Воитель

Она не ответила на это.

— И тебе нравится Михаил.

Я прыснула от смеха.

— Хорошо, признаю, что выход из моей первой тюрьмы имеет свои достоинства, но архангел Михаил… это королевская заноза в заднице, которой я нравлюсь ничуть не больше, чем она мне.

Лёгкая улыбка тронула уголки её губ.

— Не стану с этим спорить, — сказала она, и я почувствовала лёгкое разочарование. — Ты замужем за ним, связана с ним. Что ты собираешься делать дальше?

Я даже не колебалась.

— Убегу отсюда. На самом деле я за него не волнуюсь, я не в его вкусе. Кто-то, может даже быть, ты, убедила его, что единственный способ выиграть войну с армией Бога, это сделать меня пушечным мясом. Очень жаль, но это не мой бой.

— Это не я ему сказала. Мои видения редки и далеки друг от друга. Марта единственная, кто видел это. И это не воинство Божье. Бог дал людям свободу воли, а затем оставил всю эту неразбериху на попечение Уриэля, и есть человеческая поговорка: абсолютная власть развращает абсолютно. Небесные армии находятся под его контролем, и именно их мы должны победить.

— Удачи вам, — пробормотала я.

Мы подошли к комнатам Рейчел, и она распахнула двери, затягивая меня внутрь. Её покои разительно отличались от моего спартанского жилища. Гостиная была скудно отделана, но вездесущая белизна исчезла. Одна стена была выкрашена в тёмно-красный китайский цвет, а на чёрном лакированном диване были разбросаны подушки с драгоценными камнями. За ней виднелась огромная кровать, покрытая шёлком.

— Здесь лучше, чем в операционной, где я сплю.

— Ты бы видела, где спит Михаил.

Я напряглась.

— Откуда ты знаешь, что я не видела? И почему ты знаешь, где он спит?

Её смех был низким и удивительно очаровательным.

— Я знаю, что ты не видела, потому что Михаил настаивает, что это брак по протоколу и ничего больше. И я видела его комнату, потому что навещала его вместе с Азазелем после того, как он был ранен во время стычки с Нефилимами.

— Нефилимы? Кто это?

Рейчел вздрогнула.

— Не думаю, что тебе это интересно. На этом континенте их не осталось, так что беспокоиться не о чем.

— Кто сказал, что я останусь на этом континенте?

Она посмотрела на меня, на мгновение замолчав.

— Они чудовища, — сказала она, наконец. — Идём, — она взяла меня за руку и потащила через комнаты во внутренний дворик, указав на удобный с виду шезлонг. — Присаживайся, а я принесу нам что-нибудь выпить. Ты любишь диетическую колу?

— Боже, нет, — я содрогнулась. — И это всё, что вы пьёте? Кроме крови, конечно.

Она покачала головой, вероятно, в ответ на моё легкомысленное замечание.

— Значит, чай со льдом?

— Можешь принести мне диетическую колу. Наверное, мне следует привыкать к этому, — сказала я покорным тоном.

Через мгновение она вернулась с холодной, запотевшей серебряной банкой в руке. Я осторожно отхлебнула пузырящегося напитка, и он показался мне немного вкуснее, чем вчера вечером. Рейчел вытянулась на другом шезлонге, держа в руке банку, и посмотрела на меня своими проницательными глазами.

— Вообще-то, мне нужно поговорить с тобой кое о чём другом, а не о твоих скрытых способностях.

— Значит, Михаил меня подставил, — проворчала я. — Ты не собиралась тренироваться.

Она покачала головой.

— Он не имеет к этому никакого отношения. На самом деле, он будет в ярости, если узнает.

— Ну, я всецело «за» за всё, что его раздражает, — эта мысль меня развеселила. — Так чего же ты хочешь?

— Нам нужно, чтобы Михаил занялся с тобой сексом и выпил твою кровь, а он отказывается.

* * *

МИХАИЛ ОКИНУЛ МЕТАТРОНА ДОЛГИМ ОЦЕНИВАЮЩИМ ВЗГЛЯДОМ. Его новая невеста — Боже, ему ненавистно было думать о ней таким образом, — выглядела мягкой, хрупкой и смущённой, но она только что умудрилась надрать задницу, возможно, самому сильному воину Шеола. Метатрон был огромен — на тридцать сантиметров выше и на сорок пять килограммов тяжелее её, — но она дважды уложила его с обманчивой лёгкостью.

— Да что с тобой такое? — потребовал ответа он.

Метатрон нахмурился. За те несколько лет, что он прожил в Шеоле, ему так и не удалось полностью интегрироваться с другими Падшими, несомненно, потому что он провёл бесчисленные столетия, сражаясь с ними.

— Она ведьма. Ты не должен оставлять ведьму в живых.

Кроме того, у него была досадная привычка цитировать древние тексты, если это соответствовало его целям. Метатрон знал Ветхий Завет и апокрифы вдоль и поперёк, и у него были ответы на всё, даже если они были совершенно противоречивыми.

— Она не ведьма, она Римская богиня войны.

— Не вижу разницы.

Михаил подавил раздражение. Он никогда не любил Метатрона, но великан был слишком полезным солдатом, чтобы игнорировать его.

— Ты способен заняться спаррингом?

Ответом Метатрона стало насмешливое фырканье, и прежде, чем Михаил осознал происходящее, он атаковал.

Почти никто не заставал Михаила врасплох, и он парировал внезапный выпад Метатрона, но едва-едва. Его огромный вес сбил Михаила немного в сторону, прежде чем он пришёл в себя и парировал сильным ударом в солнечное сплетение. Метатрон хмыкнул, но не упал.

Пять минут жестоких действий, и ни один из них не выиграл. Метатрон запыхался — большому человеку было трудно двигаться достаточно быстро, чтобы противостоять быстрой смертоносности Михаила. Но он компенсировал это грубой силой. Михаил чувствовал, как кровь стекает по его лицу из пореза возле глаза и, казалось, всё тело пропустили через мясорубку. Он всё ещё стоял на ногах, как и Метатрон, но даже если мужчина не истекал кровью, он выглядел почти убитым.

Михаил мог бы прикончить его быстро, но он был слишком умён для этого. Ему нужен был Метатрон, чтобы поверить в свою непобедимость в бою. Ему нужно, чтобы все его мужчины и женщины поверили в это.

Кровь забрызгала его белую рубашку.

— Пойду приведу себя в порядок, — сказал он.

Метатрон кивнул, пытаясь сделать вид, что не запыхался. Михаил отвернулся. Великан был силён, как всегда. Не было никакого разумного способа, чтобы меньший противник, как Виктория Беллона, смог победить его. Он не почувствовал применения никакой сверхъестественной силы, а он всегда знал, когда это вступало в игру, как это было с Рейчел. Возможно, Тори была права, возможно, это была просто случайность, но он собирал всё больше и больше доказательств того, что его жена была сильнее, чем притворялась.

Он закрыл за собой дверь тренировочной комнаты, зная, что его люди не посмеют расслабиться, и направился по коридору к своим комнатам. Рейчел позаботится о том, чтобы Тори не пострадала. Некоторые воины были хороши в том, чтобы прятать раны, пока они не скрылись из виду, некоторые раны появлялись только позже, и они могли быть смертельными. Он не мог позволить себе потерять Тори раньше, чем это было предопределено. Она была необходима, если у них был хоть какой-то шанс одержать победу над Уриэлем.

Нет, лучше сначала проверить, как она, а потом прибраться. Нравится ему это или нет, но он за неё отвечал, и, если возникал вопрос о её безопасности, ему нужны были ответы.

Его голова всё ещё немного звенела от силы ударов Метатрона. Если уж он мог чувствовать это… Он содрогнулся при мысли о том, что чувствовала Тори. Он ускорил шаг.

Её не было в своих комнатах. Этому могло быть разумное объяснение, но внезапно его пронзил страх. Она может быть в лазарете, погружаясь в кому. Она могла упасть в обморок…

Он остановился и заставил себя глубоко вздохнуть. Она была с Рейчел. Он доверял Рейчел больше, чем кому-либо, даже Элли. Она прекрасно позаботится о Тори.

Но он никуда не пойдёт, пока не будет уверен.

ГЛАВА 10

Я ПОСТАВИЛА БАНКУ ДИЕТИЧЕСКОЙ КОЛЫ НА КАМЕННУЮ ТЕРРАСУ и начала подниматься.

— Просто выслушай меня, — сказала Рейчел. — Мы сражаемся не только за своё существование, но и за будущее человечества.

Я не стала скрывать своего скептицизма.

— С чего бы тебе беспокоиться о человечестве? Очевидно, я не подхожу для этого, и ты не жила среди них уже много лет.

Не то чтобы я в это поверила хоть на мгновение. Я ещё не видела доказательств, а до тех пор была полна решимости считать себя просто здоровой молодой женщиной.

— Этот мир был создан для человечества. Ангелы и боги существуют благодаря человеческой вере. Даже если мы выживем, наши жизни станут бесполезны без людей.

— Так кто же представляет большую угрозу для человечества? Сатана? Люцифер? — я небрежно бросила имена. С меня хватит этих лекций.

Люцифер предположительно был падшим ангелом, как и все остальные.

Если я надеялся обидеть Рейчел, то потерпела неудачу. Она криво усмехнулась.

— Полная противоположность.

— Боже? Ты хочешь сказать, что Бог собирается уничтожить мир?

— Я думала, Михаил объяснил тебе это. Во всех смыслах Бога нет. Он даровал людям свободу воли, а затем передал всё управление архангелу Уриэлю.

— Я так понимаю, это была ошибка?

— Самая большая ошибка. Как ты думаешь, откуда взялся Ветхий завет со всеми его побоями и соляными столпами? Уриэль всегда считал, что человечество — это ошибка, и с тех пор он пытается контролировать его. Теперь он просто хочет избавиться от него полностью.

— И Бог ему это позволит?

— Он больше ни при чём. Единственные существа, способные остановить Уриэля и небесные армии, это Падшие. Всё очень просто. И ты… ключ к этой победе.

— Как же так? — потребовала я ответа. — Но почему?

Рейчел покачала головой.

— Видения Марты не настолько точны, но до сих пор они были верны. Именно она поняла, что ты нужна нам, чтобы одержать победу. Без тебя мир обречён.

— Отлично. Итак, как только я спасу мир, стану ли я богом? — весело сказала я. — О нет, я забыла, я уже богиня. Так скажи мне, что именно заставляет тебя думать, что я богиня? Очевидно, я не бессмертна, графиня и Педерсен планировали убить меня. И как мне кажется, у меня нет никаких сверхспособностей, кроме определённого таланта к боевым искусствам. Так почему же я не могу метать молнии, ходить по воде и жить вечно?

— Потому что в тебя больше никто не верит, — решительно заявила Рейчел. — Нам нужна вера людей, чтобы обеспечить наше бессмертие, а люди забыли о твоём существовании. Если бы не прискорбная любовь человечества к войне, тебя, вероятно, вообще не существовало бы больше. Все остальные языческие боги полностью исчезли.

Я не смогла скрыть усмешку. Идея быть языческой богиней была настолько абсурдной, что в ней чувствовалась странная притягательность.

— Хорошо, я купилась. Где мои сверхспособности?

— Ты их откроешь в себе. Когда они тебе понадобятся.

— И по какой-то причине ты думаешь, что секс с Михаилом спасёт мир? — скептически спросила я. — Сомневаюсь. И он не выпьет моей крови. Я не настолько извращённая.

— Мы полагали, что Михаил просто привезёт тебя сюда, женится на тебе, и этого будет достаточно, чтобы одержать победу. Но Марта говорит, что этого мало. Брак должен быть настоящим.

— Если она думает, что я в него влюблюсь, то она не в своём уме, — сказала я. — Таким чувствам невозможно приказывать.

— Кто сказал, что брак имеет какое-то отношение к любви? — спросила Рейчел. — Взаимное уважение может быть таким же хорошим фундаментом, как и похоть.

Я открыла было рот, чтобы возразить, но тут же закрыла его. Я всё время забывала, что кино — это не настоящая жизнь. В кино всё было о любви и страсти. Я не была достаточно хорошо знакома с реальной жизнью, или её Шеолским вариантом, чтобы знать, что там происходит.

Я понятия не имела, есть ли взаимное уважение в нашем извращённом браке. Уважала ли я его? Я уважала его силу, его упрямство, его стойкость. Кроме того, время от времени, чёрт побери, во мне просыпалось вожделение, по крайней мере, с моей стороны, что приводило меня в полное уныние.

С другой стороны, если наступит конец света, что плохого в том, чтобы потакать этому?

— Значит, мы должны потрахаться как кролики, и он должен выпить мою кровь? Почему не он об этом меня просит?

— Он отказался.

Я была экспертом по утаиванию своих реакций и эмоций. Моя мать съела бы меня живьём, если бы знала, о чём я думаю. Мысль о том, что мой нежеланный муж не желает ни моего тела, ни моей крови, на самом деле, была до смешного болезненной. Я чувствовала себя отвергнутой на самом элементарном уровне.

— Значит, мы с ним в этом заодно, — сказала я. — По крайней мере, хоть раз он проявил здравый смысл.

— Его гордыня убьёт нас всех.

— Ты думаешь это гордыня?

— Я знаю Михаила. Он — жертва человеческих желаний, как и все остальные Падшие, и его аппетиты сильны, хотя он сумел сублимировать их. Он хочет тебя. Он хочет твоё тело, ему нужна твоя кровь, и он сделает всё возможное, чтобы держаться от тебя подальше, чтобы не поддаться искушению.

В этом не было никакого смысла.

— Но почему? Он не испытывал никаких угрызений совести, принуждая меня к браку. Зачем останавливаться на достигнутом?

В глазах Рейчел мелькнула лёгкая тень, но она исчезла прежде, чем я успела опознать её.

— Всё очень сложно.

Я оглядела идеальный маленький дворик, уединенный. Проникающий сквозь облака солнечный свет согревал меня.

— А мы не торопимся? Нужно что-то большее, чтобы заставить меня прыгнуть в постель.

Рейчел вздохнула.

— Михаил — воин. И ты это знаешь. Истории и легенды о его прошлом встречаются почти в каждой культуре, и на протяжении всего своего существования он был посвящён искусству войны, искусству битвы. Он абсолютно всё сосредоточил на этой цели, включая своё безбрачие.

— Так ты хочешь сказать, что у него никогда не было секса?

Она покачала головой.

