Война и мир Михаила Тухачевского

Кадры Рабоче–Крестьянской Красной Армии, которым тов. Сталин уделяет колоссально много времени и внимания, являются особыми кадрами1.

К. Е. Ворошилов

Когда заместителя наркома обороны маршала Тухачевского в апреле 1937 года не пустили в Лондон на коронацию короля Георга VI, он уже не сомневался, что это начало конца. После ареста военного атташе в Великобритании В. К. Путны и заместителя командующего Ленинградского военного округа В. М. Примакова, после ареста А. С. Енукидзе, незадолго до того исключенного из партии и лишенного всех постов, Тухачевский отлично понимал, что кольцо вокруг него сжимается.

«Как я просил в детстве папу купить мне скрипку, а он из–за вечного недостатка в деньгах так и не купил ее. Ведь я мог бы быть сейчас скрипачом», — сказал он как–то сестре2.

«Предупредительный выстрел» прозвучал в марте — на пленуме ЦК ВКП(б).

На февральско–мартовском пленуме ЦК ВКП(б), проходившем с 23 февраля по 5 марта 1937 года, нарком обороны Ворошилов сказал:

«В армии к настоящему моменту, к счастью, вскрыто пока не так много врагов. Говорю «к счастью», надеясь, что в Красной Армии врагов вообще немного.

Так оно и должно быть, ибо в армию партия посылает лучшие свои кадры: страна выделяет самых здоровых и крепких людей Я далек, разумеется, от мысли, что в армии везде и все обстоит благополучно.

Нет, совсем не исключено, что в армию проникли подлые враги в гораздо большем количестве, чем мы пока об этом знаем…»3 Нарком однако посчитал необходимым многообещающе обмолвиться:

«Я уже говорил и еще раз повторяю: в армии арестовали пока небольшую группу врагов; но не исключено, наоборот, даже наверняка и в рядах армии имеется еще немало невыявленных, нераскрытых японо–немецких, троцкистско–зиновьевских шпионов, ди версантов и террористов. Во всяком случае, для того чтобы себя обезопасить, чтобы Красную Армию — этот наиболее деликатный инструмент, наиболее чувствительный и важнейший государственный аппарат — огородить от проникновения подлого и коварного врага, нужна более серьезная и, я бы сказал, несколько по–новому поставленная работа всего руководства Красной Армии.

Мы без шума — это и не нужно было — выбросили большое количество негодных людей, в том числе и троцкистско–зиновьевского охвостья, и всякого подозрительного, недоброкачественного элемента… Это, во–первых, комкоры Примаков и Путна — оба виднейшие представители старых троцкистских кадров…

За время с 1924 года, с того времени, как Троцкий был изгнан из армии, — за это время вычищено из ее рядов большое количество командного и начальствующего состава. Пусть вас не пугает цифра, которую я назову…Только за последние три года — 1934—1936 [гг.] включительно — уволено из армии по разным причинам, преимущественно негодных и политически неблагонадежных, около 22 тысяч человек, из них 5 тысяч человек как явные оппозиционеры.

Причем, — я должен об этом сказать, товарищи, — и я, и мои ближайшие помощники проводили эту работу с достаточной осторожностью.

Я лично подхожу всегда осторожно при решении вопроса об увольнении человека из рядов армии. Приходится быть внимательным, даже если человек в прошлом был замешан в оппозиции.

Я считаю необходимым и правильным, — так учит нас тов. Сталин — всегда самым подробнейшим образом разобраться в обстоятельствах дела, всесторонне изучить и проверить человека и только после этого принять то или другое решение.

Частенько бывают у меня разговоры с органами тов. Ежова в отношении отдельных лиц, подлежащих изгнанию из рядов Красной Армии. Иной раз приходится отстаивать отдельных лиц. Правда, сейчас можно попасть в очень неприятную историю: отстаиваешь человека, будучи уверен, что он честный, а потом оказывается, он самый доподлинный враг, фашист. Но, невзирая на такую опасность, я все–таки эту свою линию, по–моему, правильную, сталинскую линию, буду и впредь проводить.

Товарищ Сталин неоднократно говорил и часто об этом напоминает, что кадры решают все. Это — глубокая правда. Кадры — все!

А кадры Рабоче–Крестьянской Красной Армии, которым тов. Сталин уделяет колоссально много времени и внимания, являются особыми кадрами. Мы должны постоянно и упорно работать над тем, чтобы эти кадры увеличивать численно и улучшать качественно, чтобы непрерывно повышались их специальные знания и их политическая стойкость и ценность»4.

Со времен XX съезда партии вышло множество исследований, посвященных «Делу военных». Чудовищное истребление всей армейской вертикали, бессмысленность происходившего даже на фоне других «образцовопоказательных процессов» сталинского времени закономерно привлекала внимание специалистов. Однако все эти работы строились лишь на фрагментарной информации из следственного дела, в основном опубликованной в партийной печати вскоре после реабилитации невинно осужденных. В постсоветское время интерес к теме сталинского периода жизни участников этого знакового историко–политического сюжета — обвинителей и обвиняемых — угас, а так и незаполненные фактологические лакуны остались. И породили множество искажений сложнейшего периода жизни страны, бросившего тень на значительный отрезок ее будущего.

В этой главе впервые публикуются материалы из детально изученного уникального первоисточника — архивного следственного дела на Тухачевского М. Н., Якира И. Э., Уборевича И. П., Корка А. И., Эйдемана Р. П., Фельдмана Б. М., Примакова В. М. и Путна В. К., хранящегося в Центральном архиве ФСБ РФ. Документы, как представляется, позволяющие пролить свет на «затемненные» до сих пор страницы недавнего прошлого. С этой целью публикуются и результаты почерковедческого анализа находящихся в «Деле Тухачевского» текстов его рукописных показаний.

Графологическое исследование проводилось в Экспертнокриминалистическом Центре ГУВД по Санкт–Петербургу и Ленинградской области по запросу автора монографии.

Цель его — выявить наличие (или отсутствие) специфических признаков в почерке и приемах изложения материала, характеризующих особое психологическое и физическое состояние.

В исследованиях, посвященных «предтечам» ареста Тухачевского, основанных, в частности, на опубликованных в «Известиях ЦК КПСС» материалах реабилитации сказано, что первым показания на Тухачевского дал арестованный бывший начальник ПВО РККА М. Е. Медведев.

Из заключения Заместителя Главного военного прокурора Д. Терехова в Военную Коллегию Верховного суда СССР:

«Как установлено дополнительной проверкой, первые показания о существовании «военного заговора» в Красной Армии, руководимого якобы Тухачевским.., были получены 8 и 10 мая 1937 года от бывшего Начальника ПВО РККА Медведева М. Е., арестованного к тому времени органами НКВД…

Как были получены эти показания от Медведева, рассказал арестованный в 1939 году бывший заместитель Начальника УНКВД по Московской области А. П. Радзивиловский.

«…Фриновский (зам Ежова) в одной из бесед поинтересовался, проходят ли у меня по материалам (в УНКВД МО) какие–либо крупные военные работники. Когда я сообщил Фриновскому о ряде военных из Московского военного округа содержащихся под стражей в УНКВД, он мне сказал о том, что первоочередной задачей, в выполнении которой, видимо, И мне придется принять участие, — это развернуть картину, о большом и глубоком заговоре в Красной Армии.

Из того, что мне говорил тогда Фриновский, я ясно понял, что речь идет о подготовке большого раздутого военного заговора в стране, раскрытием которого была бы ясна огромная роль и заслуги Ежова и Фриновского перед лицом ЦК….

Поручение, данной мне Ежовым, сводилось к тому, чтобы немедля приступить к допросу арестованного Медведева… и добиться от него показаний с самым широким кругом участников о существовании военного заговора в РККА.

При этом Ежов дал мне прямое указание применить к Медведеву методы физического воздействия, не стесняясь в их выборе…»»5 Медведев за несколько лет до ареста демобилизовался и работал «замначальника строительства какой–то больницы… Ежов и Фриновский… предложили «выжать» от него его «заговорщиче ские» связи и снова повторили о том, чтобы с ним не стесняться…

Я добился от него показаний о существовании военного заговора, о его активном участии в нем и в ходе последующих допросов, особенно.

. после избиения его Фриновским в присутствии Ежова, Медведев назвал значительное количество крупных руководящих военных работников»6.

Исследование, проведенное на основе изучения дела

Тухачевского и материалов, связанных с ним, дает основания полагать, что еще ранее назвали Тухачевского другие лица. Среди них — Томаш Домбаль, польский коммунист, активно приветствовавший вхождение Красной Армии в Варшаву (о чем упоминалось в главе «Польский синдром»). Он был арестован 29 декабря 1936 года ГУГБ НКВД СССР как член «шпионско–диверсионной и террористической организации «Польска организация войскова» и резидент 2 отдела Польглавштаба». На момент ареста — академик АН БССР, заведующий кафедрой социальноэкономических наук Московского института механизации и электрификации им. Молотова, доктор экономических наук[ 32 ].

На допросе 31 января 1937 года Домбаль сообщил, что работая на «Польску организацию войскову» (ПОВ) отправлял в Польшу «ряд сообщений о состоянии вооружений и строительстве Красной Армии», материалы для которых он «черпал в процессе общения с высшим руководящим составом РККА», в частности с Тухачевским — «о его опытах с танками и лекциями в Военной Академии по этому поводу»7.

Запрет на поездку Тухачевского на коронацию английского короля Георга VI (де–факто — на выезд из страны) был заботливо декорирован. 22 апреля 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление:

«Ввиду сообщения НКВД о том, что товарищу Тухачевскому во время поездки на коронационные праздники в Лондоне угрожает серьезная опасность со стороны немецко–польской террористической группы, имеющей задание об убийстве товарища Тухачевского, признать целесообразным отмену решения ЦК о поездке товарища Тухачевского в Лондон»8.

Решение Политбюро основывалось на спецсообщении Н. И. Ежова от 21 апреля 1937 года И. В. Сталину, В. М. Молотову и К. Е. Ворошилову. Вот текст этого сообщения:

«Нами сегодня получены данные от зарубежного источника, заслуживающего полного доверия, о том, что во время поездки товарища Тухачевского на коронационные торжества в Лондон над ним по заданию германских разведывательных органов предполагается совершить террористический акт. Для подготовки террористического акта создана группа из четырех человек (трех немцев и одного поляка). Источник не исключает, что террористический акт готовится с намерением вызвать международные осложнения. Ввиду того, что мы лишены возможности обеспечить в пути следования и в Лондоне охрану товарища Тухачевского, гарантирующую полную его безопасность, считаю целесообразным поездку товарища Тухачевского в Лондон отменить. Прошу обсудить»9.

На этом документе стоит резолюция И. В. Сталина:

«Членам ПБ. Как это ни печально, приходится согласиться с предложением товарища Ежова. Нужно предложить товарищу Ворошилову представить другую кандидатуру. И. Сталин».

Рядом — рукой К. Е. Ворошилова: «Показать М. Н. 23.IV.37 г. KB».

На этом же экземпляре сообщения расписался М. Н. Тухачевский, подтвердив тем самым, что он ознакомился с документом.

«Никаких материалов о подготовке подобного террористического акта над М. Н. Тухачевским у КГБ СССР не имеется, что дает основания считать это спецсообщение фальсифицированным »10, — констатировала Комиссия Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30—40–х и начала 50–х годов.

9 мая 1937 года К. Е. Ворошилов обратился в Политбюро ЦК ВКП(б) с письмом о подтверждении новых назначений.

10 мая 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение:

«Утвердить: Первым заместителем народного комиссара обороны Маршала Советского Союза товарища Егорова А. И… Командующим Приволжским военным округом — Маршала Советского Союза товарища Тухачевского М. Н. с освобождением его от обязанностей заместителя наркома обороны»11.

Симптоматично назначение на должность первого замнаркома обороны — вместо Тухачевского — маршала Егорова.

Именно он в свое время безоговорочно поддержал решения Сталина и Ворошилова саботировать приказы Тухачевского о штурме Варшавы и наступать на Львов.

«Польский след» проступил и здесь. Он рефреном возникал и на партийных заседаниях в присутствии Сталина, и — впоследствии — на допросах. 11 мая Тухачевского официально сняли с должности заместителя наркома и отправили в Куйбышев — командовать войсками Приволжского военного округа. Перед отъездом, 13 мая, он добился встречи со Сталиным12. Положив Тухачевскому руку на плечо, вождь пообещал, что скоро вернет его в Москву. Товарищ Сталин слово сдержал — 24 мая Тухачевский действительно вернулся в Москву. На Лубянку. Под конвоем.

Но до этого оставалась еще неделя. Сестра маршала Ольга Николаевна вспоминала:

«Мы с мамой отдыхали в Сочи, в санатории. 13 мая, в мамин день рождения, брат прислал нам телеграмму. Через несколько дней еще одну: «Новое назначение. Смогу работать. Целую. Миша». А еще через несколько дней в санаторской библиотеке сняли портрет Миши»13.

В этом «смогу работать» — больше чем ожидание, больше, чем понимание и — призрак надежды…

В Куйбышев Тухачевский прибыл 16 мая. Его приезд запомнился генерал–лейтенанту П. А. Ермолину, бывшему в то время начальником штаба одного из корпусов в Приволжском округе, знакомому с Тухачевским по военной академии в Москве. Вскоре после приезда в Куйбышев маршал отправился на окружную партконференцию. Ермолин вспоминал:

«Пронесся слух: в округ прибывает новый командующий войсками М. Н. Тухачевский, а П. Е. Дыбенко отправляется в Ленинград.

Это казалось странным, маловероятным. Положение Приволжского военного округа было отнюдь не таким значительным, чтобы ставить во главе его заместителя наркома, прославленного маршала. Но вместе с тем многие командиры выражали удовлетворение.

Служить под началом М. Н. Тухачевского было приятно.

На вечернем заседании конференции Михаил Николаевич появился в президиуме… Его встретили аплодисментами. Однако в зале чувствовалась какая–то настороженность. Кто–то даже выкрикнул:

«Пусть объяснит, почему сняли с замнаркома!» Во время перерыва Тухачевский подошел ко мне. Спросил, где служу, давно ли ушел из академии. Непривычно кротко улыбнулся: «Рад, что будем работать вместе. Все–таки старые знакомые…» Чувствовалось, что Михаилу Николаевичу не по себе. Сидя неподалеку от него за столом президиума, я украдкой приглядывался к нему. Виски поседели, глаза припухли. Иногда он опускал веки, словно от режущего света. Голова опущена, пальцы непроизвольно перебирают карандаши, лежащие на скатерти.

Мне доводилось наблюдать Тухачевского в различных обстоятельствах.

В том числе и в горькие дни варшавского отступления.

Но таким я не видел его никогда. На следующее утро он опять сидел в президиуме партконференции, а на вечернем заседании должен был выступить с речью. Мы с нетерпением и интересом ждали этой речи. Но так и не дождались ее. Тухачевский больше не появился »14.

