12

Что же, черт побери, стряслось с Робби? Господи, да если бы я решился взяться за Микки Ло Трильо, я бы крушил стулья и вопил бы на копа, настаивающего на том, что преступление совершила бывшая жена. Ну что с того, что Бонни спала с Саем, завопил бы я. Разве это запрещено законом? Ну, облобызала его на прощание, попросила перезвонить, когда вернется из Лос-Анджелеса — а потом отправилась домой. Все, точка. А эта твоя теория по поводу того, что она умеет стрелять? Почему тебя, олух, это так беспокоит? Почему не Микки — или не один из его парней? А как насчет Линдси? Включи свой видак и посмотри, как она скачет с винтовкой, в цвете и звуке.

И даже если эта бывшая жена и в самом деле все эти годы спала, засунув мелкашку между ног, это разве означает, что она пришила Сая? Разве способна милая и добрая баба спланировать такое подлое и хладнокровное убийство? Мы ведь имеем дело с реальной жизнью, а не с романом Агаты Кристи, будь она неладна, в котором кузена лорда Смедли-Бедли пришивают сразу после того, как он побаловался плюшками в компании местного викария одним ненастным полднем.

И еще имей в виду, болван, проревел бы я, и, вероятно, ткнул бы в него ручкой, как копьем, послушай меня внимательно! Ты забыл классическое определение личности преступника. Кто скорее застрелит предателя? Сценаристка, которую послали на фиг, переспавшая со всем мужским населением Южной Стрелки и привыкшая к тому, что ее все посылают? Или Всем Известный Бяка, только что обнаруживший, что его якобы закадычный дружок нагрел его на полмиллиона баксов?

Будь я на месте Робби, я бы настоял на своем. Я бы выстроил против Толстяка Микки целую теорию. А Линдси? Она, все ж таки, кинозвезда, — эгоист по определению, а Сай собирался послать ее на все четыре стороны.

Так что же, черт побери, складывалось не так, как должно было бы? Сидя на той встрече, в понедельник, раскладывая карты против Бонни, почему Робби как-то моментально покрыл некоторые из этих карт? Это же было проще пареной репы.

В моей голове промелькнуло: о Господи, неужто я сгубил невинную душу?

Но я тут же сказал себе: дубина, ты подумай только, что она с тобой сделала? Эта мисс Сама-Естественность — потрясающая обманщица с актерскими способностями. Сначала она комкает ордер на обыск, посылая в твою сторону взгляд, исполненный боли и недоумения по поводу того, что некоему злодею пришло в голову ее обидеть. А потом она перестает тебя замечать. У нее сногсшибательная интуиция. Ты вообразил, что умеешь держать себя в руках, но она умудрилась угадать, что ты на нее запал. И вот она садится у камина и трясется от холода в весьма жаркий летний день. И губы-то у нее дрожат. Клянется, что она этого не делала. А чего бы ей, спрашивается, не клясться? Она прекрасно знает, как страстно обманутые жаждут оставаться обманутыми. И еще она понимает, что ей больше нечем тебя взять… И тогда, понятно, делать нечего, она идет на последний шаг. Приезжает в управление, одевшись как можно соблазнительнее и нацепив золотые серьги.

А вдруг она не лжет?

И почему она лгала раньше?

И, наконец, что, если она лгала не намеренно, но тем не менее его не убивала?

Не убивала? Взять Бонни, Микки и Линдси. Кто из них троих вероятнее всего… В этот самый момент в комнату вошел Робби и засуетился. Ему не понравилось, что я положил на его стол ноги, в опасной близости от его письменных принадлежностей, но он был слишком возбужден, чтобы тратить время на препирательства.

— Бонни уже в лаборатории!

Пожалуй, только легкое беспокойство, что подошва моего ботинка изгваздает латунную табличку «Следователь Роберт Лео Курц» удерживала его от довольного утробного урчания.

— Она уже там. С адвокатом. — Я не шелохнулся. — В чем дело? Не хочешь взглянуть?

