Войны мафии

Глава 50

Вернувшись в Манхэттен после пятнадцатилетнего отсутствия, Гарнет обнаружила большие изменения в том, как люди ведут дела. Раньше сделки заключались во время ленча с тремя мартини. Обед предназначался для решения проблемы с налогами. Деловой завтрак...

Гарнет задумалась, глядя на стол, украшенный цветами, с четырьмя хрустальными бокалами около каждого прибора. Основательный деловой завтрак отнимал все утро. Ленч орошался уже только минеральной водой, а к обеду действующие лица были слишком измучены, чтобы есть, и слишком запуганы СПИДом, чтобы заняться сексом.

Сегодня Фонд Германа в обеденном зале отеля «Плаза» вручал ежегодные награды за охрану природы. Гарнет, немного сутулясь на высоком стуле, гадала, отчего пустует соседнее с ней место – место Чарли. Он редко посещал подобные сборища, но сегодня ей должны были вручить премию Фонда, а это обязывало ее к произнесению речи.

Фонд Германа был спонсором популярной телевизионной программы. Последнее время в конце программы за эмблемой спонсора следовала маленькая строчка – имя последнего лауреата премий Фонда Германа. Если учесть, что аудиторию этой программы составляли все американцы, чей коэффициент интеллекта превышал температуру тела, это был отличный рекламный ход для завоевания зрительских симпатий.

Ленч подошел к середине, и два хрустальных бокала из четырех уже пошли в ход – для белого вина и для минеральной воды, – только тогда Чарли скользнул на свое место. Официант как раз перед этим убрал закуски и расставил тарелки с мясными медальонами размером с крышку от консервной банки.

– У тебя есть соображения, что говорить, если тебя попросят выступить? – спросила Гарнет.

– Зачем тогда «Ричланд» штатный филантроп, если мне вставать и говорить?

– У тебя игривое настроение, – отметила Гарнет. – Что тебя задержало?

– Просто «А!»?

– Ах-ха, – уточнил он и, подцепив вилкой свой медальон, утопаюший в густой подливке, попытался разрезать его.

– Это что? Оленина?

Она прожевала кусочек.

– Гуттаперча?

Чарли ожесточенно работал ножом.

– Нужно поискать раввина.

– Зачем тебе раввин?

– Пусть скажет, мясо это или нет! – Он тщательно прожевал еще кусочек. – Иисусе, я знаю, что это такое!

– Не говори таким устрашающим тоном.

– Это новейшее микомясо фирмы «Фуд Ю-Эс-Эй». – Он драматично откашлялся. – Разновидность волокнистого грибка с гидролизированным растительным протеином. Ботаники называют это лишаем. Свиной, куриный и говяжий лишай. А вон та морская закуска – вероятно, микомоллюск. Как выражается в таких случаях Банни, ох и дрянь же!

Он подчистил всю подливку, но мясо больше есть не пытался, только задумчиво трогал его вилкой и что-то потихоньку мурлыкал себе под нос. Наконец не выдержал и прошептал ей на ухо:

– Сегодня утром я сплавил «Фуд Ю-Эс-Эй» Чио Итало. Из-за этого и задержался.

– Но ты продал ее уже после того, как выпустил эту дрянь.

– Гарнет, это старое предприятие моего отца. Последняя сделка! Теперь Итало принадлежит все, кроме финансовых компаний. Осталось еще одно маленькое предприятие в Японии – «Ричтрон». – Он приподнял свой бокал с минеральной водой. – Наконец-то свободен!

– Чарли, это великая новость! – Они чокнулись бокалами. – Но как это Итало согласился?..

– Я воспользовался подходящим моментом. Его часть семейного бизнеса сейчас не приносит ничего, кроме головной боли. Кто-то из людей Итало устроил форменную резню в Корлеоне – там истреблен целиком враждебный клан, и, конечно, место убитых заняли другие, и теперь у Риччи на Сицилии целое поколение заклятых врагов. Кроме того, он послал своего человека на Филиппины, тот попал в большую переделку и удирал оттуда, стреляя налево и направо. В Нью-Йорке у него тоже хватает хлопот: из окружной прокуратуры ему сообщили, что Винса ждут большие неприятности.

– Неудивительно, что тебе хочется отделиться от своей семейки!

– Итало понимает, что обратного пути уже нет. А когда мне удастся сплавить ему и «Ричтрон», я стану свободным человеком, а он – замаскированным владельцем огромной империи, которой ему придется управлять самостоятельно, без моей помощи.

– Ты считаешь, он в конце концов смирится с этим?

Чарли задумался. Он отломил кусочек булочки и понюхал его.

– Хоть хлеб у них настоящий? Вот черт. – Он немного помолчал, машинально пережевывая булку.

– Я успел сильно продвинуться, воспользовавшись растерянностью Чио. Это не страховка от неприятностей. Наоборот, теперь я попадаю в самое начало его черного списка.

– По-моему, ты уже давно абонируешь в нем первый номер.

Чарли помолчал, размышляя.

– Семья, – задумчиво произнес он, – слишком разрослась, в этом все дело. Итало уже не может справиться со всеми проблемами в одиночку. Для одного человека это слишком много, и он это прекрасно понимает.

– Спасибо, – произнесла Гарнет, когда затихли аплодисменты. – Я благодарю Фонд Германа, великодушно отметивший мой вклад в дело охраны окружающей среды. Мне посчастливилось наблюдать за работой дочерней организации Фонда, Товарищества по исследованию образования. – Она замолчала и сделала глоток воды. – Я слышала, как некоторые из присутствующих спрашивали, какое отношение имеет образование к проблемам экологии.

Она обвела взглядом аудиторию, и Чарли показалось, что все в зале подались вперед, прислушиваясь. Скорее всего, так оно и было на самом деле.

– Чтобы объяснить, какая связь существует между образованием и экологией, мне придется начать издалека. Сначала мы должны ответить на вопрос – общество, в котором мы живем, это действительно демократия? Мы действительно держим в Белом доме того человека, которого хотим? Мир удивлен: почему при выборах первого лица в государстве мы продолжаем опираться на избитый ассортимент из экс-шпионов и отставных киноактеров?

Аудитория заволновалась, и Чарли тоже. Здесь присутствовали в основном денежные мешки, и наступать им на любимую мозоль было опрометчиво для карьеры Гарнет.

– Ответ на эти вопросы – это убийственное состояние американских избирателей. Вот наш самый позорный секрет: мы произвели три поколения учителей, каждое из которых невежественнее предыдущего.

Напряженное молчание разорвали свистки и выкрики, но Гарнет продолжала:

– Сложнейшая часть проблемы в том, что ни сами эти учителя, ни те, кто проходит через их руки, не имеют ни малейшего представления о глубине своего невежества. Это вовсе не глупые люди! – Она повысила голос. – Это дезинформированные или просто неинформированные, умственно ленивые, необщительные люди. Они и есть избиратели Америки.

Невнятный ропот в зале.

– И Америка чувствует это. Разве «масс медиа» обращается с ними, как со взрослыми? Разве политические партии доверяют им выбрать кандидата без своих назойливых наставлений? Мы все сидим в очень ненадежной лодочке, и никто не рискнет раскачивать ее... И никто не поинтересуется – что за причуда составлять правительство из самых коррумпированных и неквалифицированных личностей? И никто не крикнет – глупо надеяться на здравый смысл этих высевков, на безостановочный политический маскарад вместо реальных дел... Подумайте над этим, и вы поймете, почему деятельность Товарищества по исследованию образования жизненно важна для спасения окружающего мира. Спасибо.

Сначала раздались жиденькие хлопки нескольких отъявленных поклонников Гарнет, потом к ним присоединились некоторые из приглашенных, вспомнившие, что на подобных сборищах аплодисменты после речи обязательны. Нарастающая овация побудила остальных испугаться, что они обнаруживают свои истинные чувства, и присоединились к аплодирующим. В конце концов звук аплодисментов позволил предположить энтузиастический отклик на выступление, а Чарли слишком гордился Гарнет, чтобы задуматься от причинах такого энтузиазма.

Но подумал про себя: в Америке, пока ты хорошо смотришься, о чем еще беспокоиться?

На небе холодно сияло зимнее солнце.

Одетая гейшей черная официантка, путаясь в подоле кимоно, принесла два бокала кока-колы со льдом для двух пожилых посетителей. Они с недоумением оглядели обстановку кафе, лакированные джунгли, изображавшие знойные тропики, и, превозмогая дрожь, взялись за свои напитки.

– Уф-ф, – выдохнул один из них, – эти жители Нью-Йорка просто сумасшедшие.

– Аминь, – произнесла Ленора Риччи, проходившая мимо.

Попытки манхэттенской мэрии пресечь строительство небоскребов, заслоняющих солнце над городскими улицами, с помощью специальных постановлений потерпели поражение. Можно было возводить сколько угодно этажей сверху, если первый пожертвовать какому-нибудь Обществу Божественного Барбекю. По всему Манхэттену высились самодовольные стеклянные исполины, один из которых известный архитектор назвал «Похоронным бюро мафии на берегу Амазонки». Ленора Риччи знала владельца этого небоскреба, он приходился ей родственником.

