Вой лишенного, или Разорвать кольцо судьбы

Глава 28

Глаза слипались, но страх за сына не позволял прилечь, хоть кормилица и предлагала сменить ее. Близился рассвет, а Лураса все еще сидела у детской кроватки и, время от времени, осторожно касалась крошечного лобика, проверяя температуру. Жар почти опал, но Тарген спал беспокойно, постоянно раскрываясь, крутясь с боку на бок, иногда даже постанывал, и это разрывало материнское сердце.

За все пять с половиной лет он никогда не болел: не болел, не плакал и не жаловался. Гарья только диву давалась, откуда в ребенке такая силища. А тут, как сглазили.

Еще с утра Раса заметила, что сын необычайно молчалив, но значения не придала. А потом обнаружила, что щечки ребенка неестественно красны, веки припухли от слез, и забила тревогу.

Таргена лихорадило. Он был горяч, как обласканный огнем камень, но на вопрос, что именно болит, ответить не смог.

К вечеру стало хуже. Он уже не мог подняться, не открывал глаз, а только метался в кровати, заставляя ее лить беззвучные слезы. Привычные настои для борьбы с жаром не помогали. Замковый лекарь не смог понять, в чем дело, так как никаких признаков простуды или другой болезни не обнаружил. Все что она могла, это сидеть рядом с ним и отирать детское тельце влажной тряпицей, пытаясь хоть как-то облегчить страдания любимого ребенка.

— Ну, как он?

Тихий шепот Гарьи за спиной заставил ее оторваться от созерцания малыша.

— Кажется лучше. Уже не такой огненный, — прошептала она в ответ.

— Спит?

— Да. Спокойно.

— Значит, поправится.

— Ох, Гарья, — нотки паники вновь появились в ее голосе.

— Все, милая. Все, — подбадривающие руки кормилицы легли Лурасе на плечи, даря тепло и уверенность. — Раз лихорадка отступила, значит, самое страшное позади. Забыла, скольких я вынянчила.

Раса едва заметно улыбнулась. С опытом Гарьи не поспоришь. Через ее заботливые руки прошли Аинита, Матерн, сама Лураса и еще великое множество детей замковой прислуги, с которыми молочная мать занималась в свободное от забот о ней время.

— Вот увидишь. Гарья знает, что говорит, — авторитетно заявила кормилица, словно вещала не о себе, а о ком-то другом.

— Все будет хорошо, — убеждая саму себя, вслух произнесла Лураса, вновь касаясь детского лобика.

Сейчас он показался ей даже слишком прохладным, видимо Раса уже привыкла к его жгущему горению.

— Так. Все. Иди-ка, ложись, а я посижу, — непререкаемым тоном заявила Гарья. — А то проснется утром, мать звать будет, а ты едва на ногах держишься.

На этот раз Лураса спорить не стала. Поцеловав пухлую щечку сына, молодая мать обняла кормилицу и направилась в свои покои. Благо они находились всего лишь за стеной, и если малыш вдруг заплачет, она обязательно услышит.

Наутро Тарген проснулся, как ни в чем не бывало. Будто и не было мучительно длинной ночи, что Раса провела у кроватки больного ребенка. Такой же живой и подвижный, как обычно, он отказывался лежать в постели, и стоило матери отвернуться, выбирался из кроватки и начинал шалить.

После завтрака, малыш потребовал:

— Пойдем к деду! — в его звонком голосе отсутствовал даже намек на слабость, и Лураса сдалась. Собрав Таргена, она повела его к покоям вейнгара.

В последнее время Кэмарн очень сильно сдал, и уже почти не покидал своих комнат, что неимоверно печалило его младшую дочь. Его каштановые волосы совсем побелели, крепость покинула когда-то мощное тело, а руки стали подрагивать, недвусмысленно заявляя о возрасте, но он все еще старался делать вид, что полон сил.

Раса подыгрывала отцу, хоть душа ее ныла в преддверии неизбежного.

Когда дочь с внуком подошли к покоям вейнгара, стражники довольно заулыбались. Каждый из них знал, что настроение и самочувствие правителя улучшится после приема таких посетителей.

— Как он? — спросила Лураса у охранников.

— Сегодня ничего не просил, — отчеканил один из них, вытянувшись в полный рост перед Таргеном.

