Воин-Врач

Глава 21 Виды на будущее

Со Ставром, Гнатом и Алесем засиделись допоздна. Карта наполнилась новыми значками и стрелочками, а план оброс деталями настолько, что и планом-то быть перестал: пошаговая методичка по международному беспределу. Слово это, кстати, князю понравилось.

Безногий воин-убийца, по состоянию здоровья перешедший на кабинетную работу, иногда вспоминая для разнообразия полевую на паперти, и впрямь оказался ценнейшим приобретением. Рыси и Всеславу явно не хватало ещё одного старика в советчики, кроме меня. И непременно, чтоб был именно беспросветным брюзгой и ворчуном. Бывают такие, которые на любых совещаниях играют против всех. И только у них выходит предусмотреть самые невероятные варианты, которые, как учит опыт, сбываются в самый неподходящий момент. Инвалид был именно из них, вредный, как никотин для лошади, и привязчивый, как… Очень привязчивый, в общем.

Но на выходе получилось то, что худо-бедно устроило даже его. Под разговор он выцыганил возможность при необходимости пользоваться нашей системой дальней связи и обнаружения — голубиной почтой. Хотел и беспошлинную торговлю, но Всеслав велел ему взять одну из трёх ранее выданных Гарасиму бирок-«вездеходов» и не хаметь. Дед вовсе не расстроился. Видимо, просто привычно попробовав невообразимо старую, как только что стало понятно, военную мудрость: проси как можно больше — глядишь, чего и дадут. И из горницы после совещания выходить отказывался до тех пор, пока Алесь с Гнатом дочиста ножами не отскоблили шкуру-карту так, что по ней теперь совершенно невозможно стало определить нарисованное. Мы же вчетвером помнили её наизусть.

С Дарёной вчера всё сложилось точь-в-точь, как с Буривоем и его ручным медведем: она сперва едва не до истерики напугалась «двоедушника», да так, что и сын расплакался, пришлось брать и укачивать, шагая по ложнице, продолжая напевным голосом объяснять жене, что ничего страшного в этом нет, что из вариантов «помереть в яме» и «выжить да обучиться врачебному ремеслу лучше любого на свете» нам достался не самый паршивый. И про то, что кому попало Боги не помогают, а мы с князем явно их чем-то заинтересовали-позабавили, раз продолжаем веселить до сих пор. Железобетонная (ещё одно слово, страшно заинтересовавшее Всеслава) логика помочь не помогла, но истерику удалось унять. И сына убаюкать. А потом битый час успокаивать Дарёну, обнимая и гладя по волосам. И в какой-то миг я будто не на шаг-другой отошёл от оставшегося «за штурвалом» князя, а вовсе вылетел и из ложницы, и из терема.

Над городом светили звёзды на чистом небе, будто и не было той грозы на берегу. Перебрёхивались лениво псы, еле слышно поскрипывали сапоги стоявших на страже дружинных. Самих их видно не было, и огоньками сигарет они себя не демаскировали, грубо нарушая устав гарнизонной и караульной служб. Колумб ещё не открыл Америки, и торгаши пока не додумались торговать вредным индейским сеном, травя народ. Очень многого из той, первой моей жизни, пока не было. И если у нас начнёт получаться задуманное — и не появится никогда. Нет ни злокозненных масонов, ни Овертоновых окон, Фома Аквинский — и тот, наверное, ещё не родился. И народу на земле не так много. И вдруг так остро, так сильно мне захотелось жить, приносить пользу, учить и учиться самому, что хоть вой. Чувства, яркие и жгучие, как в юности, поражали — не на восьмом десятке такие эмоциональные взрывы переживать, конечно. Хотя, чисто математически, мне теперь не под восемьдесят, а где-то минус восемьсот семьдесят, если от года моего рождения этот, нынешний, вычесть. Разум работал чётко, как хорошо отлаженный механизм. И, будто сидя на тесовой кровле княжьего терема, жутко, вот просто до ужаса не хотелось умирать снова. Как будто я и вправду нашёл нужное для себя время и место. Мерцали звёзды. Шумели далёкий лес и река…

А потом меня, как в прошлый раз, закрутило водоворотом не то времени, не то пространства, и я очутился за привычным уже столом напротив Всеслава, над ложем, на котором спала, положив голову ему на грудь возле свежего шрама, любимая жена. И рядом с люлькой, в которой посапывал сын.