Сегодня она была совершенно свободна от домашних обязанностей. Ленора уже выпила кофе в одном из крытых портиков, где чах вдоль стен бамбук, вывезенный из тропиков и обреченный умирать на Пятой авеню. В другом синтетическом патио она прошлась вдоль растущих в горшках гинкго и карликовых смоковниц. Декабрьское солнце вяло пригревало через прочную стеклянную крышу, солнечный шар казался серовато-бежевым, как растопленный маргарин.

Юный Юджин, неутомимый ползун, вырос достаточно, чтобы его можно было оставить на день с няней. Ленора старалась изо всех сил, чтобы придать содержательность редкому дню свободы. Она купила себе костюм и блузку, которые, вместе с несколькими парами туфель, подобранными в тон, обошлись Винсу в пять тысяч долларов. Но пока она еще не испытывала удовлетворения от того, как распорядилась выходным.

В одном из углов стилизованного японского садика защелкали репортерские вспышки. Ленора, тепличный цветок, поспешила к выходу. Перебирая в памяти свои покупки, она еще раз напомнила себе, что пять тысяч – мелочь для Винса. Это поступления за шестьдесят секунд от ста четырнадцати детоксикационных клиник, разбросанных от побережья до побережья. Естественно, ей не показывали бухгалтерские отчеты «Риччи-энтертэйнмент», просто однажды Винс обмолвился, что медицинские центры приносят свыше трех миллиардов в год. Остальные подсчеты Ленора произвела самостоятельно.

Огромный, как расписание электричек, плакат был укреплен на одной из стеклянных стен кафе. Это была копия обложки нового бестселлера Пэм Скарлетти под названием «Выжить в этом столетии». Расторопная нью-йоркская издательница посоветовала ей развить первый творческий успех, увенчанный президентской наградой, и выпустить второй буклет. Новый буклет Пэм был адресован алкоголикам, больным СПИДом, избиваемым женам, курильщикам, изнасилованным и другим жертвам индустриальных джунглей.

– А теперь... выступит... Пэм! – Все телекамеры развернулись. Заинтересованная, Ленора вернулась в патио и подошла поближе.

Господи, Пэм выглядела великолепно. Она была на десять лет старше Леноры, но очень помолодела за последние месяцы. Изысканно угловатая фигура, водопад угольно-черных волос, коротко подстриженных на затылке и волной опускающихся на плечи, элегантный костюм – все это придавало ей очень энергичный и немного порочный вид. Другими словами, чрезвычайно современная, полная жизни, достойная зависти женщина.

Ленора почувствовала настоящую гордость – за Пэм, за всех родственников. Не важно, что движущей силой успеха был Винс, а не Пэм, не важно, что буклет был просто глазурью, которой сверху прикрывались темные дела. Все равно Риччи – великолепная семья! Она помахала Пэм рукой.

После съемки они обнялись и договорились вместе позавтракать. К кузинам присоединилась издательница Пэм, одна их тех шикарных блондинок, которые сделали стиль «Шанель» обязательным атрибутом мира бизнеса.

– Хай, я – Имоджин Рэсп. Знаете, мы решили отдать десять процентов прибыли от издания на благотворительность.

– Это немного охладило пыл налогового управления? – поинтересовалась практичная Ленора.

Имоджин Рэсп, не отвечая, торопливо осушила бокал «Перье» и встала, улыбаясь так всепобеждающе, что зимнее солнце, отразившись от ослепительных фарфоровых зубов, отпечатало их на сетчатке зрителей.

– Вам, девочки, наверняка есть о чем пошептаться. Пока!

Пэм проводила ее взглядом.

– Грандиозная девка, – сказала она, машинально переставляя с места на место тарелочку, на которой лежали затейливо нарезанные свежие овощи и четыре ломтика копченого цыпленка, размером с карандашные стружки.

– Знаешь, я стояла такая гордая, – улыбнулась Ленора. – За тебя. За Винса. За всех Риччи. Мы – великая семья. То есть, конечно, мы Джанфло, только двоюродные, и...

– Зато ты произвела на свет настоящего Риччи. Этот крошка Юджин должен быть изрядным хулиганом!

– Очень деятельный. – Ленора не стремилась развивать эту тему.

– В папочку, – засмеялась Пэм.

Ленора без особого энтузиазма согласилась.

– Это точно.

– Все были в таком восторге, когда ты забеременела, – продолжала Пэм. Ее голос был низким, глубоким и напоминал виолончель. Но голос Имоджин Рэсп был еще более низкого тембра – как контрабас, и Ленора подумала, что Пэм старается ей подражать в чем только можно. – Молодец, сумела закрепить победу. Я знаю, как Винс помешан на детях.

Улыбка Леноры вышла немного кривой.

– Все в семье об этом знают.

– Честно говоря, – добавила Пэм, – надеюсь, ты не обидишься – многие в семье считали, что Винс вообще не сможет иметь ребенка. При его образе жизни... Ну, ты меня понимаешь.

Ленора задумалась.

– А что, это отражается на семени?

– Так говорят. – Пэм захихикала на такой басовой частоте, что люди за соседними столиками начали оглядываться на них. – К тому же ты ведь знаешь, какие грязные трюки придумывают мужики. Могу себе представить... – Она умолкла, якобы из деликатности, но на самом деле ее голос был нисходящей гаммой подавляемого удовольствия. – Имоджин притащила мне кучу макулатуры про секс – ну, там, содомия и так далее. Если ей верить, мужики переспят с ней один раз и все, рабы на всю жизнь.

– С Винсом этот номер не прошел бы.

– Может, ты не все знаешь, – заметила Пэм.

Повисла напряженная тишина – в голосе Пэм прорезалась предательская нота, говорящая о личном опыте общения с Винсом. Пэм поторопилась прервать молчание:

– Теперь, когда ты – мама Юджина, все, чего Винс хочет от жизни, – это второй сын. Для этого есть только одно средство, а то, что ему нравится, на этот случай не подходит.

На этот раз взрыв смеха был аккордом басовой каденции и гобойной трели. Что имела в виду Пэм, Ленора не поняла, но зато теперь ей было ясно, что кузина проводит разведку боем. Зачем ей нужно знать о сексуальных пристрастиях Винса?

– А как этому учатся? – шутливо поинтересовалась Ленора. – По журналам и книжкам? Винс не захочет заниматься моим просвещением.

– Всегда можно кого-нибудь найти. Ты очень привлекательная женщина, Ленора. Я постоянно работаю с моделями, актрисами. Ты лучше их всех! У мужчин такое примитивное представление о женской привлекательности. Имоджин – она считает себя бой-бабой – показывала мне письма, которые ей присылают некоторые психи. Там такие вещи! По-моему, для мужчин не существует никаких запретов, они просто не в своем уме, когда дорвутся до женщины. У тебя самая подходящая внешность, piccola cugina[75].

– Но мне никто не присылает писем.

– Это еще раз доказывает, какие глупцы мужчины.

– Или что никто не станет связываться с женой Винса Риччи.

– Понятно. Понятно. Трусы.

У Леноры возникло ощущение, что Пэм манипулирует ею, что своим низким виолончельным голосом она завела мелодию, в которую предстоит вплестись ее собственным дрожащим трелям.

– Удивляюсь, как это Винс не пытался подбить клинья под тебя, Пэм.

Блестящие, четко подведенные глаза Пэм быстро опустились, и она занялась исследованием своего салата с цыпленком. Красно-коричневые пятна на скулах проступили еще ярче. Она потеребила завитки своих коротко подрезанных и взбитых волос.

– Ну, такое тоже было, только очень давно, – довольно лживым голосом произнесла она.

– Когда он был женат первый раз?

– Еще до того.

– Когда он увивался за Стефи?

Пэм нахмурилась. Из-за этого между ее бровями залегли морщинки, выдававшие возраст.

– И он туда же? Боже мой, есть ли на свете мужчина, который не путался с этой леди?

– В семье – нет, – злорадно уточнила Ленора. – Кстати, последняя сплетня – ее Керри и Уинфилд, дочка Чарли...

– Но!.. Это же!..

Ленора с удовлетворением любовалась брешью, пробитой в оболочке лицемерия и снисходительности, которой окружила себя Пэм.

– Все в семье умирают от любопытства, – добавила Ленора. – Стефи никогда никому не признавалась, кто отец близнецов.

Пэм с усмешкой покачала головой.

– Не исключено, что Винс сделал эту парочку.

– Вот уж нет. – Слова вылетели быстрей, чем Ленора успела это понять. Что бы она ни добавила, не спасало положение. Она молча взялась за салат.

– Не важно. – Пэм оглядела кафе, пропитанное духом добротности. – Стефи никому не скажет, кто отец. И я ее не виню. – Она положила прохладную ладонь на руку Леноры. – Или тебя.

