Вол’джин. Тени Орды

7

С юга принесло бурю – с завывающими ветрами, темными тучами и косо метущим снегом, да таким, что жалит кожу. Метель налетела быстро. Вол’джин проснулся из-за солнца, но не успел закончить дела – в данном случае, протирать от пыли шкафы, где хранилось множество древних свитков, – как температура упала, воздух потемнел, и буря завизжала так, будто на монастырь напали демоны.

Вол’джин немного знал, что такое метели, поэтому не паниковал. Старшие монахи обследовали монастырь, отправляя всех в обширную столовую. Пандарены столпились в месте для собраний. Будучи выше всех, Вол’джин легко видел, как монахи пересчитывают собравшихся по головам. У него появилась мысль, что такая бешеная пурга может ослепить и запутать. Потеряться в этой буре значит погибнуть.

К своему стыду, Вол’джин не заметил того, о чем Чэнь сказал прежде, чем подсчет был окончен:

– Тиратана нет.

Вол’джин бросил взгляд на пик горы.

– Он не выйдет в такую сильную бурю.

Тажань Чжу поднялся на помост.

– Есть лощина, где он часто останавливается передохнуть. Она выходит на север и защищена от ветра. Но Тиратан не знал, что надвигается буря. Мастер Буйный Портер, наполняйте бочку своим напитком выздоровления. Первый и второй дома – организуйте поиски.

Вол’джин поднял голову.

– А что делать мне?

– Вернись к своим обязанностям, Вол’джин, – Тажань Чжу произносил его имя без «цзинь». – Ты ничего не можешь сделать.

– Эта буря его убьет.

– Она убьет и тебя. Быстрее, чем его, – старший пандарен хлопнул в ладоши, и его подчиненные разбежались. – Ты мало знаешь о таких бурях. Ты можешь расколоть камень, но буря расколет тебя. Она высосет твое тепло и твою силу. И тебя придется принести обратно раньше, чем мы найдем его.

– Я не могу стоять в стороне…

– …и ничего не делать? Хорошо, тогда я дам тебе тему для размышлений, – ноздри пандарена раздулись, но голос оставался ровным и безэмоциональным. – Подумай, стремишься ли ты спасти человека или остаться в своих глазах героем? Я ожидаю, что ты протрешь много полок, прежде чем найдешь ответ.

В душе Вол’джина ревела ярость, но он не дал ей выхода. Настоятель дважды сказал правду – попал точно в цель, как лучники под его командованием. Метель убьет Вол’джина. Она бы могла его убить, даже будь тролль совершенно здоров. Среди племени Черного Копья никогда не было тех, кто хорошо переносил холод.

Что важнее – и этот выстрел проник куда глубже, – Тажань Чжу правильно понял, почему Вол’джин рвался участвовать в спасении человека. Не столько из-за заботы о благополучии Тиратана Кхорта, сколько ради себя. Он не хотел отсиживаться, когда опасность требовала действий. Это говорило о слабости, в которой тролль не желал признаваться. А если бы Вол’джин спас Тиратана, то и он сам, и его физическое состояние превзошли бы человека по всем показателям. Человек видел его слабым – и это коробило.

Вернувшись к уборке, Вол’джин осознал, что чувствует себя обязанным человеку, и это его не устраивает. Тролли и люди были верны только одному чувству по отношению друг к другу – ненависти. Вол’джин убил столько людей, что даже не трудился вести счет своим победам. То, как Тиратан его изучал, говорило, что и охотник убил немало троллей. Они прирожденные враги. Даже здесь пандарен держал их потому, что из-за своей полной противоположности они уравновешивали друг друга.

«И все же что я получал от этого человека, кроме добра?»

Отчасти Вол’джин хотел отмести эту мысль как слабость. Все это прислуживание – из страха. Тиратан надеялся, что, когда Вол’джин выздоровеет, он не убьет человека. Хотя представить, что это правда, было легко – и несть числа троллям, кто поверил бы этому, словно услышав из уст лоа, – Вол’джин не мог это принять. Быть может, Тиратану и поручили уход за ним, но доброта, проявленная тогда в случае с запачканной кровью рубахой, не присуща слугам, исполняющим свой долг.

