, находились между Неаполем и Римом, войдя в соприкосновение с группой фельдмаршала Кессельринга[112], состоявшей из 10-й и 14-й немецких армий; линия фронта тянулась из-за устья Гарильяно, то есть от Средиземного моря до устья Рапидо, впадающей в Адриатическое море, и проходила через Монте-Кассино. Немцы, у которых тут оказались умелые и энергичные командиры, занимали вдоль всей линии фронта прочно укрепленную позицию, позади которой у них имелись еще две укрепленные линии — «Густав» и «Гитлер»; там везде были хорошие войска, мощные орудия, хорошо укрытая полевая артиллерия, минные поля. В начале зимы зона действия французов была на южных склонах Абруццских гор, на подступах к Аквафундата, среди заснеженных, голых горных кряжей со скалистыми вершинами и глинистыми склонами, где приходилось ползти по грязи, утопать в тумане, бороться с резким холодным ветром. Наши войска, приданные 5-й американской армии, стояли на правом фланге, соединяя ее с 8-й английской армией.

Объектом союзников был Рим. Чтобы подойти к нему, генерал Кларк, командующий 5-й армией, хотел выйти на равнину Лири, где удобно было продвигаться его бронетанковым частям, но доступ туда был закрыт природным заграждением — кряжем Кассино. И вот как раз на этом кряже, то есть там, где немцы укреплялись лучше всего, Кларк и решил форсировать неприятельские позиции. Правда, он рассчитывал на свою мощную артиллерию и еще более на свою авиацию, которая могла, как он надеялся, подавить всякое сопротивление. Французский экспедиционный корпус получил задание прорвать укрепленную линию неприятеля к северу от знаменитого монастыря и помочь союзникам овладеть этими позициями.

Всю вторую половину декабря с величайшим трудом продвигалась 2-я марокканская дивизия, которая вступила в действие первой из наших крупных воинских частей. Пробираясь через горы, достигающие 2400 метров высоты, в снегу или под дождем, ведя бои с врагом, который дрался с ожесточением, дивизия, которой командовал Доди, пядь за пядью овладела массивами Кастельнуово, Пантано, Менарде. Южнее наши союзники подошли к Монте-Кассино. Однако им не удалось овладеть этим районом. На севере английская армия оставалась на своих позициях. В январе Кларк решил нанести решительный удар совместными усилиями. Началось наступление по всему фронту. В то же время в Анцио высадился корпус союзных войск, желая обойти неприятеля. До середины марта шли кровопролитные бои, которые, однако, не привели к решительному исходу.

Не подлежит сомнению, что Французский экспедиционный корпус, не жалевший своих сил, перенес много испытаний и имел на своем счету немалые успехи. В начале января командование корпусом принял генерал Жюэн. Рядом с дивизией Доди на линию фронта вышли 3-я североафриканская дивизия генерала де Монсабера и марокканские войска генерала Гийома. В дальнейшем к ним присоединили 4-ю марокканскую дивизию, которой командовал Севез. Кроме того, французскому сектору придали итальянскую дивизию генерала Утиле. Наступление началось 12 января. За три недели французы проникли в неприятельскую зону на глубину двадцати километров, захватили по фронту первую линию немецких позиций, прорвали потом вторую линию, взяли в плен 1200 человек, причем операции происходили на участке чрезвычайно гористом, а враг направил против наших частей более трети тех сил, которые он выдвинул против 5-й армии. Дело увенчалось (тут можно употребить это слово) взятием Бельведере, являвшегося ключевым пунктом линии «Густав». В боях за овладение этой позицией, которая несколько раз переходила из рук в руки, 4-й тунисский стрелковый полк совершил один из самых блестящих военных подвигов, но понес большие потери. В частности, были убиты в сражении командир полка полковник Ру и девять капитанов из двадцати четырех. Однако на левом фланге в руках неприятеля оставался Монте-Кассино, несмотря на ужасающие бомбардировки с воздуха и неоднократные мужественные атаки американцев, индийцев, новозеландцев. На правом фланге у 8-й армии не замечалось значительных успехов. В таких условиях Жюэну пришлось приостановить свое продвижение.

И все же оно создало у французов впечатление победы. Враг не переставал отступать перед ними. Они чувствовали, что во главе их стоит командующий с ясным умом и твердой волей, планы которого осуществляются в точности: комбинированные действия различных войсковых соединений, связь между войсками различного рода оружия не оставляла желать ничего лучшего. Наконец наши убедились, что в операциях в горных местностях, требующих от войск огромного напряжения сил и маневренной способности, никто в лагере союзников с ними не может сравниться. Впрочем, и сами союзники во всеуслышание заявляли об этом. С каким благородством и великодушием король Георг VI, генералы Эйзенхауэр, Уилсон, Александер и Кларк выразили генералу Жюэну и его войскам признательность за их заслуги!

В начале марта, когда я инспектировал наши войска на итальянском фронте и проезжал мимо тех природных крепостей, которые они взяли, я, так же как и все, кто там был, испытывал чувство гордости за наших солдат. Но для меня стало очевидно, что нового усилия можно потребовать от них лишь в рамках более широкой стратегии. И первым в этом был убежден Жюэн. Он уже делал об этом настойчивые представления союзному командованию, а вскоре предложил ему новый тактический план.

Жюэн считал, что для овладения Римом необходимы одновременные согласованные действия всех союзных сил и прежде всего определение главного удара, которому все должно быть подчинено. Удар нужно нанести на участке, ведущем к объекту, то есть в полосе южнее Абруццских гор. Следовательно, необходимо сократить растянутую линию фронта 5-й армии, для того чтобы она могла собрать сильный кулак у Гарильяно, тогда как 8-я армия вытянет свой фронт к югу, а части, находящиеся на левом ее фланге, поведут операции в направлении Кассино и Лири. Тогда в зоне генерала Кларка будет всего два сектора: на севере — горы Аурунчи, на юге — равнина, прилегающая к морю. Командующий Французским экспедиционным корпусом предлагал взять на себя наступление на горы Аурунчи, в то время как американцы будут продвигаться на левом его фланге по менее гористой местности.

