Ворожей Горин – Посмертный вестник

Глава 8

В себя я пришел минут через пятнадцать. В чувство меня приводила все та же девочка-бариста, ставшая невольным свидетелем этой безобразной сцены.

— Она вас, кажется, шокером ударила, — сообщила она, брызгая мне в лицо холодной водой. — И котика вашего тоже. Бедненький, ему досталось еще больше. Он вас защитить пытался.

Я очумело перевел взгляд на Василия, который все еще лежал возле меня без движения и часто-часто дышал. Из его пасти тоненькой струйкой стекала кровь — кот, очевидно, прикусил себе язык. Ну, хоть не убила, и на том спасибо.

— Хорошо, что только шокером… — буквально выдавливая из себя слова и пытаясь подняться на ноги, сказал я.

— Могло быть и хуже? — с участием спросила бариста.

— Это же полиция. У них и пистолеты имеются.

— Вот же твари! — с сочувствием отреагировала на мои слова девушка и помогла встать. — Это же полицейский беспредел! Хотите, я вам запись с камеры наблюдения дам? Засудите их!

Судя по всему, она была из либерально настроенной молодежи. Из тех, кто на Болотную бегают по поводу и без. На слова баристы я никак не ответил, поскольку политическими взглядами, в отличие от нее, еще не обзавелся. Меня сейчас больше состояние моего кота волновало, ну и, конечно, тревожила сложившаяся ситуация. Кажется, я опять опростоволосился. Блин, придется все отцу Евгению рассказать. И да, это про каких таких покровителей мне Вилкина втирала? Кто это, по ее мнению, меня опекает?

От записи камеры наблюдения я отказался, о чем после пожалел. Еще толком не придя в нормальное состояние, я рассудил, что запись мне предлагали для идентификации личности нападавшей. Но зачем мне это? Я и без того знаю, что это была капитан полиции Екатерина Вилкина. И только по пути на встречу с отцом Евгением я подумал, что запись могла послужить доказательством нападения на меня сотрудника полиции, а, следовательно, и моим на нее рычагом давления. Вилкина же не могла знать, что именно я замышляю, что хочу коснуться ее сознания, стереть из ее памяти уверенность в моей виновности или причастности к убийствам. Да, она каким-то шестым чувством поняла, что я планирую нечто недоброе, но с точки зрения стороннего наблюдателя я просто закрыл глаза, а она схватила шокер и шарахнула им нас с котом просто так, на ровном месте.

Поразмыслив, я сделал для себя пару «заметок на полях». Во-первых, вечером я все же загляну в кофейню и воспользуюсь предложением баристы. Может, даже номерок у нее стрельну — девушка она симпатичная (ох, Горин, доведут тебя бабы до цугундера). А вторая заметка гласила: «Капитан Вилкина не так проста, какой кажется». Мало того, что она была красива, нет, даже не так — она была притягательна. Еще вопрос, кто из нас на кого большее впечатление произвел — я со своими «чарами» или же она, одаренная каким-то природным магнетизмом. Эх, Горин, Горин, завязывал бы ты так на женщин залипать!

Разумеется, о произошедшем я рассказал отцу Евгению, разве что опустил факт, что на самом деле инициатором этой беседы с капитаном Вилкиной был я сам.

— Плохо, — коротко резюмировал мой доклад священник. — Плохо, но не критично.

Выглядел отец Евгений задумчивым, если не сказать — рассеянным. Тренировка ему была неинтересна и явно тяготила. Чувствовалось, что думает он сейчас о чем-то ином и заметно нервничает. Не знаю, возможно, дело было в нашей предстоящей встрече с неким информатором, но даже новость о том, что нам на хвост села полиция, его задела не особо.

— Некритично? — удивился я такой формулировке. — Неужели перспектива быть осужденным за то, чего не совершал, вас никак не заботит?

— Во-первых, — собрался с мыслями священник, — ты прекрасно знаешь мою позицию в подобных делах — на все воля Божия. А во-вторых, выбрось из головы проблемы с полицией. Поверь, этот вопрос не главный сейчас.

— Да? А как же Вилкина?

— Не стану скрывать, — уточнил отец Евгений, — ситуация действительно неприятная. Я полагал, что держу ее под контролем, но тут, как говорится, и на старуху бывает проруха.

— Ну, я бы эту Вилкину так не называл, она вполне себе ничего, — попытался пошутить я, вследствие чего поймал на себе укоризненный взгляд священника.

