7

1970–1976 гг.

И Йейл, и Аликс были аутсайдерами. Разница была лишь в том, что он подчеркивал это, а она скрывала.

— Ты живешь так, как будто стыдишься того, кто ты есть, — сказал он ей в первые дни ухаживания. Он заметил, что она почти никогда не говорила о себе и изо всех сил старалась не подать повода кому бы то ни было подумать, что она ожидает к себе неординарного отношения. Она говорила, что скучает по работе, но боялась вновь окунуться в атмосферу ожесточенной конкуренции, созданную ее отцом и братом, боялась набить себе синяки и шишки и в эмоциональном плане.

— На твоем месте я бы попробовал чем-нибудь заняться, не важно, чем именно. Но вот насчет работы я никак не могу понять, почему ты по ней скучаешь. Я работаю только потому, что должен работать. Когда я заполучу мои миллионы, я отойду от дел и предамся праздной жизни. А ты, получается, не знаешь, как наслаждаться тем, что ты уже имеешь.

— Возможно, ты прав, — сказала Аликс. Йейл заставил ее осознать, что она слишком серьезно относится к жизни и к себе. Когда однажды они разглядывали альбом с фотографиями, Йейл обратил ее внимание на то обстоятельство, что ни на одной из фотографий она не улыбается. Загорает ли на палубе яхты, позирует ли в горнолыжном костюме или в бальном платье, попивает ли лимонад на теннисном чемпионате в Уимблдоне, Аликс Рэймонт всегда хранила на своем лице самое серьезное выражение.

— Мне бы хотелось быть повеселее и получать побольше удовольствия от жизни. Может быть, ты меня научишь?

— Это совсем не трудно, когда ты войдешь во вкус, — сказал Йейл. — К тому же, я думаю, из меня выйдет неплохой учитель. Любящий учитель.

Нью-йоркские друзья Йейла были современными, светскими людьми. Среди них были модели, художники, актеры, которые диктовали стиль жизни и моды. Они были в постоянном движении — в танцевальном зале, в перемещениях с вечеринки на вечеринку, их фотографировали в студиях модных фотографов, и им нравилось, когда ими восхищались и им подражали. Они всегда казались веселыми, довольными жизнью и, по мнению Аликс, их погоня за острыми ощущениями уже сама по себе вызывала острые ощущения. Первым делом она, к радости Йейла, стала улыбаться.

— У тебя самая прекрасная в мире улыбка, — сказал он.

Улыбка преображала лицо Аликс. От нее розовели щеки, а в глазах появлялось сияние.

Когда Йейл видел ее улыбающейся, у него было ощущение, что именно он сотворил это чудо.

— Подари мне твою восхитительную улыбку, — говорил он ей, и она радостно улыбалась ему, счастливая тем, что доставляла ему удовольствие, счастливая тем, что он делал ее счастливой.

С тех пор как она встретила Йейла, Аликс перестала ощущать себя одинокой. Он окружал ее вниманием, звонил по телефону, когда бывал не с ней, заботился, чтобы ей было удобно и спокойно, старался всячески угождать ей. Он сопровождал ее в походах по магазинам, встречал ее, когда она заканчивала сеанс у косметички или парикмахера. Когда же она куда-либо отправлялась без него, он настойчиво просил ее звонить, чтобы он знал, что она благополучно доехала. Он звонил ей, как только просыпался, и заканчивал день телефонным звонком ей, прежде чем отправлялся спать. Йейл не только помог Аликс избавиться от чувства одиночества, но и не разрешал ей расходовать ее деньги, когда они были вместе. Когда они брали такси, он оплачивал поездку, и даже когда она шла в туалетную комнату в ресторане, он давал ей деньги на чаевые обслуживающему персоналу. Он всегда платил за нее — даже когда она покупала газеты в киоске, или цветы, или мороженое в Сентрал-парке. Он покупал для нее подарки, и дорогие, и пустяковые, но всегда выбранные так, чтобы ей они понравились. Он делал все, чтобы она чувствовала, что он любит ее, и добился того, что Аликс безоглядно влюбилась.

