Волк за волком

Автор: Райн Гродин

Серия: Волк за волком

Книга 1: Волк за волком

ВНИМАНИЕ!

Данный файл предназначен для ознакомления.

Поэтому просим после прочтения удалить его.

Над переводом работали:

Переводчик: София Чхвимиани

Редактор: Лена Львовская

Перевод предоставлен группой

Falling Kingdoms | Translation books

ПОСВЯЩАЕТСЯ ДЭВИДУ, ЗА ТО, ЧТО ВСЕГДА БЫЛ РЯДОМ И РАЗДЕЛИЛ СО МНОЙ САМЫЕ ВАЖНЫЕ МОМЕНТЫ НА МОЕМ ЖИЗНЕННОМ ПУТИ

ДРОЖАТ ОДРЯХЛЕВШИЕ КОСТИ

ЗЕМЛИ ПЕРЕД БОЕМ СВЯТЫМ. — ИЗ ОФФИЦИАЛЬНОЙ ПЕСНИ ГИТЛЕРЮГЕНДА

Однажды, в совсем другое время, жила-была девочка в королевстве смерти. Волки выли у ее руки. Вся их стая была создана чернилами для татуировок и болью, воспоминаниями и потерями. Это была единственная вещь, которая осталась в ней неизменной. А история ее началась в поезде.

СОДЕРЖАНИЕ

ГЛАВА 1 — ЭТИ ЦИФРЫ

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5 — ПЕРВЫЙ ВОЛК: БАБУШКА

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8 — ВТОРОЙ ВОЛК: МАМА

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11 — ТРЕТИЙ ВОЛК: МИРИАМ

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15 — ЧЕТВЕРТЫЙ ВОЛК: ААРОН-КЛАУС, ЧАСТЬ 1

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19 — ЧЕТВЕРТЫЙ ВОЛК: ААРОН-КЛАУС, ЧАСТЬ 2

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24 — ПЯТЫЙ ВОЛК: ВЛАД

ГЛАВА 25

ГЛАВА 26

ГЛАВА 27

ГЛАВА 28

ГЛАВА 29

ГЛАВА 30

ГЛАВА 31

ГЛАВА 32

ГЛАВА 33

ГЛАВА 34

ГЛАВА 35

ГЛАВА 36

ГЛАВА 1 (ТОГДА)

ЭТИ ЦИФРЫ

ОСЕНЬ 1944

В поезде теснились пять тысяч душ — набиты в вагоны, как крупный рогатый скот. Поезд прогибался под их весом, изношенный многочисленными перевозками. (Пять тысяч раз, пять тысяч. Снова и снова. Так много, так много) Ни комнаты, чтобы присесть, ни воздуха, чтобы дышать, ни еды, чтобы поесть.

Яэль облокотилась на мать и каких-то незнакомцев, пока ее колени не заныли от боли. Она начала задыхаться от запаха отходов и сделала несколько глотков из бочек с ледяной водой, уставленных у двери кричащими смотрителями. Чуть ниже медленный, дрожащий звукпоезда, едущего по рельсам, как будто повторял ее имя снова и снова: я-элль, я-элль, я-элль.

— Тебе не придется долго стоять. Мы почти приехали, — утешала ее мать, поглаживая по волосам.

Но мамино «почти приехали» никак не наступало. Один день перетекал во второй, второй в третий. Нескончаемые часы и нескончаемые километры. Лучи солнечного света проникали в вагон сквозь прорези гнилых деревянных досок и проходились, как ножи, по серым лицам пассажиров. Яэль прижалась к материнской юбке из тафты и пыталась не слушать людской плач. Плакали так громко, что ее имя почти тонуло в этих стонах. Но невзирая на то, насколько громким становился плач, она все равно слышала этот шепот:

Я-элль, Я-элль, Я-элль. Постоянный, точный, всегда. Три дня этого шепота.

Я-элль, Я-элль, Я-… и вдруг раздался визг. Остановились. Больше ничего. Затем открылась дверь. Лысый худой мужчина в одежде, похожейна пижаму, прокричал:

— Вываливайтесь! Быстро!

Он кричал и кричал, даже когда они вышли из вагона. Его крики заставили Яэль прижаться к матери еще сильнее.

— Быстрее! Быстрее!

Вокруг была лишь темнота, а кое-где виднелись яркие точки света. Ночь и точки света. Холодный воздух разрезали крики смотрителей, гавканье собак и резкие звуки кнута.

— Мужчины на одну сторону! Женщины на другую!

Толкотня, толкотня, крики. Море волосатых голов и шаркающих звуков. Все казались потерянными. Двигались, и толкались, и плакали, и ничего не знали. Пальцы Яэль крепко зацепились за край маминого пальто, так крепко, что они могли бы срастись с тканью.

Быстрее, быстрее, двигайтесь, — железный голос внутри Яэль боролся, и толкался, и плакал. — --НЕ ПОТЕРЯЙСЯ--

Они все плыли в одном направлении. Подальше от ремня кнута и собачьих клыков. По направлению к мужчине, который стоял на перевернутом ящике из-под яблок, всматриваясь в толпу, идущую по платформе. Его освещал прожектор. Чистая белая ткань его халата светилась в темноте, а его руки были широко распахнуты, как крылья. Он был похож на ангела во плоти. Каждое лицо, которое проплывало мимо него, он осматривал и оценивал. Мужчин и женщин. Старых и молодых. Человек в белом халате жестко и четко указывал, в какую шеренгу им становиться:

— Слишком маленький! Слишком больной! Слишком слабый! Слишком низкий! Слишком старый! — он выкрикивал характеристики, как ингредиенты к какому-то запутанному рецепту, распределяя людей взмахом руки.

Те, которых он одобрял, получали от него кивок. Когда он увидел Яэль, он не кивнул, но и не забраковал ее. Сначала он прищурился своими змеиными глазами за стеклами очков. Яэль прищурилась в ответ. Как и у доктора, в ее глазах была острота, отточенная трехдневным путешествием в поезде и ярким светом. Ее колени болели и ныли от усталости, но она старалась, как могла, стоять прямо. Она не хотела оказаться слишком маленькой, слишком слабой, слишком низкой. Мужчина сошел с ящика и подошел к матери Яэль, которая встала прямо напротив дочери, как будто защищая ее. Но от взгляда этого мужчины не существовало никакой защиты или укрытия. Он видел все, уставив взгляд на Яэль с матерью так, как будто они были лишь костюмами, нуждавшимися в штопке: глазами делал замеры, прикидывая, где их надо подлатать. Яэль уставилась на мужчину в ответ, беря свои мерки. Вблизи он выглядел другим, выйдя из света, из натиска теней, которые только усиливали впечатление того, что он светится. Он и пах по-другому. Выглядел чистым, но исходящий от него запах имел привкус суровости и разложения. Позже этот запах будет ассоциироваться у Яэль с хлором, кровью и запачканными скальпелями. Этот мужчина не являлся послом счастья или чуда. Он был не таким ангелом.

Колени Яэль болели, болели, болели. Ее глаза были напряжены и заполнялись слезами. Но она стояла. Смотрела. Впившись ногтями в юбку матери. Мужчина в белом халате кинул взгляд на смотрителя, стоявшего рядом и выписывающего что-то на дощечке:

— Заберите эту девочку для эксперимента 85. Это надолго, так что поместите ее в казарму. И убедитесь, что ее волосы подстригут, а не побреют. Мне нужны образцы для анализов.

— Да, доктор Гайер, — смотритель схватил Яэль за руку и быстро провел ручкой по ее коже, нарисовав букву Х. Х — значит, выживет.

— Что насчет матери? — осведомился смотритель.

Мужчина пожал плечами:

— Она кажется довольно сильной, — все, что он сказал, прежде чем вернуться на помост. На то место, которое заставляло его светиться и сверкать.

Яэль так никогда и не узнала, почему доктор Гайер выбрал именно ее. Почему она, из всех девочек и мальчиков, которые в тот день выползли из поезда, так же, как и она, вцепившись в матерей? Почему ей посчастливилось попасть в список выживших?

Вскоре она узнала, для чего ее привели. Это был Эксперимент 85. Каждое утро, после четырехчасовой переклички, смотритель выкрикивал номер Яэль. Каждое утро она следовала за ним через двойной белый забор с колючей проволокой, через рельсы к кабинету доктора. Медсестра всегда привязывала девочку к каталке перед тем, как ввести инъекции. Она никогда не смотрела на Яэль, даже когда поворачивала руку девочки, чтобы проверить номер, впечатанный в кожу. Эти глаза всегда сосредотачивались на чем-то неодушевленном, как, например, не до конца высохшие следы крови на полу или на ее белоснежном фартуке, ее черные кожаные туфли, дощечка, на которой она выписывала информацию о Яэль.

БОЛЬНОЙ: 121358ΔX

ВОЗРАСТ: 6 ЛЕТ

ЭКСПЕРИМЕНТ: № 85

СЕАНС ВВОДА МЕЛАНИНА: 38

Доктор Гайервел себя по-другому. С того момента, как он пересекал порог кабинета, взгляд его все время был прикован к Яэль. Он сидел на своем раскачивающемся кресле, руки скрещены на груди, немного откинут назад, осматривает девочку, сидящую перед ним. На его лице не было морщин, оно не было омрачено весом всех проблем человечества. Он даже улыбался, задавая свои вопросы. Яэль видела каждый из его белых-белых зубов, два передних были разделены маленькой черной щелью. Именно на этой щели она всегда фокусировала взгляд, разговаривая с ним. Щель. Единственная трещина в его имидже заботливого родителя.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивал он всегда, откидываясь назад на своем удобном кресле.

Яэль никогда не знала, как отвечать на этот вопрос. Какого ответа ожидал от нее доктор Гайер, когда матрас, на котором она спала вместе с матерью, Мириам и тремя другими женщинами, был полон вшей; когда ночью температура опускалась настолько низко, что солома их матраса впивалась им в кожу, как игла для вышивания; когда она была голодна, вечно голодна, несмотря на то, что Бабушка на койке напротив делилась с ней своим хлебом.

--НЕ СМОТРИ НА НОЖИ, ГОВОРИ ЕМУ ТО, ЧТО ОН ХОЧЕТ УСЛЫШАТЬ--

Она хотела быть сильной, смелой, поэтому отвечала так, как ответила бы сильная и смелая девочка:

— Хорошо.

Улыбка доктора всегда становилась шире, когда она так говорила. Яэль хотела, чтобы он был счастлив. Она не хотела, чтобы следы крови на полу принадлежали ей. Каждый раз он осматривал ее кожу, светил в глаза специальной светящейся ручкой, вырывал пару волос для анализа. Когда серия вопросов и ответов завершилась, доктор Гайер взял дощечку у медсестры, стоящей в углу. Каждый раз он просматривал страницы, его темные волосы свисали на лицо, в то время как он расшифровывал записи медсестры.

— Продукция меланина устойчиво снижается… Замечены светлые пятна на коже, а также небольшие изменения в пигментации радужной оболочки объекта. Количество эумеланина также снижено, как видно по цвету волос объекта.

Они никогда не звали Яэль по имени. Она всегда была объектом. Если точнее, больной 121358ΔX.

— А это прогресс, — улыбка доктора Гайера расплылась по лицу, как будто с двух сторон его рот растягивали натяжные крючки.

Он передал дощечку обратно медсестре, повернулся в кресле к столу, на котором ровно лежали шприцы. Прямые и серебряные, как клыки, они ждали возможности ввести яд под кожу Яэль. Наполнить ее лихорадкой и страданием еще на два дня. Изменить ее изнутри. Забрать все цвета, чувства, все человеческое. Осушать, осушать, осушать, пока в ней не останется ничего. Лишь призрак девочки. Пустая оболочка. Прогресс.

ГЛАВА 2 (СЕЙЧАС)

9 МАРТА, 1956

ГЕРМАНИЯ, СТОЛИЦА ТРЕТЬЕГО РЕЙХА

Солнце выглядело, как оранжевая угроза в небе, когда Яэль вышла из квартиры на улице Луисьен — заасфальтированная артерия города, однажды звавшегося Берлином. Она слишком долго сидела у татуировщика, терпя острую боль от укола иглы и не менее острую боль от воспоминаний. Она следила взглядом за тем, как мастер накладывал последние штрихи на последнего черного волка.

Это был ее пятый и последний сеанс в этом маленьком кабинете с банками чернил и потрескавшимся кожаным креслом. Пять визитов потребовалось, чтобы закрасить цифры на ее левом предплечье. Пять визитов и пять волков. Они взвивались и выли вверх по ее руке, вплоть до локтя. Черные и всегда бегущие по ее коже.

Бабушка, Мама, Мириам, Аарон-Клаус,

Влад. Пять имен, пять историй, пять душ.

Или, другими словами, четыре воспоминания и одно напоминание.

Волк Влада обязан был быть таким же идеальным, как и остальные, поэтому Яэль решила остаться до конца. Поглядывая на часы, отмеряющие время до заката, девушка в конце концов получила великолепного волка Влада — пока это была открытая рана под бинтами, но вскоре она заживет.

Яэль опоздала.

Германия становилась опасным местом с наступлением темноты. До вечернего звона оставалось еще несколько часов, но это не мешало патрульным таиться на углах столичных улиц. Они проверяли документы у каждого мимо проходящего, готовые арестовать человека при малейшем поводе.

«Ничего хорошего по ночам не случается», — так оправдывались Социалисты. Честному человеку нечего было делать на улице после закрытия магазинов и пивных баров. Единственные люди, отчаявшиеся на такой поступок, были либо конспираторами движения сопротивления, либо спекулянтами с черного рынка, либо евреями в изгнании. Яэль относилась ко всем трем.

Лидеры сопротивления заступятся за нее. Особенно Генрика. Миниатюрная полячка с белоснежными кудрями, торчащими во всех направлениях, была намного бесстрашней, чем казалось с первого взгляда. Яэль предпочла бы жесткий голос командира Национальной Социалистической партии Рейниджера тому урагану, который представляла из себя Генрика.

Скорее всего они оба ее отчитают. (Генрика: Как ты могла выйти на улицу так поздно?! Мы думали, ты погибла или того хуже! Рейниджер: Ты понимаешь, насколько эгоистично поступила? Ты могла скомпрометировать сопротивление. Мы так блики к успеху. Так близки.) Если только патрульные не поймают ее первыми.