Мальчик тут же захлопал в ладоши, а затем, расправив плечи и выпятив грудь, гордо задрал подбородок и, щелкнув пятками, отсалютовал рукой, как научил его Сарин. Это было их ритуальное приветствие.

Лураса скрыла довольную улыбку. С каждым разом у него получалось все лучше и лучше. Настоящий воин.

Кэмарн встретил их в своем излюбленном кресле у окна.

— Как ты себя чувствуешь сегодня? — спросила дочь, едва за ними закрылась дверь. Она крепко держала Таргена за руку, не давая тому сию же минуту броситься на шею к дедушке.

— Проворен, как пустынный тигр, — отозвался он, разводя руки, чтобы принять в объятья маленького пострела.

Удовлетворенная бодрым тоном отца, Раса отпустила сына, и тот, с громким визгом: "Дед!" — врезался в грудь Кэмарна. Эти двое обожали друг друга до умопомрачения.

Пока вейнгар щекотал проказника, вторя его заливистому смеху, дочь внимательным взглядом осмотрела комнату.

Фолиант хроники, посвященный ушедшим из жизни вейнгарам, лежал забытый на кровати. Он опять заставил принести его, хоть она и просила поменьше думать о смерти. Почти не тронутый завтрак на маленьком столике, и опустошенная бутылочка настойки возле ножки. Аппетит так и не появился, а боль вновь заглушалась дурманом.

Приподнятое настроение Лурасы бесследно исчезло.

— А где Сарин? — спросила она у отца, недоумевая, почему преданный вейнгару слуга не проследил, чтобы господин нормально позавтракал.

Скрывая от Кэмарна накатившее уныние, она следила за тем, чтобы голос звучал жизнерадостно, а улыбка не покидала губ — вынужденная радость затянувшегося обмана. Дочь давала отцу то, что он хотел видеть.

— Я отправил его выгулять Синарка. Бедный жеребец совсем застоялся, — отозвался вейнгар, не прекращая шутливой возни с Таргеном.

— Я тоже хочу кататься! — услышав о лошади, тут же завопил мальчик.

— Нет, малыш! Сегодня кататься не будем, — осадила его Лураса, чем вызвала бурю протеста, закончившуюся просительным: "я же уже не болею, мама".

— Болею? Что с ним? — взволнованно спросил у дочери Кэмарн, не отрывая глаз от мальчика, теребящего ее юбку.

Раса удручено выдохнула. Сохранить плохое самочувствие Таргена в тайне не удалось, а ведь она не хотела волновать отца, и потому вчера ничего тому не сказала.

— Лихорадило немного, но ты не переживай, сегодня уже все хорошо, — поспешила заверить она расстроенного деда. — Видишь, какой прыткий?

Вейнгар пытливо посмотрел на дочь и, видимо оставшись удовлетворенным увиденным, вернулся к внуку.

— А я думал, ты ко мне пришел, — с наигранной печалью протянул он, чтобы отвлечь ребенка, продолжающего канючить "кататься". — И подарок приготовил.

— Какой? — благополучно забыв о лошадях, Тарген кинулся обратно к деду, требовать обещанный подарок.

Наблюдая за тем, как малыш нетерпеливым зверьком вьется вокруг деда, с каким обожанием его светящиеся глазки смотрят на мужчину, Лураса не могла не думать о том, как сложатся отношения сына и отца, когда придет время. Смогут ли они поладить? Впустит ли ее мальчик в свое сердце того, кто был для его матери всем — и солнцем, и воздухом, и самой жизнью.

— Что ты собираешься делать, когда мы доберемся до Антэлы, — спросила у брата Таирия, когда все шесть человек их маленького отряда, покончив с приготовлениями к ночлегу, расселись вокруг костра, а аромат жареной зайчатины, дразня аппетитными запахами, заставлял с шумом втягивать устремляющийся ввысь дымок.

— То, что должен, — отозвался молодой человек, повернув вертел, дабы мясо не подгорело.

— Хм…

Ответ ее не удовлетворил, но расспрашивать дальше девушка не решилась. Преследовало стойкое ощущение, что ответ ей не понравится.

Вместо Таирии это сделала Литаурэль.

— Ты обязан отплатить ему! — гневно выпалила рожденная с духом, яростно сверкая изумрудными глазами. — Что? — воскликнула она, когда Лутарг послал ей предостерегающий взгляд. — Это из-за него все так плохо! Это он нарушил договор!