— Как насчет взятки от Микки? — спросил я.

Он изобразил из себя деревенского тупицу — такого идиота, что я немедленно распознал притворство.

— Взятки бухгалтеру «Звездной ночи».

— А кого это трогает?

— Меня. Мы ведь знаем, что у Микки не алиби, а дерьмо. Следовательно, и у него была возможность убить. А теперь, после того, что сказала бухгалтерша, всплывает мотив. Какого черта ты не стал выяснять дальше?

Робби предупредительно поднял руку и вытянул ее вперед, растопырив пальцы. Прекрати, мол! Вид у него был злобный. Он был похож на одного фашистского вида кретина из полицейской академии, обучавшего нас, как регулировать поток машин.

— Секундочку, Стив.

Раздраженный. Очень раздраженный.

— У нас уже имеется преступник, и мы все согласились, что это и есть реальный преступник, и она уже в лаборатории, как мы и договаривались.

Он надулся, вышел из кабинета и зашагал к лаборатории.

Я догнал его. Угораздило же Робби родиться таким кретином! В уголках его рта застыли следы зубной пасты. Он источал запах лака для волос. Его бежевый костюм был в цвет мокасинам. Это был дерьмовый костюм, вполне подходящий такому болвану, как он: ткань якобы должна была выглядеть дорогой, типа букле, но смотрелось все это как будто выкроенным из мешка, испытывающего аллергию на собственное уродство. Плохой покрой его брюк подчеркивали пузыри на коленках.

— Слушай, подойди на пару слов, — окликнул его я.

Он даже не остановился.

Мы подошли к лаборатории в тот момент, когда Бонни и Гидеон уже уходили. Она прижимала ватный тампон к сгибу локтя, откуда брали кровь, и не заметила меня, пока я не спросил: «Ну как все прошло?» Тут она подняла глаза и перепугалась — этакая девушка из фильма ужасов, только что столкнувшаяся с монстром.

Я для нее и был монстром. Она бросилась бежать от меня с такой скоростью, что выскочила из туфли и упала бы, если бы Гидеон вовремя не подхватил ее под руку. Ей пришлось повиснуть на нем, чтобы удержаться на ногах.

На секунду ее глаза встретились с моими. Так и есть: в них я прочел ужас. Взгляд ее блуждал, зрачки расширились. А потом она стремительно направилась прочь, к холлу. Ее размашистую и быструю походку сдерживала только узкая юбка, и только поэтому Гидеону удалось ее догнать.

Когда они скрылись за углом, Робби сказал:

— Я пойду к окружному прокурору, возьму ордер на арест.

И собрался уходить.

Я вцепился в рукав его мерзкого костюма:

— Погоди.

— Чего погоди?

— Зря мы это все закрутили.

— Нет, не зря.

— Зря.

— Нет!

— Робби, сколько человеко-часов ты затратил на поиски винтовки? Думаю, пока недостаточно. Надо этим вплотную заняться.

Его верхняя губа поползла вверх, он оскалился, как собака. Зубы у него были в цвет бежевому костюму и мокасинам.

— Что, черт побери, с тобой происходит? — завопил он. — Что ты сопли распустил? Допрыгаешься: она от нас сбежит.

— Куда это она сбежит?

— Да куда угодно. Если хочешь знать, когда я рылся у нее в стенном шкафу, я наткнулся на альпинистские ботинки! И рюкзак!

— Ос-с-поди, она же ведь из еврейской семьи. Что она, по-твоему, может такого-эдакого предпринять? Бежать в лесную чащу?

Я уж не стал ему рассказывать, что именно этого-то я и боялся. И от подобного кошмара накануне ночью пять часов не мог заснуть. Бонни и вправду могла скрыться. Я чуть было не удавил себя жгутом потной скрученной простыни, пока ворочался. Она могла сбежать, пробраться на север, украсть лодку и уплыть с Лонг-Айлэнда к чертовой бабушке.