Контора «Хигарти и Кребс» казалась вымершей. Даже в приемной не было ни души. Было около пяти, когда сюда пришла Ленора, облегчив семейный бюджет еще на три тысячи.

Она не была здесь довольно долгое время. Крошка Юджин требовал много внимания. Можно было предположить, что маленький Бенджамин Эйлер, родившийся двумя днями позже, тоже отнимал много времени у своей мамы. Родившаяся в большой семье, Ленора знала, что внимания требуют все дети, но только немногим удается своими требованиями ставить весь мир на голову.

– Хэлло-о? – Четырехдюймовые каблучки Леноры простучали по коридору. Она подошла к кабинету Эйлин. Дверь была открыта, контора пуста. Ленора постучала в дверь кабинета Маргарет Кребс.

– Эй, есть кто-нибудь?..

Она открыла дверь – еще один пустой кабинет.

– Она в суде, – произнесла у нее за спиной Уинфилд.

Ленора резко повернулась с расширенными от испуга глазами.

– Buona sera. Come stai?[76]

Они обменялись сухими поцелуями. Уинфилд, возвышавшаяся над ней, как башня, помахала рукой с растопыренными пальцами:

– Bene. E tu?[77]

Ленора расхохоталась:

– Ты совсем не умеешь шпарить по-нашему. Придется брать у меня уроки. У тебя получается «A-two»[78]. Слушай, тут кто-то умер? Тихо, как после похорон.

– Так оно и есть. Похороны фирмы состоялись. Бетти и Долорес пришлось уволить. Эйлин тратит большую часть времени на ребенка, здесь бывает нечасто. Маргарет ведет дела в суде. Я пишу все материалы, сама же их печатаю.

– Я думала, у вас полно клиентов.

– Так и было. Но теперь денег у нас нет. Мы полупарализованы.

Уинфилд повела Ленору в свой кабинет и усадила на стул напротив себя.

– Не буду рассказывать, сколько времени Эйлин потратила, отбиваясь от кредиторов База. Она пустила в ход второй раздел о банкротстве и так далее.

– Неблагодарный ублюдок.

– Это время следовало потратить на дело по СПИДу. Нам посоветовали найти других проституток Риччи. Мы их нашли. Дело можно было положить на стол окружному прокурору...

– Но вместо этого ей пришлось заниматься долгами База.

– Совершенно верно. А я печатаю справки. Мы полупарализованы...

– А Баз вытанцовывает вокруг Винса и все дальше залезает в долги.

– Основной кредитор – Винс. Но Винс с него ничего не требует, поскольку Баз сделал его неприлично богатым.

– Благодаря рулетке или детоксикационным центрам?

Уинфилд откинулась назад и положила свои длинные ноги на стол.

– Когда начальства нет, я всегда так делаю. Можешь последовать моему примеру.

– У меня ноги слишком короткие. Слушай, я хочу пригласить на Рождество всех наших – тебя, твоего папу, Стефи с близнецами. База, Эйлин и твою сестру. Банни. Будут еще моя мать, сестры и их дети. Три малыша познакомятся...

– Ужасная ошибка, – перебила Уинфилд. – Во-первых, Банни настолько придавлена ответственностью – она растит инфанта, – что отказывается оставить Лео даже на пять минут. Во-вторых, если устроить сборище, Винс наконец уяснит себе, что маленькая миссис Эйлер – это планомерно изживаемая им Эйлин Хигарти.

За окнами взвыли гудки – водители, угодившие в дорожную пробку, требовали, чтобы регулировщик устранил помеху. В пустом офисе гудкам вторило эхо, которое теперь не перебивал треск пишущих машинок.

Уинфилд вздохнула.

– Эйлин столько времени потеряла, пока перевела кредитные карточки на свое имя. Некоторые компании отказались это сделать. Они предпочитают иметь мужчину в качестве мальчика для битья. Что касается вечеринки – повторяю тебе: это рискованная затея.

– Винса не будет.

Уинфилд села прямо.

– Откуда ты знаешь?

– Винс проведет праздники с какой-нибудь крошкой, толстозадой и грудастой, в Агадире, или Монако, или на Гроттерии, или на Багамах, а если не сумеет удрать из страны – в Атлантик-Сити. Ему без разницы, где получить свой СПИД.

– Уверена, что он предостерегается.

– Только не со мной. Я обязана быть в чем мать родила каждый раз, когда ему взбредет в голову меня завалить.

– Тебя? Но ты же на для е... Ты мадонна. Тебя папа римский приказал заваливать почаще, чтобы нарожала побольше святых младенцев.

– Я жертва собственной... – Ленора осеклась и переключилась на другую тему так быстро, что Уинфилд почти ничего не заметила. – А как там насчет привлечения Винса к суду?

– Благодаря Базу у Эйлин без этого хватает хлопот. Две наши свидетельницы по делу о СПИДе уже умерли. Теперь их всего девять, и некоторые тоже едва живые. Эйлин потеряла кураж. Она считает, что ей ни за то не выиграть этот процесс.

– Так что пока выигрывает Винс? Ну ладно. Теперь, когда я стала мамочкой Юджина, он дает мне столько денег, сколько я прошу. Так что я вполне в состоянии заплатить вашим девочкам. Сколько нужно? Пару сотен в неделю? Пять? Я имею в виду – чтобы заплатить машинисткам и так далее?

Уинфилд выпрямилась, ошеломленная.

– Ты хочешь нам заплатить, чтобы мы не оставляли в покое Винса?..

– Уинфилд, детка, ты такая умница. – Ленора копалась в сумке в поисках чековой книжки. – Может, лучше наличными?

Она смеялась, а Уинфилд – нет. Она медленно убрала ноги со стола и села прямо, очень пристально, серьезно глядя на Ленору.

– У меня давно в голове вертится один вопрос, но Эйлин строго запретила задавать его тебе. Она сказала, что такие вещи вообще спрашивать нельзя, ни у одного человека.

Внизу снова завыли гудки, пунктиром пронизали тишину коридоров, словно герольды, возвещающие приближение чего-то необычного. Уинфилд встала.

– Мне нужно забросить кое-какие бумаги к Эйлин. Поедешь?

Ленора встала.

– А о чем ты хотела меня спросить?

– Скорее – просить. Но это должна сделать Эйлин, если переменит свое решение. А мы попросим его переменить.

– А это поможет прижать к ногтю Винса? – требовательно поинтересовалась Ленора.

– Скорее всего.

– Поехали.

Глава 51

Как только Ленора впервые увидела Бенджамина Дж. Эйлера, она сразу же поняла, насколько гибельной могла оказаться для нее затея семейной вечеринки на Рождество. Как только мальчики оказались бы рядом...

У Бенджи и Юджина были одинаковые широкие мордашки, песочные волосы, короткие, пухлые тельца. Каждый, увидевший мальчиков рядом, принял бы их за близнецов. Младенцы все похожи друг на друга, но сейчас, когда маленькие Риччи и Эйлер подросли, объяснить сходство было бы затруднительно.

Ленора очень дорожила своей дружбой с Эйлин. Как и у большинства итало-американцев, круг ее общения исчерпывался родней. То, что она сумела завязать прочные и доверительные отношения с такой выдающейся женщиной, как Эйлин, льстило ее самолюбию.

Выдающаяся мисс Хигарти сунула сосок левой груди в мокрый, жадный ротик Бенджи. Он сразу же приступил к работе, потешно надувая щеки.

– Наверное, мне следовало бы делать то же самое, – задумчиво сказала Ленора, потягивая белое вино из высокого бокала. – Но Юджин очень быстро привык к бутылочкам. Знаете, Винс очень ценит большие груди. Ваши выглядят очень аппетитно.

– Это временное, – сказала Эйлин. Она выглядела растерянной и время от времени переводила взгляд на Уинфилд, словно пытаясь прочесть на ее лице причину неожиданного визита Леноры.

Уинфилд взяла у Эйлин из рук ребенка, с неожиданной сноровкой помогла малышу срыгнуть и уложила его в кроватку. Бенджи сразу же заснул.

– Так держать, малыш, – пробормотала Уинфилд, возвращаясь в гостиную.

Квартира Эйлин выглядела захламленной. Ей некогда было заниматься уборкой, как и ее приходящей помощнице, семнадцатилетней племяннице Маргарет Кребс.

Перекрещенные весла База, украшавшие их дом еще со студенческих времен, по-прежнему висели на стене гостиной. Больше ничего не напоминало о докторе Эйлере. Уинфилд села в кресло под гравюрой Домье, изображавшей французского адвоката-крючкотвора, отбирающего последний франк у истощенного клиента. «Следствие и причина» – было написано под картиной.

Она смотрела на двух маленьких темноволосых женщин и в который раз задавалась вопросом, как сложилась бы ее жизнь, будь она ростом пять футов с дюймом, а не шесть. Во-первых, она не смогла бы поразить воображение Керри своими смелыми атаками в баскетбольных матчах против команды школы «Чапин». Во-вторых...