— Лита! — одернул девушку Сарин, заметив, как напряглись дочь вейнгара и юный гвардеец, когда-то принесший клятву верности нынешнему правителю Тэлы.

Но Литаурэль сдаваться не собиралась. Она не видела смысла щадить кого бы то ни было.

Правда, она и есть правда! Она не зависит от чьих-то чувств и поступков, и, по мнению Истинной, имеет право быть озвученной при любых обстоятельствах.

— Не надо меня останавливать, Сарин! — отрезала девушка. — Незачем щадить ее чувства. Таирия не маленькая. Она ответственная и умная, раз отправилась искать Лутарга. Здесь всем пришлось через многое пройти, и все из-за этого человека. То, что ей не повезло, и подобный ему стал ее отцом, не должно превратиться в нашу проблему!

Сейчас Литаурэль говорила, не повышая голоса, но от этого речь ее звучала не менее пронзительно — столько скрытой силы и уверенности было в каждом произнесенном слове.

— Если бы не он — мой народ давно бы стал свободным. Лутарг не вырос бы без отца и матери. Ты, — она посмотрела на старца, — не потратил бы свою жизнь, разыскивая его. Много чего могло бы вовсе не произойти, если бы кто-то попридержал свои амбициозные стремления. А так… — Лита резко махнула рукой, разрубая воздух. — Лураса заболела, лишившись сына и Перворожденного. Окаэнтар помешался на свободе и пошел на предательство. Антаргин ранен, а мы сидим здесь, в лесу, и строим геройские планы. Слишком много бед от одного, не находите?

В процессе своей обличительной речи тресаирка вскочила на ноги и теперь свысока взирала на остальных, собравшихся у костра, словно оратор с площади, убеждающий народ в необходимости бунта. Грудь ее шумно вздымалась, рот кривила презрительная усмешка, а дыхание с шумом срывалось с губ. Она выглядела, как истинный вожак. Вот только никто не зааплодировал.

Все молча сидели, позволяя ее взгляду по очереди, с вызовом сверлить каждого их них, и только Таирию била неконтролируемая дрожь.

— Прости, — обратилась к ней Литаурэль, заметив состояние девушки, — но ты должна понимать. Мы те, кем являемся, а вейнгар… — рожденная с духом сознательно не стала говорить "отец", чтобы еще больше не задевать Таирию. — Он не достоин права жить. И тем более править.

— Я понимаю, — прерывистым шепотом согласилась Ири. — Но и ты пойми. Он мой родитель, и я любила его. И… и сейчас люблю таким, каким помню.

Последняя фраза была произнесена настолько тихо, что за треском поленьев и шипением мяса ее расслышали лишь Лутарг и Литаурэль — те, кому эти слова предназначались.

— А сейчас, если вы не против, я хочу побыть одна, — лишенным эмоций голосом хорошо вышколенной дочери правителя продолжила Таирия, поднимаясь. Заставив себя опустить руки, которыми обнимала себя за плечи, пытаясь сдержать дрожь, девушка изящным жестом приподняла юбку и перешагнула бревно, что служило ей стулом.

— Не отходи далеко, — предостерег сестру Лутарг, ощущая, как свою, всю гамму противоречивых эмоций, что терзали ее, и потому не препятствуя.

Сбавив шаг, Ири кивнула, но не повернулась, не хотела показывать другим собственную слабость, проступившую на глазах в виде слез.

Ей было больно, за отца, за себя, тетушку и Лутарга. Больно и обидно от осознания, что изменить их судьбы не в ее силах. Не в чьих силах.

— Ты была резка! — высказал Сарин Литаурэль, лишь только дочь вейнгара отошла на некоторое расстояние от костра.

— Да, и так лучше для нее, — согласилась Истинная, но вины за это не ощущала.

Лита считала, что лучше выяснить все сразу, чем долго и бессмысленно бродить около. Она не собиралась скрывать от Таирии то, что думала, лишь бы не ранить чувства дочери вейнгара. На ее взгляд, та достойна знать всю правду, а не ее сглаженный вариант — так будет лишь больнее в дальнейшем.

— Не надо сверлить меня взглядом, — отчеканила Литаурэль, обращаясь к Истаргу, который смотрел на нее горящими яростью глазами. — Иди за ней, обними, ты же этого хочешь?! А ей нужен близкий человек рядом.

Лита тяжело вздохнула, сгибаясь под тяжестью осуждения, направленного на нее. Она присела на освободившееся место, поближе к Лутаргу — единственному, от кого не исходили пробивающие насквозь волны гнева.

