Волшебный час - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Сьюзен Айзекс (11) #11

11

Мы приехали к Бонни следующим утром. Еще не было восьми. Через тридцать секунд она уже рассматривала ордер на обыск, потом сглотнула и сказала:

— Мне нужно позвонить своем адвокату.

— Ради бога, — великодушно разрешил Робби, и они с еще одним следователем, качком-коротышкой лет тридцати, продефилировали мимо нее и вошли в дом. У качка были такие мускулистые ляжки, что он не мог по-человечески ходить и ковылял, как шимпанзе.

— Вы не имеете права! — воскликнула Бонни и попыталась преградить нам дорогу. Мне удалось оттереть ее плечом в сторону.

— Применение силы на законных основаниях, — откомментировал я. — Все жалобы — в комиссию по гражданским правам.

Я ожидал от нее истерики. А потом — главным образом, когда я заметил, что она опять в этих бирюзовых шортах в обтяжку и футболке — я опять начал представлять себе разные сцены. Вот она падает в обморок. Я беру ее под руки, отношу к дивану и нашептываю что-нибудь ласковое, дескать, успокойся, Бонни. И медленно опускаю ее на диван. Успокойся, Бонни. Мне нравилось произносить ее имя вслух.

Но она осталась стоять, как стояла, на лестнице, совершенно невозмутимая. Она как бы здесь была и не была одновременно. Мир, в котором ей приходилось существовать, оказался столь ужасен, что она его покинула и поселилась в другом измерении — где люди добрее и лучше. Наконец, она прошла мимо меня в кухню, звонить Гидеону. Как будто я был для нее призраком — лишь воздухом или дымом. Муз, уловив настроение хозяйки, последовала за ней с озабоченным видом, и не удостоила меня даже взмахом хвоста.

Я последовал за ней в кухню и начал осматривать полки, как бы намереваясь найти где-нибудь за баночкой кетчупа чашку, наполненную пулями калибра 5,6. Я решил, что для человека, находящегося на грани нищеты, Бонни слишком много тратит на горчицу: горчица медовая, эстрагоновая, перечная. Я обернулся к Бонни. Может, рискнуть и сострить насчет горчицы, разрядив обстановку? Но она стояла ко мне спиной и негромко разговаривала по телефону.

Я нашел банку с поп-корном и сильно встряхнул ее. Она загремела, и я понял, что похож на идиота из латиноамериканского оркестра, играющего на маракасах. Я жаждал внимания. Может, если она признает, что я жив, я и вправду оживу. Мне было так хреново.

Молчи, грусть, молчи, сказал я себе. Чары рассеялись. Смейся, паяц. Но я все не мог успокоиться. Мне хотелось как-то ее расшевелить.

С глубокомысленным видом я просмотрел ее бумажник. Мерзавец. Наглец. Злонамеренное нарушение права на неприкосновенность личности. Я прощупал каждый ключик, разгладил пару смятых салфеток, изнюхал чек из супермаркета. Я не спеша вытащил из ее кошелька деньги — семнадцать долларов и сорок четыре цента — и разложил их на столе, а также водительские права, кредитную карточку «Виза», читательский билет и абонемент в видеосалон. И фотокарточки: ее отец в клетчатой ковбойке, победно поднявший над головой пойманную форель. Отец с матерью — оба высокие и широкоплечие, как Бонни, — при полном параде, как на свадьбу, улыбающиеся, но как-то неестественно, напряженно. Понятно, что они с удовольствием снова нацепили бы свои ковбойки. Братья и невестки на лыжах. Племянницы верхом на лошадях. Племянники с собаками. И на всех бернстайновских фото на заднем плане виднелись горы.

Я ждал, пока она хоть как-нибудь отреагирует: подбежит, оттолкнет меня, закричит что-нибудь вроде «Я тебя ненавижу!». Ни фига. Тогда я пошел ва-банк — открыл красную косметичку и вытащил пару тампонов «Тампакс». Я посмотрел каждый из них на просвет, как будто у них внутри был взрыватель вместо веревочки. Бесполезно — ноль эмоций. Может, стоит ее поддеть? Сказать, что, мол, у тебя все еще не кончились менструации? А потом отказаться от своих слов, если ее адвокат прицепится и заявит, что я ее оскорбил. Но я промолчал. Рядом стоял коротышка следователь по кличке Ляжки, а я не хотел, чтобы он вообразил, будто температура моего поведения отклоняется от отметки «ноль».