Эйлин и Ленора изливали друг другу душу и сетовали на поведение своих мужей.

– Где сегодня Баз? – перебила их жалобы Уинфилд.

– Где?.. По правде говоря, я неделями не вижу досточтимого доктора Эйлера.

– Разве он не заходит домой переменить носки?

Но эта фраза не рассмешила Эйлин – она сгорбилась, как от удара, и заплакала.

– О Боже мой, Эйлин! – Уинфилд растерялась. – Простите меня. Я не хотела...

Эйлин шмыгнула носом.

– Знаю, что вы не хотели меня расстроить. – Она вытерла глаза кончиком салфетки, оставшейся у нее на коленях после кормления Бенджи. – За последний месяц я видела его один раз. Он заскочил за чистыми рубашками и бельем. Видимо, нашел себе какую-то берлогу.

– Эйлин, это ваш последний шанс, – вмешалась Ленора. – Смените замки.

Все наоборот – теперь Эйлин расхохоталась!

Ленора нахмурилась и повернулась к Уинфилд.

– Кажется, эта девушка рехнулась. Как насчет твоего вопроса?

Эйлин опять вытерла глаза салфеткой Бенджи.

– Помните? – сказала Уинфилд. – Несколько месяцев назад? Я сказала, что Ленора может нам помочь. Чтобы мы смогли снова открыть дело по СПИДу. И вы...

– Забудьте, – решительно перебила Эйлин. Ее глаза мгновенно высохли и смотрели теперь угрюмо.

– Слушайте! – взорвалась Ленора. – Может, хоть одна из вас удостоит меня объяснением?..

– Эта леди готова подбрасывать нам пять сотен в неделю. – Уинфилд настойчиво смотрела на Эйлин. – На расходы по содержанию офиса. Если она так сочувствует нашему делу, почему бы не попросить ее дать нам кое-что посущественней, чем деньги?

Лицо Эйлин замкнулось, его четкие черты словно подернулись корочкой льда.

– Речь шла о браке вообще, Уинфилд. Неудачном браке. О'кей? Мы с Ленорой – католички. Хотя каждая из нас в мужья выбрала себе кусок дерьма, изменить ничего нельзя. У каждой из нас есть сын, а у сына – отец. Мы оказались в ловушке, заготовленной папой римским. Как будто клетка свалилась на голову. Но если мы пойдем на то, что вы предлагаете, Уинфилд, мы просто не сможем с этим жить.

– О, понимаю! – Уинфилд вежливо кивнула. – Муж может попирать все принципы брака. Привести семью к банкротству. Прихлопнуть вашу фирму и разрушить карьеру. И карьеру ваших коллег. Он может трепать свои яйца по любым подстилкам. Но вы обе – святые и всегда готовы повернуться второй щекой. Понимаю.

Долгое время все молчали. Слышно было, как в соседней комнате заворочался и захныкал Бенджи, но сразу же заснул снова.

Ленора смотрела на свой бокал.

– Я бы все же хотела выслушать вас обеих, – сказала она. – Что же такое ужасное я могу проделать с Вин-сом, о чем вы не решаетесь меня попросить?

– Послушайте, Ленора... – начала Эйлин.

– Я хочу это знать, – перебила она. – Сегодня я завтракала со своей кузиной Пэм. Она трахается с Вин-сом. Меня это не беспокоит. Она заслуживает того, что получит. Это у меня в глотке не застревает. Но другое... Эти липовые медицинские центры, подцепившие на крючок целое поколение, да еще и награды за это получающие!.. Хитрюга Пэм поставила свое имя на обложке книги, рекламирующей зелье, которое Винс продает, а Баз изобрел. Ничего себе, а? Уже продана тьма-тьмущая экземпляров этой дерьмовой книжонки, и еще напечатают, если всем не хватит. Я себе тоже купила. Еще бы, ее рекламирует сам президент всех е... Соединенных Штатов! Вот это застревает у меня в глотке. Винс может иметь Пэм. Пэм может иметь Винса. Но как им обоим удалось поиметь президента?..

На этот раз тишина затянулась. Наконец Эйлин, сжимавшая в руках запачканную салфетку, отбросила ее в сторону и кивнула Уинфилд.

– Валяйте, рассказывайте.

Уинфилд встала и начала расхаживать по гостиной. Она шла к двери на террасу, разворачивалась и шагала назад. От ее движений по комнате повеял ветерок, как от лопастей вентилятора.

– Прежде всего, скажи мне, Ленора, как часто тебе доводилось посещать шикарные курорты «Риччи-энтертэйнмент»?

– Один раз. В прошлом году на Рождество, вместе с Эйлин.

– А до того?

– Ни разу. Винс терпеть не может, когда я появляюсь там, где он работает.

– А с тех пор, как родился Юджин?

– О, теперь другое дело. Он любит, когда ребенок рядом. Сегодня он дважды просил меня привезти Юджина на Багамы. Но я отказалась, он еще слишком маленький для такого путешествия.

– Так что сейчас ты persona granta в империи Винса?

– Это итальянский или латынь?

– Ближе к делу, адвокат, – вступила в разговор Эйлин.

– Короче, в ближайшие месяц-полтора ты свободно можешь побывать на двух-трех курортах Винса под предлогом, что спасаешься от холодной и сырой манхэттенской зимы, так?

– Конечно.

– Без проблем? – уточнила Уинфилд.

– Ха, как мама Юджина, я могу даже сама подписывать чеки!

Уинфилд повернулась к Эйлин.

– Допустим, мы выберем Атлантик-Сити, Большую Багаму и Монако? Только эти три?

– Изложите идею.

Уинфилд подхватила свой атташе-кейс, достала что-то из кармашка на кнопках и протянула этот предмет Леноре.

– Вопрос: что это такое?

Ленора взяла в руки бледно-голубой спичечный коробок с рекламой сигарет на торце. Она повертела его в руках, открыла посмотрела на спички внутри.

– Толстые какие-то, правда? Это что, микрофон?

Уинфилд расплылась в широкой улыбке.

– Эйлин, говорила я вам, а?.. Девочка молодец!

– Так что ты хочешь? – Ленора продолжала вертеть в руках коробок. – Подкинуть Винсу? Он не курит. Если сунуть в ящик стола в его офисе, эти спички пролежат там сто лет. На каком расстоянии эта штука действует? А спички настоящие?

– Настоящие. Горят отлично. Радиус действия – около ста ярдов. Пока ты там, можешь слушать и записывать сама. Когда уедешь, этим займется кто-нибудь другой.

– И мы будем слышать все, что он говорит? – недоверчиво спросила Ленора.

– Операция рассчитана на три месяца.

– В течение которых он не должен ничего заметить, – добавила Эйлин. – Будьте очень осторожны.

Ленора сунула подслушивающее устройство под бретельку лифчика.

– Осторожна? Ладно. Смотри, я на связи. Давай, я подкину ему пару вопросов сегодня ночью?

– И закончишь жизнь в семейном склепе рядом с предыдущей миссис Винс Риччи. – Уинфилд снова прошагала к дверям террасы.

– Дорогая, – сказала Ленора надменно, – вы говорите не с какой-то прежней миссис Винс Риччи. Вы говорите с мамашей Священного Младенца! – Она подмигнула им с озорной усмешкой, но, глядя на Эйлин, вдруг поняла, что никогда, никогда не сможет сказать ей правду об отце Юджина. Дети меняются. Может, со временем мальчики станут не так похожи. Нет, рассказать правду – это значит окончательно сломать Эйлин, свою любимую подругу. – Вот что, девочки, – сказала Ленора, – дадите мне этих штучек столько, сколько сумеете наскрести.

Глава 52

Красочный французский журнал – на каждом развороте голые груди и ягодицы – валялся на всех прилавках Монте-Карло в понедельник утром. К обеду все экземпляры разошлись. Валяясь около бассейна. Винс Риччи прочитал статью, по-кошачьи пофыркивая от удовольствия.

В начале семидесятых, когда в Монако только начинался грандиозный бум процветания, кто-то в местном игорном синдикате дал зеленый свет американской группировке, занимавшейся гостиничным делом. Таким образом, местные воротилы получили возможность переоборудовать свои заведения на современный лад, не потратив на это ни копейки.

В начале девяностых, когда «Риччи-энтертэйнмент, Инк» добилась для себя особых льгот, все подумали, что местное «общество чести» охватило коллективное безумие.

Монегаскес, досыта натерпевшийся от мафии, власть которой была грубо восстановлена сразу же после убийства принцессы Грейс, со средиземноморским цинизмом удивлялся, отчего это «высокочтимое общество» затрудняет себя хлопотами о привилегиях, когда и без того всей игрой заправляют его люди. Никто и подумать не мог, что представления Винса Риччи о курортном великолепии и его деловая хватка окажутся очень далекими от спортивного духа состязательности.

