Восстание махдистов в Судане

Глава I Судан накануне махдистского восстания

Колониальные интересы Англии и Франции в Египте столкнулись впервые на пороге XIX столетия. 1 июня 1798 г. сорокатысячная армия Наполеона высадилась в Александрии. Правившие страной мамлюкские феодалы[1] не смогли противостоять Наполеону. Французы утвердились в Каире, рассматривая Египет как плацдарм для проникновения на Ближний Восток и опорный пункт для захвата Индии. Непрерывные восстания египетского народа настолько подорвали силы оккупантов, что в 1801 г. английским войскам при поддержке Турции и остатков мамлюков не стоило особого труда вынудить французов к капитуляции. Но и Англия вскоре покинула Египет: рост народного сопротивления и желание сохранить союз с Турцией заставили ее в 1803 г. отозвать свои войска. Борьба египетского народа с иностранной оккупацией — сначала французской, а затем английской — вызвала к жизни новые прогрессивные силы. В 1805 г. к власти пришел Мухаммед Али — ставленник зарождающейся буржуазии и помещиков, сменивших мамлюкскую знать. Турецкий военачальник, албанец по происхождению, он прибыл в Египет во время войны с Францией, остался в стране, принял участие в борьбе против мамлюков и по настоянию городской знати Каира был назначен египетским пашой. В 1807 г. Мухаммед Али нанес поражение англичанам, пытавшимся вновь обосноваться в Египте, а в 1811 г. окончательно разгромил мамлюкских феодалов. Египет продолжал оставаться феодальной страной. Земли мамлюков перешли к новым феодалам-помещикам — турецким пашам и беям из окружения Мухаммеда Али. Однако страна все больше и больше втягивалась в мировую торговлю, а верхушечные реформы, проведенные Мухаммедом Али, предвещали начало буржуазного развития. Мухаммед Али реорганизовал египетскую армию, создал военный и торговый флот, основал министерства, расширил сеть учебных заведений, приступил к строительству ирригационной системы. В промышленности насаждалось мануфактурное производство; крестьянство принуждалось выращивать технические культуры, предназначенные на экспорт: хлопок, лен и др. Купцы стремились найти новые рынки; турецкая военно-феодальная верхушка ждала оплаты за свои «труды» — новых поместий. Правительство Мухаммеда Али нуждалось в солдатах, а также в золоте для покрытия возросших расходов. В Судане были золото, рабы, земли, новые рынки. Летом 1820 г. отборная армия под командованием сына Мухаммеда Али — Исмаила-паши — вторглась в Судан. Разрозненные отсталые племена Судана не смогли оказать серьезного сопротивления армии Исмаила, и вскоре египетские войска достигли Хартума. Подчинив смежные с Хартумом области, Исмаил направился в Сеннар, выделив пятитысячный отряд под командованием зятя Мухаммеда Али — Дефтердар-бея — для операций в Кордофане. Захватив Сеннар и Фазоглу, Исмаил вышел к побережью Красного моря. Тем временем Дефтердар-бей подчинил центральный Кордофан. Почти весь северный Судан стал владением египетского паши, перешел под власть турецкой военно-феодальной верхушки, правящей Египтом.

Первые годы ее владычества проходили в беспрерывных войнах. Непрерывные восстания племен заставляли завоевателей держать в городах многочисленные гарнизоны. Губернатор Судана Хуршид-бей (1826–1837 гг.) продолжал настойчиво расширять владения паши. Его отряды, двигаясь вверх по Белому Нилу и истребляя сопротивлявшиеся племена шиллуков, дошли в 1828 г. до Фашоды. В Кордофане египетские войска проникли на запад к границам Дарфура и на юг в экваториальные области. Осенью 1838 г. престарелый Мухаммед Али решил лично посетить Судан, чтобы организовать в больших размерах добычу золота и увеличить поступление рабов. Он посетил Хартум и, пробыв несколько месяцев в провинции Фазоглу. вернулся в Каир. Новые золотые месторождения не были обнаружены, но поисковые партии в сопровождении вооруженных отрядов исследовали район Белого и Голубого Нила. К владениям паши прибавились области Така и Кассала. В 1841 г. Судан впервые был разделен на семь областей: Фазоглу, Сеннар, Хартум, Така, Бербер, Донгола и Кордофан. Военные и гражданские власти были заняты главным образом сбором налогов, при этом нещадно грабя население. Из Кордофана «в течение нескольких лет в Каир ежегодно отправлялось 8000 голов рогатого скота, большая часть которого погибала в дороге».[2] За неуплату налогов население продавалось в рабство. «Если дёревня не имеет ничего для уплаты налогов, жители ее обязаны набрать определенное количество рабов, которых в качестве рекрутов сдают в армию или публично продают».[3]

В результате завоевания Судана в стране развилась работорговля. До 4850 г. она составляла государственную монополию. Охота за невольниками проводилась под непосредственным руководством властей.

