И вот он наконец въезжал в ворота родного города. Он, тот самый князь Владигор, который ребенком вынужден был бежать из своей столицы тайным подземным ходом после того, как его собственный дядя, братоубийца Климога Кровавый, захватил власть над княжеством. Тот самый Владигор, который сумел пройти насквозь Заморочный лес и, победив всевозможную нечисть, остаться человеком, лишь повзрослев на десяток лет за один месяц. Тот самый Владигор, который сумел не замутить кристальную чистоту своей души, живя в становище разбойничьей ватаги, а потом, дойдя до Рифейских гор, сделался учеником многомудрого чародея, хранителя Синегорья Белуна. Это он, Владигор, во главе восставшего народа вошел в столицу, свергнул кровожадного Климогу, вернул княжеству порядок и Правду. Как радостно украшал он столицу, расширял и укреплял ее, не забывая также и обо всех других селениях, больших и самых малых, сколько раз защищал Ладор от разных супостатов.
А теперь князь, лишенный всего — не только власти, но даже и облика человеческого, — двигался через застенье к восточным воротам своего города, и ни один житель не повернул головы в его сторону! Сколь знакомы были ему эти посадские улицы, застроенные в последние годы, — как-никак разрастались они по его плану! Все ему было здесь родным, и сколько бы раз он ни проезжал — всегда ощущал едва заметный сердечный трепет.
Князь приблизился к городским воротам. Лицо молодого губастого стражника было ему тоже знакомым — недавно у парня сгорела изба, мать и отец его выбежали в чем были одеты — только это и сохранилось у них от семейного имущества, и князь, узнав о беде, выделил ему серебра на постройку нового дома. Уж он, этот стражник, мог бы узнать своего князя и догадаться, какое с ним приключилось несчастье! Но губастый парень равнодушно отвернулся и принялся разглядывать девок, со смехом бросавших друг в дружку снежки неподалеку от городской стены. Скоро на пути Владигору попался другой воин — то был сам его воевода, Ждан, можно сказать, человек, близкий с юных лет. Он отправился из города по каким-то делам на своем сытом кауром коне, его сопровождали два дружинника, и никто из них не опознал князя. Один из дружинников скользнул по нему взглядом, что-то сказал своему товарищу, и оба они засмеялись.
Владигор долго смотрел им вслед, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза и крупными горячими каплями падают на дно клетки. Той самой клетки, внутри которой въезжал он в свой город. А был князь Владигор всего лишь крысой. Обыкновенной серой хвостатой крысой. Клетка стояла посреди соломы в телеге с криво насаженными на оси скрипучими колесами.
Человек, сидящий на той телеге спереди, ряженный в серый рваный тулуп, повернул к нему знакомое лицо и спросил с насмешкой:
— А что, князь, понравился тебе новый образ? Хочешь, навсегда в нем тебя оставлю?
Князь напрягся, чтобы вспомнить, где, когда видел этого человека с грубым лицом варвара, с продавленным носом, и проснулся.
Он еще полежал несколько мгновений, ощущая, как тревожно бьется у него сердце — словно после тяжелой сечи. В окне за дорогим стеклом, недавно привезенным из южных заморских земель, клубилась серая мгла.
Эти странные сны стали донимать Владигора едва ли не каждую ночь. После них оставался в душе мутный страх, как бы князь ни пытался его перебороть, посмеиваясь сам над собою.
Кто-то, не властный над его сознанием днем, пытался овладеть им ночью. Князь давно уже выставлял защитные преграды и лабиринты, но первые двери к его мозгу были взломаны, и умелый противник не только этого не скрывал, а хвалился намеренно почти каждую ночь.
Князь подошел к оконцу, открыл его, глотнул свежего воздуха. Луна и звезды едва проблескивали сквозь мглу, и это становилось уже привычным.
Внезапно он услышал звук, который невозможно было спутать ни с чем. То шуршала, свистела, вспарывая воздух, стрела. Стой на этом месте любой другой, стрела врезалась бы меж бровей бедолаге и навсегда пресекла бы его жизнь. Но Владигор успел разделить мгновение полета на несколько долей, и одной такой частицы хватило ему, чтобы отшатнуться в сторону. Стрела, влетев в опочивальню, с легким треском врезалась в противоположную от окна бревенчатую стену. Ее оперение еще продолжало вибрировать, когда князь услышал за дверью подкрадывающиеся шаги.