Улица Луисьен полностью опустела, когда Яэль шла под ее светящимися фонарями. Длинный ряд Фольцвагенов — абсолютно одинаковых, различных лишь по номерам — расположился у бордюра. Продуктовый магазин в конце квартала уже закрылся, окна были зашторены, дверь закрыта крепко-накрепко. Пропагандистские плакаты — некоторые свернулись от старости, другие все еще выглядели свежо — кричали со всех стен города, напоминая сильным светловолосым арийским детям посещать Гитлерюгенд. Напоминая их матерям производить на свет еще более сильных и светловолосых арийских мальчиков для посещения Гитлерюгенда.

Путь у Яэль лежал довольно близкий, всего несколько кварталов до безопасного тайного подвала под пивным залом. Но все могла испортить одна встреча. Один слишком поспешно данный ответ.

Необходимость избегать попадания кому-либо на глаза подстегивала Яэль двигаться все быстрее. Она свернула на уединенную боковую улочку.

И столкнулась лицом к лицу с патрульными.

Они представляли из себя стандартную, ничем не примечательную группку смотрителей: два молодых человека с Маузерами К98, перекинутыми через плечо. Солдаты прислонились к стене, выкуривая одну сигарету на двоих. Нелегальный дым исходил из их ртов, закручиваясь дюжинами фантомов белого цвета — не черного, как Яэль привыкла видеть в детстве. Черный дым день и ночь выливался из труб. Когда Яэль была еще очень маленькой, она думала, что за кирпичными стенами жил монстр. (Сейчас она знала правду. Видела фотографии нескончаемого списка погибших. Цифры строка за строкой, как те, которые скрывались у нее на руке за волками. Монстр действительно существовал, но жил он не в крематории лагеря смерти. Его логово было намного комфортнее: канцелярия, заполненная украденными произведениями искусства, под железными замками.)

Этот дым, белый, быстро исчез, как только солдаты завидели ее. Один из них кинул сигарету на асфальт, затушив ее подошвой ботинка. Другой подозвал девушку жестким голосом:

— Эй вы, сюда! Фрёйлин!

Пути назад не было.

— ИДИ ПРЯМО, НЕ ПОКАЗЫВАЙ, ЧТО БОИШЬСЯ—

Когда Яэль достигла солдат, она прокричала обязательное в таких случаях приветствие:

— Хай, Гитлер!

Оба солдата ответили так же. Первый еще сильнее вдавил сигарету в асфальт, второй протянул руку.

Яэль понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, чего от нее хотят. Она не впервые оказалась в такой ситуации с патрульными, даже чаще, чем ей хотелось бы признаваться Генрике и Рейниджеру, но вид этого дыма, сопряженный с часами, проведенными в кресле тату-мастера, немного ее пошатнули. Сеансы нанесения татуировок всегда немного выводили ее из строя. Дело было не в чернилах и даже не в боли, а именно в игле. Воспоминания об иглах. Что они могли делать. И что они с ней делали.

Две простейшие функции иглы: они отдают, и они забирают. Игла тату-мастера забирала у нее кожу и цифры, взамен давала волков. Иглы доктора Гайера забирали гораздо больше. Но зато что они дали взамен…

У Яэль было много лиц. Много имен. Много разных документов. Потому что химикаты Ангела Смерти впились в ее вены и изменили навсегда.

— Документы, — потребовал солдат.

Яэль знала, что сопротивляться не стоит. Ее пальцы начали шарить по карманам кожаной куртки и вытащили буклет, принадлежавший сегодняшнему ее лицу.

— Мина Джагер, — громко прочел солдат, снова и снова переводя взгляд с фотографии на девушку. Он перевернул пожелтевшую страницу, вникая в ничем не примечательную биографию Мины: родилась в Германии. Светлые волосы. Член Гитлерюгенда. Типичная биография каждого подростка в радиусе шестнадцати километров.

— Что же вы делаете на улице так поздно, фрёйлин Джагер? — спросил первый солдат.

Честно? Ходила к тату-мастеру, чтобы закрасить свой номер из лагеря смерти для евреев, прежде чем отправиться на супер секретную миссию сопротивления по прекращению Нового Порядка. Правда, настолько абсурдная, что озвучь Яэль ее вслух, солдаты разразились бы смехом. Поэтому она предпочла другой, более скучный ответ:

— Надеялась успеть до закрытия продуктового магазина. Мама послала меня за яйцами.

— За яйцами… — повторил первый солдат и посмотрел на руку девушки. — А это что?

Яэль проследила за его взглядом до отворота рукава своей куртки. Марля вокруг татуировки была повязана слишком быстро, второпях, поэтому немного выглядывала.

— Повязка, — сказала она.

Он наклонился. Близко, с интересом. От него разило запахом сигарет.

— Давайте посмотрим.

Вспышка, глухой звук, все.

Сердце Яэль.

Яэль могла менять свою внешность с такой же легкостью, с какой другие люди переодевались. Эти перемены влияли на многое: ее рост, вес, длину волос и цвет глаз, тембр голоса. Но некоторые вещи всегда были неизменны: пол, шрамы, татуировки.

Они оставались.

Волки были тут навсегда, единственная неизменная вещь в ее теле. Несколько месяцев назад, когда Яэль вернулась в штаб сопротивления с первым волком на руке, ей пришлось выслушать пару ласковых слов от Генрики. Эта пани даже пустила в ход аргумент о том, что религия народа, к которому принадлежала Яэль, запрещает татуировки.

Но что сделано, то сделано. Чернила впились в кожу Яэль еще давно. Добавив волков, она лишь сделала их своими. Этот новый рисунок был намного лучше чисел, которые ей вбили в кожу Национальные Социалисты.

Сейчас, единственное, что могло бы вызвать еще больше подозрений к Яэль — это отказ выполнять приказ солдата. Очень осторожно она приподняла рукав. Взгляд патрульных прошелся по всей ее руке.

— Что произошло? — спросил один из них.

Сердце Яэль билось все чаще от осознания опасности. Между ней и непоправимой катастрофой стояла лишь тонкая ткань бинта. Все, что требовалось от солдата, — это потянуть. Увидеть чернила, рисунок и кровь.

Так что теперь?

Выход был всегда. Этому научил ее Влад. И еще много чему. Двое мужчин со своими винтовками не могли потягаться с ее способностями. Она была сильна даже в теле семнадцатилетней девушки. Она могла послать их в нокаут и исчезнуть за двадцать секунд.

Да, могла, но не стала. Подобный инцидент в такой близости от штаб-квартиры сопротивления, к тому же накануне ее первой и такой важной миссии, был слишком рискован. Это привлекло бы внимание Гестапо к окружающим зданиям. Сопротивлениебылобыобнаружено. Миссияпровалена, дажененачавшись.

Выходбылвсегда, носегодня (особенносегодня) вседолжнобытьчисто.

— Меня собака укусила, — ответила Яэль. — Бездомная собака напала пару дней назад.

Солдат еще несколько секунд смотрел на повязку. Его тон сменился с агрессивного на разговорчивый.

— Больнобыло? — спросилон.

Больнолибыло? Яэль предпочла бы тысячу укусов собаки Мины вместо того, что случилось на самом деле. Поездаиколючаяпроволока. Смерть, иболь, иснова смерть.

— Пережила, — улыбнулась Яэль.

— Бездомные суки — отличная мишень для стрельбы. Прям как коммунисты и евреи, — солдат рассмеялся и похлопал свое ружье. — Следующего я застрелю в вашу честь.

Яэль сжала губы так, как ее учила Мина: кротко и сдержанно. Маска примерной маленькой жительницы Рейха. Она позволяла предаваться ярости лишь местам, не видимых солдатами. Ее пальцы на ногах свернулись, скрываемые ботинками. Руки девушка держала в карманах, зажав Уолтер 38-ого калибра. Ружье, которому она доверяла.

Второй солдат закрыл паспорт, представив взгляду Яэль символ Рейха. Крылья орла выглядели сурово: дважды он отдавал честь. Венок и переплетенный крест беспечно свисали с черных когтей. Черных, кактотстрашныйдым. КаквоспоминанияЯэль.

— Все, кажется, в порядке, фрейлин Джагер, — он протянул ей паспорт Мины.

Внутренности Яэль сжались. Пальцы на ногах выбивали ритм той ярости, которую она держала в себе.

Всему свое время. Ее ожидала важная миссия, и именно на ней она должна выплеснуть всю свою мстительность. Но не здесь и не сегодня.

— Спасибо, — лишь сказала она и засунула чужие документы подальше в карман. — Мне нужно идти. Мама будет волноваться.

Второйсолдаткивнул:

— Конечно, фрейлинДжагер. Просимпрощениязазадержку.

Она повернулась и зашагала по улице. Рука в другом кармане зажала находившиеся там талисманы: затупленную кнопку для бумаги и деревянную куклу размером с горошину. Один за другим пальцы на ногах успокоились. Частичка за частичкой чернота в ее душе расплывалась.

— Осторожней, не натолкнитесь на бродяжек! — крикнул ей вслед первый солдат.

Яэль подняла руку, давая понять, что услышала его, но не повернулась. На сегодня хватит солдат и собак. Ее ожидали вещи похуже.

ГЛАВА 3 (СЕЙЧАС)

9 МАРТА 1956

ГЕРМАНИЯ, ТРЕТИЙ РЕЙХ

Яэль затаила дыхание, заходя в офис Генрики — она ожидала шквал упреков и ругательств. (Где ты была? Я так переживала! Я думала тебя убили/разоблачили[подчеркнуть нужное]!)

Но дверь штаб-квартиры привела ее лишь в пустую комнату Генрики.

Возможно, о ней совсем не беспокоились.

Яэль позволила дыханию улечься и вступила в офис. Это была не самая красивая комната, она и так была маленькой, а нагромождение полок на всех стенах, военное бюро и карточный стол делали ее визуально совсем мелкой. Бумаги лежали повсюду. Наверняка, целый лес деревьев был затрачен на их изготовление. Они покрывали стены, торчали из ящиков, были сложены папками по всей длине стола Генрики. Документы о старых миссиях, кипы бумаг о важнейших событиях Национальных Социалистов. Были тут и запрещенные книги. (Яэль часто зачитывалась в библиотеке Генрики, изучая «Биологию пустынных местностей», «Историю западной цивилизации», «Прогрессивные исчисления» и многое другое, что предлагала потрепанная серия энциклопедий.)

Но одна вещь всегда привлекала Яэль больше остальных: карта миссий, расположенная на дальней стене. Вся Европа была запятнана красным цветом. Багровая волна перекатывалась через Уральские горы, вливаясь в Азию. Алый цвет проливался в Средиземное море и нависал над вершиной Африки.

Красный — цвет боевых ран и Третьего Рейха. Горькая, яркая смерть.

Когда бы Яэль не изучала эту карту, ее всегда поражали размеры победы Гитлера. Говорят, что когда фюрер впервые озвучил идею о завоевании всей Африки и Европы, его генералы рассмеялись в ответ:

— Невозможно, — лишь сказали они.

Но это слово не остановило такого человека, как Гитлер. Он посылал армии маршировать через всю Европу; беспощадные эсэсовцы, забыв о «цивилизованных» правилах войны, сметали на своем пути как солдат, так и мирных жителей.

Некоторые страны, например, Италия и Япония, присоединились к аннексионной яростной борьбе Гитлера в надежде завоевать собственные территории. Другие государства, слишком искалеченные предыдущей войной двадцатилетней давности, отказались сражаться. Их не пришлось долго уговаривать, и они подписали мирный договор с Аксисом. «Мир любой ценой» — такой кричащий заголовок увенчал первые полосы всех американских газет. СССР также подписала договор, ведь в землях державы не все было в порядке. Локальные восстания против сталинских этнических чисток и разногласия в правительстве ослабляли великую коммунистическую машину войны. Республика была далека от готовности к битве.

Великобритания была единственной сильной державой, которая не согласилась на условия Гитлера. Она также была первой поверженной им страной. Британские авианосцы не смогли остановить операцию «Морской лев». После того как Национальные социалисты водрузили свой флаг на руинах британского парламента, Гитлер выжидал, укрепляя силу в завоеванных государствах, однако все еще посматривая на восток.

Советский Союз ломался под собственными проблемами. Скептики восстали против Сталина, порицая его союз с Германией. Целые области поражали мятежи. К тому времени, когда фюрер наконец-то нарушил мирный договор в 1942-ом году, армия Сталина оказалась слишком слабой, чтобы противостоять нападению со всех фронтов. Национальные социалисты и Италия наступали с европейской части страны, а Япония захватила Сибирь.

Как только Гитлера уверили в победе над СССР, он снова обратил внимание на своих итальянских союзников (чьи новые территории включали в себя земли Европы и Африки). С помощью своих итальянских шпионов Гитлер убил лидера Италии, Муссолини, и обвинил во всем итальянских партизан. Затем он переместил свою армию в Италию для «стабилизации ситуации».

Армия оставалась там по сей день.

Красные земли Европы и Африки были названы немецким словом «Лебенсраум», означавшим среду обитания для арийцев. Население было сокращено до жителей среднего класса. Тех, кто сопротивлялся, отправляли в трудовые лагеря. Над евреями, румынами, славянами и всеми остальными народами, которых фюрер считал недочеловеками, была произведена облава. Их забрали в различные лагеря.

Красный был не единственным заметным цветом на карте Генрики. Две главные державы составляли Аксис: Третий Рейх и Япония, которая руководила «Великой сферой сопроцветания Восточной Азии». Фюрер и Император Хирохито раскромсали Азию, как рождественский пирог, прямо по седьмому меридиану. Генрика решила обозначить территорию императора угрожающе серым цветом.

На вершине карты, у далекого севера, никакого цвета не было. Лишь широкая белая линия земель, где всегда царила зима и где отголоски сталинской армии доживали свои дни. Слишком сломленные, слишком необеспеченные и слишком холодные для Аксиса.

Более десятка лет эти цвета оставались неизменными. Устраиваясь поудобнее, углубляясь, они становились лишь ярче. (Хотя, по словам главных умов сопротивления, амбиции Гитлера по отношению Национальных Социалистов и арийской расы составляли глобальный уровень. Ему не важны мирный договор с Америкой или сотрудничество с императором Хирохито. Интриги и политические предательства — вот главные умения Гитлера. К тому же, зачем еще сотням заложников в трудовых лагерях Рейха чеканить оружие и другие военные приспособления?)

Но осматривая карту, Яэль обращала внимание не на цвета или их отсутствие. Она не считала количество операций по всем главным городам Рейха: Германия, Лондон, Каир, Рим, Багдад, Париж.

