Восхождение

Глава четвертая

Временами Редер бывал благодарен своей парадной форме за ту нематериальную броню, которой она его обеспечивала. Сейчас был как раз один из таких случаев. Он оглядел комнату, полную других офицеров, не менее блистательных в своей официальной вечерней одежде, и насладился непередаваемым наслаждением выдержанного экзамена. В гражданской жизни Питер не любил официальных приемов и вечерних нарядов. Они казались ему фальшивыми и анахроничными. Но к своей форме, как рабочей, так и парадной, он никогда подобных чувств не испытывал.

«Скорее всего, это потому, что форма – элемент непрерывной традиции, – думал он, внимательно изучая окружающих. – И она связывает нас воедино, выводит за рамки личностей и личных предпочтений, позволяя нам вместе работать на благо великой цели, которой мы все служим». Тут Питер глотнул из своего бокала и скривился. «Интересно, почему я на вечеринках вечно о такой помпезной ерунде думаю?» – спросил он себя.

Скорее всего, это были последствия учебы в Академии; когда Редеру было восемнадцать, он подобные зажигательные речи просто обожал. «И раз уж на то пошло, – смущенно подумал он, – они мне и сейчас не противны. Эти речи мне много добра принесли».

Это была сущая правда. Они вдохновили его, дали ему четкое направление и наделили чувством локтя. Так что при виде парадной формы слова его наставников, бережно хранимые в подсознании, всякий раз оказывались по случаю вытащены наружу. «Наверно, я просто сентиментальный дурак, – с нежностью рассуждал Редер. – За Академию», – мысленно провозгласил он, слегка приподнимая бокал, а затем делая хороший глоток.

Капитан выделил двадцать минут на коктейли и общение, но с Питером пока что никто особого желания общаться не проявлял. Не будь на нем безупречной парадной формы, он бы, пожалуй, задумался, все ли в порядке с его одеждой. После пробежки он принял душ, так что и здесь был полный ажур. Скуки ради он стал разглядывать висящую на стене картину с каким-то ничем не примечательным спутником или планетоидом на фоне газового гиганта.

На первый взгляд казалось странным, что все чувствовали такую сплоченность, проведя так мало времени вместе. Как догадался Питер, причиной тому была смерть Окакуры. Не столь уж редки были случаи, когда после подобных несчастий малознакомые люди быстро сближались. «К тому же наверняка было официальное расследование, – подумал Питер. – Оно тоже обычно людей объединяет».

В старшем офицерском составе были всего две женщины: Ван Чунь-мэй, старший помощник, и Ашли Люрман, астронавигатор. Для китаянки Ван была довольно высока, где-то за метр семьдесят. На вид ей было лет сорок, и веяло от нее спокойствием и компетентностью. Редеру она сразу понравилась. Он отошел от старпома и капитана, когда они затеяли какой-то конфиденциальный разговор с Айрой Голдбергом, судовым врачом, жилистым, энергичным мужчиной с самым ласковым голосом, какой Питер в своей жизни слышал. Люрман, невысокая блондинка лет двадцати пяти, была полна нервной энергии. Она с головой ушла в разговор с Хавашем Харткорпфом, начальником связи, который был еще моложе ее, но тем не менее уже обладал обвислой физиономией бассет-хаунда. Начальник тактической группы Труон Ле оживленно беседовал с высоким, смуглым и усатым командиром эскадрильи Берни Шелдоном – или просто «Бешеным». За ними бдительным оком приглядывал старший механик Оджи Скиннер.

Таким образом, оставался темноволосый и желтолицый шеф контрразведки Уильям Бут, который общался с лейтенантом Джоном Ларкином, квартирмейстером. Редер не позавидовал тяготам дружелюбного квартирмейстера, поскольку Бут оглядывался по сторонам с таким видом, словно подозревал, что все присутствующие, включая капитана, только и думают, как бы ему в карман залезть.

«Что ж, он шеф контрразведки, – подумал Редер. – Наверное, ему по должности подозрительность полагается». Впрочем, втайне он уже решил, что этот парень на поверку окажется одним из тех назойливых, несносных придурков, которым доставляет удовольствие каждого встречного оскорблять. А по тем ревнивым взорам, которые Бут кидал на старпома, Редер заключил, что он еще и классической формой «комплекса коротышки» страдает. Наверняка шеф контрразведки всеми доступными средствами себе недостающие сантиметры возмещал.

