Воскрешение на Ресуррекшн-роу

Глава 3

На следующий день Питту нужно было повидать Алисию, и этого было не избежать. Как это ни неприятно, он должен расспросить ее о лорде Огастесе, о ее отношениях с ним и Домиником Кордэ — конечно, не впрямую. А затем, конечно, придется снова встретиться с Домиником.

Они не виделись со свадьбы Шарлотты и Питта, то есть уже четыре года. Тогда Доминик недавно овдовел и был смертельно напуган убийствами на Кейтер-стрит. А Питт не мог опомниться от счастья, что завоевал Шарлотту, и едва ли замечал кого-нибудь, кроме нее.

Теперь все было иначе. Доминик оправился от шока и готов начать новую жизнь, в которой не будет ни Эллисонов, ни Сары. Он снова женится. Ему не больше тридцати двух — тридцати трех, и он завидный жених. Даже если у самого Доминика этого нет в мыслях, то, насколько Питт знал общество, какая-нибудь амбициозная маменька постарается женить его на своей дочери. Он сейчас нарасхват, и за него будут сражаться.

Питт не питал неприязни к Доминику — разве что в связи с Шарлоттой и ее мечтами о нем. Сейчас он чувствовал себя виноватым, что снова вынужден втянуть Доминика в дело об убийстве. Впрочем, возможно, ему удастся раскрыть дело, прежде чем прозвучит слово «убийство»?

Стояло серенькое, пасмурное утро, и, судя по тому, как потемнело небо, должен был пойти снег. Питт добрался до дома номер двенадцать в Гэдстоун-парк и позвонил. Дворецкий с похоронным выражением лица впустил его и вздохнул, выражая покорность судьбе.

— Леди Фицрой-Хэммонд завтракает, — сказал он устало. — Если вам угодно подождать в утренней комнате, я доложу ей, что вы здесь.

— Благодарю вас.

Питт послушно последовал за ним. На лестнице он столкнулся с маленькой пожилой горничной в накрахмаленном переднике, отделанном кружевами, которая спускалась ему навстречу. Ее худое лицо вытянулось при виде него, глаза заблестели. Она развернулась и стала подниматься по лестнице, а на площадке куда-то юркнула и исчезла.

Его привели в простывшую утреннюю комнату. Алисия появилась минут через пять. Она была бледна и слегка запыхалась, словно встала из-за стола, прервав завтрак.

— Доброе утро, мэм. — Питт остался стоять. В комнате было слишком холодно, и поскольку предстояла довольно деликатная беседа, хотелось провести ее в более располагающей к откровенности обстановке.

Алисия вздрогнула.

— О чем еще тут можно говорить? Викарий заверил меня, что сделает все… все приготовления. — Она заколебалась. — Я… я не знаю, как тут следует поступить — в конце концов… уже были похороны — и… — Алисия нахмурилась и покачала головой. — Мне больше нечего вам рассказать.

— Может быть, мы могли бы побеседовать в более уютном месте? — предложил Питт, подразумевая «в более теплом месте».

Она смешалась.

— Беседовать о чем? Я больше ничего не знаю.

Он заговорил очень мягко:

— Осквернение могилы является преступлением, мэм. А то, что тело вырыли дважды, вряд ли можно считать простым совпадением.

Кровь отхлынула от лица Алисии. Она пристально смотрела на него, не произнося ни слова.

— Не могли бы мы пойти в какую-нибудь другую комнату, где удобнее разговаривать? — На этот раз тон у него был более настойчивый.

Ничего не ответив, Алисия повернулась и новела инспектора в небольшую гостиную. В камине горел огонь, распространяя тепло. Как только они оказались в этой комнате, Алисия резко повернулась к Питту. К ней вернулось самообладание.

— Так что же вы предполагаете, инспектор? Это не сумасшедший? Кто-то сделал это намеренно?

— Боюсь, что так, — спокойно ответил Томас. — Сумасшествие обычно не бывает таким… направленным.

— Направленным на что? — Она закрыла дверь и, подойдя к маленькому дивану, опустилась на него. Питт сел напротив. Он чувствовал, как в тепле расслабляются мышцы, скованные холодом.

— Это мне и нужно выяснить, — сказал Томас, — если я хочу, чтобы такое не повторилось снова. Вы сказали раньше, что не знаете никого, кто бы желал причинить зло вашему мужу и…

— Не знаю!

— Тогда мне остается лишь понять, какие еще могли быть мотивы, — резонно заметил Питт. Она оказалась умнее, чем он думал, и вела себя спокойнее. Он начинал понимать, почему Доминик увлекся Алисией — деньги и положение были здесь ни при чем. Ему вспомнились слова Веспасии о мечтах юности, и он посетовал на бесчеловечные обстоятельства, вынудившие Алисию выйти замуж за такого человека, как Фицрой-Хэммонд. — Или кому еще могли предназначить роль жертвы, — закончил он.

— Жертвы? — повторила она и задумалась над его словами. — Да, наверное, вы правы. В каком-то смысле все мы — жертвы этого преступления, вся семья.

Томас был пока еще не готов спросить ее о Доминике.

— Расскажите мне что-нибудь о вашей свекрови, — попросил он вместо этого. — Она была тогда в церкви, не так ли? Она живет здесь?

— Да. Но я не знаю, что рассказывать.

— Может быть, это ей хотели причинить боль, как вы думаете?

По лицу женщины пробежала какая-то тень, и выражение стало чуть насмешливым. Впрочем, возможно, Томасу показалось.

— Вы меня спрашиваете, есть ли у нее враги? — Алисия взглянула ему прямо в глаза.

— Они у нее есть?