Яэль смотрела на дорогу.

Тур Аксис.

Гонка берет свои истоки в Гитлерюгенде. Там стали тренировать мальчиков, желающих вступить в мотоциклетный батальон «Великая Германия». Увлечение стало настолько популярным, что переросло в соревнование. Когда война была выиграна, Йозеф Гобелс, министр пропаганды Рейха, решил транслировать гонку, чтобы показать всему народу завоеванные территории двух главных империй Аксиса, отметить победу и продвигать сотрудничество. Подростки со всего Гитлерюгенда и Великой японской молодежной партии соревновались друг с другом каждый год, гоняя мотоциклы от одной столицы к другой. Событие, привлекающее интерес жителей Аксиса чуть менее, чем на месяц.

Генрика отметила весь путь черной прерывающейся линией, огибающей три континента в форме буквы U. Яэль проследила за дорогой пальцем. Начиналось соревнование в Германии, затем простиралось вниз, туда, где раньше была Италия. Через море и пески Сахары, сквозь горы Среднего Востока и леса Индокитая, вверх в порт Шанхая через еще одно море, и наконец, в Токио. 20,780 километров, разделенные на девять частей, преодолеваемые двадцатью участниками. Каждый из них боролся за победу.

Этот путь ей предстояло пройти. Это соревнование ей предстояло выиграть.

Дверь кабинета открылась. На пороге стояла Генрика с широко открытыми глазами, в руках у нее как всегда была куча документов.

— Яэль? — женщина всегда приветствовала ее с немного вопросительной интонацией.

В арсенале Яэль было слишком много разных лиц, жаловалась Генрика, и за всеми уследить было сложно. (Честно говоря, все лица выглядели одинаково: овальной формы, светлые волосы, яркие глаза, длинный нос, ровные белоснежные зубы. Яэль часто сама путалась во всех своих личностях. Их было почти невозможно отличить друг от друга.)

Палец Яэль оторвался от метки «Токио». Она сбросила с себя лицо Мины, позволяя чертам фрейлин Джагер исчезнуть. В ее сознании всплыло новое лицо с такой же арийской внешностью, но немного утонченнее. Яэль составила его за считанные секунды. Процесс растягивания кожи, смещения костей и движения хрящей был всегда болезненным, но быстрым. Новые части тела, новая девушка.

Генрика наблюдала за трансформацией Яэль сквозь пряди ломких завитых дома волос. Вид у женщины был явно хмурый.

— Где ты была?

Ну, началось. Яэль чувствовала бурю негодования, поднимавшуюся в груди этой миниатюрной женщины. Она даже почти улыбнулась: Генрика все еще беспокоилась о ней, как о своем детеныше, даже спустя годы самостоятельного выживания и жесткой оперативной подготовки Влада.

— Ты должна была быть на месте четверть часа назад! Каспер ждал тебя на грузовике, а я чуть разум не потеряла от беспокойства! Я уже была готова сообщить Рейниджеру и выслать спасательный отряд! Он мог и вовсе отменить твое задание! От тебя столько зависит.

Эта тирада содержала в себе слишком много правды, и Яэль не посмела улыбнуться.

— Прости меня, Генрика, — она остановилась, пытаясь найти подходящие слова. — Мне правда жаль.

Злость Генрики тут же ослабла. Все, на что ей хватило сил, — это десять секунд нотаций. Яэль подумала о том, как долго не спала эта женщина. Мешки под глазами от бессонных ночей не были для нее чем-то необычным. Большую часть своего времени женщина проводила в офисе. Это место и эта неукротимая полячка были буквально мозгом сопротивления. Она собирала информацию, распространяла ее по многочисленным нервным окончаниям и приводила весь механизм в движение.

В последнее время с приближение тура Аксис у Генрики было особенно много дел. Она должна была убедиться, что мир был готов к тому, что его ожидало в случае успешного завершения миссии Яэль. Возрождение операции Валькирия.

Генрика переместилась к столу, распределяя документы по существующим папкам. В далеком углу, за огромным количеством бумаг и старой печатной машинкой, стоял телевизор, издавая высокие частоты. Черно-белые картинки испускали странный свет. Генрика остановилась на секунду, задержав взгляд на экране. Показывали старые записи прошлогоднего тура Аксис. Короткие видеоролики о мотоциклах, снятые с дороги, смешивались с запечатленным временем, за которое спортсмены проезжали ту или иную дистанцию. Но самой интересной частью тура были интервью, записанные по окончании каждого заезда. Вопросы и ответы людей, борющихся за победу. Там было множество немецких мальчиков, цитирующих автобиографию Гитлера. Не отставали от них и японцы, серьезные и полные гордости.

А еще там была Адель Вулф. Девушка, использовавшая документы своего брата-близнеца, чтобы вступить в мужское состязание. Девушка, состригшая свои волосы и соревнующаяся наравне со всеми. Единственная девушка когда-либо участвовавшая в туре Аксис. Победительница девятых игр.

Адель Вулф представляла собой классический пример арийской красавицы: бледная кожа, кукурузно-золотистого цвета волосы и по-скандинавски голубые глаза. Это лицо транслировалось Рейхсендером (единственным одобренным государством телеканалом) сразу же после ее победы и ошарашивающего признания о том, что она не Феликс Вулф, а его сестра. (Ее даже собирались дисквалифицировать из соревнований, но Фюрер заинтересовался блондинкой. По его словам, она являла собой прекрасный пример арийского величия и силы. Никто не смел спорить с ним.) Камеры следовали за ней повсюду: они запечатлели дюжины ее интервью, церемонию вручения на фоне горы Фуджи, традиционный Бал Победителя во дворце Императора в Токио.

Когда девушка скинула с себя форму мотоциклиста и облачилась в серебряное кимоно, она показалась всем довольно хрупкой. Тяжело было представить себе, как она, лесная фея, сошедшая прямо со страниц сказок братьев Гримм, обошла девятнадцать брутальных мужчин в таких жестоких условиях. Даже десять месяцев спустя соревнования, изучая записи с гонок, Яэль не была уверена, как Адель удалось выдержать такое напряжение.

И ей предстояло это выяснить.

Генрика отвернулась от экрана телевизора, переведя взгляд на новое лицо Яэль:

— Ты выглядишь в точности, как она.

Создание идеальной копии кого-либо требовало немалых усилий. Затрачивались дни на изучение другого человека, и даже тогда версия Яэль могла не совпадать с оригиналом. Всегда выявлялись какие-то детали, которые необходимо было исправить. Точный цвет глаз и волос. Родинка, не заметная в начале. Шрамы и знаки на теле.

Яэль свела образ Адель Вулф к идеалу за неделю. Она была высокой (175 сантиметров) с белоснежными волосами и тремя родинками на левой щеке. Невозможно красивые голубые глаза, похожие на глыбы ледника или тропическое мелководье. Скопировать внешность Адель Вулф было проще простого. А вот подражать ее жизни — задача посложнее.

Яэль изучала Адель Вулф почти год. Она дышала, спала, ела, жила в точности как Адель. Изучала девушку вблизи и издалека. Совершенствовала свою походку (как будто кто-то дергал ее за шелковые ниточки). Теребила концы волос, когда нервничала. Запоминала любой бесполезный факт из ее прошлого.

Яэль знала следующее: Адель Вулф родилась в семье механика и домохозяйки в окраинах Франкфурта, Германии, второго мая 1938-ого года. У нее было два брата: старший Мартин и близнец Феликс. Они обучили ее боксу и борьбе. Мать научила ее вязать (получалось это у Адель не очень хорошо), а отец привил любовь к мотоциклам. Она всей душой ненавидела свеклу и рыбу. Ее любимый цвет — желтый, но она всегда говорила, что красный, ведь он казался сильнее.

Адель Вулф больше всего на свете хотела быть кем-то.

Она начала состязаться под именем брата-близнеца с десяти лет. Сначала она приняла участие в одном-двух соревнованиях. Но победа приходила к ней одна за другой. Феликс Вулф был лучшим в своей возрастной категории, и его даже фотографировали для газеты «Этот Рейх». Адель соревновалась и побеждала, соревновалась и побеждала, и казалось, что ничто не сможет ее остановить.

До трагедии Мартина. Он разбился на мотоцикле. В этот день семья Вулф изменилась навсегда. В этот день родители Адель заставили своих детей забыть о соревнованиях навсегда. Они даже запретили им смотреть Норбюргринские состязания.

Но страх Адель умереть в дороге был не так силен, как страх остаться никем.

Проглоченная системой размножения фюрера, забытая мать кучи светловолосых детей. Приговоренная к нескончаемым годам распухших ног, дряблого тела и обвисшей груди.

Нет, не такой будет ее судьба. Поэтому через пять лет после кончины брата Адель собрала документы Феликса Вулфа, записалась в тур Аксис и победила.

Как по команде, на экране телевизора показался самый популярный видеоролик с участием Адель Вулф. Он был снят на Бале Победителей 1955-ого года, его посещали высшие чины Японии и Рейха. Адель поразила весь мир, объявив на финишной прямой, что она девушка, но случившееся на балу ошарашило всех еще больше.

Адольф Гитлер — человек, известный своей сдержанностью на подобных мероприятиях — пригласил Адель на танец. Фюрер, покидавший надежно спрятанную за железными дверями канцелярию всего два раза в год, позволил коже Адель прикоснуться к его телу во время пятиминутного транслируемого по всему миру вальса.

Это была одна из многих причин, почему Рейниджер — генерал Национальных Социалистов и тайный лидер сопротивления — вложил дело об Адель Вулф в руки Яэль. Гитлер приблизил к себе эту девушку достаточно близко, чтобы она смогла воткнуть ему нож в сердце. Если он позволил ей подойти к нему однажды, он сделает это снова.

И в этот раз оружие будет наготове.

Но чтобы попасть на Бал Победителей в Токио Яэль необходимо было победить в гонке. Чтобы победить, она должна была стать Адель Вулф. Чтобы стать Адель Вулф, она должна была занять место настоящей конкурсантки. Чтобы занять место Адель, она должна была похитить девушку и занять ее место до рассвета.

Яэль оглянулась. Офис казался ей слишком маленьким и тихим для всего, что здесь происходило.

— Где Рейниджер?

— Эрвин хотел проводить тебя, но у него оказались… другие обязанности, — так Генрика говорила, когда Рейниджер отлучался по делам Национальных Социалистов. Он много работал для сопротивления: внедрялся в партию для добывания секретных данных, вербовал офицеров, чье чувство страха и моральные ценности все еще остались незатронутыми после введения нового порядка, подготавливал людей к предстоящему событию. Но мысль о Рейниджере, сидящем на встрече с людьми, которые чуть ли не танцевали на костях ее народа, всегда заставляла внутренности Генрики сжаться.

— Он просил передать тебе это, — Генрика пододвинула Яэль клочок бумаги. Это был зашифрованный список адресов и телефонов. Девять контактов, соответствующих девяти городам, в которых ей придется остановиться.

Прага. Рим. Каир. Багдад. Нью-Дели. Дакка. Ханой. Шанхай.

Токио.

— Если тебе что-нибудь понадобится, по этим телефонам должны помочь. Просто удостоверься, что другого выхода нет, прежде чем обращаться к ним.

Яэль свернула бумагу и убрала в карман:

— Что-нибудь еще?

Верхняя губа женщины дрогнула. Даже ее пальцы тряслись, когда она поправляла волосы.

— Я буду следить за тобой, — Генрика кивнула в сторону экрана. Ее глаза намокли от слез, даже в голосе слышалась тяжесть всех проведенных вместе лет. Она вспомнила все: как они вместе готовили, читали, шпионили. Все эти годы Яэль почти чувствовала себя настоящим подростком.

— Сделай то, что давно пора сделать, и возвращайся, — то, как Генрика произнесла эти слова, заставили Яэль задуматься о всех оперативниках, которые не вернулись с миссий. Булавки, снятые с карты. Они остались лишь отверстиями на карте.

Яэль обняла Генрику, закапываясь поглубже в ее рубашку. Тонкая ткань содержала в себе странную квинтесенцию запахов: масло и мука, старые бумаги и чернила. Руки Генрики были сильнее, чем могло показаться с первого взгляда, и они обхватили Яэль так сильно, что ребра девушки оказались в серьезной опасности. Яэль простояла так еще несколько секунд. Затем глубоко вздохнула — библиотеки, пекарни, дом — и отстранилась

Ни одна из них не сказала «Прощай». Это было слишком тяжело. Это слово обрывало все.

Яэль прошагала к двери и в последний раз взглянула на стену с картой. Туда, где континенты окрашивались в красные и серые цвета.

Такую карту она видит в последний раз в своей жизни.

Потому что завтра — начало конца. Она собиралась состязаться в Аксисе. Гнать без остановки из Германии в Токио. Она собиралась победить и завоевать приглашение на Бал. Она собиралась убить фюрера и ознаменовать падение Третьего Рейха.

Она собиралась пересечь весь мир и полностью изменить его.

Или умереть, пытаясь.

ГЛАВА 4 (СЕЙЧАС)

9 МАРТА

ГЕРМАНИЯ, ТРЕТИЙ РЕЙХ

Адель Вулф жила одна на окраине Германии. Она приобрела замечательную квартиру на последнем этаже высокого здания с прекрасным видом на огни большого города. Адель купила и оплатила ее год назад на деньги, полученные за победу в туре Аксис.

Лишь один из сотни фактов из дела об Адель. Хоть Яэль ориентировалась в квартире не хуже хозяйки благодаря наблюдениям и изучениям плана квартиры, она никогда не была внутри.

Сегодня ей предстояло сделать это впервые.

Яэль свернулась в кузове блестящего прачечного грузовика (конечно, сопротивление никогда не использовало его в целях стирки, лишь для наблюдений и безопасных вылазок), поглядывая на вход в здание. Вокруг было тихо, учитывая, что комендантский час почти наступил. За последние пять минут она увидела лишь одного старого мужчину, выгуливающего своего бульдога. Человек с нетерпением ждал, когда собака справит свою нужду, ошиваясь под оранжевым светом лампы. Наконец, он ушел, и путь был свободен: вокруг не виднелось ни людей, ни машин Гестапо. Высоко-высоко наверху светились окна квартиры Адель Вулф.

— Готова? — Каспер, водитель и коллега-оперативник, посмотрел на нее, приподняв кожаное покрывало.

