Война и мир Дмитрия Медведева. Сборник

Игорь Джадан ФАКТОР ПОБЕДЫ – МОРАЛЬНОЕ ПРЕВОСХОДСТВО

Игорь Джадан – политолог, журналист, автор книги «Пятидневная война. Россия принуждает к миру» (М., 2008)

Пятидневная августовская война в Закавказье стала первой для новой России локальной войной, ведущейся за пределами государственных границ. Она обнажила в равной мере как существующие проблемы военного планирования и командования, так и сильные стороны российских вооруженных сил, российского стиля военной политики и ведения войн. Без сбалансированного анализа российского участия в этой войне ответ на вопрос, как Россия смогла одержать столь убедительную победу, был бы невозможен.

Эта война также подняла ряд смежных вопросов: о пределе применимости военной силы и связи факторов «жесткой» и «мягкой» силы, о значении фактора боевого духа и воинской морали в достижении победы, о справедливых и несправедливых войнах, о понятиях «военная агрессия» и «принуждение к миру», о гарантиях соблюдения международных законов поведения по отношения к гражданскому населению в зонах международных конфликтов.

БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ В ОКРЕСТНОСТЯХ ЦХИНВАЛА

В теоретических исследованиях, посвященных войне как таковой, принято обычно ссылаться на прусского военного стратега и теоретика фон Клаузевица, который определил войну, как «продолжение политики другими средствами». (Клаузевиц К. «О войне».)

Однако справедливости ради разговор о связи войны и политики следует начать с мыслителей древности, в особенности – греческих, мысли которых вольно или невольно повторил и развивал Клаузевиц.

Так, Клаузевиц подчеркивает, что его определение целей войн касается по преимуществу войн между «цивилизованными странами», где цели военных действий могут быть сформулированы лишь одним способом: на рациональном политическом языке. Политические цели такой войны Клаузевиц разделяет на «ограниченные» и «неограниченные». Наиболее радикальная цель войны предусматривает полное политическое уничтожение противника. Поэтому, если рассуждать в терминах современных понятий, такие действия, как геноцид – уничтожение гражданского населения по национальному, религиозному или расовому признаку («Конвенция ООН 1948 года «О предупреждении преступления геноцида и наказании за него»), – не могут считаться рациональной целью в войне, ведущейся цивилизованным государством.

На эту разницу между «цивилизованными» и «нецивилизованными» войнами обратили внимание уже древние. Платон, к примеру, выделяет два вида войн (Платон. «Государство»).

Первый вид: войны, ведущиеся одним цивилизованным государством против другого. В данном случае целью войны может быть изменение власти в другом государстве или изменение его политики. Также целью подобной войны может быть смена государственного строя в другом государстве на «более справедливый». Например: демократическое государство может вести войну за свержение тирании и установление в соседнем государстве демократии, поскольку считает, что демократическое устройство более справедливо.

Другое дело, пишет Платон, войны против «варваров». Подобные войны ведутся с целью полного уничтожения врага, захвата населения в рабство либо его истребления. В отличие от греков Клаузевица мало интересовали войны с «дикарями», поэтому в своих теоретических изысканиях он уходит от рассмотрения конфликтов, не укладывающихся в его модель войны между «цивилизованными нациями». Однако конфликты ХХ века, как и первые военные «весточки» нового тысячелетия, значительно обогатили теоретиков эмпирическим материалом, никаким образом не укладывающимся в модель Клаузевица. Если в XIX веке еще могло показаться, что «иррациональные» с точки зрения Клаузевица способы применения вооруженной силы уходят в прошлое, теперь, после серии геноцидов (армян, евреев, цыган, русских в Чечне, народа тутси в Африке и др.), после акций гитлеровских войск СС против славян, политики «выжженной земли» и «ковровых бомбардировок» во Вьетнаме, мы точно знаем, что это не так.

Рассуждая чисто логически, следует допустить, что кроме рассмотренных Платоном двух видов должен существовать по крайней мере еще один, третий, – смешанный: когда одна из сторон в военном конфликте относится к другой как к «цивилизованной» стороне и соответственно ведет себя в принятом Клаузевицем смысле «рационально», а другая сторона, относясь к противнику как к «варварам», стремится к его полному физическому истреблению, включая гражданское население, даже вопреки политическому иррационализму этой цели. Именно такого рода войной, как нам кажется, была Великая Отечественная война: руководство СССР относилось к войне с Германией как к войне с «цивилизованным противником», со страной, в которой власть захватил «несправедливый режим». В то время как гитлеровское руководство вело себя так, как будто имеет на востоке дело с варварами, которых следует в конечном итоге полностью истребить.