Прежде чем встретиться с нашими, я решил побеседовать с Александером и отправился в его ставку, находившуюся в Казерте. Я считал, что этот человек светлого ума и положительного характера вполне подходит для роли командующего союзными вооруженными силами — роли весьма сложной, так как он должен был управлять английской армией, американской армией, частью французской армии, корпусом польской армии, итальянскими контингентами, бразильской дивизией, руководить своими щепетильными подчиненными и приводить их к взаимному согласию. Он должен был договариваться со штабами морских вооруженных сил различных государств и их военной авиацией, терпеливо сносить указания, запросы и требования объяснений со стороны Вашингтона и Лондона и быть при этом обязанным вести фронтальное наступление между двумя морями, что крайне ограничивало возможность маневра. Генерал Александер искусно лавировал между всяческими трудностями, не теряя при этом ясности мысли, вежливости и оптимизма. Он поделился со мною своими планами. Я выслушал его, не позволив себе вмешиваться в его оперативный план. По-моему, правительства должны предоставлять полную свободу мысли командованию, несущему ответственность за исход кампании. Но услышав от Александера, что он предполагает внести изменения в свою стратегию — и как раз в том смысле, как это рекомендовал Жюэн, — я выразил ему свое удовлетворение.

Оказалось, что и Кларк склонен к такому решению. Я был в его фургоне, где он жил и работал. Кларк произвел на меня очень хорошее впечатление. И не только потому, что он говорил ясно и четко то, что хотел сказать, но и потому, что, занимая высокий командный пост, оставался простым и скромным человеком. В этом его немалая заслуга, тем более что он первый из американских генералов получил командование армией на западном театре военных действий. Америка ждет от него успехов — для его соотечественников это вопрос самолюбия; так же как и Александер, Кларк питал к Жюэну глубочайшее уважение и отзывался о французских войсках с горячей, и несомненно, искренней похвалой. Такое же мнение о них высказывал и генерал Андерс, командующий польским корпусом, который занимал соседний с нами сектор и, воодушевляемый своими надеждами, совершал чудеса храбрости. Итальянский генерал Утиле и его дивизия оказывали весьма ценное содействие нашим солдатам и делали это от всего сердца. В Алжире генерал Маскангера, прибывший со своей дивизией из Бразилии, которая вскоре затем была переброшена в Италию, заявил, что он хочет взять для себя за образец французских генералов. Право, такие слова могут смягчить боль многих ран!

В скором времени Уилсон уведомил меня о решении, принятом генералом Александером: наступление должно возобновиться в мае — по плану, переложенному Жюэном. Тотчас мы послали подкрепление экспедиционному корпусу, направив в Италию 1-го свободную французскую дивизию, дополнительные части марокканских войск, несколько артиллерийских дивизионов, спаренные части и танки. Командование армейского корпуса, получив необходимое пополнение, стало теперь командованием армии. Теперь в Северной Африке, поскольку 2-я бронетанковая дивизия была отправлена в Англию, оставались лишь следующие крупные войсковые части: 1-я и 5-я бронетанковые дивизии и 9-я колониальная дивизия, заканчивавшая свою подготовку. Мы, следовательно, ввели в действие на полуострове более половины наших боевых сил. Довольно! Когда генерал Уилсон старался увлечь меня перспективой усиления военных действий на обоих берегах Адриатики и выразил пожелание, чтобы мы дали ему возможность использовать не только те французские войска, которые уже находились в Италии, но и другие, находившиеся в резерве, я ответил, что мы вовсе не это ставили для них основной целью и что французское правительство намерено и те и другие войсковые соединения употребить для операции «Энвил». «А до тех пор, сказал я Уилсону, — наша армия в Италии, насчитывающая 120 тысяч человек, то есть более четверти всего количества бойцов, примет участие в ближайшем наступлении, и, надеюсь, ее роль будет решающей».

Так оно и вышло. Наступление началось в ночь с 1 на 12 мая. Французский экспедиционный корпус повел атаку на горы Аурунчи. Это хаотическое нагромождение высот, казалось, исключало всякую возможность быстрого продвижения. Но именно поэтому французское командование и развернуло там военные действия. В самом деле, у врага были все основания полагать, что ему надо держать оборону главным образом не в самих горах, но на северных или южных склонах, ибо они не отличаются крутизной и к тому же там проходят две дороги к Риму — с одной стороны дорога № 6, а с другой № 7. Значит, мы застигнем врага врасплох, если наиболее сильную атаку поведем в самом трудном секторе. Необычайный маневр, предпринятый генералом Жюэном в этом секторе, ошеломил противника. По самому высокому гребню, где меньше всего было хоженных троп и откуда немцы уж никак не ожидали вторжения, французы быстро двинулись вперед, обходя справа и слева оборонительные сооружения противника, и одну за другой прорвали насквозь все три линии его позиций, причем так стремительно, что немцы не успели опомниться и ни одну из трех линий не отбили. Чтобы использовать все преимущества нежданного нападения, чреватого, конечно, и большими опасностями, командующий экспедиционным корпусом отдал приказ захватить врасплох глухой ночью, без предварительной артиллерийской подготовки склоны горы Маджо — огромного вала, прикрывавшего всю систему немецких оборонительных позиций.

Правда, экспедиционных корпус состоял из первоклассных войсковых частей, приспособленных для горных походов. В частности, 4-я дивизия и марокканские войска способны были пройти где угодно, и генералу Жюэну это было прекрасно известно. И вот он доверил соединенным силам этой дивизии и марокканских войск под командованием Севеза важное задание: как можно быстрее переправиться через высоты на этом участке и, обойдя с юга немецкое расположение, двинуться к намеченному объекту — массиву Петрелла, близ Пико, в тылу врага. Превосходный по своих боевым качествам полк 2-й марокканской дивизии — 8-й стрелковый под командой полковника Молля — должен был пробить брешь в обороне противника, с ходу овладев высотой Маджо. Со своей стороны 1-я свободная французская дивизия, обойдя с севера гористый массив, примкнет левым флангом к 8-й армии и поможет ей выйти на равнину Лири. И, наконец, перед 3-й североафриканской и 2-й марокканской дивизиями была поставлена трудная задача овладеть немецкими оборонительными сооружениями в самих горах Аурунчи.