— Или ты думаешь, пидор-адвокат станет прятать ее в своем винном погребке?

— Она может вернуться в Юту.

— И что с того? У нас есть адреса ее братьев и папаши в Аризоне. Ей негде скрыться.

— Если мы сцапаем ее прямо сейчас, до субботы, мы с тобой будем героями. Проклятье, неужели тебе плевать на свою карьеру?!

— Затолкай ее себе в задницу, Робби.

Робби треснул кулаком об стену. Удар получился глухой и невпечатляющий. Зато заорал он так, что эхо разметалось по коридору — думаю, нас услышали все.

— Ты угробишь все дело!

— Ничего подобного. Я буду делать свое дело, отслеживая все возможные версии. И я не собираюсь никому лизать задницу и срезать на поворотах только потому, что мечтаю о повышении по службе. — Я громко чмокнул губами. — Кушать подано, капитан Ши. Вот вам разгадка ужасного убийства, которое приковало внимание всей Америки. Пользуйтесь ради Бога, но учтите, что вам предстоит отвечать за все последствия. А я жажду вознаграждения за отлично выполненную работу…

Робби сжал кулаки и поднялся на цыпочки. В карманах его брюк зазвенели ключи.

— Боже милостивый, Робби, только не бей меня!

— Заткни свой поганый рот, Бреди!

— Не обижай меня, мне уже пятый десяток пошел.

— Слушай, ты, козел, сукин кот, пьянь подзаборная, я все равно пойду в прокуратуру за ордером. Прямо сейчас.

Валяй. Канай отсюда. А пока ты пилишь в прокуратуру, я пойду к Ши и расскажу ему, какая ты ленивая сволочь и как ты сразу хватаешься за пушку и пытаешься впаять ему дело, которое развалится на куски через пять минут после того, как им займутся серьезные юристы.

Все это, я вам скажу, выглядело как в кино. Я не сдвинулся с места. Робби с минуту еще посжимал кулаки, но в конце концов медленно их разжал. Он растопырил пальцы — вот-вот меня задушит. Наконец, я посоветовал:

— Охолони.

— Да пошел ты, алкаш.

— Послушай меня. Не гони волну. Ты нажмешь на Ши, а потом прокуратура штата обнаружит кучу сомнительных моментов. Например, например, Микки Ло Трильо. Или Линдси.

— Ха, Линдси, — усмехнулся он.

— А ты что, не сечешь? Одна паршивая газетенка на днях собирается опубликовать ее фотографию из фильма «Трансвааль», где Линдси несется на коне с винтовкой. И заголовочек: «Кто научил Линдси убивать?» А известно ли тебе, что «Дейли ньюс» планирует посвятить целую полосу связям Сая с мафией? Не приходит ли тебе в голову, что, если мы не сможем ответить на вопросы, которые возникнут в результате данного нами одного-единственного ответа, — я имею в виду Бонни Спенсер, — тогда наше отделение будут считать полным дерьмом, катящим баллон на эту бедняжку. И тогда мы с тобой окажемся как раз теми самыми кретинами, которых за это и вздрючат?

Робби не ответил. Он слушал меня не перебивая. Потом опустил руки, разжал кулаки и, шаркая своими каблукастыми мокасинами, поплелся в отдел убийств.


— Пожалуйста, Джерми, только не спрашивай меня об этом деле, — сказал я в телефонную трубку.

— А я и не собираюсь, — прогнусавил он своим хорошо поставленным голосом. — Я кинокритик, а не газетный сплетник. Я даже не спрашиваю, что там у тебя не заладилось в следствии. Я только спросил, что с тобой происходит. Ты какой-то — даже не знаю, как сформулировать, — потерянный. Усталый.

— Староват я для такого дерьма.

Изгнав Кислого Фрица с нашего общего письменного стола, я разложил перед собой все свои папки.

— Расскажи-ка мне про Линдси Киф.

— Мне это начинает нравиться. Классический «черный» жанр. Неотесанный коп «западает» на платиновую блондинку и притом далеко не простушку.