Это было нечто большее.

«Это достойно уважения».

Вол’джин закончил с верхними полками и перешел к нижним, когда вернулись поисковые группы. Судя по возбужденным голосам, все завершилось успешно. За дневной трапезой Вол’джин поискал взглядом сперва Тиратана, затем Чэня и Тажаня Чжу. Когда не увидел их, обратил внимание на целителей. Тролль заметил одного или двух, но те лишь быстро хватали еду и снова исчезали.

Буря заволокла гору, и это означало мрачный и темный день, чье завершение вновь ознаменовали тьма и холод. Когда обитатели монастыря собирались на вечернюю трапезу, молодая монахиня нашла Вол’джина и привела в лазарет. Его ждали Чэнь и Тажань Чжу – у обоих был невеселый вид.

Тиратан Кхорт лежал в постели, его лицо посерело, но на бровях выступил пот. Несколько толстых одеял укрывали человека до самого горла. Он бился под ними, правда так слабо, что покрывала сковывали его движения. В Вол’джине вспыхнуло сочувствие.

Настоятель ткнул в сторону Вол’джина пальцем.

– Вот задание, которое ты исполнишь. Впрочем, можешь отказаться, и тогда он умрет. Но прежде, чем в твоем разуме поселилась недостойная мысль, я скажу тебе так: если ты откажешься, то умрешь так же неминуемо. Не от моих рук и не от рук кого-то из монахов. Просто то, что ты разбил за камнем, вернется в твою душу и убьет тебя.

Вол’джин опустился на одно колено и пригляделся к Тиратану. Страх, ненависть, стыд – эти и многие другие чувства мелькали на его лице.

– Он спит. Он видит сны. Что я могу сделать?

– Вопрос не в том, что ты можешь сделать, тролль, а в том, что ты обязан сделать, – Тажань Чжу медленно выдохнул. – Вдали отсюда, на юго-востоке, стоит храм. Один из многих в Пандарии, но он и его собратья особенные. В каждом император Шаохао в мудрости своей заключил одного ша. Ша схожи природой с вашими лоа. Они воплощают свойства разума – самые темные. В Храме Нефритовой Змеи император заточил Ша Сомнения.

Вол’джин нахмурился.

– Не бывает духа сомнения.

– Нет? Тогда что ты уничтожил своим ударом? – Тажань Чжу сложил лапы за спиной. – У тебя есть сомнения, у всех нас есть сомнения, и ша ими пользуются. Благодаря им они резонируют в нас, парализуют, убивают душу. Мы, Шадо-пан, тренируемся, как ты теперь понимаешь, чтобы справляться с ша. К сожалению, Тиратан Кхорт столкнулся с ними раньше, чем был готов.

Вол’джин снова поднялся.

– Что я могу сделать? Что я обязан сделать?

– Ты из его мира. Ты понимаешь этот мир, – Тажань Чжу кивнул на Чэня. – Мастер Буйный Портер приготовил зелье из средств в нашей аптеке. Мы зовем его вином памяти. Его пригубишь и ты, и человек, и тогда ты войдешь в его сны. Как порою лоа действуют через тебя, так ты будешь действовать через него. Ты уничтожил свои сомнения, Вол’джин, но человека они все еще мучают. Ты обязан найти их и изгнать.

Тролль прищурился.

– А вы не можете?

– Думаешь, если бы я мог, то доверил бы это дело тому, кого не назовешь даже послушником?

Вол’джин склонил голову.

– Конечно.

– Одно предостережение, тролль. Пойми: всё, что ты увидишь и переживешь, – не настоящее. Это лишь память человека о случившемся. Если бы ты поговорил со всеми уцелевшими в битве, то не услышал бы две похожих истории. Не стремись понять его воспоминания. Найди его сомнения и выкорчуй их.

– Я знаю, что делать.

Монахиня и Чэнь подтащили вторую кровать, но Вол’джин лишь отмахнулся и вытянулся прямо на каменном полу рядом с ложем Тиратана:

– Лучше помнить, что я тролль.

Он взял деревянную миску из лапы Чэня. Темная жидкость казалась маслянистой и обжигала, как крапива. Она быстро кисла на языке, не считая мест, онемевших из-за резких танинов[1]. Вол’джин в два глотка осушил все вино памяти, затем откинулся навзничь и закрыл глаза.

