Воровка

Часть 19

Кабинет повелителя Танатона имел слишком много общего со склепом. Современным таким, просторным склепом, оборудованным по последнему слову техники. Как и во всей Академии, здесь не было окон — только вмонтированные в потолок осветительные контуры и массивные настенные лампы, заливавшие помещение холодным голубоватым светом. Барельефы с письменами на древнеситском красовались посреди гладких серо-стальных стен, то ли заботливо оставленные при ремонте, то ли привезенные позже. Здоровый рабочий стол, совмещенный с компьютером, голопроектором и несколькими сенсорными консолями, соседствовал с двумя резными вазами из черного камня. Кроме них, темно-красного ковра и узкого алого полотнища с имперским гербом от пола до потолка, украшений не было. Как и следов того, что здесь проводит много времени живой человек. Даже бумаги были аккуратно сложены в папку на краю стола, словно к ним ни разу не прикасались.

Ремис поймал себя на том, что ищет в этом царстве монументальности, строгости и упорядоченности хоть какой-нибудь изъян. Датапад, брошенный не на месте, смятый листок флимсипласта, чашку с недопитым кафом… Да что угодно! И не находил. Даже пылинки не кружились на свету — их безжалостно уничтожала система воздухоочистки, работающая на полную мощность.

Ремис украдкой потер замерзшие пальцы. Здесь и холодно было, как в склепе. Или это его морозило от страха?

Неуверенно переминаясь с ноги на ногу, Ремис ждал, пока Танатон расположится в кресле с высокой спинкой, похожем на небольшой трон, и позволит ему подойти.

— Можешь говорить, юноша. Для начала представься.

— Меня зовут Ремис Трет, милорд. — Ремис на всякий случай поклонился, мысленно постучав себе по голове за то, что не догадался почитать что-нибудь по этикету. — Я послушник в группе надзирателя Аргейла. Ну, последние несколько дней. Раньше на Таларме жил, которую к Империи недавно присоединили.

Танатон смотрел на него с внимательным, но абсолютно нечитаемым выражением. Понять, что у него на уме, было не проще, чем вскрыть замок особняка на Самоцветном озере. Или подобрать следующие слова. За завтраком Ремис составил целую речь, которая, как ему тогда казалось, проломит любое недоверие своей дюрастиловой логичностью и убедительностью, но сейчас он всерьез в этом засомневался. Слишком придуманное походило на плаксивое: "Дяденька, спасите, меня обижают". Аж самому противно становилось.

Пораскинув мозгами, Ремис продолжил — торопливо, боясь растерять остатки смелости:

— Я хочу доложить, что наш надзиратель — преступник, милорд. И доказать это тоже могу.

— Сильное заявление от послушника, проведшего в Академии несколько дней.

Танатон прищурил глаза, живо напомнив особо крупного и очень ядовитого змея, и смелость Ремиса сделала ручкой. Замолкнув, он мертвой хваткой вцепился в датапад, будто бы тот мог защитить от гнева повелителя. В какой-то мере, так оно и было. Ремис ухватился за эту мысль, заставил себя вспомнить, что у него на планшете — ни много ни мало, убойный компромат, доказывающий, что Аргейл плевать хотел на Императора, Темный Совет и какое-то там будущее Империи, после почти тридцатилетней войны резко не досчитавшейся ситхов.

— Милорд, прошу вас, выслушайте меня. Я сейчас все объясню…

Танатон удостоил Ремиса едва заметным кивком, показывая, что готов слушать и пока не собирается (по крайней мере, Ремису хотелось в это верить) испепелять его за "сильные заявления" и неловкие паузы в самый неподходящий момент.