Бонни повесила трубку. Я снова занялся ее бумажником. Дно ее кошелька было испачкано каким-то красным порошком — ясно было, что это румяна, которые женщины наносят на лицо при помощи больших пушистых кисточек. Но я выпендрился, ссыпав горстку этих румян в пластиковый пакет, как будто это была новая смертоносная модификация кокаина. Она не сделала никаких злобных замечаний. Она просто вышла из комнаты, зажав в руке ордер на обыск. А я остался стоять — как полный идиот, беспомощно сочувствуя ей, провожая взглядом ее бирюзовую задницу, пока она не скрылась в холле.

Я почувствовал себя как брошенный муж. Я рухнул на тот же самый стул, на котором в первый свой визит сидел и пил кофе. В руках у меня все еще был ее бумажник.

Минут через десять, закончив с кухней и не найдя даже дырки от бублика, я отправился на поиски Бонни. Я обнаружил ее сидящей на кирпичном выступе перед камином. Рядом с ней лежал ордер на обыск. Она обхватила себя за плечи, будто бы ожидала, когда же дровишки разгорятся пожарче и согреют ее. Понятно, что никакого огня там и в помине не было. На улице было уже около двадцати градусов. Синева неба резала глаза — блистательное утро в самом конце августа. Солнце вливалось в окно гостиной, покрывая лоскутами света дремлющую Муз и темный дощатый пол рядом с ней.

Бонни сидела, опустив голову, и не заметила, как в комнату забрел Ляжки и вручил мне тяжелую хозяйственную сумку. А поскольку до сих пор ему посчастливилось найти только полусжеванную сырую косточку Муз под диваном, он явно томился желанием отыскать хоть какое-нибудь весомое доказательство виновности Бонни. Я вывалил содержимое хозяйственной сумки на журнальный столик. Бонни посмотрела на меня. В сумке оказалось две нераспечатанных коробки: кофейная ручная мельница и дорогая машинка для варки экспрессо-капучино. На дне сумки затерялся чек об уплате по карточке «Америкен экспресс»: за все эти предметы уплатил Сай Спенсер, владелец карточки с 1960 года.

Я подошел к Бонни, плюхнулся рядом с ордером на обыск и потряс чеком перед ее носом.

— Выходит, Сай не прочь был выпить чашечку кофе после этого? — полюбопытствовал я. — Или до этого? Некоторым мужикам приходится как-то себя стимулировать.

Она не ответила, но я и не ожидал ответа. Я же для нее не существовал. К тому же Гидеон наверняка велел ей ничего не говорить, а она восприняла его буквально.

— Ваш адвокат появится здесь? — спросил я.

Она взяла ордер. Замешкалась, размышляя, куда бы его положить. Карманов у нее ни в шортах, ни в футболке не оказалось, поэтому она просто держала ордер в руке. Я решил отвлечься, чтобы получше ее разглядеть. Ее футболка была, наверное, с какого-то феминистского кинофестиваля. Через всю грудь пролегала надпись: «Женщины снимают кино» — красные, зеленые, желтые, голубые буквы.

Я накрыл чеком ордер, который она держала, и указал на имя Сая.

— Триста пятьдесят пять долларов за чашечку кофе, — сказал я.

Где-то в глубине комнаты хрюкнул Ляжки: по-моему, он вообразил, что именно таким образом смеются мужественные детективы. Бонни ребром ладони смахнула чек. Он плавно скользнул на пол.

Было очень тихо. Только посапывала собака и где-то наверху посвистывали брюки Робби. Мне хотелось, чтобы те деньги в сапоге и опись дома стали его находкой. Я сказал ему: я пока побуду внизу, присмотри за ней.

