Война. Том 2

Глава 19

— А еще? А еще? Дядя Шутейник?

Мы движемся к Китране на соединение с войском капитана Бришера. Я в седле, Шутейник — в открытом возке. С нами — в возке — парнишка и девчонка, родные брат и сестра из молодежной банды, той самой, что помогла нам с Амарой отбиться от убийц в развалинах храма Ашара. Когда Шутейник заряжает песенку про любовь, парнишка морщится, зато радуется девчонка, ну а когда мой гаер распевает про кровавые поединки — тут все строго наоборот, парень оживает, а девчонка куксится. Они предводители банды, погодки, некогда тощие, казавшиеся привидениями, теперь они выглядят куда лучше и старше. Сперва я принял их совсем за детей, но оказалось, что всему виной грязь и худоба. Парнишке — семнадцать, девчонке — восемнадцать. Оба они повидали такого, о чем лучше промолчать. Оба настрадались. Но при этом хотят мне помочь освободить от дэйрдринов Санкструм. Я взял их, ибо мне нужны люди, знающие окрестности Китраны.

Девушку зовут Дария, парнишку — Горчак. У них общая фамилия, которую они не назовут под страхом пытки, потому что… она напоминает им о родителях, которых пожрал молох гнусной секты. Они брат и сестра, но — без фамилии. Позднее, когда мы вернемся с победой (а как может быть иначе?) я дарую им дворянство и новую фамилию.

— Пф-ф! — сестра.

— У-х-х! — брат.

Шутейник давно не практиковался в импровизации, и рад радехонек, что у него есть благодарные слушатели, он просто-таки переполнен энтузиазмом и отбивает такт ладонями. Но не слишком рады этому я и возница из Алых на козлах возка. К счастью, с нами нет Амары, покамест она осталась надзирать за делами Варлойна и помочь мне кое в чем важном… Будь она рядом, не миновать бы перепалки. С нами же в возке — Шурик, которому пошили проклепанные кожаные доспехи на манер тех, в которые облачали кошек в Средние века на Земле. Кот нужен нам, ибо…

— Повтори-ка еще раз, — проговорил я, свесившись с седла. — Кошки признаны дэйрдринами…

Дария нагнулась и почесала за ухом Шурика, который валялся себе на полу возка на мягком коврике. Кот уже привык к ней и не выказывал раздражения. Вот к Горчаку он относился иначе: при попытке его почесать разражался горловым воем, от которого кровь — и это не шутка! — стыла в жилах.

— Опасными и греховными тварями, от которых нужно избавляться, господин Торнхелл!

Почерк безумного барона Ренквиста… Еще позавчера, разговаривая с братом и сестрой, я подумал вот что: а не являются ли дэйрдрины его проектом, но таким, который в какой-то момент откололся от хозяина? Возможно, у проекта был слишком амбициозный исполнитель, не пожелавший делиться с бароном? Он откололся и начал проводить свою политику? Барон ведь четко и определенно знал человека, которому принадлежат сектанты… Эх, поймать бы Ренквиста, да поговорить с ним по душам. Уверен, он бы все выложил, лишь бы сберечь свою жизнь. Может быть, он и загадочного крейна знает, того самого, что противостоит мне сейчас с той стороны? Но сам барон не крейн, нет — он ведь даже не чихнул, когда брат Горишка применил ко мне заклятие, ничего он не почувствовал, а значит, он — рожден в этом мире.

— А возле Китраны рабы насыпали огромный Курган, и там у этого гада прозреца главное капище! — прибавил Горчак.

И это я уже слышал. Ничего, проверим, что там за курган, если потребуется — разметаем по бревнышку, до песчинки сроем.

Тут родственнички подвисли, как компьютеры с малым количеством оперативки, поскольку Шутейник выдал стишок с темами, пока неподвластными и попросту непонятными молодому разуму. Понимание все ускоряющегося бега времени и кратковременности бытия и всех бытийных штучек вроде «вечной любви» приходит лишь после сорока, а до этого… Люби, сражайся, радуйся жизни, ведь впереди у тебя — вечность!

