Воля за пределами воли?

КАК ОБУЧИТЬСЯ «МАСТЕРСТВУ»

Истории ушу хранят много версий «обучения по аналогии», когда мастер не обучал ученика непосредственно технике ушу, а каким-то довольно необычным и своеобразным образом приобщал его к самому понятию «гунфу». Иногда учителя шли от самых обычных вещей, например, заставляли неофита годами вращать мельничий жернов, чтобы он привык использовать не силу рук, а «силу земли», которая через ноги и поясницу поднимается в руки, или носить доверху наполненные водой ведра через овраги и камни из самого дальнего колодца, не пролив ни капли, и тем самым овладевая искусством мягкого, незаметного передвижения. После такого обучения гунфу реализовалось как бы само собой, естественно и незаметно, а самим приемам ушу в этом случае можно уже обучить за несколько месяцев.

В этом процессе проявлялось самое важное в понимании смысла боевых искусств, присущего только Китаю и до сих пор не понятого на Западе: вместо того, чтобы начинать с утомительных технических экзерсисов, ученика сразу пытались привести к истоку, к «семени» любого возможного движения в этом мире или, как говорили, «чтобы любоваться верхушкой древа, надо прежде посадить его корень».

Мастерство существует вообще, безотносительно вида деятельности, и поэтому может прийти и при готовке пищи, и при занятии каллиграфией, и при тренировке в ушу. Нужны лишь время и тщательность, нужно «знать, что делаешь», т. е. понимать «семя движения», которое заключено в мире доформенном, в пространстве вселенского хаоса, в состоянии Беспредельного.

Поэтому и объяснялось, что мастер черпает свои силы из Беспредельного.

Но в ушу нет ничего абстрактно-отвлеченного, чисто философского и умозрительного, некоей «игры сознания» или, как емко объясняли буддисты, «тени мыльного пузыря, привалившегося во сне». Беспредельное, в котором коренится ушу, наполнено вполне конкретным буквальным содержанием для китайца — к нему лежит строго определенный путь, свои особые методики тренировки сознания, воспитания сердца и многое другое, то есть все то, что называют методикой ушу, а самими китайцами понималось как «воспитание жизненности», пестование внутри себя истинного состояния ощущения полноты и осмысления жизни.

«Обучение по аналогии» позволяло отвлечься от узкого понимания мастерства в ушу лишь как умения ловко наносить удары или красиво двигаться, а придавало ему некий универсальный, вселенский характер. У Чжуан-цзы есть замечательная притча о чудесном стрелке, который, дабы научиться стрелять без промаха, часами наблюдал за летающей мухой, за снующим взад и вперед челноком, тренируя «истинное видение», и лишь потом взялся за лук, и при этом не было равных ему.

Итак, умение — это не просто технический навык в чем-то, способность сделать какую-то конкретную работу, а понимание «семени» любого действия и всякого момента жизни как «работы» духа. В даосской теории есть мысль, что высшим Умением обладает само Дао, так как оно создало весь мир или, правильнее говоря, «из него проистекают мириады существ», оно вскармливает их, дает возможность развиваться, при этом обладая такой величавой внутренней свободой, что позволяет вещам оставаться самими собой и не властвует над ними. Но при этом Дао в нашем понимании ни у кого не «училось» и, что самое непостижимое, Дао ничего не делает, «но нет того, что оставалось бы не сделанным». И все это потому, что. оно «смутно-туманно, но в нем заключено семя. Хотя оно туманносмутно, но оно содержит образы». Проще говоря, в нем присутствует зародыш всех вещей и явлений, которому оно «дает быть». И вот перед нами удивительное понятие из теории гунфу: можно обладать высшим мастерством, ничему не обучаясь конкретно. А это значит, что и мудрец — мастер не должен «знать все», а должен обладать лишь определенным состоянием сознания, которое означает его приобщение к Дао. «Умеет» на самом деле, конечно же, Дао, а совершенномудрый на земле воспроизводит его посылы в конкретных действиях. Становится понятной и — известная сентенция Конфуция о том, что благородный муж не должен уметь дать многое, так как это его благая сила позволяет ему знать смысл вещей.

Так что же должен знать истинный мастер? Кажется, он должен обучаться многому и в общем-то быть универсален во всех областях жизни. Но вот Конфуций дает совсем иное направление нашим мыслям: «Великий человек не обязан быть умелым в каком-то деле.

Великий характер не должен быть искушен в какой-то службе. Великая честь не обязательно заставляет людей хранить свое слово. Великое уважение ко времени не делает человека пунктуальным. Знать эти четыре вещи — это значит знать истинный смысл вещей в жизни». Оказывается, по сути дела мудрец не должен знать ничего — точнее, ничего конкретного, никакого дела. Это понять не сложно — он не обязан вообще что-либо делать, проявлять активность, «обучать» в нашем понимании этого слова. Он присутствует в этом мире и уже тем самым учит людей. Его Знание выше обыденного знания, эти два понятия просто несопоставимы. Тот, кому открыты глубины Космоса, может не знать, как делать, ибо ему доступен секрет «великого делания» то есть он соритмичен с Дао, которое также «ничего не делает».