К примеру, висячие сады, олимпийский бассейн, около которого он сейчас нежился, ресторан, уже выигравший пальму первенства на всем курорте, подвесная дорога от аэропорта Котэ д'Азур до Ниццы и пристань Риччи, уходящая далеко в гавань. Это хорошо продуманное сочетание абсолютных излишеств и непрекрытого хвастовства сделало Ле-Рефьюж самым модным морским курортом – даже более модным, чем Гроттерия.

На всем средиземноморском побережье, где наркотиков было полно, и в самом широком ассортименте – от традиционных героина и кокаина до «лунного камня», последней новинки, – только Ле-Рефьюж потчевал проверенным, респектабельным МегаМАО.

И вот – примета грандиозного успеха: сюда, в Ле-Рефьюж, по заданию самого модного французского иллюстрированного журнала прибыла группа социологов и психологов с целью изучить «внутренние противоречия высшего общества. Откуда у людей, у которых есть все, тяга к химическому эскапизму?»...

Винс с удовольствием читал отчет этой экспедиции, в котором с одобрением отзывались о мистере Риччи, охотно сотрудничавшем с исследователями и оказавшем помощь научным партизанам, чтобы они могли встретиться с неприступным доктором Эйлером. А теперь – снял урожай: сегодняшнюю статью. Можно было сказать с уверенностью, что Ле-Рефьюж теперь станет курортом, где места бронируют за год. Заголовки – блеск!

«Новый гедонизм двадцать первого века... сегодня!»

«Ле-Рефьюж: обнаженные формы грядущего!»

Винс медленно продирался через французские абзацы при помощи База.

– А, вот оно, – сказал доктор Эйлер, – отзывы трех моделей. Сами придумали, я им не подсказывал. Вот: «...le Mega МАО rehausse le vigueur sexuelle». Что означает: МегаМАО заряжает ваши яйца.

– Чистая правда, Баз. Сам всю ночь на нем продержался.

– Ты обещал мне не прикасаться к этой дряни!

– Я в состоянии бросить в любой момент, – заверил его Винс.

– Черта с два ты в состоянии! МегаМАО формирует стопроцентную зависимость. Я предупреждал тебя с самого начала... – Баз умолк, его внимание привлекла проходившая мимо компания: два пузатых господина, окутанные облаком сигарного дыма, в сопровождении двух молодых женщин в туфлях на высоких каблуках и без всего остального.

– Обе твои? – поинтересовался Баз.

– Импорт. – Винс разгладил журнал. – Заряжает ваши яйца, угу?

– Примерно так, Винс. МегаМАО определенно украшает жизнь. Одна таблетка – и ты властелин мира. Именно поэтому происходит привыкание. Действие настолько хорошо просчитано...

– Кончай проповедь.

– Как давно ты глотаешь МегаМАО?

Винс перевернулся на живот, чтобы пресечь дальнейшие расспросы. Его почти обнаженное бронзовое тело лежало в полной расслабленности, лицо было немного приподнято на маленькой надувной подушке, черные короткие завитки волос поблескивали.

– Несколько месяцев. Слушай, Баз, не строй из себя заботливую мамашу. Давай без проповедей.

– Без проповедей. Без проповедей. – Голос База сонно угас. Он лег на спину, его нежная белая кожа быстро краснела на солнцепеке, которым в этом волшебном краю можно было наслаждаться до самого Рождества.

Прошло столько времени с тех пор, как он был настоящим врачом, что ему казалось: извилины его мозга заржавели от простоя. Итак: симптомы, поведение, проявления... Он прищурился, пытаясь проанализировать свои наблюдения за Винсом в последние несколько месяцев. Пример первый – теперешняя летаргия. Когда это суперактивный Винс согласился бы полдня пролежать на солнышке, сонный, умиротворенный? На зимнем солнце, не в обжигающей печи летнего.

Редкая возможность, подумал Баз, для творца МегаМАО наблюдать побочное действие собственного изобретения. Он осторожно покосился на Винса.

– Тебе удавалось какое-то время обходиться без таблеток?

– Несколько дней.

– Похмельный синдром ощущал?

– Баз, к черту.

– Я полагаю... – голос База звучал немного мстительно, – я полагаю, так как у тебя неограниченный источник этой дряни, ты не заметишь похмельный синдром, даже если он расквасит тебе нос.

– Ты заткнешься?

– Да я так... – Баз вздохнул и перекатился на живот. – Прошло уже много времени после того, как мы с Тони попробовали МегаМАО на себе. Но это невозможно забыть. Я спрашиваю себя...

– Ты заткнешься или мне выдернуть у тебя ногу и затолкать тебе в глотку?

В глазах Винса сверкала угроза. Он изогнулся в поясе и отклонился вбок, словно изготовившись к драке. Все его тело тряслось. Коротко подстриженные волосы вибрировали, как наэлектризованные.

– Еще одно слово, падаль! – Его голос упал от... страха? – Еще одно слово, и я сброшу тебя со скалы!..

Страх прополз между ними, как скорпион, размахивая хвостом. Этот горячечный жар в темных глазах Винса! Баз поднял руки ладонями вверх – молчаливый знак капитуляции.

Он лег на спину и подставил себя солнцу. Чтобы не вытворял Винс, с ним все о'кей. Баз вспомнил последние месяцы, болезненные, лихорадочные. Когда его вышвырнули из всех казино, он чувствовал себя издыхающей крысой на дне глубокой шахты – ни света, ни воздуха. Винс спас его. Поэтому он имеет право вести себя как заблагорассудится. Даже как загнанное в угол, затравленное, но смертоносно ядовитое животное.

Налицо еще один побочный эффект МегаМАО: беспричинный страх. Белой склерой залеплено все вокруг радужки. Угрожающая складка губ. Оскаленные зубы... Состояние «беги-или-дерись!». С учетом характера Винса – постоянное «дерись!».

Баз погрузился в полудрему, когда прошлое по капле просачивается в настоящее. Винс всегда был его другом. Он имел право задать Базу маленькую трепку – после всего! Баз ему очень обязан. И не только ему. Еще больше он обязан Эйлин.

Эйлин уладила все его неприятности. Только благодаря ей он мог свободно существовать в обществе. Весь этот год казался фантасмагорией – как Ле-Рефьюж, оазис подавляющих излишеств, в котором все реальное – жена, сын, карьера, даже инстинкт самосохранения – казалось миражем, призраком из прошлого. В этом искаженном мире правдой было одно: Винс спас его.

Баз вдруг заплакал, слезы катились по его щекам.

– Эй, – позвал Винс. – Прости, что нарычал. Ты же меня знаешь.

– Я не из-за тебя. Эйлин... Я сломал ей жизнь, Винс. Уничтожил ее.

– Чепуха. Все бабы хотят, чтобы мы чувствовали себя из-за них виноватыми.

– Я действительно виноват. Ты... Я никогда не говорил тебе...

– Избавь меня от этих сопливых откровений, парень. Все то же самое. Еще одна кошелка добилась, чтобы отличный парень из-за нее чувствовал себя плохим парнем. Забудь про нее.

– Ты не... Ты знаешь, у нее есть своя работа, которую она из-за меня...

– У них одна работа – вести дом. Ради этого они живут на земле. Ради этого мы позволяем им жить. О черт, и этого они не делают!

– Я завидую тебе, Винс.

– Не завидуй. Будь мужчиной, Баз. – Он так сильно шлепнул его по плечу, что Баз скривился. Винс снова откинулся на спину. Баз смотрел на него взглядом, в котором читались одновременно и благодарность, и ненависть. Вот лежит человек, подцепивший его на крючок «блэкджека» и разрушивший карьеру Эйлин. Человек, намертво связавший его судьбу с судьбой детоксикационных центров, замаскированных толкачей МегаМАО. Вот его дружок, вечно благодарный ему за зачатого Ленорой ребенка. Вот его смертельный враг, если каким-то образом всплывет его истинная роль в этом зачатии... Вот двое мужчин, думал Баз, греющихся на солнышке, чьи судьбы так тесно переплелись, что расплести их может только смерть.

Странно, что Винс, такой стойкий против алкоголя и никотина, сорвался на МегаМАО. Но новый наркотик значил для него все: власть над растущей армией наркоманов, которой он дарил силы и покой не на короткие десять минут, а на целые дни. Свободу от всех источников снабжения, кроме собственных. Управление всем процессом, от начала и до конца, до уличной продажи. А сейчас, в его венах, МегаМАО освобождал и душу...

В следующем году они возможно обзаведутся собственным сенатором от МегаМАО. Огромные корпоративные начинания требуют постоянного представительства в стране настоящей демократии!

– Господи, какая красная спина! – воскликнула женщина.

Баз поднял голову и увидел очаровательное лицо Леноры Риччи. Она была в купальнике без верха, но ее маленькие голые груди закрывал шестимесячный голый мальчик.

Винс повернул голову одновременно с ним.