Ларкин же, напротив, имел цветущее как свежий хлеб лицо, увенчанное ангельскими светлыми локонами. Он, похоже, готов был любить всех своих братьев-офицеров, даже что-то мрачно бормочущего ему Бута.

Один из адъютантов капитана ударил в небольшой гонг, объявляя таким образом, что обед подан, и вся толпа двинулась к столу.

Питер был удостоен почетного места слева от Каверса. «Интересно, – подумал он, – станет это моим обычным местом, или капитан всех своих офицеров сюда по очереди сажает. За исключением, понятное дело, старпома».

Круглый стол был накрыт весьма элегантно, там имелась скатерть камчатного полотна, хрусталь ручной работы и фарфоровые тарелки с толстым золотым ободком. В самом его центре располагалась прелестная композиция из шелковых цветов.

Каверс заметил, что Редер ее изучает, и пояснил:

– Подарок моей жены. Слишком часто у нас живых цветов не оказывалось. – Он улыбнулся. – Она меня уверяла, что наша обстановка от этого немного культурнее станет.

– Она была права, – заверил его Редер. – Просто восхитительно.

Капитан кивнул в знак благодарности, а затем слегка сдвинулся вбок, когда дежурные по офицерской кают-компании начали подавать.

Беседа была приятно-непоследовательной, и вскоре Редер уже испытывал острое нетерпение, прикидывая, как бы ему рядом с командиром эскадрильи усесться. Им было что обсудить.

– Но если вы это сделаете, – сказал ему капитан Каверс, – вы уже больше ни с кем не познакомитесь. А ведь цель этого собрания именно такова.

Питер удивленно на него взглянул, а затем рассмеялся.

– Неужели на мне так все было написано? – спросил он.

– Вы прямо через стол были готовы перелезть, – уголком рта ответил ему Каверс. Затем он слегка двинул бровями. – Поймите меня правильно, коммандер. Я рад, что вы пылаете таким энтузиазмом в отношении ваших обязанностей. Но всему свое время. И прямо сейчас, – многозначительно подчеркнул он, – время знакомиться.

«Намек? – задумался Редер. – Неужели капитан кого-то из своего командного состава подозревает? – Он подавил недовольную гримасу. – Если так, тут предельная осторожность потребуется. И если у Старика есть какие-то мысли, лучше бы он ими поделился. – Радостное возбуждение Питера быстро таяло. – Хотя нет, ведь он искал кого-то, кто этих людей не знает. Кого-то, кто не станет отбрасывать Бута, потому что он тяжелый придурок, или Шелдона, потому что он весь как на ладони». Так что разумно было предположить, что Каверс не хотел с самого начала засорять своему следователю мыслительный процесс. Тут Питер подавил мучительный вздох. «Почему я? – подумал он. – Я даже понятия не имею, с какой стороны к этому делу подобраться. И мне это совсем не по вкусу. Но тогда экспертом здесь должен стать Бут, а этому парню я бы обеими руками собственную задницу отыскать не доверил, причем с картой, зеркалом и фонариком. И раз уж на то пошло, могу себе представить, что Старик это мнение разделяет». Бут казался здесь единственным офицером, который не был выбран с умом. Учитывая всю деликатность работы контрразведки, это был вопиющий недосмотр.

– Простите, коммандер, – вдруг обратился к Питеру доктор Голдберг.

Редер вопросительно на него взглянул.

– Вас не затруднит завтра заглянуть в лазарет, прежде чем вы на вахту заступите? – спросил он. – Я бы хотел вместе с вами просмотреть вашу историю и представить вас физиотерапевту.

Питер вздрогнул.

– Мне сказали, что физиотерапия мне больше не понадобится, – запротестовал он.

– Активная – нет, – заверил его доктор. – Но вам лучше периодически проверяться и удостовериваться, что все упражнения вы выполняете верно. А кроме того, у вас последняя модель. Я был бы вам очень признателен, если бы вы предоставили нам возможность ее осмотреть и проследить, как вы прогрессируете.

– Конечно, – быстро согласился Редер, желая его заткнуть. «Черт бы тебя побрал, – подумал он. – Ты даже еще не спросил, хочу ли я раздеться». В то же самое время его раздражал тот факт, что он не может относиться к своему протезу так же непринужденно, как доктор. «Но как я могу так к нему относиться? – спросил себя Питер. – Ведь это моя рука! И я совсем недавно ее потерял!»