А она никуда не собиралась, и я оказался связан по рукам и ногам. Я просто сидел тут, рядом с ней. Мы были похожи на несчастную супружескую пару, ожидающую какого-нибудь печального известия — вроде диагноза онколога или расторжения брака. Я украдкой поглядывал на нее: она обычно носила волосы распущенными, зачесав их за уши, или собирала их в конский хвост. На этот раз она заплела их в косу. Я с трудом удержался, чтобы не погладить пальцем каждое из блестящих переплетений косы. Я сказал бы ей: все будет хорошо.

Но сказал я ей вот что:

— А куда вы спрятали винтовку? — Она не шелохнулась. — Бонни, с каждой минутой у вас все меньше и меньше шансов исправить положение. Вы плохо обходитесь с нами, а мы плохо обойдемся с вами.

И в этот момент в комнату вплыл Гидеон Фридман. Ниндзя-адвокат, в мешковатых слаксах, черном свитере, волосы гладко зачесаны назад. Я встал:

— А-а, советник Фридман, — протянул я, — рад вас видеть.

Он прошел мимо меня и навис над Бонни.

— Надеюсь, ты не разговаривала с ним? — спросил он. — Вообще не разговаривала? — Она покачала головой. — Молодец.

Он взял ордер на обыск и изучил его. Убедился, что все оформлено как положено. Хотел забрать его, но у него как назло тоже не оказалось карманов, и он просто зажал ордер в руке, поднял Бонни и повел ее в кухню.

Кажется, они тихо о чем-то беседовали. Мне не удалось расслышать ни слова, даже обрывков разговора. Я подошел к книжным полкам. В основном это были книги в мягких обложках: сотни романов и повестей. Много книг по кино — биографии актеров и режиссеров. «Настольная книга кинематографиста» и «Кинофарс», книги о природе — «Цветы побережья», «Путешествия по Лонг-Айлэнду». Никаких книжек по сексу, спрятанных за книги типа «Птицы Америки» — ни «Мемуаров викторианской проститутки»«, ни «Как перестать быть Угодливой Давалкой и вынудить его жениться на тебе», словом, ничего из арсенала книг, которые обычно встречаются у одиноких баб.

Робби ссыпался вниз по лестнице. Он был в бежевых мокасинах с массивными черными каблуками, подбитыми металлическими подковами. Он ухмылялся, размахивая пластиковым пакетом для вещдоков, в котором лежал рулончик денег из того самого сапога. Я подошел к нему.

— Восемьсот восемьдесят! — провозгласил он.

— В десяти- или двадцатидолларовых? — я старательно изображал изумление и заинтересованность. — Как из банкомета?

— Так точно.

— Больше ничего?

— Да нет как будто, — Робби даже как-то расстроился. Он, наверное, рассчитывал отыскать еще дымящуюся винтовку.

— Никакого вибратора на прикроватной тумбочке? — Робби покачал головой. — Никаких любопытных документов?

— Ничего.

Вот, дьявол! Надо было сначала самому быстренько все проглядеть и найти эту опись. Если только она ее не выбросила.

— А в кабинете все завалено рукописями сценариев, — сообщил он. — В папке — письма с отказами. Но, знаешь, и это уже много! Эти деньги — это хоть какая-то зацепка. А получим пробы крови — и готово.

— А от Сая нет письма с отказом?

— Нет. А он нам и ни к чему. Где она?

— В кухне, с адвокатом.

— Как думаешь, сейчас ей это впаять? — Он был похож на истекающего слюной добермана-ищейку: само нетерпение.

— Ага, — кивнул я. — Чтобы уж сразу с этим покончить.

У меня спирало дыхание. Я пытался восстановить дыхание, но не мог.

Мы вышли в кухню. Робби помахал пакетиком с деньгами перед носом Бонни.

— Восемьсот восемьдесят долларов в двадцатидолларовых купюрах, — объявил он.

— Если у вас есть какие-нибудь соображения, будьте добры, обращайтесь ко мне, — заметил Гидеон.

— Ах, простите, — дурашливо спохватился Робби и вручил Гидеону конверт с едкой усмешечкой. — Мы нашли это запрятанным в сапог вашей клиентки. Хотелось бы знать всего лишь, откуда эти деньги. Может, она скажет нам…

— Э-э, — начала было Бонни, — это…

— Молчи, — рявкнул Гидеон.