Об отъезде Тухачевского с женой в Куйбышев из Москвы написано множество мемуарных статей, после реабилитации в 1957 году просачивалась сквозь цензуру и скупая информация о его последних днях. Но о том, как происходил арест, как вел себя маршал, — глухое молчание. В конце 1980–х сестрам маршала пришло письмо, написанное старческой рукой. Хранивший всю жизнь мрачную тайну, очень пожилой человек, Н. И. Шишкин, все–таки решил расстаться с данным когда–то словом «молчать вечно».

«Мне, по стечению обстоятельств, стала известна подробность ареста Михаила Николаевича от человека, производившего этот арест. Этим человеком был Рудольф Карлович Нельке, старый большевик, честнейший человек, работавший полномочным представителем НКВД… Михаил Николаевич приехал в Куйбышев своим вагоном и должен был прийти в обком представиться и познакомиться с руководством обкома, которое в ожидании собралось в кабинете первого секретаря.

И вот распахнулась дверь, и в проеме появился Михаил Николаевич.

Он медлил, не входя, и долгим взглядом обвел всех присутствующих, а потом, махнув рукой, переступил порог.

К нему подошел Нельке и, представившись, сказал, что получил приказ об аресте… Михаил Николаевич, не произнося ни слова, сел в кресло, но на нем была военная форма, и тут же послали за гражданской одеждой… Когда привезли одежду, Михаилу Николаевичу предложили переодеться, но он, никак не реагируя, продолжал молча сидеть в кресле.

Присутствующим пришлось самим снимать с него маршальский мундир…»15 Этот моральный удар, вероятно, оказался для Тухачевского тяжелее последовавших позже физических… Самого Нельке расстреляли несколько месяцев спустя.

М. Н. Тухачевский был арестован 22 мая 1937 года. В тот же день был арестован председатель Центрального совета Осоавиахима Р. П. Эйдеман, 30 мая — командующий Киевского военного округа И. Э. Якир, 29–го — командующий Белорусского военного округа И. П. Уборевич.

Дочь Уборевича — Владимира впоследствии рассказывала:

«О своем папе я еще ничего не знала, но уже предчувствовала.

Мама меня уже подготовила. Когда произошло несчастье в доме Гамарников, мама сказала мне что–то неясное, что папа тоже может попасть в неприятность, что он был дружен с Я. Б. и что–то еще.

Вобщем, как–то пыталась меня подготовить. А она уже несколько дней, как знала, что папа арестован… У мамы на Белорусской ж.д.

были дружки из особых групп (НКВД). Они всегда предупреждали маму, если к Москве подходил папин вагон из Смоленска. На этот раз произошло следующее. Маме позвонили с дороги, что папа приезжает. Она попросила Машеньку приготовить завтрак и уехала на вокзал. Приехала она после 12, сказав Маше, что папа где–то задержался.

Т. И. Розанова (подруга семьи. — Ю. К.) говорит, что мама, приехав на вокзал, увидела, что вагон папин оцеплен. Она резко и неожиданно оттолкнула одного из охраны и вбежала в вагон.

В салоне у стола стоял отец, очень бледный, в штатском костюме.

Он успел только сказать: «Не волнуйся, Нинок, все уладится», и их заперли в разные купе. Маму продержали взаперти 4 часа.

Когда ее выпустили, она поехала в НКВД… Не знаю, каким образом она так легко попала к какому–то начальнику. К нему он ворвалась со словами: «Что у Вас за бардак! Сейчас арестовали Иеронима Петровича!» Этот тип сказал Нине Владимировне, что все будет в порядке, а сам в тот же день прислал к нам своих с обыском»16.

Подруга Владимиры Уборевич на долгие годы сохранила воспоминания о тех событиях:

«Особенно мне запомнилось, как мы с Мирой ходили в театр… Это был дневной спектакль в театре им. Вахтангова «Принцесса Турандот».

Запомнился не только сам спектакль, но и сам день. Последний счастливый день в детской жизни нашего дома. В театре же было все очень интересно. Недалеко от нас сидела наш кинокумир — Любовь Орлова, живая, красивая, нарядная и улыбающаяся своей знаменитой улыбкой… Когда я вышла к вечеру во двор, на помойке и рядом с ней валялись разбитые пластинки, разорванные бумаги, какие–то выброшенные вещи. Сверху лежали две разбитые пластинки Вертинского «Молись, кунак, в стране чужой, молись, кунак, за край родной, молись за тех, кто сердцу мил, чтобы господь их сохранил»… Гораздо позднее я догадалась, что Н. В. хотела уничтожить все то, что как–то могло скомпрометировать И. П. (Уборевича. — Ю. К.), а пластинки Вертинского, а тем более такие, рассматривались в то время как явная крамола, хотя многие их привозили»17.

Петру Якиру, сыну командующего Киевского округа, в 1937–м было 15 лет.

«30 мая 1937 года. Накануне мы с отцом были на даче в Святошине, под Киевом. Зазвонил телефон; попросили отца. Разговаривал с ним Ворошилов: — Выезжайте немедленно в Москву, на заседание Военного совета. — Была вторая половина дня.

Отец ответил, что поезда на Москву сегодня больше не будет.

Спросил разрешения вылететь. — Не нужно. Завтра выезжайте первым поездом. На следующий день в три часа пятнадцать минут дня отходил поезд на Москву. Я провожал отца. Настроение у него было тревожное: он знал, что в течение прошедших недель арестован ряд военачальников, в том числе и Михаил Николаевич Тухачевский… В 10 часов я распрощался со своими друзьями и подружками, которые гуляли в Мариинском парке, напротив нашего дома, и пошел домой… Я обратил внимание, что во всех комнатах нашей квартиры горит свет и окна зашторены.

Позвонил в дверь. Некоторое время никто не подходил, потом мужской голос спросил: «Кто это?» Я ответил. «А, Петя, — сказал голос, — дело в том, что у твоей мамы приступ и у нее врачи. Иди, еще погуляй…» Около часа ночи я вернулся домой.

Свет в окнах квартиры все горел. На звонок мне открыли дверь, и я увидел двух людей в форме НКВД. Довольно резко один из них предложил мне пройти в кабинет отца. Там за письменным столом сидел крупный человек с перебитым носом в форме НКВД, с отличиями комиссара 2–го ранга (как потом выяснилось, это был заместитель Ежова — Фриновский, один из самых страшных палачей–истязателей НКВД того времени). «Долго ли тебя ждать? — спросил он. — Ну, а теперь говори, где у вас хранится валюта». «Во–первых, я не понимаю, что здесь происходит, а во–вторых, я не имею представления ни о какой валюте».

Он быстро встал из–за стола, подошел ко мне и ударил по голове, видимо, не рукой, а чем–то еще, так как удар был сильный.

Я упал. «Щенок! — сказал он. — Уведите его». Я пришел в себя, меня подняли и отвели в столовую, где на диване лежала мама.

У нее был сердечный приступ»18.

А на Лубянке шла активная работа. Арестованные раньше Тухачевского военачальники уже давали признательные, «разоблачающие» показания.

Протокол допроса А. И. Корка от 16 мая 1937 года «В суждениях Тухачевского совершенно ясно сквозило его стремление притти в конечном счете, через голову всех, к единоличной диктатуре…

…Тухачевский… говорил мне: «Наша русская революция прошла уже через свою точку зенита. Сейчас идет скат, который, кстати сказать, давно уже обозначился. Либо мы — военные будем оружием в руках у сталинской группы, оставаясь у нее на службе на тех ролях, какие нам отведут, либо власть безраздельно перейдет в наши руки».

«Вы спрашиваете «майн либер Август» (он так продолжал разговор, похлопав меня по плечу), куда мы направим свои стопы? Право, надо воздать должное нашим прекрасным качествам солдата, но знайте, солдаты не всегда привлекаются к обсуждению всего стратегического плана. Одно только мы с Вами должны твердо помнить:

когда претендентов на власть становится слишком много — надо, чтобы нашлась тяжелая солдатская рука, которая заставит замолчать весь многоголосый хор политиков». Намек, который при этом Тухачевский делал на Наполеона, был так ясен, что никаких комментариев к этому не требовалось…

В качестве отправной даты надо взять здесь 1925—26 гг. когда Тухачевский был в Берлине и завязал там сношения с командованием рейхсвера… Спустя два года после того, как Тухачевский был в Берлине, я был направлен в Германию, а в мае 1928 года в качестве военного атташе, сдал Тухачевскому командование Ленинградским округом.

Перед моим отъездом при сдаче округа Тухачевский говорил мне: «Ты прощупай немцев в отношении меня и каковы их настроения в отношении нас»…

Бломберг передал Тухачевскому, что в Германии складывается сейчас такая ситуация, которая должна обеспечить национал–социалистам, во главе с Гитлером, приход к власти»19.

Вернер фон Бломберг, Главнокомандующий вермахта, а до прихода Гитлера к власти — рейхсвер (курировавший все советско–немецкие военные связи, бывавший в России, о чем подробно говорилось в главе «Восток—Запад»), действительно мог передать Тухачевскому информацию о приходе нацистов к власти. Ее можно было почерпнуть даже из немецких газет. Характерно, что Тухачевскому и остальным участникам процесса вменялось в вину то, чем они обязаны были заниматься на протяжении нескольких лет: контактировать с немецкими вооруженными силами — рейхсвером. Если предположить, что он действительно давал такие указания Корку, то весь их криминал заключался в том, что необходимо было продолжать строительство военных и учебных баз и продолжать контакты с немецким генштабом.

Допрос В. М. Примакова 21 мая 1937 года «…Блок троцкистов с правыми и организация общего изменнического антисоветского военного заговора привели к объединению всех контрреволюционных сил в РККА — участников офицерского заговора 1930 года с их бонапартизмом, правых — с их платформой восстановления капитализма, зиновьевцев и троцкистов — с их террористическими установками — с общей целью бороться за власть вооруженным путем…

…Этот антисоветский политический блок и военный заговор, возглавляемый лично подлым фашистом Троцким, руками военного заговора должен был обрушить на СССР все неисчислимые бедствия военной измены и самого черного предательства во время войны, причем этот предательский удар в спину участники заговора должны были нанести родине тем оружием, которое она нам доверила для своей защиты…

Троцкизм в течение ряда лет руководивший контрреволюционной борьбой против руководства партии и правительства и против строительства социализма в нашей стране, шедший гнусным путем через поддержку кулацкого саботажа в 1930—32 г., через террористическое подлое убийство т. Кирова в 1934 году, пришел со своими террористическими установками к фашистскому блоку с правыми внутри страны и прямо поступил на службу к гитлеровскому генеральному штабу»20.

Продираясь сквозь агрессивное косноязычие предписанных клише, нетрудно заметить «опорные точки» сценария — троцкизм, убийство Кирова и, конечно, наличие контрреволюционной организации.

В день, когда арестованного Тухачевского привезли в Москву, 24 мая 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) поста вило на голосование членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК «Предложение об исключении из партии Рудзутака и Тухачевского и передачи их дела в Наркомвнудел »21. Основания для исключения — полученные ЦК ВКП(б) «данные, изобличающие члена ЦК ВКП Рудзутака и кандидата ЦК ВКП Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско–право–заговорщицком блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии»22. Это произошло не только до суда, но и до начала следствия. Разумеется, соответствующее постановление — об исключении из партии — уже 25—26 мая 1937 года «опросом членов ЦК и кандидатов в члены ЦК» было оформлено и подписано И. В. Сталиным23.

И. В. Сталин лично занимался вопросами следствия по делу о «военном заговоре». Получал протоколы допросов арестованных и почти ежедневно принимал Н. И. Ежова, а 21 и 28 мая 1937 года и его заместителя М. П. Фриновского, непосредственно участвовавшего в фальсификации обвинения.

О методах работы с Тухачевским свидетельствуют данные графологического анализа.

«В результате почерковедческого исследования представленных рукописных текстов и сравнительного анализа их с образцами почерка рукописных текстов 1917 и 1919 гг., представленных на 4–х листах, установлено следующее:

…При анализе почерка, которым исполнены исследуемые рукописные тексты «Заявлений», «Показаний» Тухачевского М. Н., в каждом из исследуемых документов наблюдаются:

— тупые начала и окончания движений, извилистость и угловатость штрихов (большая, чем в свободных образцах, несмотря на преобладающую угловатую форму движений); наличие неоправданных остановок и неестественных связей, то есть признаки, свидетельствующие о замедленности движений или — нарушения координации движений.

Кроме того, в почерке исследуемых рукописных текстов наблюдаются нарушения координации движений 2–ой группы, к которым относятся:

— различные размеры рядом расположенных букв;

— отклонения букв и слов от вертикали влево и вправо;

— неравномерные расстояния между словами — от малого до среднего;

— неустойчивая форма линии строк — извилистая;

— при вариационном направлении линии строк: горизонтальному, нисходящему внизу, восходящему вверх;

— различные расстояния между словами — от малого до большого.

Указанные выявленные признаки в совокупности свидетельствуют о необычном выполнении исследуемых рукописных текстов, которое может быть связано:

— либо с необычными условиями выполнения — выполнение рукописных текстов непривычным пишущим прибором, в неудобной позе, на непривычной подложке и т. п.;

— либо с необычным состоянием исполнителя рукописных текстов — состояние сильного душевного волнения, опьянения, под воздействием лекарственных препаратов и т. п.

Совокупный анализ исследуемый признаков почерка с анализом письменной речи исследуемых документов говорит о доминирующем значении второй причины и позволят предполагать исполнение исследуемых рукописных текстов лицом, находящемся в необычном состоянии»24.

Первый документ на Лубянке Тухачевский подписал 26 мая. В нем еще звучит скрытая ирония. Заявление заместителю начальника 5 отдела ГУГБ НКВД Ушакову:

«Мне были даны очные ставки с Примаковым, Путна и Фельдманом, которые обвиняют меня как руководителя антисоветского военнотроцкистского заговора. Прошу представить мне еще пару показаний других участников этого заговора, которые также обвиняют меня.

Обязуюсь дать чистосердечные показания без малейшего утаивания чего–либо из своей вины в этом деле, а равно из вины других лиц заговора.

Тухачевский. 26.05.37»25.

Ему была предоставлена не одна такая «пара». Уже в 1957–м, в ходе проверки дел по обвинению Тухачевского, Якира и других были обнаружены заявления арестованных, из которых видно, что подписанные ими показания — вымышлены, подсказаны им или получены путем шантажа.

Так, в записке Ушакову Фельдман 31 мая 1937 года писал:

«Начало и концовку заявления я писал по собственному усмотрению.

Уверен, что Вы меня вызовете к себе и лично укажете, переписать недолго»26.

Уже «обработанные» следователями, военные подписывали любую ахинею и как закодированные повторяли на допросах требуемые формулировки. Трудно представить, чтобы находящийся в здравом рассудке человек облекал мысли в подобную форму. Эти агрессивно–косноязычные клише предписаны правилами игры.

