Вольные стрелки

5. Деревня на Ладожском озере. Год 861 года

Отметили Новый Год, на этот раз без эксцессов. Буревой был Дед Мороз, Веселина за Снегурочку. Опять подарил всем сказки, на этот раз новые, и книжка была потолще. Её сделали при помощи нашей новой типографии. Весь декабрь я собирал то, что обдумывал и проектировал в течении осени. Сейчас гордое название типографии носила отапливаемая мастерская, оборудованная, по сути, одной-единственной печатной машинкой.

Подойдя к вопросу достоверности информации, я словно погрузился в своё время. Опять кодировки, данные, процессе хранения, чтения и обработки их. Самой же большой трудностью стал выбор носителя. «Флешек» и «винтов» с «компами» ещё долго не предвидится, принтеров и МФУ — аналогично. Электричество пока относится к области секретного и сакрального знания, а значит, придётся обходиться паром и сталью.

Проект в итоге разбился на несколько составляющих. Первая — это формирование текста для последующей печати. Вторая — хранение данных после первого и единственного составления их. Третья — последующее считывание для выдачи документов непосредственно с носителя. Если все три вопроса мне решить удастся, то мы получим достаточно гибкую и универсальную систему для передачи знаний. И вся эта канитель упиралась в одно — надо выбрать сам носитель. Требования к нему были противоречивы. Носитель должен быть компактным, чтобы не приходилось городить амбары для использования их в качестве дата-центров. Он должен обеспечивать необходимую плотность данных, чтобы не получилось так, что проще и надёжнее хранить информацию готовыми страницами из собранных металлических шрифтов. Долговечность его должна быть солидной, иначе бы дощечками сосновыми обошлись. При этом целостность хранимые данные должны быть устойчивы к внешним факторам, не дело это, когда перекосившийся не вовремя деревянный набор приводит к потерям в производстве. Материал носителя при этом должен одновременно обеспечивать как лёгкость формирования кодов с данными, так и достаточную прочность при считывании их механическими устройствами, и быть доступным — серебро, золото и прочие меди с платинами нам тут не сильно доступны.

Выходило, что надо использовать наработки из области истории вычислительной техники в моё время, перенеся их на местные ресурсы. Я собирался хранить данные на стальной перфоленте. Саму идею видел ещё в фильме про Стива Джобса, бумажные карты с дырами достаточно долго использовались, как я помнил, при работе с ранними ЭВМ. Ну а сталь мне тут доступна с товарных количествах, и она удовлетворяет требованиям к носителю данных. Будет железная лента с дырками, с неё буду считывать двоичные коды, перегонять их по специальным таблицам в буквы и цифры, их наносить на торцы свинцовых пластинок. Сделал лист, пустил в печать, свинец в переплавку — и приступаешь к следующему. Если же свинца будет много, то можно сразу несколько страниц печатать. Вот в этом направлении и двигался. Мне нужен аппарат для формирования двоичного кода на стальной ленте, другой — считывания его с переносом на свинец букв и цифр. Ну и третий, для прокатки листов.

К Новому году соорудил только печатную машинку с дополнительными функциями. Она у меня на 256 знаков, без возможности переключения между шрифтами и высотой символов. Дополнительные функции заключались в том, что помимо выдачи готового текста на бумаге, она в хорошо разогретом свинце выбивала зеркальное отражение буковки, а на стальной ленте, что подавалась в отдельной щели, делала специальными дыроколами отверстия. Дырка — ноль, её отсутствие — единица, каждому значку соответствует свой двоичный 8-ми битный код. Из-за того, что пальцами пробивать стальную ленту было сложно, в помощь оператору присутствовала пневматика, что добивала подпружиненные молоточки-дыроколы после удара о клавишу.

Процесс работы на ней получился следующий. За достаточно внушительным, чем-то напоминающим размерами и габаритами рояль, типографским станком сидел оператор. В начале он запускал паровую машину и насосами нагнетал воздух в баллон для пневматики. Потом, когда давление нужное создавалось в системе, устанавливал и настраивал скипидарную горелку, что подогревала свинец до нужной температуры. И только после этого оператор приступал к таинству письма. Стучал как Денис Мацев по клавишам, пневматика выбивала дырки в ленте, один конец молоточка, что был прикреплён в конце рычага, связывающего его с кнопкой, делал оттиск на торцах свинцовых палочек квадратного сечения. Они у нас выступали в качестве буковок, их плотно сжимали в линию по длине страницы, и получали оттиски целой строчки. Второй молоточек — на бумаге, через ленту, пропитанную чернилами. Перевод каретки при помощи рычага приводил к тому, что на перфоленте пробивался символ конца строки. Новая порция свинца занимала при этом место предыдущей, ну и бумага чуть проворачивалась. Подрегулировать давление, горелку, и опять стучать по клавишам. К концу страницы у нас формировался по сути готовы типографский набор, перфолента с закодированными данными, и лист текста. Далее следовало новое шаманство — сверка. Надо было проверить внимательно, что получилось на бумаге, найти ошибки, и исправить их на свинце (путём разбора шрифта, что было довольно муторным занятием), и запайки или сверления дырок в ленте.

Такой вот сложный труд был у оператора. Но на этой машинке я сделал новые сказки, и получились они, надо сказать, достаточно быстро и главное — в большом количестве. Да, ошибки исправлять было той ещё морокой, но зато народ, который я привлекал к работе над тестовыми экземплярами, практически проникался правилами русского языка, всем своим естеством стремясь стать новыми Розенталями и Ожеговыми. Особенно один раз, когда весь набор свинцовый случайно разломали чуть не полностью в процессе правки. Такой вот педагогический момент.