– Иисус Христос! – завопил он. – Кто вас двоих сюда пустил?

– Я устала, и меня тошнит от манхэттенского снега. Я считаю, что Юджин имеет право провести Рождество на солнышке, как его старик.

Винс сел и протянул руки к малышу.

– Эй, толстяк Юджин, иди к папочке! Поцелуй папу, ты, маленький гангстер, ты!

Ленора улыбнулась обоим – и Базу, и Винсу. Ее присутствие разволновало База. Эта женщина держит в руках его жизнь. А он – ее жизнь. У него закружилась голова. Исчезли угрызения совести, сожаления об Эйлин, жалость к себе. Он смотрел, как Ленора медленно массировала свои груди. Баз с ужасом сообразил, что она заигрывает с ним в присутствии собственного мужа. Может, от нее требуют второго ребенка? В таком случае...

– Ю-юджин, – ворковал Винс. Он откинулся на спину и со звонким шлепком плюхнул малыша к себе на грудь. – Хай, Юджин! Улыбнись мне! Ну, еще! Еще, Юджин! – требовал он, щекоча маленькие гениталии. – Улыбнись, а то отщипну эту штучку!

Ленора медленно опустилась, скрестив ноги, на подстилку, между двумя мужчинами. Она заметила взгляд База, скользнувший от пальчиков ее ног, через лодыжки и икры, к тонкой полоске бикини, скрывавшей подбритые с боков волоски. Ленора открыла сумку, достала пачку сигарет и бледно-голубую коробку спичек и протянула ее Базу.

– Когда это вы начали курить? – сдвинув брови, поинтересовался экс-гинеколог. – Вы же знаете, как это вредно! – добавил отец МегаМАО.

– О, я не затягиваюсь, – заверила его Ленора, наклоняясь к зажженной спичке.

Она взяла у него из рук коробочку, спрятала в сумку и медленно выдохнула дым в глаза им обоим.

Глава 53

"Дорогой отец.

Я пал низко. Я не говорил с Банни, не виделся с ней и маленьким Лео так долго, что уверен, он не узнает меня. Когда увидимся, ты меня узнаешь?

Это новый я, как ты увидишь из нижеследующего эссе. В некоторых отношениях я полностью переменился. И хочу доказать тебе завершенность этих перемен.

Как только одни люди завели бизнес по организации преступлений, другие люди придумали бизнес по защите от преступников. Правительства обещают покончить с преступностью, тратят на это миллиарды долларов в год, а преступления набирают обороты и размах.

Размеры законопослушного истеблишмента[79] и сил правопорядка – полиции, армии, тюремного персонала, суда – не соответствуют действительному подъему криминального уровня. Почему?

В силу основополагающей договоренности. Обе стороны объединились, чтобы создать по-настоящему мощную индустрию.

Преступление изначально несвободно от риска – а что свободно? – но от его гротескно огромных прибылей толика отчисляется правительству. В этом мире нет совершенства. Всегда найдутся несколько честных конгрессменов, полицейских, членов парламентской комиссии.

Возможны несчастные случаи. Но общее правило – каждый отщипывает по кусочку.

Америка слишком далеко зашла, чтобы возвращаться, за демаркационную линию между законом и беззаконием. Когда начинается война против преступности, Америка терпит поражение, как во Вьетнаме. Это поражение заметно всем. И перенести его невозможно без наркотиков. Глупо в таких обстоятельствах сетовать на продажность полицейских. Когда все стандарты отброшены, кто скажет, что такое продажность, что – честность?

Как сказал один античный скептик – уверен, что в предвидении Великого Запрета, – «где виновны все, невиновен никто».

Ты проявил огромное терпение, хотя отсутствие связи со мной – наверняка выражение неудовольствия. Отлично. Я отвечаю – заметь, в предельный срок! – утвердительно.

Да. Да, я готов со всей ответственностью принять на себя обязательства обеих семей. Все трудности были в мотивировке, в противоречии мотивировки, в стремлении прославиться в журналистике и... Это из прошлого.

Впереди поджидают события. Новая ответственность стала срочной, обеспечив новую мотивировку. Я стремлюсь быть с Банни и Лео. Я стремлюсь участвовать в твоих делах. Да! Да!

Пожалуйста, отец. Мама сказала мне, что есть свободный коттедж по соседству с тем, который занимают они с Банни и Лео. Она может нанять его. Скажи слово ей или мне. Мы не обязаны ждать марта. Как было бы чудесно вместе провести Рождество!

С глубочайшей привязанностью".

Если б Уинфилд не задержалась допоздна, печатая справку, Банни не смогла бы ей дозвониться. Ее представления о времени, и раньше не очень определенные, после жизни в тропиках стали совсем размытыми.

– ...страшно вкусные плоды манго и хлебного дерева, – объснила она.

– Которые тебе приходится готовить самой, – добавила Уинфилд. – Вы с Николь большую часть жизни проводите в качестве hausfrau[80].

– Мы это любим.

Уинфилд помолчала. Личность ее сестры претерпела серьезные изменения. Раньше она проявляла способность привязываться к месту не большую, чем ориентироваться во времени.

– Тебе нравится кухонно-домашняя рутина?

– Мы это любим.

– Перестань говорить «мы». Николь это любит.

– Мы это любим, – повторила Банни. – Как ты поживаешь? Скорость, стресс и достижения?

– Все это несопоставимо с укачиванием юного Лео.

– Мы это любим, Уинфилд. – В голосе Банни прорезалась упрямая нотка. – Мы пытаемся создать здесь дом. Николь и Никки жили везде. Шан живет в самолетах. Мы пытаемся собрать всех вместе, на настоящей семейной основе.

Старшая сестра помолчала, натолкнувшись на кирпичную стену там, где ожидала понимания.

– Никки наконец поддался? В этом все дело?

– Тебе обязательно нужно было использовать это слово? Он наконец решил принять на себя обязательства.

– Мы любим это, – насмешливо продолжила Уинфилд.

– У Никки и его отца есть свои проблемы. Если ты думаешь, что хоть одного из них просто приучить к дому, ты не знаешь азиатских павлинов. Но их можно поддразнить и втянуть в это хитростью. В тандеме, что ли. Если один видит, что другой сделал шаг, он тоже продвигается на дюйм. Я думаю, – Банни шмыгнула носом, – мы с тобой, вышедшие из разрушенной семьи, должны особенно ценить прочную семейную основу.

Уинфилд вздохнула. Пустоголовая сестренка пытается поучать ее.

– О'кей, ты права. Желаю всех благ и большого терпения.

Униженное отступление возымело действие и побудило Банни переключиться на другие предметы, кроме собственного пупка.

– Как там продвигается большой процесс?

– Буксует. Финансовые проблемы валят нас с ног. Волнуемся, сможем ли выдержать аренду помещения. Понадобился ангел-аноним, чтобы купить ленту для машинки, но для больших свершений денег нет. Поэтому моральное состояние настолько низкое, насколько это возможно.

– Тебе нужно сменить обстановку. Мы снимаем соседний коттедж. Там прорва комнат.

В дверях кабинета появилась Эйлин, очень расстроенная.

– С кем вы говорите?

– Это Банни.

Женщины молча смотрели друг на друга. У Эйлин был безыскусно-растрепанный вид, черные волосы сзади стянуты разлохмаченной резинкой.

– Уинфилд? – жалобно позвала Банни. – Где ты там?

– Я тут. Мне нужно закончить работу... Спасибо, что позвонила.

– Помни, что тут всегда тебе рады.

– Не думаю, чтобы это было разумно, – проговорила Эйлин, как только Уинфилд повесила трубку. Эта девушка всегда была неуравновешенной.

– Я не так уж много ей рассказала. Что привело вас сюда так поздно? Куда вы дели Бенджи?

– Никуда. Спит в коляске около моего стола. Уинфилд, мы не сможем долго выдержать оплату офиса.

– Я этого боялась.

– Деньги Леноры – божий дар, но она не сможет постоянно отрывать от семейного бюджета такие суммы. Винс обязательно заметит. Да вы сами понимаете, из-за ошибочной стратегии может быть потеряна большая игра.

– Результат должен появиться очень скоро.

– Думаю, юридическую фирму следовало бы вести на более надежной основе. То, что происходит сейчас... Это все равно что держать пари, или как Б-баз за рулеткой... – И она разрыдалась.

В другой комнате проснулся и расплакался Бенджи Эйлер.

Глава 54

– Каждый, кто согласится провести Рождество в Атлантик-Сити, заслуживает смертной казни через... смертельную скуку, – произнесла Имоджин Рэсп.

Они с Пэм расположились в гостиной одного из лучших отелей Винса и заказали по второму ромовому пуншу, напитку такой обманчивой мягкости, что обычно спохватываются только на пятой порции. Пэм, в ее новом, задорном и знойном облике, выгодно контрастировала с обесцвеченной скандинавской красотой Имоджин.