— Не о том думаешь, Григорий.

— Уж извините, что меня беспокоит мое будущее, — отрезал я.

— У тебя не будет вообще никакого будущего, если мы не решим в ближайшее время два главных вопроса.

— Каких это? Что может быть важнее свободы, которой меня, точнее, нас наверняка попытаются лишить?

— Твоя жизнь, Григорий. И лишиться ты ее можешь как минимум дважды. Надо решить вопрос с вурдалаками, а после и с ворожеями. Сосредоточься пока на этих двух пунктах, а с этой твоей Вилкиной я вопрос улажу через свои каналы.

Тут я вспомнил странные слова следователя о «связях и покровителях». Выходит, именно об этом говорил сейчас священник? Похоже, он уже выбил дня нас с ним некую индульгенцию, по которой полицию в целом и капитана Вилкину в частности кто-то притормаживал в деле маньяка. Хотя что значит «кто-то»? Наверняка руки вездесущего Совета в некоторых исключительных вопросах были способны дотянуться до рядовых сотрудников органов внутренних дел. Именно об этом и говорила мне Вилкина. Получается, вся ее затея со слежкой за нами — чистой воды ее собственная инициатива. А кто в армии служил, тот знает поговорку про инициативу и про то, что она делает с инициатором. Вероятно, Вилкиной в ближайшее время на работе прилетит большой и толстый… эмм, нагоняй.

Ладно, с этим разобрались. Едем дальше. Что у нас там с двумя наиглавнейшими проблемами? Вертящийся на языке вопрос о дальнейших планах я задать не успел — священник сам продолжил развивать тему, окончательно убедившись, что сегодняшняя тренировка не задалась и продолжать ее бессмысленно. Ни он, ни я не могли толком сосредоточиться, и если отца Евгения просто отвлекали его же мысли, то у меня не выходило даже то, что я уже умел.

— Ты пойми, Григорий, — вновь заговорил священник, — твой арест или даже заключение в самую жуткую колонию страны никак не изменят для тебя уровень опасности. Вурдалаки тебя достанут и там. О ворожеях и говорить нечего — их возможности куда шире, даже с учетом финансовых возможностей Курии и ее связей.

— Жаль, — саркастично заметил я, — а то была мыслишка взять на себя все пять убийств и отправиться по этапу в «Черный дельфин» на пожизненное. В этом случае у меня появится уважительная причина неявки на дуэль с незабвенной Пелагеей Батьковной.

— Глупая мысль, — не уловив моего сарказма, ответил священник. — Неявка на официальную дуэль в мире Ночи равноценна признанию собственной вины. И если во время самой дуэли у тебя есть хоть и призрачный, но все же шанс на спасение, то неявка автоматически докажет правоту истца, а тебя самого сделает персоной нон грата для всех обитателей мира Ночи.

— Что ж так пафосно-то? Я же пошутил. Нет у меня цели остаток жизни провести за решеткой.

— Я знаю. Но все же еще раз призову тебя отнестись к текущей ситуации с максимальной серьезностью.

— Понимаю. Каковы наши дальнейшие шаги?

— Думаю, ты на сегодня уже все, — сощурив глаза, ответил священник, намекая на мою неспособность собраться и сообразить хоть какое-то мало-мальски весомое чудо. — А раз так, самое время выдвигаться на встречу.

Вопреки моим ожиданиям, наш путь не занял и двадцати минут, и это еще с учетом московских пробок. Нескромный внедорожник отца Евгения даже не успел толком раскочегариться, как мы уже приехали. Священник, ничуть не смутившись, припарковался прямо под знаком «остановка запрещена» чуть ли не перед самым фасадом Павелецкого вокзала.

— Мы на месте, — сообщил он мне и первым выпрыгнул из автомобиля на тротуар.

Я выбрался следом. Собственно, а почему бы информатору Совета не жить в центре столицы? Хотя я почему-то рассчитывал на то, что эта таинственная личность будет обитать где-нибудь за городом в роскошном особняке под охраной отпетых головорезов.

Реальность оказалась еще экстравагантнее. Мы со священником прошли вдоль здания вокзала, лавируя в нескончаемом пассажиропотоке. Глядя на всех этих людей — приезжих, носильщиков, продавцов, таксистов, прочий офисный планктон, коего в этой части города было пруд-пруди — я думал о конспирации мира Ночи. Это сколько же сил и времени потребовалось на то, чтобы у всех на виду спрятать целый мир! Еще труднее было интегрировать его в мир простых людей таким образом, чтобы всем хватало места под солнцем. Ну, или под луной — тут кто какими категориями мыслит. Я невольно восхитился работой Священного Совета. Столько лет, а точнее, веков балансировать на грани войны между миром живых и миром Ночи — это нужно было постараться.