По свидетельству путешественников, «вице-король Египта несколько раз в году устраивал настоящую охоту в горах Нуба и пограничных с ними областях, захватывая большое количество негров хитростью или силой».[4] «В 1825 г., через четыре года после вторжения, число негров, уведенных в рабство, равнялось 40 тыс., а в 1839 г. общее число доходило, по меньшей мере, до 200 тыс., не считая тысяч проданных баккара и купленных джеляби».[5] «В 1829 г. рабы продавались в губернаторском доме с аукциона…»[6]

Спрос на рабов вызывал активность не только со стороны военных властей, считавших своей прямой обязанностью поставку возможно большего количества невольников, но в этом опасном и выгодном промысле стала принимать участие и кочевая знать арабских племен Судана, особенно племен баккара.

Сплошной массив кочевых племен баккара заселял обширные равнины, лежащие к югу от тринадцатой параллели. Широкий пояс тучных пастбищ и плодородных земель занимал южную часть Кордофана и Дарфура, на востоке упираясь в Белый Нил, на западе переходя в пустынные степи султаната Вадаи, на юге гранича с зоной тропических лесов и болот экваториальных провинций. Близкое и длительное соседство с нуба и негрскими племенами отразилось на антропологическом типе баккара, который заметно отличается от антропологического типа арабских племен Северного Судана. Баккара стройны, мускулисты, с темной красноватой кожей, чуть заметным прогнатизмом и несколько приплюснутым носом. Баккара и по настоящее время делятся на следующие основные племена: на западном берегу Белого Нила, в близком соседстве с негрскими племенами шиллуков и динка, обитают бени-селим; юго-восточнее Эль-Обейда, вокруг возвышенности Тегали, — ветвь сильного дарфурского племени хаббанийя и авляд-хамад; между линией Эль-Обейд — Дилинг и Талоди — племя хавазва; к югу от Абу-Забада — массарийя и, наконец, между Эль-Одайя и Бахр-эль-Арабом — племя хомр. В южном Дарфуре, с востока на запад, расселены племена ризейкат, хаббанийя, тааиша, бени-хельба и дальше на север — массарийя, таальба, бени-хусейн и башир.[7]

Основное занятие баккара — кочевое скотоводство. Благоприятные климатические условия, обилие пастбищ и водных источников — все это способствовало разведению рогатого скота и лошадей. Земледелием занимаются немногие из племен, и оно, наряду с охотой и рыбной ловлей, играет подсобную роль. Баккара — искусные кузнецы и шорники; их изделия — копья, мечи, кинжалы, седла, переметные сумки и т. д. — отличаются изяществом отделки и добротностью. Согласно историческим данным, совпадающим с традиционными устными преданиями, баккара пришли в Судан с севера вслед за вторжением арабских племен бени-хиляль (1048 г. н. э.). Дарфура и Кордофана они достигли лишь в первой половине XIV столетия, причем часть племен, пройдя Нубию, поднялась вверх по течению Нила, другая же часть спустилась к югу из Туниса и Алжира. Процесс этот растянулся на несколько столетий, и некоторые из племен достигли Центрального Кордофана лишь в XVIII веке, выдержав жестокую борьбу с коренным населением, которое по силе и организованности не уступало пришельцам. В начале XIX века некоторые племена баккара все еще оставались данниками Дарфура, в то время независимого султаната.

Племенная организация баккара совпадала с племенной организацией других арабских кочевых племен Судана. Процесс разложения рода у баккара зашел так далеко, что род уже утратил экзогамию. Несколько таких родов, дробящихся на семьи, составляли колено племени. Племя состояло из некоторого числа колен и, наконец, ряд племен, объединенных общим названием, составлял союз племен. Во главе родов, колен и племен стояли старейшины-шейхи. Военная организация баккара отражала племенную структуру: племя, колено, род выставляли соответствующее число воинов, объединенных в одном отряде. Ко времени завоевания страны Мухаммедом Али многочисленные племена баккара представляли некоторое единство, обособляя себя от остальных арабских племен Судана и охватывая огромную территорию, пограничную с полосой тропических лесов, населенных народами негрской расы. Занимая промежуточное положение между экваториальными областями и городами центрального Судана — главными невольничьими рынками, кочевая знать племени баккара раньше других арабских племен была втянута в работорговлю. Первое время рассуа (походы за рабами)[8] организовывались военными властями.