Ему удалось заставить меня улыбнуться на секунду:

— Я хотел узнать о «Трансваале».

— Это еще зачем?

Я замялся, а потом сказал:

— Я хорошо тебя знаю, Джерми: ты не станешь трепаться.

— Ты прав, Стив.

Я вдруг понял, что калякаю на обложке папки с документацией по Бонни. Параллелепипеды с тенями. Ее инициалы. Я обнаружил, что они зеркально повторяют мои собственные.

— Так и быть, я слыхал, что в одном из фильмов Линдси стреляла из винтовки.

Тут Джерми шумно и манерно выдохнул, издав что-то среднее между «ах!» и «ох!».

— Мой вопрос заключается в следующем: можешь ли ты — не тратя излишних усилий — назвать мне имя кого-либо, кто участвовал в съемках этого фильма?

— Кого-нибудь, кто может сказать тебе, действительно ли Линдси умеет стрелять, или она просто спускает курок, а за кадром кто-то кричит: «пиф-паф!»?

— Угадал.

— Позвони мне через час. — Он помолчал. — И еще, знаешь, я тебе как старый друг скажу… что-то ты сам не свой. Наплюй на все, идет?

— Постараюсь, — сказал я. — Все будет хорошо.


Я позвонил Линн, надеясь, что попаду на автоответчик. Но трубку взяла она сама.

— Алло?

Чрезвычайно приветливый голос. Мне нечего было ей сказать. Я повесил трубку и набрал номер брата.

— Истон, вот что. Послушай. Помнишь, ты мне говорил, что Сай ни за что бы не уволил Линдси? — спросил я.

— Угу, он хотел ее припугнуть, но никогда бы этого не сделал, — голос у Истона был какой-то простуженный, я бы даже сказал, полусонный.

Скорее всего, я прервал одну из его ритуальных марафонских спячек: держу пари, он валялся в постели в полосатых пижамных штанах, телефон стоял на подушке на полу, чтобы приглушить звонок, а шторы сколоты английской булавкой, чтобы в комнате царила полярная ночь. Он иногда залегал в такие спячки, и это был его способ убежать от реальности. Это длилось неделями и изредка перемежалось шаркающими посещениями кухни в кожаных шлепанцах, где он, не садясь, брал ложку и рассеянно съедал что-нибудь жидкое — мороженое или фруктовый десерт, словно кормил младенца, который вовсе не был голоден. Иногда он пытался оправдаться: доктор говорит, это простуда, — и слегка покашливал. Припадки сонливости случались у Истона как раз тогда, когда он вдруг обнаруживал, что ему не стать суперзвездой среди страховых агентов или светилом в сфере торговли мужской одеждой. Он обычно начинал опаздывать на работу и уходить пораньше — иногда сразу после обеда. Затем ему названивало начальство, сначала увещевая, а потом сообщая, что он уволен, а Истон мямлил в ответ: «Как хотите», вешал трубку и отправлялся спать дальше.

Теперь, когда Сая не стало, не существовало повода, ради которого стоило прерывать свой драгоценный сон.

— Ист, будь любезен. Сосредоточься на секунду.

Раздраженно:

— Я в форме.

— Как по-твоему, могла ли Линдси знать, что Сай отправил сценарий «Звездной ночи» Кэтрин Пурель или что Сай собирается встретиться с ней в Лос-Анджелесе?

Истон попытался настроиться на размышления. Я прямо-таки видел, как он мотал головой, пытаясь прочистить мозги.

— Знала ли она об этом? — повторил он. Неожиданно в его голосе зазвучали тревожные нотки, появилась заинтересованность, настороженность. — А что это ты заинтересовался Линдси?

— Понимаешь, я знаю, что ты, как это получше сказать? В некотором роде влюбился в нее, так что постарайся быть объективным, Ист, это ведь убийство.

— Так ты думаешь, что Линдси каким-то образом прознала про это… Стив, но это же идиотизм. Дай мне подумать. Я, кажется, задремал на пару минут. Я еще не совсем проснулся.