Состоятельная еврейская семья, в которой родилась будущая издательница, обеспечила ей степени и бакалавра, и магистра гуманитарных наук, а потом и докторскую в Виттенберге, как Гамлету. Там она познакомилась с неофашистским поэтом Уго Рэспом и вышла на него замуж.

Развод с Рэспом состоялся через год, развод с высокой литературой занял больше времени.

– Правда-правда, я могу провести только один вечер с тобой и твоим великолепным любовником-мафиози, – контрабасом пророкотала Имоджин. – У меня есть серьезные причины, чтобы вернуться домой в канун Рождества. Будет большой прием. Это бизнес, лапочка. Ну, что слышно насчет твоего нового бестселлера? Какая тема? Инцест? Детские извращения? Мафиози – дрянные любовники? Моя жизнь в семье Риччи?

– Я еще думаю... – После двух коктейлей голос Пэм звучал на терцию ниже. – Как насчет каннибализма?

– Избито.

– Да ну, перестань.

– Имоджин Рэсп берется только за абсолютно оригинальные вещи! Мои читатели ждут новых трюков, совершенно свежих или трюков в свежей упаковке. – Она покончила с коктейлем и показала официанту два растопыренных пальца. – Ты еще не поняла, что подписала договор с сатаной.

– Да, как насчет сатанизма?

– Старо как мир. – Дорогой костюм Имоджин, шарф от Гермеса, изящно свисавший с левого плеча, все в ней давало знать жалкой деревенщине, пропускающей свою жизнь через щели игральных автоматов, что здесь – украшение одной из элитных пород Манхэттена, вершительница судеб, мод, рекламы и печати большого города.

– Детские извращения? – повторила Пэм. – Не знаю, с чего тут начать. Папа меня тискал, конечно. Но он...

– Дорогое дитя, – трубно воззвала Имоджин, – твой личный опыт не имеет никакого значения теперь, когда я все взяла в свои руки. Твои следующие пять книг полетят, как из пушки! Нужна идея, а не опыт! Что-то волнующее. С богатыми иллюстрациями. Кстати, говорят, что МегаМАО – это просто фантасмагория...

– И правильно говорят, – перебил Винс, появившийся за ее спиной и положивший ладони на ее гротескные плечи. – Вы готовы провести экспертизу?

– Только после моего любимого автора.

– Послушайте, – сказал Винс. – Я примчался самолетом из Монте-Карло, чтобы встретиться с легендарным издателем Пэм. Я ожидал увидеть высушенного книжного червя. Вместо этого...

– Вместо этого, – перебила Имоджин, – вы уже созрели, чтобы предложить тройственный союз, воодушевленный химически... – Глубокий рокот прервался, секундная пауза. – Вот оно!

– Простите?..

– Книга Пэм Скарлетти о бисексуальном и извращенном поведении! Сто способов для троих достичь небес в единой ослепительной вспышке! Высокое имя униженного рабства, оковы и цепи неистовства! Любимая фантазия для главной мастурбации. – Ее маленькие карие глазки прищурились. – Грех, имя которому дано на крышах пентхаузов. Надежное средство против мужской импотенции и женской фригидности. Разнообразие как соль жизни. Встречи с мисс Кайеннский Перец. Помешательство, достигаемое...

– Слушайте, – грубоватым, шутливым тоном перебил поток импровизации Винс, – это пахнет большими деньгами!

Ближайший к континенту из Багамских островов – Бимини, или Большая Багама. Мимо постоянно курсируют мощные катера с запада Палм-Бич. Обычный конец маршрута – «Мирамар-Атенеум» в Лукайя. Но некоторые катера проносятся дальше, к вытянутой полосе частных песчаных пляжей, где впечатляющие особняки и уединенные коттеджи едва различимы в своем ненавязчивом великолепии.

Ни один из катеров не может состязаться в быстроте с гидропланами, летающими по тому же маршруту. А из моторных катеров самый мощный – пятидесятифутовый «Роберт И. Ли», принадлежащий фирме «Ли Бразерс». Катер назвали по имени одного из братьев Ли, недавно убитого в перестрелке на Кост-Гард. Шан Лао, под именем Генри Шиу, был почетным пассажиром «Роберта И. Ли». Его первым пригласили на борт.

Он был высокочтимым покровителем братьев Ли и их многочисленных предприятий в этих водах. Его нью-йоркский помощник, Бакстер Чой, считался компаньоном фирмы.

– Как мало сделано для китайцев нашей планеты, – пожаловался однажды Шан Бартону Ли. – Хорошие работники, хранители семейных ценностей, добрые граждане тысяч стран и всегда преданные традициям родины. Возьмите, к примеру, свою семью. Какую огромную работу вам пришлось выполнить сначала для себя, потом для своей приемной страны, а в конечном счете – для Китая. Вы как еще неоткрытый источник, дарящий исцеление. Поиск таких источников я хочу начать по всему миру.

– Как это чудесно! – с энтузиазмом воскликнул Бартон.

Он стоял за штурвалом, когда катер доставил Шан Лао на Бимини 24 декабря. Маленький причал обслуживал коттедж, который его жена Николь сняла для внука Лео. Она ждала его у причала, в узкой восточной юбке с длинным разрезом сбоку, и махала рукой приближающемуся катеру.

Шан вышел на берег, одетый в свой обычный серый банкирский костюм. Его проницательные глаза пробежали по берегу, быстро черпая информацию отовсюду. Бартон Ли вынес на берег два чемодана и большую картонную коробку со знаком «верх» на крышке и торговым знаком лучшего магазина Токио.

– Здравствуй, мой дорогой. – Они обнялись, а потом одновременно повернулись и помахали отчалившему катеру. «Роберт И. Ли», оставляя за собой петушиный хвост дыма, направился к Вест-Палм-Бич.

– Ты похудел, – сказала Николь.

– Похудел, – согласился Шан. – В этом году у меня очень жесткое расписание. – Он огляделся. – А где слуги?

– У нас нет слуг. Я и повар, и горничная. И, – она подхватила коробку из Токио, – швейцар.

– Хэлло! – К пристани приближалась Банни. Она несла на руках Лео. – Добро пожаловать в Палм-Шей-доуз!

– О, – неопределенно произнес Шан, – какая она длинная.

– Лео вырастет таким же.

– Где Ник?

– Прилетает сегодня.

– Добро пожаловать, – повторила Банни, подходя к ним. – Сожалею, что мы не встречались раньше.

– Это легко исправить, – произнес Шан с немыслимо изысканным оксфордским акцентом, большие глаза на великоватой, по сравнению с телом, голове казались выпученными. Он не заметил протянутой руки и взял у нее Лео, толстого малыша с лучезарной улыбкой.

– Лео Шан, – пробормотал дедушка. – Видишь, какие веки, дорогая? – Он повернулся к Николь. – Из всех заложенных в нас генов эти самые неистребимые. Мальчик выглядит точно как Ник в его возрасте.

Все еще держа Лео, он с церемонной учтивостью обратился к Банни:

– Мисс Ричардс, это колоссальная честь – быть дедушкой прелестного ребенка, рожденного такой привлекательной и одаренной молодой женщиной. Я буду вечно благодарить судьбу за возможность провести Рождество в вашем обществе.

– Боже, как великодушно, – сказала Банни. – Никто не предупредил меня, что вы такой льстец.

– Лестью полон мир, – мягко произнес Шан, – но я не пытался льстить, выражая свой восторг этим молодым человеком и вами. Надеюсь, для этого найдутся и другие возможности.

Он повернулся и возглавил шествие, держа на руках малыша. За ним следовала Николь с большой коробкой. Банни без слов предоставили два чемодана. По розовому песку частного пляжа, мимо пальм и кедров, они подошли к коттеджу с выходящей на море верандой.

Шан Лао, держа на руках Лео Шана, остановился на веранде, наблюдая за тем, как в отдалении мелькает петушиный гребень волны за возвращающимся «Робертом И. Ли». Катер причалил, и с него посыпались молодые китайцы в джинсах и футболках, придерживая рукой матросские шапки. Неделей раньше Бакстер Чой нанял их у Бартона Ли на три дня в качестве телохранителей для своего босса, по иронии судьбы наслаждающегося христианским праздником. Скоро к нему присоединится Никки, и Шан причастит кровью своего сына. Судьба должна благословить мирное семейное Рождество, но это совсем не значит, что Шан готов на нее положиться.

Кашель не проходил. Когда они с Айрис разбили вертолет и нахлебались океанской воды, к ним прицепился какой-то вирус, с которым не смог справиться ни один доктор в Брунее. Чио И тало отправил обоих в санаторий на западе Таксона, штат Аризона, принадлежавший «Ричланд-кэринг».