— Конечно. Нельзя дожить до ее лет, не приобретя врагов. Но большинство их уже на том свете. Все, кто соперничал с ней, когда она была молода или имела вес в обществе, умерли или же слишком стары. Полагаю, все счеты сведены давным-давно.

Против этого нечего было возразить.

— А его дочь, мисс Верити? — продолжил Питт.

— О нет. — Алисия покачала головой. — Она выезжает только во время сезона.[4] В ней нет злобы, и она никому не причинила вреда, даже ненамеренно.

Томас не знал, как подступиться к неизбежному. Обычно трудно подыскать слова для обвинения, особенно если собеседник не ожидает их услышать. Однако с годами Питт привык к этому — точно так же, как привыкаешь к раннему ревматизму. Ты знаешь, что время от времени случаются приступы боли, и стараешься к ней приспособиться. Но на этот раз было труднее, нежели обычно. В последний момент инспектор снова избрал обходной путь.

— А не может тут быть зависти? — спросил он. — Ведь она очаровательная девушка.

Алисия улыбнулась, и в этой улыбке была снисходительность к его неосведомленности.

— Единственные, кто завидует светским юным леди, — это другие светские юные леди. Вы действительно думаете, инспектор, что одна из них наняла людей, чтобы выкопать из могилы покойного отца Верити?

Томас почувствовал, что сказал глупость.

— Нет, разумеется, нет. — Все получалось еще хуже, когда он старался быть тактичным. — Но если метили не во вдовствующую леди Фицрой-Хэммонд и не в мисс Верити, то, быть может, в вас?

Она немного помедлила с ответом. Ее пальцы замерли на резном деревянном подлокотнике дивана, вцепившись в бахрому.

— Я не думаю, что кто-то так сильно меня ненавидит, — тихо произнесла она.

Томас решил копнуть глубже. Нельзя поддаваться жалости. Некоторые убийцы бывают превосходными актерами.

— Не одно преступление совершалось из ревности.

Алисия застыла на месте. Он уже начал думать, что не дождется ответа.

— Вы имеете в виду убийство, инспектор Питт? — наконец спросила она. — Это ужасное, безумное преступление, но убийство тут ни при чем. Огастес умер от сердечного приступа. Он хворал больше недели. Спросите доктора Макдаффа.

— Может быть, кто-то хочет, чтобы мы думали, будто это убийство? — Питт говорил спокойно, почти без эмоций, словно рассматривал академическую проблему, а не убийство.

И вдруг Алисия поняла, куда он клонит.

— Вы имеете в виду, что они выкапывают Огастеса, чтобы обратить внимание полиции? Неужели вы считаете, что кто-то настолько ненавидит одного из нас?

— Разве такого не может быть?

Слегка повернувшись к камину, Алисия принялась глядеть на пламя.

— Да, наверное, может — было бы глупо это отрицать. Но это такая страшная мысль!.. Я не знаю, кто мог бы это сделать и почему.

— Мне говорили, вы знакомы с Домиником Кордэ.

Вот он и сказал это. Краска залила лицо Алисии. Вопреки ожиданиям, Томаса от этого не покоробило, хотя она совсем недавно овдовела. Напротив, ему было жаль Алисию оттого, что она так смутилась. Вероятно, ее любовь на той стадии, когда больше не можешь отрицать свои чувства, но не уверен в чувствах другого.

Алисия все еще не смотрела в его сторону.

— Да, знакома. — Она теребила бахрому дивана. Руки были очень ухоженные, они привыкли лишь вышивать да расставлять цветы в вазах. Алисия не могла просто сменить тему и была вынуждена что-то добавить. — Почему вы спрашиваете?

На этот раз Томас действовал деликатнее.

— Вы не думаете, что кто-то может ревновать к вашей дружбе? Я знаком с мистером Кордэ. Он обаятельный мужчина и завидный жених.

Ее румянец сгустился, и, почувствовав это, Алисия еще больше смутилась.

— Возможно, мистер Питт. — Она внезапно подняла глаза. Он не замечал раньше, что они золотисто-карие. — Но я совсем недавно овдовела… — Возможно, осознав, как напыщенно звучит эта фраза, Алисия начала снова: — Представить себе не могу такого ненормального, который бы совершил подобное преступление из зависти, даже из-за мистера Кордэ.

Питт сидел напротив, всего в нескольких футах от нее.

— Мог ли человек в здравом уме сделать такое, мэм?

Снова последовало молчание. Огонь потрескивал в камине и рассыпался искрами. Питт взял щипцы и подложил еще один кусок угля. Какая роскошь — жечь топливо, не думая о цене. Он подложил второй кусок, затем третий. Пламя запылало желтым огнем.

— Нет, — тихо произнесла она. — Вы совершенно правы.

Прежде чем Томас успел что-нибудь добавить, дверь распахнулась, и в комнату вошла тучная старая леди, стуча палкой об пол. Питт встал при ее появлении, и она смерила его пренебрежительным взглядом.

Алисия также поднялась.

— Мэм, это инспектор Питт, из полиции. — Она повернулась к Питту. — Моя свекровь, леди Фицрой-Хэммонд.

Старая леди даже не шевельнулась. Зачем это ее представляют какому-то полисмену, да еще в собственном доме (она по-прежнему считала дом своим)?

— Вот как, — раздраженным тоном произнесла она. — Так я и думала. А у вас разве нет никаких обязанностей, Алисия? В доме не должно быть все вверх дном из-за того, что кто-то умер. Вы же не ждете, чтобы слуги сами присматривали за собой? Ступайте и займитесь сегодняшним меню, а также позаботьтесь о том, чтобы горничные не бездельничали. Вчера на подоконнике на верхней лестничной площадке была пыль. Я испачкала свою манжету! — Она перевела дух. — Ну же, не стойте столбом! Если полисмену понадобится вас повидать, он зайдет снова.

