Война во времени

Глава 1. День рождения

Поначалу всё шло обычно. Штатно шло, как любил говаривать папа. Ну, с поправкой, конечно, на субботу и праздник. Антону дали поваляться в постели, разглядывая и разбирая только что подаренный набор-конструктор. Космодром. Не пластмассовая фигня какая-нибудь! Что-то вроде настоящей модели железной дороги, купить которую Антон тщетно уговаривал родителей последние лет пять.

Тут были две стартовые площадки, одна с обычной вышкой, как для русского «Союза», а другая — вроде как с эстакадой, по которой должен был разгоняться корабль-челнок. Корабли, правда, не разгонялись и не взлетали, со вздохом отметил Антон, но всё остальное было почти настоящим. Можно было собрать управляющий бункер — в нём даже горели лампочки. Нужно было прокладывать подъездные пути, коммуникации, строить домики для охраны… Были предусмотрены даже фигурки космонавтов и прочих, причастных к работе космодрома.

Одно немного раздражало — везде, разумеется, были налеплены американские флажочки. Ибо конструктор был привезён из США. А Антон, как и другие мальчишки из их компании, считал, что первой во всём должна быть Россия. В том числе и в освоении Космоса. А потому твердо решил в ближайшее же время заменить все «звёзды и полосы» на своём космодроме российским триколором.

Правда, Антон подозревал, что, в общем, намного дальше в освоении игрушки вряд ли продвинется. Папка, конечно, человек современный… Но всё-таки взрослый. Такая игрушка хороша была бы, наверное, в его детстве. А сейчас… По сравнению с компьютерной в ней слишком мало опций. Правда, мальчик не помнил какой-либо компьютерной игры в космодромы. Ну и что? — вон «Цивилизация» до каких возможностей дошла! Да полно всего!

Затем мама готовила пирог, а они с папой сходили в магазин за сладостями к чаю. Затем был процесс праздничного наряжания сыновьего тела. Заставили надеть белую рубашку с галстучком, так как к вечеру ждали ещё и дедушку с бабушкой. К этому полагались брючки, которые Антон не любил, потому как в джинсах удобнее.

Потом стали ждать гостей.

Первым явился прилизанный до неузнаваемости, но зато одетый — аж завидки берут! — в джинсовый костюмчик Гуся.

Пока мама ворковала, «какой Саша сегодня нарядный, солидный», тот авторитетно сопел, загадочно держа одну руку за спиной. А затем вручил другу роскошнейший подарок — толстенный складной ножик со швейцарским крестом на корпусе.

Антону так хотелось поскорее рассмотреть его — какое же там должно быть количество функций, при такой-то толщине! — что он едва не подпрыгивал, пока его друг влезал в тапки, вежественно — надо же новообретенную марку солидности поддерживать! — отвечал маме на вопросы о своих успехах в школе и получал свой заслуженный стакан колы.

Гуся — это, понятно, было прозвище. Вообще-то фамилия лучшего Антонова друга была Гусев. Но, похоже, единственными, кто его так называл, были учителя. И то, кажется, не всегда. Во всяком случае, их классная разок точно обмолвилась, изловив мальчишку за очередным злодеянием — уже все забыли, за каким.

В школе Гуся стал популярен после того, как сумел футбольным мячом рассадить стекла учительской на третьем этаже. Хотя как умудрился — неясно: окна кабинета выходили на тихую дорожку вдоль торца школы. Пригнать туда мячик, а затем поднять его на такую высоту можно было только нарочно. В общем, Сашку долго подозревали в целенаправленном злоумышлении, как ни тщился он доказать, что в их футболе не были обговорены границы поля. А потому он и собирался обвести соперников, используя всё пространство школьной территории. А мячик, дескать, просто сорвался с ноги. А стекло было слабое, тонкое. Три миллиметра, наверное, не больше, убеждал завуча Гуся, забывшись и выдавая тем самым тонкое знание предмета — стекло учительской было явно не первым, которое оказались вынуждены вставлять за свой счет Сашкины родители.

Мальчишки же заценили, что он так и не выдал второго участника драмы — Лёшку Штырова из команды противника. Который, собственно, и спровоцировал инцидент, подбив увлекающегося, азартного Гусю на спор, кто выше пошлёт мячик. Почему этот спор надо было решать на виду у учительской, а не на спортплощадке, ни тот, ни другой даже приятелям своим школьным объяснить не могли.

Родители Антона Сашку любили. И когда друзья вместе обедали у них дома, даже подкладывали ему кусочки получше и побольше. Типа: «А ты, Антоха, и так полноват; надо тебя не кормить, а гонять, как сидорову козу!»

«Драть», — однажды огрызнулся обиженный сын, совершенно не чувствовавший себя полноватым.

«Что — драть?» — не понял отец.

«Сидорову козу — дерут», — с достоинством пояснил грамотный Антон.

«А-а… — задумался отец. — Это как — расценивать в качестве твоего ответного предложения?»