Шутейник смерил обоих понимающим взглядом и, расхохотавшись, тут же выдал по куплету о вечной любви и прекрасных сражениях. Кот неодобрительно поджал уши. Да, котик, каждому возрасту свои песни.

Я ухмыльнулся и уехал к передовому отряду Алых.

Я не даром изводил себя верховой ездой (отвратительное, ужасное занятие, к которому питают удовольствие только английские аристократы и, почему-то, женщины всего мира) и испытывал в боях. Теперь я закален, и сердце почти не екает. Я знаю, что в бою я не дрогну, что вид крови не вызовет потерю сознания, что и посреди схватки я могу оставаться бодрым и деятельным, что мой разум не будет мутиться от ужаса. Вернее, конечно, мне будет страшно, однако я смогу командовать. А с умением держаться в седле — я буду мобилен. Таким образом, на взятие Китраны я отправился в седле. За нами отряд в двадцать Алых без парадных мундиров, в темных плащах, ни дать ни взять — разбойники с большой дороги. И больше никого. Все прочие нужны для того, чтобы удержать Варлойн и Норатор. Ну и потом: чем меньше отряд, который движется к границам Китраны, тем выше шансы, что нас не заметят.

Вместе с Амарой и Блоджеттом на царстве остался мой двойник, тот самый, который чуть не врезал дуба от страха на ступенях Храма Ашара. Был он труслив, но не очень глуп, и не прочь подзаработать. Его — накрашенного, разумеется, будут наблюдать сегодня на улицах Норатора горожане. Он объявит со ступеней Храма о том, что Адора и Рендор вступили с Санкструм в войну. Ну и далее, пока я не вернусь, он будет играть императора, но на расстоянии, не подпуская к себе никого близко, чтобы не опознали, пусть шпионы и недруги думают, что я курсирую между Варлойном и Норатором, спешно готовя дворец и столицу к осадам. Бернхотт по моему приказу начал сооружать вокруг Варлойна защитный периметр, то же самое делает с Норатором дядюшка. Понадобятся эти укрепления или нет — время покажет. В любом случае, они убедят врагов, что император в окрестностях столицы.

А Сакран и Армад, столь самоубийственно попытавшиеся захватить Варлойн, оставлены мною на попечение Великой Матери. Надеюсь, она заглянет каждому в голову и вытащит оттуда… много интересного. Мне ни капли не жалко этих упырей.

Итак, я иду на соединение с войсками Бришера. Со мной большая карта Китраны с окрестностями и карта Санкструма с главной провинцией Норатора (провинции тут называются по крупным городам) и граничащей с нею провинцией Китраны. Область, захваченная дэйрдринами, расползалась от Китраны, как гнусная клякса, выпустившая массу черных щупалец. От столицы до Китраны — двести миль. Расстояние весьма небольшое при наличии запасных лошадей, а они у нас есть. Двое суток пути. Однако следует понимать, что до границы провинции — всего сотня миль, а значит, вскоре мы окажемся уже рядом с владениями дэйрдринов… Нам нужно взять немного севернее, к Оверри, чтобы проехать вдоль границы провинции, там должны нас поджидать войска Бришера если… если оба гонца, или хотя бы один достиг цели.

Я иду на Китрану и я возьму ее. В конце концов, знаменитый пират Морган взял Панаму всего, кажется, с восьмью сотнями пиратов, чем я хуже? Тем более, дело у меня благое, а дэйрдрины рассеянны по Санкструму, ибо прозрец начал активно плести козни против нового императора.

— Еще про любовь, дядя Шутейник!

— Ладушки-воробушки!

— И про сражения!

— Ладно!

На ночь остановились в перелеске, разбили палатки. Я уже отвык спать на жестком (эх, эти перины Варлойна, и горячее тело Амары рядом…), так что проворочался без сна. Вдобавок душили кошмары. Несмотря на нового ловца снов, Стражи верещали практически над ухом, и это было ужасно. Мне казалось — еще немного, и мою душу подцепят крючковатые старушечьи пальцы, и выдернут — с яростной болью! — в небытие.