Ход моих мыслей прервал резкий маневр отца Евгения. Обогнув здание вокзала справа налево, мы очутились у его торца. Не самое приятное место столицы, доложу я вам. Бывал я тут несколько раз. Неподалеку ютилась небольшая ночлежка для бездомных, а сами завсегдатаи этого заведения облюбовали этот пятачок в качестве места сбора подаяния. Насколько я знаю, тут же в определенные часы выстраивалась целая очередь за бесплатной горячей пищей, раздаваемой различными волонтерскими организациями. Насколько я знал, ими же, то есть бомжами, прикрывалась и торговля наркотиками. А если учесть, что весь бизнес «на попрошайках» курировался криминалом, смело можно было утверждать, что этот небольшой пятачок у Павелецкого вокзала был неким сосредоточением организованной преступности столицы. Именно тут мой спутник и остановился, выглядывая кого-то среди бездомных.

— Отлично, — вслух сказал священник, разглядев кого-то в толпе.

— Не совсем понимаю, — удивился я такому развитию событий, — ваш информатор как-то связан со всеми этими… эмм, людьми?

— Людьми, людьми, — кивнул мне он, — ты абсолютно прав. Хочешь спрятаться от людей, прячься среди них. Не забывай, Григорий, от сумы и от тюрьмы не застрахован никто.

— Да я, в принципе, не против… — соврал я, глядя на бомжей.

На самом деле я всегда считал подобный образ жизни неким психическим отклонением. Собственно, для бродяжничества в психиатрии действительно есть свой термин — дромомания. Я всегда был уверен, что такие люди делятся на два типа — тех, кто сам выбрал подобный образ жизни (я про так называемых «профессиональных» попрошаек), и тех, кто реально не может совладать со своими страстями. Как в первом, так и во втором случае особая помощь остального народонаселения страны им не требовалась. Всегда найдутся сердобольные граждане, которые не пройдут мимо и подадут на хлеб нищему или калеке. Всегда найдется и простак, который подаст опустившемуся алкоголику на опохмел. Как минимум я не видел ни одного бомжа, страдающего от анорексии. Они в нашем городе хоть и пахнут неважно, но все как на подбор мордатые.

Из всех представителей вышеуказанного класса мой спутник выбрал самого отвратительного. Уж не знаю, какими критериями руководствовался священник, но если бы мне когда-либо пришлось контактировать с подобными человеческими экземплярами, к этому бродяге я подошел бы в последнюю очередь. Или же вовсе не стал бы к такому обращаться. И дело было даже не в том, как именно выглядел этот странный человек со спутавшимися до состояния естественных дредов волосами и густой бородой с проседью. Не смущала меня и его одежда, в принципе, стандартная для таких людей в данное время года. Подойдя к нему, помимо непередаваемого амбре из перегара, аммиака и бог весть чего еще, я ощутил некую ауру обреченности. Даже не знаю, как описать это чувство. Было ощущение, что этот человек не просто принял свою судьбу такой, какой она на данном этапе была — он всем своим естеством излучал в этот мир безнадегу и отчаяние.

— Здравствуйте, Геворг, — вежливо поздоровался со спящим бездомным отец Евгений, а когда тот приоткрыл один глаз, еще и учтиво поклонился ему.

— Привел-таки… — не спросил, а констатировал факт нищий, открыв уже и второй глаз.

— Здрасте, — скомкано поздоровался я, но кланяться не стал. Много чести для простого бомжа.

Определить возраст собеседника мне никак не удавалось. Под личиной такой запущенности мог скрываться как глубокий старик (собственно, так сейчас и выглядел бродяга), так и средних лет мужчина. Его выдавали глаза. Они были живыми, в них читался неуемный интерес, молодость и одновременно с этим какая-то вековая мудрость. Ни дать ни взять — Гэндальф на минималках.

— И вам, ворожей Горин, не хворать, — прокряхтел старик, сладко зевая и потягиваясь.

Похоже, его вообще никак не коробило ни состояние, в котором он находился, ни тот образ жизни, который он вел. Однако, глядя на его довольную ухмылку, я так и не избавился от чувства гнетущей обреченности. Казалось, это ощущение окутывает старика и каким-то образом касается не его самого, а тех, кто входит в круг его интересов.