Пришлось заткнуться…

…Добравшись, наконец, до своей комнаты, Антон нацелился тут же исследовать подарок. Но приятель высмеял его за «неграмотность по жизни» и потребовал хотя бы копейку, — ножи, дескать, надо хоть за символическую цену, но покупать. Копейки не было, был рубль. Так что Гуся мгновенно разбогател, — впрочем, тоже символически. Но значения это не имело, потому что мальчишки уже начали нетерпеливо рассматривать изделие швейцарских мастеров, вытаскивая из него всяческие лезвия, шила, отвёртки и штопоры.

Нож стал похож на ежа, но зато можно было до конца оценить всю превосходность Сашкиного дара. Здесь были две отвёртки — обычная и крестовая. Кроме того, ножницы, шило, совмещённое с ещё одним режущим лезвием, неведомо для чего предназначенным, напильничек и пинцет. И весьма солидная, хоть и небольшая пилка. И даже пластмассовая зубочистка, что вставлялась в корпус рядом со штопором. А венчала всё это великолепие стопорная кнопка, которая предохраняла пальцы от самопроизвольного закрытия лезвия.

— Мэйд ин Свитцерлэнд, — прочитал потрясенный Антон на серебристой коробочке, в которой ранее пребывал растерзанный ныне нож.

— Не Китай паршивый, — снисходительно подтвердил Гуся. — Свисс пресижион синс 1884…

Снисходительность получилась плохо. Дарителя самого явно терзала чёрная зависть. Сашка совершил настоящий подвиг духа, когда удержался от того, чтобы «зажать» такую ценную вещь для себя. В конце концов, он же действительно мог отделаться каким-нибудь вполне дежурным подарком. Книжкой, например.

— Ещё и проволоку может сгибать, — углядел Антон в инструкции, которую успел тем временем развернуть. — И инструмент для зачистки проводов есть!

— Дык! — высокомерно хмыкнул Гуся.

Высокомерие тоже получалось плохо.

— Я тебе буду давать его, — сказал Антон прочувствованно. — Вместе будем…

Окончания фразы он найти не сумел — не очень ясно было, что они будут вместе делать с ножом. Но Сашка его понял.

— Да чего там, — солидным басом ответил он. — Отец сказал, что попозже денег даст, чтобы я и себе такой же купить мог. Надо только с Виолеттой разобраться…

Виолеттой звали их англичанку, и с ней у Гуси существовали определённые разногласия в трактовке грамматики преподаваемого ею языка. Как та не уставала подчёркивать, — «языка Шекспира и Байрона!» А имея за спиной таких могучих авторитетов, училка буквально пиявкой вцепилась в Сашку и, по его выражению, «сосала его кровь». Но помогало это не очень, поскольку толку в английском он находил мало, а Вселенная вокруг была переполнена другими увлекательными вещами. Потому с иностранным языком мальчишка поддерживал лишь строго дипломатические и крайне холодные отношения. Есть у тебя, несчастный английский язык, своё посольство в кабинете Виолетты, наношу я тебе официальные визиты два раза в неделю по 45 минут, — и хватит с тебя. А дальше сиди, не рыпаясь, и не лезь в мои внутренние дела…

Отца Сашки это угнетало, так как он считал, что без английского в наше время — никуда. И потому регулярно применял к лингвистически неодарённому отпрыску различные педагогические — и не очень — воздействия. Гуся от них подчас подлинно страдал, но ситуацию это выправляло ненадолго. Лучше всего уровень отношений с Виолеттой и её драгоценным Байроном характеризовало то, что год, с которого начиналась швейцарская точность, Сашка так по-русски и прочел: «синс тысяча восемьсот восемьдесят четыре…»

Впрочем, теперь, судя по всему… За такой нож… Теперь уж он… В общем, теперь просто необходимо было погасить эти разногласия с Шекспиром.

Тут как раз раздался новый звонок в дверь, и появилась та, кто могла помочь в решении такой задачи. Ибо Алина училась хорошо, а по английскому — так просто замечательно. Виолетта на неё нарадоваться не могла. Правда, захочет ли девочка помогать Гусе, который её частенько задевал, — «по-дружески, конечно», как он всегда уверял, — неизвестно. Всем в классе памятна была известна история, когда Алина хорошо отплатила за один Сашкин розыгрыш.

Розыгрыш-то был немудрящий. Перед уроком информатики Гуся вооружился металлической линейкой и поменял местами все буквенные клавиши на том компьютере, где должна была работать девочка. Сам мастер-ломастер в предвкушении прикола буквально скисал от сдерживаемого смеха.

Однако получился, как он потом рассказывал, «натуральный облом». Подопытная лишь коротко глянула на клавиатуру, потом, не делая ни одного лишнего движения, не изменив выражения лица, попросту начала печатать так, будто никаких клавиш никто и с места не трогал! Алина, как выяснилось, вполне уверенно пользовалась слепым методом набора, так что текст могла сделать, даже не глядя на «клаву».