Голдберг открыл было рот, чтобы продолжить, но тут вмешался квартирмейстер.

– В ближайшие несколько дней вы наверняка будете страшно заняты, – предположил Ларкин. Выражение его ангелоподобной физиономии ясно указывало Питеру, что он совершенно сознательно перебил доктора. – Ведь вам придется все рапорты почти за четыре недели осилить.

– Лейтенант Роббинс с этими рапортами на славу постаралась, – негромко заметил капитан.

Шелдон сверкнул глазами на капитана, затем на Редера, и сердце Питера упало.

– Согласно ее личному делу, она превосходный инженер, – дипломатично констатировал он.

– Превосходный, – рассудительно согласился старший механик. – А вот человек она не очень человечный.

Строго говоря, старшего механика это не касалось. Он нес ответственность за машинное отделение и силовую установку, а не за «спиды». И тем не менее…

Командир эскадрильи снова бросил тот же взгляд, и Питер буквально услышал его мысли: «Да рядом с ней даже гунн Аттила самый что ни на есть человечный».

– Так или иначе, – заметила коммандер Ван, поднимая бокал с вином, – команда у нас просто исключительная. Я счастлива служить со всеми, кто здесь находится.

Редер импульсивно поднял свой бокал.

– За «Непобедимый»! – провозгласил он.

– За «Непобедимый»! – дружно откликнулись все и немедленно выпили.

Вскоре после обеда они разошлись. Слишком много работы ожидало их до старта и слишком мало часов сна после.

Питер с лейтенантом Ларкином брел по гулкому коридору, все еще чувствуя слабый запах растворителей, которые использовались для окончательной чистки судовых помещений.

– Моя каюта рядом с вашей, – радостно сообщил Ларкин. – Надеюсь, мой храп вас не разбудит.

– Сомневаюсь, что я его поверх своего услышу, – похвастался Редер. – Его даже одно время думали как звуковое оружие использовать.

– Ха! – Ларкин шутливо хлопнул его по плечу. – Вижу человека с задатками. – Он покачал головой, когда Редер рассмеялся. – У вас уже был шанс здесь осмотреться?

– Я дал себе возможность на главной палубе побывать, – сказал Питер. – Взглянул на своего заместителя; пока что с ней, впрочем, не разговаривал.

Ларкин промолчал.

– Не это ли обычно «красноречивым молчанием» называют? – поинтересовался Редер.

Квартирмейстер кивнул.

– Пожалуй.

– Ну, давайте, – подстегнул его Редер. – Я же ваш брат-офицер.

– Гм… да вы уже слышали.

– Что человек она не очень человечный? Да, слышал. – «И видел тоже, – подумал он. – Похоже на правду».

– Зато в механике она просто Микеланджело, художница, чудо что за инженер. – Вид у Ларкина сделался предельно восторженный, руки его были подняты как у дирижера, словно бы он исполнял Синтии Роббинс хвалебный гимн. Затем он уголком глаза глянул на Редера и рассмеялся. – По крайней мере, так Оджи Скиннер, один из ее фанов, утверждает.

– Что ж, – с кривой улыбкой заметил Питер, – они оба инженеры. Песня одна и та же, только темп разный.

– К сожалению, она склонна со всеми так обращаться, как будто мы у нее на пути стоим, – со вздохом сказал лейтенант. – Я думаю, единственная причина, почему она так далеко продвинулась, это ее блестящая техническая одаренность. И она молода – все те острые углы со временем могут сгладиться. Но если честно, я очень рад, что мне с ней больше напрямую общаться не придется. Язык у этой женщины как нож острый.

– Что ж, завтра я сам все выясню, – бодро сказал Редер. «А мне-то показалось, тебе все на свете по вкусу, – подумал он. – Нет, верно моя бабушка говорила, что в тихом омуте черти водятся. Хотя, основываясь на уже увиденном, лейтенант Роббинс наверняка с полоборота заводится. И язык у нее действительно как нож острый».

Так или иначе, ему следовало извлечь для себя выгоду из конфиденциального настроения Ларкина.

– А Бут что за птица? – спросил Питер. – На вид он как скворец на съезде попугаев.

Лейтенант рассмеялся.

– Да, в самом деле. Уилла нам на замену, в последнюю минуту прислали. – Тут Ларкин вдруг посерьезнел. – С самого начала шефом безопасности у нас была Маргарет Лестер. Очень хорошая женщина.