— Гидеон, это не имеет никакого отношения к Саю.

Гидеона это сообщение явно не вдохновило.

— Не могли бы вы на минуту оставить нас одних? — спросил он.

Мы вышли из кухни в холл, слыша, как они шепчутся. Я все старался дышать поровнее, но не мог, и у меня кружилась голова. Наконец Гидеон нас окликнул:

— Все в порядке. Можете войти.

Мы вошли, и он кивнул Бонни.

Она обращалась к Робби, как будто в комнате был только один коп.

— Деньги, которые вы нашли, — остаток от двух с половиной тысяч, которые я заработала в декабре прошлого года. Я работала на одну компанию, выпускающую каталоги, и ее владелец выплачивает мне деньги раз в году. Наличными, — потом она добавила, — без расписки.

— То есть, документа, подтверждающего, что вы получили эти деньги, не существует? — уточнил я.

Бонни заставила себя посмотреть на меня, но она не решилась взглянуть мне в глаза.

— Так для того и платят без бумаг, — объяснила она, пожалуй, даже чересчур обстоятельно, как будто обращалась к дебилу. — Имеется в виду, что это не заносится ни в какие бухгалтерские документы.

— Вы хотите сказать, что единственное подтверждение источника этих денег — это ваше слово?

— А где еще бы я получила восемьсот восемьдесят долларов?

— За несколько часов до смерти Сай Спенсер снял со своего счета тысячу долларов. Когда мы осматривали тело, этих денег при нем уже не было.

Гидеон перебил меня:

— И вы называете это полицейским расследованием? Это не расследование. Все, что вы не в состоянии себе объяснить, вы вешаете на Бонни Спенсер. Понятно, что Сай кому-то отдал эти деньги. Или купил что-нибудь.

— Нет, — возразил Робби.

— Не говорите «нет». Я знал этого человека. Он любил хорошие вещи и ни в чем себе не отказывал. Если он встречал галстук за сотню долларов, который ему нравился, он немедленно покупал по одному каждой расцветки.

— Поверьте мне на слово, мы все проверили, — продолжал Робби. — У него просто не было в тот день времени на покупки. И он никому ничего не давал. Деньги забрал тот, кто видел его последним. А нам известно, что это была миссис Спенсер.

— Вам известно? Откуда вам это известно? — Гидеон спросил это таким тоном, словно не мог поверить в то, что мы до такой степени кретины. Но я понял, что ему тоже было об этом известно.

— Оттуда, что в тот день они вместе провели время в постели в спальне для гостей.

— Да ну?

Н-да, то еще зрелище: адвокат-неудачник, пытающийся разыгрывать из себя бодрячка.

— Ну да, — встрял я. — В этой самой кровати мы нашли несколько волосков, не принадлежавших Саю. Даю вам слово, что, получив образцы крови мисс Спенсер, мы установим, что картина ДНК идентична.

Бонни рассеянно поднесла руку ко лбу. Она кое-что себе припомнила. Все поняла. И бросила на меня взгляд, в котором смешивались ярость и сожаление.

— Так вы хотите знать, что произошло в день убийства? — Я мог обращаться только к Гидеону. У меня не хватало духу посмотреть Бонни в глаза. — Ваша клиентка имело половое сношение с Саем Спенсером. Затем у них вышла размолвка. Он вышел из спальни. Она вытащила тысячу баксов из кармана его брюк. Когда он отправился искупаться, она надела резиновые шлепанцы…

— У меня нет резиновых шлепанцев, — сказала Бонни Гидеону.

— … И спустилась вниз. По одной версии она отправилась на место преступления по задней дорожке, где она…

Я почувствовал на себе взгляд Бонни. Глаза у нее были преогромные.

— Неправда. Я этого не делала. Эти деньги… Я получила их…

— Ладно, — оборвал я ее. — Скажите мне телефон этого парня из каталожной компании.