Как живая машина, в которой каждый винтик — мыслящий человек, стремящийся к одной-единственной цели, французская армия в Италии в точности выполнила приказ своего командующего. 17 мая, когда я снова приехал на полуостров в сопровождении военного министра Андре Дьетельма и генералов Делаттра и Бетуара, я сам убедился в этом на месте. После тяжких годин унижения и душевных страданий какую великолепную картину представляли собою войска Монсабера и Доди, наступавшие в сторону Эспериа и Сан-Олива, войска Севеза и Гийома, уже находившиеся на подступах к Пико, артиллерийские батареи Пуадэно, не отстававшие от пехоты, которая карабкалась по склонам, и саперы Дромара, ухитрившиеся накануне штурма совершить чудо — построить в непосредственной близости от неприятеля, но неслышно и невидимо для него мосты через Гарильяно, а теперь и днем и ночью не покладая рук работавшие над тем, чтобы наши колонны могли безопасно пройти по дорогам, которые немцами были заминированы и перерезаны. Обозы наши двигались в образцовом порядке, наши парки и мастерские обслуживали боевые соединения безотказно и без проволочек. В наших подвижных полевых госпиталях, несмотря на большой наплыв раненых — французов и немцев, состояние медицинской службы, самоотверженная работа наших сестер милосердия и фельдшериц, сопровождающих санитарные машины, коими ведали мадам Катру и мадам дю Люар, были на высоте задачи. И каждый во время похода, на любом посту, каковы бы ни были потери и изнурительные мытарства, был готов к новым испытаниям и имел бодрый вид, свойственный французу, когда дела его идут так, как он хочет.

Двадцатого мая все немецкие позиции были нами прорваны на глубину в три десятка километров, и французы уже перевалили через Пико. На левом фланге 2-й американский корпус захватил Фонди и двигался к Понтенским болотам. На правом фланге англичане и поляки захватили: одни — Сан-Анджело, а другие — Монте-Кассино; но в том секторе, где неприятель больше всего сосредоточил оборонительных сооружений, они еще вели бои и вынуждены были остановиться перед линией Атина — Понтекорво. Прежде чем пожать лавры успеха, переписать поименно пять тысяч немецких солдат, захваченных в плен, сосчитать трофейные орудия и всякие военные материалы, отбитые у неприятеля, Французскому экспедиционному корпусу пришлось принять участие в новых боях и повести наступление по линии Понтекорво — Пико, а на левом фланге помочь генералу Лизу захватить новый участок в направлении Рима. 4 июня наши первые подразделения проникли туда. 5 июня колонны американских, английских, французских войск уже проходили по улицам столицы.

Немецкий писатель Рудольф Бёмлер, сам воевавший в Италии, дал в своей книге «Монте-Кассино» историю боев 10-й немецкой армии. Его книга получила одобрение фельдмаршала Кессельринга. Описав блестящие успехи Французского экспедиционного корпуса в зимних сражениях, в частности — при овладении Бельведере, автор вспоминает, как было озабочено высшее немецкое командование, получив сообщение, что французы ушли их этого сектора — и никто не знал, в каком направлении. А ведь немцы предвидели, что союзные армии сделают новую попытку завладеть Римом. «Но только наступление противника, — пишет Рудольф Бёмлер, — могло открыть, где нам грозит наибольшая опасность. А самым точным ее показателем всегда бывало местонахождение Французского экспедиционного корпуса… Куда же он двинулся? Где он? Там, где появился Жюэн, Александер, несомненно, затевал что-то серьезное». И Кессельринг знал это лучше всех. «Боле всего забот доставляло мне то, — говорил фельдмаршал, — что я не знал, в каком направлении поведет наступление Французский экспедиционный корпус, в составе каких частей и где думает укрепляться… От этого зависели окончательные мои решения…» Рудольф Бёмлер добавляет: «Опасения фельдмаршала имели основания. Ведь именно Жюэн разбил левый фланг 10-й армии и открыл союзникам дорогу на Рим. Несколько месяцев кряду его экспедиционный корпус вел упорные бои и взломал наконец ворота, которые вели в Вечный город».

Воинская доблесть, честь оружия, бранные подвиги солдат — без них страна не может ни устоять против врага, ни воспрянуть после поражения. Испокон веков наша нация в изобилии отдавала на службу родине сокровища своего мужества. Но для этого нужно, чтобы ее душа, ее воля, ее действия то есть ее политика — были национальными. О, если бы во главе Франции между двумя войнами стояла способная государственная власть, если бы перед лицом честолюбивых замыслов Гитлера ею действительно управляли, если бы армия, заслонявшая ее от врага, имела должное оснащение и командование, совсем иначе ложилась бы наша судьба! Даже после поражения, постигшего нас в мае 1940, нам все еще была бы обеспечена значительная роль, ибо у нас оставались африканские владения, оставался флот, оставалась часть армии, лишь бы только наш режим способствовал значительности этой роли, а руководители стремились бы к ней. Но после стольких капитуляций Франция должна была подниматься к свету из мрака глубокой пропасти, и для нее все зависело от усилий ее солдат. После Керена, Бир-Хашейма, Феццана, Туниса слава, добытая нашими войсками в Италии, возвращала Франции надежду на возрождение. Прибыв в Лондон накануне большого десанта, я получил отчет об операциях наших войск в Италии и передал его командующему: «Французская армия внесла значительный вклад в дело великой победы, одержанной в Риме. Так оно и должно было случиться! Это ваша заслуга, генерал Жюэн. Вы и подчиненные вам войска достойны своей родины!»

В то время как 2-я и 4-я дивизии и марокканские части остановились близ Рима для перегруппировки, Жюэн бросил в своем секторе на преследование неприятеля корпус под командой генерала Лармина. Этот корпус, сформированный из дивизий Броссе и де Мансабера, усиленный танками и артиллерией, двигался в направлении озеро Больсена — Радикофани — перевал Орча — Сиена. В каждом из этих пунктов происходили тяжелые бои, в которых пало много отважных солдат, и вместе с ними погибли полковник Лиран-Шампрозэ и капитан 2-го ранга Амьо д’Инвиль — из них первый командовал артиллерией, а второй — полком морской пехоты 1-й свободной французской дивизии. И все же Лармина расправился как следует с немецкими арьергардами. Надо сказать, что союзная авиация господствовала в воздухе и громила колонны неприятеля. Ничто так хорошо не давало представления о поражении немцев, как груды железного лома, вздымавшиеся вдоль дорог.

А тут еще французы овладели островом Эльбой при поддержке специальных кораблей, которые дали им англичане, и несколько американских истребительных и бомбардировочных эскадрилий. Операцию эту генерал Жиро предложил сразу же после освобождения Корсики. Но союзники были тогда поглощены военными действия в Анцио, и он не мог убедить их в целесообразности своего плана. Теперь же они сами попросили нас захватить остров. Я дал согласие. Нападение повели под командованием генерала Анри Мартэна 9-я колониальная дивизия, ударный батальон и десантники — все эти части стояли в Африке и должны были войти в армию Делаттра при предстоящей в скором времени высадке союзных войск на юге Франции.