Алисия взглянула на Питта, и тот слегка кивнул. Она не стала перечить старой леди, поскольку ей с детства привили уважение к старости. После того, как невестка удалилась, старуха доковыляла до маленького дивана и уселась, не выпуская палку из рук.

— Зачем вы здесь? — спросила она. На старой леди был кружевной чепчик, и Питт заметил, что ее волосы еще не причесаны. Наверное, горничная доложила о его появлении, и старуха поднялась в спешке, чтобы не упустить его.

— Надеялся, что, возможно, удастся узнать, кто выкопал вашего сына из могилы, — ответил Томас прямо.

— Да что же это такое! Вы вообразили, что это одна из нас? — Ее возмущение глупостью инспектора не знало границ, и она хотела довести это до сведения Питта.

— Вряд ли, мэм, — возразил он ровным тоном. — Это сделал мужчина. Но я считаю вполне возможным, что это преступление было направлено против одной из вас. А поскольку это случилось дважды, то вряд ли тут может быть совпадение.

Фицрой-Хэммонд стукнула палкой об пол.

— Вы должны это расследовать! — сказала она укоризненно, и ее толстые щеки затряслись. — Выясните все, что сможете. Многие только прикидываются приличными людьми. На вашем месте я бы начала с некоего мистера Доминика Кордэ. — Старуха сверлила его взглядом. — Слишком уж он вкрадчивый. Не удивлюсь, если он охотится за деньгами Алисии. Хорошенько к нему присмотритесь. Он тут вынюхивал еще до того, как скончался бедный Огастес, — задолго до того! Ей вскружили голову его красивое лицо и непринужденные манеры — глупая девчонка! Как будто внешность чего-то стоит… Да когда я была молодой, за мной увивались двадцать таких, как он! — Она резко щелкнула пальцами. — Их полно при королевских дворах Европы — каждое лето новый урожай, словно этих молодцов выращивают, как картофель. Покрутятся один сезон, а потом исчезают — если только не женятся на какой-нибудь богатой дуре. Ступайте и разведайте насчет его средств — есть ли у него хоть что-нибудь!

Питт поднял брови. Он бы отдал недельную зарплату за то, чтобы нагрубить ей. К сожалению, тогда придется расстаться с зарплатой до конца жизни.

— Вы думаете, мистер Кордэ мог выкопать тело лорда Огастеса? — с невинным видом поинтересовался он. — Не понимаю, зачем ему это понадобилось.

— Не будьте идиотом! — прошипела старуха. — Это он убил! Или подбил эту глупую девчонку… Полагаю, тот, кто выкопал Огастеса, все знает и хотел привлечь внимание.

Томас не мигая смотрел ей в лицо.

— Вы знали об этом, мэм?

Она уставилась на него с каменным лицом, решая, как себя вести.

— Что же я, по-вашему, выкопала своего собственного сына? — наконец воскликнула она. — Вы варвар! Кретин!

— Нет, мэм. — Питт не клюнул на приманку. — Вы не так меня поняли. Я имел в виду другое: вы подозревали, что ваш сын был убит?

Старая леди вдруг поняла, что это ловушка, и гнев ее утих. Она настороженно взглянула на Питта своими маленькими глазками.

— Нет, не подозревала. В то время — нет. Хотя теперь я начинаю допускать такую возможность.

— Мы тоже, мэм. — Питт поднялся. Ему нужно бы узнать все, что возможно, но ядовитые сплетни этой старухи только собьют его с толку на ранней стадии расследования. Убийство — всего лишь одна из возможных версий, но есть и другие: ненависть или же просто вандализм.

Фицрой-Хэммонд хмыкнула и протянула руку, чтобы ей помогли, затем вспомнила, что это всего лишь полисмен, и самостоятельно поднялась на ноги. Затем постучала палкой об пол.

— Нисбетт!

Вездесущая горничная немедленно возникла на пороге, словно все время стояла за дверью.

— Проводите этого человека, — приказала старая леди, указав на Питта палкой. — А потом принесите чашку шоколада в мою комнату. Не знаю, что случилось с миром: с каждой зимой становится все холоднее. Никогда такого не было. Мы знали, как нужно отапливать наши дома! — И она заковыляла прочь, даже не взглянув в сторону Питта.

Томас последовал за Нисбетт в холл и уже собирался выйти из дома, как вдруг услышал голоса, доносившиеся из гостиной слева. Один голос был мужской — негромкий, но отчетливый. И сразу же нахлынули воспоминания — это мог быть только Доминик Кордэ.

Одарив Нисбетт улыбкой, Питт, к ее изумлению и тревоге, резко повернулся к двери гостиной. Коротко постучав костяшками пальцев, он шагнул в комнату.

Доминик стоял рядом с Алисией у камина. Оба оглянулись с удивлением, когда он ворвался в гостиную. Алисия вспыхнула, а Доминик, казалось, собирался потребовать объяснений. Но затем он узнал Питта.

— Томас! — Он повысил голос от изумления. — Томас Питт!

Впрочем, к нему тут же вернулось хладнокровие, и он протянул инспектору руку. Это был такой искренний жест, что неприязнь того невольно испарилась. Однако Томас не мог позволить себе забыть, зачем здесь находится. Не исключено убийство, и один из них или оба могут быть замешаны в нем. А если это всего лишь осквернение могилы, то, несомненно, преступление направлено против них.

Питт пожал протянутую руку.

— Здравствуйте, мистер Кордэ.

— Здравствуйте. Как поживает Шарлотта?

Питта обуревали смешанные чувства: с одной стороны, ликование, оттого что Шарлотта теперь его жена; с другой стороны, возмущение. Ведь Доминик спросил о ней так непринужденно, так естественно… Но ведь, в конце концов, он прожил с ней в одном доме все те годы, что был женат на Саре. На его глазах она превратилась из юной девушки в молодую женщину. К тому же ему никогда не приходило в голову, что Шарлотта страстно в него влюблена.