— Спасибо тебе, Врач, — кивнул чуть смущённо мне князь. — Страшновато было думать, что ты за плечом останешься, советовать начнёшь.

— Знаешь, почему на площади перед Софией Киевской с жёнами не целуются? — огорошил я его сперва неожиданным вопросом, а следом и анекдотом из моих времён.

Чародей хохотал едва ли не до слёз, хлопая по коленям. Смеялся и я. Но не над старым анекдотом, который он назвал «хохмой». А от давно не приходившего чувства, когда ты говоришь со старым другом, самым близким, и вы смеётесь над одними и теми же шутками, продолжаете речь друг друга, прерванную на полуслове, как один и тот же человек. Как по-настоящему родные души. Это было очередным неожиданным, но очень ярким чувством. Наверное, это было счастье.

Мы со Всеславом снова проболтали всю ночь до утра. А утром я опять внезапно очутился на крыше терема. Наблюдая, как Домна «строила» кого-то из дворовых, как Ждан гонял своих, сунув им в руки по трёхметровому бревну сантиметров пятнадцати в диаметре. Как вокруг меня текла и бежала жизнь. И ощущая себя её частью. И это тоже было прекрасно. Наверное, так чувствуют себя старики, сидя на лавочках и завалинках возле домов, глядя за молодёжью, детьми и внуками. Но не считая их, как бабки у подъезда, поголовно наркоманами и проститутками. А искренне, от всей уставшей, пожившей, опытной души радуясь тому, что можно ещё некоторое время побыть рядом, побыть частью этого чудесного потока под названием «жизнь», поделиться знаниями, разделить печали, помочь советом. Очередное неожиданное чувство даже растрогало. Внуков у меня в той жизни не было, не дождался. Наверное, совсем немного не дождался — старший во втором браке был счастлив и спокоен, не то, что в первом. У них с женой были даже глаза похожи, серо-зелёные, только у неё зелёного было больше. А потом меня снова «втянуло» в ложницу, где князь плескался над кадушкой, княгиня расчёсывала частым гребнем длинные светло-русые волосы, а княжич только-только собирался просыпаться, суча босыми пухлыми ножками. И это тоже была жизнь, и это тоже было прекрасно. И мы оба с князем точно знали — за то, чтобы так было как можно дольше, мы отдадим очень многое. А у тех, кто будет против — отберём ещё больше.

— Что ты топаешь, коровья морда! Разбудишь князя с княгиней! — шипела на следующее утро змеёй на кого-то Домна. И не услышала, как мы втроём зашли в гридницу-трапезную.

— Утро доброе, хозяйка! Накрой поснедать нам. Кажись, кабана бы съел целиком, с костями, — совершенно мирно проговорил князь. А в конце зевнул, невыспавшийся, и клацнул зубами. К нему, заразительно зевавшему, присоединились и жена, и сын. И громко не щёлкнул зубами только Рогволд, восемью молочными без привычки громко не щёлкнешь. А откуда взяться той привычке в годик к небольшим хвостиком?

Явление в трапезной княжьей семьи-волчьей стаи персонал воспринял по-разному. Домна развернулась с такой скоростью, что, поди, и Гнат бы позавидовал. А кухарка, которой она выговаривала за топот, рухнула, будто ноги стали ватными, и тоненько заскулила.

— Цыц, дура! Не видишь что ли — князь-батюшка с семейством на заутрок сами пришли! А ну в поварню бегом, дурища! — и зав.столовой, поддёрнув подол, отвесила вывшей толстой бабе окормляющего пинка. Та сорвалась, даже не пытаясь встать на мягкие, видимо, ноги, на четырёх костях в соседнюю от нас дверь, едва не сорвав её, зацепив массивной задницей.