Вечером 26 мая Тухачевский написал Ежову заявление:

«Народному комиссару внутренних дел Н. И. Ежову Будучи арестован 22–го мая, прибыв в Москву 24–го, впервые был допрошен 25–го и сегодня 26–го мая заявляю, что признаю наличие антисоветского военно–троцкистского заговора и то, что я был во главе его. Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все касающееся заговора, не утаивая никого из его участников, и ни одного факта и документа. Основание заговора относится к 1932–ому году… М. Тухачевский»27.

Из заключения эксперта–почерковеда:

«В заявлении от 26 мая 1937 года — с обозначениями 8—9 — наблюдаются признаки необычного выполнения, которые значительно большее выражение нашли на листе 8»28.

Тухачевского провели через «конвейер» — бесконечные, круглосуточные вызовы на допросы, перемежающиеся очными ставками.

Протокол допроса Тухачевского М. Н. от 26 мая 1937 года «Вопрос. Вы обвиняетесь в том, что возглавляли антисоветский военно–троцкистский заговор. Признаете ли себя виновным?

Ответ. Как я уже указал в своем заявлении на имя народного комиссара Внутренних Дел СССР тов. Ежова, я возглавлял контрреволюционный военный заговор, в чем полностью признаю себя виновным.

Целью заговора являлось свержение существующей власти вооруженным путем и реставрация капитализма…

…Наша антисоветская военная организация в армии была связана с троцкистско–зиновьевским центром и правыми заговорщи ками и в своих планах намечала захват власти путем совершения так называемого дворцового переворота, то есть захвата правительства и ЦК ВКП (б) в Кремле, или же путем искусственного создания поражения на фронтах во время войны, чем вызвать замешательство в стране и поднять вооруженное восстание…

…Я считаю, что Троцкий мог знать… что я возглавляю антисоветский военный заговор и это послужило для него основанием направить ко мне Ромма… Сообщаю следствию, что в 1935 г. Путна привез мне записку от Седова (приемный сын Троцкого. — Ю. К.), в которой говорилось о том, что Троцкий считает очень желательным установление мною более близкой связи с троцкистскими командирскими кадрами. Я через Путна устно ответил согласием, записку же Седова я сжег»29.

Этого мало. Днем позже из Тухачевского «выжали»

подробности. Разумеется, никаких доказательств или показаний третьих лиц не предъявлялось. Нигде в «совершенно секретном деле», как и в материалах, выданных членам суда, нет никаких документов, подтверждающих наличие заговора. Не фигурирует и немецкая фальшивка, якобы подготовленная и переданная в Москву Гейдрихом и Канарисом. Предположить, что компромат на Тухачевского не фигурировал в деле из–за строгой секретности содержащихся в нем сведений, трудно — процесс над военачальниками не был открытым «образцово–показательным ». Все его материалы снабжены грифом «Секретно».

Вероятнее, дело в том, что даже если «досье», сфальсифицированное Абвером, и существовало, Сталину оно просто не было нужно.

Протокол допроса Тухачевского М. Н. от 27 мая 1937 года «…Должен сказать, что на допросе 26 мая я был не искренен и не хотел выдать советской власти всех планов военно–троцкистского заговора, назвать всех известных мне участников и вскрыть всю вредительскую, диверсионную и шпионскую работу, проведенную нами.

…Еще задолго до возникновения антисоветского военно–троцкистского заговора, я в течение ряда лет группировал вокруг себя враждебно настроенных к соввласти, недовольных своим положением командиров и фрондировал с ними против руководства пар тии и правительства. Поэтому, когда в 1932 г. мною была получена директива от Троцкого о создании антисоветской организации в армии, у меня уже фактически были готовые преданные кадры, на которые я мог опереться в этой работе.

…Путна устно мне передал, что Троцким установлена непосредственная связь с германским фашистским правительством и генеральным штабом…

…В 1932 г. мною лично была установлена связь с представителем германского генерального штаба генералом Адамом. До этого Адам в конце 1931 г. приезжал в Советский Союз, и сопровождавший его офицер германского генерального штаба Нидермаер усиленно обрабатывал меня в плоскости установления с ними близких, как он говорил, отношений. Я отнесся к этому сочувственно. Когда я в 1932 г. во время германских маневров встретился с генералом Адамом, то по его просьбе передал ему сведения о размере вооружений Красной армии, сообщив, что к моменту войны мы будем иметь до 150 дивизий»30.

С Адамом и Нидермаером, как уже упоминалось, у Тухачевского действительно были связи: когда он ездил на маневры в Германию, и когда, курируя контакты РККА с рейхсвером, «отрабатывал» задания наркомата обороны.

А вот к какому выводу пришли специалисты Военной коллегии Верховного Суда СССР в 1957–м году:

«Как видно из полученных в ходе дополнительной проверки материалов Главного разведывательного управления Генерального Штаба Министерства Обороны СССР, бывший германский разведчик Нидермайер О.Ф. в указанный Тухачевским период времени являлся официальным представителем Рейхсвера в СССР и в силу имевшихся тогда соглашений контактировал связь рейхсвера не только с представителями командования РККА, но и с органами НКВД.

Кроме того, по сообщению Разведывательного управления Министерства Обороны СССР Нидермайер являлся ярым противником гитлеризма, сторонником дружбы Германии с СССР и на протяжении 1936 года советские военные разведывательные органы получали от него ценную информацию»31.

«В Заявлении от 27 мая 1937 года наблюдаются признаки выполнения в необычном состоянии. При этом манера изложения — авторская и присутствует практически неприкрытый сарказм, который свидетельствует пока еще о моральном превосходстве автора над адресатами»32, — считает эксперт–графолог.

Вот это заявление.

«Помощнику Нач–ка 5–го Отдела ГУГБ НВД Ушакову Будучи следствием изобличен в том, что я возглавлял антисоветский военно–троцкистский заговор, мне ничего другого не оставалось, как признать свою вину перед советской властью, что я и сделал 2б–го мая.

Но так как мои преступления безмерно велики и подлы, поскольку я лично и организация, которую я возглавлял, занималась вредительством, диверсией, шпионажем и изменяла Родине, я не мог встать на путь чистосердечного признания всех фактов, относящихся к заговору. Поэтому я избрал путь двурушничества и под видом раскаяния думал ограничить свои показания о заговоре, сохранив в тайне наиболее важные факты, а главное, участников заговора.

Эта новая подлость… была развенчана следствием… Я решил на этот раз окончательно и бесповоротно вполне честно сознаться во всех моих антигосударственных преступлениях, назвать всех известных мне участников заговора выдать все его планы.

Прошу предоставить мне возможность, ввиду многочисленности фактов, о которых я должен показывать, продиктовать мои показания стенографистке, причем заверяю Вас честным словом, что ни одного факта не утаю, и у Вас не будет ни теперь, ни позже никакого основания упрекнуть меня в неискренности данного моего заявления.

Тухачевский. 27.5.37»33 В протоколах допросов узнаваема характерная стилистика показаний и способ изложения фактов: обилие эмоциональной лексики, экспрессивных эпитетов негативной модальности. И практически полное отсутствие аргументации «признательных» тезисов — не говоря уже о вещественных доказательствах или документальных уликах. Скудность лексики, даже выражающей негативную оценочность, выдает истинных авторов текстов: самих следователей и их руководителей. Судебно–процес суальный канцелярит, характерный для процессов 1930–х годов, имел обязательные стилистические маркеры:

устоявшиеся речевые обороты отрицательного эмоциональноэкспрессивного воздействия, оценочные клише, «нанизывание» прилагательных для создания гиперболизированной языковой реальности. Не менее характерным признаком является и еще один обязательный атрибут — лингвистическое самобичевание. Признания арестованных изобилуют оскорбительными эпитетами и дефинициями в собственный адрес — явление абсолютно исключительное для употребления в первом лице.

Протокол допроса Тухачевского М. Н. от 29 мая 1937 года «…Военный заговор возник в 1932 г. и возглавлялся руководимым мною центром. Должен сообщить следствию, что еще задолго до этого я участвовал в антисоветских группировках и являлся агентом германской разведки.

С 1928 года я был связан с правыми. Енукидзе, знавший меня с давних пор и будучи осведомлен о моих антисоветских настроениях, в одном из разговоров сказал мне, что политика Сталина может привести страну к гибели и что смычка между рабочими и крестьянами может быть разорвана. В связи с этим Енукидзе указывал, что программа Бухарина, Рыкова и Томского является вполне правильной и что правые не сдадут своих позиций без боя. В оценке положения я согласился с Енукидзе и обещал поддерживать с ним связь, информируя его о настроениях командного, политического и красноармейского состава Красной Армии. В то время я командовал Ленинградским военным округом…

Во время 16 съезда партии Енукидзе говорил мне, что хотя генеральная линия партии и победила, но что деятельность правых не прекращается и они организованно уходят в подполье… После этого я стал отбирать и группировать на платформе несогласия с генеральной линией партии недовольные элементы командного и политического состава…

Ромм рассказал мне, что Троцкий ожидает прихода к власти Гитлера и что он рассчитывает на помощь Гитлера в борьбе Троцкого против Советской власти»34.

К этому моменту А. С. Енукидзе уже «сознался». Характерно, что как доказательство вины использовался один и тот же ход — личные контакты с подследственным. Енукидзе был знаком с Тухачевским с первых послереволюционных месяцев как руководитель Военного отдела ВЦИК, где Тухачевский работал (см. главу «Странный Октябрь»).

Потому любые его показания были полезны Сталину.

К моменту ареста Тухачевского Енукидзе находился под следствием уже почти полгода (он был арестован 1 февраля 1937 года в Харькове, где, после исключения в 1935 году из партии и снятия со всех государственных постов, работал начальником Харьковского областного автогужевого транспортного треста35), но еще не был осужден. К смертной казни его приговорили на четыре с лишним месяца позже, чем Тухачевского. Что до вины, то она была доказана априори: самим фактом ареста органами НКВД.

В протоколе допроса от 30 мая 1937 года. А. С. Енукидзе сообщил: в 1932 году от одного из руководящих членов «блока организаций правых и троцкистов–зиновьевцев»

Томского он узнал, что по решению блока создан «единый центр [штаб] военных организаций [в рядах РККА]»[ 33 ], в который якобы входили Корк, Путна и Примаков во главе с Тухачевским, привлеченным в организацию А. И. Рыковым »36.

В том же протоколе А. С. Енукидзе утверждал, что по заданию блока, в начале 1933 года М. Н. Тухачевский пришел к нему в кабинет для установления связи между блоком и «военным центром». Тогда же они условились о следующей встрече, но, по словам А. С. Енукидзе, больше с М. Н. Тухачевским он не встречался, поддерживая связь с «военным центром» через Корка37.

В обвинительном заключении ГУГБ НКВД СССР от 2 июля 1937 года, утвержденном прокурором СССР А. Я. Вышинским 28 октября 1937 года, в частности, говорится, что следствием по делу А. С. Енукидзе, а также его личными показаниями, было установлено, что он, 29 октября 1937 года ВК ВС СССР по ст. ст. 58–1 «а», 588 и 58–11 УК РСФСР приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение в г. Москве 30 октября 1937 года.

Определением ВК ВС СССР от 3 октября 1959 года реабилитирован 40.

Заявление от арестованного Тухачевского М. Н. от 29 мая 1937 года «Народному комиссару Внутренних дел СССР Н. И. Ежову Через следователя Ушакова Обличенный следствием в том, что я, несмотря на свое обещание сообщать следователю исключительно правду, в предыдущих показаниях неправильно сообщил по вопросу о начале своей антисоветской работы, настоящим заявляю, что хочу исправить эту свою ошибку.

Еще в 1928–ом г. я был втянут Енукидзе в правую организацию.

В 1934–ом г. я лично связался с Бухариным.

С немцами я установил шпионскую связь с 1925–ого г., когда я ездил в Германию научения и маневры и где установил связь с капитаном фон Цюлловым.

Примерно с 1926–го года я был связан с Домбалем, как польским шпионом.

При поездке в 1936–ом г. в Лондон Путна устроил мне свидание с Седовым, и я имел разговор о пораженческих планах и об увязке действий антисоветского военно–троцкистского заговора и германского генерального штаба с генералом Румштедт, представителем германского фашистского правительства.

Помимо этого в Лондоне я имел встречу с командующим эстонской армией генералом Лайдонером и с американским журналистом в кабинете у Путна (фамилии не помню), приехавшим из фашистской Германии и являющимся гитлеровским агентом.

Разговор шел о задачах германского фашизма в войне против СССР.

В Париже я встретился с Титулеску, с которым обсуждал вопрос о характере возможных действий германо–польско–румынских войск в войне против СССР.

Я был связан, по заговору, с Фельдманом, Каменевым С. С, Якиром, Эйдеманом, Енукидзе, Бухариным, Караханом, Пятаковым, Смирновым И. Н., Ягодой, Осепяном и рядом других.

Впервые на всем этапе следствия в течение четырех дней, я заявляю вполне искренне, что ничего не буду скрывать от следствия.

Тухачевский 29.5.37»41 По мнению эксперта–графолога, авторскими (с учетом условности всех утверждений, так как автороведческая экспертиза не проводилась, а проведена она могла быть лишь при наличии образцов авторского текста, не связанных с исследуемыми обстоятельствами) в вышепроцитированном тексте являются, видимо, только первый и последний абзацы. Последующий текст, считает эксперт, вероятнее всего, выполнялся под диктовку. Доказательством этого тезиса являются «непривычные для автора построения предложений — более краткие и упрощенные по строению» и кроме того — необычность написания фамилий.

«Все фамилии выполнены не одномоментно (различный наклон в каждой из фамилий, различные расстояния между словами, а также различный рисунок знаков препинания, в частности, запятых), то есть такое выполнение возможно под диктовку другого лица»42.

Тухачевский, находясь в замкнутом круге лубянских экзекуций, все еще пытался не называть имен, не оговаривать своих коллег. Он пытался остаться человеком.

Протокол очной ставки между Корком и Тухачевским от 30 мая 1937 года «Вопрос Корку: Чем вы объясняете, что Тухачевский… всетаки не выдает Уборевича?

Ответ: …Очевидно, у Тухачевского есть надежда на то, что не все провалено, не вся наша организация раскрыта, что, очевидно, нужно оставить корни отдельных важных лиц, которые в связи с общим большим провалом, все–таки смогут продолжить через некоторый промежуток времени нашу контрреволюционную заговорщическую работу, особенно на западном фронте.

Ответ Тухачевского: Корк неверно показывает о целом ряде фактов. Я объясняю ряд неточностей, которые допускает Корк здесь на следствии тем, что он не вполне точно уяснил себе его личную роль в нашем военном заговоре… Я Корка организационно в наш заговор не вовлекал…

Вопрос Корку: Вам отводилась серьезная роль в право–троцкистской военной организации и к этой роли Вас привлек Тухачевский?

Ответ: Безусловно.

Вопрос Корку: Почему Тухачевский ваше положение в организации, ваше отношение к центру заговора представляет в совершенно ином свете?