Однако теперь совсем другое дело. Доминику уже тридцать, он стал более зрелым и, наверное, лучше понимает, какое впечатление производит на женщин. И речь идет об Алисии, а не об его юной свояченице.

— В добром здравии, спасибо, — ответил Питт. И, не удержавшись, добавил: — Джемайме уже два годика, и она болтает без умолку.

Доминик был слегка удивлен. Вероятно, он и не думал, что у Шарлотты есть дети. У них с Сарой не было детей, и Питт сразу же пожалел, что похвастался. К тому же из-за вырвавшихся у него слов стало невозможно сохранять дистанцию, как того требовала профессия полицейского.

— Надеюсь, у вас все в порядке? — с заминкой осведомился Питт. — Какое ужасное происшествие с лордом Фицрой-Хэммондом…

Кровь бросилась в лицо Доминику, затем отхлынула.

— Отвратительно, — согласился он. — Надеюсь, вам удастся выяснить, кто это сделал, и засадить его. Несомненно, это сумасшедший, и его легко распознать?

— К сожалению, безумие — это не оспа, — возразил Питт. — Оно не так бросается в глаза.

Алисия молчала: для нее было неожиданностью, что эти двое знают друг друга — причем тут не просто официальное знакомство.

— Но у вас же большой опыт! — сказал Доминик. — К тому же разве у полиции нет врачей или чего-то в этом роде?

— Прежде чем лечить болезнь, нужно быть с ней знакомым, — заметил Питт. — А осквернение могил встречается не чаще одного раза за всю карьеру полицейского.

— А как насчет продажи трупов для медицинских исследований? Разве не существует такое ремесло? Простите, Алисия, — извинился он.

— Похитители тел? Это было давно, — ответил Питт. — Теперь трупы получают законным путем.

— Значит, дело не в этом. — Плечи Доминика опустились. — Как все это неприятно! Вы не думаете… хотя нет, вряд ли. Они же не повредили тело. Это не могут быть некроманты, или сатанисты, или что-то подобное…

Алисия наконец заговорила.

— Мистер Питт должен установить, выбрали Огастеса случайно — или из ненависти к нему или к одному из нас.

Вопреки ожиданиям Томаса, Доминик не выказал удивления. Наверное, Алисия поделилась со своим поклонником этими сведениями, прежде чем появился Питт. Не исключено, что именно это они и обсуждали как раз в ту минуту, когда он ворвался в комнату.

— Представить себе не могу, чтобы кого-то можно было так сильно ненавидеть, — решительно заявил Доминик.

Это был шанс, и Питт за него ухватился.

— Существует множество причин для ненависти, — начал он, стараясь говорить непринужденно, как будто никого не имел в виду конкретно. — Одна из самых древних — страх. Правда, пока что я не смог выяснить причину, по которой кто-то мог бояться лорда Огастеса. Возможно, он обладал властью, о которой мне ничего не известно — скажем, финансовой. Или же знал чей-то секрет. Он мог случайно о чем-то узнать…

— Тогда он сохранил бы это в тайне, — убежденно заявила Алисия. — Огастес был очень порядочным человеком и никогда не сплетничал.

— Он мог счесть своим долгом заговорить, если речь шла о преступлении, — возразил Питт.

Ни Алисия, ни Доминик ничего не сказали. Они все еще стояли, причем Доминик подошел так близко к огню, что мог обжечь ноги.

— Или месть, — продолжал Питт. — Люди могут годами гореть жаждой мести, пока она не разрастется до чудовищных размеров. Первоначальная обида может быть самой незначительной, скажем, и не оскорбление вовсе, а успех в деле, в котором другой потерпел неудачу. Словом, что-то совсем невинное.

Он перевел дух и подошел к главному.

— И, конечно, существует алчность — один из наиболее распространенных мотивов в мире. Возможно, кому-то была выгодна смерть Огастеса по причинам, которые сразу не бросаются в глаза…

Алисия сильно побледнела, затем стала пунцовой. Питт не имел в виду наследство, но она подумала, что он говорит именно об этом. Доминик тоже молчал, переминаясь с ноги на ногу. Возможно, ему было неуютно, или же он стоял слишком близко к огню и не мог отодвинуться, не попросив Питта отойти.

— Или ревность, — закончил Томас. — Жажда свободы. Быть может, он мешал кому-то получить то, чего тот отчаянно желал. — Теперь он не мог прямо взглянуть на них. Конечно, они тоже не смотрят друг на друга. — В общем, существует множество причин. — Он слегка отступил, чтобы Доминик мог отодвинуться от огня. — Нужно учитывать их все, пока нам не удастся что-то выяснить.

— Вы… вы собираетесь расследовать их все? — запинаясь, спросила Алисия.

— Возможно, в этом не будет необходимости, — ответил Питт, ненавидя в эту минуту свою работу, поскольку в его душе уже зародилось подозрение. — Как знать, быть может, нам удастся быстро установить истину.

Ей не стало от этого легче, да он и не собирался ее утешать. Алисия сделала несколько шагов и встала между Питтом и Домиником. Томас сотни раз видел этот чисто женский жест: мать защищала провинившееся дитя, жена лгала ради спасения мужа, дочь выгораживала пьяного отца.

— Надеюсь, вы сохраните все в тайне, инспектор, — тихо сказала она. — В противном случае вы можете причинить ненужную боль и запятнать память моего мужа. Я уж не говорю о тех, у кого, как вы намекаете, могут быть подобные мотивы.

— Разумеется, — согласился Питт. — Факты нужно исследовать, но никаких намеков не будет сделано.