Вместо Амары под боком спал кот, уж этот-то сукин сын выспался преотлично и, отлучившись под самое утро — приволок нам на завтрак какую-то живность, вернее уже дохлость, ибо клыки у Шурика были смертельные.

— Муа-р-р-р!

— Дикий кролик, — сходу определил гаер. — Главное, что не ласка и не сурок. Мясо отличное.

— Какой чудесный кот! Он добытчик! — воскликнула Дария и потрепала Шурика по холке. Замечу, что морда кота была в кровище по самые глаза, «чудесный кот» больше напоминал сейчас вампира, и девушка нашего времени вполне могла бы хлопнуться в обморок. Но у людей Средневековья совершенно иная психика. Кот принес мясо. Мясо — это пища. Пища — жизнь. Все просто. Кот — чудесный. Он не только для поглаживаний годится.

— Бросим кролика в общий котел, — сказал я. Кот не возражал. Он наверняка уже отобедал другим кроликом.

Снова в путь. Чем ближе граница Китраны, тем осторожнее ехали. Придорожные деревни оскудели, обзавелись общим частоколом. Впрочем, в села мы не заезжали, а встречные путники старались держаться от нас подальше. Все больше запустелых, поросших тернием и кустами полей — как наказание за то, что люди отвернулись от Ашара. Вот и развалины часовни… Ее не просто уничтожили, ее разнесли по кирпичику, оставив только фундамент и горы битого кирпича, с такой ненавистью работали разрушители. А вот и сожженная деревушка… Давно ее сожгли, сквозь пепел и обгорелые развалины проросли молодые деревца. На обочинах — остовы телег, чьи-то крупные кости — явно лошадиные и коровьи… Верстовых столбов вообще не видно, очевидно, проходя мимо, дэйрдрины просто их выкорчевывали, отмечая таким образом продвижение своих владений.

К вечеру картина сожженных деревень стала обыденной. Мы ехали по местности, которая была давно и основательно мертва.

Господи, но зачем? Зачем эта вакханалия уничтожения?

Страх. Неведомый кукловод дэйрдринов таким образом внушает страх тем, кто не присоединился к его империи.

— Жгут, — глухо промолвил Горчак. — Пугают. Многие переходят к дэйрдринам, чтобы спасти свою жизнь… Потому что иначе — смерть в огне лютая… Вот оно как, господин император… Вот какие дела у нас творятся…

Еще одна ночевка уже на границе провинций. Глухая балка с родником… Вечер, темно, луна — злая ночная хозяйка… Слышу крики ночных птиц, но я уже научен и они не пугают меня. Это просто птицы. Монстров в этом мире нет.

Я напился воды из родника, умылся и взглянул на свои руки: дрожат. Всмотрелся в отражение воды: лицо вытянулось, волчьи черты заострились, глаза запали, будто под полной луной вот-вот превращусь в оборотня. Чем ближе к цели — тем мне страшнее и… яростнее себя чувствую. Интересно, как ощущал себя Морган? Впрочем, повторюсь: у людей прошлого другая психика. Морган шел отжать золото или сдохнуть, и его не волновали пустые рефлексии. Ну а меня страшит возможность проигрыша, каковой будет означать гибель Санкструма — сперва от руки Варвеста, а затем — от эльфийской тоски.

— Муа-р-р? — спросил кот, неслышно оказавшийся рядом. В полутьме его глаза поблескивали зеленым.

— Страшно, Шурик, — проговорил я. — Просто страшно не справится…

— Спра-у-у-уи-ся, — отозвался кот, раззявив пасть в ленивом зевке.

Фыркали лошади, гвардейцы Шантрама негромко переговаривались. Охранение было выставлено во всех направлениях. Костер, разведенный в балке среди кустов, я не смог бы разглядеть и в десяти метрах.

— Там дальше — уже Китрана, — сообщил мой гаер, расстелив карту на коленях перед костром. Карта уже была в подпалинах — Шутейник, читая ее вчера, умудрился поймать на бумагу несколько угольков.

Да, Китрана рядом. Мы сейчас на границе трех провинций: Норатора, Китраны и Оверри, и границы обозначены очень условно, в основном, они проходят по деревушкам и их землям, или по землям аристократов. В Оверри должен ожидать нас Бришер, если все будет хорошо. Действовать мы должны максимально быстро и жестко, иначе…

Бегом вернулся один из часовых.