Бонни переглянулась с Гидеоном, но одобрения ждать не стала. Он, было, замотал головой, не говори, мол, но она все же сказала:

— Этого человека зовут Винсент Келлехер. Он живет в Флагстаффе, штат Аризона. Для него я сделала три каталога: «Сельская кулинарная книга», «Джуно» — это для полных женщин и… Господи, а последний вылетел у меня из головы. А, «Хэнди Джон», это компьютеры, оборудование.

Я ни слова не успел сказать, как она выскочила из кухни наверх в кабинет. Я побежал за ней. Она судорожно перелистывала записную книжку. Руки у нее при этом дрожали.

— Вот.

Я набрал номер. В офисе никто не отвечал. В кабинет пришел Гидеон, а за ним Робби. В конце концов я дозвонился в справочное бюро и узнал домашний номер Келлехера. Да, это Винсент Келлехер. Ляжки, по-моему, унюхал, что тут что-то происходит, потому что тоже приплелся наверх, но крошечный кабинет был и так забит людьми, и Ляжки застыл снаружи, уставившись на плакат «Девушка-ковбой». Да, подтвердил Винсент Келлехер, он владеет несколькими почтовыми каталожными компаниями. Да, следователь Бреди, была такая Бонни Спенсер и кое-какую работу для его компании выполняла. Минуя бухгалтерские документы? Я подтвердил. Наличными? Нет. Выплатил ли он Бонни Спенсер две с половиной тысячи долларов наличными в декабре прошлого года? Нет! А когда-либо еще? Нет! Да, пару лет назад она делала кое-какую работу, и он заплатил ей… чеком. А что, у нее неприятности с полицией?

Я повесил трубку. Повернулся к Робби.

— Он никогда не платил ей наличными.

— Я так и знал, — сказал он.

Бонни вцепилась в лацкан моего пиджака.

— Клянусь вам… — она прикоснулась ко мне первый раз в жизни. Я отпихнул ее руку.

— Мистер Келлехер полюбопытствовал, не влипла ли эта дама в какую-нибудь историю.

— Я бы сказал — влипла, — подыграл мне Робби, — и еще в какую! — Он глянул на Гидеона и улыбнулся. — По сути дела, завтра эта дама может быть арестована.

— Нам необходимо поговорить, — обратился ко мне Гидеон.

— Мне кажется, поезд ушел, — отрезал я.

— Он прав, — объяснил Робби Гидеону. — Вы опоздали. Время сделок прошло.

— Никаких сделок я и не планирую, — сказал Гидеон.

— Вы правы, — поддакнул Робби. — Какие уж тут сделки! Сказать, почему? Потому что вашей клиентке уже крышка, и мы все это знаем.

Да, действительно, я был ветераном Вьетнама, со всем набором регалий и медными яйцами — такими твердыми, что они звенели. Но вся эта «крутизна» покинула меня, когда машины вереницей выстроились у дома Бонни: Бонни и Гидеон в его «БМВ 735», Робби и Ляжки в серебристом «олдскатлесе» и я. И все это только для того, чтобы отвезти Бонни в управление сделать пробы крови. Я не мог заставить себя сделать шаг. У меня не хватало сил смотреть, как Бонни везут на ее собственные похороны. Как только мы проехали два квартала бриджхэмптонских магазинов, я свернул с главной улицы на север и рванул переулками на шоссе. И там уже оттянулся и дал газу.

Хорошая все-таки вещь «ягуар». Примчался я в управление намного раньше всех, но даже не смог заставить себя зайти в отдел убийств. Вместо этого я отправился в туалет, зашел в кабинку и сел на унитаз.

Меня пугала встреча с Бонни.

Даже не так, меня пугала встреча с тем, что я натворил. Я сидел в сортире с бешено колотящимся сердцем и постепенно понимал, что силы небесные сыграли со мной скверную шутку. Женщина, которая начала значить для меня так много, да что уж там — все, женщина, без которой я не мог помыслить свою жизнь, — благодаря моей высокой квалификации следователя, моему хитроумному упорству, моей безупречной логике отправится в тюрьму и выйдет оттуда дряхлой старухой. И я больше никогда ее не увижу, мою колдунью.