В дальнейшем такие предприятия финансировались иностранными купцами — турками, коптами, сирийцами и, частично, европейцами, поселившимися в Судане. Во второй половине XIX века знать племен баккара могла уже обходиться без посредников, взяв на себя вместе с расходами по организации экспедиций и право на львиную долю доходов. Обычно во главе отряда, охотившегося за невольниками, стоял шейх рода или небольшого подразделения племени. Постепенно этот шейх все больше и больше превращался в купца-предпринимателя. Он арендовал у правительства территорию для «охоты на слонов», снабжая своих сородичей оружием, боеприпасами и продовольствием. Участники рассуа уже не претендовали на долю в добыче, как практиковалось раньше, получая помесячную оплату. Так, по свидетельству Бекера, «аскерам[9] выплачивалось по 45 пиастров в месяц, а в случае если срок похода превышал пять месяцев, то им дополнительно следовало 80 пиастров сверх обычной оплаты».[10]

Чайль Лонг также указывает на денежное вознаграждение данагла,[11] нанятых для поимки рабов.[12] Отряды арабов-работорговцев постепенно превращались в «дружины» профессионалов военных. Вожди таких дружин еще продолжали подчиняться законам племенной принадлежности, но у них постепенно вырабатывались качества, которые в дальнейшем легли в основу образования нового класса феодалов. Члены таких «дружин» часто переходили в дружину другого шейха, более далекого по племенному родству, но более опытного, богатого и щедрого. Границы родоплеменных связей постепенно стирались, и среди одноплеменников, ранее представлявших однородную массу, вырастало имущественное неравенство. Шейхи-работорговцы, получая от правительства в аренду огромные территории и делясь доходами с чиновниками, приобретали среди своих соплеменников все большую и большую власть, распоряжаясь водными источниками, пастбищами, охотничьими угодьями. Они несли ответственность перед властями за сбор налогов, причем произвольные поборы увеличивали их богатство. Родовые институты, сохранив старую форму но наполнившись новым содержанием, постепенно перерождались в орудие эксплуатации.

Исследователи отмечают чрезвычайно важные с нашей точки зрения характерные черты баккара.

1. Племенные шейхи охотно принимали в число членов племени пришельцев.

2. Среди баккара не замечалось строгого соблюдения племенных границ.[13]

Эти два обстоятельства указывают на далеко зашедший процесс разложения первобытной общины, ускоренный тем монопольным положением, которое занимала кочевая знать баккара в работорговле. Баккара — и в этом их основное отличие от остальных кочевников Судана — располагали наиболее сильной военной организацией и внешне сохранившейся схемой родо-племенных отношений. Родо-племенные связи среди баккара не были насильственно нарушены египетским управлением, а быстрое классовое расслоение, опережая процесс изменения общественных форм, происходило в рамках старой схемы родо-племенных связей.

Население Нильской долины, долины реки Атбара, северного Кордофана, Сеннара и других земледельческих районов с первых же лет египетского завоевания подвергалось самой беззастенчивой эксплуатации. Оседлые племена — джаалин, данагла, махас, привязанные к небольшим клочкам земли, не имели возможности, подобно кочевникам, скрываться в недоступных местах, а слабость племенных объединений мешала организованному отпору. По заявлению очевидцев, кочевники страдали от оккупации меньше, чем земледельцы Нила и северо-восточной части Судана.[14] В ответ на частые восстания завоеватели принимали суровые меры, способствовавшие установлению их полной власти над племенами, обитающими в сфере их досягаемости.

Завоевание Судана Мухаммедом Али привело к упадку прежней родо-племенной власти. Влиятельные шейхи, особенно в первое время после завоевания, представляли серьезную опасность для завоевателей как сила, способная возглавить восстание. Такие шейхи вместе со своими семьями безжалостно изгонялись с насиженных мест и высылались в отдаленные области, где без поддержки родственных племен быстро лишались прежнего влияния. Хукинс, посетивший в 1835 г. провинцию Бербер, заметил существенные изменения среди родовой верхушки окрестных племен. «Их прежние вожди и царьки быстро опустились до низкого уровня крестьян. Лишенные своих родовых богатств и положения, а также и других источников дохода — торговли и незаконных налогов, они сейчас вынуждены заискивать перед турецким правительством, чтобы добыть или сохранить незначительную пенсию, которая является почти единственным средством их существования».[15]

В противовес влиянию местной родо-племенной верхушки египетские власти ввели должность шейха шейхов. Территориально отдаленные кочевые племена и в этом случае практически оказались свободными от власти шейха шейхов. Шейх шейхов, простой государственный чиновник, чаще не имеющий родо-племенных связей с подчиненным ему населением, стоял во главе части округа, входящего в провинцию. В его распоряжении находилось некоторое количество чиновников, помогавших своему начальнику во время сбора налогов.[16] Шейху шейхов непосредственно подчинялись шейхи племен и родов. Такая система управления способствовала ослаблению союзов племен. Если роль высших шейхов, стоявших ранее во главе племенных объединений, теперь выполняли непосредственные ставленники властей, то отдельные «арабские племена самостоятельно управлялись своими собственными вождями, которые были ответственны перед египетскими властями за сбор налогов, следуемых с их народа».[17]

Чаще это были уже не прежние родовые вожди, а выходцы из нового слоя имущественной знати, связанной с крупной торговлей больших городов. Назначенные или рекомендованные египетской властью, они представляли ее интересы, наблюдая за своевременной выплатой налогов. «Шейхи деревень назначались или правительством, или по выбору сельских жителей».[18] Выбор, замечает Брэм, обычно падал на людей влиятельных и богатых, что определялось не столько благородством происхождения, сколько количеством земли и численностью стад выбираемого.