Из горла Яэль вырвался небольшой смешок. Готова ли она? Ее готовность закалялась годами. Что-то, начавшееся в лагере смерти как обычное выживание, превратилось в намного более фатальное. Тренировки Влада сделали из нее сильного рукопашного бойца. Попадала в яблочко из любого стрелявшего оружия. Книги Генрики научили ее кучке языков и дали огромное количество информации. В лагере она выучила русский вдобавок к родному немецкому. Японский, итальянский и английский вместе с азами арабского она освоила чуть позже. Яэль изучила все, что только могла о мотоциклах марки Зундапп КС 601. Она знала все, что только можно было, о других квалифицированных гонщиках, запоминала их биографии и тактику. Соединить это все в одно такое простое и короткое слово, как «Готова»… ну, как минимум, забавно.

Отсюда и смешок.

— Более чем, — сказала она Касперу. — Я дам сигнал из окна, когда цель будет захвачена. Будь наготове, чтобы помочь водрузить ее в кузов.

Каспер кивнул:

— Не тяни резину. Вечерний звон уже через час. Хочу доставить победительницу Вулф к Генрике чуть раньше.

Яэль вновь преобразилась в Мину Джагер. Последний раз оглядев улицу (все еще пустая, как и раньше), она выскользнула из грузовика в холод ночи и вступила в мраморное фойе здания. В дальнем углу виднелся блестящий лифт с решеткой формы буквы икс. Наверх так было добраться легче всего. Слишком много иксов пересекало ее лицо. Пресекало ее лицо.

Больше такого не случится.

Она решила подняться по лестнице.

Яэль не мешкала, достигнув входа в квартиру Адель. Ее сердце билось в такт стуку в дверь: тук-тук, тук-тук…

…

Ответа не последовало. Лишь тяжелая тишина квартиры просачивалась через щель в холл, акцентируя внимание на ее сердцебиении.

Адель Вулф не было дома.

Пальцы Яэль взвились к волосам Мины, освобождая их от двух удерживающих шпилек. Вскрыть замок не составило никакого труда, и через минуту девушка была внутри.

Ее виду предстал такой бардак, что офис Генрики казался после такого стерильным операционным столом. Яэль сама была явно не чистюлей (Владу понадобилось три месяца, чтобы приучить ее не оставлять грязную посуду в раковине на ферме), но состояние комнаты Адель заставило ее сморщиться. Одежда висела повсюду. Перекинута через кресло. Смята у плинтусов. Стены были покрыты искусством, одобренным Рейхом, а также фотографиями Адель на Балу Победителей. Одета в кимоно, позирует между фюрером и императором. Гиганты Востока и Запада, улыбающиеся в камеру.

По коже Яэль прошлась дрожь, пробирающая до костей. Она не могла долго смотреть на их лица, поэтому перевела глаза на другие фотографии: те были в рамках, помещенные между недопитыми кружками черного кофе.

Самая большая фотография уместилась возле проигрывателя. Она запечатлела более молодую Адель: мрачное лицо, скрещенные руки. Волосы являлись самой яркой вещью на фотографии, заплетенные в крупные косы. Ее братья держали каждый по косе. На их лицах выразилось озорство. Феликс и Мартин были красавцами (Яэль и раньше признавала этот факт, увидев их в деле об Адель), хотя на этом фото они выглядели обычными подростками.

Дрожь. На этот раз не на коже, а в сердце. Яэль смотрела на лица братьев Адель. Ее семья. Она подумала о волках у себя на руке. Одинокая и навсегда утерянная стая.

Яэль повернулась ко всему этому спиной и закрыла дверь. Судя по виду комнаты, Адель все еще собирала вещи для гонки. На включенной газовой плите был оставлен чайник. (Может, она вышла встретить кого-то? Наверняка она использовала лифт.) Она скоро вернется, иначе квартира будет спалена дотла.

Как только чайник засвистел, входная дверь открылась. Яэль спряталась в шкафу за зимними пальто.

— Дерьмо! — первое слово, вырвавшееся из уст Адель Вулф. Яэль следила за ней через щель между дверцами шкафа. Хозяйка квартиры бегала туда-сюда по своему владению. Она выключила плиту, бормоча все больше и больше проклятий. Из ее горла вырвался крик, когда она попыталась схватить горячий чайник голой рукой.

Девушка была чем-то отвлечена и очень возмущена, размахивая обожженными пальцами в воздухе. Ее проклятия переходили от слова «дерьмо» к слову «черт» и еще более интересным показателям словарного запаса.

Идеальный момент для нападения.

Кожа и сердце теперь дрожали в такт друг другу. Ее пальцы схватились за оружие в кармане. Она начала тихо выходить из своего укрытия.

— Вижу, некоторые вещи никогда не меняются, — голос — глубокий и мужской — произнес эти слова лишь в метре от нее, заставляя внутренности Яэль покрыться холодом. Пальцами, свободными от оружия, она ухватилась за деревянную дверь не в силах пошевелиться.

Что-то не так. На протяжении долгих месяцев Яэль наблюдала за квартирой победительницы. За тем, как девушка входит и выходит. Иногда Адель несла в руках несколько коричневых пакетов с продуктами, в другой раз на ней было все снаряжение мотоциклиста. Она всегда была одна.

Но не сегодня.

Яэль сжала зубы и вновь спряталась за зимней одеждой. И как раз во время: тайный посетитель прошел мимо шкафа. Он стоял спиной, но Яэль заметила, что он высокий, стройный, сильный: мышцы были видны даже под его объемной курткой. Стойка у него была бойцовская: ноги врозь. Даже если она застанет его врасплох, вряд ли ей удастся одержать верх, тем более Адель придет ему на помощь.

Не без шума. Не без крови.

К тому же, если этот странный тип пропадет, а в последний раз его видели в компании Адель Вулф, это нагонит на нее подозрения. Миссия не могла себе такого позволить.

— Черт побери, больно! — прошипела Адель, подувая на обожженные пальцы.

— Я так и понял, — сказал парень, направляясь к холодильнику и доставая оттуда немного льда, — что Германия сотворила чудеса с твоим словарным запасом.

Проклятия Адель отступили, и она с опаской приняла от него лед, как будто ожидала нападения в любой момент.

— Мы оба знаем, что ты пришел не критиковать мои манеры.

Человек ничего не ответил. Его плечи напряглись, как будто это он ожидал от нее нападения.

— Выкладывай, — вздохнула Адель.

— Ты не можешь завтра участвовать в гонках, — сказал парень.

Взгляд Адель в данный момент, возможно, смог бы легко убить стоящего рядом. Она скрестила руки на груди и сдвинула челюсть набок. Раненные пальцы сжались в кулак под пакетиком льда.

— Почему?

— Я могу назвать тебе около тысячи причин: саботаж от мотоциклистов, отсутствие воды, дорожная сыпь, переход через вышедшие из берегов реки… Лука Лоу.

Челюсти девушки сжались еще сильнее, а лед в ее руках начал таять, стекая по кулаку, как слезы.

— И для чего? — продолжал парень горячим, как чайник, голосом. — Ради еще одного Железного Креста? Ради денег? Ради новых интервью для Рейхссендера?

— Я отправила большую часть выигранных денег в Франкфурт. Ты знаешь это.

— Нам не нужны твои деньги, Эд. Нам нужна ты. Пожалуйста. Пора вернуться домой.

Домой. Это был не просто парень. Яэль поняла — это брат Адель. Ее брат-близнец. Конечно же. Его волосы были такие же шелковистые и светлые, как и у девушки со льдом в руках. Были и другие сходства: осанка, одинаковое сжатие кулака.

Адель покачала головой. Ее руки снова скрестились на груди.

— Нам почти по восемнадцать, Феликс. Худшее, что может с тобой произойти — тебя призовут работать механиком в одно из поселений Лебенсраума. А я выйду замуж и поселюсь в Лебенсборне, — кулак девушки сжался еще сильнее, когда она начала говорить о программах по размножению. Лед, который она держала в руках, соскользнул и упал вниз. — Эта гонка — мой последний шанс избежать такой судьбы. Доказать, что я могу служить Рейху не хуже любого мужчины.

— Я думал, ты уже доказала это в прошлом году, — сказал Феликс.

Губа Адель Вулф дрогнула.

— Одной победы недостаточно. Я не хочу быть такой же сильной, как мужчины. Я должна быть лучше. Ни один гонщик еще не выигрывал два Железных Креста.

Яэль знала, что не Адель первая пыталась достичь двойного успеха. Двойной Крест был неуловим, и обе империи пускали по нему слюнки.

По прошествии многих лет тур Аксис, официально праздновавший альянс двух держав, превратился, как говорил Рейниджер, в конкурс ссания. Партнерство Третьего Рейха и Великой Империи было довольно незначительно, и с каждым годом оно все больше слабло. Конечно, до войны еще было очень далеко, но с помощью тура они по-своему боролись друг с другом.

Победа участника из Рейха в одном туре приносила ему и деньги, и славу, и возможность выбрать собственное будущее. Победа в двух турах сразу делала фюрера вашим должником. Общеизвестный мир у ваших ног.

— Лука Лоу и Тсуда Катсуо будут бороться за ту же привилегию, — напомнил брат Адель. — Это их последний тур. Они ни перед чем не отступятся в надежде на победу. И с тобой они расправятся в первую очередь.

Адель ничего не ответила. Ее губы были сжаты так сильно, что полностью слились с кожей лица.

— Как ты можешь так поступить с папой и мамой? После того, что случилось с Мартином…

Мартин. Другой брат. Тот самый, сломавший шею на гонке в Норбюргринге в двенадцатый день рождения близнецов. Они должны были отправится после гонки домой праздновать и есть торт, вместо этого им пришлось ехать в морг.

Все эти воспоминания пронеслись в голове Адель со скоростью пули.

— Это не одно и то же.

Пальцы Феликса от ярости переплелись у него за спиной.

— Ты права, — сказал он. — То, на что идешь ты, гораздо опасней.

По бедру Яэль прошлась судорога. Осторожно, пытаясь не наделать шуму, она выпрямила ногу и подумала о Каспере в грузовике, наблюдающего за окном. В ожидании ее сигнала.

— Да, другие гонщики вставляют противникам палки в колеса, но и я не промах, — сказала Адель. — Я знаю, на что иду. К тому же, сам фюрер благословил меня на гонку. Он даже прислал мне телеграмму, в которой говорится, что он будет за меня болеть.

Голова Феликса медленно повернулась, и Яэль увидела парня в профиль. У него были сообразительные и уплотненные черты лица, прямо как у сестры. Точно как у сестры. Не считая его более сильных челюстей, трех родинок Адель и небольшой разницы в росте, они были идентичны друг другу.

— Я всегда стоял в стороне. Я всегда хранил твою тайну, всегда позволял соревноваться под моим именем, — напомнил ей Феликс. — Ты же знаешь, я бы не просил просто так. Прислушайся ко мне, Эд. Пожалуйста.

Адель Вулф замолчала на такой долгий промежуток времени, что Яэль начала опасаться, не собирается ли девушка согласиться с братом. (Что тогда? Вырваться из шкафа и сказать «БУ!»? Похитить обоих?)

Но Адель все же заговорила. Она произносила слова медленно и четко:

— Я буду участвовать под собственным именем.

Кулак Феликса сжался сильнее, большой палец давил на суставы других пальцев, заставляя их издавать неприятный звук. Пять раз щелкнула правая рука, пять раз левая. Звук заставил Адель нахмуриться.

— Езжай обратно во Франкфурт, Феликс.

— Без тебя я не уеду.

Упрямство, казалось, текло у Вулфов в крови. Яэль неплохо впишется в семью. Адель снова покачала головой:

— Я буду участвовать, и ты меня не остановишь.

Будь близнецы двумя быками, они схватились бы в битве, переплетая собственные рога. Но они просто стояли, а между ними шла невидимая борьба взглядами и желаниями. Битва была тихой, она вся сосредоточилась у них в глазах.

Победительница сдалась. Адель Вулф прочистила горло и заговорила:

— Вечерний звон совсем скоро. Тебе пора.

Рука Феликса потянулась к карману куртки и вытянула оттуда карманные часы. Это была дешевая потрепанная безделушка, издающая небольшой звук при открытии. Все верно, скоро вечерний звон. Он нарушил свою стойку бойца и направился к двери. Адель последовала за ним. Оба скрылись из вида Яэль.

Дверь открылась, затем она услышала хлопок от ее закрытия. Если близнецы и попрощались друг с другом, они это сделали без слов.

Квартира погрузилась в тишину.

Наконец, шаги Адель раздались в комнате. Девушка включила телевизор. Знакомые звуки Рейхссендера наполнили гостиную.

— А теперь присоединимся к нашему любимому и уважаемому фюреру накануне тура Аксис для специального «Разговора в Канцелярии», — проговорил мужской голос.

Казалось, что по руке Яэль маршируют вовсю муравьи. Генрика любила свой телевизор. Он оставался включенным часами, освещая ее офис по вечерам, пропагандируя новости со всех территорий Аксиса и показывая телевизионные шоу об идеальных арийский семьях. Но даже Генрика не могла выдержать «Разговор в Канцелярии».

Фюрер был известен своими речами. Его голос превращал слова в живые, дышащие существа, пробирающиеся под кожу миллионов людей. Эти слова зажигали огонь даже в самых потухших умах. Много лет назад, еще до Великой Победы, до войны, он произносил речи повсюду. В пабах, театрах, на сценах. Он позволил словам окатить всю нацию.

Он больше не появлялся на публике. У него не было подобной нужды, ведь провода и микрофоны могли передавать его голос из комфортной Канцелярии. Его пытались убить сорок пять раз, и фюрер редко выходил из укрытия.

Всего два раза в год. За день до начала тура Аксис.

И по его окончании.

— Десять. Это, мои дорогие соотечественники, количество лет, в течение которых мы живем в полном спокойствии и справедливости. В мире искренности и чистоты. Арийская раса восстала и заняла место, приготовленное ей самим Богом. Мы укротили дикарей Востока и Африки и пресекли непристойность других наций с нашего континента.

Слова исходили из уст монстра. Старый, но все еще злой, отравляющий массы. Как красное крепкое вино. От этих слов Яэль почувствовала жар и готовность.

Настало время. Сейчас или никогда.

Яэль достала свой П38 из куртки, зарядила оружие и вышла из шкафа.

Адель стояла напротив телевизора, смотря на мужчину за экраном: серебристые усы подергивались, в то время как он извергал из себя слова, больше и больше отравляющих слов.