Казалось, Алисия не особенно ему верила, но больше она ничего не сказала.

Томас откланялся, и на этот раз лакей удостоверился, что он ушел.

На улице его сразу же сковал холод, несмотря на многочисленные слои одежды. Туман рассеялся, и шел дождь со снегом. Ветер раскачивал лавр и магнолию; все вокруг было темным-темно. Теперь не оставалось ничего иного, как настаивать на вскрытии Огастеса Фицрой-Хэммонда. Нельзя было исключать возможность убийства, но нужно действовать осторожно, потому что это могло навредить многим.

Питт заранее узнал, где найти доктора Макдаффа, и направился прямо к нему.

Дом доктора был таким же большим, солидным и консервативным, как и его хозяин. Ничто в нем не будило воображения, ничто не нарушало безмятежности. Питта проводили еще в одну холодную утреннюю комнату и попросили подождать. Спустя четверть часа его привели в кабинет, уставленный книжными шкафами с томами в кожаных переплетах. Он стоял перед огромным письменным столом, как школьник, отвечающий учителю. Но, по крайней мере, здесь горел огонь в камине.

— Здравствуйте, — мрачно приветствовал его доктор Макдафф. Наверное, в юности он был недурен, но время и раздражительный нрав избороздили чело морщинами, и его портило самодовольное выражение лица. — Чем могу служить?

Питт придвинул к себе единственное свободное кресло и сел. Он не позволит этому человеку обращаться с собой как со слугой. В конце концов, оба они профессионалы, которым платят за то, чтобы они занимались наименее приятными проблемами человечества.

— Вы были лечащим врачом покойного лорда Фицрой-Хэммонда до самой его смерти… — начал Томас.

— Да, действительно, — ответил доктор Макдафф. — Но вряд ли это лежит в сфере интересов полиции. Этот человек умер от сердечного приступа. Я сам подписывал свидетельство. И я ничего не знаю об ужасном осквернении могилы, которое имело место после того. Это ваше дело, и чем скорее вы с ним разберетесь, тем лучше.

Питт кожей чувствовал враждебность, витавшую в воздухе. Для Макдаффа он олицетворял грязный мир за пределами его уютного круга. Если Томас хочет чего-нибудь добиться от доктора, то следует выбрать не лобовую атаку, а обходные пути. Нужно воспользоваться тщеславием Макдаффа.

— Да, это ужасное дело, — согласился инспектор. — Мне никогда прежде не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. Очень хотелось бы узнать ваше профессиональное мнение о том, что за человек может быть одержим подобным безумным желанием.

Макдафф открыл было рот, чтобы заявить, что не желает иметь с этим ничего общего, но сейчас был брошен вызов его профессионализму. Он не ожидал такого от Питта и поэтому был застигнут врасплох.

— А! — Доктор тянул время, пытаясь собраться с мыслями. — Да, это очень сложный вопрос. — Он чуть было не сказал, что не разбирается в этом, но никогда бы не признался в том, что чего-то не знает. В конце концов, многолетний опыт наделил его безмерной мудростью и пониманием человеческого поведения во всех комедиях и трагедиях. — Вы совершенно правы: вырыть человеческий труп из могилы — это безумие, и тут нет никакого сомнения.

— Вы знаете о каком-то состоянии рассудка, которое привело бы к подобному поступку? — спросил Питт с совершенно невинным выражением лица. — Может быть, какого-то рода одержимость?

— Одержимость мертвецами? — Макдафф задумался, что бы такое сказать. — Вы имеете в виду термин «некрофилия»?

— Да, — легко согласился Томас. — Быть может, это даже маниакальная ненависть или зависть к самому лорду Огастесу — в конце концов, этот ненормальный вырыл его дважды! Непохоже на совпадение.

На лице Макдаффа отразилась неприязнь. Теперь угрожали его собственному мирку, его светскому кругу. Питт понял это и поменял тактику.

— Естественно, ваша профессиональная этика не позволит вам назвать имена, доктор Макдафф, — поспешно сказал он. — Даже намекнуть. Но как человек, долгие годы занимающийся медициной, вы можете мне сказать, существует ли такое состояние рассудка, и тогда я должен буду сам отыскать этого несчастного. Наш общий долг — позаботиться о том, чтобы лорда Огастеса достойно захоронили и чтобы он обрел наконец покой; и его несчастная семья тоже. Его вдова и его матушка.

Доктор Макдафф вспомнил кошелек старой леди.

— Конечно, — сразу же согласился он. — Я сделаю все, что в моих силах, разумеется, не нарушая профессиональной этики. Но я не могу вот так сразу вспомнить, какая именно болезнь вызывает такую отвратительную форму безумия. Я обдумаю этот вопрос, и если вы захотите снова заглянуть ко мне, изложу более взвешенное мнение.

— Большое вам спасибо. — Питт поднялся и направился к двери, но перед тем, как ее отворить, оглянулся: — Между прочим, существует весьма неприятное предположение, что лорда Огастеса могли убить, и кто-то, зная об этом, выкапывает тело, чтобы привлечь внимание к этому факту и вынудить нас провести расследование. Я полагаю, смерть была вполне естественной и не явилась неожиданностью?

Лицо Макдаффа помрачнело.

— Ну конечно, она была естественной! Вы думаете, я бы подписал свидетельство, если бы это было не так?

— И не явилась неожиданностью? — настаивал Питт. — Он болел в течение какого-то времени?

— С неделю или около того. Но тут нет ничего необычного, когда человеку шестьдесят. У его матери слабое сердце.

— Но она все еще жива, — заметил Питт. — А ей, кажется, за восемьдесят.