— Прости, княже, прости и ты, княгиня-матушка! Новая она тут, Маланька-то, вежеству не обучена пока. Но я, дай срок, всех выучу на совесть! — с поклоном доложила Домна. И по тону было ясно — эта обучит.

Всеслав рассказал, что позавчера, по пути с берега в терем, она с Дарёной не то, чтобы подружились, но точно значительно сблизились. Помог и честный рассказ про ту баню, когда «князь, год под землёй просидевший, дыру себе над сердцем своими руками зашил, как рубаху простую! А потом пошёл в терем да спать завалился до самого утра, оставив ближников с девками». И про суд первый, когда «паскуда одна, торгаш здешний из первых, Микула, подругу мою, Людоты-коваля вдовицу честную, Аньку, срамословить взялся. Так князь-батюшка с полувзгляда всю душонку его подлую наизнанку вывернул да в поруб сволоту такую отправил!». Про работу на Буривоя одна не рассказывала, а вторая не спрашивала. Обе толковые, говорю же.

— Не в службу, а в дружбу, Домна, дай пожрать уже, а? — протянул Всеслав, как по заказу сопроводив просьбу скорбным завыванием в животе. Зав.столовой, подхватив подол, вылетела в ту же дверь, куда уползла крабиком толстая повариха. Но эта хоть вертикально.

— Порядки ты тут завёл суровые, муж дорогой, — со смеющимися глазами мурлыкнула Дарёна, потеревшись щекой о правую руку над локтем.

— Учим помаленьку, — с плохо скрываемыми гордостью и самодовольством отозвался Чародей.

Первым в гридницу влетел, ожидаемо, Гнат.

— Княже, Ставр на медведе едет! Пустить?

— Пускай, конечно. Ты ел уже? — на всякий случай уточнил Всеслав, но уже пододвигая в его сторону блюдо с окороком, печёным с репой. Чтоб Рысь, да пожрать отказался?

— С утра, ни росинки маковой, — завёл он привычное, свистнув сперва что-то жаворонком в сторону окна и падая на лавку.

— Со вчерашнего, ага. Куда в тебя лезет только? Хотя, ты ж ночами не спишь, покой мой бережёшь, — улыбнулся князь.

— Вот! Вот и признал, наконец-то! А то всё «проголот», «обожрёшь» — с набитым ртом невнятно отвечал друг, не забывая строить «козу» Рогволду, что с удивлением смотрел на большого и быстрого дядьку.

— Поздорову, княже! — прогудел от двери Гарасим, влезая снова боком. Ему вторил хрипло и Ставр из своей «кабины шагохода».

— И вам доброго утра, други. Угоститесь, чем Боги послали! — князь обвёл рукой стол. И отметил, что жена что-то на ухо шептала Домне, слушавшей со вниманием, и кивавшей с почтением.

— Благодарствую! — отозвался умостившийся за столом старый воин. — Монахи попрут серебро с мехами из Сигтуны через две луны, как лёд встанет крепко. До Северного моря довезут посуху, там до устья реки Рейн. Потом до тамошних Белых гор, и с них, через перевалы, в Рим, — дед выдал доклад, кажется, единым духом.

— Мясца, дедко Ставр, отведай, мягкое да жирное, вон, Рогволд-княжич, и тот не побрезговал, — каким-то удивительно мягким и располагающим голосом предложила жена. Старик уставился на неё с неожиданной смесью раздражения и обожания. Я только сейчас подумал, что для того, чтобы меня с утра новостями порадовать, он вряд ли ложился. И ел.

— Угостись сбитеньком, дедко. Рецепт тот прадед мне поведал, нарочный, чтоб силы не покидали да прибавлялись. Тут и мёд, и трава девятисильная, и зверобой, и тысячелистник с любистоком, — точно таким же голосом продолжила и Домна, подплывшая к нему с парившим горшком.