В ночь с 16 на 17 июня генерал Мартен маленькими группами высадил ударные отряд майора Гамбиеза, и они в течение нескольких минут овладели семью батареями немцев, Затем дивизия Маньяна ступила на берег в бухте Кампо. 18 июня, после тяжелых боев в Маринади-Кампо, Порто-Лонгоне, Портоферрайо, наши войска заняли весь остров, уничтожив немецкий гарнизон, которым командовал генерал Галь; они захватили 2300 пленных, завладели 60 пушками и большим военным имуществом. Генерал Делаттра, немедленно прибывший на место действия, в тот же вечер сообщил мне по телеграфу из «домика Наполеона» о результатах, подчеркнув, что эта победа была достигнута в годовщину моего призыва 1940.

Занятие острова можно было считать хорошим началом той большой операции, о которой я мечтал тогда, обращаясь с воззванием и имея в виду высадку на побережье Прованса. Но все зависело от конечных решений союзников. Ведь могут же они под впечатлением размаха побед, достигнутых в Италии, в последнюю минуту отказаться от операции «Энвил» в пользу совсем другого плана — закрепления успехов на полуострове! Во время моей поездки, предпринятой в конце июня, после возвращения из Лондона и Байё, я обнаружил, что командование действительно очень хотело продолжать кампанию с помощью тех сил, которые находились на месте, и даже расширить ее при поддержке новых подкреплений. Такое желание было вполне естественно для них. Я же, учитывая мою ответственность перед французской нацией, не мог согласиться с такой точной зрения.

Тем временем американцы, которые вели ожесточенные бои в Нормандии, требовали скорейшей высадки в Провансе. Маршалл и Эйзенхауэр настаивали, чтобы это произошло в августе месяце. Для большей верности я со своей стороны довел до сведения генералов Уилсона и Александера, что французское правительство особо просит их в надлежащее время перегруппировать предоставленные в их распоряжение французские вооруженные силы, с тем чтобы они самое позднее в августе месяце были переброшены во Францию. Я не возражал против того, чтобы наши войска, занятые преследованием противника, продолжали начатые операции в течение еще нескольких недель. Но они никоим образом не должны быть заняты в боях после 25 июля, равно как и не должны переходить долину Арно. Нашим армиям в Италии, а также нашим силам, находившимся наготове в Африке, я отдал приказ, определяющий их будущую цель. Генерала Жюэна — как ни грустно ему было покидать свой пост и как ни больно было мне лишать его этого поста — я назначил начальником Генерального штаба национальной обороны: на должность, особо важную во время проведения активных операций, серьезной реорганизации армии и в обстановке трений с союзниками, которые неизбежно возникнут при освобождении страны. Вплоть до того дня, когда я отошел от власти, Жюэн находился при мне как один из лучших помощников и преданнейших военных советников, каких когда-либо имел глава Франции.

Наконец дата высадки на юге была намечена на 15 августа. Как мы и хотели, всем французским сухопутным, военно-морским и военно-воздушным силам, находившимся в районе Средиземного моря, предстояло участвовать в этой операции. А до этого некоторые наши части оставались на итальянском полуострове. Продолжая продвижение во главе дивизий Монсабера и Доди, а также марокканских частей, генерал де Лармина 3 июля овладел Сиеной, приняв, однако, все необходимые меры, чтобы не разрушить этого чудесного города. 22 июля наши войска под непосредственным командованием Дюэна, который хотел сам руководить последними боями в Италии, захватили Кастельфьорентино близ Флоренции и долины Арно, где противник после этого долго будет собираться с силами. Затем, препоручив свой сектор заботам союзников, наши поспешили сесть на суда, которые должны были высадить их во Франции.

Ехать им предстояло по морю, где господствовал западный флот. Правда, еще в сентябре 1943, после перемирия в Сиракузах, державы оси лишились почти всего итальянского флота, уже немало пострадавшего от налетов Эндрью Каннингэма. С другой стороны, весной 1944 англичанами были уничтожены «Шарнгорст» и «Тирпиц», последние быстроходные корабли германского флота. И тем не менее у противника оставалось еще немало подводных лодок, рейдеров, донных сторожевых судов, которые, действуя совместно с авиацией, продолжали наносить караванам наших судов тяжелые потери. Поэтому необходимо было сначала очистить моря от противника, а потом уже выпустить армады, которые повезут войска для высадки.

В соответствии с этим в Атлантике, в Северном море, в Северном Ледовитом океане французские крейсеры, миноносцы, подводные лодки, фрегаты, корветы, морские охотники, дозорные сторожевые суда, конвойные суда, отправляясь из портов Великобритании под командой адмирала д’Аржанлье, принимали участие в обширном плане наступательных и оборонительных операций, проводившихся союзниками. Во время операции «Оверлорд» все наши корабли, базировавшиеся в Англии — 40 малых военных судов и 50 пароходов и грузовых судов, — участвовали в эскортировании и перевозке сухопутных войск, а также в обстреле врага при высадке генерала Эйзенхауэра. В этой операции принимали участие крейсера «Жорж Лейг» и «Монкальм» под командованием адмирала Жожара; остановившись у Пор-ан-Бессен, они подвергли чрезвычайно эффективному обстрелу побережье, а затем поддерживали высадку войск. На старый броненосец «Курбе», который в течение четырех лет стоял в качестве понтона на рейде в Портсмуте, в этих чрезвычайных обстоятельствах был направлен немногочисленный экипаж во главе с хорошим командиром Витцелем, который под огнем противника подвел броненосец к французскому берегу и посадил его там на мель; в результате образовался своеобразный мол и был создан искусственный порт Арроманш. И наконец морская пехота под командованием капитан-лейтенанта Киффе сошла на берег в Уинстреаме вместе с первыми отрядами союзников.

В южной части Атлантики французский флот в ожидании операции «Энвил» усиленно поддерживал действия западных держав. Семь наших крейсеров, разделенных на два отряда под командованием соответственно адмиралов Лонго и Барта, к которым вскоре присоединились два крейсера адмирала Жожара, несли между Дикаром и Наталем службу по перехвату немецких судов, «осуществлявших блокады». Одно из судов противника — «Портланд» — было потоплено «Жоржем Лейгомпом». Вдоль всего западного побережья Африки, да и вообще на этих широтах военно-морские силы и морская авиация под командованием адмирала Коллинэ вели операции против подводных лодок, рейдеров и авиации противника.