— Когда его изгнали с небес, падение далось ему тяжело. На какое-то время он стал одержим чувственными удовольствиями. Он самый легендарный, изобретательный воин во всей вселенной, во всей истории. Он вложил такую же одержимость в секс.

Я вздрогнула. Я не хотела думать, почему. Секс с Йоханном был нежным и приятным после того, как я привыкла к первоначальному дискомфорту. Я действительно не могла представить себе, что этот конкретный акт будет исполнен с такой яростной интенсивностью, которую я уже видела в Михаиле.

— И? — мне удалось придать своему голосу лёгкость. — Он… как это называется? Секс-машина. Очевидно, для всех, кроме меня.

— Он остановился. Однажды он связал себя парой, но она была убита почти сразу одним из Нефилимов. И он только спал с женщинами, но никогда не брал их кровь. Он отказывается пить из кого-либо, кроме Источника, но всё же ему удаётся поддерживать свои силы. Если бы он связался с тобой, если бы он взял твою кровь, его силу было бы невозможно остановить.

— Ему же явно это неинтересно.

— Явно, что он слишком заинтересован, — поправила меня Рейчел. — Он отказывается связывать себя узами, настаивая, что это ослабит его. Конечно, он ошибается. Он отказывается пить, что позволит Уриэлю победить. То, что он потеряет в концентрации, связываясь с парой, он наверстает в силе.

— Это спорный вопрос. Он не хочет меня, а я не хочу, чтобы он прикасался ко мне.

В глазах Рейчел вспыхнуло нетерпение.

— Не притворяйся. Если я что и понимаю, так это то, что чувствуют женщины.

— Что же делает тебя таким экспертом? — парировала я.

Она издала пренебрежительный звук.

— Большинство здешних женщин — люди. Я нет. Я же сказала тебе, что уже побывала на твоем месте. Я живу почти так же долго, как и Падшие. Я — Лилит, первая женщина, покровительница женщин во всём мире. Я утешаю сломленных, помогаю бесплодным, я…

— Не очень хорошо справляешься с работой, помогая бесплодным здесь, не так ли? — спросила я. — Я не видела никаких детей с момента моего появления тут.

Она проигнорировала меня.

— Понимаю, — повторила она. — Ты им восхищаешься, а кто бы ни восхищался? Ты чувствуешь ту же тягу, что и он, и вы оба боретесь с ней. Всё, что тебе нужно сделать, это пойти в его комнату и раздеться. Обещаю, что он позаботится обо всём остальном.

— Всё, что мне нужно сделать? — в ужасе повторила я. — Я так не думаю. Если будущее мира требует от меня отдать своё тело тому, кто мне не нравится, тогда, думаю, цивилизации придёт конец.

— Этому не бывать, — раздался глубокий голос Михаила прямо позади нас, и я соскочила с шезлонга. Моё лицо пылало, сердце колотилось.

Рейчел двигалась гораздо медленнее, и мне стало интересно, знала ли она, что он слушает. И как долго он там стоял.

— Подслушивать — неприглядная привычка, Михаил, — мягко сказала она.

— Ты знала, что я там, — он подтвердил мои подозрения. — Ты должна была помочь ей раскрыть свои способности, а не превращать её в шлюху. Какого чёрта ты тут делаешь? Ты же знаешь, что я сказал.

Рейчел выглядела странно виноватой.

— Я знаю, что ты сказал, Михаил. И знаю, что мы боремся за наши жизни.

— Ты думаешь, я этого не понимаю? — спросил он.

Я начала бочком уходить, не желая слушать, как они спорят о том, собираюсь ли я заниматься с ним сексом или нет, но он схватил меня за запястье своей сильной рукой, останавливая меня.

Я подумала, не попробовать ли мне его опрокинуть. Я знала, что могу разорвать его хватку, потому что он недооценивал меня, но я не была готова позволить ему осознать степень моих способностей. Я осталась стоять на месте и отвела взгляд, желая, чтобы жар ушёл с моего лица.

— Ты ведёшь себя как упрямый идиот. Если Разиэль приказал тебе…

— Нет. Я принял решение, она остается нетронутой.

«Уже тронута», — хотела я сказать, но благоразумно промолчала. Сама мысль о том, что я окажусь под его сильным, твёрдым телом, и как эта горячая, золотистая кожа прижимается к моей, была глубоко тревожной. У меня не было большого опыта, но секс с Михаилом был бы далёк от того, что я разделила с Йоханном. И эта мысль испугала меня. Очаровала меня.

Рейчел с отвращением всплеснула руками.

— Как пожелаешь. Остаётся только надеяться, что на этот раз Марта ошибается. Если ты откажешься слушать…

Но он уже тащил меня обратно в дом, подальше от Рейчел с её напряжённым взглядом и неожиданной добротой. Рейчел, первая женщина. Я забыла спросить её, что случилось с Евой.

Михаил не причинял мне боли, но после лёгкого рывка я поняла, что он не отпустит меня без серьёзного сопротивления с моей стороны. Я позволила ему тащить меня по коридорам дома, вывести на туманный солнечный свет, и затащить обратно в пристройку, где находились моя комната и тренировочные помещения. Его комната тоже была здесь, но я не собиралась туда заглядывать.

Он толкнул дверь в мою комнату и, наконец, отпустил моё запястье, очевидно ожидая, что я покорно войду внутрь. Опять недооценивает меня.

Я обхватила его за запястье и потянула за собой.

— Нам нужно поговорить.

Какое-то мгновение он не двигался, и это было противостояние. Наверное, я могла бы затащить его в свою комнату, но я не была готова зайти так далеко. Наконец он кивнул, отпустил мою руку и последовал за мной внутрь.

* * *

«РЕЙЧЕЛ И ТАК УЖЕ СВЕЛА МЕНЯ С УМА», — ПОДУМАЛ МИХАИЛ, глядя на Тори сквозь полуприкрытые веки. Теперь ему приходилось иметь дело с женой, которая задавала вопросы, на которые он не был готов отвечать. Но он уже достаточно хорошо знал её, чтобы понять, что она не собирается просто так отступать.

Он направился прямиком на кухню, налил себе холодной воды из кувшина и опустился на диван, намеренно не спрашивая, не хочет ли она чего-нибудь. Его кожа ощущалась слишком натянутой, и так было всегда, когда он был рядом с ней. Он выбрал безбрачие, и это не являлось проблемой, пока она не появилась в душном салоне графини и не взорвала всё к чёртовой матери.

Он чувствовал её запах, запах её крови, и он долго смотрел на её шею, позволяя себе короткую, запретную, исключительно эротическую фантазию каково будет пить из неё, поглощать богатый вкус её крови.

И снова Уриэль манипулировал им, заставляя совершать поступки, которые не приведут ни к чему, кроме смерти и отчаяния, и он поклялся никогда больше не следовать слепо приказам. Вина, запятнавшая его душу, уже была слишком тяжким бременем. Он отказывался всё усложнять.

Он мог бы заполучить её. В этом не было ничего удивительного, он всегда мог заполучить любую женщину, какую хотел. Всё, что ему нужно было сделать, это сосредоточиться на ней, и она будет в его постели, на спине, на коленях, в любой позе, которую он захотел бы. Он ничего не делал наполовину меры. Он мог убить любого, кого хотел; трахнуть любую, кого хотел, и он научился держать эту силу под жёстким контролем.

Теперь поводок натянулся, его желание к ней, и образ зависимости только усиливал его возбуждение. Он хотел её так сильно, что прошлой ночью довёл себя до полного изнеможения после того, как бросил её здесь, вместо того чтобы рискнуть искушением вернуться и взять то, что все хотели, чтобы он взял. Все, кроме неё.

— Они хотят, чтобы мы спали вместе, — сказала она.

Неужели у неё обязательно должен быть такой нежный, восхитительный рот? Он хотел ощутить этот рот на своём теле, её маленький язычок, обводящий его обереги и татуировки. Он и глазом не моргнул.

— Нет, не хотят. Они хотят, чтобы мы трахались.

Она не вздрогнула от грубого слова, он должен отдать ей должное.

— По какой-то причине они думают, что я могу изменить твоё мнение, — сказала она. — Что я захочу, чтобы ты передумал. Ты должен дать им понять, что у тебя нет абсолютно никакого сексуального интереса ко мне, и тогда, возможно, они оставят нас в покое.

— Я никогда не лгу.

Ей потребовалось некоторое время, чтобы осознать то, что он сказал.

— А разве это ложь? — осторожно спросила она.

Он не был заинтересован в играх.

— Ты знаешь ответ на этот вопрос не хуже меня. Если бы ты была безымянным телом, я бы без труда сделал то, что должен был сделать. От тебя немного труднее избавиться.

Она выглядела действительно удивлённой.

— Думаю, ты справишься. Если ты так долго хранил целибат, я вряд ли смогу изменить твоё мнение.

Он ничего не ответил.

Она села на стул напротив него, и он наблюдал, как её сильное, стройное тело плавно двигалось, каждое движение полностью контролировалось. Метатрон не должен был недооценивать её. Ему следовало бы умнее. Больше он такой ошибки не допустит.

— Почему ты дал обет безбрачия? Полагаешь, что секс сломит твою концентрацию? — настаивала она.

— Нет.

— Тогда я не понимаю, почему ты выбрал жизнь безбрачия.

— А я не понимаю, почему ты одержима тем, кого я трахаю или не трахаю, — парировал он.

Он начинал выводить её из себя. Хорошо. Так было даже лучше.

— Какое уродливое слово, — сказала она.

— Так ли это? По-моему, зависит от контекста. И что ты думаешь о самом акте.

— Ясно, что тебе это не нравится, если ты уже сотни лет обходишься без секса, — он услышал торжество в её голосе, как будто она нанесла решающий удар.

Он лениво прикрыл глаза.

— Мне стало скучно. Есть так много интересных вариаций, которые можно испробовать, не причиняя постоянного ущерба, — он увидел, как она вздрогнула, и сдержал своё веселье.

— Тебе нравится причинять людям боль?

— Иногда. Когда это увеличивает их удовольствие.

На самом деле, боль и подчинение были лишь малой частью всего завораживающего мира сексуальности, и он не скучал. Он стал одержимым, пытаясь заполнить какую-то пустоту внутри себя. Ему это никогда не удавалось и, в конце концов, он оставил попытки, повернувшись спиной к миру бездушных удовольствий. Он прочёл беспокойство в её глазах, несмотря на все усилия, которые она прилагала, чтобы казаться невозмутимой.

— Я не причиню тебе вреда.

Откуда, чёрт возьми, это взялось? Он не собирался заниматься с ней сексом, зачем он вообще это обсуждал?

Её глаза распахнулись, и некоторое время она молчала.

— Твоя работа — причинять боль. Ты — убийца.

— Я — воин, — сказал он. — Как и ты.

— Я никогда не убивала… — слова оборвались от воспоминания.

Он с любопытством наблюдал за ней. Ей придётся убивать снова, без колебаний, если она хочет хоть как-то помочь им.

— Это была неизбежная смерть, — сказал он, наконец.

— Разве смерть неизбежна?

— Тебе не нужен мой ответ на такой элементарный вопрос. Ответь сама.

Она всё ещё размышляла. А потом, словно щёлкнув выключателем, она кивнула. Принято. Она откинула густые тёмные волосы с бледного лица, и он снова признал, насколько она была красива. Не совершенная красота Падшего, а притяжение чего-то другого, чего-то более сложного и беспокойного.

— Рейчел хотела, чтобы я соблазнила тебя.

— Меня это не удивляет, — его голос и выражение лица оставались нейтральными.

— Я отказала ей.

— Конечно, — сказал он мягко. — Секс — это последнее, о чём ты думаешь.

Ему не следовало говорить этого, когда он знал, что это явная неправда, но он хотел посмотреть, сможет ли добраться до неё.

Она снова удивила его. Её улыбка была медленной, чувственной, и он хотел выругаться, когда его тело откликнулось.

— О, я ничего не знаю об этом, — сказала она. — Полагаю, я думаю о сексе так же часто, как и ты.

Его лицо оставалось бесстрастным, даже когда он почувствовал, что жар раскаляет его кожу. Скорее всего, она всё равно умрёт. А почему бы и нет?

— Ты играешь с огнём, малышка, — произнёс он ровным голосом.

— Так ли это? — она пожала плечами, и даже в этом обыденном жесте было много чувственной грации. — Очевидно, ты невосприимчив к моим сомнительным чарам.

Улыбка появилась раньше, чем он смог остановить её, и Виктория моргнула, на мгновение смутившись, как будто не могла поверить в то, что видела. Её испуганный взгляд встретился с его глазами, и он позволил своей вездесущей защите упасть, только на короткий миг. Это было похоже на электрический разряд, сотрясающий его тело, внезапное осознание того, что все они были правы, она принадлежала ему. И он не мог не хотеть обладать ею.

Он придвинулся ближе, не понимая, как это произошло — так близко, оставалось только протянуть руку, и она окажется в его объятиях, прижавшись к его голодному телу. Он поднял руку, с удивлением заметив, что она не дрожит, и обхватил её лицо ладонями, нежно касаясь большим пальцем её мягких губ.

Он почти сказал ей. Сказал ей, что его поцелуй приведёт её к смерти. Что даже если он почувствует, что его многовековая решимость рухнула перед лицом его потребности, он не сдастся.

— Мы не будем этого делать, — прошептала она.

— Конечно, нет.

Он сможет остановиться. Об его самообладании ходили легенды. Это был достаточно маленький тест, просто чтобы доказать самому себе, достаточно наклониться вперёд и заменить свой большой палец губами, мягко коснуться её рта. Он отстранился, даже слишком быстро, когда желание захлестнуло его.

Она посмотрела на него, её зелёные глаза были испуганными, но до неприличия понимающими.

— Конечно, нет.

ГЛАВА 11

ПОСЛЕ ЕГО УХОДА Я СТОЯЛА ОДНА ПОСРЕДИ СВОЕЙ КОМНАТЫ. Какие реплики я так часто слышала в кино? Пора убираться к чёртовой матери из Доджа. Давайте взорвём эту подставку для мороженного к чертям собачьим. Я понятия не имела, почему люди так ненавидят Додж, и во всех фильмах, которые я смотрела, я никогда не видела подставку для мороженого, но я поняла концепцию. Мне нужно было убираться отсюда к чёртовой матери, а я и так задержалась слишком долго, обольщенная океаном и дружбой. Соблазнённая прекрасным лицом и телом моего мужа, я сдавалась. Очарована им вопреки себе, несмотря на все его усилия. Пленённая этой внезапной, непрошеной улыбкой.