И в чем бы ни заключались ее чары, она сумела сделать то, что никому до сих пор не удавалось, — вернуть меня к жизни. Но прежде, чем мне удалось разгадать тайну ее обаяния, ее власти надо мной, я разгадал тайну убийства Сая Спенсера. Ах, какой же я проницательный парень! Я умудрился снять ее заклятье.

Так что теперь я абсолютно, целиком и полностью лишился ее, безо всякой надежды ни коснуться ее, ни поговорить с ней — до конца моей безжизненной жизни. Я женюсь, произведу на свет детей, расследую кучу убийств, у меня появятся внуки, потом я пойду на пенсию. Мне суждено брести сквозь эту жизнь, как сквозь густой и скверный туман.

Я стал самим собой. Крутой следователь по расследованию убийств, я сидел на крышке унитаза, потому что до смерти боялся взглянуть в глаза убийце, которая варит прекрасный кофе и у которой замечательная собака.

Я чудом заставил себя собраться с духом, правда, восстановить дыхание мне так и не удалось. Но не выходил из сортира еще минут пять, потому что туда мог забрести кто угодно — из нашего отдела, или отдела сексуальных преступлений, или ограблений, — и проходя мимо него, я мог вдруг затрястись или даже расплакаться. И тогда он обнаружил бы, что я вовсе не тот крутой парень, каковым меня считали и он, и я сам, и все остальные.

Бонни и Гидеон, хотя они и не были настоящими местными, прожили на Южной Стрелке достаточно долго, и им следовало бы знать, как добраться до лонг-айлэндовского скоростного шоссе, не застряв в летней пробке, устроенной ньюйоркцами. Обычно они ведут себя наглейшим образом, но как дело доходит до езды в час пик, они теряют свою напористость: терпеливо сидят в раскаленных солнцем машинах, со скоростью улитки приближаясь к тому заветному месту, где они смогут купить бутылочку ароматизированного уксуса всего за тридцать долларов. Их городские мозги не в силах постигнуть простого способа избежать этой пробки, свернув с главной дороги. Ну и естественно, все это смогла бы изменить только очередная статья в «Нью-Йорк мэгэзин» под названием «Хэпмтонские старожилы делятся секретами по срезанию слишком длинного пути».

Но Бонни и Гидеон вовсе не желали ничего «срезать». Что такого приятного могло заставить их сломя голову нестись в управление? Да и Робби с Ляжки тоже их не подгоняли: им ли не знать Южную Стрелку Саффолк Каунти, чтобы понимать, что дорога на карте не всегда означает дорогу реальную? Зачем сворачивать неизвестно куда, рискуя оказаться в самой середине капустного поля, где Гидеону может прийти в голову изменить свое решение и бойкотировать сдачу проб на кровь, скрываясь несколько дней от полиции и тем самым оспаривая неоспоримое? Так что они потащились по дороге в массе других машин. И, по всей видимости, могли провести там еще тридцать-сорок минут. А то и час.

Я вышел из сортира и поплелся в отдел убийств. Мы работали посменно, поэтому один и тот же стол принадлежал двум-трем парням. За моим столом восседал Хьюго — Кислый Фриц. Я кивнул ему, чтобы он оставался сидеть где сидел, и устроился за столом Робби. Через пару минут Рэй Карбоун просунул голову в комнату. На лице его застыло страдание, как будто он собирался обсудить размер пулевого отверстия в черепе Сая или юнговскую теорию личности. Так что я поспешно схватил телефонную трубку, набрал номер службы времени и начал с озабоченным видом прислушиваться, словно собирался побеседовать с каким-то очень важным свидетелем.

«Восточное время десять часов четырнадцать минут двадцать секунд», — сообщил бесстрастный автоматический голос. Карбоун сделал рукой прощальный жест и ушел. Я вдруг ощутил такую усталость, что не смог даже повесить трубку и остался сидеть, прижимая ее к уху, слушая, как идет время. «Восточное время десять часов шестнадцать минут тридцать секунд».