Аликс хотела, чтобы Йейл переехал в ее квартиру. Он отказался. И это был весьма хитроумный ход с его стороны. Она все же была богатой девочкой, привыкшей иметь все, чего пожелает. Он не держал в ее квартире даже свою бритву или свежую рубашку, и хотя они были вместе каждый вечер, он сохранял свою маленькую квартирку на Пятьдесят седьмой улице. И после проведенного в постели с Аликс вечера Йейл, дождавшись, когда она засыпала в его объятиях, уезжал к себе и спал остаток ночи в своей кровати. Когда она просыпалась, его рядом не было, и она опять, как в детстве, чувствовала себя одинокой и брошенной. И именно Аликс первой заговорила о браке и по сути дела сделала ему предложение. Тогда ей было двадцать три года, и она уже восемь месяцев не работала в корпорации Рэймонта.

— Я бы хотела выйти за тебя замуж, — сказала она Йейлу.

— Но я не нравлюсь твоему отцу. Он думает, что я охочусь за твоими деньгами, — сказал Йейл.

Александр демонстрировал свое отрицательное отношение к Йейлу со всей очевидностью и на словах, и в своем поведении. Когда они с Йейлом встречались во время приемов или обедов, или в квартире Аликс, Александр был лишь натянуто вежлив. Йейл однажды уже был женат на наследнице состояния из Калифорнии. С ее братом они жили вместе в общежитии, когда Йейл учился в Принстонском университете, и Александр, который всегда боялся, что Аликс, застенчивая и уязвимая, окажется легкой добычей для какого-нибудь охотника за состояниями, говорил дочери, что Йейл был именно тот человек, который любит ее деньги, а не ее. Кроме того, Александр уже выбрал мужа для Аликс. Это был Паоло Баррагэн, наследник состояния не меньшего, чем состояние, которое унаследует Аликс, а следовательно, человек, привыкший обращаться с большими деньгами, и он поможет Аликс увеличить и ее состояние, а не растратит его. Аликс и Паоло знали друг друга с детства. И когда Александр заводил разговор на тему о том, что придет время и они поженятся, Аликс неизменно отвечала: «Паоло мне нравится, но я не испытываю к нему такого чувства, как любовь». Но Александр надеялся, что время возьмет свое, просто надо проявлять терпение. Ведь узы между семействами Рэймонта и Баррагэнов были бы настолько естественными, что Александр никогда не сомневался в том, что рано или поздно они будут образованы.

— Отец переменит свое отношение, как только мы поженимся, — сказала Аликс Йейлу. — Он реалистически относится к жизни и событиям и никогда не пойдет против свершившегося факта.

Они поженились в 1970 году, за три месяца до того дня, когда Аликс исполнялось двадцать четыре года. Их брак был скреплен судьей Центрального суда Манхэттена в его кабинете. Аликс позвонила отцу, чтобы попросить у него прощения и получить запоздалое благословение. Боже, что тут началось! Аликс была потрясена, когда услышала, что ее отец, который никогда ни на кого не повышал голоса, буквально заорал в трубку:

— Как ты могла учинить такое?! Не могу понять! Я никогда не прощу тебя! Ты всадила мне нож в спину!

Он пригрозил, что она не будет больше получать деньги от трастового фонда, хотя все же так и не решился дать такое распоряжение. Но он отменил распоряжение о передаче во владение Аликс в качестве планировавшегося подарка на день ее рождения отеля в Мауи на Гавайях. Как только Александр закончил разговор с Аликс, он тут же позвонил своим юристам и распорядился аннулировать документы о передаче владения отелем от корпорации «Рэймонт Розортс» новой компании, которую он учредил для Аликс и в которой она была бы единственным держателем акций.

Потрясенная, Аликс повесила трубку. В самые трудные моменты — будь то сложности в бизнесе или личные неприятности Александра, Аликс никогда не слышала, чтобы отец повышал голос. Наоборот, чем сильнее в нем закипал гнев или раздражение, тем с большей осторожностью он выбирал слова и тем более ровным голосом говорил. Никогда в жизни он не кричал на нее, и теперь ее била дрожь. Что-то внутри ее оборвалось, У нее было ужасное чувство, что она и впрямь совершила страшную, непоправимую ошибку.