Каково было бы увидеть эту улыбку без всего багажа? Увидеть, как он искренне улыбается мне?

Почему бы не сделать то, о чём просила Рейчел? Я изо всех сил старалась не обращать внимания на тихий голосок, который не давал покоя моим мыслям. Михаил был восхитительно красив, но не только его физическая красота произвела на меня такое странное впечатление. Все здешние мужчины были прекрасны, как ангелы. И никто из окружающих не понравился мне по-настоящему.

Было что-то в архангеле Михаиле, что тянуло меня на глубокий, иррациональный уровень. Его медленная, сексуальная улыбка почти поставила меня на колени. И если я сдамся, то никогда не уйду. Никогда не вкушу богатства жизни, которые всегда были недосягаемы. Я хотела, чтобы меня любили, я хотела детей, я хотела увидеть и испытать всё. Если я останусь здесь, Михаил станет моим миром, эта редкая, разрушительная улыбка будет моей наградой. Я не позволю этому случиться.

Я посмотрела через французские двери на океан, мерцающий в туманном солнечном свете. На пляже были люди, некоторые бегали, некоторые выполняли упражнения по боевым искусствам с впечатляюще хорошей формой. «Я бы не прочь была вступить в спарринг с кем-нибудь из них», — подумала я. Если я собираюсь остаться. Дом стоял спиной к крутому утёсу, и хотя я могла бы попытаться взобраться на него, я едва ли могла сделать это средь бела дня. Мне придется оставаться на месте, по крайней мере, в данный момент.

Рейчел хотела, чтобы я переспала с ним. Они все хотят, чтобы я переспала с ним, все, кроме самого Михаила, что, если подумать, было оскорбительно. Со мной всё было в порядке. Моё тело было гибким и сильным, а лицо достаточно красивым, хотя оно и не дотягивало до совершенства кинозвезды. Почему он не хочет меня?

«Но он хочет», — прошептал тихий голос в моей голове. Он хотел этого, и я знала это на бессознательном, элементарном женском уровне, который существовал на протяжении всей истории, вплоть до первого мужчины и первой женщины. Под холодным взглядом, которым он пытался запугать меня, таилось пламя, такое сильное, что мне стало не по себе. Я не позволяла ничему пугать меня. Но если что-то и могло напугать меня, так это жар в ледяном падшем архангеле.

Я распахнула двери, впустив в свою комнату мягкий морской воздух, и вышла, чтобы присоединиться к армии на пляже.

* * *

ВСЁ-ТАКИ УСКОЛЬЗНУТЬ ОКАЗАЛОСЬ ЛЕГЧЕ, ЧЕМ Я ОЖИДАЛА. В тренажёрном зале я провела несколько спаррингов с мужчинами — ангелами, — включая одного особенно доброго по имени Асбел. У него была такая же совершенная красота, но на нём она почему-то выглядела более человечной, более доступной. К тому времени, как мы закончили, мы оба были измотаны и смеялись.

— Мы рады, что ты здесь, Виктория Беллона, — сказал он, когда мы отдышались.

Я уже устала говорить людям, чтобы они называли меня Тори. Я огляделась по сторонам. Михаил стоял в другом конце огромной комнаты, не обращая на меня внимания, и я пожалела, что не могу выкинуть его из головы с таким же успехом, как казалось, он игнорировал меня. Я снова обратила своё внимание на Асбела.

— Это определённо лучше, чем то место, где я раньше жила, — сказала я. — Хотя я вовсе не ожидала сюда попасть, — я снова перевела взгляд на Михаила. — И он совсем не тот, за кого я ожидала выйти замуж.

Асбел с удивительным сочувствием коснулся моей руки. От него пахло корицей, всегда успокаивающим ароматом. От Михаила пахло ночным небом.

— Мне очень жаль слышать это, — тихо произнёс Асбел. — Если я могу чем-то помочь, всё, что тебе нужно сделать, это попросить.

— Ты можешь помочь мне выбраться отсюда? — сказала я легкомысленно, затем повернулась, растерявшись, когда Марта приблизилась.

Если в этом месте мне и нужно было разобраться с кем-то, так это с Мартой.

— Михаил предложил нам заняться спаррингом, — сказала она своим мягким голосом.

— Да, неужели? — я взглянула на него. Мне казалось, что я провожу всё своё свободное время, глядя на него, и это было слишком уж плачевным. — Но почему?

— Он сказал, что ты будешь рада возможности надрать мне задницу, учитывая, что именно из-за меня ты здесь очутилась.

Это привлекло моё внимание. Я неохотно улыбнулась.

— Заманчиво. Но сомневаюсь, что твои видения — это твоя вина. Это греки убили гонца, который принёс плохие новости, а я, по-видимому, римлянка. Уверена, что ты не хотела мне ничего плохого.

Марта улыбнулась мне в ответ. Она была на несколько лет старше меня, но один взгляд её спокойных серых глаз сказал мне, что она пережила больше, чем я когда-либо и последнее моё негодование исчезло.

— У меня есть идея получше, — сказала я. — Почему бы нам вдвоём не поколотить Михаила?

Это вызвало у неё улыбку.

— Да, это заманчиво, но я думаю, что он сможет справиться с нами обеими, даже если одна его рука будет связана за спиной. Мне бы не помешала небольшая помощь с ногами. У меня есть привычка выдавать свои намерения, что я собираюсь делать и дальше, по крайней мере, когда я провожу спарринги здесь. Может быть, в пылу сражения враг будет слишком взвинчен, чтобы заметить это.

— Ты ни на что не можешь рассчитывать. Давай уйдём отсюда, и я покажу тебе несколько приёмов.

Мы присоединились к остальным на пляже, подальше от отвлекающего присутствия Михаила. Марта удивила меня. Она была сильной, выносливой и умной, и если бы ей удалось избавиться от привычки смотреть прямо туда, куда она собирается ударить в следующий раз, она была бы в хорошей форме для предстоящей битвы, о которой все продолжали говорить. Я сопротивлялась любому искушению уложить её на пол до самого последнего момента, а когда она была опрокинута на лопатки, я рассмеялась.

— Прости, я просто ничего не могла поделать, — я отпустила её и протянула руку, снова поднимая на ноги. — Сделай мне одолжение, Марта. Если у тебя когда-нибудь возникнет ещё одно предчувствие относительно меня, пожалуйста, пожалуйста, никому не говори. Особенно мне.

Что-то промелькнуло в её глазах.

— Обещаю, — сказала она слегка приглушенным голосом.

Днём все выходили на улицу через равные промежутки времени, все, кроме первой женщины, которую я встретила, Элли. Той самой, от которой питался Михаил. Странно, с какой лёгкостью я могла думать об этом, не будучи шокированной. Питался от неё. По какой-то причине я смирилась с этим.

Женщины были сильны, и недостаток силы они восполняли быстротой и изобретательностью. Они были хорошо обучены и знали, что будут сражаться за свою жизнь и жизнь своих мужей. Я понятия не имела, сколько из них выживет, если такая битва когда-нибудь произойдёт, но знала, что их враг будет мудр, если не станет недооценивать их.

Рейчел говорила, что небесные воинства — это враги. Конечно, это было неправильно. Рай — это место, куда попадают хорошие люди после смерти, счастливое место, полное старых друзей и улыбающихся лиц. Как у небес может быть армия?

С женщинами я демонстрировала больше своей силы, чем с более сильными мужчинами. У меня было стойкое намерение обмануть падших ангелов, заставив их поверить, что я, по сути, ничего не стою как воин, женщина с несколькими хитрыми приемами, но не более того. С женщинами я давила сильнее, подгоняя их, заставляя использовать свой ум и каждую частицу своего мастерства, как это сделал бы хороший учитель. Я не хотела, чтобы эти женщины умерли, и хотела сделать всё возможное, чтобы расширить их возможности. Ангелы могли сами о себе позаботиться.

В какой-то момент я почувствовала на себе взгляд Михаила и поняла, что он стоит в тени у открытых дверей тренировочного зала, так что его не видно. Мне не нужно было смотреть. Я уже знала, как ощущался его взгляд — прохладное омовение моей разгорячённой кожи. Я вспомнила ощущение его рта на моём. Я облизнула губы, ища его вкус, но соль океана вытеснила его. Я упустила свой шанс, он никогда больше не поцелует меня.

Я тут же споткнулась и упала на песок под торжествующий крик Марты. К тому времени, как я поднялась обратно на ноги, он уже ушёл.

Было достаточно просто уходить всё дальше и дальше от них, делая новые движения. У меня была изрядно потрёпанная серия упражнений, которые я проделывала, и хотя я смягчила их для всех, кто, казалось, наблюдал, я была в состоянии углубляться дальше по пляжу, уходя от других.

Я разогрелась, потянулась и немного побегала на месте, чтобы подготовить мышцы к перемене. А потом я отправилась в обычный спринт, просто ещё один бегун, работающий на выносливость.

К тому времени, как я пробежала около двух миль по пляжу, я чувствовала себя менее оптимистично. Не было никаких признаков цивилизации, никаких домов, никакой границы, отделяющей Шеол от остального мира. И я стала гадать, а не на острове ли мы.

Береговая линия осталась прежней, смесь травы и камня, высокие утёсы справа, океан слева, в противном случае я могла бы подумать, что бегу кругами. Я начала понемногу уставать и снова пошла пешком. Я была уже достаточно далеко, минимум, на миль десять ушла, по моим прикидкам. Им потребуется слишком много времени, чтобы догнать меня.

Я была голодна. У меня не хватило здравого смысла захватить что-нибудь поесть из вечно заполненной кухни, но опять же, я решила соскочить без твёрдого плана. Не самая мудрая идея, но я так отчаянно хотела уйти, что воспользовалась первым же подвернувшимся шансом.

Было уже поздно, тени становились всё длиннее, пока я шла по пляжу. В это время года, в конце марта, солнце здесь садилось рано, около шести часов. У меня будет ещё несколько часов, чтобы двигаться дальше, чтобы обеспечить свою безопасность. Я не могла позволить им найти меня.

Тень скользнула мимо моего сознания, и я подняла глаза, щурясь от солнечного света. Очертания огромной птицы пронеслись мимо. Но это была не птица, и я была идиоткой. Поскольку под их одеждой не было никаких знаков, я забыла, что у ангелов было ещё одно оружие.

Их крылья.

Я начала бежать.

* * *

ОН СПИКИРОВАЛ ВНИЗ, КАК ХИЩНАЯ ПТИЦА, И ПОЙМАЛ ЕЁ НА ПОЛПУТИ, прижимал к себе и потом вновь взлетел, взмывая вверх, так высоко, пока воздух не стал разрежённым и холодным, а её сопротивление не стихло, пока иней не засверкал на носу, который он хотел поцеловать, на коже, которую он хотел лизать, сосать и покусывать. Он развернул её в своих объятиях, баюкая, глядя на её бледный, мягкий рот, и у него возникло внезапное непреодолимое желание вдохнуть в неё тепло. Он склонил голову ближе, и она открыла глаза, глядя на него, как будто знала, чего он хочет. Он отпрянул назад, не сводя глаз с неба. Он больше ни разу не посмотрел на ней, пока не спустился к Шеолу, держа на руках свою надоедливую заблудшую жену.

По правде говоря, он понятия не имел, почему пошёл за ней. Она могла бы идти дни, недели и не найти ничего, никакого спасения от будущего, для которого она была рождена. Она ничего с собой не взяла, и он знал, что она гораздо умнее. Её отчаянное желание убежать от него было настолько сильным, что затуманило её разум.

Хорошо. Это будет держать её на расстоянии. Единственным его желанием было, чтобы она исчезла с его глаз и из его мыслей. Но он не хотел, чтобы она умерла на пляже, одна, в муках. У неё оставалось так мало времени, меньше обычного хрупкого человеческого существования, и он не хотел, чтобы его у неё украли.

К тому времени, как он добрался до лагеря, она начала шевелиться, и ощущение её тёплого, сильного тела в его руках сделало то, что он и ожидал. С его членом всё было в порядке, ничего не пропало в его желаниях. Он просто решил не обращать на них внимания. И с течением времени это становилось гораздо труднее.

Он легко приземлился у французских дверей, пинком распахнул их, вошёл в комнату и бросил её на кровать. Она тут же попыталась подняться, но он просто толкнул её обратно.

— Я не собираюсь прикасаться к тебе, — сказал он. — Никогда. Тебе не нужно рисковать своей жизнью, убегая в никуда, и поверь мне, пляж ведёт абсолютно в никуда. Единственный выход из Шеола — через ворота, и они охраняются, защищаются, оберегаются. Ты не сможешь их открыть. Так что перестань пытаться сбежать, и я обещаю оставить тебя в покое.

Она ничего не ответила. Она лежала на середине кровати. Её тёмные волосы выбились из косы, лицо было ещё бледнее, чем обычно, зелёные глаза сверкали, глядя на него. Ему становилось всё труднее и труднее отводить взгляд от восхитительной округлости её груди, от соблазна её рта. «Нет, — он резко напомнил себе. — Нет».

— Даёшь ли ты мне слово, что не попытаешься сбежать?

— Нет.

— Прекрасно, — он развернулся на каблуках и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Замки и обереги со щелчком встали на место, запечатывая комнату. Она сможет открыть окна, впустить морской бриз, но не сможет убежать. Пусть она снова попробует радости домашнего ареста, и посмотрим, как ей это понравится.

Его же это вполне устраивало. Ему нужно было время, чтобы прийти в себя. Он чуть не поцеловал её снова. Должно быть, он сошёл с ума. Потому что если он позволит себе это, то прекрасно знал, что последует за этим, так же точно, как ночь следует за днём, а он этого не хотел. Он не мог этого хотеть.

«А почему бы и нет? — потребовал голос в его голове. — Кому это может повредить? Марта говорит, что ты должен. Она всё равно умрёт. Так почему бы и нет?»

Сто лет безбрачия, двести лет кормления только от Источника — и это сделало его сильным, непобедимым. Он наблюдал за развитием истории со своего места рядом с Уриэлем, видел бедствия, вызванные похотью. Похоть поставила Падших на колени, разрушила города и миры. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы рисковать потерять хоть каплю своей силы.

Его кожа была натянута, сердце колотилось, и он всё ещё был твёрд, его проклятое, предательское тело говорило ему то, в чём он не хотел признаваться. Отрицать это было пустой тратой времени. Он хотел её. Нуждался в ней.

Он не возьмёт её.