И Ремис принялся рассказывать — сбивчиво, перескакивая с первого на десятое, сжимаясь всем телом каждый раз, когда ему мерещилось недовольство на лице Танатона. А может, не мерещилось: Ремиса не покидало ощущение, будто он смотрит на стремительно приближающийся ураган и вместо того, чтобы удирать со всех ног, убеждает себя, что скоро распогодится. Наверное, если бы он хоть на секунду замолчал, то нипочем не сумел бы раскрыть рот снова — а потому говорил без остановок, почти перестав задумываться над тем, что несет и как это выглядит со стороны. Ремис рассказал и о несправедливо наказанной Милли, с которой все началось, и о скандале между Аргейлом и лордом Лексарном, после которого ребята окончательно попрощались со спокойной жизнью в Академии, и о задании в гробнице…

Здесь-то все и полетело в жопу.

— Что именно случилось с твоими соученицами?

Вопрос хлестнул кнутом. Ремис вздрогнул, чувствуя, как холод расползается по телу, добирается до сердца и крепко сжимает его в тисках.

Он мог повторить ту сказочку, что скормил Аргейлу… и разом похерить все, ради чего сюда пришел. И свою жизнь тоже. Таким людям не врут — если, конечно, не хочется самоубиться особо извращенным способом. Но сказать правду — тоже классный способ самоубийства. Причем с последствиями. Но из двух зол… Ремис осмелился чуть поднять взгляд, и тут же снова его отвел: смотреть прямо на Танатона было страшно до позорной дрожи в коленях. Нет, не прокатят с ним сказочки. И уклончивые ответы — тоже.

"Хоть бы девчонки успели свалить. Пожалуйста, пусть окажется, что они уже свалили".

— Они сбежали, милорд. В гробнице мы наткнулись на гробокопателя… в смысле, на расхитителя. Девочки уговорили его взять их с собой. Меня тоже звали, но я не пошел.

Ну вот, он это сказал. Ремис сжался и стал ждать… чего угодно. Отступать было некуда, и трусить — поздно. Как ни странно, страх отпустил — наверное, так же происходит, когда прыгаешь со скалы: сначала страшно до одури, а в полете уже все равно. Ремис, правда, не пробовал, но подозревал, что по самоубийственности его откровенность где-то рядом.

— И ты не попытался помешать им?

— Нет, милорд, — обреченно буркнул Ремис. — Отговаривал, но они упертые.

"Отмазка — на сто баллов из ста. Я охренеть какой молодец".

— И не доложил надзирателю о побеге трех послушниц? Позволил им уйти, а тому нечестивцу — и дальше безнаказанно осквернять древние храмы и гробницы? Наживаться на наследии Империи?

Каждое слово Танатон произносил так, будто зачитывал смертный приговор. Ремис стоял, сжав губы и впившись ногтями в ладони, и не пытался оправдываться. Как тут оправдаешься? Накосячил, кругом накосячил, и отрицать это — только хуже себе сделать. Если еще было куда.

Танатон испепелял его взглядом несколько бесконечных секунд. После чего спросил неожиданно смягчившимся голосом:

— Так что же, юноша? Ты хотел поговорить о преступлениях надзирателя Аргейла, но как можешь оправдаться за собственные?

Ремис склонил голову:

— Никак, милорд. Я виноват. Но это не только мы с девчонками виноваты. Аргейл убил бы нас, понимаете? Он отправил нас в гробницы, чтобы нас там сожрали, а если бы не получилось — придумал бы что-нибудь еще. Он очень хорошо это умеет. Девочки просто хотели спастись — хоть как-то! Мы все хотели. Только они решили сбежать, а я… ну, я хотел остаться в Академии. Поэтому пришел к вам.

— Ты ведь понимаешь, что твоя провинность немногим легче самого побега?

— Да, милорд, — выдавил Ремис, борясь с позорными слезами. Нет, не будет он плакать. Не будет умолять на коленях, как тот парень. Добьется только того, что помрет полным ничтожеством.

— И все-таки не сбежал вместе с подругами. Почему? Неужели так надеялся на мою защиту?