— Это не имеет никакого отношения к делу! — отрезал Макдафф, и его рука, лежавшая на письменном столе, сжалась в кулак. — Смерть лорда Фицрой-Хэммонда была совершенно естественной, и в ней не было ничего необычного для человека его лет, при таком состоянии здоровья.

— Вы делали вскрытие? — Питт совершенно точно знал, что вскрытия не было.

Макдафф пришел в ярость при одной мысли об этом.

— Не делал! — Его лицо покрылось красными пятнами. — Вы слишком долго занимались своим ремеслом в глухих переулках, инспектор. Не забывайте, что мои клиенты ничуть не похожи на ваших! Тут не было никакого убийства и никакого преступления, за исключением осквернения могилы. Вне всякого сомнения, это совершил кто-то из вашего мира, а не из моего! До свидания, сэр!

— Тогда придется сделать вскрытие теперь, — спокойно произнес Питт. — Вынужден вам сказать, что сегодня же обращусь с этой просьбой к мировому судье.

— А я буду вам в этом препятствовать, сэр! — Макдафф стукнул кулаком по столу. — И можете не сомневаться, семья лорда Огастеса тоже будет против, а она пользуется влиянием. А теперь будьте добры убраться из моего дома!

Питт пошел к своему начальству с просьбой о разрешении на вскрытие лорда Огастеса, но ему сказали, что прежде чем обращаться к мировому судье, нужно хорошенько все обдумать. К этому вопросу нельзя подходить безответственно, и они должны все взвесить, чтобы не скомпрометировать себя.

Питт был рассержен и разочарован, но он знал, что этого следовало ожидать. Трупы аристократов не вскрывают без крайней необходимости, и смерть их не расследуется.

На следующий день Макдафф сделал все, что было в его силах. Питту пришел ответ прямо в его кабинет, что нет оснований обращаться к мировому судье с подобной просьбой. Он не знал, сердиться или радоваться по этому поводу. Без вскрытия вряд ли когда-нибудь будет доказано убийство. В свидетельстве указано, что имела место естественная смерть от сердечного приступа. А Томас достаточно узнал доктора Макдаффа, чтобы не сомневаться, что тот ни за что не откажется от своего диагноза, тем более публично. Но раз не было убийства, Питт вынужден будет доискиваться, кто вырыл тело и оставил его на видном месте. Однако он ни секунды не надеялся узнать ответ на этот вопрос. Со временем это дело погребут под более срочными, и Доминика и Фицрой-Хэммондов оставят в покое.

Но, конечно, тот, кто вырыл Огастеса из могилы, так легко не сдастся. Если он (или она) считал или даже знал наверняка, что совершено убийство, то у него (нее) могли возникнуть еще какие-то идеи на предмет того, как привлечь к этому внимание. Бог его знает, что он (она) сделает дальше!

Питт терпеть не мог нераскрытые дела. Ему была симпатична Алисия, и хотя она вела совершенно чуждый ему образ жизни, он даже сочувствовал ей. Ему не хотелось бы узнать, что она убила своего мужа или была к этому причастна. А ради Шарлотты он надеялся, что это не Доминик.

Пока что Питт ничего не мог сделать, и он вернулся к делу о подлоге, которым занимался до того, как лорд Огастес свалился с кеба к его ногам.

В половине шестого, когда снаружи было темно, и газовые фонари тускло светили в тумане, младший констебль открыл дверь и доложил, что к нему пожаловал мистер Кордэ.

Питт был поражен. Первым делом он подумал, что совершено новое нарушение закона и странный преступник, обуреваемый нетерпением, опять решил дать ему подсказку. Питту сделалось нехорошо при этой мысли.

В кабинет вошел Доминик. Воротник его был поднят, шляпа низко надвинута на лоб. Нос его покраснел, плечи сгорбились.

— Боже мой, до чего мерзкая погода. — Он уселся на неудобный стул с жесткой спинкой, с тревогой глядя на Питта. — Мне жаль тех бедняг, у которых нет ни очага, ни постели.

Вместо того чтобы спросить, зачем тот пришел, Питт сказал то, что вертелось у него на кончике языка:

— Их тысячи, причем в двух шагах отсюда. — Он встретился взглядом с Домиником. — И у них также нет ужина.

Доминик поморщился. Раньше ему не хватало воображения, но, быть может, он изменился за прошедшие годы? Впрочем, ему просто могло не понравиться, что Питт так буквально воспринял замечание, брошенное вскользь, и ответил со всей серьезностью.

— Это правда, что вы хотите сделать вскрытие тела лорда Огастеса? — спросил Доминик, снимая перчатки и доставая из кармана белый льняной платок.

Питт не мог упустить шанс узнать истину.

— Да.

Доминик высморкался, и когда он поднял взгляд, лицо у него было непроницаемое.

— Зачем? Он умер от сердечного приступа. Слабое сердце — это у них фамильное. Макдафф вам скажет, что смерть произошла от естественных причин и не явилась неожиданностью. Он слишком много ел и редко отдыхал. Все время слышишь, как умирают такие мужчины, как он, которым за шестьдесят. — Доминик спрятал носовой платок в карман. — Разве вы не понимаете, как это отразится на семье, особенно на Алисии? Ей и так нелегко приходится со старухой, а представьте себе, каково с ней будет жить после вскрытия! Она обвинит во всем Алисию и скажет, что ничего подобного не случилось бы с Огастесом, не женись он на ней. Если бы Алисия не была моложе его более чем на тридцать лет, никто бы и не подумал о вскрытии!

— Возраст тут ни при чем, — устало возразил Питт. Ему хотелось оставить это дело, просто выкинуть его из головы. — Это из-за того, что тело дважды выкапывали и оставляли там, где его невозможно было не найти. Совершено преступление, и мы должны сделать все, чтобы не допустить его повторения. Вы, конечно, это понимаете?