ГЛАВА 12

Я ДОЛГО НЕ ДВИГАЛАСЬ С МЕСТА. По крайней мере, на этот раз у меня не возникло той тошноты, которая сопровождала меня в первый полет с ним, но я не хотела двигаться. Мне было о чём подумать. О том, как я открыла глаза во время этого короткого, бездыханного полёта и увидела, что он пристально смотрит на меня сверху вниз. Я хотела, чтобы он поцеловал меня, по-настоящему поцеловал. Я посмотрела ему в глаза, и, если бы я правда была богиней, я бы пожелала, чтобы он прижался своим жестким, красивым ртом к моему, вдохнул в меня жизнь и тепло. Желание было настолько мощным, что казалось осязаемым, настолько сильным, что я была более чем уверена, что он тоже это почувствовал, но затем он взмыл вверх, в ледяную холодную ночь, и всё потемнело, и я осталась без поцелуя. И мне было интересно, испытывает ли он такое же желание, то же самое сожаление об упущенных шансах.

Наконец я встала и подошла к открытому окну. Луна стояла высоко в небе, поднялся ветер и хлестал деревья у подножия утёса. Странное ноющее чувство нарастало, наполняя мою грудь, скручивая мой желудок, омывая меня волной того, что как я знала, было желанием. Настоящее, подлинное, взрослое желание, которого я никогда раньше не испытывала. И мне это не понравилось.

Мне нужно было поесть. Я должна была оставаться сильной, если у меня был хоть какой-то шанс на спасение бегством. В холодильнике стояла огромное блюдо с салатом с сыром, мясом и нутом, так что я проглотила всё это, а затем вездесущую диетическую колу, которая становилась всё лучше при дальнейшем знакомстве. Как и архангел Михаил — и на этом пути таилась опасность. Я быстро приняла душ, переоделась и направилась к двери, когда луна ярко сияла над головой.

Мне нужно было ощутить морской бриз на запрокинутом лице, видеть, как луна освещает меня. Я чувствовала себя беспокойной, сексуальной, была не в ладах со своим телом и своей жизнью, и мне нужно было двигаться, бежать, работать над всей этой странной, тревожащей энергией.

Дверь была заперта. Я злобно уставилась на неё, но она была непроницаема для моего раздражения. Я проверила другую дверь, просто чтобы убедиться, но она, конечно же, тоже оказалась заперта. Люди открывали запертые двери с помощью пластиковых карточек, если верить фильмам. У меня их не было, но на кухне были и другие формы пластика, которые могли бы послужить этой цели.

Я нашла тонкую твёрдую лопатку и направилась обратно к входной двери, готовясь просунуть её в щель между дверью и косяком. А потом уставилась на неё в изумлении.

Щели не было. Дверь и рама были прочными, словно их вырезали из одного куска дерева. Она была запечатана — не было места, куда можно было бы просунуть лопатку.

Французские двери остались прежними, но стык между нами исчез, на его месте красовалось гладкое дерево. Но в них были застекленные панели, и в момент слепой ярости я схватила стул и швырнула его в дверь.

Стул отскочил назад, едва не задев меня. С проклятием я бросилась на дверь, но результат оказался таким же, за исключением того, что я приземлилась боком на диван.

Я знала множество ругательств. Достаточно посмотреть много фильмов, и вы быстро овладеете плохим языком. Вот я и обложила его трехэтажным матом. Этот грёбанный крысиный ублюдок запер меня здесь. При этом он наложил на двери и окна какое-то заклинание Вуду, чтобы я не смогла вырваться.

Я убью его.

Я с трудом поднялась из своей неуклюжей позы и уставилась на входную дверь. Рейчел настаивала, что я богиня. Если это так, то где, чёрт возьми, мои силы? Если бы я была древнеримской богиней войны, то, конечно же, смогла бы разрушить что-то такое простое, как замок?

Я знала латынь. Я знала одиннадцать языков и как раз изучала новые, когда меня пригласили в мамину комнату приёмов. Люди использовали латынь для заклинаний, не так ли? И для обладания неземной силы. И это, безусловно, был правильный язык для мифической Виктории Беллоны.

Я посмотрела на дверь и заключила небольшую сделку с самой собой. Если я смогу открыть эту дверь без топора или ключа, тогда я признаю, что я та, за кого они меня выдают — богиня войны, которая призвана сюда для сражения с армиями небес.

Латынь однозначно должна была подойти. Я не могла призвать Князя Тьмы, как это делают в фильмах о колдовстве, потому что у меня было сильное подозрение, что Князь Тьмы будет на стороне Падших. Что же касается обращения к богам, то, по-видимому, я была одной из них. В общем, однозначно надо останавливаться на латыни. Не часто употребляемое слово, такое как aperire — открыть. Мне нужно было нечто более сильное. Erumpere⁵ должно помочь прорваться наружу. Императивная форма этого могла бы подойти, не так ли? Я окинула дверь злобным взглядом.

— Erumpite! — сказала я звенящим голосом.

Ничего не произошло.

— Effringito⁶! — я попробовала снова.

Ничего.

— Aperito!

Я уже готова была сдаться, как вдруг что-то кольнуло мои руки. Конечно, это было невозможно. Тем не менее, я встала и направилась к двери, на всякий случай…

Она открылась. Мне даже не пришлось дотрагиваться до дверной ручки. При моём приближении дверь просто распахнулась, оставшись приоткрытой, и я недоверчиво уставилась на неё.

Ну, это было определённо круто. По-видимому, всё, что мне нужно было сделать, это потребовать на латыни и вуаля. А я была очень, очень хороша в латыни.

Я проверила двери на пляж, но они всё ещё были заперты, и я решила не тратить своё время на них. Один путь к спасению был лучше, чем никакого, и было уже поздно. Я вышла из комнаты, двигаясь бесшумно, и направилась вглубь по коридору. Я была серьёзно расстроена. Как он смеет запирать меня?

Я как раз подошла к главному входу в здание, когда заметила слабый свет, идущий из тренажёрного зала. Мелькали тени, как будто там кто-то двигался, и я знала, кто будет там посреди ночи. Он не пошёл прямо в свою комнату после того, как запер меня. Он ушёл, чтобы избавиться от раздражения, которое бурлило в нём, разочарования, которое ровно также пронизывало и моё тело.

Будь у меня хоть капля мозгов, я бы убралась отсюда к чёртовой матери. С другой стороны, иногда быть дураком вполне нормально. Особенно если я могу насладиться выражением его лица, когда войду.

Двери были открыты навстречу ночному воздуху, и соблазнительный ветерок обдувал тускло освещённую комнату. На полу было разбросано несколько матов, но в комнате находился только один человек. Он был размытым пятном грации и скорости, кружа, прыгая, танцуя в воздухе, подобно богу. На нём не было рубашки, только свободные белые брюки, которые были на нём днём, и я впервые хорошо разглядела татуировки, которые змеились и обвивали его тело. Я смотрела, как они скользят вверх по его худому мускулистому торсу, вокруг бицепсов, вокруг шеи, танцуя с ним, когда он двигался. Если раньше я не понимала, что он сверхъестественное существо, то теперь ясно это осознавала. Ни один человек не может прыгать так высоко, двигаться так плавно и опасно.

Он внезапно остановился, и я испугалась, что он знает, что я наблюдаю, но он просто подошёл и взял ведро с водой. Он вылил её на своё тело, и я смотрела, как она стекает по его груди, рукам, увлажняя свободные штаны, и как те прилипли к его ногам. Я судорожно глотнула воздух.

Он поднял голову, внезапно напрягшись, хотя и не взглянул в мою сторону.

— Как тебе удалось выбраться?

— Магия. Я же богиня, помнишь?

Я вошла в комнату, полная решимости доказать, насколько меня не трогает вся эта влажная, великолепная мужская плоть.

— Помню. Я думал, что ты не веришь.

— Я решила попробовать. Фильмы о Гарри Поттере хоть для чего-то должны были пригодиться.

— Гарри Поттер? — повторил он явно сбитый с толку.

— Вы что не смотрите тут фильмы?

— Нет.

Я пожала плечами.

— Ну и зря, — хотя на самом деле я видела достаточно фильмов, чтобы хватило на эту жизнь и на следующую. — Немного латыни лишней не будет.

Он ничего не сказал, наблюдая за мной. Он был быстрее, смертоноснее, грациознее всех, кого я когда-либо видела в своей жизни, лучше, чем лучшие из действительно впечатляющих воинов, за которыми я наблюдала и с которыми сегодня провела спарринги. Лучше Метатрона, которого я так легко одурачила, и гораздо лучше Педерсена. Могу ли я справиться с ним?

Я шагнула в лунный свет.

— Я не хочу быть здесь.

— Расскажи мне что-нибудь новенькое.

— Ты не хочешь, чтобы я была здесь.

Он ничего не сказал, выжидая.

— У меня есть предложение. Я буду драться с тобой.

Он рассмеялся. Я не была уверена, слышала ли я его смех раньше, и я могла бы обойтись без него на этот раз, так как он был за мой счёт.

— Не трать моё время, — сказал он.

Я подавила свою инстинктивную реакцию.

— Если я проиграю, то перестану пытаться сбежать. Я буду хорошей, послушной женой, и тебе даже не придётся думать обо мне.

— Я не думаю о тебе сейчас.

Это была ложь, но я не стала указывать ему на это.

— А что ты теряешь?

Я могла бы это сделать, я была уверена в этом. Я открыла двери, я победила их самого сильного солдата, едва ли приложив усилия. Я одарила его вкрадчивой улыбкой.

— Ты боишься проиграть? Я могла бы уложить тебя на спину в считанные секунды.

— Нет, — сказал он, делая шаг вперёд. — Я мог бы уложить тебя.

Во мне вспыхнул гнев.

— Не делай этого!

— Делать что?

— Не притворяйся, что у тебя есть хоть малейший сексуальный интерес ко мне. Ты ясно дал понять, что готов рискнуть судьбой мира, лишь бы не спать со мной.

Я его шокировала. А потом та же медленная улыбка изогнула его прекрасный рот, и я потерялась. Вода всё ещё блестела на его груди, и что-то сжалось внутри меня.

— Это раздражает, не так ли? — пробормотал он. — Ты, как и я, прекрасно знаешь, что дело не в отсутствии у тебя привлекательности.

— Я знаю всё о таких оправданиях. «Дело не в тебе, а во мне», — произнесла я с оттенком горечи.

Он закатил глаза.

— Послушай, я соблюдаю целибат уже больше ста лет. Я не собираюсь менять своё решение без веской на то причины.

— Судьба мира — это не причина? — выпалила я в ответ.

Теперь он казался искренне удивлённым и сделал ещё один шаг ко мне.

— Ты пытаешься меня уговорить?

— Нет! Я просто хочу убраться отсюда к чёртовой матери, и я готова на всё, что в моих силах, лишь бы это произошло.

— Включая трах со мной?

Это слово потрясло меня. Не то, чтобы я не слышала его раньше, не то, чтобы он не использовал его раньше. Но в этой тёмной, раскаленной атмосфере это вдруг показалось настоящим. Возможным.

Я могла бы сказать, что он блефует. Мои ладони вспотели, но я не собиралась позволить ему победить.

— Всё что угодно.

Я не могла прочесть выражение его глаз. Он выглядел почти диким, и на мгновение меня пронзил самый настоящий страх. Не то чтобы он мог победить. Я боялась того к чему могла привести моя победа.

— Да, — сказал он.

Какое-то мгновение я пребывала в замешательстве, не понимая его ответа.

— Что «да»?

— Да, я буду бороться за твоё право уйти. Если ты победишь, ты уйдёшь, покинешь это место, и ты даже не вспомнишь, что была здесь.

— У меня очень хорошая память.

Чувствовала ли я триумф? Или странное чувство разочарования?

— У нас есть способы заставить тебя забыть.

Я побледнела от этих слов, но стряхнула волнение.

— Договорились.

— Ты не спросила меня, что будет, если выиграю я, — его голос соответствовал его телу, красивый, опасный, соблазнительный.

Я постаралась изобразить скуку.

— Я же тебе сказала. Я остаюсь на месте и оставляю тебя в покое.

Он покачал головой.

— Нет. Я трахну тебя, а потом ты останешься на месте и оставишь меня в покое.

Я замерла. Его слова потрясли меня — холодный, вкрадчивый тон, который, казалось, проник под мою кожу. Я попыталась взять себя в руки.

— Значит, ты решил, что судьба мира заслуживает такой жертвы? Кто тебя уговорил на это?

— Это не жертва, — тихо сказал он. — И я не возьму твою кровь, только твою… нет, я избавлю тебя от этого конкретного слова. Ты не любишь слово «трахаться», вряд ли ты готова к матери всех ругательств. Я возьму твоё тело. Я решил разоблачить твой блеф. Сомневаюсь, что ты способна выплатить свою ставку сполна, и чем скорее ты это поймёшь, тем скорее я смогу перестать думать о тебе. Мы сделаем это и покончим с этим.

Меня охватила ярость. На короткий миг я задумалась о том, каково это оказаться под ним, и моё тело отреагировало яростным, горячим желанием. Знал ли он то, о чём даже я не была полностью осведомлена? Что за моей решимостью убраться к чёртовой матери, и желательно как можно дальше от него, отсюда, скрывается тёмная, тайная потребность в нём?

— Ты хладнокровный ублюдок, не так ли? — спросила я. — Выводить меня из себя, не лучший способ победить.

— Напротив. Когда люди злятся, они склонны ошибаться, реагировать эмоционально. В бою нужно быть хладнокровным, отстранённым.

— Никто никогда не заподозрит тебя в эмоциональной реакции, — отрезала я.

— Нет, не смогут, — он сделал шаг назад, гоня меня прочь. — Возвращайся в свою комнату, Виктория Беллона, если ты не готова играть.

Последние остатки моего самообладания рухнули.

— Меня зовут Тори, — прорычала я. — И я собираюсь вытереть пол тобой.

Он снова рассмеялся, и на этот раз его смех прозвучал чуть ли не радостно. Конечно, он был таковым — он жил для борьбы, для войны, для битвы.

— Мы заключили сделку, Тори? — ударение на моём имени было насмешливым.

Я сбросила обувь.

— Мы заключили сделку.

* * *

МИХАИЛ НЕ СТАЛ ЗАДЕРЖИВАТЬСЯ НА ОБДУМЫВАНИИ РЕШЕНИЯ. Он знал, что делает, знал, что это глупо и опрометчиво, знал, что ему нужен был любой предлог, чтобы прикоснуться к ней, и теперь он, наконец, получил его. До тех пор, пока он не возьмёт её кровь, пророчество останется несбыточным.