Ответ: …В моих интересах было бы ухватиться сейчас за то, что Тухачевский сказал про меня лично, но, так как я с самого начала встал на путь чистосердечного признания, то я категорически отрицаю все, что Тухачевский сказал в отношении меня и состава центра заговора… Тухачевский почему–то меня и Уборевича хочет отвести от этого дела. Почему Тухачевский хочет сохранить Уборевича, я высказал свои соображения. Может быть, и в отношении меня у Тухачевского те же соображения, но я, ставши на путь признаний, не могу сейчас замазывать ту роль, которую я выполнял под руководством Тухачевского.

Вопрос Тухачевскому: …Вы по каким–то соображениям роль Корка смазываете, так же как и скрываете роль Уборевича….

Ответ: …Путает или забывает Корк, — не знаю»43.

Отвечая костолому–следователю, Тухачевский дает горько–саркастическую характеристику сталинским методам дознания.

«Вопрос Тухачевскому. Показания Корка более последовательны, чем ваши. Но не в этом в конце концов дело. Мы хотим знать правду, как было на самом деле?

Ответ. Корк имел возможность больше меня восстановить эти факты: он раньше меня арестован»44 .

Тухачевский был «неудобен» — следствие дало сбой.

Этот сбой был ликвидирован уже несколько дней спустя.

От маршала добились, — возможно, в прямом смысле — нужных показаний.

Заявление М. Н. Тухачевского от 9 июня 1937 года «Начальнику 5–го отдела ГУГБ НКВД СССР Леплевскому Пом. Начальника 5–го отдела ГУГБ НКВД СССР Ушакову В дополнение к очной ставке, данной мне сегодня ночью с Якиром…

показываю, что я снимаю свое отрицание участия Уборевича в заговоре…

Я не смог сразу же признать на очной ставке правоты показаний Якира, т. к. мне неудобно было отказаться от своих слов, которые я ранее говорил как на допросах, так и на очной ставке с Корком.

Тухачевский. 9.6.37»45 Им понадобилось 10 дней…

Почерковедческая экспертиза констатировала и в этом заявлении ярко выраженные признаки выполнения в необычном состоянии.

Заявление М.Н. Тухачевского от 10 июня 1937 года «Помощнику Начальника 5–го отдела ГУГБ НКВД СССР Ушакову Так как я заявил о том, что решил искренне и чистосердечно давать показания о всем, что мне известно по поводу антисоветского военного заговора, то я, вспомнив фамилии участников заговора, не названных мною ранее, сообщаю их следствию дополнительно.

Мне известны следующие участники заговора: Левинзон, Аронштам, Векличев, Орлов…, Клочко, Германович.

Помимо того уточняю, что хотя четкие задания по подготовке поражения на территории БВО и КВО, и относятся к весне 1936–го г., но и до этого, в 1935–ом г., между участниками цент pa военного заговора происходили обсуждения вопросов оперативного вредительства, т. е. по существу, пораженческой деятельности.

Прошу приобщить к делу эти мои дополнительные показания.

Тухачевский. 10.6.37»46.

Из заключения Экспертно–криминалистического центра ГУВД по Петербургу и ЛО:

«В тексте Заявления от 10 июня 1937 года наблюдаются те же

признаки, свидетельствующие о необычном состоянии исполнителя.

При этом данный текст также мог быть выполнен под диктовку, особенно в части фамилий (в них также наблюдаются: в обозначениях фамилий — более дуговые движения, более вертикальный наклон по сравнению с рядом расположенным записями, а также между собственно выполненными фамилиями. «Казенный стиль»

изложения, особенно в последних двух абзацах (например, в части уточнения: «то есть по существу, пораженческой деятельности») »47.

Помимо навязанной «казенщины» изложения, была еще и редакторская правка.

«Я изложил следствию с предельной, если не преувеличить, величиной, все эти опасности, все эти стороны тяжелых преступлений, которые даже не верится, что они могут существовать на самом деле».

Эта фраза подчеркнута красным и в дубле стенограммы выглядит так:

«Я предельно изложил все эти опасности, все эти стороны тяжелых преступлений, в которые, не будь я сам их участником, даже не мог бы поверить, что они могут существовать на самом деле»48.

В рукописных текстах показаний пляшут буквы, смазываются строчки… На страницах — ржаво–коричневые брызги.

«В процессе изучения дела М. Н. Тухачевского на отдельных листах его показаний обнаружены пятна буро–коричневого цвета.

В заключении Центральной судебно–медицинской лаборатории Военномедицинского управления Министерства обороны СССР от 28 июня 1956 г. говорится: «В пятнах и мазках на листках 165, 166 дела…обнаружена кровь… Некоторые пятна крови имеют форму восклицательного знака. Такая форма пятен крови наблюдается обычно при попадании крови с предмета, находящегося в движении, или при попадании крови на поверхность под углом…»»49.

После ареста И. Э. Якира и И. П. Уборевича решением Политбюро ЦК ВКП(б) от 30 мая 1937 года, а затем от 30 мая — 1 июня 1937 года опросом членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК ВКП(б) было оформлено и подписано И. В. Сталиным постановление:

«Утвердить следующее предложение Политбюро ЦК: ввиду поступивших в ЦК ВКП(б) данных, изобличающих члена ЦК ВКП(б) Якира и кандидата в члены ЦК ВКП(б) Уборевича в участии в военл но–фашистском троцкистском правом заговоре и в шпионской деятельности в пользу Германии, Японии, Польши исключить их из рядов ВКП и передать их дела в Наркомвнудел»50.

30 мая 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение:

«Отстранить тт. Гамарника и Аронштама от работы в Наркомате обороны и исключить из состава Военного Совета, как работников, находящихся в тесной групповой связи с Якиром, исключенным ныне из партии за участие в военно–фашистском заговоре»51.

31 мая 1937 года к Я. Б. Гамарнику, который из–за болезни (у него было обострение диабета) находился дома, по указанию Ворошилова приехали заместитель начальника Политуправления РККА А. С. Булин и начальник Управделами НКО И. В. Смородинов. Они объявили ему приказ НКО об увольнении из РККА. Сразу же после ухода «гостей» Гамарник застрелился. На следующий день в «Правде» и других газетах было опубликовано:

«Бывший член ЦК ВКП(б) Я. Б. Гамарник, запутавшись в своих связях с антисоветскими элементами и, видимо, боясь разоблачения, 31 мая покончил жизнь самоубийством»52.

О происходившем в тот день в доме Гамарника вспоминала подруга его дочери Веты — Елизавета Филатова.

«Это было в то утро 31 Мая, когда мы все пошли в школу на предэкзаменационную консультацию по географии. Консультация не состоялась, и мы, поболтавшись около получаса в школе, отправились домой. За эти сорок–пятьдесят минут, что нас не было, Вета осиротела. По внешнему виду нашего швейцара мы уже поняли, что что–то произошло… Вета стояла у окна и плакала, прячась за портьеру.

Она несколько раз повторяла: «Почему вы мне не сказали, что папа так тяжело болен, я бы не пошла в школу». Дверь моему папе открыла медсестра Марина Филлиповна, которая уже несколько дней там дежурила, т. к. у Яна Борисовича было обострение сахарного диабета и ему часто приходилось делать уколы, т. к. врачи опасались комы. Медсестра сказала, что Я. Б. застрелился. Он лежал на кровати и тут же лежал небольшой револьвер.

Блюма Савельевна (жена Гамарника. — Ю. К.) сидела в большой комнате какая–то вся окаменевшая и молчала. Марина Филлиповна была в состоянии крайнего возбуждения и сказала, что перед тем, как Я. Б. застрелился, в их квартиру пришли два человека, прошли в кабинет Я. Б. и сказав ему несколько слов вышли и сели на стулья в большой комнате, лицом к кабинету. Через несколько минут раздался выстрел. Один из пришедших встал, подошел к двери в кабинет Я. Б., приоткрыл ее, и не входя в комнату, повернулся и ушел. Второй последовал за ним. Когда раздался выстрел, Б. С.

сказала: «наконец–то все кончилось». Примерно за день до этого

кто–то с кавказским акцентом звонил Я. Б. и из трубки несся сердитый голос и мат. Я. Б. был очень расстроен этим звонком. М. Ф.

собиралась делать укол и стояла рядом.

За три дня до этого, 29 мая, между 10 и 12 часами утра мы с мамой и братом убирали балкон на черном ходу. Вдруг мама нам сказала:

«С Я. Б. что–то происходит». Мы посмотрели вниз на балкон, который был сбоку. Я отчетливо помню темные волосы Я. Б., которые казались особенно темными на фоне его белоснежного подворотничка на расстегнутой гимнастерке, пальцы рук, запущенные в густые волосы, этот взгляд, как бы прощающийся с этим ярким весенним днем. От его позы, жестов, движений веяло каким–то отчаянием, крайним смятением»53.

С 1 по 4 июня 1937 года в Кремле на расширенном заседании Военного совета при наркоме обороны СССР с участием членов Политбюро ЦК ВКП(б) обсуждался доклад К. Е. Ворошилова «О раскрытом органами НКВД контрреволюционном заговоре в РККА». Кроме постоянных членов, на мероприятии присутствовало 116 военных работников, приглашенных с мест и из центрального аппарата Наркомата обороны. К 1 июня 1937 года двадцать постоянных членов уже были арестованы как «заговорщики».

Перед началом работы Военного совета все его участники были ознакомлены с показаниями М. Н. Тухачевского, И. Э. Якира и других «заговорщиков». Бригадный генерал Конюхов вспоминал:

«Нарком внутренних дел Ежов и… Леплевский (Начальник 5 отдела ГУГБ НКВД. — Ю. К.) уже находились здесь и раздавали прибывающим брошюры, отпечатанные на ротапринте. Я прочел на титульном листе: «Собственноручные показания М. Н. Тухачевского, И. Э. Якира, А. И. Корка и Р. П. Эйдемана»… В президиум поступало множество записок, — собравшиеся хотели знать, будет ли выступать Сталин. Нам казалось, что только он может внести ясность в сложившуюся обстановку и дать ей оценку… Сталин, в частности, сказал: — Вижу на ваших лицах мрачность и некоторую растерянность. Понимаю, очень тяжело слышать такие обвинения в адрес людей, с которыми мы десятки лет работали рука об руку и которые теперь оказались изменниками Родины.

Но омрачаться и огорчаться не надо. Явление хотя и неприятное, но вполне закономерное. — Как бы ни были опасны замыслы заговорщиков, — говорил Сталин, — они нами разоблачены вовремя. Они не успели пустить свои ядовитые корни в армейские низы. Подготовка государственного переворота — это заговор военной верхушки, не имевшей никакой опоры в народе.

Но это не значит, что они не пытались завербовать кого–нибудь из вас, сидящих в зале, вовлечь в свои преступные замыслы.

Имейте мужество подняться на эту трибуну и честно рассказать.

Вам будут дарованы жизнь и положение в армии… Выступление Сталина в какой–то мере убедило собравшихся в преступных замыслах военных во главе с Тухачевским»54.

Стенограммы заседаний сохранились в Российском государственном архиве социально–политической истории.

1 июня 1937 года Заседание Военного Совета с участием приглашенных тт. командиров и политработников «Ворошилов. Товарищи, органами Наркомвнудела раскрыта в армии долго существовавшая и безнаказанно орудовавшая, строго законспирированная, контрреволюционная фашистская организация, возглавлявшаяся людьми, которые стояли во главе армии.

Из тех материалов, которые вы сегодня прочитали, вы в основном уже осведомлены о тех гнусных методах, о той подлой работе, которую эти враги народа вели, находясь бок о бок с нами»55.

Вводные даны, теперь — обязательный реверанс мудрым и прозорливым:

«Три месяца тому назад (на февральско–мартовском пленуме ЦК ВКП(б)) в этом зале заседал ЦК нашей коммунистической партии и здесь на основе огромного материала, добытого следственными органами Наркомвнудела в аналитических докладах т.т. Молотова, Кагановича, Ежова и Сталина было вскрыто подлое проникновение врага…

…Во главе всей этой работы, как и должно быть, разумеется, стоял Троцкий. К нему тянутся все нити. Он является душой, вдохновителем »56.

Все, как и должно быть. Воистину, если бы Троцкого не существовало, его следовало бы придумать. Собственно, Сталин так и сделал: он создал неустаревающую «страшилку», дав ей имя своего заклятого антагониста.

Предъявлять «все нити» нового дела Ворошилов не стал — ибо нити эти, как гласит старый афоризм, были белыми. Кажется, все — по плану. Но есть все–таки некоторые недоработки: «Нужно сказать, что не только Примаков, но и никто из других арестованных Тухачевского не называл»57. Тухачевского действительно никто из военных пока не называл, поскольку в то время еще не было высочайшей отмашки. Бывший Начальник отделения НКВД СССР А. А. Авсеевич на допросе в прокуратуре 5 июля 1956 года упомянул:

«…Примерно в марте месяце 1937 года я вызвал на допрос Примакова и увидел, что Примаков изнурен, истощен, оборван.

У него был болезненный вид…

Примаков и Путна на первых допросах категорически отказывались признать свое участие в контрреволюционной троцкистской организации.

Я вызывал их по 10—20 раз. Они при этих вызовах сообщили мне, что помимо вызовов на допросы ко мне, Примаков и Путна неоднократно вызывались на допросы к Ежову и Леплевскому…

Мне известно, что… Леплевский приказал на совещании Ушакову применить к Уборевичу методы физического воздействия»58.

Другой бывший сотрудник органов НКВД В. И. Бударев на допросе в прокуратуре 3 июня 1955 года рассказал:

«Дело Примакова я лично не расследовал, но в процессе следствия мне поручалось часами сидеть с ним, пока он писал сам свои показания. Зам. начальника отдела Карелин и начальник отдела Авсеевич давали мне и другим работникам указания сидеть вместе с Примаковым и тогда, когда он еще не давал показаний. Делалось это для того, чтобы не давать ему спать, понудить его дать показания о своем участии в троцкистской организации. В это время ему разрешали в день спать только 2—3 часа в кабинете, где его должны были допрашивать, и туда же ему приносили пищу. Таким образом его не оставляли одного… В период расследования дел Примакова и Путна было известно, что оба эти лица дали показания об участии в заговоре после избиения их в Лефортовской тюрьме»59.

(Леплевский, Ушаков, Фриновский и др. в 1938—1940 годах были расстреляны вместе с Ежовым — конвейер работал без сбоев.) Люди, воспитанные с 1917 года системой, культивировавшей беззаконие, и эту систему успешно укреплявшие, стали ее же заложниками. Вырваться оказалось невозможно.

Сильнее всего был парализующий волю страх перед неотвратимым. При полной аберрации понятия «справедливость », замененного большевиками на «целесообразность », рассчитывать было не на что. Они ждали своей очереди и пытались избежать грозившей участи. Никто не хотел стать следующим. Такие категории, как дружба, порядочность, уже не существовали: доминировал звериный инстинкт биологического самосохранения. Только биологического — ибо личностное, нравственное начало было раздавлено. «Лучше страшный конец, чем бесконечный страх», — считал Шиллер. Но обвинителям, смертельно боявшимся стать по мановению руки Сталина обвиняемыми, было не до поэта–гуманиста и его теорий.