Момент же механический был сущим адом. Грандиозное количество мелких деталек, пружинок, возня с чернилами на ленте, что никак не хотели оставаться на бумаге, куча трубочек, рычагов, микроскопических болтиков и гаечек — эта машина являла собой живую иллюстрацию к фразе «горе от ума». А мне еще и считыватели для лент делать, и копировальные устройства, типографские машины для нанесения оттиска механическим способом — уйма работы! Хотя родичи меня при этом всячески поддерживали — читать новые тексты было не в пример удобнее и легче, чем рукописные или отпечатанные с деревянных досок.

Ещё к Новогодним праздникам сделали с дедом четыре ракетницы на пневматике. Каждая была на семь зарядов из пропитанных горючим составом тряпок, да ещё и с револьверным магазином. Дед добавил из своей лаборатории пару веществ в горючую смесь — и мы получили три цвета «ракет», зелёный, белый, красный. Дуло обмакивали в скипидар, поджигали чтобы вылетающие боеприпасы горели, и выстреливали заряды в звёздное небо. Получилось красиво, завораживающе. Теперь хоть будет чем подать сигнал мурманам, как придут в следующий раз. Ну а арбалеты наши ушли в «загашник», будет теперь у нас мобилизационный запас.

К концу зимы закончили мы с системой водоснабжения. В полном соответствии с «Трактатом», той частью его, где «лучше меньше, но лучше написано», не особо торопились. Первое полностью каменное здание долго выводилось, отрабатывались технологии и испытывались материалы — связующие смеси, кирпичи, арматура, балки и различные виды и формы замковых камней. Потом такой же путь прошли и сами трубы. Их соединения, заглушки, тройники и прочие элементы становились всё более надёжными и удобными в части эксплуатации и обслуживания. Долго провозились с испытаниями шланга для забора воды, что делали из ткани и смолы, армируя их проволокой. Пришлось на плотах бить лёд, оттягивать всё дальше и дальше на озеро погружную часть, менять и дорабатывать узел соединения шланга и водопроводной системы — замерзала наша конструкция. Финалом стал придонный «домик», который венчал конец системы забора воды, его утопили чуть не в ста метрах от берега, оборудовав решётками и сетками, что выступали грубыми фильтрами.

Траншеи стали глубже, но их было больше — вода теперь подавалась в том числе в дома. Ремесленные постройки, мастерские и хлева тоже получили по своему крану, дающему живительную влагу. Живность наша размножалась, в плане пропитания мы старались обходится рыбой и запасами. Из-за этого под животноводство отвели уже два длинных склада в наше второй крепости. Круглосуточной подачи воды пока не было, в водонапорной башне мы экспериментировали с объёмом воды в бочке, который мы могли закачать наверх без угрозы обрушения здания. До весны его как раз и определили. Учитывая наше потребление, насосы придётся запускать как минимум два раза в день. Ну а на крыше водокачки занял своё место под маскировочной сеткой часовой, что вёл наблюдение за лесом и озером.

Чем ближе была весна, тем больше опять начинал суетиться Кукша, всё ждал свою ненаглядную Сигни, переживал. Пришлось его засадить за новую работу, чтобы время занять да мысли дурные в голову не лезли. Он теперь у нас формировал требования к полигону, личному составу вооружённых подразделений, распределял роли и обязанности — делал Устав. Пока только для гарнизонной службы, в бою, в обороне. Возможности походов за зипунами мы пока не рассматривали, и походный порядок не трогали. Но вот описать тактику действия подразделения стрелков с пневматическими винтовками в лесу, на берегу озера, в обороне крепости — это нам сам Перун велел. Кукша, понятное дело, работал не сам — все ему помогали, я знаниями из будущего, дед — описаниями битв из настоящего, Обеслав передавал то, чего наслушался у мурманов.

В итоге наш Устав обрел звания, должности, структуру подразделений, набор учебных разделов, и описание тактических приёмов. Подразделение у нас теперь из трёх человек, главный стрелок и два линейных. Главный поражает защищённые цели, остальные его прикрывают и отстреливают более лёгкие мишени. Из трёх троек, названных отделением, формируется взвод на десять человек, один командир добавляется. Он в бою — это резерв, ведёт огонь только тогда, когда деваться уже некуда. Остальное время он занят управление взводом, у него на вооружении появилась ракетница, та самая, с Нового года. Это для подачи сигналов другим подразделениям в бою, и не только. Потенциально, три взвода формируют роту, с командиром и его помощником, она состоит из тридцати двух человек. У последнего на вооружении тоже ракетница, командир роты, в идеале, помимо сигнального пневматического устройства, он ещё и биноклем должен быть обеспечен.

Помимо линейных подразделений стрелков, описаны были также средства усиления. Расчёт из трёх человек для огнемёта, пулемёта, санитарное подразделение, снайперская пара. Они действовали в тесном взаимодействии с линейными подразделениями. Огнемёт у нас уже был, а вот пулемёта — пока нет. Ну это тоже дело наживное. Также ко всему этому делу полагалось расчёт из трёх человек, обслуживающих вооружение и пополняющих запас сжатого воздуха, военные механики. Исходя из того стали планировать дальнейшее развитие вооружённых сил. Возникла необходимость в новых производствах — оптическом, для биноклей и подзорных труб. А после моего рассказа о гранатах и тестового экземпляра в виде некоего подобия их из пневматического баллона магазина винтовки и ёмкости с горючей смесью, возникла потребность существенно нарастить запасы боекомплекта. В том числе для учений — народу добавилось, корелы много времени проводили на стрельбище. После оснащения же людей ещё и зажигательными гранатами, последнее стало напоминать поле боя во Вьетнаме после напалма — всё было в пятнах от сгоревшей земли, люди учились метать новую справу. Для удобства их оснастили тёрочным запалом из кремешков, стальной ленты и часовой пружины. Это чтобы с зажигалками в бою не возиться. Заводишь запал ключом специальным, стопоришь кольцом — граната готова к работе. Выдёргиваешь его, бешено вращающаяся в течении трёх-пяти секунд полоска железа высекает их кремня искры, те поджигают кудель, пропитанную горючим составом. И когда пружина полностью выбрана, она открывает защёлку краника — горящая смесь воздуха и скипидара с некоторыми добавками начинает разбрызгиваться вокруг. А добавив толику фосфора в смесь, мы добились ещё и довольно большой температуры горения.