Он знал, что она была хороша, она изо всех сил пыталась скрыть свои боевые навыки, но в тот момент, когда Метатрон упал в первый раз, они всё понял. К тому времени, как она снова расплющила Метатрона, он был удивлён, что все остальные в этом месте не поняли, насколько опасна его жена. Но она была так же хороша в притворстве, как и в бою, и он наблюдал, как она двигалась, заманивая своих противников, подталкивая их ровно настолько, чтобы симулировать своё поражение. Она принесёт женщинам пользы куда больше, чем он сможет сделать за недели. Она ни за что не останется в своих комнатах после этого, он поручит ей заботу о жёнах, будучи совершенно уверенным, что она проявит их лучшие качества, в то время как он сосредоточится на Падших.

Он одарил её улыбкой, рассчитанной на то, чтобы вывести её из себя ещё больше. Он сделал ей одолжение, предупредив, что гнев только ослабит её, но она была слишком зла, чтобы прислушаться. Бой был больше, чем блокировка, больше, чем атака и защита. Это была стратегия, считывающая стиль противника, чтобы видеть на три хода вперёд. Когда тебя переполняет гнев, ты не можешь видеть вещи так же ясно.

Он протянул руку и насмешливо поманил её к себе.

— Я дам тебе право первого удара.

Через секунду он уже лежал на спине, её колени уперлись в его плечи, прижимая его к мату. Она задержала его на секунду дольше, чем следовало бы просто потому, что он был так потрясён, но через мгновение ока она уже слетела с него, пролетела по воздуху и приземлилась на мат посреди комнаты.

Этот маневр должен был отбросить её к стене. Он расправил плечи, наблюдая за ней.

— Я впечатлён. Ты меня удивила.

— Никогда не стоит недооценивать своего противника, — самодовольно сказала она, пританцовывая ближе.

Он приятно улыбнулся ей, а затем двинулся вперёд, одним быстрым движением выбивая из-под неё ноги. Она не упала, но оттолкнулась и перевернулась обратно, манёвр, которым она не должна была владеть. Должно быть, он выдал своё удивление, потому что она выглядела ещё более самодовольной.

— Богиня, помнишь?

Мгновение спустя она лежала на спине, а он был сверху, оседлав её так же, как она оседлала его, его колени упирались в её плечи.

— Ангел, помнишь?

Она легко оттолкнула его, и они оба снова оказались на ногах, прожигая друг друга взглядом. Она даже не запыхалась. И он тоже.

Он чувствовал её пульс, тяжёлый и сильный, и внезапный неистовый голод охватил его, настолько шокирующий, что на мгновение он замер. Он никогда не испытывал ничего подобного, той мощной волны желания, которая могла бы поставить его на колени легче, чем все её движения.

Она врезалась в него, уронила, оседлала, и какое-то мгновение он не двигался, глядя на неё, на влажную от пота кожу и кровь, пульсирующую в её шее, вдыхая сладость её запаха. Он обхватил пальцами её бёдра, его большие пальцы медленно, ритмично прижались к ней.

Она тоже замерла, глядя на него сверху вниз. Её зрачки были огромными в тускло освещённой комнате, и она начала дышать быстрее. Её маленькие груди под майкой были идеальны, и он хотел прикоснуться к ним ртом. Он нуждался в них больше, чем в её крови, хотя её кровь нужна была ему, чтобы выжить.

— Тори, — он позвал её, и она медленно-медленно наклонилась, словно её тянули за какую-то невидимую нить, её губы приблизились к его губам.

Он поднял руку и скользнул под её тяжёлые волосы, притягивая её ближе. Затем чары рассеялись, и она вырвалась с такой силой, что закружилась по комнате, опрокинув маленькую лампу, которую он оставлял зажжённой, пока занимался ночной тренировкой.

Комната погрузилась в темноту, и он подумал, не убежит ли она. Он чувствовал это почти так же, как если бы испытывал это сам — её сильное желание убежать, уйти от него, от того, что росло между ними. Но что-то — гордость? — остановило её, и он знал, что она не уйдёт, пока не одолеет его.

А он знал, что она не сможет превзойти его. Они могли бы вдавить друг друга в пол, но она никогда не выиграет. Оставался вопрос: сможет ли он это сделать?

Он с легкостью вскочил на ноги. Его глаза уже привыкли к слабому лунному свету, льющемуся через окна потолка. Она стояла в комнате, её кожа была покрыта серебряной вуалью, соски затвердели. Вполне возможно, что драка возбудила её.

Но дело было вовсе не в драке. Возбуждал её он. Желание текло между ними, он знал это так же хорошо, как и она. А может, и лучше. Марта была права с самого начала. Тори была не просто средством для достижения цели, она была его связанной парой, и проживёт ли она месяц или столетие, ничего не изменится. Она принадлежала ему.

К лучшему или к худшему.

ГЛАВА 13

ОН БЫЛ СИЛЁН. СИЛЬНЕЕ ВСЕХ ТЕХ, С КЕМ Я КОГДА-ЛИБО СРАЖАЛАСЬ РАНЬШЕ, сильнее, чем я думала, что это возможно. Быстрый, грациозный, опасный, он блокировал каждое моё движение. Он швырял меня так, словно я ничего не весила, и на каждое моё ничтожное преимущество отвечал более сильным. Он быстро учился и был безжалостен, бросая меня на пол, и хотя мне каждый раз удавалось подняться, он не мог знать, что я буду такой стойкой. С любым другим человеком битва была бы давно закончена, проигравший превратился бы в груду сломанных костей и лужу крови посреди пола.

С любым другим человеком? С любым человеком. Чем больше он давил на меня, тем больше я была вынуждена признать неизбежное. Я не была человеком. Ни один обычный человек не смог бы выдержать расправу, которой он меня подверг, и продолжать сопротивляться, окровавленный, но несломленный. Он тоже это знал, я чувствовала, что он ищет любой шанс остановить это. Он ударил меня сзади по ногам, и я упала, перекатилась и снова вскочила, ударив его ногой по почкам. Он закряхтел, единственное признание того, что удар был довольно изнурительным, и поймал мою лодыжку, когда я снова ударила, перевернув меня.

На этот раз я рухнула на пол, рёбра изнывали от боли, дыхание вырывалось глубокими хрипами, сердце бешено колотилось. Он тоже тяжело дышал, хотя и не так сильно, как я, и у него был порез возле глаза. Он подошёл и встал надо мной, как герой-победитель.

— Ты признаешь своё поражение?

Мне удалось убедительно притвориться.

— Я… я… — начала я, стараясь, чтобы в моём голосе звучали слёзы.

А потом я резко рванула вверх, выше, чем могла себе представить, и ударила его ногой в челюсть, прежде чем снова приземлилась на корточки.

Его голова откинулась назад, и я подумала, не сломала ли я ему шею. Я не стала ждать, чтобы посмотреть. Я снова сильно ударила его в самую середину его плоского мускулистого живота, и он упал, распластавшись на одном из матов, хватая ртом воздух.

Я поимела его. Я прыгнула на него, мои острые колени нацелились на его солнечное сплетение, готовые нанести удар, который либо лишит его сознания, либо принесёт смерть, и я была в полном боевом режиме, не заботясь ни о чём.

Но миг спустя я оказалась под ним, его ноги обвивали мои, руки были на моих запястьях, как наручники, бёдра прижимали меня, грудь давила.

Я попыталась ударить его головой, но он отстранился и стал недосягаем. Я вложила в движение всю свою силу, пытаясь сбросить его с себя, но он был неумолим, и я оказалась в ловушке, застыв на мате, как бабочка, всё моё оружие было израсходовано.

Я подумала было плюнуть в него, но это вряд ли бы помогло мне. Я откинула голову на толстый мат, закрыла глаза, тяжело дыша, пытаясь взять своё дыхание под контроль.

— Я ненавижу тебя, — пробормотала я, отказываясь смотреть на него.

— Где твоё поражение с достоинством? — насмехался он, нависая надо мной, и я возненавидела его ещё больше. — Мы заключили пари, мы сражались, ты проиграла.

Я открыла глаза, чтобы он смог увидеть абсолютное отвращение и ярость в моём взгляде. Я всё ещё не могла нормально дышать, и мне не нравилось, что он лежит на мне. Он был слишком тяжёл, и я хотела, чтобы он убрался от меня, подальше от меня, а не смотрел на меня сверху вниз с увлеченным выражением на его прекрасном лице.

— Отлично. Поздравляю. А теперь отпусти меня, — рявкнула я.

Он посмотрел на меня холодным, отстранённым взглядом.

— Ты стала слишком самоуверенной, — сказал он. — Ты думала, что поймала меня, и не следила достаточно внимательно.

— Ты можешь проинструктировать меня позже. А пока я устала и хочу лечь в кровать.

— Как и я.

И только в эту секунду я вспомнила наш разговор. Что он сделает, если победит. Моё сердце, которое только-только начало замедляться после физической перегрузки, вдруг снова заколотилось в груди.

— Ты же не всерьёз, — мой голос был не таким сильным, как я надеялась.

— Мы заключили пари. Ты проиграла.

— Мы не ставили на это.

— Мы договорились, — сказал он.

Я лежала под ним, тихая, с виду побеждённая.

— Я не хочу этого делать.

— Меня это не волнует.

Он никак не мог предвидеть внезапный рывок моего тела, мою последнюю попытку перевернуть его и убежать. Я сосредоточила энергию, притягивая её к себе, и выпустила её одним мощным всплеском.

И осталась неподвижной, пойманной в ловушку под ним.

Луч лунного света осветил его лицо, и он выглядел странно нежным, когда склонил свою голову к моей.

За всю свою жизнь я поцеловала только одного парня, Йоханна, и он был почти так же невинен, как и я тогда. Меня никогда не целовал кто-то, кто знал, как это сделать. А Михаил знал.

Я ожидала, что его рот будет наказанием. Вместо этого, его губы легко коснулись моих, простое прикосновение, и я знала, что смогу продолжить бороться. Я могла бы ударить его головой, могла бы укусить.

Но я не собиралась этого делать. Я хотела его губы, его поцелуй. Я была голодна, жаждала жизни, жаждала его, все мысли о побеге исчезли, когда его губы снова коснулись моих, мягкие, неторопливые. Я закрыла глаза, наслаждаясь его прикосновением, его вкусом, готовая к этому.

Он прижал мой рот к своему, и прикосновение его языка стало потрясением. Это было настораживающе интимно, его язык проник в мой рот, как его тело проникло бы в моё.

Его язык поймал мой, и он ласкал меня, кусал меня, и боль в моём теле исчезла, пока единственные ощущения не сосредоточились на моих губах и внезапной, сжимающей потребности между моих ног.

Он был там, прижимаясь ко мне, твёрдый от желания, и я отдалась тёмному, коварному удовольствию его языка в моём рту. Это было опасно. Это жаркое, тёмное место, которое взывало ко мне, притягивало меня. Его рот, его твёрдое тело, его золотистая кожа, его запах — всё было опьяняющим. Это было твёрдое отображение того, что звало меня, когда я была заперта в своей комнате, звало меня с ночным бризом и запахом моря. Я перестала бороться с тем, что знала всегда. Я тосковала по нему, изнывала без него, это чувство было примитивным и всепоглощающим.

Он приподнял свой вес, только его бёдра удерживали меня, и отпустил мои запястья, перемещая одну руку вниз, между нами, касаясь моей груди. Меня обдало ещё большим жаром, и я застонала.

Он отнял свой рот, и я хотела закричать в знак протеста, когда он сел на пятки, поднимая весь свой вес с меня.

— Сними футболку, — грубо сказал он.

Я была настолько сбита с толку, что непонимающе посмотрела на него, поэтому он просто взял край моей футболки и снял её. Я лежала под ним полуголая, моя маленькая грудь была открыта его критическому взгляду. Я не смела шевельнуться, даже не попыталась прикрыться — это было бы трусостью. Я просто позволила ему смотреть, оценивать.

На его суровом лице появилась лёгкая улыбка.

— Если мне снова придётся впасть в немилость, по крайней мере, ты сделаешь это стоящим.

Он руками обхватил мою талию, затем скользнул вверх по рёбрам и накрыл мои груди, обхватывая их. Его большие пальцы коснулись твёрдых сосков, и я издала тихий звук желания, который полностью пристыдил меня.

Он наклонился и поцеловал меня снова, мягким, долгим поцелуем, прежде чем его губы двинулись вниз, и я почувствовала его на своей шее. Он посасывал вену, которую должен был прокусить, и я напряглась, удивляясь, почему боль между ног усилилась от этой мысли.

Его зубы задели мою кожу, но он двинулся ниже, и я задохнулась от первого прикосновения его языка к моей груди. Ощущение было почти болезненным, и я положила руки ему на плечи, не зная, чего я хочу от него.

Это был первый раз, когда я прикоснулась к нему, не желая причинить боль. Его кожа была такой тёплой под моими руками, тёплой и живой, и его татуировки танцевали под моими прикосновениями, двигаясь по коже с чувственной грацией. Я не могла прочесть надписи, да и не хотела, но я чувствовала их силу, и я чувствовала их значимость. Я крепко вцепилась в него, когда его рука потянулась к шнурку моих свободных штанов.

«Да, — подумала я. — Это то, чего я так долго хотела, в чём нуждалась. Я хочу секса, я хочу жизни, я хочу любви. Не останавливайся, пожалуйста, не останавливайся».

Он снова накрыл ртом мою грудь, посасывая её, и я выгнулась, мои бёдра рефлекторно искали его. Он издал низкий горловой рык, то ли из-за потребности, то ли из-за доминирования, но мне было всё равно. Он мог взять меня так, как хотел, и так долго, как хотел.

Он перешёл к другой груди. Прохладный ночной воздух коснулся моей влажной кожи, ещё одно абсурдное возбуждение, и я почувствовала, что соскальзываю в какой-то плотный кокон желания, где не было ни мыслей о будущем, ни беспокойства о последствиях, не существовало ничего, кроме момента и ощущения его кожи на моей.

Он подул мне на грудь, и мои пальцы ещё глубже впились в его плечи.

— Не останавливайся, — прошептала я, почти испугавшись, что он отстранится. — Пожалуйста, не останавливайся.

Он замер. А потом он начал ругаться, низко и грязно.