— Благодаря туру Аксис мы помним о Великой Победе. Мы наблюдаем за ездой наших награжденных молодых участников. Мы видим, как они пересекают земли, которые МЫ завоевали и очистили от зла и порока. Мы наблюдаем наш собственный прогресс.

Прогресс. Яэль подняла руку. Она проглотила злость. Глубоко, глубоко к костям она ее отогнала. Там ей предстояло остаться на некоторое время.

Адель так и не повернулась. Голос Гитлера был слишком громким и захватывающим, чтобы она заметила угрозу. Яэль кралась ближе и ближе.

Ее предала плохо прикрепленная часть паркета. Она издала скрежет, когда Яэль наступила на нее. Адель Вулф повернулась и столкнулась с девушкой лицом к лицу.

Хоть она и выглядела в точности, как Мина, Яэль казалось, что она смотрится в зеркало. Все было настолько знакомым. Платиновые волосы, длины которых едва хватало для хвоста. Брови настолько бледные, почти прозрачные, нависали над голубыми глазами. Телосложение, которое могло принадлежать лишь королеве Викингов.

Они смотрели друг на друга на протяжении секунды. Между ними оружие.

— Сядь на диван, — приказала Яэль, размахивая пистолетом. Одна рука находилась в кармане, сжимая транквилизирующие таблетки. — Давай!

В глазах Адель не было страха, лишь настороженность. Они не спускали взгляда с Яэль, в то время как победительница обошла журнальный столик, переступила через одежду и встала перед диваном. Она не садилась на него. Ее стойка была такой же, как у брата. Широкая, готовая для боя.

— Я не хочу причинять тебе вред, — хоть эти слова были правдой, Яэль пожалела о них сразу же, как только произнесла. Они показали ее слабой, бесконтрольной.

Она не могла быть такой. Отказывалась.

— Сядь! — снова приказала Яэль.

Движения девушки были быстры, как молния. Она схватила полупустую кружку с кофе и бросила Яэль в лицо, убегая.

Жидкость была холодной, безвредной. Но не кружка. Она попала прямо в челюсть Яэль, выведя ее из строя на несколько секунд. В этот момент пятьдесят девять килограмм ярости бросились ей на грудь.

Пистолет упал на пол. Адель кинулась к нему голодными руками. Яэль ударила ее ногами. Они действовали без ее приказов, самостоятельно, управляемые часами тренировок Влада. Болезненные, кровавые года, все направленные на этот один удар ноги по руке Адель.

Но победительница была не проста. Локоть Адель попал прямо по ребрам Яэль. Боль пробралась под кожу. Яэль не закричала. Она собрала всю боль, сосредоточила ее в энергию и ответила.

Тело Адель растянулось на турецком ковре, пальцы все еще тянулись к П38. Яэль схватила ее за руку и впила когти Мины глубоко в запястье Адель, пока не почувствовала под ногтями кровь. Другой рукой она схватила пистолет, направляя его прямо в лоб победительницы Вулф.

Все вокруг замерло. Тишина нарушалась лишь их свистящим дыханием и голосом фюрера:

— Наши гонщики чисты. Наши гонщики сильны. Они наше будущее поколение, они несут свет во все еще темные уголки этого мира.

Адель не умоляла. Ее глаза были холодными. Она смотрела сквозь оружие прямо на Яэль.

— Кто ты?

Не Чего ты хочешь? или Что ты здесь делаешь?

Кто ты? Кто? Кто?

Кто?

Почему из всех вопросов она задала именно этот? Яэль крепко сжала пистолет и спустила курок быстрым и резким движением, прямо по направлению черепа победительницы Вулф.

ГЛАВА 5 (СЕЙЧАС)

9 МАРТА, 1956

ГЕРМАНИЯ, ТРЕТИЙ РЕЙХ

Ночное небо Германии было не особо глубоким. Не таким красивым, как в горах. Там, высоко, почти под самым небосводом, можно было часами смотреть вверх сквозь ледяной воздух, и казалось, будто падаешь. Падаешь в нескончаемый поток черноты и звезд.

Этой ночью черноты не было. Яэль стояла у окна Адель Вулф и заметила лишь смесь оранжевого и серого: собирался дождь, возможно, со снегом. Цвета шторма. Отражение Адель повисло напротив нее. Победительница уставилась на Яэль с тем же выражением уверенности в глазах.

Кто ты?

Лишь однажды Генрика осмелилась спросить у Яэль, как она выглядит на самом деле. До игл доктора Гайера. До жжения, хлорки и сдвигов кожи. До множества чужих женских лиц. («Спорим у тебя были самые красивые темные волосы на свете», — говорила она. «Мне кажется, ты похожа на кудрявую девушку. С длинными, восхитительными кудрями») Тогда Яэль открыла рот, чтобы ответить, но поняла, что не помнит.

Она не помнит. Она не помнит.

Каким нужно быть человеком, чтобы забыть собственное лицо?

(«Все в порядке» — говорила Генрика. Главное то, что у тебя внутри)

Но что было у нее внутри? Внушительный коктейль различных химикатов. Что-то, чему она не особо доверяла. (Разве способны были эти иглы привнести в нее хорошее?) Цепные реакции тела Яэль, которые она всеми силами пыталась изучить, усвоить, понять. Но ни одна из книг Генрики по биологии или органической химии не объясняла ее перевоплощений.

Что бы ни таилось внутри Яэль, это было чем-то совершенно новым. Революционным.

Небо осветилось, облака извергли из себя яркую молнию. Вспышка стерла лицо Адель. Стерла ее. Все, что видела Яэль — шторм, проносившийся над квартирами Германии, а еще очертания Волкшелла, огромного здания, возведенного Гитлером в честь Великой Победы Аксиса. (Его купол, красовавшийся на высоте в 290 метров, был единственным заметным очертанием при виде на горизонт Германии.) Яэль задумалась, продлится ли плохая погода до завтра. Начнется ли тур Аксис репортажами от промокших журналистов.

Капли мокрого снега бились о стекло. Как будто отвечая.

Яэль задвинула шторы и повернулась к кровати. Она неплохо прибралась. Каспер довольно быстро разобрался с победительницей Вулф, засунув ее неподвижное тело в кузов грузовика и отправившись обратно в штаб-квартиру к Генрике, где Адель будет находиться до конца тура Аксис.

От следов крови избавиться было сложнее. Когда настоящую Адель увезли из квартиры и Яэль осталась одна, девушка осознала, как много красных кровяных клеток пролилось на мебель и пол.

Их можно было легко заметить с входной двери. С помощью полотенец, различных чистящих средств и щетки она управилась с этой проблемой лишь за час.

Теперь все было готово. Она превратилась в Адель: выглядела и разговаривала, как Адель, спала в кровати Адель. Яэль присела на матрас, закатила левый рукав и осмотрела новую татуировку. Волк Влада все еще был красноватым и немного выпуклым. Слишком чувствителен для прикосновений.

За другими она проследила пальцем, произнося их имена в тишине:

— Бабушка, Мама, Мириам…

Их поглотил пепел.

— Аарон-Клаус, Влад, — проглотила Яэль. Пять волков. Четыре воспоминания и одно напоминание.

Ее потери насчитывали гораздо больше…, но четыре плюс один — их она могла запомнить, в таком числе. С этим числом она могла справиться, не позволяла ему разорвать ее на маленькие кусочки, как клешнями. Иногда (обычно) горю нечем было кормиться. Яэль была пустым телом. Вешалкой, на которой красовалась симпатичная кожа.

Кто ты? (Внутри?)

Чтобы ответить на этот вопрос, Яэль нужно было бороться. Ее отражение и вовсе не было отражением. Оно было разбитым зеркалом. Иногда ей приходилось складывать и соединять недостающие или утерянные частицы, снова и снова. Воспоминание за воспоминанием. Потеря за потерей. Волк за волком.

Притворяться было легко (даже слишком легко). Заполнить пустоту внутри себя другими жизнями. Бернис Вогт. Мина Джагер. Адель Вулф. Им никогда не приходилось сталкиваться с тем дымом или смотреть, как шприц проникает под кожу. Им никогда не приходилось смотреть в глаза Ангелу Смерти. Снова и снова и снова.

Потеряться было слишком легко.

Поэтому каждый вечер, прежде чем уснуть, она закатывала рукав, прослеживала путь волков и произносила их имена. Потому что где-то там, в этих фрагментах погибших душ и утерянных воспоминаний, была Яэль.

Не химикаты, а сама эссенция. Настоящая Яэль.

Она уже потеряла свое лицо. Она не могла позволить остальной части себя (какой бы темной и сломанной она ни была) ускользнуть. Поэтому она называла имена. Ей было больно, она чувствовала ярость.

Она помнила.

ТОГДА

ПЕРВЫЙ ВОЛК: БАБУШКА

ОСЕНЬ 1944

Бабушка была самым возрастным другом Яэль. Она была старее, чем большинство женщин, спавших в казарме номер 7. Ее волосы отливали серебром, а глубокие морщины спускались вниз к уголкам глаз. (Она называла их вороньими лапками своим тяжелым отрезающим языком.)

По словам матери Яэль, она была чудом. Только из-за морщин ее могли определить, как слишком слабую. Но они позволили ей пройти через ворота. Они позволили ей жить.

Она была старой, но сильной. Каждое холодное утро Бабушка поднималась вместе со всеми еще до рассвета. Она надевала деревянные башмаки, строилась в утреннюю шеренгу, где стояла под ярким светом и звездами на протяжении часов. Затем она следовала за остальными в распределяющий зал. Здесь ее пальцы перебирали многие вещи: золотые кольца, запачканные сажей платья, ботинки, от которых не появлялись волдыри. Все это принадлежало погибшим (или приговоренным к смерти). Вещи громоздились огромными кучами и перебирались женщинами из казармы номер 7, а затем разбирались жадными руками эссесовцев.

После долгого дня, утомительного пути назад (под еще большим количеством света от фонарей и луны) и супа из жухлых овощей и испорченного мяса, Бабушка садилась в углу своей койки. Ее карие глаза всегда были иссушены и застеклены, но она всегда находила в себе силы для улыбки, когда замечала украдкой поглядывающую на нее Яэль. Каждый из ее зубов был разного цвета. Они соединили в себе серость теней и черноту ночи. Некоторые из них были желтовато-белыми. Они напоминали Яэль старые клавиши рояля.

— Волчица, — шептала она прозвище Яэль на русском. Упрямое, свирепое животное для упрямой, свирепой девочки. — У меня для тебя кое-что есть. Иди сюда.

Яэль пробиралась мимо сожителей по койке (ими были ее мать, девочка постарше Мириам и еще три женщины, которые никогда с ней не разговаривали). Солома из матраса впилась ей в кожу, когда девочка спустилась на пол.

Койка Бабушки была такой же многолюдной. Яэль перебралась через толчею костлявых, покрытых татуировками конечностей и ощетинившихся голов. Рядом с бедром Бабушки был маленький свободный кусочек матраса. Достаточный для маленькой девочки.

Женщина улыбнулась и просунула руку в тонкую ткань платья. По волшебству или же по чуду, рука возвращалась, наполненная куском хлеба. Он крошился, был таким твердым, что уголки корки впивались в десна Яэль, но это был хлеб. Он заставлял ее забыть о разъедающем внутренности яде.

— Кушай, — приказала Бабушка.

Яэль виновато кинула взгляд на спящих мать и Мириам. Она все равно запихнула еду в рот, закидывая в свое худое тело несколько грамм еды.

— Ты сегодня виделась с доктором?

Рот Яэль был полон еды. Она покачала головой.

Женщина заворчала:

— Ты удачлива, Волчица. Большинство детей не возвращаются из его кабинета.

Острый кусок корочки застрял в горле Яэль. Она подумала об инструментах на серебряном подносе доктора Гайера. Не об иглах, а о более жестоких. Скальпели и широкие ножи — их он никогда не применял к ней.

Он другой ангел.

— Он, наверно, думает, что ты особенная, — продолжала Бабушка. — Он бережет тебя. Передает тебя дальше.

— Я ненавижу его, — Яэль проглотила последний кусок. Последний раз ей ввели инъекцию один день назад, но ее рука все еще горела, как обожженная. Столько боли в таком маленьком теле. Она собрала ее всю и выпалила: — Хоть бы его поглотил дым.

Бабушка не говорила ей замолчать, как мама. Вместо этого ее взгляд выразил грусть и понимание. Она и сама страдала от таких же монстров.

— Я для тебя кое-что сделала, — солома под Бабушкой зашелестела, когда та засунула руку внутрь матраса. Огрубевшие от мозолей ладони женщины достали что-то, похожее на деформированное яйцо. Через его центр проходила грубая линия.

— Это матрешка, — женщина вложила ее в руку Яэль. Посмотрев поближе, девочка увидела, что этот ком имел форму куклы. С мельчайшими бесцветными глазами. С очертаниями улыбки.

— Открой ее.

Яэль послушалась. Дерево сдвинулось, как ореховая скорлупа. Что-то выпало. Еще одна кукла. Еще меньше. Ее центр тоже пересекала линия.

Еще одна кукла. И еще. Каждая все меньше и меньше. Каждая с разным лицом. Улыбка в виде половины луны или кривая ухмылка. Глаза как прищуренные, так и широко раскрытые. Когда Яэль дошла до конца, вокруг нее собралось огромное количество разных деталей. Верхние и нижние части кукол громоздились в виде чашек на ее голых ножках.

Пальцы Яэль сомкнулись на последней матрешке размером с горошинку. Она удивилась, откуда Бабушка раздобыла в таком месте дерево. А тем более инструмент для гравировки на нем.

Волшебство или же чудо? Что бы это ни было, Бабушка была всегда полна сюрпризов.

— Мой муж был резальщиком по дереву. До всего этого, — объяснила женщина. — Он мастерил куклы для наших детей. Они так любили матрешек. Они ведь такие яркие и счастливые. Цветастые, самых разных цветов. Красные, как рубины, зеленые, как трава, голубые, такие насыщенные, как будто смотришь в небо. Желтые, как масло. Или как солнце.

Яэль знала красный. Красный был цветом мокрых следов на полу доктора Гайера. Цветом нарукавников смотрителей.

Другие цвета Яэль было тяжело представить. Внутри огороженного колючей проволокой лагеря не было травы. Иногда сорная трава пробивалась через трещины в стенах общей спальни. Но их обычно покрывал пепел, и они быстро погибали. А голубой — такого цвета доктор хотел сделать ее глаза. По этой причине он вводил в нее инъекцию за инъекцией.