Я дотянулся до ящика письменного стола, выудил брелок с кусачками и пилкой для ногтей и занялся чем-то отдаленно напоминающим маникюр. По-моему, у меня хватило бы времени на то, чтобы снять ботинки и сделать себе педикюр, но тут Истон наконец заговорил, правда, крайне неохотно:

— Линдси проявляла некоторое любопытство по поводу дел Сая.

— В чем это выражалось? Она совала нос в его дела?

— В каком-то смысле да.

— Например?

Он не ответил.

— Перестань играть в благородного идальго. Я не собираюсь ее арестовывать. Я просто собираю информацию.

— Линдси входит в число подозреваемых?

— Нет.

— А кто входит?

— Только это не для разглашения, ладно?

— Ясное дело.

— Его бывшая жена Бонни. Но штука в том, что в фильме под названием «Трансвааль» Линдси вовсю стреляла из винтовки, поэтому нужно ее допроверить. Так что, совала она нос в его дела?

— Я употребил слово «любопытство». Видишь ли, Сай обычно ходил купаться в бассейн после нее. Так что когда она возвращалась в дом, якобы принять душ, она на самом деле сразу же бежала в его кабинет.

— И что?

— И делала вид, что ищет марки или скрепки, а сама просматривала все бумаги на его столе. Кстати, я вспомнил: у Сая была электронная записная книжка. Однажды я видел, как Линдси нажимала на ней кнопки. Думаю, она просто просматривала все записи. Я понимаю, что у тебя складывается впечатление, что она вела себя бесцеремонно. Это не совсем так. Сай был ей больше чем любовник, он был ее работодателем. Ей лучше, чем кому-либо другому, было известно, насколько бесцеремонно он сам может вести себя с теми, кем он недоволен, а ей он уж точно не был доволен. Так что она защищала свои собственные интересы.

— Напряги интуицию, Истон. Ты думаешь, она знала, зачем он поехал в Лос-Анджелес?

— Интуицию?

Он задумался. Я ждал.

— Она действительно становилась все любопытнее и любопытнее. Совершала обыски в его кабинете все чаще и чаще. Проверяла его факс с утра пораньше, пока Сай еще спал, до того, как поехать на съемочную площадку.

— Откуда ты знаешь, что у них там по утрам творилось?

— Мне нравилось заезжать к ним пораньше. Это их так… смущало.

— Слушай, думаешь, ты первый за всю историю человечества, кто втюрился в бабу? Я ведь твой брат. Скажи мне, ты ведь приезжал пораньше, чтобы увидеть ее?

— Да. Но она на самом деле никогда не скрывала от меня своей заинтересованности в делах Сая. То ли думала, что я просто элемент домашней обстановки — что-то вроде обоев или тумбочки, — и не представляю для нее угрозы, то ли ощущала, как я к ней отношусь, и чувствовала себя в безопасности.

Истон вздохнул.

— Думаю, так оно и было. Но в любом случае, ты ведь хочешь узнать, думаю ли я, что Линдси знала о планах Сая. Мой ответ — да. Я так думаю.

Джерими перезвонил мне через полчаса. Он уже переговорил с продюсером «Трансвааля». В качестве технического консультанта они наняли некоего южно-африканского рефери, и он преподал Линдси пару уроков по стрельбе из винтовки. Продюсер не знал, насколько она преуспела в искустве стрельбы, но упомянул, что у нее случился роман с этим самым рефери, после чего она переключилась на чернокожего актера, игравшего активиста движения анти-апартеда.