«В армии сидели… люди, связанные между собой едиными контрреволюционными целями и задачами… Сила нашей партии, нашего великого народа, рабочего класса так велики, что эта сволочь только между собой болтала, разговаривала… шушукалась и готовилась к чему–то, не смея по–настоящему двинуться. Она дви нулась один раз, в 1934 году, 1 декабря они убили… т. Кирова.

…Они бросили пробный шар, они думали на этом прощупать силу сопротивляемости партии и силу ненависти народа к себе»60, — Ворошилов, предваряя выступление Сталина не пожалел красок.

Обычно лаконичный вождь на Военном совете выступил на редкость развернуто:

«Это военно–политический заговор. Это собственноручное сочинение германского рейхсвера. Я думаю, эти люди являются марионетками и куклами в руках рейхсвера. Рейхсвер хочет, чтобы у нас был заговор, и эти господа взялись за заговор. Рейхсвер хочет, чтобы эти господа систематически доставляли им военные секреты, и эти господа сообщали им военные секреты. Рейхсвер хочет, чтобы существующее правительство было снято, перебито, и они взялись за это дело, но не удалось. Рейхсвер хотел, чтобы в случае войны было все готово, чтобы армия перешла к вредительству с тем, чтобы армия не была готова к обороне, этого хотел рейхсвер, и они это дело готовили. Это агентура, руководящее ядро военно–политического заговора в СССР, состоящее из 10 патентованных шпиков и 3 патентованных подстрекателей шпионов. Это агентура германского рейхсвера. Вот основное. Заговор этот имеет, стало быть, не столько внутреннюю почву, сколько внешние условия, не столько политику по внутренней линии в нашей стране, сколько политику германского рейхсвера. Хотели из СССР сделать вторую Испанию и нашли себе и завербовали шпиков, орудовавших в этом деле. Вот обстановка»61.

Слово вождя — императив, руководство к действию.

И кто будет обращать внимание на мелочи, например, на то, что Сталин упрямо называет гитлеровские вооруженные силы — вермахт — рейхсвером. Между тем, оговорка симптоматична: «заговорщики» контактировали именно с рейхсвером, при президенте Гинденбурге, до прихода Гитлера к власти — выполняя стратегически военные задачи Советского Союза. Они же настаивали на сворачивании контактов с Германией после 1933 года Сталин сознательно подменял понятия.

Копии протоколов допросов арестованных, отпечатанные на машинке, приносили лично Сталину, внимательно следившему за ходом процесса. С Тухачевским у следствия то и дело возникали проблемы. Он «всполохами» пытался говорить правду, а не выбитый на допросах текст. Иногда обвинители оказывались неготовыми к его импровизациям.

Но чаще — «возвращали» подсудимого к сценарию. И тогда на страницах допросов возникал кафкианский смысловой абсурд.

«Подсудимый Тухачевский. Со времени гражданской войны я считал своим долгом работать на пользу советского государства,

был верным членом партии, но у меня были определенные, я бы не сказал политические колебания, а колебания личного, персонального порядка, связанные с моим служебным положением…

Я всегда, во всех случаях выступал против Троцкого. Когда бывала дискуссия, точно так же выступал против правых. Я, будучи начальником штаба РККА… отстаивал максимальное капиталовложение в дело военной промышленности и т. д. Так что я на правых позициях не стоял. И в дальнейшем, находясь в Ленинградском военном округе, я всегда отстаивал максимальное развитие Красной Армии, ее техническое развитие, ее реконструкцию, развитие ее частей…

Председатель. Вы утверждаете, что к антисоветской деятельности примкнули с 1932 года? А ваша шпионская деятельность — ее вы не считаете антисоветской? Она началась гораздо раньше.

Подсудимый Тухачевский. Я не знаю, можно ли было считать ее шпионской… Я сообщил фон Цюллеру данные… о дислокации войск в пограничных округах… Книжку — дислокацию войск за границей можно купить в магазине…

Председатель. Я хочу выяснить, все о Вашей антисоветской контр–революционной деятельности. Еще в 1925 г. Вы были связаны с Цюллером и Домбалем и были одновременно агентом и польской и германской разведок. Ведь Вы же знали, что имеете дело не с просто любопытным, а с офицером иностранной разведки.

Обвиняемый Тухачевский. Совершенно правильно. Я повторяю — не хочу смягчать свои показания. Я только хочу объяснить, что в то время у нас с немцами завязывались тесные отношения.

У нас был один общий противник — Польша, в этом смысле были и в дальнейшем, как я уже говорил, разговоры с генералом Адамс. С генералом Адамс мы говорили о наших общих задачах в войне против Польши, при этом германскими офицерами вспоми нался опыт 1920 года, говорилось, что германское правительство тогда не выступило против Польши.

Я опять повторяю, что это можно квалифицировать и должно квалифицировать как шпионскую деятельность.

Председательствующий товарищ Ульрих. Ваше заявление о том. Что у Вас был один противник — Польша, опровергается Вашим же заявлением о том, что Вы одновременно были связаны с германскими офицерами и с польским офицером–шпионом Домбалем.

Подсудимый Тухачевский. Я не знал,что Домбаль — польский шпион. Домбаль был принят в Советский Союз как член парламента, который выступал за поражение польской армии и за призыв в Красную Армию при вступлении ее в Варшаву. Под этим углом зрения было и мое знакомство с ним и встречи. Я знал его как члена ЦК Польской компартии. О шпионской деятельности я не знал…»62 На подобные реплики даже не обращали внимания.

«Председатель. Какие цели Вы преследовали, информируя германских офицеров о мероприятиях Красной армии?

Тухачевский. Это вытекало из наших разговоров о совместных задачах по поражению Польши. До прихода Гитлера к власти у нас были тесные отношения с Германским генеральным штабом…

Председатель. Как организован был центр военной организации, по чьей директиве и какие задачи это центр ставил?

Тухачевский. Центр составился, развиваясь, неодновременно.

В центр входили помимо меня — Гамарник, Каменев С. С, Уборевич, Якир, Фельдман, Эйдеман, затем Примаков и Корк. Центр не выбирался, но названная группа наиболее часто встречалась.

Председатель. С какого года принимал участие в этом центре Гамарник?

Тухачевский. С 1934 г.

Вопрос. Чем Вы объясняете, что в Ваших показаниях фамилия Гамарника сначала не упоминалась?

Тухачевский. Я сначала не все показывал следствию, о чем я сказал. В дальнейшем я показывал все…

Председатель. Какие были взаимоотношения внутри центра между Вами и Гамарником? Вы считались руководителем?

Тухачевский. Я был по западным делам, Гамарник по восточным.

Председатель. Значит, Вы были руководителем организации по западному театру военных действий. Но кто чей признавал авторитет?

Вы Гамарника или Гамарник Ваш?

Тухачевский. Я бы сказал, что здесь было как бы двоецентрие.

Председатель. Вы считаете себя руководителем центра? Это проходит красной нитью по всем показаниям.

Тухачевский. Гамарник вступил центр позже, но авторитет его был выше, чем у меня»63.

А в другой реальности, по–своему не менее запредельной, в то же время продолжалось заседание Военного совета.

3 июня.

«Буденный. Тухачевского вот я как знаю. В операциях под Ростовом, уже после потрясения Деникина, мы с Климент Ефремовичем видели, что неправильно используют 1–ю конную армию. Подняли скандал, что конармия, которая расколола фронт Деникина, здесь на Батайских болотах гибнет. Подняли скандал против Шорина командующего. Вместо Шорина приехал Тухачевский. Отсюда я и знаю Тухачевского.

…Тухачевский дает директиву окружить Деникина в Ейске, как будто Деникин сидит со своим войском в Ейске. Для этого бросают конармию через Богаевскую. Мы не подчинились этой директиве…

Деникин отступает, бежит. Таким образом, меня и К. Е. нужно было расстрелять за то, что мы не выполнили приказа командующего фронтом, разбили противника не согласно его приказа в Ейском округе, а разбили его там, где нужно. Но противник разбит, а раз противник разбит, то победителей не судят.

Причем тут Тухачевский? Тухачевский приписывает это себе, что он приехал на Северо–Кавказский фронт и разгромил противника.

Знали ли, что этот человек даже не был в состоянии написать приказа, который бы разгромил противника? Знали.

После этого Тухачевский назначается командующим Западного фронта против поляков…»64 Буденный выложил главный козырь — польскую кампанию.

Он не только мстил за собственное поражение, но и выслуживался перед Сталиным, безусловно помнившим позорное изгнание за «непослушание» из РВС Западного фронта и жесткие замечания Ленина в свой адрес.

Буденный продолжает:

«Тухачевский назначается командующим Западным фронтом, проваливает всю Советско–польскую компанию. Так?

(Голоса. Правильно) За это нужно было повесить человека по меньшей мере. (Оживление в зале) Ну, конечно.

(Голоса. Правильно).

Нет, Тухачевский у нас начинает прогрессировать: пишет книжку:

«Поход на Вислу» и этим самым маскирует свои подлые дела.

Причем сознательно делает эти дела. А почему сознательно? Что такое Тухачевский? Он пришел из плена делать социальную революцию к нам, попадает в Ленинград, там в Смольном как раз формировали красногвардейские отряды. Он явился и предложил Ленину:

«Я хочу участвовать в революции, хотя я офицер Семеновского полка». Тогда, как он говорил, была наложена резолюция:

зачислить в Красную Гвардию, чтобы он там участвовал.

Отсюда, теперь мне становится ясным, что это шпион не 27 г., а это шпион, присланный немцами сюда к нам, чтобы участвовать не в революции, а в шпионаже за нами. Сейчас это становится понятно.

Уборевич тоже из плена пришел.

… Дальше, Тухачевский. Командовал последнее время Ленинградским ВО, перед назначением зам. наркома. Все знали, что округ провалил. Так сложились обстоятельства, что надо было его назначить.

Сами выдвигали, примиренчески относились к этим людям, которых видно было с начала до конца, что они враги»65.

Наслушавшись эскапад Буденного на заседании Военного совета, Дыбенко попытался использовать предложенный им ход о пребывании в плену как «начале шпионской деятельности» — на заседании Специального судебного присутствия.

«т. Дыбенко. Вы когда–либо считали себя членом нашей партии?

Тухачевский. Да.

т. Дыбенко. Вы преследовали поражение нашей армии;

в 1921 году вы вызывали диверсанта Путна, чтобы усилить восстание под Кронштадтом; …в 1918 году, как вы говорите, приехали в Россию, бежав из плена. Мне кажется, что вы не бежали из плена, а приехали как немецкий шпион».

Кажется, в ответе Тухачевского сквозит ирония:

«Я убежал из Германии до Октябрьской революции, поэтому, такую задачу — как разложение советской армии, я получить не мог»66.

И Дыбенко взрывается:

«Вы сами пишите в своих показаниях, что вы с 1925 года вели шпионскую работу в пользу Польши и Германии. О шпионской деятельности было известно вашему руководящему центру — Уборевичу, который пригласил вас в Париже зайти на могилу Наполеона, и известно было Якиру. Считаете ли вы, что Якир являлся не только вредителем, но и прямым шпионом, связанным с немецким генеральным штабом?

Тухачевский. Да, каждый член центра несет такую ответственность.

т. Дыбенко. Что значит— несет ответственность?

Тухачевский. Является шпионом.

Член суда Дыбенко. Подсудимый Тухачевский, как Вы можете сочетать эту измену, предательство и шпионаж с 1929 г. с тем, что Вы носили партийный билет? И как вы могли ответить положительно на мой вопрос, считали ли Вы себя членом партии?

Подсудимый Тухачевский. Я повторяю, что эта работа началась с Уборевичем и Якиром не с 1929 года, а значительно позже — с 1932 года. Конечно, здесь есть раздвоение: с одно стороны у меня была горячая любовь к Красной армии, горячая любовь к отечеству, которое с гражданской войны я защищал, но, вместе с тем, логика борьбы затянула меня в эти глубочайшие преступления, в которых я признаю себя виновным.

Член суда Дыбенко. Как можно сочетать горячую любовь к родине с изменой и предательством?»67 В реплике Тухачевского — приглушенная вспышка гнева:

«Повторяю, что логика борьбы, когда становишься на неправильный путь, ведет к предательству и измене»68.

Их судили по законам, отменившим даже декоративные штрихи правосудия и подлинного расследования. 1 декабря 1934 года, в день убийства С. М. Кирова, ЦИК СССР принял постановление «О внесении изменений в действующие уголовно–процессуальные кодексы союзных республик », которое установило особый порядок расследования и рассмотрения уголовных дел «о террористических актах против работников Советской власти». Процессуальные гарантии для обвинявшихся по делам этой категории были практически сведены на нет: срок следствия, несмотря на очевидную сложность подобных дел и суровость возможного наказания, устанавливался в пределах на более 10 дней; обвинительное заключение вручалось обвиняемому за одни сутки до рассмотрения дела в суде; дело рассматривалось без участия сторон. Кассационное обжалование приговоров и подача ходатайства о помиловании не допускались;

приговор к высшей мере наказания приводился в исполнение немедленно. В 1937 году по аналогичным параметрам рассматривались дела о контрреволюционном вредительстве и диверсиях. Несмотря на явное противоречие демократическим принципам уголовно–процессуального права, эти постановления — от 1 декабря 1934 года и от 17 сентября 1937 года — были отменены только в апреле 1965 года69.

Система сталинского «средневековья» в юриспруденции четко описана в исследовании петербургских ученых Б. В. Ананьича и В. М. Панеяха.

«Многими чертами следствие… восходит к средневековым политическим процессам в России. Черты сходства: непосредственное руководство следствием со стороны высшего в государстве политического органа или лица; отсутствие адвоката; отсутствие состязательности сторон в процессе вынесения приговора; отсутствие принципа презумпции невиновности; практика вынесения приговора тем органом, который вел следствие, и в отсутствии подследственного (в средневековых процессах имели место случаи вынесения приговора специально образованными судебными органами); насилие, применяемое в отношении подследственного с целью получения необходимых следствие показаний; отсутствие законом установленной регламентации следствия, ведущее к произволу;

интерес следствия к зарубежным контактам подследственного и фальсификация характера этих связей; тенденциозное извращение показаний в протоколах допросов; окончательность приговора (невозможность обжалования); репрессии в отношении родственников обвиняемого»70.

Отличия есть, — в пользу средневековья. Для сталинских процессов характерны такие черты: полная невиновность обвиняемых; наличие политической цели, не связанной непосредственно с «делом»; предварительное создание сценария обвинения, утвержденного высшим политическим руководством, под который подгонялись показания и приговор; непредусмотренность вызова свидетелей и предъявления вещественных доказательств (что вытекало из факта невиновности подследственных); признание обвиняемого в совершении «преступлений» в качестве единственной формы доказательств; внесудебное вынесение приговора; инициирование общественного мнения, направленного против подследственных71.