Редер вздрогнул.

– Вы так говорите, как будто она умерла.

Ларкин поморщился.

– Нет, хотя лучше бы она умерла. Там был несчастный случай с неисправным переходным шлюзом. Тяжелое поражение мозга.

– И Бут был лучшим, кого в срочном порядке смогли найти?

– Моя матушка говаривала, что птица, которая на ветрах спешки летает, редко когда лебедь, – сказал Ларкин.

– Черт возьми, Джон, по-моему, я на этих самых ветрах сюда прилетел, – с улыбкой заметил Редер.

– Она говорила редко когда, – подняв руки, запротестовал квартирмейстер, – а не никогда. Что касается лично вас, сосед, то тут, я считаю, нам очень повезло.

Питер усмехнулся.

– Все-таки я не верю, что стенки здесь такие тонкие.

– Вы услышите, как я с бока на бок переворачиваюсь, – пообещал Ларкин. – Доброй ночи, – сказал он, направляясь к своей каюте.

– Доброй ночи, – отозвался Питер.

Редер был не в лучшем настроении, торопясь на совещание, которое сам же и созвал. Кроме него самого, принимать участие в совещании должны были Синтия Роббинс и главный старшина, ее заместитель. Прошлой ночью он до засиделся до неразумного поздно, изучая самый последний набор рапортов, и в результате чувствовал себя совершенно измотанным.

Его визит к доктору прошел лучше, чем он ожидал. А ожидал Питер, раз уж на то пошло, что он этого парня за ноги возьмет и о палубу хватит. К счастью, назойливые вопросы Голдберга в лазарете звучали более естественно, и в целом это оказалось совсем не то тяжкое испытание, к которому готовился Редер.

Ему также очень понравилась сержант Кедски, физиотерапевт. Эта девушка явно знала свое дело. К тому же, заметив, как раздражает Редера навязчивая завороженность Голдберга его протезом, она сумела устроить все так, чтобы вызволить коммандера из лазарета гораздо раньше, чем сам доктор бы его отпустил.

И все же Питер немного опаздывал. А потому, приближаясь к помещению для дежурных экипажей, перешел на трусцу.

За время своих ночных чтений он выяснил, что капитан, если уж на то пошло, преуменьшил проблему поломки деталей. Лейтенант Роббинс представила весьма солидную документацию на детали, не соответствующие стандарту, а также на те, которые она посчитала слишком ненадежными для использования.

С другой стороны, были там и протесты, представленные квартирмейстером, в которых о «навязчивом перфекционизме» лейтенанта Роббинс упоминалось как о серьезной проблеме. «Эти детали были осмотрены и найдены годными к применению, – писал Ларкин. – Как производителем, так и моими людьми, каждый из которых является квалифицированным специалистом. Мелкие поверхностные недостатки не обязательно указывают на дефектность оборудования. Эти детали могут не быть красивыми, но они проходят все тесты. Я требую, чтобы второго лейтенанта Синтию Роббинс удержали от беспричинной траты времени с ущербом для ценного оборудования Содружества».

Люди порой производят совсем иное впечатление в своей переписке, и все же Редера удивил тон враждебности в рапортах Ларкина. «Странно, – подумал он. – А на вид этого парня надо совсем к стенке прижать, чтобы из него хоть какой-то протест вылетел. Впрочем, у Роббинс по этой части репутация хоть куда».

Питер вздохнул. В свое время ему довелось с несколькими гениями поработать, и он уже для себя уяснил, что такие люди редко бывают командными игроками. «Ладно, – подумал он, – очень скоро я выясню, что она за зверь».

Завернув за угол, Редер увидел, что его уже поджидает крепко сбитый мужчина с седыми волосами и шоколадной кожей. Несомненно, это был главный старшина Джомо ар-Рашид. Двадцать лет на службе Содружеству, твердая репутация и превосходный послужной список; одна благодарность кое за какую весьма хладнокровную работу с поврежденным баком реактора на штурмовом транспорте. Редер рад был иметь такого подчиненного и уже предвкушал дальнейшую с ним работу.

А вот признаков лейтенанта Роббинс не наблюдалось.

«Проклятье, – подумал Питер. – Как раз этого я хотел избежать. Теперь она изволит явиться, когда мы уже разговаривать начнем, и все это будет выглядеть как «мальчики против девочек». Неизбежно». Кроме того, его совсем не порадовал тот факт, что Роббинс решила не размениваться на пунктуальность.