Энгельс в своей замечательной работе «Происхождение семьи…» указывал, что «новая имущественная аристократия окончательно оттесняла на задний план старую племенную знать…, если она с самого начала не совпадала с последней».[19] В Судане этот процесс был ускорен вмешательством египетских властей. Изменились и формы налогового обложения. В первые годы оккупации процветал простой грабеж. Дань взималась с помощью вооруженных отрядов, причем размеры ее ничем не ограничивались. Дань, начисляемая в деньгах, рабах, скоте, зерне и т. д., накладывалась на племя. Ответственность за своевременный сбор ее несло целиком все племя в лице своих вождей. Так, например, в 1840 г. губернатор Судана Ахмед-паша Абу Удан предложил вождям племени хадендоа собрать с каждого мужчины по 25 пиастров и одну десятую часть от имеющихся стад и запасов зерна.[20] В конце 1850-х годов налог собирали уже не военные, а гражданские власти. «Каждый взрослый платит подать; шейх деревни назначает размеры платежей. От городских жителей требуют обыкновенно денег, деревенские же дают хлеб в зернах, самотканные и хлопчатобумажные изделия, овощи, скот и другие предметы; кочевники обязаны давать известное число скота со стада».[21]

С развитием товарно-денежных отношений плата натурой постепенно уступала место денежным расчетам. В 1870-х годах кочевые племена, не говоря уже о земледельческом населении, вносили налог деньгами. Племя кабабиш, в руках которого находилась вся торговля между Донголой и Кордофаном, выплачивало египетскому правительству миллион талеров в год.[22] Среди кочевников, вплоть до 1880 г., «налог накладывался на племя и распределялся между различными ветвями племени высшим шейхом».[23] Социальный уклад оседлых арабов подвергся большому изменению. Род как экономическая единица постепенно утрачивал свое значение, уступая место деревне. Так, например, область Дара делилась на пять округов. «В каждом округе существовали листы с указанием сроков выплаты налогов, а в каждой деревне — списки всего населения».[24] Мак-Майкл также указывает, что по отношению к населению земледельческих районов термин «племя» является неправильным, «поскольку их деление скорее территориальное, чем племенное, и население каждого округа и деревни смешанное».[25] В данном случае налоги распределялись уже не по племенам и родам, а по деревням и округам, и административное деление Судана по территориальному признаку, проведенное египетским правительством, соответствовало в центральных районах страны сложившемуся положению вещей, когда население больше не считалось «с… принадлежностью к тому или другому роду или племени».[26]

В течение шестидесятилетнего господства Египта удельный вес рабского труда в экономике Судана значительно увеличился. Наряду с широким использованием рабов внутри страны, Судан продолжал оставаться главным поставщиком невольников в Египет, Аравию, Турцию, западноафриканские султанаты. В городах рабов использовали в качестве домашних слуг; в садах и имениях чиновников и туземной знати трудились тысячи невольников; красивые рабыни наполняли гаремы. Труд рабов широко применялся в помещичьем хозяйстве. «На все работы… употребляются здесь невольники — эти всесветные вьючные животные. Они поливают сады и поля, пасут скот, строят дома, складывают тернистые изгороди, обрабатывают нивы и т. д. При всех этих тяжких работах негры носят еще тяжелые цепи, и за малейшие проступки их бесчеловечно наказывают».[27]

В кочевом хозяйстве баккара, кабабиш, хадендоа и других племен рабы не играли заметной роли. Здесь их рассматривали скорее как товар, а не как рабочую силу. Кроме повсеместного использования негров в качестве солдат — «базингеров»,[28] арабы-кочевники применяли в своем хозяйстве рабский труд в весьма ограниченных размерах. Лучшие усадьбы, расположенные вокруг городов, сады и поместья находились в руках турецких пашей и беев, крупных купцов, новой туземной знати, причем здесь определенно сложились методы эксплуатации, свойственные феодальному способу производства. Так, например, в окрестностях города Шенди полковник Хусейн Ара имел сады, поместья и конские заводы. На его полях работали крестьяне, периодически сгоняемые из соседних с городом деревень.[29] На этих работах использовались также и рабы. Широко практиковалось привлечение трудоспособного населения на всякого рода общественные работы: постройку и починку мостов, плотин, прокладку новых дорог и т. д. «На общественные постройки сгоняют людей, не стесняясь никакими соображениями. Секвестируют их верблюдов и барки и пользуются ими для различных целей». «Некоторые здания, гаремы, дворцы и т. д. были построены таким же образом».[30]

…«Принудительные работы для государства…. повинности… по сооружению мостов, дорог и для других общих целей»[31] — этот прообраз барщины — получили в центральной части Судана широкое распространение.