— Ты же понимаешь меня? — с надеждой спросила она у молодого человека.

Он посмотрел на нее долгим взглядом, и Литаурэль не увидела в нем неодобрения или порицания, лишь только печаль.

Они медленно, но неотвратимо приближались к цели своего путешествия. Напряжение, возникшее в их рядах, после памятного разговора в первый день пути, никуда не делось, а все также бередило мечущиеся души. Лутарг не мог не замечать скованность и грусть Таирии, а она — его нахмуренных бровей и плотно сжатых губ. В такие моменты, каждый без слов понимал, о чем думает другой, но наболевшего не касался. Сарин, как мог, пытался разрядить атмосферу, но получалось плохо, так как тревожащие мысли не желали покидать взбудораженные умы.

Литаурэль все также держалась на расстоянии вытянутой руки от Лутарга, даже после того, как в следующем поселении, возникшем на их пути, старик приобрел для нее гнедую лошадку, и уже не было нужды делить с Освободителем одно седло.

Казалось, посреди шестерки протянулась незримая преграда, разделив ее на две части, и только Сарин оставался связующим звеном, удерживающим их единение. Старик поддерживал Лутарга, подбадривал Таирию, разговаривал с Литаурэль, и, переходя от одного к другому, делал вид, что разногласий не существует.

Передвигались медленно, держась в стороне от больших дорог. Лишь однажды остановились в непосредственной близости от Арутэлы, чтобы разузнать обстановку в столице. Сарин предполагал, что в каждом городе, на каждых воротах, должны быть объявления о пропаже или похищении дочери вейнгара, и оказался прав. Тэла гудела, взбудораженная ошеломляющей новостью. Усиленные караулы встречали путников у городских стен. Каждый желающий попасть в город подвергался допросу и тщательному осмотру на предмет обнаружения принадлежащих Таирии вещей.

В целом, старика непомерно удивлял тот факт, что Ири и ее сопровождающие, абсолютно не скрываясь, сумели добраться до Трисшунки и не попасть в лапы одного из гвардейских отрядов. Он находил единственное объяснение этому. Основная масса поисковиков сосредоточилась в непосредственной близости от столицы. Никто не предполагал, что похитители двинутся в сторону Трисшунских гор, где на пугающей горной крепости все еще развивался белый флаг месяца побора.

В отличие от попутчиков Лутарга, Урнаг и его спутники следовали за своей целью совершенно не скрываясь. И уже на третий день пути они пересеклись с отрядом гвардейцев, держащим путь в Синастелу. Изумление сподручного вейнгара не имело границ, когда мужчина узнал о причине их путешествия, а злость, проснувшаяся от осознания собственной слепоты, вылилась в яростное рукоприкладство. Досталось всем, но больше всего Хамруну, который на момент беседы с гвардейцами шел по следу обреченного, а по возвращении отпускал сальные шуточки про брюнетку и ее стройные ножки.

Делиться знаниями с ведущим отряда Урнаг не стал. Решил повременить. Во-первых, не был уверен, что вейнгар одобрил встречу своего племянника еще с кем-нибудь, недаром же он один знал, что тот находится где-то на территории тэланских земель. Во-вторых, госпоже Таирии, судя по всему, ничего не угрожало, если принимать в расчет ее добровольное следование за кровным братом. Да и не похоже было, что девушка когда-либо подвергалась похищению, скорее уж сама сбежала, и эта новость должна, по мнению Урнага, показаться вейнгару любопытной.

Распрощавшись с гвардейцами, мужчина первым делом снарядил Асторга в столицу, приказав не жалеть лошадей и гнать во весь опор, словно за ним гонятся каратели. Новость должна была достичь ушей правителя заблаговременно, а не тогда, когда племянник с дочерью окажутся у ворот вейнгарского замка. Сам же Урнаг погрузился в глубокие раздумья о возложенной на него миссии. С каждым днем она становилась все более не выполнимой. А провал для мужчины был неприемлем.

В эту ночь согревающие языки потрескивающего пламени не освещали остановившихся на привал путников. Они слишком близко подобрались к предместьям Антэлы, и боялись выдать свое месторасположение. Окраины столицы были густонаселенны. Поселение напирало на поселение, соревнуясь за каждую пядь земли, а незваных гостей, заглянувших на огонек, путешественники не жаловали.