Я открыл ящик стола Робби и поискал ручку — сделать вид, что занимаюсь писаниной. Ручек не оказалось, но зато я нашел несколько полупустых пузырьков с пастилками, освежающими дыхание, визитную карточку адвоката Микки Ло Трильо и в самой глубине — папку, которую Робби завел на Микки. Я вытащил эту папку: Микки Фрэнсис Ло Трильо, он же Микки Ло Трильо, он же Толстяк Микки, он же Микки Лопковиц, он же Мистер Хряк, он же Майкл Триллингхэм. Факсы и распечатки из нью-йоркского отделения полиции, перечень его арестов, присланный из ФБР: вымогательство, шантаж, торговля краденым, укрывательство от налогов. И убийство, дважды. Господина Ричи Гармендия из профсоюза торговцев мясными изделиями нашли плавающим под Вестсайдской дамбой с пробитым черепом. А Эл Джекобсон, бухгалтер картинговой компании, пропал и считался умершим. Предположительно его смерть наступила в результате попадания в бетономешалку, и он, таким образом, стал составной частью улицы Бэттери Парк Сити в Нижнем Манхэттене.

При всех этих арестах Микки привлекался к суду только раз, за уклонение от налогов. Вернее, два раза. Но благодаря сильной адвокатской поддержке ему удалось избежать судебного разбирательства.

«Восточное время десять часов восемнадцать минут и десять секунд».

Я закрыл глаза и представил себе Бонни так, как я видел ее последний раз. Она переоделась для похода в управление. Я встретил ее, когда она спускалась вниз по лестнице — в черном нитяном свитере, заправленном в прямую белую юбку, и черно-белых туфлях на высоком каблуке. Мне показалось, что она слегка подкрасилась, потому что веки у нее были коричневатыми, а губы будто измазаны в малине. Это была не совсем Бонни. Это была высокая и в высшей степени трагическая фигура. В ушах у нее висели длинные золотые серьги, и весь ее облик свидетельствовал о душевной надломленности.

Я старательно таращился в папку, но Бонни так и стояла у меня перед глазами. Мне пришлось сделать над собой усилие и сосредоточиться на содержимом папки. Робби своим округлым ученическим почерком исписал кучу бумаги. Тут всего было понемногу: о связях Микки с мафией, включая известных громил, и о том, что он использует семейный бизнес как прикрышку для мафиозных делишек, и о его дружбе с Саем и инвестициях в «Звездную ночь». Подробные записи, страница за страницей. Я понял весь ход его рассуждений при подготовке к нашему отдельскому совещанию в понедельник, когда он собирался вкрутить нам всем, что следует копать под Микки.

Но на той же встрече я убедил его, что следует копать под Бонни. И с того дня на страницах появлялись записи типа «2.8.16.10». Это через полчаса после встречи с Микки и его адвокатом. Они нас уже не волновали. Мы уже оба знали, кто убил. «Говорил с Нэнси Хейлз, бухгалтером «Звездные ночи», — писал он, — в конце концов, она призналась, что Микки пытался дать ей взятку, чтобы она информировала его о финансовом состоянии картины».

Я перевернул следующую страницу, но запись обрывалась. Я уткнулся взглядом в слово: «Днем…» Чего-то тут не хватало. Никаких деталей? Даже если бы у Робби была видеопленка с Бонни, спускающей курок, не грех было бы задать Нэнси еще парочку вопросов. Например, что значит «в конце концов она призналась»? Каков был размер взятки? И каким образом он предложил это бухгалтеру? По телефону? При встрече? Дал ей понять, какая он важная персона в мире мафии? И как она отказалась? Или она не отказалась? Я бросил папку обратно в стол, откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Расслабься. Это не твоя проблема.

Но уже через минуту я открыл глаза, положил локти на стол и позвонил Нэнси Хейлз, в офис «Звездной ночи»«, что в киностудии «Астория» в Куинсе. Я навешал ей на уши лапши, что дело Робби передано мне и я проверяю его записи.

— Сколько раз вы беседовали со следователем Курцем? — спросил я ее как бы между прочим.

— Лично? Один раз.

— У вас в офисе?

— Да, и дважды по телефону. — Голос у нее был хриплым, и говорила она медленно. То ли она была уроженкой южных штатов, то ли тупа от природы, то ли в свободное от работы время подрабатывала сексом по телефону.