— С тобой все в порядке? — встревоженно спросил Йейл. На Аликс не было лица.

— Он был в ярости, — сказала она дрожащим голосом. — Я никогда в жизни не слышала, чтобы он так кричал. Он угрожал лишить меня денег.

— Все образуется, Аликс. Ему просто нужно время, чтобы свыкнуться с мыслью о твоем замужестве, — сказал Йейл, приводя те же самые аргументы, которые ранее приводила она сама. Его первый тесть тоже грозил оставить свою дочь без денег, когда она вышла замуж за Йейла, и Йейл прекрасно знал, что в роскошных домах Палм Бич, Ойстер Бэя или Ньюпорта их владельцы первым делом всегда и неизбежно угрожали своим детям лишить их денег, когда те не подчинялись воле родителей.

— Ты думаешь? — сказала Аликс. Ее отец лишил ее своей любви, а теперь угрожает лишить денег. Такая ситуация никак не могла уложиться в голове Аликс.

— Я никогда не слышала, чтобы отец так кричал, — повторяла она дрожащим голосом.

— Он примирится, — уверенно сказал Йейл. В свое время он сумел завоевать расположение своего первого тестя, и теперь был уверен, что сумеет завоевать расположение и нынешнего. В конце концов, Александр Рэймонт действительно заблуждается относительно Йейла. Он никогда не был охотником за чужими состояниями, и он не собирался и пальцем дотрагиваться до денег Аликс. Более того, если бы Александр взял на себя труд проверить, он бы узнал, что Йейл вышел из своего первого брака беднее, чем был до женитьбы. Он никогда не трогал деньги своей первой жены, не взял из них ни цента. Наоборот, в течение двух лет, пока продолжалась их семейная жизнь, он оплачивал все ее расходы, в том числе самые экстравагантные, чего он, как молодой брокер, в общем-то не мог себе позволить.

— Ему просто нужно время, чтобы свыкнуться с ситуацией, — сказал Йейл. — В конце концов, я не преступник. Ты не отдалась в руки убийце.

Аликс посмотрела на него и улыбнулась, но это была скорее улыбка бравады, а не веселости. Йейл самым серьезным тоном спросил:

— Ты не жалеешь, что вышла за меня?

— Конечно, нет. Я бы только очень хотела…

— Хотела бы чего?

— Чтобы мой отец был как другие отцы… — сказала она, зная, что желает невозможного.

После трехмесячного свадебного путешествия, во время которого они объехали чуть ли не весь мир, они поселились в Лондоне. Для Аликс, привыкшей к путешествиям и переездам с самого раннего детства, было все равно где жить. Но для Йейла с его амбициями, подстегнутыми женитьбой, это имело большое значение.

Его привлекали различия между британским и американским законодательствами, регулирующими финансовую деятельность. Британские законы, в отличие от американских, не требовали, чтобы банки не смешивали управление трастовыми фондами и собственную коммерческую деятельность. И ни один британский закон конкретно не запрещал ведение брокером собственных дел на бирже и использование получаемой там информации. Планы, вынашиваемые Йейлом, могли быть осуществлены только в Англии. На Уолл-стрит и в других крупных финансовых центрах подобная деятельность, привлекающая Йейла, запрещалась жестким законодательством, регулирующим сферу банковского бизнеса и сделки с акциями. Обладая связями, которые Йейл тщательно культивировал, когда служил в фирме «Нойес энд Ли», он блестяще осуществлял свои лондонские сделки, и его мечта быстро разбогатеть была недалека от воплощения в жизнь.

Йейл уже убедился, что может богатеть, приобретая акции компаний. Теперь он решил, что может стать еще богаче, если будет скупать сами компании, и что именно такой подход должен лежать в основе его «лондонской стратегии». Он переманил к себе на службу руководителя отдела исследований «Нойес энд Ли» и нанял молодого, агрессивного брокера, с которым учился в Принстоне. Тот работал на большую брокерскую фирму и занимался операциями по покупке акций. Первым приобретением вновь образованной компании «Уоррэнт Лимитед» была фирма, производящая оборудование для оформления витрин больших магазинов. Главным активом этой фирмы была недвижимость — в первую очередь большой склад на южном берегу Темзы близ места Саугарк. Склад был тут же продан, а вырученные средства были использованы для приобретения компании, производящей оборудование для портов и судов — надувные спасательные лодки и спасательные жилеты. Этим Йейл положил начало целой цепи операций, продавая активы одной компании, чтобы финансировать приобретение других фирм.