— Тогда захороните его и поставьте стражу! — с раздражением предложил Доминик. — Никто не станет выкапывать тело, если там будет стоять полисмен. Это нелегкая работа — раскидать землю и поднять гроб из могилы. Они должны делать это ночью, и нужно много инструментов — лопаты, веревки и все такое. И он был не один — это же очевидно.

Питт не смотрел на него.

— Это мог бы сделать в одиночку сильный мужчина, не особенно напрягаясь, — возразил он. — И ему не нужны веревки: ведь гроб оставили, забрав только труп. Мы могли бы поставить там констебля на одну-две ночи, даже на неделю. Однако рано или поздно нам придется снять пост, и тогда преступник снова придет и сделает свое дело.

— О боже! — Доминик закрыл лицо руками.

— Или же он придумает что-нибудь другое, — добавил Питт, — чтобы заставить нас действовать.

Доминик поднял голову.

— Что-нибудь другое? Например?

— Не знаю, — признался Томас. — Если бы я знал, то, возможно, мог бы это предотвратить.

Доминик поднялся.

— Я не допущу вскрытия! — Лицо его покраснело. — Многие обитатели Парка употребят все свое влияние, чтобы воспрепятствовать этому — например, лорд Сент-Джермин. И если понадобится, мы наймем кого-нибудь караулить могилу, чтобы тело покоилось в мире. Только сумасшедший нарушает покой мертвых!

— Сумасшедшие еще много чего делают, — согласился Питт. — Мне жаль, но я не знаю, как это остановить.

Покачав головой, Доминик медленно двинулся к дверям.

— Это не ваша вина, и вы не несете ответственности. Мы должны что-то предпринять — ради Алисии. Передайте от меня привет Шарлотте и Эмили, если увидите. До свидания.

Дверь за ним закрылась, и Питт долго смотрел на нее, чувствуя себя виноватым. Он не сказал Доминику, что вскрытия не будет, так как хотел, чтобы тот высказался, и теперь чувствовал себя еще хуже. Вскрытие могло бы навсегда покончить с подозрением в убийстве. Возможно, Томасу надо было так и сказать. Но почему же Доминик сам этого не понимает? Или же он опасается, как бы вскрытие не показало, что действительно имело место убийство? Виноват ли Доминик, или просто боится за Алисию? А может быть, он всего лишь хочет избежать скандала? Ведь тогда откроются старые раны, что всегда бывает при расследовании. Ему никак не забыть о Кейтер-стрит.

Однако если Доминик настаивал, чтобы дело замяли, то нашелся, по крайней мере, один человек, которому этого не хотелось. Утром Питт получил довольно надменное письмо от старой леди, в котором она напоминала, что его долг — узнать, кто и почему потревожил лорда Огастеса в могиле. Если совершено убийство, то нужно раскрыть его и наказать преступника. В конце концов, Питту платят жалованье именно за это!

Томас наградил старую леди весьма нелестным эпитетом и убрал письмо в верхний ящик стола. Оно было написано на простой белой бумаге, наверное, она бережет красивую почтовую бумагу для своих светских знакомых. У инспектора промелькнула мысль, что неплохо бы показать это письмо начальству. Пусть они обсудят между собой, что важнее для их карьеры и не вызовет ли запрет на вскрытие гнев старой леди, пользующейся значительным влиянием в обществе.

Томас все еще размышлял на эту тему, когда вошла Алисия, закутанная в меха до самого подбородка. Ее появление вызвало комментарии в полицейском участке, и у констебля, доложившего о ней, были круглые от удивления глаза.

— Здравствуйте, мэм. — Питт предложил ей стул и сделал знак констеблю, отсылая его. — Боюсь, что не могу сказать вам ничего нового, иначе зашел бы сам и рассказал.

— Да. — Она смотрела куда угодно, только не на Питта. Неужели ее интересуют коричневатые стены и аскетичные эстампы, а также коробки, доверху наполненные папками? Томас ждал, пока Алисия соберется с духом.

Наконец она взглянула на него.

— Мистер Питт, я пришла попросить, чтобы вы не продолжали расследовать дело о могиле моего мужа… — Это была уклончивая формулировка, и, осознав ее нелепость, Алисия продолжила, запинаясь. — Я… я имела в виду, что выкопали тело. Я пришла к убеждению, что это сделал какой-то сумасшедший, и это просто акт вандализма. Вам его никогда не поймать, и нет смысла продолжать.

Внезапно Питту в голову пришла одна идея.

— Да, я могу и не поймать его, — медленно произнес он. — Но если я не буду продолжать это дело, может случиться большая беда, которая коснется и вас. — Он посмотрел ей прямо в глаза; если бы Алисия отвела взгляд, было бы ясно, что она его избегает.

— Я вас не понимаю. — Она покачала головой. — Мы похороним его и, если нужно, наймем слугу, чтобы стерег могилу, сколько понадобится. Каким же образом это может навлечь на нас беду?

— Вполне возможно, что это просто сумасшедший. — Томас слегка подался вперед. — Но, боюсь, не все в это поверят.

У женщины вытянулось лицо, и Питту даже не потребовалось произносить слово «убийство».

— Пусть думают, что им угодно. — Алисия подняла голову и плотнее запахнула меха.

— Так и будет, — сказал Томас. — И кое-кто может вообразить, будто вы запретили делать вскрытие именно потому, что вам есть что скрывать.

Она побледнела, ее пальцы теребили мех.

— Люди порой бывают жестоки, — продолжал инспектор. — Кто-то, несомненно, заметил, что мистер Кордэ от вас без ума, а кое-кто завидует вам из-за этого. — Питт подождал пару минут, пока до нее дойдет эта мысль. Он хотел было добавить, что возникнут подозрения, но в этом не было необходимости.

