Вой лишенного, или Разорвать кольцо судьбы

Глава 3

Они появились с наступлением сумерек, когда день окончательно сдал свои позиции, сокрыв солнце за горизонтом, а возле каменных стен Синастелы, притаившись в сени деревьев, накапливала силы ночная мгла.

Их было семеро — темных, как сама ночь.

Их вороные кони хрипели, взбудораженные стремительной скачкой, и, сдерживаемые твердой рукой наездников, нетерпеливо били копытом, готовые лететь дальше со скоростью ветра.

Черные плащи развевались за спинами всадников, хлопая складками тяжелой шерстяной материи, а из-под надвинутых на глаза капюшонов вырывалось голубое сияние.

— Каратели, — увидев всадников, заикаясь, прошептал постовой, вмиг забыв обо всем на свете.

Это была его третья смена за всю жизнь, и парень был горд возложенными на него обязанностями, но к встрече с шисгарцами оказался не готов.

Наказ сообщить караульному о приближении отряда карателей испарился из головы постового при первом же взгляде на семерку. Он не мог пошевелиться, не мог сдвинуться с места, наблюдая за тем, как демонические братья медленно проезжают мимо.

Тот, что был ближе всего к застывшему стражнику, на мгновенье придержал коня, ответившего возмущенным ржанием, и склонился к напряженному человеку, чтобы заглянуть в глаза и глубоко втянуть в себя едкий запах страха.

Много позже, в уютной безопасности казарменных стен, кутаясь в одеяло и грея руки у очага, юный постовой будет рассказывать, что видел шисгарского карателя, как себя самого, что у него нет глаз и носа, только рот и зубы, огромные как у волкодава, что череп его гол, как отполированная кость, а вместо ногтей растут изогнутые птичьи когти.

Сейчас же, он тонул в голубоватом свечении радужки, видел полоску зрачка, а также молил богов, чтобы тонкие пальцы всадника не выпускали поводьев, и был услышан.

— Живи, — прошелестел голос у него в голосе, а наездник, гаркнув, пришпорил коня, чтобы догнать прошедших сквозь опущенную решетку спутников.

Семерка вошла в город.

В самом конце лестницы, на последних ступенях перед выходом в общий зал Лутарг пропустил старца вперед и положил руку тому на плечо, изображая ведомого.

Он привычно склонил голову, чтобы скрыть лицо от любопытствующих, жалея, что оставил плащ наверху. Ему не хватало надежной защиты, надвинутой на глаза — в ней было проще сойти за ущербного.

— Здесь сядем.

Сарин помог другу устроиться, потом присел напротив.

— Тихо как-то, — то ли спросил, то ли отметил Лутарг, отвернувшись к окну.

Уже совсем смерклось. Где-то в центре города, вероятно, бродил фонарщик, оживляя улицы светом редких огоньков, поселенных на время в стеклянную клеть, а в районе пристенков наоборот собиралась непроглядная тьма, прорезаемая лишь тусклым светом, льющимся из маленьких оконцев.

— Слишком, — подтвердил старик, оглядывая пустующие столы.

Лишь за одним в противоположном конце комнаты сидело трое мужчин, о чем-то тихонько переговаривающихся. Их головы были наклонены друг к другу, а лицо того, что смотрел в зал, казалось уставшим и пустым, будто человек заранее смирившимся с чем-то неприятным.

— Что угодно господам?

К мужчинам подошла дородная женщина в сером переднике и с влажной тряпкой в руке. По властности речи и манере держаться, Сарин тут же определил в ней жену хозяина, да и Нала походила на мать цветом волос и мягкой линией губ.

Последнее слово женщина произнесла с явным недоверием, но со стола все-таки смахнула. Добросовестность и радение брали свое.

— А что может предложить красавица хозяйка, чтобы насытить двоих голодных мужчин? — с веселой ноткой в голосе поинтересовался старец.

Она могла бы подумать, что старый хрыч заигрывает, если бы не серьезный, чуть настороженный взгляд, отслеживающий мимику и жесты.

— Ежели голодных, — оттаяла женщина, — то есть баранина в горшочке, печеная репа и хлебный квас.

— Берем, — не раздумывая, согласился Сарин.

— Каждому? — уточнила хозяйка, нарочито долго заправляя локон за ухо, чтобы скрыть брошенный на Лутарга взгляд.

— Да.

Старик нахмурился. "Неужели Нала?" — подумал он, пытаясь найти объяснение замеченному.