Сообщив 3 июня Высшему Военному совету, что по военной линии уже арестовано 300—400 человек, Сталин вогнал в шок своих клевретов: дело о военном заговоре все–таки «прошляпили, мало кого мы сами открыли из военных»72. Он заявил, что «наша разведка по военной линии плоха, слаба, она засорена шпионажем, что внутри чекистской разведки у нас нашлась целая группа, работавшая па Германию, на Японию, на Польшу»73. Вождь выразил недовольство отсутствием разоблачающих сигналов с мест и потребовал таких сигналов: «Если будет правда хотя бы на 5%, то и это хлеб»74. И активисты запели хором.

«Алкснис (зам. Наркома обороны, член Военного Совета — Ю. К.). Товарищи, размеры контрреволюционного военно–политического заговора в Наркомате Обороны и в Красной Армии, по–моему, превзошли размеры других наркоматов, по крайней мере, по количеству ответственных людей, участвующих в этом заговоре.

Тов. Сталин в своем выступлении со всей полнотой и честностью сказал о причинах и предпосылках того, как и почему могло случиться, что этот заговор не был вскрыт в зародыше, что этот заговор не был вскрыт и разоблачен политработниками и командирамибольшевиками нашей Р.К.К.А. Некоторые товарищи до выступления т. Сталина с этой трибуны пытались объяснить длительное существование этой контрреволюционной группировки тем, что они ловко замаскировались и, следовательно, не было до статочно сигналов для того, чтобы вскрыть и разоблачить эту группировку.

Я думаю, что это не так. Если со всей прямотой говорить, то сигналы были, и довольно много было сигналов. Однако мы этим признакам, явлениям, сигналам из–за потери остроты своего политического чутья не придавали достаточного значения и не пытались раскрыть существо дела.

Я остановлюсь на конкретных примерах. Я… прямо заявляю, я знал, что существует группировка Тухачевского, видел это, чувствовал ее. Видел, что если эта группировка какие–нибудь организационные мероприятия проводит, если Тухачевский что–нибудь сказал, то из Белоруссии и с Украины сразу выдвигают те же самые мероприятия и попытайся тогда противодействовать, по шее получишь…

Но вот чего я не предполагал, это то, что это политическая группировка, то эта группировка имеет определенные политические цели…

Буденный. Не политическая,а шпионская группировка.

Алкснис. Да, именно шпионская»75.

Итак, единство действий здравомыслящих людей, подчиняющихся приказам первого заместителя наркома обороны — Тухачевского, квалифицируется как «шпионская группировка». Далее в патологическом страхе быть заподозренным в близости с «врагами народа» участники трагифарса приводят аргументы «шпионской деятельности»

и одновременно — дистанцированности от нее.

«Алкснис. Почему не предполагал? Не было классового чутья, не мог раскусить. Разве не было известно, что собираются по квартирам, пьянствуют, это все было известно. Я во всяком случае об этом знал. Я к этому не примыкал. Я прямо заявляю, Тухачевский пытался меня несколько раз пригласить себе на квартиру. Я не ходил.

И недавно, когда был парад на Красной площади, Тухачевский стукает меня по плечу и говорит: тут холодно, зайдем на квартиру, закусим. Я не хотел, сказал, что мне некогда… Я к этой группировке никогда не примыкал.

…Тут я не хочу сказать, что Воздушный Флот в этом отношении огражден… Пока в Воздушном флоте мало вскрыто.

Блюхер. Это потому, что мало копаетесь.

Алкснис. Совершенно верно.

Блюхер. Успокоение еще продолжается.

Алкснис. Нет, успокоения нет. Я как раз заявляю, не может быть, чтобы в Воздушный Флот не пытались проникнуть. Не может этого быть. Я думаю, что и в Центральном аппарате, и в округах есть в В. Ф. люди, которые еще не вскрыты и которых надо будет вскрыть и взять.

Голос из зала. А ты не жди, пока Ежов возьмется…

Алкснис. …Я не сомневаюсь, что и на Украине, и в Белоруссии есть такие люди, которых нужно взять. Я не хочу здесь сообщать фамилии, но есть список людей, которые являются очень близкими людьми Уборевича. И у Якира имеются такие люди»76.

Правосудия не было, и единственное право, которое оставалось, — пытаться низостью и верноподданническими заклинаниями заслужить милость «хозяина». Многих вскоре тоже репрессировали — как «маскировавшихся пособников » Тухачевского. Но это — через год–полтора, когда они стали уже отработанным материалом, Сталину более не нужным. Сценарий — абсолютно тот же, без малейших вариаций. Никто не узнает, что чувствовали Блюхер, Алкснис, Егоров и другие, оказавшись на месте тех, кого они с таким пристрастием допрашивали, и кому подписывали смертные приговоры.

«Блюхер Василий Константинович… Арестован НКВД СССР 19 октября 1938 г. по обвинению в участии в антисоветской организации правых и военного заговора (ст. ст. 58–1 «б», 58–11 УК РСФСР).

В постановлении от 11 ноября 1938 г. в частности указано следующее:

«Показаниями допрошенных по настоящему следственному делу свидетелей […] Блюхер В. К. изобличен как японский и немецкий шпион, участник право–троцкистской контрреволюционной организации и один из руководителей антисоветского военнофашистского заговора»»77.

Блюхер подвергался «обработке» во внутренней тюрьме НКВД СССР. Вместе с ним в камеру был помещен арестованный начальник Управления НКВД по Свердловской области Дмитриев. По заданию Берии он провоцировал Блюхера, склоняя его к самооговору78. Дмитриев отрабатывал задание с недюжинным рвением, надеясь, смягчить собственную участь. Разговоры в камере прослушивались.

Расшифровки записей сохранились.

«26 октября 1938 года.

Блюхер. Физическое воздействие… Фактически все болит.

Вчера я разговаривал с Берия, очевидно, дальше будет разговор с народным комиссаром.

Агент. С Ежовым?

Блюхер. Да. Ой, не могу двигаться…

…Агент. Вопрос решен раньше. Решение было тогда, когда вас арестовали. Что было для того, чтобы вас арестовать? Большое количество показаний. Раз это было — нечего отрицать.

Блюхер. Я же не шпионил…

Агент. Вы не стройте из себя невиновного. Можно прийти и сказать, что я подтверждаю и заявляю, что это верно.

Блюхер. Меня никто не вербовал.

Агент. Как вас вербовали, вам скажут, когда завербовали, на какой почве завербовали. Вот это и есть прямая установка…

…Блюхер. Не входил я в состав организации. Нет,я не могу сказать…

Агент. …Что, вам нужно обязательно пройти камеру Лефортовской тюрьмы?»79.

Он прошел камеру Лефортовской тюрьмы. Бывший начальник санчасти Лефортовской тюрьмы НКВД ССР Розенблюм в 1956 году сообщила в КГБ, что в конце 1938 года она оказывала медицинскую помощь находившемуся под стражей Блюхеру.

«На лице Блюхера имелись кровоподтеки, около глаза был огромный синяк. По заявлению Розенблюм, удар по лицу был настолько сильным, что в результате этого образовалось кровоизлияние в склеру глаза и склера глаза была переполнена кровью»80.

После этого на следствии Блюхер «сознался», что являлся активным участником право–троцкистской контрреволюционной организации с 1930 года, участником антисоветского военно–фашистского заговора и шпионом.81 «9 ноября 1938 г., находясь во Внутренней тюрьме НКВД СССР, умер от закупорки легочных артерий тромбом (после чего был кремирован), в связи с чем дело на него по постановлению НКВД СССР от 11 ноября 1938 г. было прекращено»82.

Чтобы понять, от чего произошла эта «закупорка», не нужно быть судебно–медицинским экспертом…

«Дело военных» близилось к развязке. 4 июня 1937 года.

«Ворошилов: Самое скверное, самое тяжелое из всего того, что здесь говорили, и самое скверное, самое тяжелое из всего того, что здесь имеет место, это то, что мы сами, в первую очередь, я расставляли этих людей, сами назначали, сами перемещали.

Я лично объяснял себе все этот процесс формирования подлых преступных элементов, бывших в составе начальствующего состава, произошел потому, что мы, будучи не только ослепленными успехами, не только людьми, у которых постепенно, изо дня в день притуплялось политическое чутье, забыли работу над собой и над подчиненными нам людьми, как коммунисты.

…Ворошилов. Относительно Тухачевского. Тухачевского я политически высоко не ценил, но считал его большевиком, барчонком и т. д. Но я считал его знатоком военного дела, любящим и болеющим за военное дело…

Я видел, что это человек — пьянчужка, морально разложившийся до последней степени субъект, но политически служит нам верой и правдой. Я был еще тогда таким идиотом, что не сделал из этого других выводов и о нем не подумал, что моральное разложение здесь уже переросло в политическую измену и предательство…»83 Делать выводы — в этом товарищ Ворошилов не силен еще с Гражданской, тем и защищен от сталинских подозрений.

Отсутствие этой способности спасло ему жизнь. Не умеющий делать выводы не склонен к размышлениям, а значит — не опасен. Сталин умел это ценить.

«Сталин. Я… собрал бы высший состав и им подробно доложил.

А потом тоже я, в моем присутствии, собрал бы командный состав пониже… чтобы они поняли, что враг затесался в нашу армию, он хотел подорвать нашу мощь, что это наемные люди наших врагов японцев и немцев. Мы очищаем нашу армию от них… Это даст воз можность и изучить людей84.

Ворошилов ловит «пожелание» на лету. Еще идет следствие, а в приказе уже звучит приговор — он, конечно, уже существует, но еще не объявлен.

ПРИКАЗ народного комиссара обороны Союза ССР № 072 от 7 июня 1937 года. Москва.

«Товарищи красноармейцы, командиры, политработники Рабоче–Крестьянской Красной Армии!

С 1 по 4 июня с. г. в присутствии членов Правительства состоялся военный совет при народном комиссаре обороны СССР. На заседании военного совета был заслушан и подвергнут обсуждению мой доклад о раскрытой Народным комиссариатом внутренних дел предательской, контрреволюционной военной фашистской организации, которая, будучи строго законспирированной, долгое время существовала и проводила подлую, подрывную, вредительскую и шпионскую работу в Красной Армии…

К числу этих оставшихся до последнего времени не разоблаченными предателей и изменников относятся и участники контрреволюционной банды шпионов и заговорщиков, свившей себе гнездо в Красной Армии. Руководящая верхушка этой военной фашистско–троцкистской банды состояла из людей, занимавших высокие командные посты в Рабоче–Крестьянской Красной Армии.

Как видно из материалов Народного комиссариата внутренних дел, сюда входили: бывшие заместители народного комиссара обороны Гамарник и Тухачевский, бывшие командующие войсками округов Якир и Уборевич, бывший начальник Военной академии имени тов. Фрунзе Корк, бывшие заместители командующих войсками округов Примаков и Сангурский, бывший начальник Управления по начальствующему составу Фельдман, бывший военный атташе в Англии Путна, бывший председатель центрального совета Осоавиахима Эйдеман. Врагу удалось путем подкупа, шантажа, провокации и обмана запутать в своих преступных сетях этих морально павших, забывших о своем долге, заживо загнивших людей, превратившихся в прямых агентов немецко–японского фашизма.

Конечной целью этой шайки было — ликвидировать во что бы то ни стало и какими угодно средствами советский строй в нашей стране, уничтожить в ней Советскую власть, свергнуть Рабоче–Крестьянское правительство и восстановить в СССР ярмо помещиков и фабрикантов.

Для достижения этой своей предательской цели фашистские заговорщики не стеснялись в выборе средств, они готовили убийство руководителей партии и правительства, проводили всевозможное злостное вредительство в народном хозяйстве и в деле обороны страны, пытались подорвать мощь Красной Армии и подготовить ее поражение в случае войны. Они рассчитывали, что своими предательскими действиями и вредительством в области тех нического и материального снабжения фронта и в деле руководства боевыми операциями смогут добиться, в случае войны, поражения Красной Армии и свержения Советского правительства…

Сейчас эти враги народа пойманы с поличным. Они целиком признались в своем предательстве, вредительстве и шпионаже.

Нельзя быть уверенными, что и эти заклятые враги трудящихся полностью рассказали все, что они сделали. Нельзя верить и тому, что они выдали всех своих единомышленников и сообщников. Но главные организаторы, руководители и шпионы, непосредственно связанные с германским и японским генеральными штабами и их разведками, разоблачены. Они получат заслуженное возмездие от карающей руки советского правосудия.

Рабоче–Крестьянская Красная Армия, верный и честный оплот Советской власти, беспощадно вскрывает этот гнойник на своем здоровом теле и быстро его ликвидирует. Враги просчитались. Немецкояпонские фашисты не дождутся поражения Красной Армии.

Красная Армия была и останется непобедимой. Агент японо–немецкого фашизма Троцкий и на этот раз узнает, что его верные подручные гамарники и Тухачевские, якиры, уборевичи и прочая сволочь, лакейски служившие капитализму, будут стерты с лица земли и память их будет проклята и забыта…

Долой троцкистско–фашистских предателей! Смерть шпионам и изменникам!…

Народный комиссар обороны СССР Маршал Советского Союза К. Ворошилов»85.

В день окончания следствия по делу о военном заговоре — 9 июня 1937 года Генеральный прокурор А. Я. Вышинский два раза был принят И. В Сталиным. Вторая беседа, состоявшаяся в 22 часа 45 минут, проходила в присутствии В. М. Молотова и Н. И. Ежова. В тот же день Вышинский подписал обвинительное заключение 76 по делу .

Протокол допроса обвиняемого Тухачевского от 9 июня 1937 года «Свои показания, данные на предварительном следствии о своем руководящем участии в военно–троцистском заговоре, о свих связях с немцами, о своем участи в прошлом в различных антисоветских группировках, я полностью подтверждаю. Я признаю себя виновным в том, что я сообщил германской разведке секретные сведения и данные, касающиеся обороны СССР. Я подтверждаю также свои связи с Троцким и Домбалем.

Задачи военного заговора состояли в проведении указаний троцкистов и правых, направленных к свержению советской власти.

Я виновен также в подготовке поражения Красной Армии и СССР в войне, т. е. в совершении государственной измены. Мною был разработан план организации поражения в войне… Я признаю себя виновным в том, что я фактически после 1932 г. был агентом германской разведки. Также я виновен в контрреволюционных связях с Енукидзе. В составе центра военно–троцкистского заговора, кроме меня, были Якир, Уборевич, Эйдеман, Фельдман, С.С.Каменев и Гамарник. Близок к нему был и Примаков.

Никаких претензий к следствию я не имею.

Тухачевский.

Допросили — помощник главного военного прокурора Суббоцкий, Прокурор Союза ССР Вышинский»87.

10 июня 1937 года состоялся чрезвычайный пленум Верховного суда СССР, заслушавший сообщение А. Я. Вышинского о деле по обвинению М. Н. Тухачевского и других.