И вновь надо было делать промышленную, не лабораторную, установку для получения столь ценного вещества. Всё это, плюс необходимость подготовиться к приёму новых потенциальных граждан привело к единственному выводу — рано нам пока отправляться на Ладогу. Ещё не закончена модернизация промышленности, не испытан водопровод в тёплое время года, не доработаны образцы вооружений. Да и психологический момент сыграл немаловажную роль — за зиму мы убедились в том, что наши корелы не совсем правильно воспринимают «Трактат», не прониклись до конца тем образом жизни, который мы хотим создать и поддерживать. Тут много факторов сыграло. И то, что мы изначально не очень понимали, как вести себя с пленными, что вызвало некоторые перекосы в сознании. И недостаток образования и жизненного опыта, некоторые вопросы ребят ставили меня в тупик, приходилось над ними много думать и вносить изменения в «Трактак». И не до конца отброшенный принцип «надо запасать, а то голодать придётся». Вот и выходит, что Юрка планирует по весне чуть не крейсер строить, и забить рыбой все доступные ёмкости. Травница наша, Роза, спрашивает о том, что делать в части здоровья близких, если шаманства лишние мы чуть не запретили, а её наука предполагает, что они являются чуть не основной лечащей силой при сборе трав. Или Толик, уж на что нормальный парень, но и тот добавляет проблем — у него учёба плохо идёт. Вот в поле или в лесу каждую травинку на ощупь определяет, любую букашку в лицо узнаёт — а физика не откладывается в памяти подростка.

Из этого мы сделали два вывода. Первый — возраст потенциальных граждан лучше чуть снизить, до восьми-десяти лет, когда ещё в голову не вбиты местные стереотипы и мозги не заняты терабайтами местной информации. Второй — больше времени уделять их образованию и воспитанию. А это тянет за собой следующую кипу трудностей. Вместо почти работников мы получим детей, которых надо кормить-поить-одевать без всякого существенного выхлопа по началу. И пополнение именно гражданами, а не воспитанниками, появиться тогда, когда мелкие подрастут. А это — пара-тройка лет, как минимум. Нам же надо серьёзнее подготовиться к приёму уже детей, а не подростков. Нужно выделить людей на присмотр за ними, на обеспечение питания и одеждой, дополнительную учёбу. Корелы-то были достаточно самостоятельны, даже в статусе зависимых они сами готовили, стирали, убирали, правили одежду. А если мы чуть не первоклассников привезём — это всё придётся делать нам. Силы пока наши не так велики, поэтому общим советом рода Игнатьевых решили погодить с пополнением хотя бы год. За это время дети наши подрастут и корелы окончательно впишутся в коллектив. Ну и доработки какие-никакие с целью повышения производительности труда проведём, и учебные программы другие, более простые, составим, и дома и постройки новые соорудим.

С первого марта и начали трудится в этом направлении. Закипела стройка в деревне, потекла руда с болота, поплыли бревна с новых лесоповалов, что освобождали нам свежие поля. Поршневая гидроавтоматика начала занимать новые ниши. Нам удалось ценой значительного увеличения габаритов температурных датчиков и оснащения их хитрыми шестерёночными механизмами обеспечить подачу топлива в котлы отопителей. Таки стали оснащать все постройки, включая жилые дома. Для выработки большого количества топливных брикетов увеличили мощность установки для выработки и прессовки щепы и стружки. Водопровод теперь у нас выступает ещё и в качестве силового обеспечения работы механизмов — вместо ручной заливки воды она капает из крана в необходимые ёмкости. Другие установки на гидравлическом приводе стали подавать по расписанию корм птице и животине, по водяным часам, адаптированным под новые нужны, в лотки поступала вода. Перестройка животноводческих строений и оснащение их отработанными на водопроводе шлангами позволили мыть зверей и пернатых. Уход за нашим хозяйством теперь заключался в основном в закачке новой воды в водонапорную башню. Выросшие объёмы потребления её заставили думать над увеличение бочки — рядом с первой начала вставать новая ёмкость, в отдельной башне.

Возросшее количество людей и животных привели к необходимости создать подобие канализации. Новые глубокие траншеи прокладывались по всей крепости, в них строили кирпичные стоки и отстойники — я ещё когда над проектом с пацанами работал в моё время, наслушался о вреде испарений продуктов жизнедеятельности. Из-за историй же, которые нам при разработке стартапа поведал Дима, что был технологом как раз канализационных сооружений, отходы не просто выливались подальше, а собирались в отдельной, скрытой от посторонних глаз яме за пределами крепости. Ибо Буревой подтвердил информацию, полученную мной в будущем — стоки являлись ценным ресурсом. Из отвальных ям, куда мы опорожняли ранее помойные и туалетные ведра, дед получил селитру. А из неё — азотную кислоту. Верно, значит, Дима-технолог говорил о том, что профессия золотаря — сборщика ночных горшков — в прошлом приравнивалась чуть не к военному инженеру. Ибо из отходов получали селитру, а их неё — порох. Пока на «огнестрел» мы не замахивались, но вот кислота азотная…