Завоевание Судана турецкими властителями Египта способствовало развитию торговли. Росли торговые связи Судана с внешними рынками: с Египтом, Англией, Францией, Германией. Италией, Турцией, Индией, Эфиопией. В результате роста торговли некоторые деревни превращались в крупные селения, а порой и в города. Города, как центры обмена, возникали на границах соприкосновения оседлого и кочевого населения, в узловых пунктах пересечения водных и сухопутных путей. Характерный пример — развитие Хартума. «В 1829 г. были построены первые тукули[32] для солдат. Хижины возникали за хижинами, и деревушка выросла до размеров местечка».[33] В 1834 г. Комбер исчислял население Хартума уже в 15 тыс. человек. В 1839 г. один из французских путешественников увидел обширные казармы, госпиталь, много новых строений.[34]

Уже к этому времени в Хартуме заключались крупные торговые сделки, и потребности рынка с трудом удовлетворялись разнообразной иностранной валютой, находившейся в обращении: талерами Марии Терезии, долларами, турецкими золотыми, австрийскими флоринами, различными египетскими монетами и т. д.[35] «На центральном базаре в Хартуме можно было найти пряжу, ткани, европейские материи, глиняную посуду, платья, обувь, алкогольные напитки и т. д.»[36]

В конце 1840-х годов «Хартум состоял в сношениях со следующими странами: Абиссинией, Йеменом, Индией, Кордофаном, Тегали, Дарфуром, Египтом…, а некоторые джеляби заходили довольно далеко в западном направлении во внутренность Африки».[37]

В 1862 г. С. Бекер насчитывал в Хартуме уже свыше 30 тыс. человек населения. В конце 1870-х годов Хартум превратился в большой оживленный город с правительственными зданиями, складами, доком, пристанями, многолюдными рынками.[38]

В этот же период население Эль-Обейда достигло 20 тыс. человек, Бербера — 6 тыс.

Население городов росло быстро и неуклонно, пополняясь не только за счет прибывающих из Египта чиновников, купцов и военных, но также за счет обнищавшего сельского населения. Число ремесленников, призванных обслуживать армию и городское население, — сапожников, портных, шорников, кузнецов — непрерывно увеличивалось.

В кустарных мастерских изготовлялось разнообразное холодное оружие, обувь, одежда, сельскохозяйственные орудия. Появились и промышленные предприятия по выделке кож, обработке гумми[39] и хлопка. На верфях строились речные суда и ремонтировались пароходы.

Развитие обмена, ведущего к сложению денежного хозяйства, вызывалось ростом продукции сельского хозяйства, обусловленным внедрением рабского труда и усилением эксплуатации свободных производителей, постепенным отделением ремесла от сельского хозяйства, потребностями быстро растущих городов и внедрением ряда товарных сельскохозяйственных культур (хлопок, сахарный тростник), продиктованным запросами мирового рынка.

Рост торговли сопровождался проникновением в страну европейцев. Сначала это были одиночки, искатели приключений и больших барышей, но число их постепенно увеличивалось. Еще в 1788 г. американец Лед’ярд, посланный английскими торговыми кругами в Египет, с увлечением рассказывал о путешествиях египетских караванов в Сеннар, где на безделушки предприимчивые купцы выменивали слоновые клыки, гумми, страусовые перья и рабов.[40] Английские инженеры сопровождали войска Исмаила-паши, а Мухаммед Али, в поисках новых золотых месторождений, охотно пользовался услугами европейцев. В частности с этой целью им был приглашен в Судан русский инженер и геолог Е. П. Ковалевский. В отличие от других европейцев, интересы которых ограничивались погоней за наживой, он внес крупный вклад в исследование страны. Однако Ковалевский был исключением среди европейских резидентов в Судане, которые занимались, главным образом, торговыми операциями. Мелли, посетивший Кордофан в середине XIX века, упоминает о французе Лафарге, который поселился в Бербере в 1834 г., а через пятнадцать лет считался одним из наиболее крупных оптовых поставщиков гумми.[41] Итальянец Вендей в те же годы занимался оптовыми доставками гумми из Эль-Обейда в Египет.[42] Европейцы не гнушались и работорговлей. Некий Весье посылал в Каир под французским флагом целые корабли невольников.[43] На Ниле появились первые пароходы.

Экспедиции за рабами и слоновой костью часто направлялись к верховьям Нила. Их финансировали крупные купцы, совмещавшие обычную торговую деятельность с прибыльным промыслом охотников за «черной костью». Официальные представители европейских держав также не стояли в стороне от общей погони за наживой. Австрийский консул Константин Райтц охотно посвящал свободное от служебных забот время торговым операциям, являясь агентом крупной пароходной компании. Судан покрылся сетью факторий, военных постов, охраняющих караванные дороги и речные пути, миссионерских станций. Интересы иностранных купцов и авантюристов защищали консулы Франции, Америки, Австрии, Англии, Италии. В 1881 г. в Судане насчитывалось до 20 тыс. европейцев, причем 10 тыс. из них жило в Хартуме.