В полдень мне позвонил Гидеон. Он был уже в своем офисе. Он нанял Билла Патерно в качестве адвоката для Бонни, но хотел последний раз со мной поговорить. С глазу на глаз. Как мужчина с мужчиной. Он сказал это без обычной самоуверенности. Можно ему приехать ко мне в офис? Я посмотрел на Робби. Он сгорбился у своего письменного стола, просматривая отчеты лаборатории по ДНК-тесту, водя указательным пальцем по страницам, шевеля губами, призывая Божество Науки благословить его крестовый поход против Бонни Спенсер. Вид у него был нездоровый, напряженный и даже злобный, поэтому я уговорился с Гидеоном о встрече в ближайшем кафе с час тридцать и сообщил ему, что в его распоряжении будет ровно столько времени, сколько мне понадобится, чтобы прикончить куриный салат, сэндвичи в беконом и ванильный десерт — что, принимая во внимание мои привычки, займет около четырех минут.


Кафе «Голубое небо» когда-то было обычной замызганной забегаловкой, но грек, купивший ее недавно, сумел привести это местечко в божеский вид, и теперь ложки не были такими засаленными. Стены были выкрашены под дуб, потолки покрыты деревянными панелями, со стен свисали искусственные вьюны. Меню, содержавшее все пищевые продукты, какие только можно было разогревать в микроволновой печи, было толщиной с Библию. Владелец кафе склонился перед нами с раскрытым блокнотом, готовый записать все, что мы собирались сказать.

Я посмотрел на Гидеона.

— Здешний повар имеет обыкновение мыть руки после того, как пописает, так что можете спокойно заказывать куриный салат или тунца, не умрете. А вот гамбургеры тут как резиновые. От них можно заворот кишок заработать.

— Не слушайте его, — встрял владелец, — он просто глупый коп. У меня вся еда хорошая. Сегодня, к примеру, у нас специальное меню: камбала со шпинатом и брынзой.

Гидеон сказал «нет, спасибо, я уже поел» и заказал кофе со льдом. Владелец кафе убежал на кухню.

— Ну давайте, — сказал я. — Делайте свой бросок.

Гидеон разложил нож, вилку и ложку покрасивше и попытался выровнять край салфетки — так, чтобы она оказалась параллельно краю стола. Когда эти манипуляции были произведены, он в мгновение ока развернул салфетку и постелил ее на колени. Я заметил, что, несмотря на всю его безупречную волевую красоту, переносица у него была слегка искривленной — то ли в результате родовой травмы, то ли повреждена в драке.

— Я надеялся, что этой беседы не понадобится.

— Это точно. Вы могли бы уберечь себя от лишнего путешествия и заодно от риска заработать изжогу от кофе со льдом. Сегодня мы выясним последние неясности. А завтра, думаю, арестуем вашу клиентку.

— Ее зовут Бонни.

— Знаю. — У меня вдруг заломило скулы, я почувствовал, что слезы наворачиваются мне на глаза. Я попытался сдержаться, потому что плакать в присутствии Гидеона в мои планы не входило. — Что дальше?

— Почему вы преследуете ее?

— Мистер Фридман, при всем моем уважении к вам, вы ведь ее приятель. К тому же это не ваша специализация. Вы персонализируете уголовное расследование. Вы тратите мое время и не делаете ничего полезного для вашей клиентки. Сделайте нам всем одолжение: подождите до завтра. Пусть Патерно возьмет все в свои руки. Он давно имеет дело и с нами, и с прокуратурой.

Владелец кафе вернулся с кофе со льдом и маленькой вазочкой, полной упаковок со сливками. Гидеон подождал, пока он уйдет.

— Это вы персонализируете расследование, — сказал он.

— На что вы намекаете?

— Я намекаю на то, что это неверно и с моральной, и с этической точки зрения расследовать дело, в котором замешана женщина, с которой вы…

Ну, братва, раскрывай зонтик, подумал я, сейчас хлынет поток дерьма.

— С которой я что?

— Спали.

Мне стало жарко. Кровь бросилась мне в голову, у меня начали гореть уши. Я задохнулся от ярости. И от разочарования: просто не верилось, что она придумает такую омерзительную белиберду, так похожую, впрочем, на правду. Мне легче было поверить в то, что она злонамеренно и хладнокровно задумала и совершила убийство. Но такую пошлятину измыслить? И это Бонни?

