Война роз (СИ)

Глава 38 Обреченная страдать

Холодные, наполненные таинственной опасностью, глаза смотрели на меня в упор, проливая адское пламя, вытягивая душу и заставляя чувствовать почти физическую боль. Несколько секунд, показавшихся мне вечностью, я прикована его взглядом, не в силах даже сделать и вдоха.

Цепенея и трепеща всей своей душой и телом, я наблюдаю за тем, как Клаус решительно и резко крошит в руках стрелу, которая еще мгновенье назад едва не пробила мою грудь насквозь. Я не знала, не могла понять, когда он появился за моей спиной, в какой момент предугадал, что оборотни нанесут первый удар именно по мне. Постепенно приходя в себя, я опускаю взгляд, непроизвольно отступив от Клауса на шаг назад. Между моих бровей ложится глубокая складка от обиды, копившейся злости на человека, который предпочел отказаться от меня, как только я, повинуясь желанию быть с ним вместе, теперь навсегда стала другой. С какой-то скорбной грустью он проводит по мне взглядом, отчего я чувствую себя теперь полностью незащищенной, будто обнаженной, стоящей у позорного столба в ожидании избиения камнями и стальной плетью. Решительно обойдя меня так, что я осталась за его спиной, Клаус твердым, отдающим металлом, голосом, обращается к собравшейся у поместья стае:

— Должно быть, вашим разумом правит безумие, если после оглашения перемирия, ваша стая отважилась снова переступить границы этих земель! — взгляд вампира прошелся по всему войску воинов, замечая каждого из них, цепляясь за каждое едва уловимое движение в толпе. — Кроме того, не вижу повода вторгаться на территорию вампиров, и нарываться на очередную кровавую битву, итог которой я могу предугадать наверняка — оборотни будут разгромлены навсегда!

— Вы обратили ее! — Дункан выступил еще на шаг вперед, отчего стоящие за его плечами воины, напряглись, приготовившись в любой момент ринуться в бой. — Обратили дочь волка! Дочь вожака некогда самой могущественной стаи! Это ли цена нашего перемирия! Не считаешь ли ты, вампир, ее слишком высокой?!

— Мог бы согласиться с этим, если бы не одно «но», — Клаус помедлил, но затем решительно продолжил, его слова эхом отразились от стен поместья. — Она моя жена. Должно быть, вам известно, что любая, преданная мужу, женщина без тени сомнений примет его веру. Единственное, в чем могу заверить вас, это был ее выбор. Я несу ответственность за Кэролайн, и буду отстаивать честь нашей семьи до последнего вздоха. Так что, если оборотни так жаждут почесать свои кулаки, милости прошу!

От слов Клауса меня резко бросило в жар и, ощутимо закружилась голова. Даже вампирский организм сейчас дал сбой, отчего я почувствовала острую нехватку воздуха. Если бы все это было правдой… Если бы действительно все между нами было бы настолько просто…

Среди стаи оборотней почувствовалось волнение. Кто-то начал сомневаться в праведности грозящего боя, который без сомнений станет решающим за все время вражды вампиров и оборотней. Без сомнений, оборотни готовы были мстить за дочь вожака стаи вечно, но стоит ли проливать свою кровь за чужую жену… Клаус умело ударил по тому, что сейчас у него на меня гораздо больше прав, чем было у моего собственного отца. Сам король не имел права вмешиваться в чужую семью, и оборотни хорошо понимали это. Тем более, Клаус был прав, я приняла веру по собственной воле, меня не принуждали и не заставляли делать это силой. Хотя и все это было относительным, но оборотням лучше не знать всех деталей моего обращения.

Среди оборотней я заметила Тайлера. Он смотрел на меня, почти не моргая, и казалось, не верил своим глазам. Грусть и толика боли так явно читались на его лице, что сердце мое невольно сжалось. Он не ожидал увидеть меня такой… Никто из них не примет меня в новом обличии. А самое страшное, что я стала чужой для собственного мужа, которого любила всем сердцем, а став вампиром просто изнемогала от переполняющих чувств к нему, так как они стали еще более осязаемы для меня.

— Девочка моя, — этот шепот я услышала, находясь на довольно внушительном расстоянии от плачущей женщины. — Моя нежная смелая девочка… Что будет теперь с тобой?…

Бонни тихо плакала где-то у ворот сада, я даже не смогла отыскать ее глазами, но ее слезы и тихий шепот проникали до самой глубины моего мертвого сердца.

— Зайди в дом, Кэролайн, — тихо обратился ко мне Клаус, ожидая того, что оборотни либо наступят, либо покинут территорию его земель. — Тебе опасно находиться здесь.

— Нет, — решительно отвечаю я, за что Клаус награждает меня внимательным, но от этого еще более раздраженным взглядом. — Я останусь. Это и мое дело тоже.

Переведя дыхание, Клаус снова повернулся, закрыв меня собой насколько это было возможно, к войску оборотней, которые замерли в какой-то нерешительности, ожидая приказа от своего вожака.

— Кэролайн, — Дункан посмотрел на меня так проникновенно, будто кроме нас двоих никого вокруг не было. — Память о твоем отце не позволит свести счеты с тем монстром, которого из тебя здесь сделали. Твоя любовь к этому человеку сделала тебя слепой, но все же я надеюсь, что когда-нибудь ты вновь обретешь то, что потеряла, перестав быть смертной. Не в моих правилах вторгаться в чужие семьи — я не уподоблюсь коварству вампиров. Живи с миром, но знай, что оборотни больше никогда не примут тебя.