В результате египетского завоевания и развития торговли отдельные изолированные области Судана, существовавшие самостоятельно в течение тысячелетий, объединились в единое целое, связанное общей системой управления и товарно-денежного обращения. Общепринятым языком тысячных армий суданских купцов стал арабский язык. Рост городов способствовал разложению первобытно-общинных отношений некогда изолированных племен, нивелируя расовые особенности многочисленных африканских народов.

В то же время рост торговли и товарно-денежных отношений в еще большей мере усиливал бремя налогов, ростовщическую кабалу и способствовал разорению крестьянских и бедуинских масс. Суданский народ подвергался жесточайшей эксплуатации, испытывая гнет европейских капиталистов, турецких и египетских феодалов и местной феодально-родовой знати. К середине XIX века страна была доведена до крайней степени нищеты. Земледелие деградировало: понизились урожаи, сократилась посевная площадь, уменьшилось поголовье скота. Население с трудом выплачивало налоги. Саид-паша, правивший Египтом и Суданом в 1854–1863 гг., сместил шесть губернаторов, но положение мало изменилось. Не помогли и некоторые реформы: военным отрядам запрещалось собирать налоги; взыскание всевозможных податей приурочивалось ко времени снятия урожая. Было обращено внимание на строительство новых мостов, починку дорог, сооружение ирригационных каналов. В 1857 г. Саид-паша официально запретил работорговлю, однако торговля невольниками, несмотря на запрещение, продолжала процветать.

Это обстоятельство было использовано Англией как удобный предлог для проникновения в Судан.

В последней четверти XIX века европейские державы проводят колониальный раздел Африки. «Переход капитализма к ступени монополистического капитализма, к финансовому капиталу, — отмечает Ленин, — связан с обострением борьбы за раздел мира… Погоня за колониями в конце XIX века, особенно с 1880-х годов, со стороны всех капиталистических государств представляет из себя общеизвестный факт истории дипломатии и внешней политики».[44]

В этот период Англия стремится захватить, наряду с другими африканскими странами, и Восточный Судан. Расположенная в «сердце Африки», между Египтом, Эфиопией, Экваториальной и Западной Африкой, эта страна могла служить удобным трамплином для дальнейших захватов еще не поделенных африканских территорий. Восточные границы Судана подходили непосредственно к берегам Красного моря, этого важнейшего звена морского пути из Европы в Индию через Суэц. Судан привлекал Англию также как важная сырьевая база и рынок для сбыта английских товаров. Судан мог давать английской промышленности хлопок, кожи, шерсть, гумми и другие виды сырья.

Вот почему Англия уже с конца 1860-х годов рассматривала Судан как свою будущую колонию и строила в отношении этой страны далеко идущие планы территориальных захватов.

Однако Судан формально входил в состав Османской империи и находился под властью правителей Египта. Не желая вступать в конфликт с Турцией и Египтом, Англия предпочитала прикрыть свою колониальную экспансию в Судане благовидным предлогом: помощью Египту в деле «борьбы» с работорговлей. Пользуясь этим лицемерным предлогом, Англия организовала в 1869 г. военную экспедицию в Судан — под египетским флагом, но в то же время под английским руководством. Во главе этой экспедиции был поставлен англичанин Сэмюэль Бекер, формально вступивший на египетскую службу. «Мы организуем экспедицию для того, чтобы подчинить нашей власти страны, лежащие на юг от Гондокоро, чтобы уничтожить негроторговлю и ввести систему правильной торговли»,[45] — гласил указ хедива[46] Исмаила.

В феврале 1869 г. Бекер покинул Хартум, и только в январе 1872 г. ему удалось достигнуть районов, лежащих южнее Гондокоро. Были организованы военные станции в Масинди, Фовейра, фатико и к владениям хедива присоединена новая область Уньоро. Уничтожить работорговлю, конечно, не удалось, да эта цель по существу и не ставилась, зато войска Бекера, превзойдя жестокостью работорговцев, дошли до озера Альберта, т. е. до границ современной Уганды.

Одновременно Англия приступила к «освоению» западных областей Судана — Кордофана и граничившего с ним независимого мусульманского султаната Дарфура. Через Дарфур проходили основные караванные дороги, связывающие западную часть Африки с оживленным севером и богатыми экваториальными областями. Со времени завоевания Кордофана Мухаммедом Али дарфурские султаны с тревогой ожидали агрессивных действий со стороны восточных соседей; но караваны со слоновой костью, страусовыми перьями, гумми и рабами по-прежнему следовали из Дарфура через Кордофан к южным границам Египта. В 1870-х годах традиционная политика Египта в отношении Дарфура резко изменилась под давлением Англии. Губернатор Судана, выполняя приказ хедива, задержал все дарфурские караваны, конфисковал рабов. Дружеские отношения с Дарфуром нарушились.