Йейл становился все богаче. По истечении трех лет фирма «Уоррэнт Лимитед» контролировала активы стоимостью двенадцать миллионов фунтов стерлингов — и это произошло быстрее, чем Йейл мог предположить. Успехи объяснялись его умением обнаруживать компании с богатыми активами, недооцениваемые другими, что, правда, он относил за счет четкой работы своего исследовательского отдела. Способствовало успеху и то, что Йейл с готовностью брал на работу молодых, талантливых выпускников «краснокирпичных» университетов из мрачных мидлэндских промышленных городов, говорящих с «неправильным акцентом», толковых представителей этнических меньшинств из лондонского района Мэрилебон. Они, в обход «благородных», тесно связанных каст выпускников закрытых частных школ и престижных университетов, получали выход в финансовые центры. Все это, вместе взятое, сделало Йейла и его фирму финансовой суперзвездой. Дети столяров, мастеров-мебельщиков, фабричных рабочих могли отныне при помощи учрежденного Йейлом трастового фонда для работников своей фирмы подсчитывать свои дивиденды на капитал, а не полагаться на жалованье, как поколение их отцов.

В конце семьдесят третьего года Йейл пришел к твердому убеждению, что будущее за коммерческими банками, и заключил сделку о слиянии с «Чарлтон, Дувр», фирмой, гораздо менее консервативной, чем, скажем, «Хэмброс» или «Н.М.Ротшильд». Новая компания стала называться «Уоррэнт, Чарлтон и Дувр», и Йейл сразу стал деловым человеком совсем другого масштаба и получил гораздо более широкий доступ к разносторонней финансовой деятельности и кредитам, равно как и к особо доверенным отношениям с клиентами компании «Чарлтон, Дувр». По завершении сделки о слиянии новая фирма переехала в сверхсовременный офис в небоскребе на Парк Роу. Этот переезд символизировал для Йейла «вознесение» над остальным миром, что, как он всегда знал, и станет со временем его главной силой.

Как какой-нибудь консервативный юрист, работающий на крупную корпорацию, с ностальгией и удовольствием вспоминает свои детские мечты стать лесником, Йейл с удовольствием и иронией над своей наивностью вспоминал свои молодые амбиции сделать миллион долларов к тому дню, когда ему стукнет тридцать. Сейчас, в свои тридцать четыре года, он был на пути к своему первому десятку миллионов.

— Теперь видишь, как правильно ты поступила, выйдя за меня, — говаривал Йейл, обнимая Аликс.

— Вижу, но я тогда совсем не думала обо всем этом, — отвечала Аликс.

Ее всегда занимали не столько деньги, сколько мысли о том, как он должен быть горд, что он их зарабатывает, доказывая тем самым, что он женился на ней совсем не из-за денег.

— Ты должна была знать в глубине души, что я могу творить чудеса, — говорил Йейл.

К тому времени финансовая пресса так и характеризовала Йейла: «кудесник».

— И волшебник, — всегда добавляла Аликс. Было бы несправедливо считать, что Йейл женился на Аликс из-за ее денег. Но, с другой стороны, было бы неверным и думать, что без них у него появилось бы чувство к ней.

Правы те, кто считает, что многое меняется в отношениях людей после свадьбы, и женитьба Йейла на Аликс не была исключением. В первые годы их совместной жизни Йейл, видевший в Аликс своего рода приз, который нужно завоевать, и тщательно подбирающий методы завоевания, по-настоящему полюбил Аликс после того, как она стала его женой. Хитроумный ухаживатель превратился в очарованного мужа. Она стала для него чудом из чудес, и все ее существо, все, что бы она ни делала, вызывало в нем восхищение. Она стала для него совершеннейшей женщиной, и он с наслаждением изучал ее характер и ее привычки.