Яэль полагала, что раньше, когда она была еще совсем ребенком, до серости лагеря, поезда и гетто, она видела все эти цвета. Но эти воспоминания напоминали фотографии: они были редкими, неточными, блеклыми.

Цвета у нее отняли. Высосали.

Бабушка взяла маленькую горошинку из руки Яэль и начала заново собирать куклу. Они поглощали друг друга, издавая щелчок каждый раз. Яэль смотрела с широко раскрытыми глазами, как частички собираются в единое целое.

— Ну вот, — сказала Бабушка после окончательного щелчка. — Маленькая кукла остается в безопасности.

— Это мне? На сохранение?

Женщина кивнула.

— Почему мне? — Яэль еще раз кинула взгляд на Мириам, та все еще спала. Она прижала матрешку к груди, задерживая дыхание над ценным подарком. Она знала, что должна поделиться, но сердце ее стискивала боль.

— Доктор прав. Ты особенная, Волчица, — она произнесла это знающим голосом. — Ты сможешь что-то изменить.

Яэль зажала куклу еще сильнее и удивилась такому уверенному и твердому тону женщины. Чудесные слова, полные какого-то волшебства. Яэль знала, что она другая. Инъекции доктора Гайера уже изменили ее. Запятнанная и шелушившаяся кожа растягивалась, обхватывая ее тоненькие кости. Короткие волосы не могли определиться с цветом: некоторые волоски были светлые, другие темные. Даже глаза Яэль изменились: один был ярче другого, чуть ли не сиял. Он ушел далеко от темно-карих ее матери.

Она другая, да. Но особенная?

— А теперь бегом в постель, — недовольно сказала бабушка и указала рукой на кучку сожителей по койке. — Завтрашний день нас не простит.

На следующий день Яэль вспомнила эти слова, эти последние, угрожающие слова, когда смотрела, как другие построились в шеренгу и покинули казарму через проход в общей спальне. Они маршировали, как обычно: вытянутые, как струны, деревянные башмаки стучали по гравию и льду.

Завтрашний день нас не простит.

Яэль и глазом не моргнула, когда увидела пожилую женщину, рухнувшуюся в грязь, снег и обувь. Она смотрела обоими, широко раскрытыми глазами, темным и светлым, как Бабушка упала. Это было странное падение, больше похожее на добровольное преклонение.

Она больше не встала. Даже когда смотритель кричал и бил ее ногами. Другие женщины продолжали работать, не смея даже посмотреть в сторону. Яэль почувствовала, как что-то скручивается у нее в груди, как будто она все еще прижимает к себе матрешку.

Когда смотритель перестал бить женщину, он поднял взгляд наверх. Встретился со странным выражением лица девочки. Его глаза были светло-серыми, как зимний горизонт. Он был похож на мертвеца. Так твердо он стоял на ногах.

Смотритель устало потащился к двери казармы, рука уместилась на дробовике:

— Почему ты не с остальными? — крикнул он.

Во рту у Яэль слишком пересохло, чтобы та смогла объяснить, как доктор Гайер приказал ей не работать в распределяющем холле, потому что лишний стресс мешал действию его химикатов.

Она не могла говорить, но ее инстинкты могли. Они кричали внутри нее, железным, громким голосом, как и всегда, когда к ней приближалась опасность.

— ИКС ОЗНАЧАЕТ ВЫЖИВШИЙ ПОКАЖИ ЕМУ ПОКАЖИ

—

Яэль показала ему руку.

— 121358ΔX? — громко прочитал он номер. — Зверушка Гайера. Должен был понять по твоему виду.

Смотритель плюнул в снег.

— НЕ ДВИГАЙСЯ ОН МОЖЕТ НАПАСТЬ—

Яэль стояла спиной к двери и готовилась к предстоящему. Она смотрела на закручивающийся в небе дым, закрывающий солнце.

Но смотритель не ударил ее. Он не схватил ее за шиворот и не потащил к этим кирпичным зданиям, из которых никто не возвращался. Вместо этого он спустил руку с дробовика и сказал:

— Доктор хочет немедленно с тобой увидеться. Следуй за мной.

Яэль пошла за ним по пятам быстрым шагом. Подальше от того, что раньше было Бабушкой, подальше от темного дыма.

Но некоторые вещи она не забыла и не оставила позади. Волшебные, чудесные слова ее верного друга звучали у нее в ушах. Закручивались в узел в груди. Горели в венах.

Ты особенная.

Ты сможешь что-то изменить.

Когда она вернулась после введенных в нее препаратов доктора Гайера, тела Бабушки не было. Но кукла осталась, ютилась внутри ее матраса. Когда все уснули, Яэль достала матрешку и прижала к груди. Она прижимала ее всю ночь.

И каждую следующую предстоящую ей темную ночь.

ГЛАВА 6 (СЕЙЧАС)

10 МАРТА, 1956

СТАДИОН ОЛИМПИЯ

ГЕРМАНИЯ, ТРЕТИЙ РЕЙХ

НУЛЕВОЙ КИЛОМЕТР

Стадион был полон орущих людей. Сто тысяч человек вместе кричали и махали в такт друг другу, чтобы заглушить звук стучащего по скамьям дождя. Яэль стояла в самом центре, ее сердце выстукивало в ритм волнению толпы. Капли стекали вниз по ее кожаному костюму, собираясь в нарукавной повязке. Пурпурная ткань набухала, как бинт, наполненный кровью. Затем капли стекали по рукаву Яэль.

Она даже не попыталась избавиться от них.

Толпа зрителей тоже промокла, но они с жаром кричали, приветствуя Яэль и других гонщиков. Они стояли ровной линией. Двадцать лиц, немецких и японских, по возрасту от тринадцати до семнадцати, в большинстве своем мужчины, повернулись к самому урагану — ложе фюрера.

Человек, создавший этот мир, был едва заметен. Силуэт расплывался за стеклом, закрывавшим его. Яэль уставилась на фигуру мужчины. Пальцы на ногах свернулись в ярости, чернота поднималась в груди, злость пожирала ее вены, как кислотная батарея.

Половина стадиона, дорога, несколько рядов сидений и стекло, толщиной в сантиметр — все, что разделяло фюрера от Яэль (и от надежно спрятанного в сапоге девушки лезвия — проносить оружие на тур Аксис было запрещено, однако никто не следовал этому правилу). Но она не смогла бы добраться до него. Никак. Будь у Яэль хоть мизерный шанс убить фюрера прямо здесь и сейчас, Рейниджер узнал бы о нем. Он часами просиживал над важными бумагами и схемами, пытаясь найти лазейку в идеально построенной системе защиты фюрера. Она провела не меньше времени, помогая Рейниджеру, упираясь локтями в тонкую бумагу. С шеи, наклонившейся под лампу, стекал пот.

— Почему я не могу просто переодеться в горничную и войти в канцелярию? — спрашивала она после особенно выматывающей тренировки по вождению Зюндаппа. Ее нога ныла от боли, а сердце каждый раз уходило в пятки при мысли о 20 780-ти километрах борьбы. — Разве так не легче и быстрее?

Рейниджер даже не одарил ее взглядом, перелистывая схемы.

— Это должно случиться на публике. Заснято на сотни камер и увидено миллионами свидетелей.

— Почему?

— Это не убийство, — борода Рейниджера отливала серебром в ярком свете лампы. — Это казнь. Если Гитлер умрет за стенами Канцелярии, это прикроют. Скажут, что он скончался от внезапной болезни или упал с лестницы. Другой, точно такой же человек, как Гитлер, займет его место. Ничего не изменится. Национальные Социалисты продолжат обгладывать косточки невиновных с помощью лагерей, взращивая машину войны будущего. Люди должны увидеть, как умирает фюрер. Им необходимо знать, что сопротивление здесь, рядом. Им необходимо знать, что они не одиноки.

Не одиноки. Как иронично, что именно она должна донести это послание до народа. Она, самая одинокая. Девочка, у которой не было народа. Не было лица. Девочка была никем. Девочка могла быть кем угодно.

Но она понимала, что Рейниджер прав. Она не могла переодеться в горничную. Не могла подмешать цианид в его кристально чистую воду. Смерть фюрера должна была стать публичной и кричащей. В прямом эфире Рейхссендера кровь должна залить экраны миллионов.

— А что насчет «Разговора в Канцелярии»? — не переставала она. — Там тоже есть камеры.

— Записывают заранее. Они никогда не пустят это в эфир, — помахал он рукой. — Все должно случиться в прямом эфире. Его смерть будет сигналом для всех группировок сопротивления. В тот момент, когда ты ударишь его, мы мобилизуемся.

Победа в туре Аксис и приглашение на бал Победителей — вот единственный выход.

Дождь застилал глаза Яэль, когда та смотрела на ложу. Контур фюрера исчез, неразличимый за стеклом. Все, что она видела, — цвета плакатов Аксиса, перекинутых через ложу. Восходящее красно-желтое солнце императора Хирохито. Свастика Гитлера.

— Добро пожаловать! — мужской голос раздался над стадионом. Крики толпы стихли. Воздух пронзила власть голоса оратора. Смягчал ее лишь дождь.

— Наши глубокоуважаемые Фюрер и Император Хирохито приветствуют вас на десятом по счету туре Аксис. Десять самых успешных молодых людей нашей великой Родины были избраны с помощью сложнейшего отбора. Они будут соревноваться с десятью сильнейшими Японии. Эти гонщики пересекут пустыни Африки, высочайшие горы Индийского полуострова, запутанные джунгли Азии и воды Тихого океана. Победит сильнейший.

Больше оваций. Больше дождя. Медаль Адель Вулф за прошлую победу тяжело свисала с шеи Яэль. Она стояла прямо, не сводя глаз с креста на плакате Рейха.

— Гонщица за нашу дорогую Германию — поприветствуем победительницу Адель Вулф.

Яэль выступила вперед. Она улыбалась, выделяя скулы, как всегда делала Адель, правая рука автоматически поднялась в позу «Хай, Гитлер!». Пальцы направлены в сторону ложи.

Голос продолжил, пересиливая овации толпы:

— Победитель Лука Лоу.

Высокий, сильный силуэт присоединился к Яэль с левой стороны, поднимая руку так же, как и она. Он выделялся даже до того, как произнесли его имя. Одет в коричневую куртку, тогда как на всех остальных была черная. У всех одежда была новая, а у него потрепанная. Он соревновался в этой одежде уже третий тур подряд. По ней его узнавали.

Лука Лоу. Мальчик в коричневой куртке. Самый сильный и опасный из ее конкурентов. Яэль потратила более, чем одну неделю, перелистывая страницы его личного дела. Копии школьных записей, свидетельство о рождении, буклет из Гитлерюгенда, полная история гонок и соревнований, фамильное древо, записи его интервью для Рейхссендера. Жизнь Луки Лоу впилась в ее память, как чернила в бумагу его личного дела.

Имя: Лука

Фамилия: Лоу

Возраст: 17

Рост: 185 см

Вес: 92 кг

Биография: Родился в Гамбурге, Германия, в семье Курта и Нины Лоу. Отец служил в мотоциклетных войсках Рейха, в Крадшутцене. Лука вступил в Гитлерюгенд в возрасте десяти лет и посвятил себя изучению мотоциклов. Он участвовал в туре Аксис последние четыре года подряд, выиграв один раз в четырнадцать лет. Он самый молодой победитель в истории игр.

Плечо парня было всего в нескольких сантиметрах. Хоть она и не прикасалась к нему, Яэль чувствовала напряжение мышц Луки. Его дыхание было также на пределе: глубокое, готовое в любой момент сорваться.

— Победитель Лоу, — пробормотала она губами.

Лука не обернулся, но она почувствовала на себе его взгляд.

— Фрейлин.

Фрейлин. Это слово, его бремя, раззадорило и без того возбужденную Яэль. Ее нарукавник скатывался вниз по предплечью, переползая через чернильных волков, прикрытых тканью куртки. Повязка остановилась у запястья. Как наручники.

Другие имена гонщиков из Германии, которые раньше не побеждали в туре, были названы вслух. В то время, как они выступали вперед, их личные дела всплывали в памяти Яэль. Все они арийцы, большинство без отца (цена победы всегда высока). Преданные члены Гитлерюгенда.

Даже их имена гармонировали друг с другом. Курт и Карл. Ларс и Ханс. Рольф и Ральф и Дольф. Только один из них выделялся.

Ханс Мюллер: 15. В прошлом году занял пятое место. Его показатели улучшились благодаря многочисленным тренировкам. Опасная темная лошадка.

Когда последнее имя из Рейха было произнесено, Яэль слушала лишь наполовину.

— Феликс…

Яэль опешила. Этого имени не было в списках участников. Если только не…

— Вулф, присоединившийся к нам накануне в связи с несчастным случаем, произошедшим с Дирком Германом.

На этот раз она действительна повернула голову и посмотрела назад, сквозь череду чужих лиц. Феликс смотрел на нее в ответ. Он был таким же, как на фотографиях. Квадратный подбородок, светлые волосы, небольшой бугорок на носу. На тех фотографиях Феликс всегда улыбался. Он был счастлив.

Сегодня его губы сжались в тонкую линию, как и у сестры во время их ссоры накануне. Его глаза, такие же холодные и голубые, метали молнии. В Яэль.

Без тебя я не уеду.

Вот почему он так легко ушел прошлой ночью…

Яэль оторвала от него взгляд. Обратно к мокрым плакатам.

Мужской голос продолжил:

— За честь и величие Японской Империи соревнуется победитель Тсуда Катсуо.

Имя: Тсуда

Фамилия: Катсуо

Возраст: 17

Рост: 173 см

Вес: 66 кг

Биография: Родители отправили его в тренировочный лагерь за пределами Токио, как только осознали его талант к гонкам. Его способности привлекли внимание тренеров и наставников. Его редко увидишь без компании поклонников. В пятнадцать лет победил в туре Аксис. На него сильно давят на родине, требуя второй победы и двойного креста.

Катсуо выступил вперед и резко поклонился, расплескав черными волосами капли дождя. Его собственный Железный Крест выделялся на куртке, прикрепленный к груди, и предстал зрителям во всей красе, когда Тсуда встал прямо.

Катсуо. Третий и последний победитель в этом туре. В прошлом году император Хирохито дразнил его почестями, которые тот получит при выигрыше Двойного Креста, как кошку мышкой. Это был еще один гонщик, за которым Яэль предстояло следить, не смыкая глаз.