КАРТА БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ

В канве оппозиции между «цивилизованной» и «варварской» войной следует рассматривать и августовский конфликт 2008 года в Закавказье. То, что цели грузинской стороны в этом конфликте далеко выходили за пределы восстановления власти Тбилиси и с самого начала предполагали этнические чистки и массовые убийства гражданского населения, следует из захваченных карт противника и показаний пленных. Вся операция, начиная от варварского обстрела Цхинвала и кончая демонстративным убийством жителей захваченных приграничных сел, была спланирована как акция устрашения, призванная вызвать массовое бегство мирного населения. Отряды грузинской милиции, состоящие из озлобленных, не подконтрольных никаким международным законам и лишенных всяких понятий о человечности банд, должны были «заняться» гражданскими, как только армия подавит очаги сопротивления югоосетинских сил. О возможности подобных планов свидетельствует и вся история грузино-осетинских взаимоотношений последнего столетия, которые характеризуются крайне болезненными эксцессами.

Таким образом, война с точки зрения грузинской стороны носила характер операции по устрашению и истреблению «варваров», якобы незаконно проживающих на грузинской земле. Это отнюдь не было войной за установление некоего «лучшего порядка» или ради ликвидации несправедливого устройства в платоновском смысле.

Это также не было похоже на войну ради «политического уничтожения», поскольку истребление гражданского населения выходит за рамки и такой, наиболее радикальной с точки зрения Клаузевица, войны.

Отсюда вывод: нападение грузин на Южную Осетию не было ни рациональным, ни сколь-нибудь эффективным «продолжением политики другими средствами», иначе мы и геноцид, и массовые политические убийства в Камбодже времен красных кхмеров должны были бы считать следствием рационального расчета. Однако это не так: здравое политическое мышление стремится к власти над людьми, а не к их уничтожению. Власть, уничтожающая подданных ей или менее того – не стремящаяся к сохранению и даже увеличению количества подданных, – не есть разумная власть, поскольку подрывает свою собственную основу. И мы воочию могли наблюдать катастрофу и разрушение режимов, жестоко и расточительно относившихся к своим гражданам либо замахнувшихся на геноцид.

Россия же, наоборот, рассматривала свое последнее вмешательство в Закавказье именно как военное столкновение с армией «цивилизованного» и даже дружественного народа, попавшего волей случая и вследствие собственных ошибок под «плохое» управление. Таким образом, мы должны констатировать, что со стороны России война с Грузией была вполне рациональной акцией, имеющей ограниченные и вполне политические цели, именно что «продолжением политики военными средствами» по Клаузевицу, цивилизованной войной с целью навязывания своей собственной воли и устранения «плохой политики» – в платоновском смысле слова.

Также в ныне общепринятых терминах основоположника международного права Гуго Гроция российское вмешательство вполне укладывалось в определение справедливой войны как войны, начатой в ответ на агрессию: «В случае нападения на людей открытой силой при невозможности избегнуть иначе опасности для жизни дозволена война, влекущая даже убийство нападающего». (Гроций Г. «О праве войны и мира». Цит. по: В. И. Боев, М. А. Кочубей, А. П. Новиков. «Война и уголовный закон», Москва, 2009).

Как мы знаем, большинство жителей Абхазии и Южной Осетии – российские граждане.

Подобные соображения можно было бы рассматривать как голую теоретизацию и морализирование, если бы не была раскрыта их связь с ходом и результатом разбираемого военного конфликта. В данном случае связь вполне очевидна: асимметрия намерений породила столь значительную асимметрию моральной оценки, что это не могло не сказаться на боевом духе и в конечном итоге – на результатах этой войны.

Без учета роли морального фактора блестящая победа русского оружия выглядит как чудо, «ошибка природы». Действительно, по своему оснащению части Северокавказского военного округа, принявшие участие в операции, существенно уступали грузинской армии. У россиян практически не было средств ведения войны в ночных условиях, целый класс боевой техники – беспилотные летающие аппараты – полностью отсутствовал, бронетехника уступала по качеству прицелов, а связь между подразделениями была организована на допотопном уровне. Активность российской фронтовой авиации была затруднена действиями ПВО Грузии, а также отсутствием четкой линии фронта и технической отсталостью российских систем целеуказания.