Она нужна для зеркал. Те не для девочек наших, а для бинокля. Я вспоминал, долго вспоминал, как делают зеркала в будущем. Вроде как специальный состав там, который просто на стекло наносят. И казалось мне, уж не знаю почему, что это именно серебро. Скорее всего, когда-то из телевизора услышал о таком. Тем более, что мы уже попробовали все, что было доступно для создания этой смеси для отражающего слоя, ничего не подходило. А вот серебро, которое было у меня после наших торговых операций на Ладоге, мы использовать так и не смогли — не брала его серная кислота, нужна посильнее. А посильнее, вроде, азотная. Соляную мы сделали и попробовали, соль поваренную серной обработали. При соблюдении условий и концентрации получали нужную кислоту. Ей дед начал тоже обрабатывать всё, что под руку попадётся, но серебро не смог. Но когда мы получили селитру, обработали её концентрированной серной кислотой, и получили азотную, соль благородного металла удалось добыть. Потом и другие соединения и смеси пошли в качестве реактивов в лабораторию деда. Теперь только долгие, муторные опыты для получения раствора для серебрения — и мы станем счастливыми обладателями зеркал. Такой вот полезной вещью оказалась канализация. К началу лета как раз запустили ту линию, что для домов была, и на радостях рыли траншеи для хлевов.

Кукша же опять ходил смурной — весна прошла, а Сигни все нет. Успокаивали его, говорили, по осени обязательно будет, нагрузили ещё работой — Устав для морских сил. Там у него опыта поменьше, пусть голову поломает. А чтобы окончательно заглушить тоску — начали они с дедом, Юркой и Толиком делать дома и склады. Вторая крепость всё больше и больше подходила на барачный посёлок — столько там сооружений было. Понятно, что у большей части ни стёкол, ни систем отопления, водопровода и канализации, эти постройки мы как склады для сырья использовали.

К началу лета закончили опытную эксплуатацию водопровода и дооборудовали дома и хлева необходимой автоматикой. Теперь наступала пора сбора сырья — бумаги, металла, брёвен, древесины, камней, глины, песка, руды и кирпичей нам надо было очень много. Новые жилые домики должны встать в линеечку, готовясь через год принимать потенциальных будущих жителей Москвы, запасы ткани обеспечить их тёплой одеждой, металлы и древесина — канцелярскими товарами, мебелью и утварью, песок и камень с глиной и известью — новыми, каменными постройками, канализацией, водопроводом. Амбары и склады станут обеспечивать продовольственную безопасность, баркас для рыбы — фосфор и белки для молодых мозгов в Москву привезёт, вооружение и защитные сооружения добавят оптимизма с точки зрения безопасности от грабителей и залётных дружин. Работы было очень много, но когда цель и назначение её стало понятно всем, когда вместо простого набивания хранилищ сбор ресурсов был направлен на некий замысел, трудиться было легко.

Мой мелкий Вовка быстро рос, доставляя радость мне и окружающим. Ещё на годик мы ему справили первые именины, торт со свечкой сделали, хоровод водили. Ему нравилось, активный здоровый ребёнок. Игрушки делали ему по выходным, это вроде как не работа. Кубики, пирамидки, лошадка на колёсиках, Веселина с Верой рисовали всякие картинки и крупно их подписывали. Говорил сынишка много, часто, но только на своём, только ему понятном языке. Сколько не мучили его «скажи мама, скажи папа» — ни в какую. Ходил к середине лета хорошо, я бы сказал, бегал. Зато если что-то ему надоедало, не нравилось, или чувствовал опасность — падал на пол и быстро полз задом, вызывая умиление окружающих. Сказали, что лицом похож на меня, я загрустил, я-то далеко не красавец. Успокоили, сказали, что все может изменится, и будут девки от него в штабели падать, не то что от папы. Изверги, успокоили. К концу августа собрались мы на общей кухне, в актовом зале, обсудить дела да поужинать. Долго с дедом спорили, нужен ли нам более сильный трактор. Мой мелкий слушал-слушал, да и выдал:

— Моторр-р-р-р! — и забавно стукнул кулачком по столу.

Все повернулись, у Зоряны слезы счастья на глазах выступили, остальные тоже все улыбаются. Мелкий оценил реакцию, и повторил:

— Моторр-р-р-р! — и опять хрясь по столу.

— Умница ты моя! — бросилась к нему супруга.

— Да, молодец, — выдал дед, поглаживая бороду, — настоящий инженер вырастет.

Все посмотрели на деда. Часть недоуменно, часть — удивлённо.

— А что? Вояк-то пруд пруди, а инженеров сейчас — по пальцам посчитать можно. Вот. И пользы больше.

Я с благодарностью посмотрел на деда. Надо же, какие оказывается мысли у него в голове бродят. Пару-тройку лет назад он бы и слово это не вспомнил, а тут комплименты отпускает. Все радостно начали тискать Вовку. Все, кроме Кукши. Мурманы за лето так и не приехали…

Грузить его работой было уже некуда, и так спит, считай, по шесть часов, как и все мы. Остались только способы убеждения:

— Кукша, да успокойся ты! Приедет твоя Сигни, ни куда не денется. Ты только тоску нагоняешь на всю Москву.

— А вдруг случилось чего? А вдруг их побили? А вдруг…

— И что? — я грубо прервал его, — ты сейчас можешь что-нибудь сделать с этим?

— Да! Искать её пойду!

— Где ты её искать будешь, сталкер, блин! Мы же даже не знаем, где они обитают. Там пару тысяч километров отмахать придётся, прежде чем найдём их дом. Припасы на это посчитал? Дрова для паровика?