Например, она прекрасно водила машину. Когда Аликс была за рулем, куда только девались ее застенчивость и неуклюжесть! Она водила стремительные дорогие спортивные автомобили, полностью отдаваясь чувству и дисциплине опытного водителя. Казалось, что она и машина — это части единого организма. Она касалась педали акселератора с такой нежностью, с какой любовница касается любимого мужчины. С такой же нежностью — и точностью — она нажимала на педаль тормоза, как бы синхронизируя свои движения с мощным рокотом двигателя «формулы один». Будь то на крутом повороте на горной дороге или при въезде на хайвэй с боковой дороги, она неизменно вела машину с точностью и с нужной скоростью — лучше, чем любой другой водитель, с которым когда-либо приходилось ездить Йейлу.

Поначалу Аликс испытывала трудности при парковке автомашины, и это удивляло Йейла. Это она-то, кого автомобиль слушался, как ягненок пастуха, никак не могла вписать машину в нужное пространство на парковочной площадке?! Но она не придавала этому значения, хотя ставила машину стоимостью сорок тысяч долларов далеко от бровки тротуара. Йейл понимал, что это был своего рода синдром богатой девочки, которой никогда в жизни не приходилось самой парковать автомашину. Всегда для этого был опытный шофер или служащий гостиницы, только и занимающийся тем, что паркует машины клиентов. И ей никогда не приходило в голову подумать, что что-то может случиться с баснословно дорогим автомобилем. Что бы ни произошло, кто-то обязательно позаботится, чтобы все было в полном порядке. Это были врожденная самоуверенность и небрежность людей, которые, как помнят себя, владеют огромным состоянием.

У Аликс были и другие проявления «синдрома богатой девочки». Например, она понятия не имела, как приобретается билет в театр или на самолет, поскольку стоило ей позвонить в офис отца — и все немедленно делалось для нее. Она никогда не носила покупок из магазина и сама не возвращала туда покупки, если они ей почему-либо не подходили. За нее это всегда делали либо шофер, либо личная горничная. К ней никогда не поступали никакие счета, и она никогда не оплачивала их сама. Все это делал ее банк. Когда ей нужны были вино или любые другие напитки, она не ходила сама в магазин. Все, что было нужно, выбирал и доставлял главный виночерпий из ближайшего отеля, принадлежащего отцу. Она никогда не покупала продукты. Это делала ее экономка, да и та не ходила в магазин, а просто звонила по телефону. А уж когда Аликс оказывалась в продуктовом супермаркете, для нее это было настоящее приключение. Она никогда не ездила в автобусе или метро, никогда не относила и не забирала одежду из химчистки, никогда не поджидала сантехника в своей квартире, никогда не летала на самолете иным классом, кроме первого, никогда не стояла в очередях. Она даже никогда не бывала в своем банке. Просто кто-то из отцовских служащих следил, чтобы каждый понедельник она получала в запечатанном конверте наличные — «на текущие расходы».

Аликс, как обнаружил Йейл, жить не могла без телефона. Она не видела разницу между звонками в другие города и страны и местными звонками. Она запросто звонила из Лондона куда-нибудь в магазин в штате Техас и заказывала постельное белье, о котором вычитала в каталоге, или в Милан, чтобы заказать орнамент для кузова своего автомобиля, точно такой, какой она увидела на одной дорогой автомашине, припаркованной около отеля «Гермес» в Монте-Карло, или в Будапешт, чтобы заказать ветчину особого копчения. Каждую неделю она звонила своему брату, где бы он ни находился, равно как и своему отцу, несмотря на его недовольство ее браком. Она постоянно звонила матери и бабушке, а также нескольким своим подругам и часами болтала с ними. В ее разговорах по телефону застенчивость, обычно присущая Аликс, исчезала. Она вела откровенные, интимные, философские, порой глупые разговоры и даже сплетничала.

За рулем и во время телефонных разговоров Аликс преображалась. Она излучала уверенность в себе. А на балах, приемах, обедах она как-то уходила в себя, становилась болезненно неуклюжей, как ни старался Йейл помочь ей преодолеть это свойство. Получалось, что существует две Аликс: одна за рулем и на телефоне, а другая — в гостиной у знакомых.