— Расскажите мне о Микки Ло Трильо.

— Я уже рассказала…

— Знаю, но я хочу услышать это от вас, не полагаясь на его записи. — И добавил потом: — Поверьте, это для вашей же пользы.

— Он сказал… — Она занервничала. — Тот ваш следователь сказал, что, если я буду сотрудничать с полицией, у меня не будет неприятностей.

— У вас не будет никаких неприятностей. Расскажите мне, что произошло.

— Однажды мистер Ло Трильо явился к нам в офис, разыскивая мистера Спенсера, но я уверена, он знал, что мистер Спенсер в тот день и не собирался появляться на работе. Понимаете, к чему я клоню?

— Ага.

— Он спросил бухгалтера, и кто-то привел его ко мне. Он плюхнулся на стул и спросил, не творится ли у нас ничего странного? Я переспросила: «Странного»?

— А он что?

— Он в ответ: «Не полощи мне мозги». Тут я сказала, что не имею права обсуждать с ним дела, а он сказал мне, что он главный спонсор, а я сказала, что я знаю, но пусть он сначала спросит разрешения у мистера Спенсера. — Она помолчала. — Он ведь… Мне кто-то говорил, что он настоящий бандит. Конечно, не как Эл Пачино в «Человеке со шрамом», но я все равно струсила. Потому-то я так и поступила.

— Взяли деньги? — уточнил я.

— Угу.

— Как он вам их передал?

— Ну, как-то подложил под телефонный аппарат.

— Я имею в виду, в каких купюрах?

— По пятьдесят.

— По пятьдесят?

— А что, тот первый следователь не сказал вам, сколько там было?

— Но ведь вы же договорились, — соврал я.

— Десять по пятьдесят.

— И что он получил за свои полтысячи долларов?

— Возможность знать, как идут дела у Линдси Киф.

— Сделайте милость, Нэнси. Я все перепроверяю. Давайте начнем как бы с чистого листа. Объясните мне, что значит «дела Линдси Киф»?

— Это значит дополнительные декорации, и два дополнительных трейлера, и плата водителям такси, и премия Нику Монтелеоне, и четыре внутренних декорации…. Всего этого на самом деле не существовало и в помине… Сай просто сказал мне выписать счета и… ну как бы кое-какие средства перевести.

— На счет Линдси?

— Да.

— И сколько это выходило?

Она прошептала:

— Половина.

— Полмиллиона?

— Угу.

— А с какой стати Линдси Киф получать полмиллиона?

Она зашептала еще тише:

— Не знаю. Я думаю, она угрожала, что уйдет.

Что-то я не врубался. Сай как раз и хотел от нее избавиться.

— Когда это было?

— За три дня до начала съемок.

Я сделал глубокий вдох:

— Нэнси, с какой стати он отписал ей полмиллиона? Ведь у нее и так был контракт, верно?

— Верно.

— Так почему же?

— А потому что он с ума по ней сходил. Точно говорю: с ума сходил. Он готов был на все, лишь бы она была довольна.

Ну все ясно, чтобы она продолжала с ним спать. И только то? Не будь он Саем Спенсером, если бы он этого не сделал. Он мог свободно распоряжаться деньгами, и если бы «Звездная ночь» принесла ему девяносто миллионов, кто бы хватился пятиста тысяч? Таким образом, на миллион плюс еще полмиллиона Сай приобрел себе солидный куш — и актрису, которая угробила его фильм, и деньги. Представляю, какая это была кость в его холеном горле.

— Вам не показалось, что до Микки Ло Трильо дошли слухи о плохой игре Линдси?

— Я думаю… Слухов было много, я убеждена, что какие-то до него дошли.

— Каким образом?

— Думаю, он кого-то подкупил из съемочной группы.

— Например?

— Не знаю.

— А потом узнал от вас, что Сай облапошил его на пятьсот тысяч.

— Да.

— И как Микки отреагировал?

Молчание.

— Следователь Курц ведь говорил с вами?

— Я бы сказала ему, да он не спросил.