— Я под парусом…

— Ага, яхтсмен-любитель, Федор Конюхов, блин! Каким парусом?! Ты под ним три раза с Кнутом только ходил, да за штурвал сам никогда не садился. Пойдёшь искать — ещё троих тебе в помощь надо. Кого возьмёшь, Добруша? Веселину? Мать? Или Вовку? Лучше всего Вовку — он воду любит. Только грудью его кормить не забывай.

Пасынок нахмурился.

— Сам подумай, они могут быть в походе, на Ладоге, дома, на западе, на севере, да где угодно! Весь свет обойдёшь?

— А хоть бы и так! — пацан, хотя какой он там пацан, мужик уже, с вызовом посмотрел на меня.

— А иди. Вот завтра прям скажи на завтраке, мол, прощевайте родственники, пойду искать ненаглядную. Вы тут и без меня справитесь, а меня и не ждите — шарик наш, Земля которая, он шесть с половиной тысяч километров радиусом, до конца жизни ты как раз обойдёшь, тысячную долю. Или мне Зоряну позвать, чтобы прямо сейчас пожитки собирала? Раз тебе на нас плевать…

— Мне не плевать…

— А если не плевать, то веди себя как мужик! Сказала — вернётся, значит, вернётся! Или ты ей не веришь? А ответственность свою помнишь? Или забыл уже как за главного тут остался, да стрелой своей в меня целился? Тогда-то небось и не думал о походах заграничных?! А сейчас что, все довольны, можно и бросать все. Сами выплывут. И приедет потом Сигни, а мы ей: «Извини, дорогая, голубь твой улятел, тебя искать. Все бросил, и улятел». Она прикинет, нужен ей такой вот… бросатель, да и уплывёт восвояси. А то вдруг ты потом и ее с детьми бросишь, искать что другое пойдёшь?

— Не брошу, — Кукша насупился, но шестерёнки вроде в голове заработали.

— Вот и ведя себя так, чтобы никто об этом даже не подумал. Ты ещё молод, но поверь мне, много раз попадёшь ты в ту ситуацию, когда придётся выбирать между долгом, перед семьёй, женой, друзьями, и сиюминутными желаниями. Если ты так и хочешь всю жизнь быть просто Кукша — делай, как знаешь. Но если ты хочешь быть Кукша Первушевичем Игнатьевым, главным по военному ремеслу в России и Москве, то и ответственность на тебя ляжет соответствующая, и решения ты будешь принимать часто такие, которые в разрез с желаниями твоими пойдут. Решай — кто ты? Кем хочешь стать?

Пасынок задумался, посмотрел в окно. Промолвил только:

— Понял я. Не буду так больше. Ждать буду.

Я обнял его, сказал только:

— Терпи казак, атаманом станешь, — и вышел потихоньку, пусть сам подумает.

Кукша подумал хорошо, два дня на это ему дал. Теперь вместо горести и печали у него в глазах была сталь. Лицо его выражало решимость и силу. И лишь в самой глубине оставался тот самый голубоглазый пацан, которого я встретил в те бесконечно далёкие времена в лесу возле убитого лосёнка. Ну пусть так пока будет, оттает со временем. Я ему только сказал, что если до весны не будет мурманов, и будет всё спокойно, мы прокатимся в апреле до Ладоги, узнаем как там дела да людей поспрашиваем. Мы всё равно за людьми ехать собирались — вот и поинтересуемся заодно. От этих слов Кукша чуть воспрял, и пошел дальше забивать мысли работой.

Осенью продолжилась стройка, сбор запасов на зиму. Готовились серьёзно, с учётом потенциального пополнения. В свободное время обсуждали планируемой на декабрь событие — свадьбу Лады и Юры. Пленные наши «зависли» на последнем уровне вольности, но их переход в вольное сословие — всего лишь бюрократическая формальность. Ребята, кстати, уже и не вспоминают о своём положении, лишь значки на одежде отличают их от нас. И все они тоже активно участвовали в планировании свадьбы. Девушки обсуждали наряд, Зоряна меня допрашивала насчёт таковых в моё время. Я периодически подшучивал над ними. Зашёл разок в актовый зал — там все рисунки с платьями обсуждают, в том числе и по мотивам моих рассказов:

— О! Готовитесь в ЗАГс? Кольца, кортеж, фотографа нашли? — я сказал и замер.

Потом убежал стремглав к деду в лабораторию. Я вспомнил, откуда я про зеркала и серебро знал! По телевизору передачу смотрел, там как раз про промышленное использование благородных металлов было. Я тогда ещё прокрутил в голове мысль о серебре на зеркале, прикинул, сколько его оттуда достать можно, вот и осталось в подсознании. Но не это главное! Серебро — фотография! Кажется, я нашёл отличный подарок для молодых! Осталось всего ничего — начать и кончить исследования, опыты и получение фото в свободное от работы время. Но новая идея подтолкнула опыты по оптике. Теперь мне нужен фотоаппарат и подзорная труба. С неё начну, а там и до бинокля дорастём.

Так что теперь в качестве дополнительной нагрузки вечерами я занимался линзами. Теоретически я знаю, как собрать нужные мне оптические системы, а практически? Как шлифовать те линзы? Как расположить? Какой коэффициент преломления у нашего стекла? Работы непочатый край. Но мысль интересная, труд спорился даже с учётом того, что другие виды деятеьлности с меня никто не снимал… Дед получил чуть менее полукилограмма селитры из выгребных ям, и вся она ушла на кислоту и опыты с фотографией и зеркалами.