Пленум постановил для рассмотрения этого дела образовать Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР. В его состав были введены председатель военной коллегии Верховного суда СССР В. В. Ульрих, заместитель наркома обороны Я. И. Алкснис, командующий Дальневосточной армией В. К. Блюхер, командующий Московским военным округом С. М. Буденный, начальник Генштаба РККА Б. М. Шапошников, командующий Белорусским военным округом И. П. Белов, командующий Ленинградским военным округом П. Е. Дыбенко и командующий Северо–Кавказским военным округом Н. Д. Каширин. Инициатива создания специального военного суда для рассмотрения дела М. Н. Тухачевского и других и привлечения в состав суда известных военных руководителей принадлежала Сталину. Выбор был не случаен, все они были протестированы Сталиным на «верность» — беспринципность — как участники Военного совета.

10 июня Сталин пообщался с Вышинским и уже поздно вечером — в 23 часа 30 минут — опять–таки в присутствии Молотова и Ежова принял главного редактора «Правды » Л. 3. Мехлиса. 11 июня 1937 года в «Правде» было опубликовано сообщение об окончании следствия и предстоящем судебном процессе по делу М. Н. Тухачевского и других военных, которые, как говорилось в сообщении, обвиняются в «нарушении воинского долга (присяги), измене Родине, измене народам СССР, измене рабоче–крестьянской Красной Армии»88.

Обвинительное заключение «В апреле–мае 1937 года органами НКВД был раскрыт и ликвидирован в г. Москве военно–троцкистский заговор, направленный на свержение советского правительства и захват власти, в целях восстановления в СССР власти помещиков и капиталистов и отрыва от СССР части территории в пользу Германии и Японии.

Как установлено предварительным следствием, наиболее активными участниками этого заговора являлись бывш. Заместитель Народного Комиссара Обороны СССР — Тухачевский М. Н., быв. Начальник Политуправления РККА Гамарник Я. Б., бывшие командующие Киевского и Белорусского военных округов Якир И. Э. и Уборевич И. П., б. председатель Центрального Совета Осоавиахима Эйдеман Р. П., быв. Командарм 2 ранга Корк А. И., б. начальник Управления по начсоставу РККА Фельдман Б. М., б.зам. командующего войсками Ленинградского военного округа Примаков В. М.

и б. атташе при полпредстве СССР в Великобритании Путна В. К.

Как установлено следствием, все указанные выше обвиняемые являлись членами антисоветской троцкистской военной организации, действовавшей под руководством «центра» в составе: покончившего самоубийством Гамарника Я.Б. и обвиняемых по настоящему делу Тухачевского М. Н., Якира И. Э., Уборевича И. П., Корка А. И., Эйдемана Р. П. и Фельдмана Б. М.

Как видно из собственных признаний обвиняемых и показаний ряда свидетелей, военно–троцкистская организация находилась в теснейшей связи с антисоветским троцкистским центром и его главными руководителями — врагами народа Л. Троцким, Л. Седовым, Пятаковым Г. Л., Лившицем Я. А., Серебряковым Л. П. и др., с антисоветской группой правых Бухарина–Рыкова, а также с воен ными кругами Германии, и действовала под непосредственным руководством германского генерального штаба и его агента врага народа Л. Троцкого, совершая по их прямым указаниям вредительские акты в целях подрыва мощи Красной Армии.

Следствием, кроме того, установлено, что часть обвиняемых и, в частности, обвиняемый Тухачевский, задолго до возникновения антисоветского военно–троцкистсткого заговора, в течение ряда лет были связаны с различными антисоветскими элементами, и в том числе с участниками офицерских заговоров.

Поставив своей преступной целью насильственный захват власти и возлагая свои главные надежды на помощь иностранных агрессоров, и в частности, фашистской Германии, военно–троцкистская организация и возглавлявшие эту организаций изменники и предатели в лице Тухачевского, Якира, Уборевича и других обвиняемых по настоящему делу ставили свою ставку на предстоящее нападение на СССР капиталистических интервентов и на поражение СССР в предстоящей войне.

Вся изменническая, вредительская и подрывная деятельность этих заговорщиков была направлена на подготовку предательского разгрома наших армий и поражение СССР.

В этих целях нарушившие воинский долг и присягу и изменившие родине руководители указанной военно–троцкистской организации — Тухачевский, Якир, Путна и др. обвиняемые по настоящему делу вошли в преступную антигосударственную связь с военными кругами Германии, систематически передавали германскому генеральному штабу сведения, касающиеся организации, вооружения и снабжения Красной Армии, составляющие важнейшую государственную тайну, и другие сведения шпионского характера, совместно и по указаниям германского генерального штаба разработали планы поражения наших армий и совершали другие изменнические действия в пользу Германии и Польши.

Следствием установлено, что обвиняемый Тухачевский передал во время германских маневров в 1932 г. немецкому генералу… секретные сведения о размерах вооружения Красной Армии. Во время посещения СССР германским генералом… обв. Тухачевский передал последнему секретные сведения о мощности ряда военных заводов… В 1935 г. обв. Тухачевский через обв. Путну передал германскому генеральному штабу секретные сведения о состоянии авиации и механизированных войск в Белорусском и Киевском военных округах, об организации в этих округах противовоздушной обороны, о сосредоточении наших войск на западных границах.

В том же 1935 г. польской разведке были переданы планы Летичевского укрепленного района. Тогда же были переданы немцам сведения о количестве накопленных огнеприпасов, о количестве командного состава запаса и т. д. и т. п.

Не ограничиваясь этим, обв. Тухачевский разработал план поражения Красной Армии и согласовал этот план с представителем германского генерального штаба…

В 1936 г. обв. Тухачевский использовал в преступных изменнических целях свое официальное пребывание в Лондоне и передал германскому генералу… материалы о дислокации войск Белорусского и Киевского военных округов.

Следствием установлено, что обв. обв. Тухачевский, Якир, Уборевич и другие члены «центра» этой организации при разработке различных вариантах развертывания Красных Армий во время войны неизменно исходили из одной задачи — обеспечить поражение и разгром наших армий, привести СССР к военному поражению.

Обв. Тухачевский, Якир, Уборевич признали, что на специальных совещаниях в 1935 г. у обв. Тухачевского ими был разработан подробный оперативный план поражения Красной Армии в предполагавшейся войне на основных направлениях наступления польскогерманских армий.

Этой основной задаче была фактически подчинена вся деятельность обвиняемых по настоящему делу, этих агентов германской разведки, изменников, вероломно обманувших партию и правительство и пробравшихся на ответственные командные посты в Красной Армии…

Не удовлетворяясь, однако, этими позорными актами государственной измены, Тухачевский, Якир, Уборевич и другие обвиняемые по настоящему делу систематически осуществляли вредительство,

особенно в укрепленных районах и по линии военных железнодорожных сообщений.

Следствием и, в частности, показаниями обв. обв. Тухачевского, Корка, Эйдемана, Примакова установлено, что одновре менно военно–троцкистская организация подготовляла совершение террористических актов против членов Политбюро ЦК ВКП(б) и советского правительства и организовала ряд диверсионных групп преимущественно на предприятиях оборонного значения.

Организуя эти террористические и диверсионные группы, троцкистские предатели, пробравшиеся в ряды командного состава Красной Армии, параллельно подготовили план вооруженного «захвата Кремля» и ареста руководителей ВКП(б) и советского правительства.

Во всех указанных преступлениях все обвиняемые полностью сознались Прокурор союза ССР Вышинский»89.

О ходе судебного процесса Ульрих информировал Сталина.

«Ульрих… говорил, что имеется указание Сталина о применении ко всем подсудимым высшей меры наказания — расстрела »90, — вспоминал уже в 1962 году бывший секретарь суда И. Т. Зарянов.

Эта информация подтверждаются регистрацией приема Сталиным Ульриха 11 июня 1937 года. Из записи видно, что при «инструктаже» Ульриха Сталиным присутствовали Молотов, Каганович и Ежов91. Суд стал всего лишь необходимой сугубо формальной процедурой.

В день суда в республики, края и области от имени Сталина было направлено указание:

ЦК, крайкомам, обкомам. В связи с происходящим судом над шпионами и вредителями Тухачевским, Якиром, Уборевичем и другими ЦК предлагает вам организовать митинги рабочих, а где возможно, и крестьян, а также митинги красноармейских частей и выносить резолюцию о необходимости применения высшей меры репрессии. Суд, должно быть, будет окончен сегодня ночью. Сообщение о приговоре будет опубликовано завтра, т. е.

двенадцатого июня. 11.VI.1937 г. Секретарь ЦК Сталин»92.

Они действительно успели закончить суд той же ночью.

А следующим утром состоялись «заказанные» вождем митинги и конференции. Газеты в столице и регионах вышли с отчетами.

«Известия». «И впредь беспощадно уничтожать врагов народа».

Резолюция митинга рабочих завода «Калибр»

«В 2 часа ночи на заводе «Калибр» состоялся митинг, на котором председатель завкома тов. Облов огласил сообщение о приговоре Специального Судебного Присутствия Верховного Суда Союза ССР над изменниками и предателями родины Тухачевским, Эйдеманом и другими. Сообщение о приговоре Верховного Суда СССР рабочие завода встретили аплодисментами и одобрительными возгласами…

В принятой рабочими резолюции говорится: «Мы, рабочие, инженернотехнические работники и служащие завода «Калибр», одобряем суровый и справедливый приговор Верховного Суда СССР над агентами фашистской разведки. Пусть знают все враги социалистического государства, шпионы, диверсанты, как велика ненависть трудящихся нашей страны к врагам советского народа. Пусть знают фашистская агентура, троцкистская, зиновьевская, бухаринская свора и их хозяева — фашисты, что мы и впредь будем беспощадно уничтожать их.

Мы были и останемся непобедимыми, ибо сплочены вокруг нашей большевистской партии, вокруг вождя, друга и учителя товарища Сталина»93.

«Волжская коммуна» опубликовала отчет об утреннем заседании заседание областной партконференции.

«В конце речи тов. Постышева конференция устроила овацию в честь славной Рабочее–Крестьянской Красной Армии, ее верных и преданных делу партии бойцов и командиров, — сынов рабочих и крестьян, в честь ленинско–сталинского Центрального Комитета ВКП(б) и вождя партии и народов СССР товарища Сталина.

Последние слова, заключительной речи тов. Постышева:

«Смерть предателям и изменникам!» были встречены бурными аплодисментами всего зала.

…В президиум конференции поступает предложение послать приветственную телеграмму Народному комиссару внутренних дел СССР тов. Ежову и в его лице всем чекистам. Предложение единодушно принимается.

Аплодисментами встречается предложение о посылке телеграммы в адрес специального судебного присутствия Верховного Суда СССР с требованием применить высшую меру наказания к изменникам родины Тухачевскому, Якиру, Уборевичу и другим»94.

Не осталась в стороне и советская творческая интеллигенция.

«Известия» 12 июня 1937 года опубликовали коллективное письмо советских писателей:

«Фашисты уничтожают культуру, несут человечеству вырождение, грубую, тупую милитаризацию. Фашисты убивают лучших людей мира… И вот страна знает сейчас о поимке 8 шпионов: Тухачевского, Якира, Уборевича, Эйдемана, Примакова, Путна, Корка, Фельдмана.

Они годами носили маску. Они стремились к поражению героической страны и реставрации капитализма. Они стремились уничтожить любимое детище народа — нашу Красную армию, победительницу, которая сумела разметать, выбросить с нашей территории полчища 14 держав интервентов.

НКВД и тов. Н. И. Ежов раскрыли центр шпионов и мерзавцев…

Мы требуем расстрела шпионов!»95 В числе прочих письмо подписали: Фадеев, Федин, Погодин, Серафимович, Сельвинский, Шагинян, Слонимский, Лавренев. Несколькими днями позже в «Известиях » на итоги процесса откликнулся Алексей Толстой, избравший доверительно эссеистический тон. «Товарищ граф», после октября 1917 года эмигрировавший во Францию и уже в 20–е вернувшийся в Россию, знал, что на фоне косноязычно–крикливых публичных реакций спокойнообличающая интонация будет выглядеть наиболее эффектно.

«Нет, нет! Товарищи, граждане великой Советской страны, тут мало гневных резолюций о бдительности. Мало того, что мы будем зорко и последовательно искать врагов, забившихся в щели нашей жизни. Нужно каждому из нас взглянуть в глубь самих себя. Где причина того, что троцкизм, шпионаж, государственная измена, диверсия могли свить такие страшные гнезда? Они очищаются, их выжигают огнем…

Мне не нужно будет много слов, чтобы узнать врага. Я узнаю его по чуждому блеску глаз, потому что я не какой–то определенный индивид, ищущий своей выгоды.

Я — сын, плоть от плоти, кровь от крови моей любимой родины, потому что любовь к родине несет с собой ревнивую бдительность…

Троцкизм в самом его начале, до его завершенной трансформации в диверсионный бандитизм, шпионаж и торговлю живым телом Советской России, нес в себе отрицание понятия родины…

Как будто бы выходит, что всякий гражданин, не любящий свою родину — троцкист. Да, так выходит. Такова особенная и необычная форма нашей революции…»96.

В комментариях этот иезуитски верноподданнический опус не нуждается.

Перед судом обвиняемым разрешили обратиться с последними покаянными заявлениями на имя Сталина и Ежова, создавая иллюзию, что это поможет сохранить им жизнь. Некоторые написали. На заявлении И. Э. Якира имеются следующие резолюции: «Мой архив. Ст.».

«Подлец и проститутка. И. Ст.». «Совершенно точное определение.

К. Ворошилов и Молотов». «Мерзавцу, сволочи и б…. одна кара — смертная казнь. Л. Каганович»97. Тухачевский покаянных писем Сталину писать не стал. О пощаде не просил.

Последнее слово он начал недвусмысленно обличающей фразой:

«Я хочу сделать вывод из этой гнусной работы, которая была проделана».

Затем — завуалированная оценка сталинской демократии:

«Я хочу сделать вывод, что в условиях победы социализма в нашей стране всякая группировка становится антисоветской группировкой ».

Но дальше в стенограмме — запрограммированная процессом каноническая риторика, а возможно, даже и дописанная уже позже — для Сталина.

«Всякая антисоветская группировка сливается с гнуснейшим троцкизмом, гнуснейшим течением правых. А так как базы для этих сил нет в нашей стране, то волей–неволей эти группировки скатываются дальше, на связь с фашизмом, на связь с германским генеральным штабом. Вот в чем гибель этой контрреволюционной работы, которая по существу была направлена к реставрации капитализма в нашей стране. Я считаю, что в такой обстановке.

как сейчас когда перед советской страной стоят гигантские задачи по охране своих границ, когда предстоит большая, тяжелая и изнурительная война, в этих условиях не должно быть пощады врагу. (Выделено мной. — Ю. К.) Я считаю, что наша армия должна быть едина, сколочена и сплочена вокруг своего наркома Климентия Ефремовича Ворошилова, вокруг великого Сталина, вокруг народа и нашей великой партии. Я хочу заверить суд, что полностью, целиком оторвался от всего того гнусного, контрреволюционного и от той гнусной контрреволюционной работы, в которую я вошел…

Я хочу сказать, что я Гражданскую войну провел как честный советский гражданин, как честный красноармеец, как честный командир Красной Армии. Не щадя своих сил, дрался за Советскую власть. И после Гражданской войны делал то же самое. Но путь группировки, стащившей меня на путь подлого правого оппортунизма и трижды проклятого троцкизма, который привел к связи с фашизмом и японским генеральным штабом, все же не убил во мне любви к нашей армии, любви к нашей советской стране, и, делая это подлое контрреволюционное дело, я тоже раздваивался.