Мастеру, так же как и Дао, присуще недеяние через сверхдействие. Он не делает ничего конкретного, потому что умеет делать все, и тем самым превосходит всякое действие. Он не вступает в поединок, ибо для него нет даже намека на прямое столкновение с миром. «Даодэцзин» («Канон пути и благости») учит: «Умеющий путешествовать не оставляет колеи. Умеющий говорить не делает ошибок. Умеющий запирать двери не пользуется засовами, а то, что он закрыл, невозможно открыть. Поэтому мудрецу часто удается спасать людей, не оставляя ни одного из них.

Это зовется сокровенной мудростью».

Обратим внимание, что мудрость и сверх-умение мастера носит абсолютно внутренний характер, или, используя китайское понятие, оно сокровенно. Покитайски это обозначается словом «сюань» — «потаенное», «темное», «сокрытое». Все эти термины приложимы и к Дао, таким образом, истинный мудрец не просто «следует Дао» — он и есть воплощение Дао.

Нетрудно заметить разительное различие в отношении к мастерству в китайской и западной традиции. Если на Западе учителем может считаться любой человек, который, обладая определенным набором информации, преподает тот или иной предмет, при этом обладая, возможно, каким-то формальным удостоверением, например дипломом, то в Китае понятие Учителя рассматривается как морально-этическая и сакрально-мистическая категория. Его знания — «не от мира сего», и в поисках истинных шифу ученики могли проводить в странствиях всю жизнь. Многие мастера ушу вообще отказывались брать кого-либо в обучение, не видя достойных, считая, что передача их знаний может в данном случае лишь повредить людям.

Известный мастер боевых искусств XVI века, блестящий ученый У Шу описывает забавную историю, демонстрирующую нам связь «обучения по аналогии» и гунфу. Эта история касается возникновения стиля Эмэйского копья, очень сложного, с крайне запутанными передвижениями. Два монаха пришли к известному учителю, про которого ходили слухи, что он обладает тайными методами боя с копьем, и стали упрашивать старика открыть им хотя бы часть секретов. Сначала мастер лишь рассмеялся, не ответив ничего, но после долгих уговоров согласился взять их в ученики. Но обучение оказалось неожиданным — учитель послал их рубить дрова в лесу, чем они и занимались в течение двух лет, даже не приступая к тренировкам. А через два года учитель с улыбкой (это вообще характерная черта описания мастеров: улыбка, смех, показывающие игровой характер, символическую суть их обучения) сказал им: «Вы вдвоем упорно и настойчиво трудились и теперь уже можете идти дальше. Если, в течение долгого времени рубя дрова, вы научились управлять своими руками через сердце, то, даже не зная способов движения руками и передвижений, вы уже содержите это в себе в скрытом виде». По сути, в этом и заключается смысл ушу — содержать в себе в скрытом виде знание не только о всевозможных приемах, но и мировых трансформациях вообще.

Можно, обучаясь чему-то одному и поняв его корень, произрастающий из Беспредельного, овладеть всем. И об этом говорила чань-буддийская поговорка: «Все вещи возвращаются к одному, а одно восходит к своему истоку — пустоте Дао».

Иногда такое состояние естественного, спонтанного отклика на происходящие события называют интуицией, хотя в действительности все намного сложнее. Например, техника элементарной самозащиты заключается в том, что человек отрабатывает способы защиты от каких-то стандартных ситуаций: удар ножом сверху, удар ногой в живот, захват за горло и т. д. При нападении такой человек действительно сумеет отразить атаку не задумываясь. Но все ситуации просчитать нельзя, к тому же китайское ушу выходит за рамки обычного поединка и являет собой особое состояние сознания. Нет ни малейшей возможности «отработать» все жизненные ситуации. Но можно, дойдя до корня какого-то конкретного явления, охватить своим пониманием весь мир, так как суть всех вещей в мире едина.

Это нередко называется «ощущением Небесного внутри человеческого», то есть момента, когда через человека глаголет Небо или Дао. В этом случае изучать все ушу, все стили, направления, приемы не имеет смысла, ибо уже постигнуто то общее, что стоит за ними, да и не только за ними. А тот, кто обрел это запредельное понимание и умение, и назывался в китайской традиции человеком, обладающим Высшей добродетелью или Благой мощью — дэ.

Именно он никогда не ошибается, так как потенциально умеет делать все, ничему не учится, но все умеет, не соперничает с людьми, а люди не враждуют с ним, не навязывает себя, а люди уважают его, не ищет общения, а все стремятся поговорить с ним. Он фактически вскармливает людей своей Благой мощью, так как дошел до понимания сути вещей.