— Ни на что я не надеялся. — Ремис осекся, понял, насколько грубо это прозвучало, и склонил голову еще ниже: — Простите, милорд. Я в подворотне вырос и не очень умею правильно говорить. Я хотел сказать, что не сразу придумал к вам идти. Просто… не хотел я сбегать. Не хотел обратно в подворотню, ко всему этому… — Словарный запас подвел Ремиса в самый ответственный момент, и он просто махнул рукой. Не придумал, как описать "это", чтоб не матом. — Вы просто не знаете, как это — когда живешь, как шавка дворовая. И ни будущего, ничего нет — думаешь только о том, как бы сегодня с голоду не помереть, а самая крутая перспектива — прибиться к банде покрупнее, с которой потом по гроб жизни за дружбу не расплатишься. Империя дала мне шанс из этого выбраться, и я его терять не хотел. Но и девочек закладывать… Не стукач я. Никогда крысой не был и становиться не хочу. Простите, милорд. Я понимаю, что на смертную казнь уже наговорил. Но я вас умоляю, выслушайте меня до конца. А там уж казните. Хотя бы это будет ваше решение, а не этого… Аргейла.

Тихий смешок заставил Ремиса вздрогнуть. Танатон пристально смотрел на него поверх сцепленных в замок ладоней. Уголки его губ обозначились чуть резче обычного, что можно было бы принять за улыбку, если бы не глаза, в которых не было ни намека на теплоту или веселье.

— Твоя смелость граничит с наглостью, Ремис, и ты очень близок к тому, чтобы эту границу перейти. Я выслушаю тебя. Но имей это в виду, когда будешь подбирать следующие слова.

— Благодарю, милорд. Я постараюсь. — Ремис торопливо поклонился. Из-за волнения до него не сразу дошло, что Танатон обратился к нему по имени. Добрым знаком это было или нет, он гадать не брался. — Я хотел сказать, что мы не первые, кого Аргейл изводит. Похоже, он делает это каждый год — "чистит" Академию от бывших рабов и не-имперцев. Мне тут документы… в руки попали…

Он торопливо, со скованным поклоном, передал Танатону планшет. Невольно задержал взгляд на его лице. Хатт побери, сколько же ему лет? В один момент кажется, будто не больше пятидесяти, в другой — что не меньше ста.

— В руки попали?

Ремис мысленно треснул себя по лбу за то, что так и не придумал вменяемую версию на этот счет. Пытался, но ничего путного в голову не лезло. Оставалась только правда.

— Мне их дали, милорд. Я обещал не называть имя этого человека. Простите. Но я правда обещал.

Вообще-то, Ремис хотел ответить как-нибудь иначе. Более изворотливо, так, чтобы вроде не солгать, но и ничего путного не сказать — словом, дипломатично. Но в дипломатии он силен не был, и на нервах ляпнул первое, что пришло в голову. Глупость, как обычно.

Удивительное дело, но Танатон не спешил поучить его вежливости ударом молнии или невидимой петлей на горле.

— Значит, не хочешь нарушать слово? — спросил он, перелистывая электронные страницы. — Не бойся, юноша. Я не собираюсь пытать тебя, чтобы узнать то, о чем догадаться и так нетрудно. Наверное, ваш младший надзиратель очень горд собой, что смог придумать такой план? Спрятаться за спиной ребенка, которому нечего терять, избавиться с его помощью от опостылевшего начальника и… что? Получить его место, не заслужив его ничем? Какая наивность. Какая глупость. Я узнаю имя твоего благодетеля, Ремис, и прослежу за тем, чтобы он получил свое.

Нехорошо это прозвучало. Очень нехорошо.

— Милорд… — Ремис нервно сглотнул. — Разве это не хорошее дело? Вывести Аргейла на чистую воду…

— Ему или ей следовало явиться ко мне лично, — отрезал Танатон. — И не медлить с доносом несколько лет. А ты позволяешь себе слишком многое. Если тебе больше нечего сказать, молчи, пока я не обращусь к тебе.

