Восемь лет среди пигмеев

Глава пятнадцатая

С берега реки Лейло мы перебрались на берег Макубы. Неподалеку отсюда находилось скопление большого количества соли на поверхности земли, часто посещаемое антилопами, окапи, буйволами и хищными животными, которые охотились на травоядных.

Бабуины и шимпанзе встречались здесь так часто, как кошки возле бойни. Обезьяны рассматривали нас, укрывшись в полумраке леса или забравшись на верхние ветви деревьев. Фейзи сказал, что неподалеку находятся слоны, но я не видела ни одного.

Мне казалось, что ввиду такого обилия дичи охота будет удачной каждый день. Но все получилось наоборот. Три дня подряд Моке, Саламини, Фейзи, Анголи, Ахеронга и другие охотники, полные надежд, уходили утром на охоту, а вечером возвращались с пустыми или почти пустыми руками. На третий день старики, вооружившись луками и стрелами, отправились к выходам соли. Там они соорудили из веток и листьев укрытия, в которых спряталось большинство их. Остальные, стараясь создать впечатление, что удаляется вся группа, с шумом вернулись в лагерь. Вскоре после их ухода на верхних ветвях появилась шумная ватага обманутых обезьян. Пигмеи стреляли по ним деревянными стрелами, сохраняя ценные стрелы с железными наконечниками для более крупной дичи. Стрелы летели беззвучно, и глупые обезьяны с любопытством наблюдали, как одна за другой падают вниз их подруги. Так было убито шесть обезьян. Спустя некоторое время они все же решили укрыться в более безопасное место.

Впервые за три дня в лагере появилось мясо. Женщины не стали ожидать возвращения охотников, ушедших с сетями; они приготовили мясо, и все с удовольствием стали есть его.

Я также отведала обезьяньего мяса, но не смогла доесть свою порцию. Оно имело тошнотворный сладкий вкус, отличный от всего, что я когда-либо ела.

Томаса и Анифа посмеивались надо мной, с аппетитом уплетая свои куски. Пока остальные лакомились обезьяньим мясом, я уничтожала жареные пизанги с салатом и земляные орехи, которые были обернуты листьями и запечены на углях.

Ночью вернулись охотники с одной дикой свиньей и цесаркой. Я заметила, что остававшиеся дома пигмеи не претендовали на мясо, добытое охотниками, считая, очевидно, что последние вполне заслужили право расправиться с ним сами.

Ходившие на охоту с сетями негодовали.

— Кто-то заколдовал наши сети, — сказал Моке после ужина.

Анголи и Саламини согласились с ним. Фейзи отрицательно покачал головой.

— Возможно, неудача преследует нас на охоте потому, что мы использовали в качестве загонщиков девушек, проходящих обряд алима, — сказал он. — Нам следовало послать женщин постарше.

Они начали бесполезный спор, обсуждая различные предположения. Перед тем как я отправилась спать, мужчины вынесли решение — добиться удачи, изменив запах охотничьих сетей.

На следующий день, ранним утром, пока женщины были заняты приготовлением маниоки, мужчины расстелили сети в центре поляны. Затем они послали нескольких мальчиков-подростков в лес за листьями. Принесенные листья они растерли и перемешали с водой. Моке поймал курицу, выдернул несколько перьев у нее из хвоста и сжег их. Затем полученный пепел был подсыпан в смесь из растертых листьев и воды. Приготовленная паста была еще раз разбавлена водой, и полученным раствором обрызгали сети точно таким же образом, как увлажняют белье перед глаженьем.

Как раз в тот момент, когда я решила, что процедура закончена, Моке сказал мне, что они собираются использовать более сильное средство, чтобы снять колдовство с сетей.

— Каждый охотник должен надрезать свой язык и плюнуть на сети, — объяснил он.

Я наблюдала, как мужчины точили на камне стрелы с железными наконечниками. Моке взял одну из них, сделал небольшой надрез на языке и сплюнул на груду сетей. Фейзи, Агеронга, Анголи и другие охотники, стоявшие вокруг, сделали то же самое.