В начале 1870 г. арабы-работорговцы провинции Бахр-эль-Газаль отказались выплачивать причитающийся с них налог. Хедив выделил карательный отряд, который должен был привести непокорных к повиновению и, в случае успеха, продвинувшись к южным границам Дарфура, заставить дарфурского султана признать власть Египта. Однако сильные отряды арабов под предводительством Зубейра — крупнейшего работорговца области Бахр-эль-Газаль — без труда разгромили хедивские войска. Хедив решил не обострять отношений с Зубейром и даже назначил его губернатором Бахр-эль-Газаля. Султан Дарфура, опасаясь агрессивных действий со стороны хедива, выставил усиленные военные посты на южных границах своих владений. Не ожидая помощи из Хартума, Зубейр, в октябре 1874 г., разгромил войско султана и завладел столицей Дарфура Эль-Фашер, присоединив к хедивским владениям новые обширные области. Желая получить пост губернатора Дарфура, Зубейр отправился в Каир, где и был задержан под благовидным предлогом.

В это время Англия подготавливала захват не только Судана, но и Египта. Чтобы укрепиться на пути, ведущем из Средиземного моря к берегам Индии и Восточной Африки, она стремилась захватить контроль над территорией, через которую был проложен Суэцкий канал, открытый в 1869 г. и принадлежавший французской компании.

Путем различных мошеннических комбинаций компания Суэцкого канала возложила основную тяжесть расходов по строительству канала на Египет. Правители Египта Саид-паша и хедив Исмаил были вынуждены прибегнуть к помощи иностранных займов, ссужаемых европейскими банками на кабальных условиях. Банковский и промышленный капитал Англии и франции постепенно проникал в экономику Египта. Петля долговых обязательств затягивалась все туже. В 1875 г. хедив, чтобы облегчить тяжелое финансовое положение страны, продал Англии за 4 млн. фунтов стерлингов пакет акций Суэцкого канала, принадлежащих Египту (составлявший 45 % всего акционерного капитала), но выпутаться из долгов Египет не смог. К 1876 г. общий долг Египта вырос до 94 млн. ф. ст., и большая часть государственных доходов уходила на покрытие этого долга. В том же году европейские державы, пользуясь банкротством хедива, установили над Египтом финансовый контроль. В 1878 г. они поставили Египет под власть так называемого «европейского министерства» во главе со ставленником европейского капитала Нубар-пашой. Пост министра финансов в этом кабинете занимал англичанин Риверс Вильсон, фактически руководивший деятельностью правительства, пост министра общественных работ — француз Блиньер. Египет все больше и больше попадал в зависимость от европейских держав, которые беспощадно грабили его население, и в первую очередь — Англии. С этого времени Англия почувствовала себя хозяином положения не только в Египте, но и в Судане.

Еще в 1874 г. английский генерал Гордон был назначен губернатором Экватории. С февраля 1877 г., после установления контроля над финансами Египта, Гордон стал генерал-губернатором всего Судана. Пост губернатора Экватории занял Эдуард Шнитцер (Эмин-паша), Кордофана — итальянец Ромоло Джесси, Бахр-эль-Газаля — англичанин Лептой, Дарфура — австриец Рудольф Слатин. Все эти губернаторы, несмотря на различие национальностей, являлись агентами Гордона, проводящими политику Англии. Наряду с целями личного обогащения они ставили своей задачей усилить до крайних пределов эксплуатацию крестьян и кочевников, чтобы передать извлеченные таким образом ценности в египетскую казну, на покрытие платежей европейским банкирам по их ростовщическим займам Египту. Хедив Исмаил (1863–1878) рассматривал Судан как один из основных источников доходов для покрытия платежей по иностранным займам, поэтому тяжесть налогов в Судане росла вместе с ростом египетского долга. Губернатор Судана, Исмаил-паша Айюб, отослал в 1873 г. хедиву миллион фунтов стерлингов, собранных с обнищавшего населения.[47] Примерно такая же сумма была расхищена алчными чиновниками. Финансовое положение Судана было катастрофическим. Общая сумма доходов казны в 1878 г. составила 579 тыс., расходов — 651 тыс. ф. ст.[48] Главные затраты шли на содержание, оккупационной армии, выплату денежного содержания египетскому административному аппарату, регулярные отчисления в казну Египта. Последняя статья расходов все время увеличивалась, и в том же 1878 г. Судан был «должен» Каиру 327 тыс. ф. ст.[49] Под руководством европейских губернаторов налоги снова собирали отряды башибузуков, которые при этом нещадно грабили население.[50] Крупные землевладельцы центральной части Судана и работорговцы юга, систематически подкупая египетских чиновников, фактически оставались свободными от выплаты каких бы то ни было налогов.[51] Но не только чрезмерные поборы вели к массовому обнищанию. Вместо зерновых культур население силой принуждалось выращивать сахарный тростник и хлопок — главные статьи египетского экспорта. Продукция скупалась по низким ценам. Хлеба нехватало. «Население богатейших областей Судана бежало от притеснений». «Плодородная почва по берегам Нила, которая несколько лет тому назад старательно обрабатывалась, была заброшена». «Некогда населенные деревни совершенно исчезли. Орошение полей прекратилось».