— Боится она, — будто мысли прочитав, сказал Тарген, когда женщина скрылась в дверях. — Не про нас страх. Другое.

— Как же?

— Старый запах. Долгий, — пояснил мужчина и добавил. — Все боятся.

— Хм.

Они замолчали. Один принялся теребить локон седых волос, второй — все также незряче смотрел в окно.

— Что-то тихо у вас хозяйка. И тут и наверху. Постояльцев почти нет. Не так что? — как бы невзначай поинтересовался старец, когда женщина вернулась с лотком, нагруженным снедью.

— По домам все, — губы ее скривились, а рука, дрогнув, грохнула тарелку на стол.

— Что ж так? Время-то, самое оно. И в столицу, и горло промочить, — не сдавался Сарин, желая получить вразумительный ответ.

— То, да не то, — пробурчала женщина, глаза которой подозрительно увлажнились.

— Издалека мы, не ведаем, что тут творится, — встрял в разговор Тарген, и его глубокий, хрипловатый голос прокатился по залу так, что даже тройка мужчин оглянулась посмотреть, в чем дело.

Старик насупился, полагая, что не видать им ответа, так как хозяйская жена поспешит спрятаться, но как ни странно, она лишь грустно улыбнулась и пояснила.

— Каратели идут. Не время для веселья.

— Кто?

— Как? Рано же еще! — взволнованный возглас старца, поглотил вопрос его молодого товарища, что было благом для них обоих. — Весна только!

— Весна, — горько согласилась женщина. — А флаг уже подняли и через перевал перешли.

— Может, ложное? — без особой уверенности предположил Сарин.

— Да какая ошибка. Приграничье прошли, а значит и к нам скоро.

Она отерла стол, на который из-за ее неловкости просыпались хлебные крошки, покачала головой и понуро побрела прочь.

За столом на несколько минут воцарилось тягостное молчание. Тягостное для старика, который обдумывал, как быть и что сказать Лутаргу.

— Говори уже, что хочешь. Чего тянешь? — подстегнул старца мужчина, беря ложку и кусок ржаного хлеба.

Из горшочка поднимался сказочный аромат тушеного мяса, и желудок Лутарга не преминул напомнить, что уже много дней не получал полноценной пищи.

— Уходить нам надо, — ответил Сарин, по привычке терзая локон.

— Отчего же?

Мужчина зачерпнул ложкой немного рагу и отправил его в рот. Мясо было горячим и пряным, такого Лутарг не ел никогда.

— Не молчи, — поторопил он своего спутника, проглотив еду.

— Нельзя нам с шисгарцами встречаться, — нехотя отозвался старец.

— Что так? Разве они нас ищут? — спрашивая, он не забывал орудовать ложкой, чувствуя как с благодарностью насыщается тело, даже боль от раны казалось поутихла.

— Не нас, — согласился Сарин.

— Так зачем уходить?

— Ты не понимаешь, — старик обреченно сгорбился, мысленно сетуя на то, как не к месту и совсем не вовремя начался этот разговор.

— Ну так объясни.

Лутарг отодвинул опустошенный горшочек в сторону и принялся за репу, аккуратно снимая с нее пригоревшую кожицу.

— Не могу я, рано еще.

Слова старика заставили Лутарга оторваться от трапезы. На лице его, повернутом к соседу, появилась непреклонность, и даже повязка не портила впечатление от плотно сжатых губ и глубокой морщины на лбу.

Тарген собирался получить ответ.

— Нет, Сарин. Пришло время. Когда ты пришел ко мне, то просил поверить и не задавать вопросов. Я поверил. Пошел с тобой. Молчал долго. Слово держал. Но сейчас, хочу услышать все. Ты знаешь, кто я, знаешь, кем была моя мать, ты хочешь вывести меня из Тэлы, зачем?

Если бы старец был чуть менее расстроен, он бы непременно обратил внимание на столь нехарактерную для Лутарга речь.

Столько слов за раз Сарин от него еще не слышал. И это о многом говорило, в том числе о крайней степени нетерпения мужчины, но пожилой человек, погруженный в горестные думы о невезении, настигшем его, оставил тираду своего спутника без внимания, и это стало роковой ошибкой, позволившей кольцу судьбы сомкнуться.

— Сарин! — не получив ответа, Лутарг чуть повысил голос, вновь заставив троицу посмотреть на них.