В Средиземном море отряд легких французских крейсеров под командой капитана 1-го ранга Сала, которого впоследствии заменил Лансело, вместе с многочисленными английскими и американскими судами оказывал поддержку армиям союзников в Италии. Так, в сентябре 1943 «Фантаск» и «Террибль» принимали участие в высадке войск под Салерно. В январе 1944 «Фантаск» и «Малэн» помогали при операции в Анцио, обстреляв с близкого расстояния немецкие подкрепления, шедшие по Аппиевой дороге. Затем, выйдя в Адриатическое море, этот отряд атаковал корабли, которые противник провел ночью вдоль итальянского побережья, чтобы подбросить продовольствие своим войскам, лишенным сухопутного подвоза благодаря действиям союзной авиации. 1 марта в районе Пола наши легкие крейсера пустили ко дну пять судов противника, в том числе один миноносец. 19 марта они потопили пять судов далеко в море. В июне в северной части Адриатики они уничтожили еще четыре судна. В этот период все караваны дружественных нам держав, плававшие на широте Англии и Нормандии или направлявшиеся в Италию, на Корсику, в Северную Африку, имели в своем эскорте французские суда. Мы потеряли миноносец «Комбатант», подводную лодку «Проте», вестовое судно «Ардан», тральщик «Мари Мад», танкер «Нивоз», морской охотник № 5 и несколько грузовых судов.

Наконец, в Тихом океане великолепный «Ришелье» под командой Мервейе дю Виньо присоединился к кораблям линейного флота. В апреле под Мабаном, в мае под Сурабаей он активно поддерживал действия союзных авианосцев. Словом, французский флот всюду проявил себя наилучшим образом.

Если господство на море и позволило предпринять наступление на континент, то лишь благодаря тому, что оно сочеталось с преобладанием в воздухе. И в тех и в других операциях французы принимали активное участие, хотя и не играли решающей роли. Семнадцать наших авиагрупп поддерживали сухопутные войска в Италии. Семь авиагрупп участвовали в битве за Францию; две их них летали на дальние бомбардировки, имевшие целью вывод из строя германской промышленности. Две истребительные авиагруппы с честью участвовали в ожесточенной борьбе, которую выигрывала Россия. Несколько авиагрупп прикрывали наземные базы на побережье Северной Африки и караваны судов в море. Их славные дела и подвиги были подобны искрам, разжигавшим пожар «великой битвы».

Сражение за Францию сливается в единой целое. Боевой дух, вдохновляющий наши регулярные войска, растет и в наших внутренних силах. Эти последние задолго до начала высадки уже не только участвуют в стычках, но и ведут серьезные бои по всей форме. К донесениям об операциях сухопутных войск, лота и авиации присоединяются теперь ежедневные отчеты об активности маки и подполья. Вполне естественно, что пожар охватывает прежде всего Центральный массив, Лимухен и Альпы.

Десятого сентября 1943 под Дуршем в Авероне развертывается сражение, явившееся своеобразным сигналом. Целая рота немцев отступила под натиском наших, оставив на поле боя своего капитана и десять солдат. Правда, в Ла-Бори победоносные партизаны были в свою очередь истреблены и их командир, лейтенант де Рокморель, убит противником. Но в других местах Аверона и Канталя развертываются бои, в которых преимущество остается на нашей стороне. В Сен-Ферреоле, в Террасоне происходят ожесточенные схватки, в ходе которых оккупанты теряют несколько сот людей, — это предшественники большой операции, которая будет проведена одновременно с высадкой. В Пюи-де-Дом после нескольких удачно предпринятых вылазок полковник Гарей собрал три тысячи человек на позиции Муше и 2 июня начал бои, в которых немцы оказались в явно невыгодном положении. Непрекращающиеся схватки в Лимузене, Керси, Перигоре наносят противнику серьезные потери.

В Верхней Савойе развертываются все более напряженные бои. Уже в июне 1943 итальянцам, которые оккупировали этот департамент, пришлось довольно тяжело в Дан-де-Ланфон, а в следующем месяце — в Клюзе. Пришедшие к ним на смену немцы в течение зимы подвергались неоднократным атакам. В феврале 500 французов, к которым присоединилось 60 испанцев, заняли позицию на плато Глиер. Командовал ими лейтенант Морель. После смерти Мореля его заместил капитан Анжо, который в свою очередь пал на поле боя. Противник, который на протяжении марта не раз предпринимал против них вылазки, оканчивавшиеся неудачей, решил пустить в ход крупные силы. Он бросает против них три батальона, две горные батареи, тяжелые мортиры, прибегнув при этом к омерзительной помощи отрядов французской милиции и жандармерии. Итак, семь тысяч человек при поддержке пикирующих бомбардировщиков выступают на штурм плато Глиер. После тринадцати дней боев немцам наконец удается захватить его. При этом они потеряли 600 своих солдат и все же не смогли уничтожить защитников, две трети которых сумели уйти от преследователей.

В департаменте Эн идут непрерывные бои. Отряды внутренних сил, дисциплинированные, возглавляемые опытными командирами, являются здесь хозяевами положения. Они доказывают это 11 ноября, в день славного юбилея, сумев за одни сутки занять Ойоннакс. Вступив в город, полковник Роман-Пети проводит смотр войскам перед памятником погибшим, а затем бойцы проходят через город, встречаемые растроганным населением. Чтобы уничтожить маки в Эне, немцы в начале 1944 проводят серьезные операции, которые обходятся им в несколько сот солдат. В апреле они предпринимают новые попытки, за которые расплачиваются еще более дорогой ценой. В июне наши начинают повсюду наступательные действия и захватывают в плен четыреста немцев.

В департаменте Дром, через который проходит большая транспортная магистраль Лион — Марсель, а также пути на Гренобль и на Бариансон, маки полковника Друо действуют главным образом на железнодорожных путях. В декабре взлетает на воздух поезд с немецким отпускниками в Порт-ле-Валанс; вагоны, частью остановившиеся, частью опрокинувшиеся, подвергаются пулеметному обстрелу, в результате чего наши убивают и ранят 200 солдат. Через несколько дней в Вершени сходит с рельсов воинский эшелон и падает в Дрому. В марте в ущелье Донзер партизаны останавливают и подвергают обстрелу военный обоз, после чего на месте стычки остается триста убитых и раненых. Некоторое время спустя вооруженная группа, подвергшаяся нападению близ Седерона, сражается до последнего человека. Однако в Дроме все уже готово к тому, чтобы перерезать железнодорожные коммуникации противника, когда начнется великое сражение.