Вмешательство Англии во внутренние дела Судана лишь ухудшило положение.

Гордон и его приспешники не только грабили население, но и душили растущее национально-освободительное движение народов Судана.

В этой обстановке появились первые признаки надвигающейся бури. В 1877 г. вспыхнуло восстание в недавно захваченном Дарфуре. Под знамена Харуна, близкого родственника последнего султана, встал весь народ. В мае 1877 г. большая часть Дарфура была охвачена восстанием. В июне Гордон предпринял успешное наступление, жестоко расправившись с повстанцами.

Бесконтрольные действия египетских чиновников вызвали массовое недовольство и среди населения провинции Бахр-эль-Газаль. В 1878 г. вспыхнуло новое восстание, возглавленное сыном Зубейра — Сулейманом.

Малочисленные гарнизоны были не в силах справиться с движением. Больше двух лет не прекращалась борьба. В Бахр-эль-Газаль из Хартума поступали все новые и новые пополнения. Особенной силы военные действия достигли в конце 1879 г., но в мае 1880 г. силы повстанцев были окончательно сломлены и Сулейман, по приказу Гордона, расстрелян.

Гордон, напуганный размахом движения, решил организовать блокаду непокорного юга. Под видом борьбы с работорговлей на Ниле были выставлены военно-заградительные отряды. Запрещалось перевозить на речных судах рабов, оружие, боеприпасы.

Однако по караванным дорогам купцы Эль-Обейда, Эль-Фашера и Хартума снабжали население юга оружием, необходимыми товарами и, главное, хлебом. Гордон приказал, чтобы всякая торговля между Эль-Обейдом и южными областями была прекращена.[52] Этот приказ затрагивал интересы всего населения Судана, но больше всего от этого «нововведения» страдали кочевые племена южного Кордофана и Дарфура, так как поступление хлеба из земледельческих районов почти прекратилось. За выполнением всех этих постановлений следили военные власти. Виновные приговаривались военным советом к смертной казни.[53] За малеш шие проступки полагалось тяжелое наказание. Тюрьмы были переполнены. В застенках пытали, до смерти запарывали курбашом.[54] Под нажимом Англии в стране фактически был введен режим военной диктатуры.

Народы Судана были едины в стремлении любой ценой освободиться от ненавистного владычества английских капиталистов и египетских феодалов. Национально-освободительное движение Судана возглавил скромный проповедник Мухаммед Ахмед. Выходец из племени данагла, Мухаммед Ахмед родился приблизительно в 1843 г. на одном из нильских островов, неподалеку от города Донголы. Его отец занимался изготовлением мелких речных судов и, часто меняя место работы, много путешествовал по долине Нила. Вместе с ним странствовал и Ахмед, наблюдая картины бесправия и угнетения. После смерти отца Ахмед обучался в религиозной школе в Бербере, выделяясь среди учеников отличными способностями. Из Бербера Ахмед переехал в Хартум и там завершил свое религиозное образование под руководством выдающегося шейха Мухаммеда Шерифа. В перерывах между изучением корана Ахмед вел жизнь дервиша. Общение с различными слоями населения послужило для него хорошей школой. В 1871 г., уже будучи признанным шейхом, Мухаммед Ахмед поселился на острове Абба. Прекрасный оратор и вдохновенный проповедник, он призывал народ к борьбе с «неверными». К его словам жадно прислушивались. Число последователей быстро росло, и имя нового пророка становилось все более и более популярным.

К моменту махдистского восстания коренное население Судана распадалось на несколько основных классовых групп. Господствующим классом была феодальная аристократия, сменившая прежнюю родовую аристократию, но еще не утратившая родо-племенных связей. Этот класс формирующихся феодалов, выполняя поручения англо-египетских властей по сбору налогов, находил пути к собственному обогащению, эксплуатируя мелких свободных производителей и массы рабов. Среди кочевых племен баккара, джаалин и других этот же процесс вылился в иные формы: выделилась феодально-рабовладельческая прослойка прежних родовых вождей, окруженных своими дружинниками, состоящими не только из сородичей, но также из членов других родов и племен. Часть кочевой знати активно занималась торговлей и работорговлей. Наряду с этим в городах уже зарождалась национальная торговая буржуазия.

Феодальному классу противостояла масса мелких производителей, эксплуатируемая не только англо-египетскими властями, но и туземной феодальной верхушкой. К этой же группе близко примыкали наемные рабочие и ремесленники, постепенно оседающие в городах, и, наконец, рабы, составляющие значительную часть населения Судана.

Эти эксплуатируемые массы крестьян, кочевников, ремесленников и рабов составили основную армию восстания. В то же время феодально-родовая знать и купцы, враждебно относившиеся к восстанию на первом его этапе, попытались впоследствии использовать его победу для закрепления своего классового господства.