Женитьба на Аликс была лучшим, что произошло в жизни Йейла, и он так до конца и не разобрался в том, что же заставило его рисковать и, в конечном счете, разрушить их счастливый брак,

Йейл богател, и быстрее, чем рассчитывал вначале. И он гордился тем, что все это было делом его собственных рук. Он никогда не просил помощи у Рэймонта и никогда не использовал деньги жены или ее связи в мире бизнеса. Когда Александр наезжал в Лондон, Йейл подчеркнуто радушно встречал его, устраивал для него роскошные ленчи и обеды, предоставлял в его распоряжение лимузин с шофером и вообще старался всячески показать, что он вполне ровня тестю. Александр неизменно отвергал внимание Йейла. К тому же до Йейла дошли слухи, что Александр предлагал Аликс миллион долларов, если она разведется с ним. Слухи имели под собой основания. Такое предложение Рэймонт делал не раз, впервые — когда Аликс и Йейл вернулись в Лондон после свадебного путешествия. Но Аликс тогда отвергла предложение отца. Наоборот, ее преданность Йейлу лишь крепла, и несмотря ни на что их брачные узы не ослабевали.

Шестая годовщина их свадьбы совпала с тридцатилетием Аликс. Это было весной семьдесят шестого года, и именно Йейл, а не ее отец, устроил по этому случаю гранд-прием. Этот прием должен был свидетельствовать миру, что Йейл утвердил свою личность и добился успеха без всякой помощи со стороны Рэймонтов. На прием были приглашены — и все пришли — пятьсот человек: международные финансовые и деловые «гении», высокопоставленные сотрудники корпорации Рэймонта и компании «Уоррэнт, Чарлтон, Дувр». К удовольствию Йейла, приглашение почтить своим присутствием прием принял и Александр Рэймонт, который появился вместе с Джей Джей. Из штата Делавэр прилетели мать Аликс — Брук и ее теперешний супруг. Из Парижа прилетели Сергей и Бритта, причем Александр по-прежнему не разговаривал с Сергеем из-за его будущей женитьбы на Бритте. Тот факт, что Аликс вышла замуж за Йейла и тоже против воли отца, придал Сергею решимость поступить подобным же образом.

Прием состоялся в ресторане отеля «Клэриджес». Йейл выбрал именно этот отель прежде всего потому, что он не принадлежал корпорации Рэймонта. На прием по причине распространившихся разнообразных слухов, попахивающих скандальчиком, слетелась и пресса — например, Эмма Соумс из «Ивнинг стандарт», Уильям Хикки из «Дэйли экспресс», Найджел Демпстер из «Дэйли мейл». Хикки написал на страницах своей газеты о сплетнях насчет того, женится ли Сергей на Бритте несмотря на запрет отца, Демпстер расписал красоту посетивших прием женщин, а Джей Джей назвал «самой красивой женщиной по обе стороны Атлантики». Из авторов колонок о светской жизни на приеме не было только Бетти Кенуорд из «Дженниферс Дайэри», поскольку в тот день она находилась в Риме, где освещала церемонию по случаю вступления в светскую жизнь какой-то принцессы.

Прием в «Клэриджесе» удался на славу. Были шампанское и черная икра, танцы и флирт. Как потом говорили, во время приема завязалось несколько любовных связей, и одна связь по какой-то причине распалась, и даже последовал один развод из-за того, что чей-то супруг, то ли супруга, с кем-то слишком крепко обнимались в одной из гардеробных отеля.

Ровно в полночь Йейл преподнес Аликс подарок на день рождения и по случаю шестой годовщины их свадьбы: рубиновые серьги с камнями в шесть каратов.

— По карату за год совместной жизни, — сказал он, открывая роскошную коробку, в которой лежали серьги. Гости зааплодировали, и слова поздравлений утонули в шуме аплодисментов, музыки и восторженных восклицаний. Вовсю старались фотографы, сверкали вспышки блицев, однако ни одна газета не опубликовала снимки Аликс, хотя прием давался именно в ее честь. Зато со всех газетных полос смотрела Джей Джей в туалете от «Фортуны».