– Главный старшина ар-Рашид? – с улыбкой спросил он. Старшина браво отдал честь, и Редер ему ответил.

– Так точно, сэр. Коммандер Редер?

– Я, старшина. А лейтенант Роббинс задерживается? – негромко поинтересовался он.

– Так точно, сэр. В последнее время всегда так, – траурным тоном произнес унтер-офицер.

– Из рапортов я уже так и понял. Ну что ж, – продолжил Редер, опять улыбаясь, – быть может, нам следует пойти ее поискать? Если повезет, мы там чем-то поможем.

– Так точно, сэр.

Они направились к лифту, который должен был доставить их на главную палубу, и ар-Рашид то и дело краешком глаза поглядывал на Редера.

– Вы что-то хотите сказать, старшина? – спросил Редер, глядя прямо перед собой.

Старшина помрачнел и откашлялся.

– Я хочу сказать, лейтенант Роббинс просто чудо что за инженер, – сказал он и умолк, словно желая посмотреть, как будет воспринято его замечание.

– А вот человек она не очень человечный, – закончил за него Редер. – Это я уже слышал.

Старшина прикусил нижнюю губу, пряча улыбку, но лицо его заметно просветлело.

– Лично я, сэр, думаю, что у нее есть задатки превосходного офицера. Но лейтенант кое-каких дурных привычек нахваталась. Если мы сможем как-то ее смягчить и резкие углы сгладить, в один прекрасный день она настоящим золотом окажется.

– Надеюсь, этот прекрасный день будет сегодня, старшина. Потому что начиная с этого момента лейтенанту Роббинс придется действовать так, как нужно мне. – Он сдержал улыбку, увидев, как старшина опять помрачнел. – Я вам вот что скажу, – продолжил Редер. – Вы смягчайте, действуйте пряником, а я буду действовать кнутом. Вместе у нас, быть может, что-нибудь и получится. – Тут он повернул голову и посмотрел прямо в спокойные карие глаза ар-Рашида.

– Так точно, сэр, – согласился старшина. – Это может сработать.

– Просто неслыханно! – Разгневанный голос вырвался из просторного ангара и быстро рассосался по коридорам.

– Сэр. Повторяю, я не выпущу «спид», который должным образом не проверен. Это моя работа…

– Ваша работа их ремонтировать, а затем возвращать нам, лейтенант. Вот только у вас, похоже, небольшая проблема с тем, чтобы позволять пилотам их использовать. Но они именно для этого предназначены, если вам это еще неизвестно.

– Так точно, сэр. Мне это известно. Но этот «спид»…

– Вот-вот, этот «спид». У вас всегда «этот спид», лейтенант, и меня это уже утомило. Понимаете меня, лейтенант?

«Похоже, доля Бешеного Берни у командира эскадрильи Шелдона сегодня утром преобладает, – удрученно подумал Редер, глядя, как Шелдон, почти потеряв самообладание, вплотную приблизил свою красную физиономию к бледному лицу лейтенанта Роббинс, чтобы успешнее на нее орать. – Очень хорошо, что я вовремя сюда прибыл, а то у нас на «Непобедимом» еще одни похороны бы состоялись. Похороны карьеры Шелдона. Ведь он того гляди ее о палубу хватит».

– Утро доброе, Шелдон, – непринужденно поздоровался он. – Лейтенант Роббинс. – Он кивнул им обоим, а затем взглянул на молодого пилота, который, в равной мере разъяренный, стоял у командира эскадрильи под боком.

– Слава Богу, что вы здесь! – воскликнул Шелдон. – Вот эта… лейтенант, – начал он, вкладывая в звание Синтии Роббинс отчетливо нелицеприятный оттенок, – явно решила лейтенанта Гивенса преследовать. Она ему вообще летать не дает. – Глаза командира эскадрильи так выпучились, что чуть на палубу не упали, когда он бросил еще один огненный взор на Роббинс. – Четыре раза, коммандер, четыре раза она в самую последнюю минуту по винтику разбирала его «спид». Я уже начинаю думать, что для окончательного развала боевой подготовки мне нужно всего-навсего полный план полетов ей предоставить!

Редер улыбнулся.