Отец Владигора, князь Светозор, был убит когда-то именно так — среди ночи, людьми, посланными родным братом Климогой. Так неужели и сейчас измена?
Князь быстро потянулся за мечом и встал за дверью. Тяжелая дубовая дверь, не скрипнув, распахнулась, и в опочивальню ворвались четверо.
Вломиться так, без упреждающего стука, могли только враги. Князя не обмануло, что все они одеты в то же, что и его собственные дружинники. Они бросились к пологу, который прикрывал постель, и князь не стал больше скрываться, рубанул мечом ближнего, стоявшего к нему вполоборота. Удар был так силен, что кудрявая голова врага с полуоткрытым от удивления ртом тут же с глухим стуком упала к ногам остальных. Не медля, князь выбил ногой меч у второго и рассек его тело от правого плеча наискосок вниз.
Из четырех врагов в живых оставалось двое. Оба они, выхватив короткие мечи и ощерив зубы, медленно надвигались. Лишь тела двух зарубленных разделяли их и князя. Неожиданно в коридоре послышался топот многих ног и встревоженный голос Ждана:
— Князь! Князь!
Враги переглянулись, Владигор успел за этот миг левой рукой схватить со стены метательный нож, а в следующее мгновение нож, молнией пролетев малое расстояние, с силой вонзился в горло третьему врагу.
— Князь! Князь! — услышал Владигор голос Ждана уже за дверью.
— Здесь я, входи! — отозвался князь и подумал, что четвертого врага надо обязательно взять живым.
Дверь распахнулась, Ждан сразу все понял. Дружинники, которых он привел, гурьбой навалились на четвертого, прижали его животом к полу.
Но тот неожиданно изловчился, сунул руку в карман, быстро вытащил ее и поднес ко лбу, тут же ударил головой об пол, по-птичьи вскрикнул, дернулся и застыл.
Когда зажгли свечи и перевернули его на спину, то увидели вместо левого глаза кровавую массу, из которой торчал большой гвоздь.
— Сам себя порешил, — только и проговорил Ждан, а потом упал перед князем на колени. — Прости, князь! Недоглядел. Почитай всю дружину сморили зельем — все на своих постах спят. И ведь, окромя кваса, с вечера ничего и не пили!
— Вставай! — отмахнулся Владигор. — Посмотри лучше, знакомы ли тебе эти люди. — И он показал на бездыханные тела, распростертые на полу.
Никто из дружинников их не признал.
— Князь, сколько уж раз прошу: берегись! — сказал Ждан, когда тела были убраны, пол подтерт и они с князем остались вдвоем.
Было не до сна, да и ночь кончалась, в окно вползали серые утренние сумерки.
— Я, конечно, все сделаю, чтоб дознаться и кто опоил зельем, и кто в окно выстрелил, но тебя прошу беречься! Хорошо, что сам я этого квасу не пил!
— Ты скажи лучше, как измену обнаружил?
— Да так и обнаружил. Пошел среди ночи посты проверять. На одной башне стражник спит непробудно, и на другой — тоже самое, и на третьей. Быстро собрал тех, что со мной бодрствовали, поставил на башни, а с остальными бегом сюда. Понял, что главный-то удар по тебе. А тут смотрю — вся охрана спит!
— Сны мне дурные снятся, — пожаловался в ответ Владигор. — Хотя сегодняшний, можно сказать, помог. Из-за него я и проснулся. Так бы и зарубить могли…
Начинался обыкновенный день, а с ним и обычные княжеские заботы. Но за дверью снова раздались поспешные шаги.
— Князь! Князь! И ты, воевода! — послышались испуганные голоса. — Взгляните, что делается!
Когда Владигор и Ждан спустились вниз, к высокому крыльцу, им указали на все те же мертвые тела врагов, которые на глазах медленно превращались из человеческих в звериные. А та голова, что была отрублена князем, уже выглядела лобастой головой крупного волка.
Молодые дружинники растерянно смотрели на эти превращения и в страхе жались друг к другу. Но Владигор и Ждан, которые видали и не такое, лишь усмехнулись.
— Никак волкодлаки пожаловали! — наконец произнес князь.
— То-то я и чувствую, что дело нечистое, — в тон ему продолжил воевода. — Сжечь их надо поскорей на костре, чтоб жителей не пугали. Займись этим, — скомандовал он самому старшему из дружинников. — Да не бойся их трогать, теперь-то они не страшны.