Йейл впервые удостоился упоминания и похвал не только в деловой прессе, но и в светской хронике. Он жаждал славы и внимания и хотел добиться еще большего.

— Дорогая моя, ты знаешь, что я никогда не встреваю ни в чьи личные дела, но все же мне хочется спросить тебя: не пора ли обзавестись потомством? — с таким вопросом обратилась Брук к Аликс. Брук собиралась вернуться в США, и Аликс накануне ее отъезда пригласила мать к себе. Они расположились на втором этаже в читальном зале, самой маленькой и самой уютной комнате дома Аликс и Йейла. В окна падали лучи заходящего солнца, отчего преобладающие в комнате кремовый и синий цвета светились теплотой и насыщенностью. Брук гордилась тем, что ее дочь сумела создать крепкую семью. Она прекрасно знала, что в среде очень богатых мужчин, привыкших к абсолютной свободе и не связанных никакими условностями, это было нелегко.

— Скоро, — сказала Аликс. — Я ведь еще не слишком состарилась…

Аликс нагнулась, чтобы поднять упавшую на ковер серебряную ложку.

— Я не собираюсь вмешиваться в твои дела, — сказала Брук, испытывая неловкость, что затеяла разговор на такую деликатную тему. Она выросла в обстановке, в которой считалось невежливым задавать вопросы на личные темы, и это, как она в душе считала, всегда осложняло ее жизнь. Она исходила из того, что и для Аликс невозможность поговорить с кем-то, особенно с матерью, по душам, усиливала чувство изоляции и одиночества. У богатых людей, считала Брук, всегда в избытке такая роскошь, как возможность ездить куда хочешь и жить в огромных домах или квартирах, но за это они расплачиваются эмоциональной замкнутостью.

— Ты ведь уже замужем шесть лет… — продолжала Брук.

— Йейл не хочет иметь детей, — сказала Аликс, — он считает, что дети — это теперь не модно.

Брук приятно удивилась готовности Аликс продолжить разговор.

— Ну а ты-то как считаешь? — спросила она.

— Мне бы хотелось иметь детей, — сказала Аликс, — но не сейчас. Лучше подождать, когда Йейл переменит свои взгляды и когда отец переменит свое отношение к нему. Аликс положила ложку на тарелку, и пока они ждали, когда лакей принесет другую, Брук рискнула задать дочери еще один вопрос:

— Как по-твоему, твое замужество, э-э, удовлетворительно?

Брук приметила печальные глаза дочери, наблюдавшей за мужем во время приема. Особенно грустными глаза Аликс были, когда Йейл увлеченно танцевал с красивыми женщинами и больше всего с Джей Джей.

— Думаю, да, — сказала Аликс, — особенно если учитывать то, что ты когда-то сказала мне: что мы отличаемся от других людей, что у нас слишком много свободы. Единственное, чего бы мне хотелось, это чтобы Йейл перестал соревноваться с отцом.

Она помолчала, поскольку в комнату вошел лакей. Он положил на поднос серебряную ложку и удалился.

— И мне бы очень хотелось, — продолжила Аликс, чтобы отец примирился с нашим браком. — А то получается, что бы я ни сделала, как бы ни поступила, одному из них я все равно не могу угодить.

Вот и теперь ситуация, с грустью подумала Аликс, похожа на ту, когда она вместе с Сергеем работала в корпорации отца.

— По-моему, тебе надо бы думать о том, что делает счастливой тебя, Аликс, а не кого-то другого, — сказала мать.

Брук не ожидала от себя такого совета дочери: быть более эгоистичной. Брук всегда страдала от эгоизма мужчин, с которыми сталкивалась в жизни, поэтому избегала всякого проявления эгоизма со своей стороны и старалась воспитать такое же отношение у дочери, внушая ей, что, прежде всего, следует думать и заботиться о других. «Теперь же, когда Аликс стала взрослой, — думала Брук, — не следовало ли бы ей побольше думать о собственных интересах?»

— Согласна, — улыбнулась Аликс. — Наверно, мне бы надо побольше и почаще думать о себе. Мне бы очень хотелось ребенка. Пожалуй, если я сделаю так, чтобы забеременеть, Йейл переменит свое отношение. А отцу может понравиться быть дедушкой? Как ты думаешь?