Ремис послушно заткнулся и уставился в пол. С Дильхаш, похоже, нехорошо получилось. Но слово, данное Киру, Ремис сдержал — хотя и сам поражался, как не огреб за это. Похоже, он все-таки сделал что-то правильно, раз до сих пор жив.

— Интересно. — Танатон отложил планшет в сторону и кивнул Ремису, позволяя забрать его. — Действия надзирателя Аргейла и впрямь вызывают вопросы. На которые, будь уверен, ему придется ответить. Но скажи мне вот что: почему ты не обратился к верховному наставнику Академии? Это его сфера ответственности. Ты не должен был прыгать через его голову, обращаясь напрямую ко мне.

"За придурка меня не держите", — чуть не ляпнул Ремис, но прикусил язык. На этот вопрос, в отличие от предыдущих, он был готов ответить.

— Я хотел обратиться к нему, милорд, но потом подумал. Даже у бандитов не бывает такого, что шестерки творят беспредел, а главарь не в курсе. — Осознав, что додумался сравнить ситхов с бандой, Ремис обругал себя конченным придурком. — Простите, плохой пример. Я не в том смысле, что ситхи похожи на бандитов. Но суть такая: верховным наставником вряд ли станет человек, который не знает, что у него под носом происходит. Тем более на отчетах его подпись стоит. Значит, он и без меня в курсе, что Аргейл изводит послушников из бывших рабов и не-имперцев. Раз он ничего не делает с этим, значит, его все устраивает.

Ему показалось, или Танатон действительно улыбнулся? Ремис немного воспрял духом: похоже, хоть где-то он попал в точку.

— Мне нравится твоя рассудительность, Ремис. Но впредь держи подобные выводы при себе: ты не имеешь права судить тех, кто стоит настолько выше тебя. Я спросил тебя прямо, и лишь поэтому не стану наказывать. Что до остального… Твои сведения были полезны. Очевидно, что в угоду своим личным представлениям о благе Империи надзиратель Аргейл нарушает волю Императора и Темного Совета. Это не останется без последствий.

Ремису пришлось до крови прикусить щеку, чтобы не заулыбаться самым неподобающим образом. Хотя он всей кожей чувствовал нависшее над ним жуткое, огромное и очень неприятное "но", злорадство пока перевешивало.

Аргейлу не сойдет с рук то, что он сделал. Все его издевательства, побег девчонок, гибель ребят, провинившихся только тем, что родились не в той части галактики и не в тех семьях — все ему отольется. А может, и верховного наставника зацепит хоть по касательной.

— Ремис, ты можешь идти. Считай свое помилование… вторым шансом, которого ты так хотел. Но если выяснится, что ты солгал хоть словом, тебе придется ответить передо мной.

Ремис ошарашенно уставился на Танатона. Вот так? Ни казни, ни пыток, ни, на худой конец, позорного столба? Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Так в жизни не бывало.

Но, хатт побери, как же это было круто!

Ремис упал на колени.

— Благодарю вас, милорд! — выпалил он, едва сдерживаясь, чтобы не завопить от распиравших его восторга и облегчения. Вот только одна мысль, назойливая и колкая, как заноза в пальце, тут же вылезла наружу и все испортила.

Его-то помиловали. Но он-то в это дело впрягался не только для себя.

— Милорд, могу я задать вопрос?

— О твоих подругах?

Ремис сглотнул.

— Да, милорд. Что будет с ними, если их найдут?

Что, что… Догадывался он, что. И даже примерно представлял, как. Но если вселенная расщедрилась на чудо ради него, почему бы не выдать в довесок еще одно? Маленькое, одно на троих…

Набравшись смелости, он посмотрел на Танатона. И понял, что галактика скупа на чудеса, как старая жадная торгашка — на подачки босоте.

— С ними поступят по справедливости. Остальное тебя не касается.