К слову, интерес к моей персоне у Геворга точно был. Как минимум, он знал мое имя и кем я являюсь в мире Ночи, а слова «привел-таки…» дали мне понять, что отец Евгений не собирался меня знакомить с этим персонажем.

— Нужно поговорить, — продолжил отец Евгений.

— Кому нужно? — старик хитро прищурился, но глаз от меня не отвел. Ох, чувствовало мое сердце, что старик ждал этой встречи со мной. Или даже жаждал ее. Интересно, чем таким я мог быть ему полезен?

— Нам нужно, — ответил священник.

— Нам или ему?

— Нам, — уверенно ответил священник. — Отойдем?

— А чего же не отойти? Отойдем. Все когда-нибудь отойдем.

— Я не это имел в виду, — смущенно ответил отец Евгений. Я почувствовал, что он сильно напряжен сейчас. — И потом, разве вас это касается?

— Всех касается, — уверенно ответил старик и встал со своей лежанки, состоящей из картонки и какого-то драного полушубка. — Что же, пойдем, коль пришли.

Сути разговора я не уловил. Но чувствовалось, что эта странная словесная пикировка скрывает под собой некую тайну, о которой отцу Евгению было известно. И вот опять меня укололо это странное неприязненное чувство — ну почему бы ему сразу не рассказать мне о том, кто такой информатор и кем на самом деле он является? Почему бы не предупредить меня? Что за тайны Мадридского двора? Ходи теперь и думай, что имелось в виду под словами «все мы отойдем» и, если речь шла об уходе в мир иной, почему это, по мнению священника, не касается самого Геворга.

Несмотря на общее впечатление дряхлости, старик передвигался довольно быстро. Через неприметную щель между глухим забором и пристройкой к вокзалу он вывел нас во внутренний двор, куда простым смертным, как я понял, ходу не было. Уже через несколько минут мы бодро двигались по железнодорожным путям, ведущим в так называемый «отстойник». Остро пахло шпальной пропиткой — мне всегда нравился этот запах, даже не знаю, почему. Было в нем нечто такое, что настраивало на меланхолический лад дальних странствий. Мерный перестук колесных пар, чай с бергамотом из «Титана», случайные знакомства и беседы и, конечно, ощущение перемещения в пространстве и времени — все это мне нравилось с детства, хотя на поезде мы с родителями путешествовали нечасто, отец предпочитал авиатранспорт.

Мы всё шли и шли. Где-то вдалеке был слышен грохот проходящих поездов, свистки локомотивов и лязг металла из многочисленных мастерских и депо. Петляя между товарными составами и дряхлеющими электровозами, Геворг вывел нас к какому-то старому, если не сказать — древнему зданию красного кирпича. Это была то ли водонапорная башня, то ли старенькая диспетчерская, помнившая, наверное, еще царские времена. Забавно было оказаться в подобном месте. Странным образом в центре огромного мегаполиса умудрилось сохраниться место, сокрытое от миллионов глаз горожан и гостей столицы. Здесь была своя атмосфера, и город никак не влиял на нее. Города вообще здесь не ощущалось, словно мы оказались в некой прослойке между двумя мирами и тут они никак не пересекались. Одним словом, занятная была локация.

Обойдя башню стороной, мы уткнулись в массивную железную дверь, не помнившую краски уже несколько десятилетий. Геворг выудил откуда-то из недр своих лохмотьев ключи, отпер тяжелый навесной замок и резким движением открыл створку. Скрипнули ржавые петли. За дверью зиял чернотой проход.

— Прошу. Впереди ступеньки, не оступитесь, — предупредил он, пропуская нас вперед.

Отец Евгений кивнул мне и скрылся во тьме коридора. Я двинулся за ним и тут же оступился, поскольку этих самых ступеней не разглядел — глаза еще не привыкли к кромешной тьме.

— Предупредил же, — хихикнул позади меня Геворг, закрывая за собой дверь.

Меня тут же окутало сыростью и затхлым воздухом. Глаза никак не желали привыкать к темноте и не могли выхватить из нее ни одного ориентира, ни одного источника света.

— Тут все время прямо, не промахнешься, ворожей, — приободрил меня старик и легонько подтолкнул в спину.