По части оперативного планирования и командования дело обстояло получше, однако и в этой части грузинская сторона россиянам не уступала. Известно, что военную операцию разрабатывали специалисты, прошедшие подготовку в западных военных академиях, либо, по другим сведениям, в разработке операции приняли прямое участие западные и израильские военные советники. Таким образом, в состоятельности военного командования Грузии нет причин сомневаться. Наоборот: действия ряда подразделений Российской армии свидетельствуют о слабостях командования. Так, из-за просчетов разведки и охранения одна из российских колонн по дороге к Цхинвалу попала в засаду и понесла чувствительные потери. Развертывание прорвавшихся российских подразделений в осажденном Цхинвале было замедлено из-за плохой ориентации на местности и слабой координации с местными подразделениями РЮО.

Не было также никакого преимущества российской стороны и в численности непосредственно участвовавшей в боевых действиях группировки. Таким образом, ни сравнительные численные, ни качественные параметры «жесткой силы» не раскрывают причин той блестящей победы, которая без сомнения была одержана Россией и ее союзниками в этой войне.

Как нам представляется, ответ следует искать в сфере духа. Если цели русского солдата, пришедшего на землю Южной Осетии и Абхазии, как и цели военнослужащих двух независимых республик, были совершенно ясными и оправданными с точки зрения господствующей системы ценностей, то цели грузин, пришедших на осетинскую землю, были откровенно преступными. И грузинский солдат в большинстве своем это прекрасно понимал. Отсюда и трусость грузинских захватчиков, многие из которых стремились сбежать или сдаться в плен при виде первых серьезных потерь. Явная антигуманность грузинской операции отнюдь не придавала грузинскому солдату достаточной мотивации, чтобы рисковать своей жизнью.

Однако особенно остро явная несправедливость войны со стороны Грузии сказалась на действиях грузинского руководства. В отличие от нередко плохо образованных грузинских солдат, оно должно было с самого начала понимать преступность своих действий с точки зрения морали и абсурдность – даже с точки зрения голого прагматизма. Таким образом, Михаил Саакашвили имел вескую причину грызть свой галстук…

Но дело не только в галстуке: нервозность Саакашвили, его приказ о поспешном отступлении, сводивший всю операцию к нулю и ставящий Грузию под угрозу рассечения пополам, был просто следующим симптомом прогредиентно ухудшающегося иррационализма грузинского президента. В этом смысле параллель Гитлер – Саакашвили отнюдь не только «пропагандистский штамп», она – не случайна. Оба политика замахнулись на действия, не укладывающиеся ни в понятия разумности, ни в понятия справедливости. Проблема оба раза была «в головах». Поэтому отнюдь не удивительно, что в обоих случаях впоследствии мы наблюдали, как вмешательство их в кампанию, в принятие чисто военных решений только приближало военную катастрофу.

Будь Саакашвили более рациональным, он мог бы, используя превосходство грузинской армии над российской в средствах разведки, обнаружения и ведения огня, а также в средствах ведения боевых действий ночью, завязать упорные бои, отступая шаг за шагом на свою территорию, на которой, будь это отступление хорошо организовано, россиян ожидали бы укрепленные точки сопротивления, вылазки и точечные контрудары. Если бы война с точки зрения грузин стала хоть немного более оправданной, действия их вооруженных формирований стали бы гораздо более упорными, особенно если бы линия соприкосновения проходила по исконно грузинской территории и война затянулась.

Таким образом, в случае рационального ведения войны армия Саакашвили путем затягивания времени могла бы спасти свое лицо, а Грузия – сохранить шансы на то, чтобы вернуться к диалогу о формах сосуществования с абхазами и осетинами. Однако можно ли было ожидать рационального ведения боевых действий от главнокомандующего, доказавшего свою невменяемость? Очевидно, нет. Поэтому случилось именно то, что случилось: достаточно было всего одной серьезной операции в тылу грузинской армии (имеется в виду прорыв российских десантников в районе грузинского села Вариани 11 августа с последующим продвижением к Гори), чтобы весь пыл Саакашвили улетучился и он отдал приказ к поспешному отступлению всей своей армии по направлению к столице.

В конце концов рациональным у Саакашвили оказалось только одно желание: спасти свою собственную власть. 30-тысячный корпус наемников вокруг Тбилиси не спас бы его от российского наступления, если бы таковое было предпринято, однако этих сил было вполне достаточно для того, чтобы в случае чего подавить выступления оппозиции под предлогом военного положения.

