Восстание махдистов в Судане

Глава VI Идеология махдиетского восстания

Как и всякое общественное движение, возникшее в средневековом обществе, национально-освободительное движение в Судане приняло ярко выраженную религиозную окраску.

Государство, возникшее и окрепшее в ходе махдистского восстания, приняло форму теократического государства, во главе которого первоначально стоял махди, говоривший и действовавший как бы от имени самого аллаха, назначившего махди спасителем мусульман.

Однако догматика ислама, сложившаяся, в основном, в раннем средневековье, не соответствовала запросам бурных дней махдистского восстания, имевшего национально-освободительный характер. Древние каноны мусульманской религии наполнялись теперь новым содержанием. Ислам стал выступать не только в качестве государственной религии, отвечающей задачам централизации разрозненных племенных образований в единое государство, — он должен был отразить освободительные идеи восставших масс. Религиозная идеология махди, реакционная по своему внутреннему содержанию, противоречила политическим задачам национально-освободительного движения. Поэтому пока махдизм своей политической направленностью отвечал чаяниям многомиллионного суданского народа, боровшегося за национальную независимость, до тех пор народ шел за махди. Когда же в процессе образования государства выделилась феодальная верхушка и махдизм, защищая интересы этой верхушки, стал орудием классового угнетения, он, лишившись поддержки народа, неизбежно пришел к гибели.

Лозунг махдистов — «возврат к чистоте первоначального ислама, оскверненного годами владычества турок», был тем не менее актуален на первом этапе восстания, так как означал пересмотр догматов ислама, отягощенного наслоениями сравнительно позднего происхождения. И законодательство махди, а затем и его преемника — халифа, основанное на коране и шариате, непрерывно расширялось, пополняясь за счет новых указов и постановлений, которые со временем принимали силу законов. Эти законы были собраны махди в специальные списки, так называемый ратиб.

«Коран и основанное на нем мусульманское законодательство сводят географию и этнографию народов всего мира к простой и удобной формуле деления на две половины: правоверных и неверных. Неверный…. это — враг. Ислам проклинает нацию неверных и создает состояние непрерывной вражды между мусульманами и неверными».[160]

Эта «простая и удобная формула», соответствующая требованиям момента, легла в основу всех поучений махди. Он объявлял неверными английских и турецко-египетских правителей Судана, которых он называл турками, и против них направлял свой главный удар: «Пусть будет известно вам, — все, что я делаю, делаю по приказу пророка. Моя война против турок — по его приказу».[161]

Во всех выступлениях махди звучит страстный призыв к борьбе с «турками». Он ясно сознает, что только непрекращающееся организованное сопротивление всего суданского населения может принести победу. Этот основной мотив, доминирующий над всем остальным содержанием его учения, мы можем найти и в любом приказе, касающемся какого-нибудь частного вопроса, и в «обращении к последователям» по случаю победы над врагом, и, наконец, в каждой проповеди, произнесенной в присутствии многотысячной аудитории. Для махди характерна полная непримиримость по отношению к врагам. Он призывает к вооруженной борьбе, избегая какого бы то ни было соглашения с Гордоном, ведущего к компромиссному миру. «Говорят, что турки могут исправиться под влиянием проповеди и молитв, но исправить их может только меч».[162] И, рисуя грандиозную картину завоеваний, махди призывает своих последователей прежде всего добиться окончательного освобождения Судана. «Он (пророк. — С. С.) сказал мне, что так, как я молился в мечети Эль-Обейда, я должен помолиться в мечетях Хартума, Бербера, Мекки, Иерусалима и Тегерана».[163]

Все, что напоминало владычество ненавистных турок, безжалостно искоренялось. Контракты, договорные свидетельства, списки должников египетских торговых фирм попросту сжигались. Все законы, изданные в прошлом иностранными властями, считались отмененными. Запрещалось даже курить табак, употреблять спиртные напитки,[164] носить одежду турецко-египетского покроя. «Братья! живите не так, как живут мои враги. Носите не ту [одежду], которую носят они. Если же вы не подчинитесь этому, тогда вы окажетесь такими же врагами, как и они».[165]

Дело дошло до того, что в специальных инструкциях вменялось в обязанность каждому в частной и официальной переписке избегать начертания букв турецких и египетских шрифтов. Египетская музыка, танцы и пение запрещались. Всячески пропагандировалась суровая, простая жизнь, соответствующая военному времени. Все подчинялось единственной цели — борьбе с «неверными». Смерть в бою — счастье. Павших ожидает вечное блаженство в раю, и выражение горя, в случае гибели близкого на поле боя, есть неуважение к закону аллаха. «Не разрешай женщине оплакивать покойного или следовать за ним на могилу».[166]

Возглавляя движение широких масс крестьян, кочевников и городской бедноты, махди проповедывал равенство. Бедный и богатый, слуга и хозяин, араб и нубиец равны между собой. Всех объединяют общая вера и общие цели в священной войне. Последователи махди, без различия национальной и племенной принадлежности, должны были называться общим именем «фуккара», бедняки, а в дальнейшем — «ас’яд», хозяева. Преемник махди халиф Абдаллах для своих подданных ввел новый термин «хабиб-аль-махди», или «сахиб-аль-махди», т. е. товарищ или последователь махди.[167] Это общее наименование должно было свидетельствовать о равенстве всех граждан махдистского государства. Широкое внедрение простой одежды особого покроя (джубба из грубой ткани, белые панталоны, сандалии) преследовало эти же цели. Жесткий закон, касающийся брачных отношений, проведенный в первый период деятельности махди, значительно облегчал положение наименее обеспеченных слоев населения.