— Вы знаете, Мадами, — сказал Моке, — теперь мы надрежем и ваш язык.

Я ужаснулась. Надрез делали одной и той же стрелой; при мысли об этом мне стало почти дурно. Я знала, что Пату и его помощникам приходилось лечить местных жителей больных фрамбезией[31], туберкулезом и всеми другими распространенными в районе Эпулу болезнями. Мне было известно также, как легко приживаются и развиваются микробы в экваториальном климате. Но я не хотела, чтобы пигмеи догадались о моих опасениях.

А что если попросить их подождать, пока я продезинфицирую стрелу, или сразу после этой операции прополоскать рот? На маленьком лице Моке, наблюдавшего за мной, играла странная улыбка. Наконец я приняла решение и, собравшись с духом, посмотрела прямо в его угольно-черные глаза и кивнула.

— Хорошо, — сказала я, скрывая свои опасения, — я сделаю то же, что и другие охотники.

Моке наклонился, и могу поклясться, что я заметила усмешку на его лице. Затем он покачал головой.

— Мадами — женщина, — сказал он, словно эта мысль никогда прежде не приходила ему в голову. — Не следует делать ничего, что помешало бы ей разговаривать.

Душа моя, ушедшая было в пятки, снова заняла свое место. Я поняла, что все, чего они хотели, — это моей готовности участвовать в обряде заклинания. Мне казалось, что после этого случая пигмеи стали относиться ко мне еще более доброжелательно.

В тот день охотники ушли на охоту вместе с женами. Молодых девушек оставили дома, где они плели пояса и подстригали волосы в соответствии с модой.

Пока было светло, я сделала несколько набросков, а затем вернулась домой, чтобы просмотреть пачку старых номеров «Манчестер гардиан», которые нам прислал по возвращении на родину какой-то гостивший у нас англичанин. Вдруг послышались крики пигмеев. Бросившись к двери, я увидела, что охотники вернулись с семью антилопами болоки и двумя дикими свиньями.

Двух антилоп Моке послал Пату в госпиталь. Оставшееся мясо разделили поровну между всеми семьями. Впервые за много дней мяса было так много, что большинство женщин смогли закоптить впрок по нескольку кусков. Маленькие люди были так рады своей удаче и доказательству силы их магии, что танцевали до полуночи.

В течение недели или более никто не мог пожаловаться на плохую охоту. Магическое средство оказалось таким «сильным», что охотники возвращались с хорошей добычей, даже когда брали в качестве загонщиков девушек алима.

В один из следующих дней я отправилась на охоту вместе с пигмеями скорее для того, чтобы понаблюдать за ними, чем принимать участие в поимке животных. Дорогой я заметила, что женщины по пути к месту охоты на ходу собирают в лесу все, что может пойти в пищу или пригодиться в хозяйстве. Они напоминали маленьких птичек, которые постоянно ищут на деревьях жуков и других насекомых. Я была поражена способностью пигмеек замечать и собирать полезные для них вещи во время быстрой ходьбы. Решив понаблюдать за одной из женщин, я выбрала в качестве объекта Томасу. У нее с собой было что-то вроде мешка или корзины, сплетенной из тростника и листьев. Корзина была прикреплена к ремешку, опоясывавшему голову женщины. Таким образом обе ее руки оказывались свободными. Мы шли мимо молодых деревьев. Не замедляя шага, Томаса сорвала несколько листьев и бросила на дно корзины. Минутой позже, когда она проходила возле дерева кола[32], горсть орехов с него без какой-либо задержки была отправлена туда же. То тут, то там женщина нагибалась, чтобы нарвать какой-нибудь травы. Не могу понять, как она замечала ее среди буйной растительности, покрывающей землю джунглей, однако Томаса все видела и всему знала цену. Вот она бросилась вправо, затем влево от дорожки, и за то время, которого большинству женщин хватило бы лишь на то, чтобы пересечь низину, она нашла и уложила в корзину пинту[33] желтых грибов. В течение следующих тридцати минут Томаса очистила по меньшей мере пинту орехов кола, нашла несколько больших серых грибов и сняла с листьев двадцать или тридцать гусениц. Последних, чтобы они не расползлись, пока она будет заниматься другими делами, Томаса быстро завернула в лист. И так все время. Лист для крыши, еще один пучок зеленой травы, орех или два — все это отправлялось в корзину Томасы.