Причём второе достаточно быстро получилось, а вот со первым пришлось помучаться. Я перепробовал всё, что было у деда в лаборатории в качестве светочувствительного слоя, смешивая это с солью серебра. Что-то не реагировало совсем, что-то давало слишком крупную зернистость и расплывалось, что-то давало эффект, но не задерживалось на материале. У меня завёлся стеклянный аквариум, в который я запихивал кучу наполовину задвинутых в бумагу бумажек-тестеров, с нанесённой потенциальной фотоэмульсией. Я даже подробно вспомнил процесс, которым папа мой делал фотки ещё при Союзе. Ну там, плёнка, проявка, фотоувеличитель, негатив, фиксаж, нагрев и сушка готовых фотографий. У меня не столько занимала времени работа с оптическими приборами, сколько эти эксперименты — большущие, не очень однородные линзы я получил, да ещё кучку размером поменьше, собирать из них фотоаппарат и подзорную трубу было делом техники.

Процесс завершился чуть ли не за неделю до свадьбы. Наконец-то на стеклянной пластинке я получил первое избражение-негатив, да перенёс его на другую пластинку, позитив. В ход пошёл осадок от смеси соляноы кислоты и соли серебра. В качестве закрепителя использовал какой-то странный порошок из дедовой коллекции. Он его получал при плавке железа, газ вредный тот, из которого кислота получалась, пропускал через соль. А вот в качестве клея был желатин. О нём я случайно упомянул как-то, а девчонки его наплавили из хрящиков для желе. С желатином забавно получилось — просто искал какую-нибудь клейкую прозрачную жидкость, а то рыбный клей и смола не подходили, мутные слишком и механическая стойкость плохая. В итоге попробовал и его — эффект был такой, что потом скакал радостно по мастерской чуть не до потолка. Получилось! На бумаге, правда, хуже изображение выходит, надо её плотнее делать, но подарок для молодых, пусть и на стеклянных пластинках, я сделать могу!

После получения первых снимков, как раз в начале декабря, я почти пять дней выстаивал их на солнце, боялся что почернеют. Но фотографии вели себя спокойно. Потому я отложил их, и собрал совещание государственных мужей — меня и Буревоя.

— Ну что, давай прикинем, что у нас тут творится. Надо подготовиться к зимнему периоду.

— А чего прикидывать? Сделали много — постройки готовы. Хотя на их внутреннюю отделку ещё придётся усилия приложить, у многих только корпуса собраны — дед новые слова использовал с удовольствием, — правда, для этого мы всё заготовили. Месяц-два — и будут у нас новые дома и склады. Надо только ещё пару улучшений сделать — загон для стрижки овец, например, забыли. Корма и продуктов заготовили с большим запасом. На болоте и на лесоповале руда и лес ждут, пока снег ляжет плотный, будем тракторами их тягать. Винтовок и гранат зажигательных теперь всем хватает, всё по уставу. Кукша твоей подзорной трубе не нарадуется, на озеро целыми днями пялится…

— То он не трубе рад, то он Сигни свою высматривает, хоть и держится. Молодец.

— Ну или так, всё одно… Водопровод работает, да прыскалка с мылом тоже, — это он про пульверизатор для мытья животных, насадка с жидким мылом, «Керхер» девятого века, — только вот зачем так сложно — не знаю. Да и жира на мыло уходит много, себе бы хватило, а мы скотину моем. По зиме станем всё перерабатывать да свозить в крепость. Сушилка новая для дерева забита, там для лодки новой лес готовиться.

Тримаран мы разобрали. Он провёл кучу времени без выхода на воду, конструкция начала разрушаться. И для поездки на Ладогу решили создавать новое судно весной. Кнута нет, это плохо, но мы надеялись создать по его наработкам своё, быстрое и достаточно вместительное судно. Задача его была привести нам новых жителей по весне. Для этого и сушили лес.

— Значить, в марте будем собирать корабль, а к апрелю отправимся за детьми, — констатировал я, дед же от моих слов скривился, — чего такое?

— Боязно, — откровенно заявил Буревой, — тихо слишком на озере. Корелы почти не плавают. Может, опять словене с кем бьются? Даны или свеи пришли?

— Хм, я на то внимание не обратил. Значит, придётся осторожнее себя вести. Чуть что — сразу домой и на стены, отбивать атаку. Но и люди нужны, сам знаешь.

— Да какие там люди! — улыбнулся Буревой, — Детей собрать ведь будем. Да ещё и три года подряд, пока первые подрастут.

— Ну а как по-другому? Взрослых брать — намаемся мы с ними, под себя сложнее людей цельных переделывать. А под них ложиться у меня лично никакого желания нет.

— То верно, и «Трактат» мы не зря писали, — легко согласился Буревой.

— Тогда я по своим задумкам пойду. Типографскую машину вроде собрать удалось…

— Это та дура здоровая с двумя барабанами? — живо поинтересовался дед.

— Ага, мечта пьяного механика…

После того, как машинка для выделки лент и шрифта встала в новой мастерской, постепенно сооружали другие механизмы для печати. Больше всего доставил хлопот аппарат для считывания лент. Здоровая такая машина на паровом приводе, представляла собой два барабана, соединённых в виде восьмёрки. Между ними пропускалась через щель стальная лента с данными. Она обрела отметки о номере символа и боковые линии отверстий по бокам для протяжки, вроде как у фотографической плёнки в моё время. В верхнем барабане стояла гигантская спиральная пружина и находился набор считывающих молоточков со шпеньками. Паровой двигатель приводил в движение внутренние механизмы этого цилиндра. Закручивалась пружина, вращались считыватели, и как только дырки в ленте и набор шпеньков совпадали, молоточек проскальзывал внутрь, во второй барабан. Он вращался синхронно с первым, в нем были стальные буквы. Они подставлялись к свинцовым пластинкам в соответствии с кодом, который представлялся шпеньками в верхнем барабане. При проваливании их сквозь ленту небольшой ударный механизм бил по подпружиненной стальной буковке, выдавая типографский набор. Миллион мелочей пришлось учесть: перевод каретки, размыкание передачи с паровым двигателем и возврат всего механизма в начальное положение, смазку, проворот ленты… На фоне этого, безумного по всем признакам, станка, аппаратик для копирования лент и машинка непосредственной печати текста казались образцами простоты и эффективности.