Я не двинулась с места, когда холод окатил меня. Я поняла, что он собирается остановиться. Я ощутила это инстинктивно, и мне было интересно, смогу ли я победить его в этой битве, оттолкнуть его и двинуться на него, взять его в рот, стереть любые сомнения, любые переживания.

Но я не смогла. Я взяла себя в руки, когда он отстранился, на его лице был гнев, и я не знала, был ли этот гнев направлен на него или на меня.

— Нет, — решительно ответил он. Он поднялся одним плавным движением, затем бросил мне мою футболку и отвернулся. — Одевайся.

Я была в бешенстве. Мне хотелось причинить ему боль, разорвать его на части, но я уже знала, что он сильнее меня.

— Нет.

Он ничего не сказал, повернувшись ко мне своей сильной, красивой спиной, а на лопатках, там, где должны были быть крылья, вились замысловатые узоры. Я обманула себя, забыв, кто он и что он такое. Ангел, ради бога. И я была готова отдаться ему. Чёрт побери, я собиралась навязать ему себя.

Его лицо было скрыто, форма его коротко остриженной головы не давала никакого намёка на то, что он чувствовал. Не сказав больше ни слова, он вышел в открытую дверь и направился к океану.

Я вскочила на ноги и побежала за ним, решив поймать его и оттащить назад, решив заставить его встретиться лицом к лицу с тем, с чем он не хотел сталкиваться, но на пороге я остановилась, удивлённо глядя вверх.

Он собирался улететь. За его спиной расправились крылья, тёмные, грациозные, изогнутые. Он взмыл ввысь, а я смотрела, как он исчезает в ночном небе. Великолепное создание из мифов и историй.

Я бы всё отдала, чтобы последовать за ним в небо, уносимая ветром. Я была богиней, но все желания мира не могли заставить меня расправить крылья и последовать за ним в ночь, как бы сильно я этого ни хотела.

Я посмотрела на футболку в своих руках, потом снова на ночное небо. Я не собираюсь возвращаться в свою комнату, чтобы погрязнуть в страданиях. Я не собираюсь убегать, не теперь, когда всё, что я ценила, разбилось. Я не была готова смириться с поражением.

Его комнату оказалось достаточно легко найти, и ошибиться было невозможно. Это была монашеская келья, каменный пол без ковров, ничем не украшенные стены, узкая койка у стены. Я сняла с себя остальную одежду, аккуратно сложила её и положила на холодный пол, затем голая забралась в жёсткую кровать и натянула на себя грубую простыню.

И я ждала.

* * *

МИХАИЛ ПОДНИМАЛСЯ ВЫСОКО, ВСЁ ВЫШЕ, ПОКА ВОЗДУХ НЕ СТАЛ РАЗРЕЖЁННЫМ и лёд не кристаллизовался на его крыльях, прежде чем он развернулся, закружив и пронзая копьём ночь, а затем по спирали спустился в море. Ледяная вода окружала его, знакомый покой пронизывал его тело. Исцеляющая, спокойная вода убаюкивала его, и он плыл, ничего не соображая.

Он не хотел ни думать, ни чувствовать. Он хотел забыться на несколько коротких часов. Но целебные воды океана не могли дать ему того, в чём он нуждался, не могли украсть вкус её губ, ощущение её груди, звуки, которые она издавала. Это не могло смыть горячее желание, которое всё ещё танцевало под его кожей.

Он потерял счёт времени. Когда он, наконец, вынырнул из воды, ночь уже близилась к концу, и над горой позади лагеря появились слабые проблески света. До начала тренировки оставалось ещё несколько часов. У него ещё есть время упасть в постель и уснуть.

Он сполоснул морскую воду в открытом душе, снял промокшие штаны и прошёл через тихое здание. Она могла снова убежать, но сейчас он не мог собраться с силами, чтобы отправиться на её поиски. Далеко она не ушла. Он чувствовал её присутствие, он знал бы всем своим существом, если бы она ушла. Она, вероятно, забаррикадировалась в своей спальне, готовая убить его, если он приблизится к ней.

Ему бы этого хотелось. Ему нужны были её зелёные глаза, холодные от ярости, её губы, сжатые в гневе. Он не мог бороться с этим в одиночку. Ему нужно было, чтобы она тоже боролась с этим.

Он толкнул дверь в свою крошечную комнату и закрыл её за собой, не потрудившись включить свет. Маленькое окошко, расположенное высоко в стене, пропускало более чем достаточно света, чтобы разглядеть очертания нескольких предметов мебели, которые он себе позволял. Он видел свою кровать в углу.

А потом он увидел лежащую на ней фигуру, свернувшуюся калачиком между его простынями, её длинные чёрные волосы разметались по подушке. Бегство не принесло ему никакой пользы. Холодное море не охладило его кровь, ночной воздух не погасил жар, который бушевал в нём.

Должно быть, она слышала, как он вошёл. Она приподнялась на локте, глядя на него, и простыня упала, обнажив маленькую идеальную грудь. Ему нужно было пригубить её, просунуть руку между её ног и почувствовать влагу её желания. Он перепробовал всё, что мог, чтобы бороться с этим.

Впервые за всё время своего безграничного существования он проиграл битву.

Её глаза пробежались по его обнажённому телу, и он увидел её реакцию на толчок его члена до того, как успела это скрыть.

— Я всегда плачу свои долги, — её голос был обманчиво спокоен, но он мог слышать слабую дрожь под ним.

Он сохранял непроницаемое выражение лица, чему способствовали тени в комнате.

— Когда ты в последний раз занималась сексом?

Вопрос застал её врасплох, и она на мгновение задумалась.

— Семь лет назад.

— А сколько раз у тебя был секс? Сколько партнёров?

— Это не твоё…

— Сколько?

Он сжала губы, а он хотел, чтобы они были мягкими и податливыми.

— Один партнёр. Три раза.

— Чёрт.

— Да, — сказала она.

— Я могу снова запереть тебя в твоей комнате. Я сильнее тебя.

— Ты мог бы. Но я снова сбегу.

— Я могу отпустить тебя.

— Ты так отчаянно не хочешь заниматься со мной сексом? — спросила она. Её глаза опустились на середину его тела. — Что-то не похоже.

Он подошёл к кровати и полностью стянул с неё простыню. Конечно же, она была обнажена, и её бледная кожа была прекрасна в свете раннего утра, а маленький локон между ног был сладок и соблазнителен. В комнате было слишком тепло, но её соски были напряжены.

— Ты не платишь долг, — сказал он. — Не так ли?

Она заколебалась.

— Нет, — сказала она и откинулась на подушку. — И ты не выполняешь свой долг, не так ли?

— Нет, — он встал на колени на кровати, осторожно оседлав её. Там едва хватало места для них двоих. Но это не имело значения. Они будут так близко, что им не понадобится дополнительное пространство. — Нет, — повторил он, двигаясь между её ног, приподнимая их.

Он завладел её ртом, сладким, неопытным ртом, своим, а затем просто вошёл в неё, сильно, зная, что она будет влажной и готовой для него.

Он скользнул глубоко, её тело прижалось к нему, и он застонал от чистого, небесного наслаждения. Это было совершенство, это было сотворение, это было всё, что ему было нужно, всё, ради чего стоило жить. Он толкнулся ещё глубже, и её ноги обвились вокруг его бёдер, и он наслаждался ответной дрожью внутри неё.

Он прервал поцелуй, глядя на неё сверху вниз. Её глаза были закрыты, но затем она открыла их, глядя на него с такой же глубокой, интимной связью, как его член внутри неё. Он руками обхватила его лицо, большими пальцами коснулась его рта.

— Я же просила тебя не останавливаться, — прошептала она.

— Моя ошибка, — сказал он, начиная двигаться.

Он так хорошо знал женские тела и ничего не забыл. Он остро ощущал её реакцию, когда его собственное пламенное желание боролось за контроль. Она сопротивлялась этому, понял он, стараясь удержать каждый растущий пик, изо всех сил пытаясь остановить кульминацию, и сквозь слепую дымку похоти он задался вопросом, сдерживается ли она, чтобы довести до максимума своё удовольствие. Или она сожалеет о своём выборе?

Он глубоко вошёл и замер. Он не мог продолжать двигаться к завершению, пока она боролась с этим. Она была напугана, внезапно понял он.

Он выпрямил руки, глядя на неё сверху вниз.

— Что ты делаешь?

Его жена, его свирепый воин, выглядела почти что готовой расплакаться.

— Что-то не так. Что-то не так с моим телом.

— Я делаю тебе больно? — если так, то ему придётся остановиться.

Но это была не боль, пронзившая её, он был уверен в этом. Это было неудовлетворённое желание, борющееся за то, чтобы вырваться наружу.

Она покачала головой.

— Это просто… расстраивает.

Он даже не улыбнулся. Она не поблагодарит его за развлечение. Он склонился над ней, наслаждаясь прикосновением её твёрдых сосков к своей груди, и поцеловал её. Их тела были скользкими от пота, и он чувствовал, как дрожь сотрясает её тело.

Он вышел почти полностью, и она испустила крик потери. Он скользнул рукой вниз по её животу к клитору и, коснувшись её, одновременно вошел в неё, и она разбилась, её тело сжалось вокруг него. Она взвизгнула в его плечо, в шоке, в удовольствии, её пальцы впились в него так сильно, что он подумал, что она сейчас пустит кровь. Это было ещё одно возбуждение, и он толкался, снова и снова, жёстко, оседлав её оргазм, продлевая его, и когда она, наконец, безвольно откинулась назад, он отпустил себя, выпуская своё семя в неё, наполняя её. Он опустил голову на подушку рядом с ней. Его крылья развернулись, и сомкнулись вокруг них, убаюкивая их в мягкости. Её шея была перед ним, мягкая и уязвимая, и он был переполнен желанием обладать ею. Он прикусил её достаточно легко, чтобы выпустить кровь, которую слизывал с её влажной от пота кожи, вкус которой был лучше, чем амброзия, которую он когда-то знал. Он почувствовал, как удлинились его клыки, как снова затвердел его член, и понял, что с легкостью мог бы проникнуть сквозь её кожу к венам, бьющимся под кожей. Но он этого не сделал.

Он поцеловал её в шею, наслаждаясь ощущениями. А потом он скатился с неё, потянув за собой на узкую койку, крепко прижимая её к своему телу, его член был твёрд внутри неё. Ему это нравилось. Он мог бы спать вот так, в безопасности её тела, с её кровью во рту, его руками вокруг неё, её сладкого запаха вокруг него. Он мог так спать, хотя редко позволял себе заснуть. Впервые на свою память он мог быть спокоен.

И он уснул.

ГЛАВА 14

Я ЛЕЖАЛА В ЕГО ОБЪЯТИЯХ, НЕ ДВИГАЯСЬ, пока моё сердце медленно не вернулось в норму. В комнате было прохладно, но он был тёплый, такой тёплый, что мне захотелось зарыться в него ещё глубже. Мне хотелось слизать пот с его плеча, потереться о его кожу. Взрывы, сотрясавшие моё тело, всё ещё кипели под поверхностью, и я была готова взорваться снова.

Я и не подозревала, что это может быть так. Не то чтобы я не получала удовольствия, сидя взаперти в своей тюрьме, но что-то всегда останавливало меня после первого маленького пика удовольствия. Я поворачивалась на другой бок и засыпала, раздражённая и неудовлетворённая, полагая, что делаю это неправильно.

Мне нужен был мужчина. И не просто мужчина — я думала, что любила Йоханна, но то, что у меня было с ним, не имело никакого отношения к тому, что только что произошло с Михаилом. Моя грудь была до боли чувствительна, моё лоно изнывало, и я всё ещё хотела большего.

Сама мысль об этом привела меня в такой ужас, что я без раздумий выскользнула из постели. Когда я попятилась, то поняла, что он всё ещё спит. Он даже не заметил, как я отстранилась.

Я стояла в лучах рассвета, наблюдая за ним. Он был прекрасен во сне, свежая щетина на подбородке золотисто-коричневого цвета соответствовала коротко остриженным волосам. Его холодные отстранённые глаза были закрыты, и он выглядел совсем другим человеком. Тем, кто способен на доброту, нежность. Не воин, каким я его знала, а почти человек.

Но я не должна была обманывать себя. Он не был человеком, как и я. Я дотронулась до шеи, потом посмотрела на свою руку. Едва слабый след крови. Я сомневалась, что он испил из меня, но было ясно, что он получил самый минимум. Так что конец света не наступит, и Падшие будут счастливы. Смотрите, как я прыгаю от радости.

Я молча вернулась к кровати и потянулась за аккуратно сложенной одеждой. Он спал как убитый, и, глядя на него, я впервые заметила тёмные круги у него под глазами. Он был мужчиной — ангелом, — который плохо спал.

Я отчётливо видела его в сгущающемся свете, его гладкую спину, линию элегантных татуировок, змеящихся вокруг лопаток. Никаких крыльев. Откуда они брались? Они просто волшебным образом появлялись, когда он в них нуждался? По-видимому, так.

Прижимая одежду к груди, я шмыгнула в коридор, почти испугавшись, что столкнусь с кем-нибудь из ранних пташек. И всё же я решила, что лучше столкнуться с незнакомцем, будучи совершенно голой, чем рискну разбудить Михаила. Я бесшумно закрыла дверь и натянула одежду. Я совершала ошибку за ошибкой, и если я задержусь хоть ещё немного, я влипну по полной.

Я подавила смешок. Или нет. Как будто всё было недостаточно сложно, теперь мы с Михаилом будем танцевать небольшой танец «вместе или нет», и я не могла вынести даже мысли об этом. Он сказал, что есть только один выход — через главные ворота. Ладно, я найду главные ворота или поднимусь на скалу, используя только силу воли. Что бы я ни собиралась сделать, я не собиралась снова смотреть ему в лицо. Не после того, что мы сделали, не после того, как он прикасался ко мне, как я полностью потерялась в его объятиях. Теперь он держал надо мной слишком опасное оружие. Мудрый воин знал, когда отступить и перегруппироваться. А когда бежать со всех ног.

Я вышла на улицу. Лучи утреннего солнца ползли по скалам позади дома, сверкая на воде яркими, как драгоценные камни, каплями, и на мгновение я задумалась, есть ли у меня время, чтобы раздеться и прыгнуть в воду. Прохладный солёный воздух манил меня.

Я проигнорировала этот зов. Как только я выберусь отсюда, можно будет занырнуть в любой океан. Как только я сбегу, я буду свободна.