В департаменте Изер наши внутренние силы намереваются начать обширные операции, как только загремят бои. Их подготовительные действия немало стоят противнику. Так, в Гренобле 14 ноября силы Сопротивления взорвали артиллерийский парк, где немцы хранили боеприпасы, горючее и перевозочные средства. Немцы арестовали 300 заложников. На требование освободить этих людей они ответили отказом, и тогда в порядке санкции взрывами была уничтожена казарма в Боне, где было расположено несколько батарей вермахта; при этом 220 немцев было убито и 550 ранено. В то же время бойцы Сопротивления под началом майора Ле Рея, выполняя указание генерала Делестрэна и приказ полковника Декура, командовавшего нашими силами в Изере, пробираются в массив Веркор и окапываются там. Разведывательные отряды противника не могут даже близко подойти к Веркору.

Таковы, пожалуй, наиболее значительные операции, проведенные силами Сопротивления за этот период — во всяком случае, наиболее значительные из тех, о которых говорится в донесениях. Однако в это время делалось и многое другое, не столь значительное и не так бросающееся в глаза. Достаточно перелистать короткие рапорты, в которых место действия указывается цифрами, приказы и сообщения передаются зашифрованными фразами, бойцы обозначаются разными диковинными прозвищами, — чтобы понять, насколько действенна эта внутренняя война. И противник подтверждает это, прибегая к жесточайшим репрессиям. Еще прежде, чем союзные армии ступили на нашу землю, немец уже потерял у нас тысячи своих солдат. Он окружен атмосферой неуверенности, которая влияет на моральное состояние войск и дезориентирует командиров. К тому же местные власти и французская полиция — то ли потому, что они искренне сочувствуют Сопротивлению, то ли потому, что боятся санкций, которые могут обрушиться на «коллаборационистов», — не столько способствуют, сколько препятствуют репрессиям.

Добавим к этому, что немцы, даже когда они не получают пулю в спину и не взлетают на воздух от гранат подпольщиков, живут в ощущении, что за ними всюду зорко следят. Ничто из действий оккупантов не ускользает от наших подпольщиков. Недаром генерал Беделл Смит в своем донесении написал: «За май из Франции в Лондон поступило 700 сообщений по телеграфу и 3000 письменных рапортов». И в самом деле, в тот день, когда началось сражение, мы точно знали о расположении немецких войск, об их базах, складах, аэродромах, командных постах; личный состав их войск и материальная часть были точно учтены, оборонительные сооружения сфотографированы, минные поля отмечены. Между штабом Кёнига и подпольем существовала хорошо налаженная радиосвязь, позволявшая немедленно отвечать на запросы и посылать донесения. Благодаря всему комплексу сведений, полученных от французского Сопротивления, союзники видели насквозь игру противника и могли наверняка наносить ему удары.

Известие о высадке явилось для маки сигналом к повсеместным действиям. Я заранее это предусмотрел и еще 16 мая передал внутренним силам приказ в форме так называемого «плана Каймана», указав те цели, которых они должны попытаться достичь. Однако командование союзников не без опасения относилось к расширению партизанских действий. Кроме того, оно предвидело длительные бои. А потому оно хотело, чтобы силы Сопротивления не торопились и активизировались лишь на подступах к боям за предмостное укрепление. В своем обращении к французским патриотам по радио 6 июня генерал Эйзенхауэр просит их держаться выжидательной тактики. Правда, я в тот же день призываю их, наоборот, сражаться всеми имеющимися в их распоряжении средствами сообразно с приказами французского командования, но поставка оружия зависит от главного штаба союзников и вначале производится в весьма ограниченных размерах. «Объединенный штаб» заинтересован ведь прежде всего в разрушении железных дорог, магистралей, средств связи, что он считает делом первостепенной важности.

Железнодорожные объекты поделены между авиацией и силами Сопротивления. Эти последние берут на себя наиболее удаленные районы Лион, Дижон, Ду, Восток, Центр, Юго-Запад, где в июне и в июле сошло с рельсов 600 поездов. Кроме того, наши берут на себя организацию саботажа на всех железных дорогах, в результате чего выведено из строя 1800 паровозов и свыше 6 тысяч вагонов. В результате умело проведенных разрушительных работ 6 июня и в последующие дни были повреждены подземные телеграфные кабели, которыми пользовался враг для связи между Нормандией и районом Парижа. Проволочную же связь вообще без конца перерезали. Можно представить себе, какую сумятицу вносят в немецкий лагерь подобные нарушения связи и перебои с транспортом, тем более что в этот самый момент в ряде департаментов начинаются вооруженные выступления, которые оказывают значительное влияние на ход операций. В результате всего этого верховное командование вынуждено было признать ценность услуг, оказываемых партизанами, и оказало им помощь, не слишком щедрую, но все же достаточно эффективную.

Зато по отношению к Бретани союзники придерживаются отнюдь не выжидательной тактики. Генерал Эйзенхауэр хочет, чтобы Армориканский полуостров был очищен от немецких полчищ прежде, чем он двинет свои армии к Сене. А в Бретани полно партизан, особенно в департаментах Кот-дю-Нор и Морбиан, где местность крайне благоприятствует их действиям. Итак, решено было дать оружие бретонцам и послать туда 1-й парашютный полк, стоявший в Англии наготове под командованием полковника Бургуэна. Накануне высадки и в течение последующих дней в расположения наших внутренних сил упало с неба немало контейнеров и целых групп парашютистов. И сопротивление тотчас разгорелось. Тридцать тысяч человек включаются в кампанию: одни объединены в войсковые единицы, другие мелкими боевыми группами выполняют отдельные задания. Однако немцы засекли в Сен-Марселе, близ Мальтруа, одну из баз, где наши получали вооружение, прибывавшее их Англии, и 18 июня напали на нее. Ее защищали морбианский батальон, несколько отрядов парашютистов под командой майора Ле Гаррека, а также рота под командой генерала в отставке де Ламорлей, которую он сам сформировал в Генгане. После боя, продолжавшегося несколько часов, противнику удалось занять территорию базы, усеянную трупами. Однако уцелевшие защитники все же сумели уйти от преследователей.