«В ушу нет ничего особенного», — эта многократно повторяемая в китайских трактатах фраза может стать лейтмотивом всего нашего повествования. В ушу нет действительно какой-то запредельной сложности, а вот для постижения гунфу, которое стоит за приемами, требуется особая работа духа.

Поняв смысл гунфу вообще, можно научиться его частному проявлению — ушу — за краткий период времени, Если быть более точным, достижение гунфу отнюдь не заключается в напряженной утомительно-изматывающей работе сознания, которое должно быть вообще отключено. Разве достижимо Небесное мастерство простым напряжением сознания, тщательным продумыванием своих действий? Увы, здесь не помогает ни анализ, ни глубокомыслие, ни наигранная задумчивость. Существует лишь одна вещь, но эта вещь запредельна — слияние человека и Дао в «единое тело» и постоянное, ежемоментное ощущение этого единения. Сознание человека уже перестает существовать, он именно «не думает». Канон тайцзицюань кратко подчеркивает:

«Чтобы овладеть чем-то, вы должны как можно меньше использовать свое сознание». Мастера удивительным образом передавали это чувствование слияния с мировым потоком: «Вселенская вибрация», «и Небо и человек — все пронизано единым ци», «единотелесность», «нет ни меня, ни другого — все сливается в круговорот единого ци».

Это, естественно, не достигается одним днем или даже годом тренировок, да, собственно говоря, и тренировки никакой нет. Есть постепенное самораскрытие и саморастворение сознания человека в мировом единстве, а для этого служат определенные методики, часть из которых нашла свое отражение в ушу, В этом смысле ушу развивается не вширь, а вглубь. Не случайно многие стали включать в себя лишь два-три комплекса, и на их основе ученики постигали все многообразие оттенков ушу — сначала технических, а затем и духовных. В результате человек как бы перешагивал через ограниченность внешних форм, овладев внешним движением, начинал видеть его внутреннюю сущность, понимаемую как гунфу.

Именно эту способность ощущать ушу и жить в ушу, а не просто заниматься им, имел в виду учитель тайцзицюань Чэнь Синь, говоря: «Изучающий ушу движется от того, что имеет форму, к тому, что не имеет и следа, постигая в этом Небесном искусстве сокровенноутонченное начало». Вот он удивительный смысл высших этапов боевых искусств! Не сильный удар, не ловкое движение, не непобедимость (это все вторичное), а «сокровенно-утонченное начало», при котором ушу становится уже не искусством боя, а именно Небесным искусством, т. е. связующим звеном человека и Неба. «То, что не имеет и следа», — это один из многочисленных синонимов Дао, однако обратим внимание, что мастер Чэнь Синь избегает вообще как-то называть его, дабы не тормозить поток сознания бойца на каких-то словах. В состоянии «единотелесности» всякие слова теряют всякий смысл. Может быть, поэтому многие народные мастера даже на знают названий тех приемов, которые выполняют.

Они уже настолько слились с ними, что не чувствуют никакой разницы между врожденным началом в человеке и когда-то выученным приемом.

Здесь мы вновь подходим к важнейшей части «самоощущения» человека в ушу, которое заключается в потере самого себя, самозабытии, саморастворении. Разум ни на чем не фиксируется, но все отражает как зеркало, сам при этом не меняясь. Он цепко ухватывает все, ибо в этот момент сознание человека и сам окружающий его мир — суть одна. Человек, глядя в Космос, оказывается, взирает внутрь себя, и наоборот — Космос видит в человеке себя. Поэтому медитативная практика даосов и буддистов с ее методиками «внутреннего взора» (нэйгуань) ведет человека не к индивидуализации сознания, не к самоотторжению от мира и окружающих людей, а наоборот — к единению. Но достаточно малейшей ошибки, и психопрактика превращается в утомительное самокопание, делающее из личности не целостного, полного жизни человека, а нравственного урода.

Высокое искусство всегда имеет чудовищно страшную оборотную сторону.

В процессе тренировки боец концентрируется на каких-то образах, приводя сознание в спокойное и ровное состояние, не замутненное никакими чувствами. Даже хороший знаток не сумеет определить, из какого контекста взят пассаж о достижении «покоя сердца»:

«Вскармливай корень души и успокаивай сердце, пестуя тем самым Дао».

Этот отрывок из наставлений в синъицюань, а «покой сердца» «позволит бойцу совершать удивительное» — «взметаться в небо как грозный дракон, приземляться как удар грома, поднимаясь, не обладать формой, опускаясь, не оставлять и следов». Человек, подобно Дао (ведь это его атрибуты «бесформенность» и «бесследность»), обладает какой-то удивительной глубиной сердца и эмоций, сверхпокоем души, позволяющими сделать все. Здесь нет даже места решимости или упорству — абсолютное спокойствие, недвижимость духа. Это особый, малопонятный для нас тип концентрации, которая не требует концентрации. Это особая праздность, умиротворенная незамутненность духа. Забавно, что гунфу можно достичь и в беззаботной беседе, и в практике ушу, и в написании иероглифов, и в прогулке по саду.