– Ничего, Рон, сейчас мы что-нибудь придумаем. Какой «спид» у нас все-таки до полетов допущен, лейтенант? – спросил он у Роббинс.

– БИС два-семь-семь-шесть, сэр, – немедленно ответила Роббинс. На лице у нее ясно читалось мрачное упрямство.

– Он в вашем распоряжении, лейтенант Гивенс. – Редер сделал широкий жест в сторону истребителей, поскольку не знал, где именно находится БИС два-семь-семь-шесть.

– Но это не мой «спид», – возразил Гивенс.

– Точно! – поддержал его Шелдон, не слишком смягченный компромиссным предложением.

– Я понимаю, – заверил их Редер. – Однако, – он указал на лежащий на палубе мотор разобранного «спида», – на сегодня мы больше ничего сделать не в силах. По крайней мере, вы сможете всей эскадрильей полететь. А кроме того… возможно, я ошибаюсь, но мне казалось, эти корабли Содружеству и Космическому Отряду принадлежат.

Командир эскадрильи со скорбной удрученностью вздохнул.

– Да, разумеется. – Тут он опять вздохнул. – Но все-таки, Питер, можете вы что-то с этим поделать?

– Мы сделаем все, что в наших силах, Рон. Удачного полета.

– Спасибо. – Шелдон недовольно покачал головой и похлопал своего лейтенанта по плечу, а затем направился к выходу из ангара.

Гивенс бросил последний презрительный взор на Синтию Роббинс, а затем потопал искать свой временный «спид».

– Если теперь вы свободны, лейтенант, думаю, мы могли бы провести запланированное совещание, – мягко предложил Редер.

Роббинс взглянула на мотор, над которым работали ее люди, и на лице у нее выразилось откровенное желание в нем покопаться.

– Лейтенант, – подстегнул ее Питер.

– Так точно, сэр. Разумеется.

Редер, Роббинс и ар-Рашид направились к кабинету Питера. По дороге Питер украдкой изучал Роббинс.

Темные волосы девушки были подстрижены совсем коротко, да и угрюмое выражение лица, которое она носила практически не снимая, тоже ей на пользу не шло. Но если присмотреться, она была довольно хорошенькая. Чудесный правильный профиль, аккуратный остроконечный подбородок, большие карие глаза… Одни эти лучистые глаза могли бы возместить массу других изъянов, но им этого не требовалось.

Было также совершенно очевидно, что уверенности в себе Роббинс не излучала. Движения ее были неловкими, почти неуклюжими, и хотя осанка оставалась достаточно прямой – об этом, несомненно, в свое время позаботились военные, – голова ее то и дело поникала точно умирающий от жажды цветок.

В кабинете они дружно молчали, пока Редер, подтянув свой стул поближе к столу, не предложил:

– Почему бы нам несколько минут этому недоразумению с командиром эскадрильи не посвятить?

– Гивенса мы специально не выбираем, сэр, – тут же заявил ар-Рашид.

– Сначала я хотел бы выслушать лейтенанта, старшина, – негромко заметил Редер.

Роббинс прикусила губу и помрачнела до невозможности. Костяшки ее пальцев, сцепленных на коленях, побелели от напряжения.

Питер взглянул на старшину, затем поерзал на стуле. Тогда, словно это движение ее подстегнуло, Роббинс сказала:

– Как старшина уже сказал, мы его не выбираем. Там есть проблемы.

– Всякий раз бывают, – добавил ар-Рашид.

Роббинс бросила на него такой взор, словно он ее беспардонно предал. Затем она выдержала паузу, кусая губы и по-прежнему не встречаясь взглядом с Редером, после чего пожала плечами и продолжила.

– Один раз это была трещина в подающей трубе, причем не так чтобы на волосок, а чертовски большая. Прошлый раз это была разбалансировка в одном из магнитных баллонов термоядерного генератора.

Питер подался вперед.

– Но ведь это не поломки деталей, – тихо произнес он.

– Так точно, сэр. – Она нервно заерзала на стуле. – Мы с разными проблемами сталкивались.

«Как же эта женщина до лейтенанта дослужилась? – спросил себя Редер. – Она может быть каким угодно талантливым технарем, но, судя по этому расспросу, с руководящей работой она вообще ничего общего не имеет».

Вслух он сказал:

– Будьте так любезны добровольно делиться информацией, лейтенант. Если мне придется обо всем вас расспрашивать, мы до вечера не закончим. Ни у кого из нас нет на это времени. Итак, с какими еще проблемами вы сталкивались?