Еще имена. Вспышки из файлов Генрики наслаивались друг на друга в голове Яэль.

Оно Риоко: 16. Единственная девушка в туре, кроме Адель. Появилась в команде Японии после победы Вулф.

Ватабе Такео: 16. В прошлом году занял третье место. Тренировался в одном лагере с Катсуо и по-видимому уступает победителю. Прячет за рукавом лезвие Хигоноками. Известно, что прорезает другим участникам шины.

Огури Ивао: 16. Второй раз в туре Аксис. Подмешивает препараты в чужую еду и напитки, поэтому необходимо внимательно следить за провизией. Также тренировался в лагере с Катсуо и кажется преданным ему.

Ямато. Таро. Хираку.

Исаму. Масару. Норио.

Большинство из них были моложе. Первый раз в туре. Не являются угрозой.

— Гонщики, пройдите к транспортному средству.

Зюндаппы стояли на другом конце поля. Специально выпущенные мотоциклы прямо с завода, чтобы ни у кого не возникало подозрений в их качестве или незаконных махинациях. Мотоцикл Яэль был припаркован впереди остальных, вместе с транспортными средствами Луки и Катсуо. У победителей было преимущество: начать гонку с более выгодного положения. (Лишь формальность. Пара метров не делали погоды, когда впереди предстояли десятки тысяч километров).

Не успел Лука сделать и шага, как тут же подбежал к Яэль, пересекая газон. Она слышала, как Железный Крест бьется о его грудь. Тук, тук, тук. Как сердцебиение. Глубокий звук, как во время войны.

— Превращаете соревнование в семейную драму, Фрейлин?

Яэль не была уверена, как ответить, поэтому сжала губы и продолжила идти. Ее обувь оставляла следы на земле.

— Не думай, что я забыл, — продолжил Лука. — Как ты поступила.

Яэль понятия не имела, о чем он говорил. Но она обязана была узнать. По его лицу она поняла следующее: между Адель Вулф и Лукой Лоу что-то произошло. Что-то, не дошедшее до репортеров и до личных дел Генрики. И судя по голосу Луки, твердому и ироничному, ситуация у них сложилась не из лучших.

Яэль сжала губы еще сильнее, ускоряя шаг. Как будто могла сбежать от него. Как будто ей не предстояло пересекать десятки тысяч километров бок о бок с этим молодым человеком.

Хлюп, хлюп. Хлюп, хлюп. Еще один гонщик оказался рядом с девушкой. Не Лука. Тот уже отступил назад, принимая ее молчание неизвестно за что.

— Эд…, - голос Феликса звучал так же непрямо, как и его дважды сломанный нос, когда тот схватил сестру за локоть. — Пожалуйста, ради Бога, забудь обо всем этом, поехали домой.

— Зачем ты здесь? — зашипела Яэль. Лука, Катсуо, другие — она была готова к противостоянию с ними. Но Феликс… Феликс был, как подстрочное примечание. Пара потерянных и незначительных параграфов в биографии Адель. Она не ожидала его появления.

— Ты ведь знаешь, зачем, — его пальцы сжали локоть еще сильнее, а волки под рукавом Яэль завыли от боли.

— Тогда как ты сюда попал? — спросила она. — Тебя даже не было в предварительных списках.

— Тебе больше нечего доказывать. А вот потерять ты можешь многое, — сказал Феликс.

Феликс. Он знал о жизни Адель больше, чем смогла бы вместить в себя целая библиотека. Феликс. С этого момента самое опасное лицо тура Аксис.

Яэль вырвала локоть из его хватки. Она теперь шла по асфальту, оставляя следы грязи в форме подошв ее обуви. Она взяла в руки шлем, застегнула ремешок под подбородком, надела защитные очки и оседлала мотоцикл. Зюндапп был очень похож по ощущениям и механизму работы на КС 601, который она использовала для тренировок. Просто этот был новее и немного сильнее.

Мотор двухколесного транспортного средства взревел, когда Яэль завела мотоцикл. Во время тренировок этот звук всегда дисциплинировал ее, она фокусировалась на дороге и предстоящей миссии. Но сегодня даже этот рев мотора не ослабил напряжения в ее груди. Все взгляды были направлены на нее. Девушка, промокшая насквозь под дождем. Энергичная. Готовая к победе.

Все взгляды были направлены на нее, но чувствовала она на себе лишь одну пару глаз. Они копали, копали, копали за ее спиной. Рыли прошлое. Создавали отверстия, которые Яэль ничем не могла заполнить.

Не думай, что я забыл, как ты поступила.

Тебе больше нечего доказывать. А вот потерять ты можешь многое.

Возможно, она и выглядит в точности, как Адель, но она никогда не сможет ею стать. Яэль была лишь жалкой копией с множеством пробелов и слабостей.

Голос прозвучал над трибунами. Новый голос. Его голос. Голос, отправлявший десятки тысяч людей на бой завоевывать весь мир. Голос, заставивший весь стадион замолчать за миллисекунду. Даже капли дождя будто повисли между небом и землей, воздух перестал двигаться.

Был только он. Она должна была заставить этот голос замолчать навсегда.

Она была не просто рождена для этой миссии. Она была создана для нее.

Его иглами. Его людьми.

— На старт.

Фюрер еще не знал этого, но он только что подписывал себе смертный приговор. (И праздновал это). Яэль схватилась за ручки мотоцикла так сильно, что перчатки могли разойтись по швам с минуты на минуту.

— Внимание.

За ее спиной девятнадцать гонщиков завели мотор и превратились в само напряжение.

— Марш!

Яэль поехала.

Ветер, как лед, разрезал ее щеки. Лицу было так холодно, оно полностью онемело, но волки… они горели под кожей. Выли, извергая тайны. Если прислушаться, можно услышать, как они вышептывают все ее секреты.

Феликс и Лука… у них острый слух. Но Яэль не позволит им услышать.

ГЛАВА 7 (СЕЙЧАС)

10 МАРТА, 1956

ОКРАИНЫ ГЕРМАНИИ

КИЛОМЕТР 19

Капли дождя падали тяжелым, нескончаемым потоком, преследуя гонщиков на всем пути из Германии, мимо трибун со зрителями и развевающихся флагов Аксиса, вниз по автотрассе. Кулак Яэль зажал ручку мотоцикла. Сильнее. Быстрее, чем ей, возможно, полагалось ехать.

Но за спиной противники нагоняли девушку с такой же скоростью. Быстрый взгляд через плечо удостоверил ее в этом. Лука и Катсуо развернулись по бокам веером, как ненужные крылья. Их кожаные куртки и желтая краска шин отлично виднелись боковым зрением. А за ними — семнадцать жаждущих победы лиц.

Каждый вышел на охоту. И, как сказал Феликс, она — их первая цель.

Причинять вред противникам в гонках было запрещено на туре Аксис, иначе соревнование превратилось бы в кровавое побоище. Однако правила никогда не предотвращали беды. Каждый год участники выбывали из соревнования раньше времени из-за ножевых ранений, мистических отравлений и травм на дороге, случившихся в результате обгона другим соревнующимся. Власти закрывали на это глаза, списывая все на несчастный случай. В конце концов, это состязание не на жизнь, а на смерть. Выживал сильнейший. Побеждал хитрейший.

Но какая-то грань все же существовала. Пять лет назад мальчика дисквалифицировали из тура, потому что тот ударил противника ножом прямо при камерах Рейхссендера. Такое доказательство власти не могли замять. Любые нападения, свидетелями которых становились официальные лица или камеры Рейхссендера, требовали рассмотрения. В крайних случаях, таких, как удар ножом, виновного дисквалифицировали. Однако чаще всего нападавших наказывали, надбавляя в общее время лишние 60 минут. Это никогда не пресекало злых умыслов, лишь ненадолго заставляло их забиться в угол в ожидании подходящего момента для очередного нападения.

Поэтому Яэль обязана была быть начеку.

Справа от нее — тень. Она приближалась, подкрадывалась к ней. Вскоре Яэль даже не пришлось поворачивать голову, чтобы понять, кто это. Лука был слишком близко. Слишком. Припал к мотоциклу, как лев, готовящийся к прыжку. Его шины оказались на одном уровне с ее, рассекая туман.

— Повеселимся, Фрейлин! — услышала Яэль сквозь звуки дождя. Его руки сжались сильнее, а Зюндапп начал к ней приближаться. Расстояние между ними уменьшалось с каждой секундой.

Сердце Яэль ушло в пятки. И в то же время оно билось так сильно, что, казалось, будто кровь скоро разорвет самую сильную мышцу человеческого тела. Уголком глаза она увидела, как Лука улыбается. Он игрался с ней. Просто дразнил.

Она не даст ему насладиться своим страхом. Она перевела взгляд на дорогу, сосредотачиваясь на пути.

Он отстранился в последний момент. Глупый трюк, чтобы показать себя. Его все еще подстегивал Железный Крест, свисающий с груди. Если бы Яэль захотела, то смогла бы спихнуть его с мотоцикла, потянув за рукав куртки, и освежевать живьем на асфальте автобана.

Слева от нее — другая тень. Катсуо. Он тоже приближался. Но не улыбался. Губы были сильно сжаты. Звук мотоцикла агрессивен. Его не особо волновали правила.

Лука снова начал приближаться к ней, как раз предупреждая нападение Катсуо. Они зажали ее, как железными клещами. Крепко держали ее между шестеренками и шелушащейся резиной шин.

Опасно, глупо, опрометчиво. В словарном запасе Яэль не было слов, чтобы описать этот маневр. Любой поворот, любое резкое движение могло закончиться запутыванием двигателей, на трассе остались бы лишь жалкие останки участников. Тур закончился бы, даже не начавшись.

Яэль сосредоточила взгляд на белых линиях дороги. Если она продолжит ехать прямо, они потеряют к ней всякий интерес и отъедут.

Но тут рука, покрытая перчаткой, оказалась в поле зрения Яэль. Катсуо пытался взять ее за запястье, схватить руль. Он собирался направить ее мотоцикл на Луку и убрать двух своих самых опасных противников в самом начале тура, еще даже не покинув границ Германии.

Она не могла убрать его руку, иначе сама спровоцировала бы аварию. К тому же Лука все еще был близко, играя с судьбой. Забывая о приближающейся опасности.

Яэль сделала единственную возможную вещь.

Тормоза заскрипели от резкого нажатия на педаль: она буквально вдавила их в пол. Колеса под ней дрогнули, а пальцы Катсуо остались впереди. Японец не достал всего пару сантиметров до ее руля. Его рука теперь была направлена на Луку.

Ботинки Яэль задрожали, и она немного припустила тормоза. Ее мотоцикл елозил позади, а капли дождя ударялись о ее щеки, обжигая кожу. Она тряслась, мотоцикл трещал, Лука с Катсуо были уже далеко. Две удаляющиеся тени. Другие участники наступали на Яэль сзади, промчавшись мимо нее по одному и по два. Небо озарила молния, освещая противников. Большинство из них уже обогнали ее, скрываясь в тумане.

Яэль сжала зубы. Она должна собраться, сбросить с себя ошеломление, страх, забыть свое почти крушение. Нужно вернуться в форму.

Еще один Зюндапп замедлил свой ход. Остановился на одном с ней уровне.

Феликс даже не пытался соревноваться. Его взгляд был прикован к ней, полный беспокойства.

— Ты в порядке?

— В порядке, — сказала она. Так и было. Так и должно было быть. Она всего лишь испугалась. Постояла на краю смерти. За такую короткую жизнь с ней произошло слишком многое. Этот инцидент не должен был так ее взволновать, не должен был стать комком в ее горле. Потому что в этот раз она была хищником. Хищником, а не жертвой.

Никогда.

Дрожь еще не оставила Яэль, пальцы все еще тряслись, обхватывая ручки мотоцикла. Она вновь завела мотор и поехала. Подальше от брата Адель, ближе к победе.

КОНТРОЛЬНАЯ ТОЧКА, ПРАГА

КИЛОМЕТР 347

Вечером небо очистилось, шторм растаял под светом палящего солнца. Цветные облака захватили западный горизонт, как клешни. Испепеляя красный, натягивая ночь на оборванные шпили Праги.

Яэль смотрела на закат сквозь стекла окон контрольно-пропускного пункта. Она показала довольно хороший результат (два часа и сорок минут по официальным данным). Из Германии в Прагу лежал самый короткий из всех девяти отрезков соревнования, но гонка вымотала ее.

По ее коже бегали мурашки, проникая так глубоко, что даже языки горячего пламени ее души не могли добраться до них. Полупрозрачные локоны Адель свисали на глаза, такие же безвольные и поникшие, как и она после преодоления 347-ми километров сквозь мартовский шторм, пытаясь загладить ущерб, причиненный ей трюкаи Луки и Катсуо.

Гонка была жесткой. Они сжигали бензин на гладких автотрассах Европы, пролетая мимо причудливых деревушек, охраняемых молодыми представителями Гитлерюгенда, и пастбищ, полных мычащих коров.

Катсуо прибыл в Прагу первым. На считанные метры и секунды обогнав Луку. Их имена и показатели времени высветились на табло, написанные официальным руноподобным шрифтом. Яэль удалось добраться лишь до середины. Имя Адель Вулф высветилось девятым, между восьмым Ямато и десятым Ханом. Феликс плелся за ней двенадцатым. Следующий отрезок соревнований, от Праги до Рима, будет не менее тяжелым и выматывающим.

— Ты уже дала имя мотоциклу?

Ослабшие мышцы Яэль напряглись. Ее глаза оторвались от неба, поворачиваясь в сторону голоса. Феликс стоял у камина. Огонь отливал золотом на его светлых волосах. В руках он держал миску с супом.

Дала ли она имя мотоциклу? О чем он говорит?

Мысли Яэль бродили по тысячам личных дел и документов, которые она читала об Адель, но такой информации не припоминала. Это было живым, общим воспоминанием, о котором знали только близнецы.

Паутина лжи могла в любую секунду разорваться.

— Помнишь тот БМВ Р35 в форме рыбьего хвоста? «Ремень кнута»? — губа Феликса дрогнула от ностальгических воспоминаний. — Моим любимым все равно был «Грим». Он был самым быстрым, плавно шел по дороге. Ни один с ним не сравнится.

Ремень кнута? Грим? Что, черт возьми, она должна была сказать на это?

Однако Феликс, казалось бы, и не ожидал от нее никакого ответа. Он продолжал говорить.

— Эти Зюндаппы сильные. Хороший двигатель, большая сила. Думал назвать своего Тор. Или Локи?