— Во обложили, — с каким-то даже восхищением удивился Ставр. — Пришёл князю про важное да срочное сказывать, а попал на пир!

— Не греши, дедко, какой пир? Так, пустяки для воина. Перекуси с дороги, умаялся, чай, за ночь, — перехватила беседу Домна. А я отметил удовлетворённый кивок Дарёны. Бабы работали чётко, слаженно.

— Ешь, не спеши. Пожуёте с Гнатом, потом и расскажете разом всё. Дню-то, чую, долгому быть, — покосился на окно Всеслав. Заметив, что этот взгляд его проводили своими, настороженными, и Рысь, и безногий дед.

Первым с провиантом справился многоопытный дед, приступив к докладу, дожёвывая:

— Мыслю, возле устья Рейна надо перехватывать, княже. Что скажешь?

— Скажу — нет, — ответил Всеслав, не глядя, — Тащить всё через земли германцев, поморян, поляков, пруссов… А если в Бирке добро перехватить, до Готланда, до Висбю, переправить тамошними лодками, а оттуда нашими до Двины? И дальше напрямки в Полоцк саночками? Без пёс его знает какого там Рейна, Белых гор и их перевалов, а? Дома-то, чай, стены помогают.

И впервые на нашей памяти дед не полез спорить или брюзжать.

— Старею, княже, — склонил он покаянно голову. — Велено было узнать, как, чем и когда повезут — я и вызнал. А про то, как сподручнее добро на Русь притянуть, и не подумал.

— Того, чего ты за неполную ночь прознал, никому не повторить, дедко Ставр, — одбрил-порадовал старика князь. — Время знаем, сготовиться к той поре трижды успеем. Надо бы только найти тех, кто по Варяжскому морю в зиму хаживал. И не треплив…

— Есть Ладомировы выученики на Ладоге, — аж подскочил дед, — лучше и не найти! До самой Сигтуны дойдут!

— Ладно. Дай знать им. И что часто будут нужны теперь, тоже намекни. Гнат, с Янком поговори, кому из его родни вежливо поклониться да от великого князя гостинцев передать, чтоб по их земле проскочить быстро и тихо. И каких гостинцев ждут, тоже вызнай. Та сторона нам мирной да верной нужна.

— Сделаю, Слав, — кивнул Рысь.

— Ставр, сколь воев можешь прямо сейчас в строй поставить, и сколь через две луны? — перевёл князь взгляд на ветерана.

— Сейчас — три сотни лучников, из них полсотни очень справных, да сотни две пешцев. Но ладных мечников да копейщиков из них половина. Через две луны, если Боги помогут, пеших будет вдвое больше. Со смолянами и прионежскими не сговорились пока, их не считал, — доложил дед.

— А хорошо выходит, — улыбнулся Всеслав. И продолжил, — Гнат, Алесю передай, что к весне у него под седлом должно пять сотен быть. Да с обозом на всю дружину пусть думает, чую, возить нам — не перевозить. И пусть он сегодня же домой весть шлёт, чтоб по снегу взялись лес валить, что на закатную и полуночную стороны. Весной будущей Полоцк как бы не второе больше станет. Передай, чтоб порубщиков не обижали, кормили сытно, платили, сколь сговорят, и лес строевой скупили весь, да сложили, чтоб не погнил до весны.

— Сегодня же вести дома будут, — твёрдо кивнул Гнат. И уточнил, не сдержавшись, — Прям втрое город вырастет?

— Да как бы не впятеро, друже. Торговлишка пойдёт куда как шустрее, место безопасное, дома́ ставь-не хочу. Потянется народ, это как пить дать. Кабы не половина Киева за нами увязалась, как лёд сойдёт, — потёр загривок князь, будто тяжкая доля уже легла на него ярмом.

— А этим-то с чего дома оставлять? — удивился Рысь.