– С теми, про которые я уже упомянула, и еще с перепутанной электроникой. Также у нас было несколько очень странных сбоев бортовых компьютеров. И все это совершенно неожиданно. Я понимаю, что боевая нагрузка, черт возьми, даже простой полет может некоторые из этих проблем вызвать. Но весь их объем просто поразителен. – Впервые за все время она взглянула на Редера, а затем быстро отвернулась, и щеки ее запылали.

– Скажите, а «спид» Гивенса более всех прочих склонен эти проблемы испытывать? – спросил он.

– Для полной уверенности, сэр, мне нужно свои записи просмотреть. Но вообще-то – да. В определенной степени.

– Стало быть, вы проверяете его более тщательно, чем любой другой?

На мгновение Роббинс, похоже, смутилась, а затем опять стала мрачнее тучи и взяла себе несколько секунд на раздумья.

– Да, возможно, – наконец признала она.

– Тогда, быть может, вы просто чрезмерную осторожность проявили? – предположил Редер.

Роббинс замотала головой, не успел он даже договорить.

– Никак нет, сэр. Проблемы действительно были. Проверьте мои рапорты, расспросите техников, они вам все подтвердят. Я не забавы ради лейтенанта Гивенса футболила. – Она сверкнула взглядом на Питера, в ее карих глазах пылал неподдельный гнев. – Я в эти игры не играю.

«Любопытно, – подумал Редер. – А с виду она как раз из тех, кто в эти игры играет. Кто может, к примеру, намеренно повредить деталь, а потом заявить о ее дефектности. Или сказать, что чей-то «спид» требует ремонта, а потом постараться, чтобы он и впрямь его требовал». Его предшественник мало что поведал ему о Роббинс, не считая того универсального наблюдения, что она сущий гений в инженерии и полная бездарность в работе с людьми. Хотя это можно было понять – ведь до его смерти они меньше месяца вместе проработали.

«А вот если бы Окакура был все еще жив, – подумал Питер, – написал бы он о ней что-то куда более критическое?»

Что-то здесь было не так. Ларкин утверждал, что его детали хорошие; Гивенс заявлял, что его птичка может летать. Все проходило через руки лейтенанта Роббинс – и внезапно оказывалось мусором. «Если она гениально чинит, – подумал Питер, – может, она гениально и ломает?»

Небольшое приключение Редера на «Африке» наглядно продемонстрировало ему, как легко подделать повреждение. И как легко потом от этого отбояриться. Конечно, у него имелся определенный репертуар в смысле лицедейства, и Питер был убежден, что вид «мальчика-певчего» очень в этом смысле ему помог.

«А вот у малышки Синтии весь репертуар гнев и возмущение составляют, – подумал он и почти мгновенно исправился, когда выражение ее лица слегка изменилось: – Нет, она просто идеальная модель строптивой угрюмости. Хоть на выставке показывай». Редер вдруг ощутил почти непреодолимое желание свалить всю вину на эту несуразную молодую женщину. И тут же подавил это желание как недостойное. Кроме того, у Роббинс была поддержка ар-Рашида. А суждения этого человека Питер готов был уважать с того самого момента, как впервые его увидел.

– Ладно, – сказал он вслух, – нам слишком много всего надо обсудить, чтобы мы на несчастьях лейтенанта Гивенса зацикливались. Но в дальнейшем, если его «спид» снова будет задержан, необходимо, чтобы для него всегда был готов другой. Это понятно?

– Так точно, сэр, – дружно откликнулись Роббинс и старшина. Они с энтузиазмом перешли к своей непосредственной работе, но где-то в затылке у Редера тоненький голосок продолжал настаивать, что лейтенант со старшиной вполне могут быть сообщниками.

«Будь оно все проклято, – ответил Питер этому голоску, – не могу же я всех подозревать. Так я никогда до сути не доберусь. Раз уж на то пошло, остаются только два человека, которым я могу доверять – я сам и капитан. Но могу ли я доверять капитану? А, ч-черт… Лучше держись доказательств, – посоветовал он самому себе. – Если бы у меня они были».