А всего-то — компьютерная игрушка, в которой надо было сбивать падающие космические корабли пришельцев нажатием правильного пальца на правильную клавишу.

Зато Гуся чуть позже «нагрелся» так, что весь класс буквально чуть не умер со смеху!

Когда он включил свой компьютер на очередном занятии, на экране висела надпись, что программа выполнила недопустимую операцию. Более того, оказалось, что не работает ни один ярлык, ни панель задач, ни сама кнопка «Пуск»!

Машину надо было перезагрузить. Что Саша и сделал. Потом ещё раз. И ещё. Но как он ни бился, надпись эту убрать не мог!

При этом Гусе меньше всего хотелось привлекать к себе внимание преподавателя, поскольку на нём ещё висел прежний грех: ведь ту, Алинину клавиатуру, на место поставить он так и забыл. И вопль изумлённой восьмиклассницы едва не сорвал следующий урок. Так что розыгрыш в каком-то смысле всё-таки удался, — но проблема возникла у Сашки: когда учитель через неделю поднял Алину, дабы та ответила за своё хулиганство, пришлось во всём сознаться — девочку подставлять всерьёз Гуся, конечно, не собирался.

Впрочем, и на сей раз утаить случившееся не удалось. Преподаватель сам подошёл к Сашиному столу, привлечённый лихорадочной активностью и сдавленными чертыханиями. Он-то во всём и разобрался. Кто-то — потом уж догадались, кто! — перед уроком аккуратненько сохранил вид экрана, с надписью об ошибке и всеми ярлыками, в формате обычной картинки. Картинка эта была далее вновь вставлена в монитор в виде фона рабочего стола, а действующие ярлыки утащены за границы экрана. Гуся мог тыкаться мышкой и перегружать компьютер хоть до посинения — машина работать отказывалась!

Словом, опозорился он по полной. Такого унижения, как говорится, «великий комбинатор не испытывал уже давно!» И если бы не продувные физиономии Алины и ещё двух-трёх её подружек, которые уж слишком невинно не обращали внимания на происходящее, никто бы и не вычислил виновницу сей трагедии.

С тех пор Сашка затаил, по его словам, «страшную мстю», но какой она будет, не распространялся даже перед Антоном.

Антону же Алина просто нравилась. На математике они сидели рядом, и сотрудничество их было взаимовыгодным. Математичка Зинаида, тётка нервная и суровая, эту парочку выделяла, ставила в пример прочим, как она их называла, «юродивым».

За эту дружбу их поначалу пытались высмеивать. Но после подвергания насмешников примерному остракизму — а Антон мог это себе позволить, потому что занимался плаванием и был в плечах крепок — виновные предпочли не жертвовать жестокой богине сатиры кровью из собственных носов.

Поскольку же Антон с детства дружил с Гусей, то, несмотря на взаимные подколки, тот Алину тоже выделял из других девчонок. А, кроме того, она ему тоже нравилась — как ни гнал Сашка от себя такую нелепость.

Так что можно сказать, что ребята дружили втроём. Хотя, конечно, это не означало, что и без всяких розыгрышей мальчишки время от времени не подставляли Алинке ножку или она, напротив, не говорила по их адресу что-нибудь колкое. Но, в общем, на дни рождения они друг друга приглашали всегда.

Девочка, ради такого случая надевшая красивую белую блузку и красные брючки, тоже была награждена колой. И, пока с кухни всё мощнее распространялись запахи испекаемых пирожков, а ещё четверо запланированных гостей задерживались, ребята прошли в комнату Антона.

Замечательный нож был снова продемонстрирован со всем полагающимся пиететом. Была продемонстрирована и его острота — заточки совершенно не требовалось!

Но девочка оказалась равнодушна к изделию швейцарских чудо-мастеров. Это была вещица мальчишечья, безделка. Сама она подарила Антону прекрасный набор акварельных красок и тортик, который обещал быть весьма вкусным.

К космодрому она тоже отнеслась вежливо, но также несколько безразлично. Сашка даже упрекнул её:

— Эх, ты, вам бы, девчонкам, только эту розовую дуру наряжать да на машине с Кеном катать!

Это было, конечно, несправедливо — её-то Барби давно пылилась на даче вместе с действительно розовым домиком. А Кена девочка отчего-то с самого начала невзлюбила. И потому её Барби вела вполне незамужний образ жизни. Или смерти — если согласиться, что заброшенные куклы тоже умирают в своём кукольном мире.

Мама принесла им первых, ужасно горячих, но ужасно вкусных пирожков. Но — по одному. Остальные, сказала, только когда все гости соберутся. Так что теперь Мишку со Славкой и двух ребят из антоновой секции по плаванию и ещё одну Алинкину подругу ждали с удвоенной силой.

По телефону михины родители сказали, что тот вот-вот выйдет, так что скоро будет. А пока Сашка завладел пультом от навороченного новейшего видака с ди-ви-ди и прочими супер-штучками и решил в очередной раз посмотреть «Тома и Джерри».

Вот с них-то как раз всё и началось…