Тролль думал, что ощущения будут похожи на те, что он испытывал, обращаясь к лоа, но обнаружил характерный пандарийский пейзаж – зеленых и теплых серых оттенков, хоть в нем и мелькали хлопья снега. Там стоял Тажань Чжу – немой призрак, правой лапой указывающий на темную пещеру. В ту же сторону вели следы пандарена, которые обрывались у входа.

Вол’джин извернулся боком и пригнулся, чтобы протиснуться внутрь. Каменные стены сжимались. На миг он испугался, что не справится. Затем – ощущая, будто шкура рвется на плечах, – тролль понял, что у него получилось.

И чуть не закричал.

Вол’джин смотрел на мир глазами Тиратана Кхорта, и мир этот был слишком ярким, слишком зеленым. Он поднял руку, чтобы прикрыть глаза, и его охватило изумление. Руки были слишком короткими, тело – шире, но все же слабее. Идти Вол’джин мог лишь маленькими шажочками. Куда бы он ни глянул, везде затачивали мечи и поправляли броню мужчины и женщины в синих с золотом форменных табардах Штормграда, а на них с почтением взирали рекруты из цзинь-юи.

Перед Вол’джином появился молодой солдат и, отсалютовав, сообщил:

– Полководец требует вашего присутствия на холме, сэр.

– Благодарю, – Вол’джин подчинился памяти, привыкая к ощущению человеческого тела. Тиратан носил свой лук на спине. Тетива шлепала по правому бедру. Кое-где похрустывала кольчуга, но в основном он был одет в кожу. Все части доспехов он собрал из собственноручно убитых зверей. Он сам выдубил и сшил кожи, не доверяя ничего другим мастерам.

Вол’джин улыбнулся, узнавая эти чувства.

Тиратан легко взбежал по холму, не оставив у Вол’джина сомнений насчет того, почему человеку так нравилось проводить время на горе. Остановился он перед крупным мужчиной с густой бородой. Доспехи полководца ослепительно блестели, а на белизне табарда не было ни намека на кровь.

– Вы меня вызывали, сэр?

Человек – Болтен Ванист – показал на долину под ними.

– Вот наша цель. Змеиное Сердце. Кажется мирным, но я не дурак, чтобы этому верить. Я отобрал дюжину бойцов из своих войск – лучших из охотников. Отправляйтесь на разведку и доложите об увиденном. Не хочу попасть в засаду.

– Так точно, сэр, – Тиратан резко взмахнул рукой, отдавая честь. – Мой доклад будет у вас через час, самое большее – два.

– Три, если он будет всесторонним, – полководец тоже отдал ему честь и отпустил.

Тиратан поспешил прочь, а Вол’джин запоминал каждое ощущение. Пока они спускались по тропе с каменистого холма, тролль замечал моменты для прыжков, которые человек делать отказывался. Он искал в этом выборе сомнение, но находил только уверенность. Тиратан хорошо знал себя, и там, где троллю было бы не о чем волноваться, человек сломал бы ногу или подвернул лодыжку.

Вол’джина удивила хрупкость человеческого тела. Он всегда радовался ей – так только проще ломать людей, – но сейчас задумался. Враги знали, что смерть наступит быстро, и все же сражались, исследовали, и смелости у них оказывалось в достатке. Как будто смертность была для них таким знакомым фактом, что они легко ее принимали.

Когда Тиратан прибыл к отряду из двенадцати таких же, как он, охотников, Вол’джин отметил, что у него нет животного-спутника. У остальных были, намекая на их странствия по свету: рапторы и черепахи, гигантские пауки и кровососущие нетопыри – люди выбирали себе компаньонов по недоступной для понимания Вол’джина логике.

Точным языком жестов Тиратан раздал солдатам приказы, затем разбил их на мелкие группки.

«Прямо как кубики в дзихуи».

Свою собственную группу он повел в обход на юг, к самой дальней цели. Двигались они быстро и тихо – равные в скрытности монахам-пандаренам с их бархатной поступью. Тиратан наложил на тетиву стрелу, но не натягивал лук.