— Господин! Там в долине что-то происходит! Огни!

Мы взбежали на гребень балки. Внизу расстилался пустырь, за которым — вдали — перемигивались редкие огоньки деревушки. От нее, извиваясь змеей, к пустырю двигалась цепочка огней. Я услышал знакомые звуки: страшную, сковывающую разум и волю мелодию дэйрдринов. Арфа, барабан, кажется, флейта…

— Ночное моление? — прошептал я. Ладони взмокли. Кольчуга, которую теперь не снимал даже ночью, вдруг стала жать под мышками.

— Нет, государь, — услышал голос Дарии. Она всматривалась во тьму пристально, умело расположившись среди кустов между Шутейником и мною. — Это другое…

— Почему так считаешь?

— Музыка… будь она неладна… другая… Ох, Ашар!

Я вздрогнул. Сколько же хлебнули эти дети, сколько страхов и ужасов натерпелись в этой клоаке, если даже такты этой чертовой, сносящей разум мелодии так легко различают?

— Ночное всесожжение! — дрогнувшим голосом сказал Горчак. Он оказался рядом с сестрой, смотрел в сторону пустыря тоже пристально, с гримасой боли и отвращения.

— Всесожжение?

— Это, господин император, когда помирает какой-то видный дэйрдрин… Его сжигают в поле, и приносят в жертву еще пятерых… которых выбирают… выбирают…

Шутейник привстал с корточек и хлопнул себя по коленям.

— Точно, мастер Волк! Когда умирает квартальный, районный или какой другой надзиратель, дэйрдрины устраивают ему огненную купель, как же я запамятовал. А к купели прилагается еще пяток невинных душ, которых сжигают живыми. И выбирают из простых горожан или селян, как бы те не сопротив…

— Нет, не надо, не надо! — воскликнула Дария, и, сбившись комочком, зашлась в рыданиях.

Горчак кусал губы, свет луны перечеркнул его лицо пополам, и я заметил, что на глазах парня набухли крупные, страшные слезы.

— Они не всегда выбирают! — воскликнул он, положив руку на плечо сестры. — Многие идут на костер сами, ведь это такая честь — умереть за… умереть за… — Его лицо исказилось тоже. Миг — и брат и сестра истерично, всхлипывая, рыдали, обняв друг друга. Я видел, как исказилось миловидное личико Дарии, как неудержимым потоком катились по ее щекам слезы.

Я переглянулся с Шутейником. Обоим без слов стало ясно, что случилось с родителями этих несчастных. Скорее всего, рассудок их настолько помрачила секта, что на костер они взошли сами… И таким образом Дария и Горчак навсегда потеряли родителей, хотя, если рассуждать прямо — утратили они их раньше, а именно тогда, когда семена мерзкого учения проросли в головах матери и отца…

— Значит, там, внизу, сейчас сожгут пятерых невинных? — уточнил я, глядя на гаера и упорно избегая смотреть на рыдающую Дарию и Горчака. Ну и что делать? Выдать себя? Или, рискуя высшей целью, позволить дэйрдринам сжечь людей? А если среди тех, кто предназначен к сожжению — дети?

Дилемма…

Шутейник с хрустом переломил ветку куста.

— Угу, мастер Волк. Вот, я уже вижу — они несут с собой вязанки хвороста вдобавок к тому, что уже заготовили ранее посреди поля… — Он прищурил желтые совиные глаза, всмотрелся в полумрак как следует. — Дэйрдринов около двадцати, все пешие. С ними покойник и пяток пленников… — Внезапно его лицо исказилось. — Мастер Волк! Мастер Волк! Мы… нам нужно на них напасть! Ладушки-воробушки, обязательно нужно!

Я уставился на гаера непонимающе.

— Что? Почему? С какой стати?

Шутейник тяжело дышал, кровь прилила к шраму на лбу.

— Там, среди пленников… Я уверен абсолютно! Там, среди пленников — капитан Бришер!