— Это абсолютная и вопиющая чушь, — заявил я.

— Нет, это не чушь, — он произнес это тихо и примирительно. Какое бы дерьмо он ни изливал на меня, все это придумала сука Бонни.

— У вашей клиентки, господин советник, с честностью не все в порядке. Я к ней в жизни пальцем не притронулся. И никогда даже не намекал ничего подобного. Ничего.

— А вот это чушь.

— Послушайте, плюньте на этот кофе со льдом. Возвращайтесь обратно в Ист-Хэмптон, подучите законодательные акты по недвижимости, а об этом разговоре забудьте.

Он не сдвинулся с места.

— В общем, так, начальника отдела убийств зовут капитан Ши. Валяйте, идите и беседуйте с ним. Или пошлите официальную жалобу на его имя.

— Что между вами и Бонни такого произошло, что вы так хотите ей отомстить?

Я обернулся и увидел, что к нам направляется владелец кафе с сэндричами и десертом. Вся эта еда выглядела бледной, вымоченной, несвежей — такой, что, глядя на это убожество, непроизвольно начинаешь давиться.

— Послушайте, — сказал я Гидеону, — очевидно, она убедила вас в том, что между нами что-то было. Я не собираюсь вас разубеждать.

Кусок бекона свисал с тарелки — темный, кособокий, червеобразный.

— Но я не собираюсь портить себе обед и выслушивать ваши россказни о том, как я возжелал ее, пока допрашивал, или приказал ей, сунув в нос свой жетон: «Трахнись со мной — или отправишься в тюрьму!» Идет? Так что не поленитесь, съездите в управление, мистер Фридман.

Я еле его расслышал.

— Я не имею в виду это расследование. Я говорю о событиях пятилетней давности.

— Что?!

— Пятилетней давности. Вы… я не стал бы называть это романом. Но это не было и типичной однодневной интрижкой.

— Вы соображаете, что говорите? — возмутился я.

— Она позвонила мне на следующий день и обо всем рассказала. Я помню очень хорошо. Она была так взволнована. Она сказала: «Гидеон, я познакомилась с таким чудесным человеком!»

— Она лжет. А, может, она просто… Может, от всех этих дрязг она слегка повредилась в рассудке… Если только до этого была нормальной.

— Бонни в настоящий момент столь же нормальна, сколь и до всех этих переживаний.

— Тогда, возможно, это искреннее заблуждение, и она попросту вообразила, что у нас с ней что-то было. Послушайте, я уверен, это для вас тоже не секрет, что в ее постели побывала уйма мужиков.

В тот день Гидеон облачился в легкий оливковый блейзер. Кажется, шелковый. Он закатал рукав и расправил манжет.

— Бонни сказала мне тогда: «Он вырос здесь, в Бриджхэмптоне. На ферме. В двух минутах езды отсюда».

Я ничего не ответил. Я покачал головой.

— Мистер Бреди, я отлично помню ту беседу. Я никогда до этого не слышал ее в таком настроении. Она еще сказала: «Он коп, и все такое. Следователь. Потрясающий. И с хорошим чувством юмора. Мне было с ним так хорошо».

— Может, ей и было хорошо, да только не со мной.

Он принялся за второй рукав.

— Мне очень жаль. Я понимаю: вы убеждены в том, о чем говорите, но это был не я.

Гидеон открыл упаковку сливок и выжал их в стакан.

— Она сказала еще…

— Пожалуйста, не надо. Это бессмысленная трата времени.

— Дайте мне договорить. Она сказала: «Его зовут Стивен Бреди».

Я не переставал качать говолой: «нет, нет».

— Я запомнил ваше имя, потому что потом мы долго и… скажем так, забавно спорили, Бреди — это ирландская или «васповская» фамилия, и еще… о сексуальных пристрастиях этих двух типов. Бонни обещала мне спросить вас, когда вы увидитесь в следующий раз, к чему вы больше склонны.