Итак, как видим, асимметрия морального фактора в этом конфликте привела к асимметрии фактора так называемой мягкой силы, способности путем убеждения навязывать свою волю. Последний часто поверхностно понимается как массированная обработка общественного мнения через СМИ. Однако это весьма упрощенный взгляд на фактор «мягкой силы», что военные действия в Закавказье наглядно и продемонстрировали.

Главным фактором «мягкой силы», подтачивавшим моральный дух грузинской армии и политических лидеров этого государства, в этой войне оказалась отнюдь не мощная атака российских официальных СМИ и блогеров-энтузиастов. Она-то как раз была с гигантским избытком нейтрализована активностью прогрузинских западных СМИ. Основной удар по грузинскому духу был нанесен справедливым, рациональным, морально оправданным по своей сути и гуманным по методам вмешательством России. Если бы россияне действовали симметрично, подобно грузинам жестоко расправляясь с мирным населением, этот фактор был бы очень быстро утрачен, и исход войны для Москвы не был бы столь блестящим.

Большинство комментаторов сходятся относительно того, что моральный дух грузинской стороны было гораздо ниже, чем у россиян и их союзников, не давая, однако, ясного объяснения причин этого. Полагаем, что только после подробного разбора вопроса о справедливости этой войны для каждой из сторон эти причины становятся очевидными. Они носят выраженный психологический характер. Нам представляется, что данный конфликт, как это ни удивительно, только подтвердил значение невооруженных методов убеждения, сыгравших свою роль в скорой победе сил, противостоявших грузинской военной машине. Поэтому, на наш взгляд, было бы неправильным на основании итогов Пятидневной войны делать вывод об ослаблении значения фактора «мягкой силы». Можно даже говорить об усилении его значения в том, что касается собственно военной политики.

Аура справедливости вокруг русского солдата, подкрепленная результатами Великой Отечественной войны и подтвержденная в августе 2008 года в Южной Осетии, – вот главный фактор «мягкой силы», позволивший Российской армии нейтрализовать технологическое превосходство грузинской стороны.

Русский солдат по-прежнему воспринимается как солдат– освободитель, носитель добра и высшей справедливости, русская армия – как армия-спасительница, а Россия – как государство-гарант от геноцида и попрания прав слабого перед лицом сильнейшего. Это отражается на самовосприятии российских военнослужащих и для традиционного религиозного православного сознания выражается словами: «Мы – русские, с нами Бог!». Такое религиозное восприятие играет значительную роль в готовности военнослужащих к проявлению героизма и воинской доблести.

В противоположность россиянам грузинская сторона действовала настолько топорно и ставила перед собой столь явно антигуманные цели, что утратила твердую моральную опору, потеряла фактор «мягкой силы» и ухудшила свои шансы в этом военном противостоянии. Моральное поражение превратило грузинских солдат в бегущее стадо, а окружение грузинского президента – в безмозглых баранов, ведущих свою отару к пропасти.

Конечно, ни один фактор победы нельзя абсолютизировать, и глупо было бы предполагать, что в любом будущем конфликте моральное превосходство российской стороны гарантированно, и тем более само по себе, придаст способность противостоять технологической оснастке и боевой выучке вероятного противника. Особенно это касается возможных конфликтов с армиями экономически развитых стран на удалении от российских границ, в зонах жизненных интересов России, либо с «долевым участием» технологически развитых государств и блоков в приграничных войнах с Россией.

Хуже всего было бы сделать из вышеизложенного шапкозакидательские выводы и начать полагаться только на свое моральное превосходство над противником. Наоборот, фактор морали следует рассматривать лишь как один из многих, способных повлиять на исход военных действий. Мировой опыт показывает, что наиболее успешные, «цивилизованные» и «уважаемые» нации стремятся опираться именно на свое технологическое превосходство, делая упор на «жесткую силу» даже в ущерб «мягкой». И это в большей части ситуаций – правильный выбор, поскольку не всегда политическая обстановка и государственная необходимость позволяют реализовывать факторы «морального превосходства» и «мягкой силы».

Поэтому для максимально быстрого и с наименьшими потерями победного исхода войн будущего России следует стремиться к сбалансированному наращиванию интенсивных факторов военного превосходства: технологического и командно-организационного, не забывая при этом и о морали.

Также действенность факторов «мягкой силы» на политическом поле не ослабевает со временем только в том случае, если периодически демонстрируется подкрепленность их факторами силы жесткой. Апеллировать к рациональному мышлению потенциального противника можно, лишь убедив его в реальности создаваемых угроз.