Когда с запада раздался крик, реальность изменилась. Вол’джин оказался бы сбит с толку, не знай он сражения изнутри и то, как они изменяют восприятие. Время замедлялось, пока катастрофа начиналась, а затем ускорялось, когда та разразилась. Можно целую вечность наблюдать, как стрела летит в твоего друга, а его жизнь выплеснется наружу алым фонтаном всего лишь в одно мгновение.

Там, где секунду назад не было никаких врагов, отряд теперь оказался атакован легионом противников. Среди людей носились странные духи, касаясь, раздирая, вырывая из них крики, прежде чем вскрыть кричащие глотки. Животные рычали и ревели, кусали и кромсали, но их захлестнула волна и разорвала на части.

И все же Тиратан старался сохранять спокойствие. Он выпускал стрелу за стрелой, натягивая тетиву с плавной мощью. («О, монахи, будут посрамлены, возьми он лук». Вол’джин не сомневался, что Тиратан стрелял достаточно быстро и точно, чтобы расколоть стрелу монаха раньше, чем та достигнет цели.)

Затем упала женщина – темноволосая, гибкостью не уступавшая сопровождавшей ее кошке. Тиратан закричал, метнулся к женщине, на бегу стреляя в нападавших на нее ша. Убил одного, второго, но тут под ногу ему попал камень, и третья стрела ушла в сторону.

Со своей точки зрения Вол’джин знал, что, даже окажись выстрел точным, он ничего бы не изменил. Остекленевшие глаза на лице, превратившемся в красную маску, остановились на них. Кровь хлестала, а табард пил ее, пил всю до капли. Если что-то и стоило запомнить о смерти охотницы, так это то, как легко лежала рука на широкой голове ее животного.

Тиратан припал на колено, затем что-то с силой ударило его в бок. Лук вылетел из рук, а его владелец взмыл в воздух и ударился о каменного змея левой ногой, чуть ниже бедра. Кость хрустнула, обжигая серебристой болью все тело. Человек дернулся один раз, перекатился и замер. Лицом к мертвой женщине.

«Если бы не я, ты была бы жива».

Вот он – корень сомнений. Вол’джин опустил взгляд и увидел черную нить, оканчивавшуюся острым шипом. Она пронзила Тиратана насквозь, чуть-чуть промахнувшись мимо сердца, и, вырвавшись из спины, изготовилась ко второму удару, словно ядовитая змея.

И тогда Вол’джин протянул свою нематериальную руку, поймав эту мерзость сразу под шипом, как змею – ниже головы. Ласковым движением большого пальца он обезглавил ее, а затем оторвал длинный кусок тела.

Остаток нити быстро и глубоко погрузился в Тиратана, туго затянулся на его сердце и начал давить. Тело человека напряглось, спина изогнулась, но обрывку не хватало сил. Тогда он извернулся и пробрался в хребет жертвы, оседлал ее боль и поплыл на ней прямо в мозг.

Там он и ужалил, вырвав из горла человека душераздирающий вопль. Образ Тиратана в глазах Вол’джина исчез, как отражение, проглоченное воронкой. Весь окружающий свет истек в черную дыру, а обратно изверглось серебряное страдание, шокируя как человека, так и тролля.

С лицом, мокрым от пота, Вол’джин дернулся, шаря по телу в поисках ран. Схватился за бедро, ощущая, как угасает боль от перелома. Охнул, затем посмотрел на Тиратана на кровати.

На его кожу вернулся намек на румянец. Дышал человек легче, и с одеялами больше не боролся.

Вол’джин пригляделся. Все еще намного слабее и куда более хрупкий, чем мог раньше представить тролль, внутри человек был сделан из стали, и эта сталь поможет ему восстановиться. Отчасти Вол’джин ненавидел его за это, понимая, что данная черта присуща многим людям. Это беда для троллей. И все же, одновременно, он восхищался Тиратаном из-за силы духа, требующейся для такой борьбы со смертью.

Тролль поднял взгляд на настоятеля Тажаня Чжу.

– Что-то от меня сбежало. Я не смог поймать всё.

– Этого оказалось достаточно, – торжественно кивнул монах-пандарен. – И пока что должно хватить.