Известие о боях в Сен-Марселе окончательно всколыхнуло всю Бретань. Оккупантов блокируют в городских центрах и портах. Они дерутся отчаянно и не щадят никого. Но бретонцы не дают им передышки и атакуют из всюду. И подобно дрожжам, вызывающим брожение в тесте, действует в Бретани полковник Бургуэн и его люди. В 1-м парашютном полку из 45 офицеров насчитывается 23 убитых. Когда танки Паттона, прорвавшись сквозь брешь в Авранше, вступили в начале августа в Бретань, они обнаружили повсюду наших, которые успели уже похоронить 1800 немецких трупов и взять в плен 3 тысячи немцев. Позже, когда началась кампания по ликвидации гарнизонов, партизаны служили прекрасными гидами для американских танков и сопровождали пехоту. Противник сопротивляется только в портах Сен-Мало, Бресте, Лориане, где он заранее организовал оборону. Это обходится ему недешево: несколько тысяч убитых, около 50 тысяч пленных, а также значительное количество потерянной техники. Уничтожено четыре немецкие дивизии.

На другом конце страны в районе Веркора бои являют такие же доказательства эффективности французского Сопротивления с военной точки зрения. В первые дни июня в этом горном массиве обосновалось 3 тысячи человек. Поскольку местность здесь чрезвычайно пересеченная и осуществлять оборону можно лишь отдельными группами, как это и делают партизаны, а жители Альп настроены весьма решительно, удалось убедить союзное командование оказать им существенную помощь оружием: им сбрасывают на парашютах 1500 контейнеров. Из Англии в Веркор выезжает миссия в составе американских, английских и французских офицеров для поддержания связи между гарнизоном и главным командованием. К партизанам прибывает несколько инструкторов и специалистов из Алжира. По согласованию с союзной авиацией в центре массива устраивают посадочную площадку для приема отрядов регулярных войск, для подвоза довольствия и боеприпасов и эвакуации раненых.

Четырнадцатого июля противник переходит в наступление. Десять дней длится атака, значительные силы брошены в бой. С самолетов ведется пулеметный обстрел защитников, а редкие населенные пункты подвергаются бомбежке. Поскольку немецкие истребители все эти дни контролируют воздух, авиация союзников отказывается вылетать на том основании, что из-за дальности расстояния якобы невозможно обеспечить транспортным самолетам и бомбардировщикам должную поддержку истребителей. Больше того: посадочная площадка, которую защитники устраивали в расчете на прибытие подкрепления, попадает в руки противника, который высаживает там на планерах несколько отборных отрядов. И тем не менее партизаны, сражаясь с удивительным упорством, вплоть до 24 июля сдерживают напор атакующих. А в этот день немцы занимают Веркор. Они держали там почти целую дивизию и потеряли несколько тысяч человек. Рассвирепев, они приканчивают раненых и убивают жителей окрестных деревень. В Вассье они уничтожили все население городка. Половина альпийских стрелков, действовавших в Веркоре, отдала жизнь за Францию, другой половине удалось отступить.

Об этих боях стало широко известно всему миру. Естественно, радио Алжира, Лондона и Нью-Йорка уделило им немало внимания. В середине июля уже сорок департаментов были охвачены восстанием. Департаменты Центрального массива, Лимузена, Альп, равно как и департаменты Верхняя Гаронна, Дордонь, Дром и Юра, а также департаменты Бретани находились в руках маки, принадлежащих к тайной армии или к «Фран-ти-рер э партизан», к ОРА или к партизанским отрядам. Префекты так или иначе вступают в связь с Сопротивлением, открыто появляются «префекты освобождения». Муниципалитеты 1940 возобновляют свою деятельность — там, где их заново созывают. На груди людей, на стенах, на флагах, украшающих общественные здания, появляется Лотарингский крест. Что касается немцев, то их окруженные, истрепанные, отрезанные друг от друга гарнизоны живут в состоянии непрестанной тревоги. Немцев-одиночек либо убивают, либо берут в плен. А колонны противника и шагу не могут сделать, чтобы не вступить в стычку с нашими. Противник отвечает на это массовыми убийствами и поджогами, как например, в Орадур-сюр-Глане, Тюле, Сердоне и т. д. И вот, в то время как в Нормандии немцам приходится вести все более тяжелые бои, в большей части Франции положение их становится и вовсе отчаянным.

В конце июля французские внутренние силы сковывают восемь дивизий противника — ни одну из них нельзя высвободить и отправить для подкрепления на фронт. 1-я пехотная дивизия и 5-я парашютная дивизия застряли в Бретани, 175-я дивизия — в Анжу и Турени, 116-я бронетанковая дивизия — в районе Парижа, так называемая дивизия «Остлегион» — в Центральном массиве, 181-я дивизия — в Тулузе, 172 дивизия — в Бордо и примерно целая дивизия из состава армии, находящейся в Провансе, охраняет долину Роны. Больше того: три бронетанковые дивизии, которые немецкое командование срочно вызывает в Нормандию, чтобы через сорок восемь часов бросить их в бой, прибывают туда с большим опозданием. 17-я бронетанковая дивизия, которую наши войска перехватывают между Бордо и Пуатье, теряет десять дней, прежде чем ее колоннам удается пробиться. 2-я бронетанковая дивизия СС, так называемая «Рейх», вышедшая из Монтобана 6 июня, вынуждена отказаться от передвижения по железной дороге, поскольку все пути выведены из строя; отдельные ее части застревают в Тарне, Ло, Коррезе, Верхнем Вьенне, и только 18 июня, измотанная, понеся большие потери, она прибывает наконец в Алансон. 11-я бронетанковая дивизия, которой понадобилось всего восемь дней на то, чтобы по железной дороге переправиться с русского фронта к французской границе, тратит двадцать три дня, чтобы пересечь Францию и из Страсбурга попасть в Кан. А какой урон — материальный и моральный — понесли немецкие части от бесконечных бед, приключавшихся с обозами, от нарушения связи и снабжения!