Вы сами знаете, что, несмотря на все это, я делал полезное дело в области вооружения, в области боевой подготовки и в области других сторон жизни Красной Армии.

Преступление настолько тяжело, что говорить о пощаде трудно, но я прошу суд верить мне, что я полностью открылся, что тайн у меня нет перед советской властью, нет перед партией. И если мне суждено умереть, я умру с чувством глубокой любви к нашей стране, к нашей партии, к наркому Ворошилову и великому Сталину»98.

Приговор Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР от 11–го июня 1937 года.

«…осуждены по ст.ст.58–1 «б», 58–8 и 58–11 УК РСФСР к высшей мере наказания — расстрелу с конфискацией имущества и лишением присвоенных им воинских званий — 1. Тухачевский Михаил Николаевич, 1893 года рождения, бывший Зам. Наркома Обороны СССР, Маршал Советского Союза;

2. Корк Август Иванович, 1888 года рождения, бывший начальник Академии им. Фрунзе, командарм II ранга;

3. Якир Иона Эммануилович, 1896 года рождения, бывший командующий войсками Киевского военного округа, командарм I ранга;

4. Уборевич Иероним Петрович, 1896 года рождения, бывший командующий войсками Белорусского военного округа, командарм I ранга;

5. Путна Витовт Казимирович, 1893 года рождения, бывший военный атташе СССР в Великобритании, комкор;

6. Эйдеман Роберт Петрович, 1895 года рождения, бывший председатель Центрального Совета Осоавиахима СССР, комкор;

7. Примаков Виталий Маркович, 1897 года рождения, бывший заместитель Командующего войсками Ленинградского военного округа, комкор;

8. Фельдман Борис Миронович, 1890 года рождения, бывший начальник Управления по начсоставу РККА, комкор»99.

Суд закончился в 23.35.

«11.06.37. Военная коллегия Верховного суда Союза ССР. Совершенно секретно.

«Приговорить к высшей мере уголовного наказания — расстрелу, с конфискацией всего личного или принадлежащего имущества и лишению всех присвоенных званий».

«Совершенно секретно. Коменданту Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР капитану тов. Игнатьеву. Приказываю немедленно привести в исполнение приговор Военной коллегии Верховного суда»100.

Той же ночью осужденных расстреляли. Все они реабилитированы в 1957–м.

Заключение Главной военной прокуратуры от 11 января 1957 года Приговор по данному делу был вынесен только на основании показаний, данных осужденными на предварительном следствии и суде и не подтвержденных никакими другими объективными данными.

Проведенной в 1956 году Главной военной прокуратурой дополнительной проверкой установлено, что дело…Было сфальсифицировано, а показания, которые давали Тухачевский, Якир, Уборевич и другие на предварительном следствии и суде были получены от них преступными методами…

Проверкой по материалам Центрального Государственного особого архива МВД СССР каких–либо компрометирующих данных о Тухачевском, Якире и других не обнаружено…

Таким образом, показания Тухачевского и других о проведении якобы ими шпионской деятельности опровергаются материалами дополнительной проверки. При проверке не нашли также подтверждения показания обвиняемых о том, что они занимались вредительской деятельностью в частях Красой Армии»101.

Это будет только через 20 лет. А пока — приговор приведен в исполнение.

Но 12 мая 1937–го Сталин все–таки не мог быть полностью удовлетворен.

«Тухачевский с самого начала процесса суда при чтении обвинительного заключения и при показании всех подсудимых качал головой, подчеркивая тем самым, что, дескать, и суд, и следствие, и все, что записано в обвинительном заключении, — все это не совсем правда, не соответствует действительности»102, — писал в докладной вождю Буденный.

И продолжал:

«Тухачевский вначале пытался опровергнуть свои показания, которые он давал на предварительном следствии… Тухачевский пытался популяризировать перед присутствующей аудиторией на суде как бы свои деловые соображения в том отношении, что он все предвидел, пытался доказывать правительству, что создавшееся положение влечет страну к поражению, и что его якобы никто не слушал.

Но тов. Ульрих, по совету некоторых членов Специального присутствия, оборвал Тухачевского и задал вопрос: как же Тухачевский увязывает эту мотивировку с тем, что он показал на предварительном следствии, а именно, что он был связан с германским Генеральным штабом и работал в качестве агента германской разведки с 1925 г.

Тогда Тухачевский заявил, что его, конечно, могут считать и шпионом, но что он фактически никаких сведений германской разведке не давал…»103 Эти сведения в стенограмму не вошли, поскольку не были предусмотрены сценарием. Но Сталин желал не только отомстить убийством — он жаждал победы. Отчет Буденного эту жажду не утолил.

Ужас последних минут жизни приговоренных рождал мифы. Тухачевский после оглашения смертного приговора будто бы отчетливо произнес:

«Вы стреляете не в нас, а в Красную Армию»104.

Источники и литература

1. Стенограмма февральско–мартовского (1937 г.) пленума ЦК ВКП(б) 23 февраля — 5 марта 1937 г. // Военно–исторический журнал, №1,1993, с. 61.

2. Личный архив Ю. В. Хитрово. Арватова–Тухачевская Е. Н. Воспоминания

о М. Н. Тухачевском, с. 11.

3. Стенограмма февральско–мартовского (1937 г.) пленума ЦК ВКП(б),с.60.

4. Там же, с. 61.

5. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др. Т. «Судебное производство». Заключение Главной военной прокуратуры от 11 января 1957 года, л. 230—231.

6. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др. Т. «Судебное производство». Определение №4н–0280/57 Военной коллегии Верховного Суда СССР от 31 января 1957 года, л. 231.

7. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–3802 на Домбаля Т. Ф., л. 65.

8. В Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30–40–х и начала 50–х годов // Известия ЦК КПСС, 1989, № 4, с. 46.

9. Там же, с. 45.

10. Там же.

11. Там же, с. 46.

12. Посетители кабинета Сталина // Исторический архив, № 3–4,1998, с. 175.

13. Из беседы автора с Д. А. Чавчанидзе, соседкой О. Н. Тухачевской по квартире.

14. Соколов Б. В. Тухачевский. Жизнь и смерть красного маршала.

М.: Вече, 2003, с. 310–311.

15. Личный архив Ю. В. Хитрово. Письмо Н. И. Шишикина Е. Н. Арватовой–Тухачевской.

16. Личный архив В. И. Уборевич. Уборевич В. И. Письма к Е. С. Булгаковой. Письмо № 5 от 27.06.63 г. Рукопись.

17. Личный архив В. И. Уборевич. Филатова Е. Воспоминания о доме нашего детства, Большой Ржевский, д. 11. Машинопись, с. 2—3.

18. Детство в тюрьме: Мемуары Петра Якира // www. saharov–center.ru.

19. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др.

Т. «Судебное производство». Протокол допроса Корка А. И.

от 16 мая 1937 года, л. 111,130–133.

20. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др.

Т. «Судебное производство». Протокол допроса Примакова В. М.

от 21 мая 1937 года, л. 155—156.

21. В Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30—40–х и начала 50–х годов, с. 52.

22. Там же.

23. Там же.

24. Заключение по результатам графологического анализа рукописных текстов показаний Тухачевского М. Н. Подготовлено главным экспертом ЭКЦ ГУВД СПб и АО Сысоевой Л. А. — с. 1–3.

25. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др.

«Следственное дело», т. 1, л. 8.

26. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др.

Т. «Судебное производство». Заключение Главной военной прокуратуры от 11 января 1957 года, л. 234.

27. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др.

«Следственное дело», т. 1, л. 9.

28. Заключение по результатам графологического анализа рукописных текстов показаний Тухачевского М. Н., с. 3.

29. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др.

«Следственное дело». Протокол допроса Тухачевского М. Н.

от 26 мая 1937 года, т. 1, л. 15—19.

30. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др.

Т. «Судебное производство». Протокол допроса Тухачевского М. Н.

от 27 мая 1937 года, л. 35—42.

31. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др.

Т. «Судебное производство». Определение №4н–0280/57 Военной коллегии Верховного Суда СССР от 11 января 1957 года, л. 236.

32. Заключение по результатам графологического анализа рукописных текстов показаний Тухачевского М. Н., с. 3.

33. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др.

«Следственное дело». Заявление от арестованного Тухачевского М. Н. от 27 мая 1937 года, т. 1, л. 22–22об.

34. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др.

«Следственное дело». Протокол допроса Тухачевского М. Н.

от 29 мая 1937 года, т. 1, л. 42—44.

35. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–4876 на Енукидзе А. С.

36. Там же, л. 86.

37. Там же, л. 87.

38. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–4876 на Енукидзе А. С, т. 1, л. 434.

39. Там же, т. 1, л. 433–434.

40. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–4876 на Енукидзе А. С.

41. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др.

«Следственное дело». Заявление от арестованного Тухачевского М. Н. от 29 мая 1937 года, т. 1, л. 37–38.

42. Заключение по результатам графологического анализа рукописных текстов показаний Тухачевского М. Н., с. 3.

43. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др.

«Следственное дело». Протокол очной ставки между Корком А. И.

и Тухачевским М. Н. от 30.05.1937, т. 1, л. 78–84.

44. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др.

«Следственное дело». Протокол очной ставки между Корком А. И.

и Тухачевским М. Н. от 30.05.1937, т. 1, л. 85.

45. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др. Заявление от арестованного Тухачевского М. Н. от 9 июня 1937 года, т.1, л. 107–108.

46. ЦА ФСБ РФ Д. Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др. Заявление от арестованного Тухачевского М. Н. от 10 июня 1937 года, т. 1, л. 123—123об.

47. Заключение по результатам графологического анализа рукописных текстов показаний Тухачевского М. Н., с. 4.

48. Кантор Ю. Михаил Тухачевский, маршал Советского Союза:

«Я хочу сделать вывод из этой гнусной работы» // Известия, 21 февраля 2004 г.

49. В Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30—40–х и начала 50–х годов, с. 50.

50. Там же, с. 52.

51. Там же.

52. Там же.

53. Личный архив В. И. Уборевич. Филатова Е. Воспоминания о доме нашего детства, Большой Ржевский, д. 11.

Машинопись, с. 5.

54. Драма начиналась в Кремле // Вечерний Минск, № 35 (8844), 23 февраля 19Э8 г.

55. РГАСПИ, ф. 17, оп. 165, д. 58. ЦК ВКП(б). Совещания Военного Совета с командирами и политработниками 1—4 июня 1937 года, л. 1.

56. Там же, л. 2.

57. Там же, л. 14.

58. ЦК ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др.

Т. «Судебное производство». Заключение Главной военной прокуратуры от 11 января 1957 года, л. 232—233.

59. Там же, л. 233.

60. РГАСПИ, ф. 17, оп. 165, д. 58. ЦК ВКП(б). Совещания Военного Совета с командирами и политработниками 1—4 июня 1937 года, л. 38–41.

61. В Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30—40–х и начала 50–х годов, с. 54.

62. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др. т. 17, л. 42–45.

63. Там же, л. 48–49.

64. РГАСПИ, ф. 17, оп. 165, д. 60. ЦК ВКП(б). Совещания Военного Совета с командирами и политработниками 1—4 июня 1937 года, л. 140–142.

65. Там же, л. 143–145.

66. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М.Н. и др., т. 17, л. 70а.

67. Там же, т. 17, л. 71, 76–77.

68. Там же, т. 17, л. 77.

69. Военно–исторический журнал, № 5,1990, с. 44.

70. Ананъич Б. В., Панеях В. М. «Академическое дело» 1929—1931 гг.

и средневековые политические процессы в России (сравнительная характеристика) // Россия в X—XVIII веках: Проблемы истории и источниковедения.

М.: РГГУ, 1995, с. 56–57.

71. Там же.

72. В Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30—40–х и начала 50–х годов, с. 54.

73. Там же.

74. Там же.

75. РГАСПИ, ф. 17, оп. 165, д. 60. ЦК ВКП(б). Совещания Военного Совета с командирами и политработниками 1—4 июня 1937 года, л. 1–3.

76. Там же, л. 3—6.

77. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–23800 на Блюхера В. К.

78. Справка о проверке обвинений, предъявленных в 1937 году судебными и партийными органами тт. Тухачевскому, Якиру, Уборевичу… // Военно–исторический журнал, № 2,1993, с. 74.

79. Там же.

80. Там же.

81. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–23800 на Блюхера В. К.

82. Там же 83. РГАСПИ, ф. 17, оп. 165, д. 60. ЦК ВКП(б). Совещания Военного Совета с командирами и политработниками 1—4 июня 1937 года, л. 114–185.

84. Там же.

85. Приказ народного комиссара обороны Союза ССР К. Е. Ворошилова № 072 от 07.06.1937 г. //Военно–исторический журнал, №5,1990, с. 46.

86. В Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30—40–х и начала 50–х годов, с. 55.

87. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др. Т. 1.

Протокол допроса Тухачевского М. Н. от 9 июня 1937 года, л. 111.

88. В Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30—40–х и начала 50–х годов, с. 55.

89. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др.

Т. «Судебное производство». Обвинительное заключение от 9 июня 1937 года, л. 11—14.

90. В Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30—40–х и начала 50–х годов, с. 56.

91. Там же, с. 57.

92. Там же.

93. «И впредь беспощадно уничтожать врагов народа»: Резолюция митинга рабочих завода «Калибр» // Известия, № 137 (6299), 12 июня 1937 г.

94. Утреннее заседание 11 июня // Волжская коммуна, №133,12 июня 1937, с. 1.

95. «Не дадим житья врагам советского союза» // Известия, № 137 (6299), 12 июня 1937 г.

96. Толстой А. К. «Родина!» // Известия, № 138 (6300), 14 июня 1937 г.

97. В Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30—40–х и начала 50–х годов, с. 56.

98. Кантор Ю. Михаил Тухачевский, маршал Советского Союза:

«Я хочу сделать вывод из этой гнусной работы» // Известия, 21 февраля 2004 г.

99. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др.

Т. «Судебное производство». Определение Верховного Суда Союза ССР от 31 января 1957 года, л. 241—241об.

100. Кантор Ю. Михаил Тухачевский, маршал Советского Союза:

«Я хочу сделать вывод из этой гнусной работы» // Известия, 21 февраля 2004 г.

101. ЦА ФСБ РФ, АСД № Р–9000 на Тухачевского М. Н. и др.

Т. «Судебное производство». Заключение Главной военной прокуратуры от 11 января 1957 года, д. 229—237.

102. Кантор Ю. Михаил Тухачевский, маршал Советского Союза:

«Я хочу сделать вывод из этой гнусной работы» // Известия, 21 февраля 2004 г.

103. Млечин Л. М. Иосиф Сталин, его маршалы и генералы.

М.: Центрполиграф, 2004, с. 189.

104. Там же, с. 190.