После двухчасового перехода мужчины остановились и приготовились расставить свои сети и ждать, когда женщины загонят в них дичь. В это время Томаса что-то шепнула на ухо Моке. Охотник кивнул головой, и женщины гуськом углубились в лес. Я подумала, что они отправились загонять дичь. Женщины остановились неподалеку от тропинки. Там посреди небольшого участка голой земли возвышался ствол засохшего дерева, верхние ветви его давно отвалились. Около вершины, жужжа, кружились пчелы, но Томаса и другие женщины не обращали на них внимания. Через отверстие, которое, видимо, было сделано уже давно, они извлекли несколько сот. Отверстие находилось в нижней части засохшего дерева, на некотором расстоянии от улья, и пчелы не замечали, что их грабят. Одну или двух женщин пчелы все-таки ужалили, но они отмахнулись и продолжали добывать мед. Используя лишь листья и, вероятно, стебли травы или небольшие лианы, они своими маленькими проворными пальцами упаковали мед так же хорошо, как если бы у них были для этого бумажные стаканчики или стеклянные банки. Как только эта работа была закончена, маленькие женщины исчезли в джунглях, отправившись загонять дичь.

Во время этой охоты пигмеи убили четырех антилоп. Когда настало время возвращаться домой, туши убитых животных понесли женщины. Одна из антилоп попала в сеть Сейла, поэтому нести ее домой была обязана Томаса. Она взвалила антилопу себе на плечи и понесла, поддерживая за маленькие копытца тонких ног, которые свисали к ней на грудь. Она прошла с этой ношей, вероятно, около двадцати километров, все еще собирая что-то по пути, и, несмотря на это, не обнаруживала никаких признаков усталости. Я восхищалась ее выносливостью и силой. Она шла с антилопой на плечах, с корзиной, висевшей сбоку, и тем не менее сумела собрать по пути домой еще немного листьев для кровли и орехов дерева кола. Впереди шагал ее муж Сейл — доблестный охотник, тащивший лишь свое копье, весящее не более полутора килограммов.

Но и придя домой, Томаса не смогла отдохнуть. Она начала приготовлять пищу для семьи — жарила мясо, пекла пизанги и делала кушанье из зелени. Я вела с ней дружеский разговор, пока она занималась этими делами. Когда почти все было сделано, она нырнула в хижину, вынесла завернутых в листья гусениц, раскрыв сверток, положила их возле огня. Завернув- каждую извивающуюся гусеницу в кусочек листа, она положила их около углей с таким расчетом, чтобы гусеницы запеклись, но не сгорели. Несколько минут спустя, развернув листья, она бросила гусениц в глиняную тарелку, где кипело пальмовое масло. Приготовленные таким образом, они немного напоминали креветок. Сейл, Томаса и другие ели их с большим удовольствием.

— Не хотите ли немного? — обратилась ко мне Томаса.

— Нет, благодарю, — отвечала я испуганно. — Длинная дорога утомила меня, и я потеряла аппетит.

— Не притворяйтесь, — сказала маленькая женщина. — Конечно, они не так вкусны, как термиты, но мы любим есть их после обильной пищи.

На следующий день Пат сообщил, что Альфред Е. Эмерсон с женой прибыли в гостиницу и утром отправятся в лагерь пигмеев. Мне было известно, что доктор Эмерсон изучал африканских термитов.

В Африке очень много разнообразных насекомых. Чтобы проверить это, надо только постоять некоторое время неподвижно. Тогда все имеющее крылья будет, жужжа, пролетать мимо, натыкаться на вас или погружать свое жало в ваше тело. В то же время какие-нибудь бескрылые насекомые начнут кусать ваши ноги.