Я забыла обувь. Она осталась в тренажёрном зале, но она мне понадобится, если я собираюсь путешествовать на большие расстояния. Я повернулась обратно к двери, когда слабое покалывание шевельнуло волосы у меня на затылке.

Я винила Михаила. Если бы я не была так измотана часами, проведёнными в его постели, я была бы более бдительной. Целая жизнь тренировок, и всё, что потребовалось — это мгновение невнимательности. Позади меня возникла тень, боль взорвалась в моей голове, и сланцевая дорожка устремилась мне навстречу.

* * *

МИХАИЛ ШИРОКО РАСПАХНУЛ ГЛАЗА. Какое-то мгновение он не двигался, пытаясь сориентироваться. Он лежал в своей постели, голый, как обычно спал. Но что-то изменилось. Он чувствовал себя по-другому, и ему потребовалось всего мгновение, чтобы вспомнить. Ощущение её тела всё ещё оставалось отпечатанным на его коже, как будто прикосновение к ней навсегда изменило его плоть. Запах её тела, цветов и секса, пробудил его утреннее возбуждение. Слава богу, она ушла. Потому что в противном случае он был бы сейчас внутри неё, брал бы её кровь, и то, что они делали под покровом темноты, было бы совсем другим при полноценном свете дня.

Он сел, тряхнув головой, чтобы прогнать смутные мысли. Он спал. Он действительно спал, впервые за последнее время. Не то чтобы он нуждался в большом количестве сна — он был создан выживать на очень малом, и пока он тренировался, он был в порядке. Но прошло слишком много времени с тех пор, как он спал хотя бы несколько минут, и его тело было наполнено сильным удовлетворением.

Или, может быть, это было что-то другое, и не сон наполнил его тело интенсивным удовлетворением.

Это было ошибкой. Он знал это и не мог допустить, чтобы подобное повторилось. У него было достаточно силы воли, чтобы разрушать города, и он делал это под диким руководством Уриэля. Одной женщиной будет достаточно легко управлять по сравнению с другими существами, с которыми он сражался и побеждал на протяжении тысячелетий.

За исключением того, что она не была одной из женщин. Это была Виктория Беллона, богиня войны. Она была Тори, мягкой и ранимой, дрожащей в его руках, под его прикосновениями. Тори, вкус крови, которой всё ощущался на его губах, всё ещё дразнил его тем, что он мог и должен был иметь. Никогда не будет иметь. Это было чертовски близко к полной капитуляции. Как только он проткнёт её вену и глубоко изопьёт, она будет обречена.

И он убил слишком много невинных людей.

Он встал и направился в коридор, мимо тренажёрного зала, где началась вчерашняя ночь, направившись прямо в океан. Океан исцелит его, рассеет смятение. Он принесёт ему покой, смоет воспоминания о ней, её прикосновения, её запах с его тела, и он выйдет обновлённым, неуязвимым, и никогда больше не прикоснётся к ней. Целебные воды освободят его от этого наваждения.

Океан был холодным, и Михаил рассекал его, плавая ровно, напрягая мышцы, позволяя благословенному облегчению от тяжёлой работы струиться сквозь него. Когда он заплыл так далеко, что дом стал казаться лишь пятнышком вдалеке, он нырнул глубоко, в самое сердце океана — так глубоко, что мог чувствовать давление воды вокруг себя. А потом он отпустил всё и поплыл, закрыв глаза, втягивая в себя силу воды, смывая неуверенность и сомнения, смывая слабость и смятение.

Он не хотел этого. Ему не нужен был ответ, который он получил. Люди всегда жаловались. «Господи, дай мне знак, — просили они. А потом говорили: — Только не этот знак».

Он хотел вовсе не этого. Он открыл глаза, как будто это могло изменить то, что он знал как истину. Он увидел проплывающую мимо акулу, затем грациозно повернулся, направляясь назад, чтобы ещё раз взглянуть на неё.

Михаил замер, глядя в чёрные безжалостные глаза существа. Хищник, воин, как и он. Они узнали друг друга, но не было никакой необходимости проверять их навыки. Акула задела его в своего рода приветствии, и исчезла в океане в поисках более лёгкой добычи. Или в поисках своей пары.

Связываются ли акулы на всю жизнь? Вероятно, нет, они были одинокими существами. Как и он сам. Но океан твердил ему обратное. Океан говорил то, что подсказывало ему тело, сердце, упрямый мозг, но он не обращал на это внимания.

Тори была его парой. Менее месяца, а потом она умрёт. И бегство не изменит этой истины.

Заработав руками и ноги, он двинулся наверх к свету, чувствуя, как давление воды ослабевает, пока он не взметнул вверх, ворвавшись в тёплый утренний воздух, чувствуя, как солнце омывает его, когда он расправляет крылья. Он полагал, что сможет поговорить с ней. Он сможет контролировать бушующую в нём потребность, зверя, который изначально не должен был быть освобожден. Он смог бы…

Мысль поразила его, как удар молнии, и он начал падать, кувыркаясь к скалистым утёсам. Выпрямившись, он приземлился на выступ над комплексом, когда понял, что беспокоило его всё это время, ноющая пустота, которую он игнорировал как часть своего неподходящего желания к ней.

Она исчезла. Именно это отсутствие пробудило его от первого крепкого сна, который, казалось, не наступал уже несколько десятилетий. Эта пустота загнала его в океан. Тори больше не было в Шеоле, и она попала в беду.

* * *

БЫЛО ХОЛОДНО, ТЕМНО И СТРАШНО. Я ничего не видела, не могла дышать, окутанная каким-то обволакивающим саваном, пока мы поднимались всё выше и выше. Я была в объятиях ангела, и не было ни ощущения безопасности, ни комфорта.

Я попыталась вырваться из плена, но руки, державшие меня, ослабли, и на одно ужасное мгновение мне показалось, что ангел собирается отпустить меня, позволить мне упасть навстречу смерти, либо рухнуть в немилосердную глубину океана, либо разбиться о безжалостную землю.

Кто меня держал? Неужели Михаил решил избавиться от меня раз и навсегда? Он поклялся, что не прикоснётся ко мне, и через сорок восемь часов мы уже были в его постели.

Становилось всё холоднее, и я знала, что мой похититель поднимается всё выше и выше, где атмосфера была настолько разреженной, что я не могла сделать глоток воздуха, задыхаясь от ткани.

Я теряла сознание и думала, не собирается ли он просто убить меня таким способом, холодом и недостатком кислорода. Всё исчезало, и хотя я понятия не имела, кому можно доверять, я ничего не могла с собой поделать. Последним звуком, который я издала перед тем, как потерять сознание, был жалобный крик о помощи.

— Михаил.

* * *

МИХАИЛ УСЛЫШАЛ ЕЁ. Она позвала его по имени, отчаянно, испуганно. Его невеста-воин была напугана, и он должен был найти её.

Ему пришлось бороться с пугающей паникой. Он закрыл глаза, пытаясь ощутить её, представить, где она может быть. Её не было на пляже, он почувствовал бы её жизненную силу, если бы она была там. Если только она не умерла.

Но это было невозможно — Шеол был олицетворением безопасности. Ворота всё ещё были заперты, и должно быть она где-то прячется. Если только кто-то не унёс её отсюда. Если только среди них снова не затаился предатель.

Она больше не была в Шеоле. Он осознал это с чувством ужаса. Она исчезла, и, следовательно, кто-то — какой-то ангел — забрал её. Он тяжело приземлился, целеустремлённо двигаясь через пристройку. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы одеться, и он уловил её запах, их запах на своих простынях. Она пахла жасмином, и он выругался, направляясь к её комнатам.

Конечно, её там не было. Но все вещи остались на своих местах, ничего не было взято. Она не переоделась, не поела, даже не приняла душ. Вообще-то, она даже не была здесь с тех пор, как ушла от него — он бы понял это, почувствовал, если бы она вернулась. Если бы она двигалась по комнате, он почувствовал бы затяжной эротический аромат жасмина и секса. Он подавил желание захлопнуть за собой дверь и зашагал по коридору, охваченный одновременно яростью и паникой. На этот раз она не убежала. И он это знал. Она взывала к нему. Она была в опасности.

— Что случилось? — голос настолько напугал его, что он подпрыгнул, иррациональная надежда боролась с отчаянием.

Он обернулся и увидел Асбел, тот наблюдал за ним с озабоченным выражением лица.

— Ты не видел Тори? — требовательно спросил он, потрясённый тем, что его голос был таким грубым.

— Тори? А, ты имеешь в виду богиню. Почему бы тебе не спросить Рейчел? — предложил Асбел, кивнув в сторону берега, и Михаил выругался.

Азазель и его жена шли по берегу, держась за руки. Ему хотелось зарычать.

Рейчел была последним человеком, с которым он хотел бы поговорить. Она резко отличалась от обычно послушных жён Падших, возможно потому, что когда-то была демоном — демоном, Лилит — и Михаила всё ещё не смогли убедить, что она не нашла способ использовать свои древние силы. Кроме того, у него сложилось чёткое впечатление, что Рейчел считала себя защитницей Тори, от него же.

— Что случилось? — спросил Азазель, как только Михаил подошёл к ним.

— Тори исчезла, — он сердито посмотрел на Рейчел. — Ты помогла ей? Сделала что-то, чтобы забрать её у меня?

— Забрать её у тебя? — переспросила она. — Я думала, ты не хочешь иметь с ней ничего общего. Или есть только определённая часть, которая тебя интересовала?

Его и без того шаткий нрав вспыхнул.

— Она в беде, — отрезал он. — Её кто-то похитил. Вы имеете к этому какое-то отношение?

— Конечно, нет, — спокойно ответил Азазель. — Мы нуждаемся в ней. Нам нужно, чтобы вы сотрудничали. Мы пришли сюда, чтобы поговорить с вами обоими, попытаться убедить вас…

Меньше всего ему хотелось слышать, как Азазель говорит ему, что он должен заняться сексом. Не сейчас.

— Об этом уже позаботились, — его голос всё ещё был хриплым. — В постели и с кровью. Так где же она, чёрт возьми?

Рейчел выглядела ещё более удивлённой.

— Не думаю, что я когда-либо видела стоического архангела Михаила таким взвинченным.

Он хотел рявкнуть, но он держал себя под контролем. Азазель очень заботился о своей жене, и любое проявление неуважения могло привести к конфронтации. Сейчас у него не было времени на политику.

— Речь сейчас не обо мне, Рейчел, — сказал он с трудом сдерживаемым голосом. — А о ней.

— О Тори, — Рейчел произнесла её имя намеренно, как удар ножом.

Конечно, она заметит, что он избегал называть её по имени.

— О Тори, — согласился он. — Её нет Шеоле.

Веселье Рейчел исчезло.

— Она должна быть.

— Её нет. Я слышал, как она звала меня. По правде говоря, именно это меня и разбудило. Кто-то забрал её, и я почувствовал, как она сопротивляется.

Азазель побледнел.

— Лучше сразу сказать Разиэлю. Он пошлёт кого-нибудь проверить ворота, но если они всё ещё целы, то никто не смог бы войти сюда.

— А что, если он уже был внутри?

Выражение лица Азазеля соответствовало его собственным предчувствиям.

— Ты же не думаешь, что среди нас есть ещё один предатель!

Михаил даже не понял, что Асбел всё ещё с ними, пока он не заговорил:

— Вполне возможно. Если уж на то пошло, я ставлю на Метатрона. Она унизила его в тренажёрном зале, и он никогда не дружил ни с кем из Падших. Я думаю, он сделает всё возможное, чтобы вернуться к Уриэлю.

— Как кто-то может хотеть вернуться к Уриэлю? Он ублюдок, убивающий душу, — запротестовала Рейчел.

— Он может уничтожить не только её душу, — сказал Михаил. — Ты прав, Асбел. Метатрон был его главным ангелом на протяжении тысячелетий, и он самый вероятный подозреваемый. Если он приведёт богиню в Тёмный Город, полагаю, архангел позволит ему остаться.

Кровь отхлынула от лица Рейчел, сделав её призрачно бледной, такой Михаил не видел её с тех пор, как они принесли в Шеол её изломанное тело — изломанное Тёмным Городом. Неудивительно, что она оцепенела, не вымолвив ни слова. Ей удалось сбежать, но не раньше, чем у них появился шанс помучить её.

Вмешался Асбел:

— Почему вы решили, что Тори унесли в Тёмный Город? Может быть, кто-то просто сжалился над ней и унёс её отсюда.

Михаил сдержал приступ раздражения. Асбел всегда был тихим и скромным, и ни с того ни с сего внезапно он стал голосом разума, когда Михаил меньше всего хотел его слышать.

— Мы все знаем, что это неправда. Должно быть, она у Уриэля.

Рейчел на мгновение закрыла глаза. Лёгкая дрожь пронеслась по её худому телу, сказав ему всё, и слепая ярость сомкнулась вокруг него.

Ярость исчезла в тот же миг как появилась, и Михаил сосредоточился на Рейчел.

— Я собираюсь вернуть её обратно.

— Ты не можешь! — запротестовал Асбел. — Ты нужен здесь. Нет никакой гарантии, что её унесли именно туда, да и вообще забрал ли её кто-то. А если так… ты же знаешь, что такое Белох. Скорее всего, она уже мертва. Если ей повезло.

Взгляд, которым одарил его Михаил, заморозил бы и более выносливую душу.

— Ты говоришь мне, что я должен делать, Асбел?

Он покачал головой.

— Конечно, нет, Михаил.

— Я скажу тебе, что меня озадачивает, — сказала Рейчел дрожащим голосом. — Интересно, почему ты вдруг так обеспокоен.

— Не твоё собачье дело, — отрезал он.

— Тренировка… — начал Асбел, его голос затих под пристальным взглядом Михаила.

Некоторое время Михаил не мог пошевелиться, он разрывался между долгом и непреодолимой, сокрушительной потребностью добраться до Тори. И впервые за всё время его существования долг был отброшен в сторону.

— Идите. Расскажите Разиэлю, что случилось. Он будет знать, что делать.

— Это плохая идея, — сказал Асбел.

Но Михаилу плевать было на плохие идеи. Не говоря больше ни слова, он расправил крылья в туманном утреннем свете и взмыл ввысь, в молочную толщу облаков.

Тёмный Город ждал его, мир боли и наказания, дом кровожадного Белоха, злобных Разрушителей Правды и чувства вины, которое текло через Михаила, как кровь. Ему давно пора было взглянуть правде в глаза. Они забрали Тори.

Он снова был готов убивать.