Я сделал пару робких шагов, слепо шаря руками по мокрым стенам. Решив ориентироваться на звук шагов священника, я пошел вдоль стены, ведя рукой по ее шершавой и влажной поверхности. Судя по уклону, мы двигались куда-то вниз и уже через минуту оказались в большом подвальном помещении — это я понял по изменившемуся эху от наших шагов. В проходе шаги были глухими, а сейчас звук от них разлетался во все стороны, отражался от невидимых моему взору стен и потолка и возвращался, многократно усилившись. Потеряв всякие ориентиры, я остановился. Руки больше не ощущали холода стен, так что идти вперед было уже откровенно боязно. Где-то позади меня что-то лязгнуло, и над головой тут же зажглась тусклая лампочка, свисавшая на проводе с высокого потолка.

— Добро пожаловать в мою скромную обитель, — чуть пафоснее, чем следовало бы, сообщил нам Геворг, убирая руку с огромного рубильника.

Где-то в недрах здания зашумела вентиляция. Я осмотрелся. Света лампы едва хватало, чтобы выхватить из тьмы три наших силуэта. Для описания помещения, в котором мы оказались, больше всего подходило слово «склеп». Огромный сырой склеп посреди Москвы, скрытый от посторонних глаз, — это вам не шутки. Не удивлюсь, если и защищен он был не только навесным замком. Учитывая те знания о мире Ночи, которыми я уже обладал, на двери, ведущей сюда, могло быть и заклятие какое-нибудь. Да что там дверь, уверен, в мире Ночи есть мастера, способные скрыть от посторонних глаз и всю эту башню. Не исключено, что этот самый Геворг тоже обладал подобными способностями. Я по-прежнему ничего не знал об этом обитателе подлунного мира, и меня это сильно напрягало.

— Что они здесь делают? — сурово поинтересовался отец Евгений у Геворга.

Признаться, я не сразу понял, о ком идет речь. Но тон, которым священник задал этот вопрос, заставил меня насторожиться и напрячь все свои резервы. Отец Евгений явно разглядел нечто опасное. Света катастрофически не хватало, я почти не видел стен и высоких сводчатых потолков, лишь их неяркие тени.

— Мы тут гости, дьяк, — раздался откуда-то из глубин склепа уже знакомый мне голос. — Не забывай это. Территория бессмертного — нейтральная зона.

На свет медленно вышел Владлен, тот самый вампир (простите, вурдалак), который угрожал мне сутками ранее. Только сейчас я догадался сконцентрироваться и взглянуть на все окружающее своим иным зрением. И то, что я увидел, мне очень не понравилось. Мне хватило буквально секунды, чтобы оценить обстановку. Выйдя из своего тела, я смог осмотреть весь склеп целиком. В мире теней, куда я имел доступ, света не было, как, впрочем, и тьмы — все размывалось до серых полутонов. И то, что раньше скрывала темнота, открывалось мне так, словно я ввел в какой-нибудь игре читерский код на разблокировку «тумана войны».

Они были везде — у стен, на самих стенах, даже на потолке. С десяток вурдалаков и раз в пять больше упырей. Причем видел я не их земные обличия, а самую их суть. Моему взору открылись их исковерканные тьмой души. Демоноподобные, голые, рогатые, клыкастые — изуродованные до неузнаваемости. Если бы я мог потеть вне своего тела, уверяю, сейчас был бы мокрым, как мышь. Страх пробрался за мной даже сюда, в мир теней.

Они не походили на души тех упырей, с которыми я имел дело в последние три месяца. Те упыри еще не успели изменить свою суть, преступив ту грань, за которой заканчивается человечность и начинается тотальное и беспросветное зло. Их души ничем не отличались от душ простых умерших людей, коих я с избытком наблюдал у себя в больнице, и именно поэтому я не сразу понял, кого именно отправлял к посмертным вестникам. Нежить, которая нас сейчас окружала, больше походила на массовку к какому-нибудь хоррору или триллеру про экзорцистов. Черти как они есть.

Вернувшись в свое тело, я первым делом предупредил отца Евгения:

— Их тут под сотню.

По искаженному злобой лицу священника было ясно, что он уже и сам догадался, в какую ловушку мы попали. В целом я его не винил, каждый может ошибиться. Но он же сам мне рассказывал о том, что информатор никого не поддерживает и никому не служит. Он сам по себе и периодически помогает как вашим, так и нашим. Мог бы и догадаться, если честно.

Ладно, чего уж там. С этой частью Марлезонского балета все ясно — ловушка как она есть. Осталось разобраться, что именно хотят сотворить с нами эти вурдалаки.