Я едва успела позавтракать, как прибыли супруги Эмерсон. Носильщики несли научное оборудование и спальные принадлежности. Доктор Эмерсон сообщил, что в районе радиусом километров тридцать от лагеря Патнем он обнаружил восемнадцать разновидностей маленьких насекомых. Гнезда термитов обычно находятся в лесу. Одни из них висят на кустах или ветвях деревьев. Другие строятся на земле и напоминают неровные конусы.

Термиты лепят свои жилища из кусочков листьев, палочек, своих экскрементов, скрепляя все слюной. Всякий раз, когда мы находили заброшенное гнездо, мы говорили об этом слугам. Они разрушали его и толкли, превращая в порошок, который использовали для удобрения огорода.

Ученый отправился исследовать термитов лишь в сопровождении нескольких носильщиков. Жена осталась со мной ожидать его возвращения. Вскоре пришел Хе-рафу, который все еще носил в колчане свою записную книжку, и сообщил нам, что в нескольких километрах от нас разбили свой временный лагерь три других племени пигмеев и что по этому случаю состоятся большие танцы.

До обеда я делала эскизы, а миссис Эмерсон вязала. После обеда прибыли незнакомые пигмеи, прошедшие через лес так тихо, что никто не подозревал об их присутствии, пока они не вошли в освещенное кострами пространство. Среди них было несколько представителей племени валеси, которое обычно избегает общения с белыми людьми. Наши пигмеи показали себя безупречными хозяевами и радушно приняли всех. Тотчас же начались танцы.

Не тратилось времени на объявления, не надо было ждать, пока будет составлен и утвержден распорядок вечера. Всякий, кто не бил в барабан или не гремел деревянными трещотками, выходил в центр поляны и начинал танцевать. Я была так занята, знакомя миссис Эмерсон с отдельными наиболее интересными личностями, что вначале ничего необычного не заметила. Потом я увидела, что пришедшие пигмейские женщины носят необычно маленькие передники. На шее у них было несколько ниток бус, а на руках и ногах — один-два браслета. Однако на мужчинах были традиционные поясные шнурки, такие же, как у наших пигмеев. Смотря на одеяние этих женщин, я вспоминала, как мы с Патом в Камеруне наблюдали танец горных пигмеев. Там «одежда» женщин состояла только из нескольких бус на шее и запястьях. Меня заинтересовало, почему в смежных районах одной и той же области Конго племена носят различные по размерам набедренные повязки. Поймав взгляд Софины, я махнула ей рукой. Она прервала танец и уселась возле нас. Я рассказала ей об обнаженных пигмеиских женщинах, которых видела в Камеруне, и спросила о гостях, которые носили укороченные передники.

— Мы, пигмеи леса Итури, никогда не ходим голыми, — отвечала Софина. — Но мы знаем, что в других местах племена пигмеев имеют иные обычаи. Кое-где, Мадами, как и у нас, передники носят и мужчины и женщины. В других местах, как нам говорили, мужчины носят их, а женщины нет. Есть племена, у которых женщины носят передники, а мужчины нет.

Миссис Эмерсон казалась шокированной. Софина, должно быть, заметила это.

— Но, — продолжала она, — вы никогда не найдете племени, где и мужчины и женщины не носят передника из тапы.

Она произнесла это так, словно данный факт объяснял все.

— Я полагаю, что в мире, где одежда размером с детский носовой платок гарантирует благопристойность, — сказала я миссис Эмерсон, — отсутствие столь маленького предмета туалета едва ли будет катастрофичным.

Миссис Эмерсон рассмеялась.

— Думаю, что нет, — согласилась она. — Но не чувствуете ли вы себя неловко, постоянно находясь среди темнокожих обнаженных людей?

— Нет, совсем нет! — ответила я. — Вначале это казалось мне чем-то совершенно нарушающим правила хорошего тона. Теперь же, когда я прожила здесь несколько лет и хорошо знаю этот народ, я чувствую себя так, как если бы разговаривала с изысканно одетыми мужчинами и женщинами у себя на родине.

Это была правда. Пигмейская женщина в своем маленьком переднике кажется в Конго столь же прилично одетой, как и женщина в костюме, шляпе, туфлях и мехах в Нью-Йорке.

— Должна вам сказать, — подытожила я, — что привыкла к передникам из тапы.