— Ну да главное работает. — успокоил меня дед.

— Это точно, — согласился я, — поехали дальше. Швейная машинка тоже на испытаниях у девушек, только пока при помощи неё только мешки сшивать — грубая очень вышла, тонкие нити врёт часто.

— Настройками играться пробовали? — дед всё больше напоминал мне моих коллег из будущего.

— Как раз экспериментируют сидят. Но и мешки шить надо, так что это пока у нас в опытной эксплуатации. Холодильник, же, что я сооружать хотел, пока не выходит таким, как задумано…

С этим опытом были сплошные разочарования. Мне не хватало сырья, конкретно — хладогена. Где взять фреон я даже теоретически не представлял. Но помнил, что были и аммиачные установки, крупные, большие. Вот подобную и хотел соорудить. Там того холодильника — пять деталей, но хладогена нет. Те же «слёзы» аммиака, что я выбил из деда в виде нашатырного спирта, не позволяли двигаться дальше. А Буревой стоял на своём — пока не получим аммиак в товарных количествах, будем пускать имеющееся на опыты. Аммиак он получал из той же канализации, что и селитру.

— Ну да холодильник нам не к спеху, зима на носу, хватит мороза. Но ты говорил о том, что можно и без вещества специального… хладогена? Ага, его, самого. Так вот, ты говорил, что получить холод можно и без него?

— Можно, теоретически. Только вот для этого твоя помощь понадобиться. Много поршней надо с цилиндрами. В них под давлением загонять воздух и пар, например, можно. И если потом отпускать поршень, то воздух расширится и охладиться. В идеале, так, наверно, и сжижать газ можно…

— Хм, можно попробовать, когда с другим разгребёмся, — дед сделал пометку у себя в блокноте, — ну что, план на зиму обсудим?

— А давай! Где там наш график?..

Да, начиная с весны мы перешли на трёхмесячное планирование. Именно так мы теперь регулировали нашу деятельность и добивались большей эффективности. Просто многие наши проекты требовали больше времени чем месяц или пару недель, а делать по-старинке, в режиме «хватай мешки, вокзал отходит!», как мы, например, первую опытную плавку в домне проводили, мы уже не хотели. Больше думать и спокойнее и эффективнее делать — так в «Трактате» написано. Вот за планом на зиму мы с Буревое и склонились, пытаясь правильно рапределить время и ресурсы. Наконец, через час, окончательный вариант согласовали.

— Ну что, всё? — дед намылился на выход, — Я в лабораторию?

— Всё, да не всё, — улыбнулся я и полез за пазуху, — узнаешь гражданина?

Дед рассматривал себя в свежеприготовленное зеркало. Даже не удивился, гад, тут моё старое тут ещё в ходу.

— А вот этот товарищ тебе знаком? — я достал упакованный в бумагу снимок.

На нем была стена нашей крепости с воротами, снимал прямо из мастерских. Виднелся край жилых домов, на стене скучал часовой, правда, лица не видно. А вот на переднем плане стоял трактор, на котором в задумчивости о чем-то своём, подперев рукой голову, сидел дед. И лицо Буревоя тут узнавалось, как и задумчивое выражение на нём.

— Б…!О. ть!. Е..ая сила!..! — я столько идиом не слышал от деда с момента нашей встречи, — Это я?!

— Ну а кто ещё, — я усмехнулся, удивил-таки Буревоя, — не далее как неделю назад, вы, батенька, в таком вот виде находились прямо перед лабораторией.

— Точно как нарисовал, — дед поглаживал стекло, — да ещё и с деталями какими, и быстро как…

— Да теперь каждый так сможет — это же фотография! Щёлкнул кнопкой, и готово. Разве что проявить надо, ну, обработать.

— ………………………….! — идиом от деда посыпалось ещё больше, — Можно теперь и типографию закрывать! Все сюда перенесём, вместо тех стучащих машинок картинки такие вот сделаем!

— Погоди закрывать-то, кислота новая вся ушла на снимки да серебра куча на опыты. Не сильно ты размахнулся-то, закрыватель? — я подначивал деда, а у самого было радостно на душе.

— Это что теперь, и потомки это все увидят? — голос деда приобрёл некую значительность, — Через поколения?

— Точно! Поэтому снимок этот, так этот рисунок называется, сохрани в тёмном месте, как и негатив, потом про то расскажу. А вот на свадьбу Юркину мы вот что сделаем….

И мы с дедом склонились нам моими записями…

Свадьба получилась классная. Выкупали невесту всем мужским коллективом из дома Леды, потом торжественная роспись, и у нас появилась первая запись в книге актов, не связанная с получением свободы и волшебным появлением новых жителей из ниоткуда. После росписи я всех построил, включая Вовку, который пытался выдернуть из причёски Лады какую-то заколку, сделал снимки, два штуки, даже сам успел встать. Потом пошли на Перуново поле, возложить венки из еловых веток. Пока ходили, Лада все сокрушалась, что платье такое нарядное, а одеть его только один раз можно, и больше никто не увидит никогда. Дед хитро улыбнулся, произнёс:

— Как знать, как знать… — после чего получил недоумевающие выражение лиц, и тычок в спину от Агны, — Да я не то имел ввиду. Сергей… — тут и я его ткнул, нечего сюрприз портить.

Возложили венки, я толкнул речь о том, что первый раз по такому радостному поводу мы собираемся тут, а то все больше поминки да «разбор полётов» после битв. Лада с Юрой по-разному реагировали, Юра был чуть потерян, Лада — довольная, как слон. Ещё бы, первая московская невеста. Там тоже сфотографировались, я пока берёг секрет.