— Вы хотите сказать, что люди начнут обсуждать, не был ли он убит? — сухо произнесла она. — И скажут, что это Доминик или я?

— Может быть. — Теперь, когда Томас снова подошел к этой теме, ему было трудно говорить. Если бы только он сам в это не верил! Однако Питт вспомнил визит Доминика и, глядя, как Алисия сидит с убитым видом, теребя воротник, понял, что она и сама в глубине души ни в чем не уверена.

— Они не правы! — пылко воскликнула Алисия. — Я не причиняла Огастесу вреда никогда, и я уверена, что Доминик… мистер Кордэ также этого не делал!

Терзаемая страхом, она пыталась убедить себя в том, что говорит. Питту часто приходилось слышать подобный тон, когда в душу человека закрадывается первое сомнение.

— Так не лучше ли позволить вскрытие? — мягко сказал он. — Чтобы доказать, что смерть была естественной? Тогда никто больше не станет обсуждать это дело, и все согласятся, что это была естественная смерть.

Томас наблюдал за лицом Алисии, на котором отражались разные чувства: сначала надежда, затем сомнение и наконец боль от того, что вскрытие может неоспоримо доказать убийство.

— Вы не думаете, что мистер Кордэ мог убить вашего мужа? — резко спросил он.

Алисия бросила на него сердитый взгляд, не на шутку разгневавшись.

— Нет, конечно, не думаю!

— Тогда давайте докажем с помощью вскрытия, что это была обычная смерть, и положим конец сомнениям.

Алисия колебалась, взвешивая все аргументы «за» и «против».

— Мать Огастеса этого не позволит.

— Напротив, она написала письмо, в котором сама просит об этом. — Теперь Питт позволил себе действовать деликатнее. — Возможно, ей, как и всем, хочется, чтобы недоброжелатели умолкли.

Алисия скорчила насмешливую гримасу. Она знала не хуже, чем Питт, чего хочет старая леди. А еще ей было известно, что именно будет твердить старуха до своего смертного часа, если не сделать вскрытие. Как и предполагал Томас, это решило дело.

— Хорошо, — согласилась она. — Вы можете поставить мое имя на прошении и подать его тому, кто решает такие вопросы.

— Благодарю вас, мэм, — спокойно произнес Питт. Он не испытывал радости от победы. Ему редко приходилось сражаться столь упорно, но в этой победе был привкус горечи.

Вскрытие никогда не бывает приятным, но теперь вскрывали тело человека, умершего почти месяц назад, и это было ужасно.

Питт присутствовал на вскрытии, потому что при данных обстоятельствах там должен был находиться кто-нибудь из полиции; к тому же ему хотелось самому поскорее все узнать. День был очень холодный и сумрачный, прозекторская — мрачная и обезличенная, как братская могила. Бог его знает, сколько мертвецов лежало раньше на этом выскобленном столе.

Патологоанатом был в маске, и Питт, к счастью, тоже. Запах был кошмарный. Они работали несколько часов в тишине, которую прерывали лишь краткие указания. Различные органы извлекались и исследовались на предмет наличия в них яда. Сердце осмотрели особенно тщательно.

Когда все закончилось, Питт вышел из прозекторской, совершенно окоченевший, борясь с подступавшей к горлу тошнотой. Поплотнее запахнув пальто, он до самых ушей укутался в шарф.

— Ну что?

— Ничего, — ответил хмурый патологоанатом. — Он умер от сердечного приступа.

Питт молчал. С одной стороны, он надеялся на такой ответ, но, с другой стороны, не мог в него поверить.

— Не знаю, что именно вызвало смерть, — продолжал патологоанатом. — Сердце не в таком уж плохом состоянии для человека его возраста. Слегка ожиревшее, и артерии немного утолщены, но не настолько, чтобы это убило его.

— Это мог быть яд? — задал Питт неизбежный вопрос.

— Мог, — ответил патологоанатом. — В организме много дигиталиса, но доктор говорит, что его принимала от сердца старая леди… Покойный тоже мог принимать дигиталис. Правда, такое количество вряд ли могло причинить вред, однако я не могу ничего утверждать с полной уверенностью. Люди реагируют на лекарства по-разному. К тому же он давно мертв, так что трудно что-либо сказать наверняка.

— Значит, он мог умереть от отравления дигиталисом?

— Мог, — подтвердил патологоанатом. — Впрочем, вряд ли. Простите, что не смог вам особенно помочь, но тут просто не за что ухватиться.

Питту пришлось удовольствоваться этими словами. Врач был профессионалом и честно выполнил свою работу. Вскрытие ничего не доказало, зато теперь всем станет известно, что полиция что-то подозревает.

Томас боялся сообщить эту новость своему начальству. Позволив себе роскошь вернуться из больницы в полицейский участок в кебе и добравшись до места, он вышел под дождь. Перепрыгивая через две ступеньки, взбежал по лестнице и укрылся под навесом крыльца. Там он отряхнулся, разбрызгивая воду, и наконец вошел.

Томас направился в дальний конец холла, собираясь подняться по лестнице к начальству, но столкнулся с молодым краснолицым сержантом.

— Мистер Питт, сэр!

Инспектор остановился, досадуя на задержку: ему хотелось поскорее завершить неприятную беседу с начальством.

— В чем дело? — осведомился он.

Сержант сделал глубокий вдох.

— Еще одна могила, сэр, я имею в виду, еще одна разрытая могила, сэр.

Питт замер на месте.

— Еще одна могила? — спросил он с бессмысленным видом.

— Да, сэр, осквернена, как первая. Гроб на месте, а трупа нет.

— И чья это могила?

— Некого мистера Портьеса, сэр. Точнее, Уильяма Уилберфорса Портьеса.