Махди строго ограничил размеры выкупа, который не должен был превышать 10 талеров за девушку и 5 за вдову. Для свадебного пиршества не разрешалось резать больше одного барана. Также запрещались браки с малолетними девочками и производство евнухов, хотя во время египетского господства этот жуткий промысел в Судане процветал.

Много внимания уделялось организации внутреннего государственного порядка. Систематическое ограбление караванов создавало серьезную угрозу развитию торговли. В больших городах воровство стало обычным явлением. Вору отрубали правую руку, а при повторном преступлении — левую ногу.[168] Смертью наказывались фальшивомонетчики. Между членами различных племен часто вспыхивали ссоры и драки. С этим неизбежным злом махдистское законодательство повело непримиримую борьбу: убийца, как правило, приговаривался к смертной казни;[169] даже такое, казалось бы, незначительное преступление, как оскорбление словом или действием своего товарища, каралось беспощадно.[170]

Ресурсы страны были явно недостаточными. Все средства шли на военные нужды, и махди энергично проводил политику строжайшей экономии. Оклады государственных чиновников были снижены в сравнении с периодом иноземного господства. Судья получал около 40 талеров в месяц, мелкий служащий — 15–20 талеров. По мнению Орвальдера, этих денег едва хватало на существование. Женщинам запрещалось носить украшения. Неповиновение этому постановлению рассматривалось как нарушение религиозной обрядности и соответственно жестоко наказывалось.

Параллельно существовал закон, по которому все граждане обязаны были сдавать золотые вещи в распоряжение бейт-эль-маля (казны). Военная добыча, первоначальный и основной доход бейт-эль-маля, считалась государственной собственностью. Сохранению этой добычи, заключавшейся в золоте, рабах, складах с товарами и военным имуществом, махди посвятил немало приказов, ведя энергичную борьбу со всевозможными хищениями. Большой интерес представляет обращение махди к воинам, запятнавшим себя недостойным поведением в битве за Эль-Обейд. Здесь и предостережение мародерам, и слова, направленные против дезертиров, и, наконец, традиционный призыв к борьбе с «неверными». Характерен стиль этого обращения, где махди подкрепляет свои слова ссылками на аллаха и его пророка: «После похищения того, чем владели турки, вы последовали по их стопам, и вы должны быть уничтожены так же, как они… Я слышал, что после грабежа многие из вас уклонились от борьбы и отказались повиноваться вашим халифам и эмирам. Остерегайтесь, как бы не покарал вас аллах… Раскайтесь и вспомните, что турки заключали ваших людей в тюрьмы, заковывали в цепи, похищали ваших жен и детей, убивали людей, что противоречит закону аллаха. Они не имели ни жалости к вашим малым детям, ни уважения к старикам».[171]

Подобные приказы не оставались пустым звуком. После их обнародования следовали решительные действия; так, за слишком явное воровство захваченного в боях имущества виновные приговаривались к смертной казни.

Махди, а затем халиф Абдаллах уделяли серьезное внимание хозяйственной жизни страны. Было бы ошибочно предполагать, что за время существования махдистского государства отсутствовала творческая созидательная работа. Несмотря на непрекращающиеся войны, в короткие сроки на месте разрушенных старых выросли новые города (Омдурман. Бербер и другие), строились мосты, прокладывались дороги. Было освоено даже такое сложное дело, как производство пороха. Известна забота махди и халифа о сохранении и увеличении поголовья лошадей, недостаток которых все время ощущался в войсках. Запрещалось работать на лошадях и охотиться верхом на страусов. В мирное время запрещалось даже ездить верхом. Приказы махди, касающиеся этого вопроса, под пышным покровом религиозных одежд скрывали трезвый расчет рачительного хозяина. «Братья, аллах в своей священной книге приказал вам быть благочестивыми. Это значит следовать во всем, что он одобряет, и воздерживаться от всего того, что он осуждает. Умный человек выполняет распоряжения своего отца. Почему бы вам не выполнить распоряжение аллаха — нашего повелителя и учителя, который является высшим и единственным правителем? Если, поэтому, вы захотите попасть из одного места города в другое, вы порадуете аллаха пешей ходьбой, а не верховой ездой. Человек не должен ездить верхом, за исключением того случая, когда он не в состоянии идти, а если уж он должен ехать, пусть едет на осле».[172]