ГЛАВА 15

ВСЁ БОЛЕЛО. ТАК СИЛЬНО, ЧТО МНЕ НЕ ХОТЕЛОСЬ ДВИГАТЬСЯ, не хотелось даже открывать глаза. Во-первых, я определенно не хотела, чтобы меня стошнило. Если я буду сидеть очень тихо и спокойно дышать, тошнота пройдёт. Пока я не двигаюсь, всё будет в порядке.

Мой желудок заурчал, а затем медленно, медленно успокоился, по крайней мере, достаточно, чтобы я подумала о том, чтобы открыть глаза, хотя желания двигать какой-либо другой частью своего тела у меня не было. Там, где я сейчас находилась, пахло плесенью и смертью, и я ненадолго задумалась, хочу ли я вообще увидеть то, что меня окружает.

Любопытство взяло верх надо мной. Я открыла глаза. Кромешная темнота.

Ладно, хорошо. К чёрту, мне всё равно нужно ещё поспать. Мой желудок пока что не решил, будет ли он продолжать исполнять танец из ада или вернётся к нормальному поведению, да и боль пронзала мои мышцы, как машина, готовая к разрушению.

Я отбивалась единственным доступным мне способом. Я погрузилась в темноту и заснула.

* * *

КОГДА Я ПРОСНУЛАСЬ ВО ВТОРОЙ РАЗ, ТЕМНОТА РАССЕЯЛАСЬ. Я очень осторожно наклонила голову и увидела маленькое узкое окошко высоко в стене, впускавшее серый, прерывистый свет, такой серый, что всё вокруг казалось бесцветным. Я посмотрела на своё собственное тело. Всё ещё слегка розовая плоть, и я могла видеть исчезающие синяки от моего спарринга с Михаилом. Но мне не хотелось думать ни об этом — ни о том, что за этим последовало.

Я села очень медленно, твёрдо решив не издавать ни звука, хотя чувствовала себя одеревеневшей и больной. Я знала, что единственный способ преодолеть боль — это пройти через неё. Я огляделась по сторонам, оценивая своё окружение.

Камера. Не было другого слова для этого. Не монашеская келья, как комната, о которой я не хотела думать, комната Михаила. Это была тюремная камера. Узкая железная койка была застелена постельным бельём серых тонов, стены сложены из серого камня. В углу стояло ведро, и у меня возникло смутное подозрение, что это мой водопровод. К счастью, у меня был мочевой пузырь верблюда, поэтому я не пользовалась — повторяюсь, — ни за что не воспользуюсь ведром.

Я посмотрела на потолок. Никаких камер слежения в поле зрения. Так почему же я была столь уверена, что кто-то наблюдает за мной? Потому что кто-то определённо следил — злобные глаза следили за каждым моим движением, пока я медленно поднималась на ноги.

В стене напротив крошечного окошка виднелась узкая деревянная дверь. Она была заперта, хотя я не могла понять, как именно. Я пробормотала латынь, которую использовала, когда Михаил запер меня, но ничего не произошло. Я проверила полотно двери, чтобы понять, способна ли я расколоть его, но сразу же поняла, что оно не поддастся под моими сильнейшими ударами. Я застряла здесь, пока кто-то не захочет меня выпустить.

Я встряхнулась всем телом, пытаясь разобраться во всём. Скованность исчезала, и через некоторое время я уже могла полностью игнорировать её. Я посмотрела на окно, расположенное высоко в стене. Оно было слишком мало, чтобы я могла пролезть через него, но, по крайней мере, я могла понять, где нахожусь. Неужели у Михаила была какая-то тюремная камера для людей, которым удавалось пробиться сквозь его мощный самоконтроль? Что-то вроде места, куда он мог бы бросить меня и забыть обо мне? Неужели это Михаил принёс меня сюда? Я сомневалась в этом, сработали мои скрытые инстинкты. Кто бы ни принёс меня сюда, он должен был знать, что я не собираюсь спать в эту прекрасную ночь. Я вернулась к узкой, смятой кровати, с опаской заметив, что к раме прикреплены кандалы. По крайней мере, они ими не воспользовались. Ещё.

До сих пор мой послужной список, когда дело доходило до побега из тюрьмы, был не очень хорош. Один побег за почти двадцать пять лет, что я прожила в Кастелло, один побег из Шеола, который привёл меня только к бесконечному пляжу. Я выбралась из своей запертой комнаты только для того, чтобы оказаться в камере, где мои так называемые силы Богини, казалось, не работали.

Я протащила кровать по каменному полу, морщась от скрежета, который она издавала, и забралась на неё. Но всё равно оказалось недостаточно высоко, но, балансируя на железной спинке кровати, я смогла ухватиться за подоконник, после чего я подтянулась и выглянула наружу.

А потом рухнула обратно на кровать, испытав физический шок.

Я не была ни в одном из тех мест, которое когда-либо видела или даже воображала. Казалось, я попала в фильм 1930-х или 1940-х годов — чёрно-белый, с оттенками сепии. Снаружи двигались люди, серые люди, ни цвета волос, ни цвета на лицах, мимо проехала старинная машина, и вдалеке я увидела группу людей, похожих на военных. Серые, холодные, безжалостные, марширующие в строю.

Я подняла руку и посмотрела на неё. Всё ещё тёплая, кремовая плоть, бледная, как всегда, но с приливом жизни. Джинсы, которые я натянула перед тем, как пойти в комнату Михаила, были чистого бледно-синего цвета, а майка тёмно-бордового. Я была в цвете в мире, где цвета не существовало. И я инстинктивно поняла, что это очень плохое место.

Это был не такой уж большой скачок. Мир без цвета был обречён на ошибку. Несмотря на то, что я не доверяла Шеолу, теперь он казался райским местом по сравнению с этим тёмным, мрачным городом.

Вопрос был в том, кто принёс меня сюда. И почему?

Я летела — тошнота и боль в мышцах говорили мне об этом, даже если я ничего не могла вспомнить. Последнее, что я помнила, это то, что я стояла у двери в тренировочный корпус, и на меня упала тень. Неужели я меня вырубили? Накачали наркотиками? Я понятия не имела. Только тьма последовала за этим.

Кто так поступил со мной? Михаил? Он был самым очевидным вариантом. Все остальные хотели видеть меня в его постели. Я пробила его броню, его защиту. Я стала причиной его последнего грехопадения, так же как первые ангелы пали из-за любви к человеческим женщинам.

Конечно, был и ряд отличий. Во-первых, он не любил меня. Это был секс, чистый и простой — ну, может быть, не такой уж чистый. Но секс, а не любовь. Во-вторых, я не была человеком, даже если и была прискорбно смертной.

Нет, это был не Михаил. Но оставался вопрос — кто принёс меня сюда?

Была ещё более непреодолимая тревога: я чертовски голодна. Я попыталась представить себе сытную еду, появляющуюся на моём пороге, с кровавым бифштексом и чесночным пюре, но ничего не появилось, и размышления об этом сделали меня ещё более голодной, поэтому я прекратила свои фантазии и снова сосредоточилась на окне. Смогу ли я пролезть сквозь его узкую раму? Даже если я подтянусь, я сомневалась, что смогу вылезти, не откусив себе руку.

Это была неосуществимая идея, хотя в тот момент я была достаточно голодна, чтобы обдумать её.

Я огляделась в поисках оружия. Камера была пуста, в ней не было ничего, кроме кровати и ведра. Я встала и посмотрела на раму более внимательно. Между пружинами и рамой лежали плоские куски металла, и я вывернула один из них. Он не был огромным, примерно двенадцать сантиметров в длину, но металл был острым, и это было лучше, чем ничего.

А пока у меня не было другого выбора, кроме как сидеть и ждать.

* * *

ЭТО НЕ ЗАНЯЛО МНОГО ВРЕМЕНИ. ДВЕРЬ ОТКРЫЛАСЬ, и на пороге показались две женщины, похожие на героев плохого фильма о Второй Мировой Войне.

— У меня есть шанс заставить вас говорить, — пробормотала я себе под нос, когда эти два викинга вошли в комнату и подняли меня на ноги.

Я им позволила. В лучшие времена я была вполне уверена, что справилась бы с ними обеими — их мощные мускулы граничили с жиром, а я была очень, очень хороша.

Но я была также слаба и голодна, и понятия не имела, куда идти. По крайней мере, эти женщины выпустили меня отсюда. Я наберусь терпения и посмотрю, куда они меня поведут.

Это не обещало ничего хорошего. Мы находились в каком-то подземном лабиринте, коридоры без окон вели в другие коридоры без окон, и две женщины маршировали по обе стороны от меня, как вооруженные охранники. Я была босиком — моя обувь всё ещё лежала в тренажёрном зале в Шеоле.

Но это был не Шеол. Это были не жёны Падших, и это не было убежищем. Это было Плохое Место, и когда они толкнули тяжёлую дверь и жестом пригласили меня внутрь, я не особо горела желанием входить.

Толчок в спину унял моё нежелание, и я оказалась в огромной, пустой каменной комнате, дверь закрылась и заперлась за нами, когда они последовали за мной.

— Встань у этой стены, — приказала одна из женщин, и я почти удивилась, что у неё нет стереотипного злодейского акцента. Её голос прозвучал мягко, почти сладко.

Я взглянула на голую стену. Вероятно, это не расстрельная комната — ни на стене, ни на полу не было следов крови. И всё же я не собиралась безропотно подчиняться без причины.

— Зачем?

— Делай, что тебе говорят, — ответила первая женщина.

Вторая была занята тем, что возилась с чем-то, прикреплённым к длинной трубе, и я начала чувствовать себя очень тревожено из-за всего этого.

— Я ничего не делаю, если у меня нет на это веской причины, — сладко сказала я. — Что это за чертовщина…

Вода ударила меня со всей силы, отбросив к стене. Вторая женщина держала в руках нечто похожее на пожарный шланг, и я упала на колени под болезненным натиском, не в силах сопротивляться. Было ужасно холодно, я промокла до костей, и мне вспомнились ужасные картины из фильмов о Холокосте. Разве нацисты не загоняли жертв в комнату и не поливали их из шланга? Неужели я каким-то образом проскользнула сквозь разрыв времени? Если бы я могла поверить в ангелов, вампиров и древнеримских богинь, были бы такие путешествия нереальными?

Я свернулась в клубок, защищая своё тело от атаки, а затем покатилась по полу под струей воды, прежде чем женщины успели среагировать. Я поймала одну женщину за колени, и она тяжело упала, затем я выхватила шланг у второй и начала использовать его против них самих. Два тела скользнули по полу перед хлещущей водой, ударившись о стену, и если бы я была доброй, то выключила бы всё. Но никакой доброты я не испытывала.

— Довольно! — прогремел голос из дверного проема ранее запертой двери, теперь уже открытой.

Там стояла высокая фигура в плаще. Без всякого движения с моей стороны вода внезапно замедлилась до тонкой струйки. Я с отвращением отбросила шланг, готовясь к схватке с двумя женщинами, которые вскочили на ноги и медленно приближались ко мне, когда снова раздался новый голос:

— Довольно, я сказал.

Я повернулась и прорычала:

— Не лезь не в своё дело. Я могу разобраться с ними.

Обе мои мучительницы одновременно ахнули от ужаса и посмотрели на меня так, словно ожидали удара молнии.

— Да, милорд, — пробормотала одна из них, выглядя совершенно испуганной.

Она схватила другую женщину за мясистую руку и потащила её из комнаты. Обе они выглядели такими же промокшими и грязными, как и я.

Наконец я обратила внимание на вновь прибывшего, с интересом разглядывая его. Он был похож на кого-то из фильма о Гарри Поттере — высокий и волшебный, с развевающимися седыми волосами, добрыми глазами и мягким ртом. Он выглядел добродушным, безобидным, но я была не в настроении вести себя хорошо. Он был таким же серым и бесцветным, как и все остальные.

— Кто вы? — спросила я, убирая мокрые волосы с лица.

— Полагаю, моя дорогая, что я твой хозяин.

— Добро пожаловать в дом развлечений, — пробормотала я, оглядываясь. — Вы всегда сажаете гостей в тюремную камеру, а потом моете их из пожарного шланга? Уверяю вас, у меня нет вшей.

— Конечно, нет, моя дорогая. И боюсь, что Герда и Хильда слишком увлеклись. Но ты не совсем моя гостья. Скорее, пленница. Следовательно, заключённая.

Часть меня была абсолютно очарована тем, что кто-то действительно использовал слово «следовательно» в разговоре. Остальная часть меня смотрела на него с меньшим одобрением.

— И не хотите ли объяснить, почему, мистер… — я подождала, пока сам подскажет своё имя.

— Ох, простите, я был ужасно невнимателен. Я Белох, правитель Тёмного Города. А ты Виктория Беллона, не так ли?

Я осторожно кивнула.

— В таком случае, — оживлённо сказал он, — почему бы тебе не переодеться, а я попрошу кого-нибудь проводить тебя в мой кабинет, где мы сможем поговорить.

— Здесь есть еда? — спросила я, не в силах больше выносить урчание в животе.

— Обжорство — один из семи смертных грехов, моя дорогая.

— И что? Я никогда особо не увлекалась Библией.

Вид у него был такой, словно откусил самый горький огурец на земле.

— И правда, — сказал он, и температура в комнате упала на десять градусов.

Нет, это не фигура речи. В и без того холодной комнате стало ещё холоднее, и я могла видеть пары своего дыхания прямо перед собой.

Мне нужно было снова стать осмотрительной, какой я была в отношении моей матери и Педерсена, если я собиралась выбраться отсюда живой.

— Но я всегда заинтересована в получении новых знаний, — сказала я убеждённо.

Я понятия не имела, удалось мне одурачить старика или нет. Он просто кивнул.

— Я был бы более чем счастлив рассказать всё тебе. А пока я предлагаю вернуться в свою «тюремную камеру» и снять мокрую одежду.

— Там не было сухой одежды, чтобы переодеться.

Он выглядел раздражённым.

— Теперь есть. Позволь мне проводить тебя.

Как будто у меня был выбор. Он протянул мне руку, очень старую, и я приняла её. Под простой тканью халата он казался странно бестелесным, и мне захотелось закатать рукав и посмотреть, насколько он костляв. Я не сопротивлялась — это было существо огромной силы, каким бы хрупким и бесцветным ни казалось его тело. Я позволила ему вести меня по пустынным коридорам, пока мы не вернулись к уже знакомому прямоугольнику. Постель была застелена, а на покрывале лежало тускло-серое платье.