Сегодня их грела сама земля, благодаря стараниям вездесущего Сарина. За годы странствий старец много чему научился, в том числе разводить невидимый глазу очаг.

Под бдительным руководством старца в пологом берегу Гарэтки были вырыты и соединены между собой две ямки. В одной развели огонь, а другая служила тягой. Таким образом, костер не был виден со стороны, но давал столь желанное тепло, собравшимся возле него людям. Мужчины пожертвовали свои плащи девушкам, и те завернулись в них, словно в кокон, спасаясь от ночной прохлады, а сами довольствовались идущим от земли жаром.

Нынче, как и все дни до этого, шестерка разбилась на два лагеря. Истарг, Таирия и Панька заняли место по одну сторону очага, Лутарг и Лита — по другую. Только Сарин остался неприкаянным и, соорудив себе лежанку из содержимого седельных мешков, растянулся на них в одиночестве.

Молчали долго, не находя тем для разговора, пока Истарг не нарушил гнетущую тишину.

— Почти прибыли, но я до сих пор не понимаю, как вы собираетесь попасть в город? Везде посты. На воротах усиленный караул. Мимо них нам незамеченными не пройти.

Пусть у каждого из присутствующих была своя причина, способствовавшая оживлению, но в обсуждение включились все.

— Истарг прав. В Арутэле досматривали от и до, здесь хуже будет, — вставил свое слово Сарин. Он не поднялся, не пошевелился, все также разглядывая звездное небо, но слушал внимательно.

— Тогда ни Таирии, ни Лутаргу не пройти. И мне тоже без него, — согласилась Литаурэль.

— Так и мне тоже, — вставил гвардеец. — Любой из дворцовой стражи признает.

— А если не прятаться? Идти в открытую? Они считают, что меня похитили. Сами говорили. А мы скажем, вернее я скажу, что вы меня спасли.

Таирия посмотрела туда, где должен был находиться Лутарг, на едва различимый в непроглядной тьме силуэт. Ночь была темная, пришла пора венчания Траисары, и молодой месяц, изогнутой лентой висящий на небосводе, почти не давал света, теряясь в сиянии особо ярких звезд.

— Нет. Не получится! — вновь напомнила о себе Литаурэль.

— Почему не получится?

— Как думаешь, что ждет Лутарга, когда вейнгар узнает про твоего спасителя? — вопросом ответила Истинная. — Сомневаюсь, что награда, — с преувеличенным скепсисом в голове закончила она.

Таирия расстроено вздохнула. Про отца она не подумала.

— Не станет же он… — начала девушка, но замолчала, прерванная саркастическим хмыканьем. Литаурэль была с ней не согласна. — У тебя есть идеи? — в раздражении выпалила Таирия.

— Кажется, у меня есть, — задумчиво протянул Сарин.

Все смолкли. Взаимные претензии отошли на задний план. Только шорох одежд, ворчание старика и завывание ветра раздавались в ночи.

Сев и развернувшись к остальным, Сарин продолжил:

— Только выслушай сначала, — это было обращение к Лутаргу, пока не проронившему ни слова. — Я долгое время был приближенным Кэмарна. Ты знаешь. И на правах доверенного лица знал все тайные ходы из всех замков вейнгара, во всех тэланских городах. Мы можем попасть в Антэлу через один из них.

— Как?

— Тебе не понравится, — предупредил молодого человека старец.

— Говори.

— Литаурэль…

— Нет! — отрезал Лутарг, даже не дав продолжить.

Он мгновенно сообразил, о чем хотел сказать старик. Отправить Литу в город, чтобы открыла проход — ни за что! Он не станет рисковать ею! Не сможет!

Внутри все взбунтовалось. Зубы скрипнули от того, что пришлось сжать челюсти, сдерживая рык. Молчавший всю дорогу рьястор, не преминул напомнить о себе, выплеснув пучок силы. Проявив себя.

По тому, как в сторону шарахнулась Панька, и волна страха врезалась в грудь, защекотала ноздри приторной сладостью, Лутарг понял, что глаза его вспыхнули, меняясь, показывая всем скрытую сущность. Мужчина вскочил на ноги, до крови впиваясь ногтями в ладони, болью останавливая себя и его.

— Вернусь, — хрипя, прорычал он, устремляясь в непроглядную тьму растущего вдоль берега ивняка, будто созданного для того, чтобы в нем спрятаться.