Едва уловимым кивком я соглашаюсь с каждым его словом, тут же наблюдая, как подобно отливу бескрайнего моря сотни, готовых драться, людей, покидают земли вампиров, почти бесшумно и как-то очень уж напоминая траурную процессию.

Не дождавшись, когда стая скроется за линией горизонта, я покидаю балкон, не сказав Клаусу ни слова. Слышу только, как он выходит за мной, потом в коридоре появляется Элайджа. Ребекка, будто устав от морального напряжения, поникнув, заходит в свою комнату. Я интуитивно чувствую, что Клаус следует за мной, но не могу сейчас даже посмотреть на него, боясь, что сорвусь в ту же секунду. Впереди в коридоре появилась тень, и когда человеческая фигура начала двигаться мне навстречу, я, разразившись слезами то ли радости, то ли подкатывающей истерики, кинулась в объятия Бонни.

— Милая моя, — шепчет няня сквозь слезы, прижимая меня к себе. — Теперь я тебя никогда не оставлю! Девочка, моя сумасшедшая… Как же так?… Как теперь ты жить будешь?…

— Главное, я буду жить… — сквозь слезы улыбаюсь я, стараясь не причинить боль Бонни во время того, как обнимаю ее. — Все хорошо… Теперь все будет хорошо…

Клаус и Элайджа молча наблюдают за нами, и мне кажется, им обоим есть, что сказать друг другу, мне, но почему-то именно сейчас мне это неинтересно и не нужно. Еще несколько мгновений я сжимаю в руках хрупкие плечи Бонни, стираю слезы с ее лица и спрашиваю о чем-то маловажном, затем Бонни оставляет меня, собираясь обустроиться в комнате, предоставленной ей в этом доме.

— Я должен уйти и дать вам возможность что-то сказать друг другу? — надменно улыбаясь, спрашивает Элайджа, наполняя бокал терпким вином.

— Кэролайн… — Клаус попытался развернуть меня к себе, коснувшись рукой моего предплечья, но я отчаянно всплеснула руками, смахивая его ладонь. — Нам нужно поговорить.

Нужно ли? Сколько времени тебе понадобилось, чтобы прийти к этому разговору?

— Я устала! — яростным взглядом я окидываю его, ставя невидимую стену между нами, через которую он ни за что не сможет пробиться. — Оставь меня! У тебя это хорошо получается!

— С чего такие выводы? — Клаус делает шаг ко мне, я отступаю дальше и почти прячусь за спиной Элайджи. — Я не собирался тебя оставлять! Просто у меня до сих пор в голове не укладывается, почему ты послушала его, а не меня! Почему мнение моего брата оказалось для тебя решающим! Ты настолько не доверяешь мне?

— Да, да, да! — мой голос срывается на крик, и я чувствую, что все мои эмоции просто на пределе. — Я не доверяю тебе! Не доверяла никогда! Доволен?! Теперь можешь с чистой совестью оставить меня в покое на веки вечные!

— Может и правда тебе стоит помедлить с этими глобальными разговорами, брат? — спокойным размеренным тоном предложил Элайджа. — Ты же знаешь, как восприимчивы ко всему новообращенные… Не мучай девушку.

В секунду вспыхнув яростью, Клаус хватает Элайджу за воротник рубашки, сильно встряхнув в руках, отчего бокал, наполненный вином, выпал из рук вампира, рассеиваясь по полу на сотни сверкающих частичек.

— Ты принудил ее к этому! — голос Клауса сейчас больше походил на звериный рык, а радужная оболочка глаз тут же стала янтарно желтой. — Ты лишил ее права выбора!

Я прижимаюсь к стене, ощущая страх от развернувшейся передо мной картины. Я боюсь его. Боюсь того, кто был в моей жизни самым важным. Элайджа же не смутившись и не моргнув и глазом, аккуратно освобождает воротник своей рубашки из мертвой хватки Клауса, удивленно поведя бровью.

— Ошибаешься, — холодно звучит его голос, когда он отступает на полшага назад от брата. — Это ты лишил ее права выбора! Она была обречена, как только ты появился в ее жизни! Как только ты воспылал к ней, какими бы то ни было, чувствами — ты подписал Кэролайн смертный приговор! Все что произошло с ней, целиком и полностью только твоя заслуга, Клаус!

Медленно приходя в себя, Клаус обессиленно и обреченно опустил руки, слушая тираду Элайджи. Стирая с лица слезы, я перевожу нервное дыхание, не знаю, что делать мне теперь. Что я должна сейчас сказать? Как поступить? Это был ужасный день… Самый ужасный день в моей жизни… И все же, собрав последние силы, я отрываюсь от стены, решительно проходя мимо Клауса, с целью подняться к себе. Неожиданно Клаус перехватывает меня за руку, заставляя остановиться.

— Останься, Кэролайн… — искренний взгляд, наполненный грустью, тон его голоса — все говорило о том, что это было единственным его желанием сейчас, но я уверенно мотнула головой, не давая ему не единого шанса заставить себя слушать его.

— Я слишком устала… — произношу я, прежде чем начать подниматься по лестнице. — Могу сказать одно — ты оказался единственным, кому мое обращение встало поперек горла. Не буду заставлять тебя более смотреть в мои, ставшие для тебя чужими, глаза.

Ощущаю кожей то, как он провожает меня взглядом. Едва успев скрыться в коридоре второго этажа, я сгибаюсь словно пораженная болью, от обуявших рыданий, сотрясающих все мое тело. Как же может один единственный человек принести столько боли?! Как можно любить и ненавидеть настолько сильно, разрывая душу в клочья, уничтожая свое сердце этими невыносимыми чувствами?! Как трудно… Как все это вынести?… Вопрос Бонни не остался риторическим: как теперь жить?