Брук не хотелось сводить на нет надежды, которые она сама же посеяла в дочери, в то же время ей не хотелось лгать. Брук никогда не лгала и гордилась этим. Она не могла точно знать, как среагирует Александр. С одной стороны, он был подвержен сильнейшему страху в отношении всего, что могло бы напоминать ему о возрасте. Но с другой стороны, радость быть дедушкой — это ведь такое естественное чувство… Тем не менее, Брук никак не могла представить себе, как на деле будет реагировать на это Александр, и прямо сказала об этом дочери.

— Не могу предполагать, какой будет реакция твоего отца, — сказала она. — Он всегда окружал себя такой таинственностью, что я никогда не могла понять его.

— Я тоже не понимаю его, — сказала Аликс. — А как ты думаешь, есть кто-нибудь на свете, кто понимает его?

— Нет, я думаю, — ответила Брук. — Да и как можно понять человека с миллиардом долларов в кармане?

Разговор с матерью остался в памяти Аликс. В общем-то, она говорила правду, сказав матери, что ее брак с Йейлом удовлетворяет ее. Но в глубине души она все же не была до конца в этом уверена. Как ей представлялось, с течением времени она и Йейл стали стремиться к разным вещам в жизни. Ей хотелось стабильности, постоянства, детей. Ему хотелось острых ощущений, все время чего-то нового, блеска, славы. Ему хотелось быть везде и делать все, что душе угодно. Аликс, по той простой причине, что с самого детства побывала везде и делала все, что было угодно ее душе, теперь хотела одного; найти возможность жить в мире и согласии с тремя мужчинами, отношения с которыми и определяли ее жизнь: с мужем, с отцом, с братом.

Когда она набирала номер телефона Йейла, находясь в офисе Картрайта Данна, Аликс подумала, что, видимо, она была не права, отказав устроить свадьбу Джей Джей и Сергея в ее доме. Ведь вполне возможно, что, согласившись на это, она доставила бы удовольствие всем трем мужчинам в ее жизни: показала бы Сергею, что сестра любит его (она вполне представляла себе, как глубоко были задеты чувства Сергея, когда отец отказался финансировать мексиканскую сделку), включила бы отца в круг своих жизненных забот — ведь он преподнес Джей Джей роскошный свадебный подарок, а значит, все, что было между Джей Джей, Сергеем и отцом, разрешилось вполне благополучно, — и порадовала бы Йейла, который так стремится занять достойное место среди всесильных Рэймонтов.

— Йейл, хочу принести свои извинения за сегодняшнее утро, — сказала Аликс, когда дозвонилась до мужа. Ты правильно сделал и проявил настоящую щедрость, когда предложил, чтобы свадьба состоялась у нас в доме. Я была не права. Я позвоню Сергею…

— Слишком поздно, — сказал Йейл.

— Поздно?! А в чем дело?

— Свадьба уже состоялась. Они уехали из Лондона и обвенчались в Гибралтаре. Я получил телеграмму.

— Что же нам теперь делать?

Аликс испытала чувство огорчения, что Сергей информировал не ее, а Йейла, хотя он обычно предпочитал, чтобы сестра узнавала о его делах не напрямую от него.

— Делать? Не знаю, как ты, а я намерен отпраздновать это событие, — сказал Йейл и повесил трубку.

Йейл давно собирался позвонить Оливер Холборн. Но каждый раз откладывал. Надо, считал он, проявлять осторожность. Он хотел, чтобы все было идеально, и ждал подходящего момента. И какой же момент может быть более подходящим, чем свадьба, навевающая мысли о любви и сексе!

Йейлу хотелось секса, новых волнующих отношений с красивой молодой женщиной. Ему хотелось делать то, чего он раньше не мог делать. Он набрал номер телефона Оливер, которая жила в элегантном доме в Кенсингтоне, и договорился о встрече во второй половине дня. Говорили, у Оливер Холборн всегда в любовниках были самые шикарные, самые красивые, самые преуспевающие молодые мужчины Лондона.


Загрузка...