— А это уж как водится, друже. Мы домой отправимся, а на свято пусто место враз желающие найдутся. Если Изяславу ни поляки, ни германцы помогать не станут, он и степняков навести на Русь не побрезгует. И любой, кто ни надумает, непременно будет сюда лезть. Я бы на месте горожан и думать не стал, кинул в лодку узлы да детей — и подальше отсюда.

— А что будет с градом Киевом? — насторожился Ставр.

— Не надумал пока, дедко, — честно развёл руками Всеслав. — По уму, так оставить тут посёлочек невеликий, да острог с постами в обе стороны Днепра, как и по порогам. Чтоб и охоты не было ни у кого престол великокняжеский занимать, ни престола самого. Да место уж больно удобное да намоленное…

— А как же могилы дедовские? — нахмурился дед.

— Тебе ли не знать, дедко, что память рода не могилами да курганами крепка, а детьми, что по Чести и Правде старым воспитаны. И, выбирая, за что жизнь положить, ежели тут курган Аскольдов будет, Владимира да Ярослава могилы, а дома сынки да дочки мал мала меньше, я тут, на чужих гробах, гордо и решительно помирать не останусь. Жизнь, Ставр, как река. Она, может, и дурит иногда, но чаще всего течёт в одну сторону, вперёд. Ясно, что старину беречь и помнить важно и нужно. Но думать, чтобы в той реке не утонуть, тоже вперёд надо, а не назад.

В гриднице стало очень тихо. Слышно было перестук деревяшек на дворе, голоса с улицы. Как чмокал маленький княжич, муслякая под приглядом матери и Домны что-то съестное. Как начал было пыхтеть, хмурясь и раздувая ноздри, старый воин. А потом долго и тяжко выдохнул, будто даже плечи опустив.

— Знать, и вправду Чародей ты, Старой крови северной, — не сводя с Всеслава глаз, проговорил он. — Тебя послушать, так ты будто старше меня, княже. И мудрее. И спорить с тобой, вроде, и надо бы, да никакой охоты нет — вон как складно разложил всё. И верно ведь, живое к живому. И память жива до тех пор, пока есть, кому её хранить, да кому передавать.

Старик ещё раз глубоко и тяжко вздохнул, замолчав.

А с улицы вдруг донёсся далёкий волчий вой, тут же подхваченный парой гло́ток значительно ближе. Рысь едва не кувырком через стол метнулся к окну, чуть не своротив с лавки деда.

— Что там, Гнат? — обманчиво-спокойно спросил Всеслав.

— В толк не возьму. Передают, что половцы на город идут. Но не конно, а на трёх лодьях. Летят — аж вёсла трещат. Третья лодья низко сидит, а народу мало на ней. На первых двух — знак Шаруканов. А на носах попоны белые, — напряженно «переводил» Рысь жесты наблюдателя, которому их «транслировал» гонец.

— Не пойму, Слав, что за притча? — друг выглядел растерянным и от этого сильнее обычного злым. — Их числом меньше сотни. По берегам чисто на день пути. Ни на набег, ни на засаду не похоже. Взбесились только если?

— Яновых стрелков со Ставровыми — на высокие места, как тогда. Ждановым — выстроиться на причале, в три заслона, со щитами, при бронях. Нам с Глебом коней. Рома, на тебе дом, следи в оба глаза, — Чародей вставал, начав отдавать приказы. Рысь вылетел в коридор. Средний сын подошёл и встал рядом, ожидая.

— Что это, Всеславушка? — с тревогой спросила жена.

— Вернёмся — расскажем, Дарён, — спокойно ответил князь, обнимая её и Вольку, что гугукал на руках матери, чуя общее напряжение. — Возле окон не стойте от греха. Глеб, по ко́ням!

Князь и княжич вышли на широкую лестницу терема. Рядом замерли Немой и Вар. Из дверей, пыхтя, вылезал Гарасим, и короб с безногим стариком сейчас висел у него на груди, как оригинальный орден. Лица у всех были внимательные, собранные. День и вправду обещал быть долгим, опять не ошибся Чародей.

Не пропустите вторую часть истории «Воина-Врача», начало здесь: https://author.today/reader/459297