Хотя минутку! Кое-какие доказательства у него все-таки имелись. Документы о полученных дефектных деталях. «Само собой разумеется, – подумал Питер, – документы Ларкина покажут, что все они были в порядке. А это означает, что кто-то из людей квартирмейстера, или кто-то из моих людей, или сам Джон, или еще кто-то где-то… или вообще все и везде виновны. Полная безысходность, – раздраженно вздохнул он. – У меня просто талант к сведению всего на свете на нет. И я должен быть безумно благодарен капитану Каверсу за предоставленную возможность это выяснить».

– Сэр? – неуверенно спросил ар-Рашид.

– Прошу прощения, старшина, я в серых клетках заблудился. – Он постучал себя пальцем по голове. – Как нас уверяет лейтенант Ларкин, получаемые им детали в порядке. Но за то время, что проходит с того момента, как они из его рук попадают в наши, они почему-то становятся дефектными. Есть какие-то мысли на этот счет? – Редер перевел взгляд с ар-Рашида на Роббинс.

– Поначалу я думал, – сказал старшина, – что, быть может, какие-то неопытные люди подвергают их грубому обращению. И я надеялся, что со временем все исправится. – Он покачал головой. – Но все чем дальше, тем хуже. И теперь я точно знаю, что на этом корабле никаких неопытных людей нет.

Редер кивнул.

– Я тоже это заметил. – Он позволил себе мысленный вздох при взгляде на Роббинс, которая буквально оцепенела на стуле, явно находясь во многих милях отсюда. «Причем куда бы она ни отправилась, – подумал Питер, – она там страшно на кого-то дуется. Что ж, это отвечает на мой вопрос. Она определенно не командный игрок».

– Лейтенант, – позвал он ее. Роббинс подняла взгляд. – А у вас есть по этому поводу какое-то мысли, которыми вам хотелось бы поделиться?

Она немного подумала, явно пытаясь сдерживать дыхание. А потом сделала нырок, выпаливая Слова точно в лихорадке.

– Нет, сэр, никаких особенных замечаний, кроме того, что лейтенант Ларкин желал бы во всем обвинить меня. Я понятия не имею, где и когда наши детали становятся дефектными.

– Отрицая свою ответственность за дефекты, он вовсе не возлагает ее на вас, лейтенант. Впрочем, я учту вашу точку зрения. – «Какой бы параноидной она ни была», – подумал Питер. Роббинс опять опустила глаза, и он еще раз ее поизучал. Синтии был двадцать один стандартный год – почти детский возраст с высоты его двадцати семи. И вид у нее был довольно побитый. «Еще бы, – подумал Питер. – Ведь все орут на нее и обвиняют в том, что все портится. А потом орут за то, что она старается все это починить. И ей, естественно, в кошмарном сне не могло присниться, что, помимо технической стороны дела, ей еще и за пятьсот человек придется отвечать. Так что бедный ребенок сейчас крутую полосу препятствий преодолевает».

Конечно, как офицер Космического Отряда Содружества, Синтия Роббинс должна была преодолеть массу всяких полос, прежде чем ее на эту поставили. С другой стороны, люди по самым разным причинам в вооруженные силы вступают. «И я сомневаюсь, – подумал Питер, – что ее причиной была быстрая дорога к славе и могуществу».

Несмотря на все ее старания добиться противоположного, Редер вдруг понял, что эта девушка ему нравится. Она явно старалась как-то справиться с тем тяжелым положением, в котором она оказалась. И единственной загвоздкой для Редера оставалась неотвязная мысль, что лейтенант Синтия Роббинс вполне могла сама создать ситуацию, которая ее в это положение поставила.

– Ну ладно, – сказал он, вставая. – Пожалуй, мне пора предпринять обход главной палубы и начать знакомиться с людьми.

Роббинс и ар-Рашид тоже встали.

– Вы не будете против, если старшина… – начала Роббинс.

– Отставить, – оборвал ее Редер. – Предполагается, что вы будете моим заместителем, лейтенант Роббинс. Мы должны научиться работать вместе. Кроме того, мне требуется кое-какая техническая информация о наших объектах, и я полагаю, что именно вы должны мне ее предоставить.

– Есть, сэр.

– Не беспокойтесь, лейтенант, все будет совсем не так страшно. Я только что школу закончил, и оценки у меня совсем неплохие.

Тут Редеру показалось, что на лице ее мелькнула улыбка, и он взглянул на ар-Рашида.

Глаза старшины просияли, и он губами обозначил слово «кнут».

«Ладно, старшина, – подумал Питер, – пусть будет кнут. А ты про пряник не забывай».