Махди и этот приказ не преминул использовать для нравственных по учений: «Если ты идешь, то иди спокойно и скромно. Не держись гордо и надменно…» Затем следовал четкий приказ: «Человек не должен ездить верхом, за исключением военного времени или когда он на параде обучает войска, но и тогда он не должен выказывать гордости, а вести себя скромно».[173]

Проповедь всеобщего равенства занимала немало места в высказываниях махди: «Если слуга слаб, он должен сесть верхом на осла своего господина, а его хозяин обязан идти пешком до тех пор, пока слуга не отдохнет».[174]

Уже с самого начала махди пытается заменить царивший повсеместно произвол формой справедливой законности. Даже если решение махди по тому или иному вопросу окажется ошибочным, то право каждого — добиваться правды: «Я обращаюсь к каждому из вас именем аллаха и именем его пророка. Если я поступил неправильно с кем-либо из вас и забыл о своем проступке, вы должны сразу же добиваться справедливости. Не ждите следующего дня».[175]

Ближайшие соратники махди и в этом должны были следовать своему учителю: «Я с тем же обратился к халифам, эмирам и религиозным руководителям. Поэтому приносите сейчас ваши обвинения, а не ждите, когда будет слишком поздно».[176]

Однако власть халифов, эмиров и самого махди не должна быть поколеблена. Последователи махди должны соблюдать суровую дисциплину, диктуемую требованиями военного времени. «Остерегайтесь неповиновения вашим эмирам, которые призваны руководить вами в священной войне». «Вы должны повиноваться эмирам, выполнять все их приказания. Не спорьте с ними, чтобы не очутиться среди неверных».[177]

Махди требует неукоснительного выполнения своих приказов: «Будь верующим и послушным в исполнении этих приказов, которые являются приказами аллаха и его махди. В противном случае ты будешь уничтожен».[178]

Уходя с политической арены, чувствуя приближение смерти, махди выпустил широко обнародованное обращение «ко всем своим последователям», где с такой же настойчивостью требовал подчинения своему преемнику, халифу Абдаллаху: «Знайте, что все его высказывания и действия никогда не должны обсуждаться, так как он (халиф. — С. С.) наделен мудростью и непогрешимостью суждений во всем…. Верьте в него, повинуйтесь его приказам, никогда не сомневайтесь в том, что он говорит, доверяйте и верьте ему во всех его мероприятиях».[179]

Религиозной борьбой различные классовые группы прикрывали политическую борьбу в Судане. Часть туземной торговой буржуазии, связанной в своих экономических интересах с Египтом, в нападках на махдизм также использовала религиозную завесу. Учение махди, во многом расходящееся с ортодоксальным исламом, давало для этого широкие возможности. Эта оппозиция махдизму находила поддержку в странах арабского Востока, где руководители господствующей мусульманской религии вели ожесточенную кампанию против махди. Эту кампанию поддерживала и пресса европейских государств. Махди приходилось вести постоянную борьбу с противниками его учения, ссылаясь на свое призвание. «Пророк сказал: „ты махди, и если кто-нибудь не верит в тебя, он не верит в аллаха и пророка“».[180]

Сам махди хорошо понимал, что за этой, казалось бы, религиозной борьбой скрываются симпатии к иноземцам-туркам, симпатии к врагам народов Судана. «Аллах внушил мне бороться против турок, против тех, кто не верит в мой махдизм, и против тех, кто объединился с ними в борьбе против меня».[181]

В своем послании «к сомневающемуся» махди снова приводит эту же мысль: «Пророк повторил несколько раз, что если кто-нибудь сомневается в моей миссии, то он совершает грех против аллаха и его пророка. Знайте, что я ничего не делаю, кроме как по прямому указанию пророка. По его приказанию мы боремся с турками. Он раскрыл для нас много сокровенного: он сказал нам, что мы будем победителями во всех наших предприятиях и что скоро вся страна скажется под моим господством».[182]

Особенному гонению подверглись ученые начетчики, толкователи корана, так как с их стороны можно было ждать наиболее серьезного и обоснованного нападения. «Я также говорю вам, что истинный махдизм не известен различным ученым».[183]

Слатин указывает, что «махди запретил изучение теологии и приказал сжечь все теологические книги. Он требовал прилежного чтения корана без его толкования».[184]

Халиф Абдаллах, следуя по пути своего учителя, стремился укрепить теократическую основу государства. Для этой цели в Омдурмане лучшие египетские архитекторы возвели мавзолей над прахом махди. Махди официально называли пророком. День рождения Мухаммеда больше не праздновали, и пилигримы не имели права путешествовать в Мекку, довольствуясь посещением гробницы махди.[185] Богохульство, сомнение в божественной миссии махди, критика поступков халифа, — все, что вело к подрыву основ махдистского государства, рассматривалось как наиболее тяжкое преступление и каралось смертной казнью.