Потом перерыв небольшой, на стол собрать да подготовиться к празднику, я им там конкурсов всяких накидал, пусть развлекутся. Сам же пошёл с дедом проявлять снимки и вставлять их в рамку. Получилось четыре кадра, два со мной, два — без меня, в двух разных местах, возле домов и на Перуновом поле. Всё это мы в оформили в деревянные рамки, большие фотографии получились, да альбом соорудили из второго комплект позитивов. Сидели с дедом в девятом веке при тусклом свете красных фонарей, ловили через дырку в крыше солнце зеркалом, да проявляли. Паноптикум!

Начался праздник. Мы дарили подарки молодым, каждый от себя. Вера с Веселиной сделали им табличку красивую металлическую, с гравировкой о событии, девушки наши выткали и сшили белья постельного да другого всякого барахла из сосновой шерсти. Кукша с парнями посуды металлической да глиняной, покрытой глазурью стеклянной, приподнёс, дед — мебель и колыбельку новую, с намёком. Я подарки дарил два раза — от себя, и от государства нашего. Разделить решил эти вещи сейчас, чтобы показать лишний раз то, что мы не просто друзья, а сограждане. От себя подарил молодым зеркало большое, в резной рамке. Ну как большое, сорок на сорок сантиметров. За это супруга меня чуть не съела — ни у кого нет, а у них — пожалуйста. Перешёл к подаркам от государства. Надо приучать людей, что лояльные граждане получают разные бонусы.

— Вы пришли к нам больше года назад, наверно, ненавидели нас за то что в сарае вас держали, — Юрка было дёрнулся, но я его осадил, дослушай, мол, сначала, — но трудом своим, старанием, учёбой прилежной и верностью нам, государству и роду нашему, заслужили вы право, все вы, включая молодых, именоваться вольным гражданами без очереди.

Радостный говор стал мне ответом — хоть и забыли уже ребята о своём статусе, но получить полную свободу и признание со стороны нас, Игнатьевых — это событие.

— Так пусть же день этот останется в веках, как день вашей свадьбы и обретения вами и вашими товарищами свободы, — я начал доставать подарки.

Сцену их осмотра сразу захотелось тоже сфотографировать. Все за столом замерли, не веря своим глазам. Только что на снегу стояли все перед непонятным ящиком, а тут, как живые, на стекле. Чудеса да и только! С трепетом и благоговением шёл по рядам альбом и фотографии в рамках. Даже говорить народ стал шёпотом. Наконец, всё это дошло до адресатов:

— Ну вот, Лада, а ты боялась, что больше никто тебя такую красивую не увидит!

С визгом новоявленная супруга Юрки бросилась через весь стол и повисла у меня на шее. Расцеловала всего да чуть не придушила в объятиях.

— Но-но! Это не меня благодарить стоит, это государству нашему спасибо сказать надо, каким вы и мы его делаем. Можешь флаг потом полабызать, или Конституцию в постель взять с собой вечером, — взрыв хохота за столом, народ развеселился.

— Что-то как-то не так налили, горько что-то! Горько! Го-о-орько-о!? — невеста с женихом стояли в непонятках, остальные тоже недоумевали, пробуя напитки на вкус, — Эх-х-х, молодежь! Ну поцелуем сладким сделайте так, чтобы не было горько!..

Это был первый раз, когда меня супруга пилила за количество выпитого. А я был не столько пьяный, сколько довольный. Ребят освободил да память о себе оставил, на стекле. Я там сбоку, запыхавшийся, на всех фотографиях, но меж тем присутствую! Мы ещё и с Буревоем, тот тоже накидался, салют потом устраивали, чуть все село не спалили…

Новоявленных вольных граждан привели к присяге-клятве. Она, собственно, завершала процесс перехода ребят из зависимого состояния в вольный статус. Текст её я скопировал с советской, добавил про богов и предков, про верность Отечеству и России. Присягу давали на Перуновом поле, получилось торжественно, но для этого мероприятие пришлось перенести на день — после свадьбы мы с Буревоем напоминали китайских пчеловодов.

До Нового года многое успели сделать. Наши новоявленные вольные граждане пахали так, что дым коромыслом стоял. Особенно когда мы обновили всем паспорта, вклеив в них фотографии. Дед мела много в бумагу кидать стал, получились вполне приличные снимки, можно и от стекла отказаться. Зеркала пришлось делать всем, иначе барышни бы запилили насмерть меня и Буревоя, причём всё, от одиннадцатилетней Смеяны до моей супруги.

Молодожёны наши заняли отдельный дом, остальные ребята тоже расселились. Толик к деду и Кукше переехал, оставшиеся девушки — Вера, Сати и Роза — собственное жильё заимели. Вносил негатив только Кукша в эти все события. Пасынок мой пока держался, но смотреть на него было больно. Снаружи сталь холодная, а внутри клокочет пламя. То ли от обиды, что не приехала, то ли от страданий на счёт того, что могло случиться с возлюбленной. Скорее бы уже эта весна, проясним ситуацию. Даже я стал беспокоиться о Торире. Нынче плавать по морям да озерам сродни русской рулетке, опасность подстерегает со всех сторон. Разве что наличие у него Кнута и наших доспехов добавляли некоторого оптимизма. Да и сам он мужик не промах — пробьётся.

Новый, 862 год встречали в доме. За окном мела пурга, какой я давно не видывал. Повеселились, играли в «Крокодила», ели, пили и пели. Салют даже запускать не стали — так сильно мело на улице. Хорошо, что животина «сама» отапливается, как и водокачка. Через несколько дней только распогодилось, и Новый год принёс нам новые сюрпризы…