Гидеон взял сахарницу и сыпанул немножко себе в кофе.

— Она не сомневалась, что вы еще увидитесь. Это-то и было забавно: ее абсолютная уверенность, что та ночь была особенной. Она со многими до этого встречалась и знает, как это бывает. Она никогда на этот счет не заблуждалась. Она хорошо понимала, что происходит, когда знакомишься с кем-нибудь в баре…

— В каком баре?

— «Джин Милл». Это около…

— Я знаю, где это. Продолжайте.

— А что тут еще скажешь? Бонни понимала, что, когда приглашаешь мужчину, которого подцепила в баре, зайти к ней еще раз, не следует ожидать, что на следующий день он пришлет ей букет цветов.

— Она сказала, что я посылал ей цветы?

— Нет. Это метафора романтических отношений. Но она чувствовала, что между вами произошло что-то неординарное. Что-то серьезное.

Я схватился за лоб и потер его.

— Вы не могли об этом забыть. И даже если встреча с ней была для вас очередной интрижкой, увидев ее, придя в ее дом…

— Я же говорю вам, я ничего не помню.

Молодое, красивое, кривоносое лицо Гидеона выражало скорее недоумение, чем злость.

— Но для чего тогда эта вендетта, если вы ничего не помните?

— Нет тут никакой вендетты. Она виновна.

Ложечка в его руках звякнула о стакан, когда он помешивал кофе, но голос по-прежнему был мягким и ласковым.

— Почему вы не попросили заняться Бонни кого-нибудь из ваших коллег?

— А какой смысл привлекать уйму людей? Я ведь никогда не был с ней знаком.

— Были. Так уж сложилось.

Прошло много времени, прежде чем я наконец заговорил:

— Понимаете, я ведь бывший алкоголик. Я не пью почти четыре года. Но в моей жизни остались белые пятна. Дни и даже недели, которых я никогда не вспомню. Может быть… В моей жизни было много женщин. Насколько я понимаю, она могла быть одной из них. С самого начала у меня было такое чувство, что я ее где-то уже видел. Я решил, что видел ее где-то в городе, на улице.

— Значит, вы этого не отрицаете.

— Нет. Но я и не подтверждаю этого. Может, я провел с ней ночь. Может, я сказал ей, что она обалденная баба. Я всегда говорил что-то вроде этого: «Это не просто секс, милая. Это ты. Ты — обалденная баба». Но если бы я действительно провел с ней ночь, я бы ни за что не вспомнил, что я делал или говорил.

— Для справки: вы сказали ей, что любите ее.

— Но мы ведь больше с ней не виделись?

Гидеон откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. Спокойный, доброжелательный.

— Она говорила, что вы тогда были крупнее.

— Я сбросил десять кило с тех пор, как бросил пить и начал бегать по утрам.

— И у вас были усы. Густые, длинные.

— Были.

— Поэтому она не сразу вас признала в первый раз. И знаете, что промелькнуло тогда в ее голове? Она подумала: ну и что, что он не звонил все это время? Он же вернулся!

— Мистер Фридман, неужели вам не ясно? Даже если она расспросила обо мне в городе или сочинила все это, даже если это действительно было — не имеет значения. Меня могут отстранить от следствия, заменить кем-либо другим, но результат получится тот же. Бонни будут судить. И скорее всего признают виновной. И она отправится в тюрьму. И спал ли я с ней, говорил ли ей, что люблю ее, или никогда не встречал ее прежде — не будет иметь никакого значения.

— Бонни права. Вы потрясающий человек.

— Благодарю.

— Выслушайте меня. Вы построили умную и впечатляющую теорию о том, как был убит Сай. Я прошу вас только об одном: вернитесь к вашим записям, проверьте их и отнеситесь к этому так же творчески, как и в предыдущий раз.

Я покачал головой.

— Попробуйте. Возьмите другую версию. На этот раз — реальную, а не миф.

— Это невозможно.

— Вы должны.

Загрузка...