— Идем, Лу. Спешить надо, — старик поднялся, ожидая, что молодой человек последует его примеру, но Тарген остался сидеть, только руки скрестил на груди.

— Хозяйка! — разнесся его оклик по комнате. — А покрепче у тебя имеется?

Что ж ты воду нам принесла?!

— Тарген! — возмутился пожилой человек.

— Я никуда не иду, — отрезал Лутарг.

— Но…

— Либо ты говоришь, либо идешь один.

— Лу, мы должны…

— Ты все слышал, — в очередной раз перебил своего спутника мужчина.

Сарин повздыхал и занял прежнее место, поняв, что в таком настроении с Лутаргом спорить бесполезно.

Он не раз наблюдал, как каменел подбородок молодого человека, как кривились уголки губ, когда кто-то пытался настоять на своем, вопреки его желанию. Ничем путным это не заканчивалось. Если Лу чего-то не хотел, сдвинуть его с места было невозможно. Вот как сейчас.

— Говори, — приказал Тарген, когда старик присел на скамью.

— Что ты хочешь знать?

— Кого они боятся? — ответил мужчина, вновь ощутив запах страха, исходящий от приближающейся хозяйки.

— Пиво? — спросила женщина, держа в руках две кружки.

— Сойдет, — Лутарг растянул губы в улыбке, больше походящей на гримасу.

Женщина только головой покачала и, захватив с собой грязную посуду, поспешила уйти.

— Говори, — еще раз повторил Лутарг.

Таирия осторожно коснулась лба лежащей в постели женщины и легонько погладила, практически не дотрагиваясь. Ее воскоподобная на вид кожа была холодна, как лед, и девушке казалось, что она может растаять от прикосновения.

— Прости меня, — смаргивая слезы, прошептала Таирия, ища малейший признак того, что ее услышали — дрогнувшие веки, участившееся дыхание, хоть что-нибудь, но не видела. — Это я виновата. Если бы я послушалась тебя тогда, он бы не стал…

Договорить она не смогла, мешали рыдания, рвущиеся из глубины души.

Опустившись на колени рядом с кроватью, девушка спрятала лицо в складках покрывала, возвращаясь в воспоминаниях в тот день, который лишил ее названной матери.

Тогда Таирия в очередной раз спрашивала у тетки, отчего отец держит ее взаперти, запрещая покидать переделы дворца.

Это была запретная тема, о которой в замке вейнгара вспоминали редко, и чаще всего только про себя. Отношения правителя Тэлы и его сводной сестры касались только их двоих, все приближенные знали об этом и предпочитали делать вид, что ничего странного не происходит, а возможно привыкли за столько лет.

Если и остался кто-то, кому была доподлинно известна причина разногласий, то помалкивал, предпочитая сохранить свое положение, чем лезть в семейные дела вейнгара.

Даже несмотря на то, что нынешний вейнгар любил свою младшую дочь и безгранично баловал, всякий раз, стоило той завести разговор о его сестре, мрачнел и отказывался говорить.

В тот день Таирия хотела пойти на ярмарку, раскинувшуюся возле дворцовых стен, и уговаривала тетку отправиться с ней, но та как обычно отвечала, что не может.

Казалось, женщина давно смирилась со своим заточением, и лишь иногда можно было перехватить ее исполненный тоски взгляд, устремленный куда-то за горизонт. В такие моменты она чаще всего прижимала к груди руку, то ли прощаясь с кем-то, то ли прислушиваясь к стуку сердца.

Получив очередной отрицательный ответ от названной матери, Таирия в кои-то веки разозлилась на отца и решила проявить характер. Она собиралась потребовать свободы для любимой тетушки, подарившей ей свою искреннюю привязанность.

— Опять ты здесь, лапушка?! — голос няньки вынудил девушку поднять голову, отвлекшись от воспоминаний.

Увидев сочувствие на ее лице, Таирия горько всхлипнула и бросилась в распахнутые объятья старой женщины, ища утешения.

— Ну, ну, деточка. Хватит, — старушка пригладила девичьи волосы и отерла щеки от слез. — Иди, дитятко. Иди отсюда, не надо тебе тут сидеть. Не слышит она тебя.

— Гарья, а она очнется?

— Не знаю, милая. Может и очнется, если будет для чего.

— А я?

— Может и для тебя, Ири, — женщина вывела Таирию из комнаты и, передав ту в руки служанки, бесшумно притворила дверь.

— А может быть для него, — тихо добавила она.