— Как хочешь, — слова Яэль повисли на паучьей нити, напряженные, озлобленные. Она произнесла их не таким тоном, как Адель прошлой ночью.

Феликс вздохнул.

— Послушай, я знаю, что ты не рада меня здесь видеть. Но если ты настолько упряма, что продолжишь участие, самое меньшее, что я могу сделать, — это убедиться, что ты правильно питаешься.

При этих словах Феликс протянул ей миску с супом из бычьего хвоста. Пар от жидкости ударил ей в лицо, щекоча ноздри запахом множества ингредиентов. Гвоздика, лавровый лист и перец. Тмин, петрушка и можжевельник. Толстые куски мяса. Во рту у Яэль давным-давно не было и маковой осинки, она была невообразимо голодна, однако не приняла дар Феликса.

— Ты ведь знаешь, на туре нельзя брать еду из чужих рук.

— Я не просто какой-то другой гонщик. Я твой брат.

Брат. Это слово должно было означать что-то. В нем был заложен какой-то код чести, который Яэль не могла уловить. Ведь ее семья давно превратилась в прах, развеянный по ветру.

— Перестань, не глупи, — Феликс вложил миску с супом в руки Яэль. — Поешь. Я принесу немного воды.

Она очень хотела съесть этот суп. В дороге, конечно, поесть не удавалось, лишь можно было перекусить протеиновым батончиком, ожидая, пока твой мотоцикл заправят бензином. Голод пожирал Яэль, как невидимая тень, напоминая ей о еде.

Но что-то было не так. Его тон был слишком укромным, легким, по сравнению с теми выпадами прошлой ночью. Яэль знала, что так быстро он не сдастся. (Она тоже).

Она смотрела на брата Адель, шагающего через столовую. Он двигался с показной элегантностью, показывая себя остальным восемнадцати участникам, поедавшим собственную пищу. Они собрались группками вокруг многочисленных круглых дубовых столов. Как будто семидесятый меридиан вырвали с карты Генрики и поместили сюда. Немецкие лица на одной стороне комнаты, японские на другой. Неуемные соседи. Неуемные империи.

На лицах большинства выражалось напряжение. Единственным человеком с беззаботным выражением лица была Риоко. Девушка сидела плечом к плечу с Нагао Ямато, который читал книгу о поэзии. Риоко несколько раз попыталась заговорить с ним, но парень лишь передергивал плечами, не сводя глаз со страниц. Пальцы Риоко игрались с салфеткой, взгляд блуждал по комнате и встретился с Яэль. Выражение лица девочки (одинокий взгляд, вынужденная улыбка) было таким честным и искренним, что Яэль, прекрасно зная, что Адель улыбалась лишь на камеру, улыбнулась в ответ.

— Тебя все еще не так легко спугнуть, как я вижу.

Яэль повернулась к камину, встречаясь взглядом с Лукой Лоу. На нем все еще была личная куртка, по которой его все узнавали. Она вся промокла и износилась, и Яэль не понимала, почему он просто ее не снимет.

— Ты действительно думал напугать меня своим дешевым трюком? — Яэль не сводила с него глаз. Судя по его описанию в «Этом Рейхе», лицо молодого человека было настолько привлекательным, что он мог одним взглядом сразить тысячи девушек. Даже Яэль признавала, что Лука симпатичный. Черты лица показывали силу, но не грубость, а глаза были цвета штормящего моря. Щетина, темнее, чем волосы на голове, окутывала его челюсть, как тень.

(Но тысячи сраженных девушек? Даже для него это слишком много.)

— Решил немного повеселиться, чтобы развеять ситуацию. Первый день всегда такой скучный, — вздохнул Лука. — Такой… банальный. Тебе всегда нравились дикие поступки.

Его слова были наживкой, провокацией на раздражение. Яэль прекрасно понимала это.

За злостью ей не нужно было далеко лезть. Все, что нужно было сделать Яэль, — это посмотреть на Железный Крест на груди Луки. На свастику вокруг его запястья. На голубые ирисы и светлые волосы, поддерживающие его жизнь, в то время как другим не так повезло с внешностью. Неважно, что на ней было все то же самое. Этот парень был олицетворением всего, что она презирала.

Его было так легко возненавидеть.

Так легко взять пламя, бушующее в ней, и выплеснуть его на этого самодовольного типа.

— Идиот, ты чуть нас обоих не убил!

Лука опешил.

— У меня все было под контролем. А вот Катсуо сегодня не в настроении.

Яэль кинула взгляд на стол Катсуо. Его окружили соратники по тренировочному лагерю: Такео делал зарубы на столе своим острым лезвием ножа, Ивао и Хирако кивали с религиозным фанатизмом на все слова Катсуо. Победитель пересказывал утренний инцидент, чуть не закончившийся аварией, с актерским мастерством воспроизводя звук тормозов, когда Яэль вдавила их в пол. Пародия вызвала смех окружающих.

Катсуо замолчал, заметив на себе ее взгляд. Его глаза осмотрели Яэль, затем перешли на Луку. Безмолвная борьба двух историй, призывающая к войне.

— Как минимум, он слишком прыткий, — сказала Яэль. — Легко предсказать дальнейшие действия.

— Не прыткий, а скучный, — фыркнул Лука, откидываясь назад на пятках, как будто переключая скорость на воображаемом мотоцикле. — Я всегда получал удовольствие от нашего совместного танца. Всегда.

Танца. О чем он? Что Яэль на это отвечать? И как ей отвечать? Адель разозлилась бы или вообще проигнорировала парня?

Она слишком много не знала о Луке и Феликсе. На автобане она была наедине с асфальтом, поэтому могла избежать их. Но она явно не могла полностью игнорировать происходящее. Пальцы Яэль нащупывали список закодированных адресов и номеров телефонов, который Генрика дала ей перед уходом. Скоро, совсем скоро ей придется навестить одного из людей в этом списке.

— Держись подальше от моей сестры, — вернулся Феликс. Мягкость его тона исчезла. Рука, держащая стакан воды, дрожала.

Брови Луки взлетели вверх. Они были такого же темного цвета, как и его щетина, заметила Яэль. Большинство бы их высветлило.

— Не обязательно грубить, Герр Вулф.

— Грубить? — ладони Феликса сжались сильнее вокруг стаканов. Яэль с минуты на минуту ожидала, когда стекло разобьется, а из рук Феликса хлынет кровь. — Ты сегодня чуть не убил ее!

— Не беспокойтесь, Герр Вулф. Я еще долго планирую наслаждаться обществом вашей сестры. Гонка только началась. Мне же надо как-то повеселиться.

За его словами последовал звук разбитого стекла, однако не по той причине, которую ожидала Яэль. Феликс выпустил из рук стаканы, ладони сжались в кулаки. Как раз во время для первого удара.

Это был сильный удар, попавший прямо в скуловую кость Луки и продолжившийся у его идеально ровного носа. Хлынула кровь, стекая по губе Луки, вниз до подбородка. Жертва согнулась пополам от боли, а из его кармана вывалилось что-то серебряное, ударяясь о Железный Крест и издавая звонкий звук. Рука Луки быстро схватила вещь, и Яэль не успела ее разглядеть.

— Неплохой удар для жирной мартышки, — с усмешкой сказал расправляясь Лука. — В этот раз я прощаю вас, Герр Вулф. Но ударите меня еще раз, и я вас уничтожу.

Ногой Яэль чувствовала лезвие ножа, запрятанного в ее ботинок. Она смотрела, как эти двое встали в начальные боевые позиции прямо у камина: Феликс в боксерской стойке, Лука с нахальной усмешкой.

Все вокруг них напряглось, воздух горел, а комнату наполнила внезапная тишина. Все смотрели, затаив дыхание, забыв о еде. Ожидали второго удара.

Он наступал. Яэль видела, как вены на руках Феликса напряглись, челюсти в ярости сжались. Он собирался нанести второй удар в любую секунду, и тем самым начал бы кровавое побоище.

Они собирались разорвать друг друга на кусочки.

Силы у них были равные, по скорости и мастерству они не уступали друг другу ни на йоту. Ни один из них не обойдется без серьезных повреждений. Травма помешала бы им участвовать в гонках. Яэль могла бы откинуться назад и с удовольствием понаблюдать за этим. Но Адель… она попыталась бы остановить драку, чтобы спасти брата.

Яэль поставила миску с супом на пол и подошла к Феликсу. Она положила ладонь на его дрожащую руку.

— Феликс.

Он посмотрел на нее сквозь светлые волосы. Его глаза метали молнии. Она чувствовала сердцебиение Феликса сквозь куртку. Его мышцы источали готовность и ярость.

— Оставь, — сказала она. — Он не стоит того.

Лука дернул щекой, что причинило ему сильную боль. Он приложил руку к лицу, пытаясь остановить кровь, стекающую с лица на куртку. Красный цвет уже был на полу.

— Я знаю, что ты хочешь защитить меня, — хватка Яэль усилилась, когда она произнесла эти слова. — Но не таким же способом.

Медленно, медленно, брат Яэль начал успокаиваться.

Из носа Луки все еще шла кровь.

— Не слишком доверяй своей дворняжке. Я видел, как он подмешал тебе что-то в суп.

— Он лжет, — голос Феликса не дрогнул, но Яэль почувствовала под пальцами резкое учащение пульса. Видела, как расширились его зрачки. Влад учил замечать эти знаки в других и скрывать в себе.

— Может, и вру. А может, я не хочу, чтобы наш танец прервали так скоро, — подмигнул ей Лука, и Яэль захотелось самой ему врезать. — Ваш ход, Фрейлин.

С этими словами Лука развернулся и вышел из столовой.

— Я все еще не понимаю, почему ты не пожалуешься на этого сукиного с…, - конец фразы Феликс произнес слишком тихо, в то же время вырываясь из хватки Яэль. Осколки стекла затрещали под тяжестью его веса. — Пойду принесу нам воды. Тебе надо поесть.

Яэль осмотрела суп. Миска стояла там, где она ее оставила. Горячий, вкусный, привлекающий голодный ум. Столько вкусных ингредиентов потрачено зря.

— Только если ты попробуешь его первым, — сказала она.

Феликс промычал:

— Да ладно тебе, Эд, ты не можешь всерьез ему верить. После всего, что произошло между вами… Лука пытается загнать в твою голову сомнение.

После всего, что произошло между вами. Брат Адель произнес эти слова с таким жаром. Височная вена начала пульсировать под кожей, показывая ярость организма, в котором находилась. Яэль чувствовала, что злость эту вызывало что-то большее. Не просто слова Луки, брошенные этим вечером. Между ними произошло что-то серьезное. Эта же история выразилась на лице Луки на стадионе.

Что произошло? На что Адель должна была пожаловаться? Тайна Адель и Луки не оставляла ее в покое. Эта история могла завязать петлю у нее на шее.

Надо было позволить им поубивать друг друга.

— Одна ложка супа, — подняла палец Яэль. — Все, что я прошу.

Феликс молчал. Не двигался. Глаза наполнены ложью, зрачки расширены до предела, кровь бушует в венах.

Другого ответа Яэль и не нужно было. Она повернулась и направилась прочь.

— Куда ты идешь? — позвал он Яэль в отчаянии. Ее ботинки задели миску, стоящую на полу, расплескав жидкость по паркету, перемешиваясь с кровью Луки. Это выглядело так странно. Мясо и кровь, вместе, на полу.

— Сделаю себе суп сама, — сказала она и ушла прочь.

ГЛАВА 8 (СЕЙЧАС И ТОГДА)

10 МАРТА, 1956

ПРАГА, КОНТРОЛЬНО-ПРОПУСКНОЙ ПУНКТ

Нанести визит в пражскую штаб-квартиру сопротивления было невозможно. Феликс следил за каждым ее шагом, его взгляд источал из себя внимательность и чувство вины одновременно. Из башни для гонщиков был лишь один выход наружу, и если бы Яэль попыталась им воспользоваться, Феликс тут же начал бы расспрашивать ее о причинах ухода. Или еще хуже, пошел бы за ней.

Ей нужно было сбросить его с хвоста, но не здесь. Запершись в ванной, она долго смотрела на волка Влада, все еще свежего, окруженного покрасневшей кожей. Затем она достала бумажку, данную ей Генрикой, и начала расшифровывать и запоминать адрес штаб-квартиры сопротивления в Риме. Завтра она вырвется вперед. Перескочит с девятого места на первое. Будет гнать, гнать, гнать, пока не достигнет Рима. Потом пойдет к сопротивлению, достанет у них файлы о Луке и Феликсе и вернется обратно, прежде чем брат Адель успеет что-то заподозрить.

Таков был план. Ей предстоял трудный день.

Когда Яэль подняла подушку, лежащую на койке в общей спальне, она нашла под ней одинокую звезду, сложенную из пропагандистских плакатов. Она была сложена очень аккуратно. Это заставило ее улыбнуться. Яэль могла бы скомкать ее и выбросить подальше, но вместо этого она положила звезду в карман, а под подушку поместила перочинный ножик, так долго хранившийся у нее в ботинке. Большинство гонщиков давно уснули. Их храп был похож на рев мотора Зюндаппа.

Яэль спала, не снимая куртки. Самая маленькая кукла, чертежная кнопка, бумажная звезда и оружие покоились вокруг нее. Волки прятались под рукавом. Она проследила за ними по памяти, назвала их в уме.

Бабушка, Мама, Мириам, Аарон-Клаус, Влад.

Доброй ночи. Доброй ночи. Доброй ночи.

ТОГДА

ВТОРОЙ ВОЛК: МАМА

ЗИМА 1945

Время между визитами к доктору Гайеру сокращалось с каждым днем. Ей больше не позволяли отдохнуть. Каждое утро врач вводил Яэль инъекции. Вливал в нее порции яда, которые тело девочки было неспособно выдержать.

Она была розового цвета, как новорожденный. Гладкие и блестящие руки рассматривались под яркой лампой доктора Гайера. Его глаза тоже блестели. Невидимые крючки растягивали улыбку все шире. Он даже шутил с медсестрой, которая никогда не смеялась.

— Работает!

Прогресс. Прогресс. Прогресс.

Сам ввод иглы не был таким болезненным, как то, что следовало за ним: угольно-черное пламя распространялось, начинаясь с руки и проникая в каждую ее клетку. Пощады не было, боль не утихала даже по вечерам, в холодной казарме номер 7. Ее кожа горела, распадалась и разлагалась, а потом снова становилась единым целым.