Все это заставляло предполагать, что арьергарды противника, обязанностью которых была оборона средиземноморского побережья, едва ли устоят, как только французы и американцы высадятся в Провансе. Мне сообщил об этом приехавший из Франции в начале августа наш военный делегат на Юго-Востоке полковник Анри Зеллер. Он утверждает, что стоит нашим войскам занять Тулон и Марсель и они быстро сумеют преодолеть линии обороны, которые противник создаст на Роне, поскольку район Альп и Центрального массива находится в руках наших внутренних сил. Зеллер сообщил это генералам Пэтчу и Делаттру, к которым я его направил. Эти последние соответственно меняют намеченные ранее темпы своего продвижения. Развитие событий подтверждает правильность предположения Зеллера. Лион командование предполагало занять лишь после двухмесячных боев, а он оказался в наших руках через семнадцать дней после высадки.

Тот подъем, который во Франции и Африке побуждает французов браться за оружие, неизбежно сказывается и на положении в Индокитае. В Сайгоне и Ханое, где все еще ждут внезапного мощного удара со стороны оккупантов, теперь — как и всюду — уже не сомневаются в конечной победе союзников. Не только появляются признаки крушения Германии, но и Япония начинает сдавать свои позиции. Мало того, что еще летом 1943 дальнейшее продвижение японского флота и японских армий было в целом приостановлено, — теперь уже инициатива перешла в руки союзников: адмирал Нимиц[113] захватывает остров за островом в центральной части Тихого океана, генерал Макартур[114] продвигается в направлении Филиппин, лорд Маунтбэттен с помощью войск Чан Кай-ши высаживается в Бирме.

Вот почему кое-кто из представителей французских властей в Индокитае начинает потихоньку поворачиваться в сторону алжирского правительства. Об этом заявляет прибывший из Сайгона директор банка Франсуа; начальник политической канцелярии генерал-губернатор де Буазанже предпринимает осторожные шаги, чтобы связаться с генералом Пешковым, нашим послом в Чунцине; командующий войсками генерал Мордан вступает в секретные переговоры с полковником Тютанжем, начальником разведывательной службы, находящимся по нашему поручению в Юньнани.

Я считаю, что неотложной задачей должно быть приобщение наших войск к военным операциям на Дальнем Востоке. Мысль, что можно сохранить прежние владения Франции, придерживаясь до конца по отношению к японцам доброжелательной пассивности, представляется мне возмутительной и нелепой. Я нисколько не сомневался в том, что при создавшемся стратегическом положении, когда Индокитай оказался в центре расположения противника, этот последний, всюду теснимый, вынужденный отступать, неизбежно постарается избавить себя от риска вести на полуострове лишние бои. Да разве, терпя неудачи на близлежащих полях сражений, он может мириться с пребыванием среди своих войск французской армии численностью в 50 тысяч человек, тем более когда фикция нейтралитета Франции рухнула вместе с Виши? Словом, все заставляет думать, что наступит день и японцы захотят ликвидировать французские войска и французскую администрацию, даже если предположить, что при наличии новых унизительных гарантий они могли бы оставить в неприкосновенности какую-то часть наших войск и какие-то крохи нашей власти, то уж никак нельзя представить себе, чтобы государства и народы, входящие в федерацию, с одной стороны, и союзники, с другой стороны, согласились на восстановление французского господства в том районе, где мы не принимали никакого участия в мировой схватке.

Следовательно, перед нами вставала задача подготовить на полуострове вооруженное сопротивление противнику, чтобы он не мог без боя завладеть нашими постами, изгнать из страны наших представителей и окончательно растоптать наше достоинство. Надо послать на Дальний Восток войска, которые могли бы вступить на территорию Индокитая, как только представится возможность. В своем письме от 29 февраля 1944 генералу Мордану я постарался укрепить его в добрых намерениях и уточнил, чего ждет от него и от его солдат правительство в той чрезвычайно трудной ситуации, в какой он оказался. Некоторое время спустя я назначил генерала Блезо командующим войсками, предназначенными для Дальнего Востока. Но поскольку эти войска могли начать операции лишь из Индии, Бирмы или Китая, для их отправки требовалось согласие союзников. А Вашингтон, Лондон и Чунцин не торопились с ответом. Тем не менее мы добились разрешения английского правительства и лорда Маунтбэттена, главнокомандующего в районе Индийского океана, на то, чтобы генерал Блезо прибыл в Дели и там вел подготовку к дальнейшим действиям. Вместе с генералом отбывает эшелон с нашими войсками. Это первый шаг к цели. Но в глубине души мы прекрасно знаем, что проблема Индокитая, как и все будущее Франции, будет решаться в Париже.

И вот 15 августа части 1-й французской армии и 6-го американского корпуса высаживаются на побережье Прованса. Первоначально всеми этими войсками командует генерал Пэтч. Делаттр возглавляет наши войска. Я одобряю план операций. После высадки американцы пойдут на Гренобль, придерживаясь «дороги Наполеона»; французы займут Тулон и Марсель и двинутся вверх по течению Роны. Вечером, под прикрытием сильнейшей бомбардировки с моря и с воздуха, первые американские части вступили на французскую землю между Кавалер и Ле Трейя. Высадка парашютистов в Карнуле, Люке и Мюи, а также наших африканских десантных команд в Рейоле и в Лаванду произошла, как и предполагалось, ночью, а днем приступили к высадке три американские дивизии. 16 августа началось наступление на Тулон дивизий Броссе, де Монсабера, дю Вижье, высадившихся в Рейоле, в Кавалере, в Сен-Тропезе, в Сен-Максиме, в то время как американцы подступают к Драгиньяну.

В больших операциях обычно бывает так, что постепенно накапливаются усилия, а затем в какую-то минуту происходит бросок, объединяющий в едином порыве различные разрозненные части. Известия, в изобилии поступающие 18 августа со всех участков битвы, показывают, какую роль играют повсюду французы, свидетельствуют о согласованности действий наших сил.

В Провансе Делаттра, видя растерянность, охватившую 19-ю немецкую армию, решил воспользоваться своим преимуществом. По его приказу части Лармина и Мансабера заканчивают окружение Тулона, а отдельные наши отряды уже направляются в Марсель. В этот день был окончательно прорван немецкий фронт в Нормандии. Особенно отличается при этом дивизия Леклерка, ведущая бои с 11 августа. Дорога на Париж открыта. В столице полиция и партизаны начинают стрелять по захватчикам. Изо всех районов поступают донесения о том, что бойцы Сопротивления вступают в схватки с врагом. Как мы и хотели, битва союзников за Францию становится также «битвой Франции». Французы ведут «общий бой за свою общую родину».

Политика, дипломатия, оружие вместе подготовили это единство. Теперь необходимо объединить нацию, как только она выберется из водоворота. Я выезжаю из Алжира в Париж.