Щупальца наркоконтрабанды тянулись от Байи, Калифорния, до великого национального памятника Кактусовой Трубке, на восток Аризоны, через крошечные индейские деревеньки вроде Чукук-Кук и Вахак-Хотронк, перед перераспределением потоков товара на большие рынки Скотсдейла и Фриско. Но та же самая местность собирала и легочных больных. В первый же день, как только их отпустили доктора, Кевин отправил Айрис в город, а сам связался с намеченным для нее покровителем. Она как-то намекнула, что хотела бы пройти кинопробу в Голливуде. Если благодарность семьи Риччи чего-то стоит, она получит свою пробу.

Они встретились втроем в фойе захламленного магазина Скотсдейла, увешанного зелеными гирляндами, позванивающими красно-золотыми национальными украшениями, с полками, заваленными товарами местных фабрик, продающимися по льготной цене. Товаров здесь хватило бы на десять таких городков, как Скотсдейл. В дальнем конце фойе, заснеженном до арктического уровня, Санта-Клаус усаживал на колени ребятишек и выслушивал их пожелания, простиравшиеся от немедленной отправки факсом на Северный полюс до ночной прогулки по печной трубе.

Вербовщик талантов был очень молодым, низкорослым и напоминавшим фигурой мусорный ящик на тонких ножках. Его узкое лицо исключало всякие попытки сравнения – что-то вроде... носа. Глаза были... ну, их было два. Волосы... э... тоже были.

Он покосился на Айрис, выглядевшую довольно элегантно в том же цветастом платье, которое накинул на ее обнаженное тело Кевин после пропитанного сандалом сеанса холодной страсти. Она уже составила знакомство с американской косметической продукцией, хорошо отразившейся на ее привлекательности. У нее были теперь новые духи, с цветочным запахом, и она не пыталась использовать их нетрадиционными способами.

Из динамика лилась старая незатейливая песенка:

Ты не плачь, не грусти,

Ты в окно посмотри -

Санта-Клаус торопится в город...

Человек из Голливуда не отводил глаз от Айрис. Наконец он посмотрел на Кевина и заговорщически ухмыльнулся.

– Это штучка, – туманно выразился он.

Кевин протянул Айрис свою кредитную карточку.

– Ну-ка, займись. – И подтолкнул ее по направлению к ближайшему отделу.

Повернувшись к носатому вербовщику, Кевин сказал:

– Обрати внимание на походку.

Игрушечный поезд носился по кругу в центре фойе, проезжая мимо игрушечных остановок с названиями американских фирм.

– Это твоя девушка?

– Только до завтра, пока ты не увез ее в Лос-Анджелес.

– Из нее должен выйти толк.

– Она добрая малышка, – сказал Кевин. – Ей нужен хороший старт в Голливуде. Она получит приглашения от дюжины агентств.

– Это особенная девушка?

– Я ей очень обязан.

– Так что – руки прочь?

Кевин поморщился:

– Я ей что, папаша? Она смышленая. Ты тоже смышленый. Мне нет дела, как вы проводите время.

– Отлично.

Поезд описал четвертый круг, они помолчали.

– Большая честь – иметь дело с племянником Итало Риччи.

– Внучатым племянником, – поправил Кевин, вспоминая, что говорит не с отдаленным родственником, а с наемником.

Из динамика лилось:

Ты не плачь, не грусти,

Ты в окно посмотри...

Кевин не любил иметь дело с наемниками. На улицах американских городов горят неоновые вывески – «Бюргер Квин», «Ливайс», «Тако-Белл», все эти имена, как и Риччи, создают величие Америки. Если все, чего ты хочешь, это пара штанов и пицца – тогда ладно. Но в деликатных случаях, когда речь идет о карьере, делать бизнес с наемником совсем не то же самое, что с родичем, пусть самым отдаленным.

Тем не менее Кевин был уверен, что у Айрис все сложится отлично. Можно было надеяться. Она толковая девочка.

Чарли Ричардс подбросил дров в камин. Он стоял с бокалом марсалы в руке, глядя в огонь. Вообще-то он не любил это сладкое, слегка отдающее горелым вино. Но получается очень вкусно, если в марсалу обмакивать маленькие, изогнутые, присыпанные миндалем и анисом кантуччи.

Он улыбнулся сначала Уинфилд, потом Керри. Оба увлеченно набивали рот кантуччи, запивая кофе. Чарли думал, что владеет ситуацией, но он заблуждался.

Идея совместной поездки к Стефи принадлежала Уинфилд. За день до Рождества она позвонила ему в офис:

– Тетя Стефи приглашает нас провести праздники на острове, потому что у нее единственной есть настоящий очаг и дымоход. Я уже пообещала, что привезу тебя.

Почему бы и нет, подумал Чарли. Он хотел взять с собой Гарнет, но она отказалась наотрез, не вступая в объяснения. Вид влюбленной пары – Уинфилд и Керри – немного выбил его из колеи. До последнего времени родственные отношения этих двоих сводились к поцелуям в щечку на семейных сборищах.

Чарли внезапно осознал, что в комнате только он не может найти себе место и продолжает топтаться у камина. Стефи, как всегда, свернулась клубочком в углу дивана, прикрыв ноги пуховиком. Молодые развалились на полу – хаотическое переплетение длинных конечностей. У Чарли начало неприятно припекать икры. Он подумал, что пора протрубить первым фанфарам, объявляющим счастливое семейное Рождеств открытым.

Он приподнял бокал с марсалой.

– Ну что ж, доброго здравия всем присутствующим. Потягивая густое терпкое вино, они не догадывались, что эта марсала – из винограда покойного Лукки Чертомы. Не знали они и того, что виноградники теперь находятся под неусыпным контролем Молло, как будущий объект агротуризма, что скоро отставные инженеры из Штутгарта, круглощекие голландские бюргеры и пожилые скандинавы с платиново-белокурыми волосами будут толпиться вокруг виноделов, выкладывая монету за право помочь в работе, ломавшей спину многим поколениям сицилийских крестьян.

– Чарли, сядь, – скомандовала Стефи. – Я нервничаю, когда ты расхаживаешь по комнате.

– Извини, понятия не имел.

Он огляделся в поисках удобного места, догадываясь, что у Уинфилд, теперешней наперсницы Гарнет, не вызовет одобрения, если он сядет слишком близко к тете Стефи. Не семейная встреча, а минное поле!

Керри решительно встал с пола, хмурый и озабоченный, явно чувствующий себя возмутителем спокойствия.

– У нас с Уинфилд есть вопрос.

Чарли нахмурился.

– В канун Рождества? Еще до раздачи подарков?

– До всего, – огрызнулся Керри, нервно переступая с ноги на ногу.

Такое возмутительное поведение было настолько необычным для благонамеренного Керри, что Чарли пристально всмотрелся в его лицо в поисках синего пятнышка под глазом. Но пятнышка не было.

– Ма, – Керри повернулся к Стефи, – я никогда раньше к тебе не цеплялся с этим... Меня это раньше и самого не цепляло. Но сейчас... есть жизненно важный вопрос.

– Ох-ах, – с наигранным ужасом отозвалась Стефи.

– Ма, у меня есть очень веская причина настаивать на ответе. Скажи, кто мой отец?

Чарли нервно моргнул. И заметил, что Уинфилд прячет от него глаза. Такое поведение дочери было для него прямым обвинением в жизненных сложностях близнецов.

Стефи спокойно улыбнулась.

– Ты помалкивал больше двадцати лет, а потом вздумал наехать на меня, как грузовик?

– Ма, ты оч-чень разумная леди. Ты всегда знала, что когда-нибудь придется ответить на этот вопрос.

– Я всегда знала, – произнесла Стефи с нажимом, – что никогда не стану на него отвечать.

– Тебе придется!.. – Керри, встрепанный и рассерженный, казался сейчас совсем юным. – Мы с Уинфилд встречаемся, – храбро продолжил он, – и это та причина, по которой я требую у тебя ответа!

У Чарли все правое полушарие мозга заныло от напряжения. Он не хотел снова проходить через все это: три предполагаемых отца, жестокая выходка старого Карло Риччи. Он и так с болью вспоминал яростную исповедь Стефи.

– Очень глупый способ проводить Рождество, – необдуманно ляпнул он. И сразу же получил отпор.

– Не вмешивайся, – отрезала Уинфилд. – Мы должны знать.

– Это мое дело, – сказала Стефи. – Может, еще мальчиков. Но определенно не твое, Эль Профессоре.

– А как насчет меня? – поинтересовалась Уинфилд.

Блестящие темно-оливковые глаза Стефи пристально остановились на ней.

– Нам с тобой не довелось вместе проходить через испытания. А с мальчиками я прошла через все, от цыплячьих хворей до тройного убийства.

– Понимаю, – адвокатским тоном произнесла Уинфилд. – Мальчики тебе ближе всех на свете, тетя Стефи. Но ты продолжаешь скрывать это даже от них!

– Я твердокаменная. А вы спросите Чарли.

Чарли поспешно вскинулся.

– Стефи, ты прекрасно понимаешь, что они хотят услышать. Один ли у них отец?.. – Он повернулся к дочери, его щеки покраснели.

И наткнулся на ее взгляд – не тяжелый, просто напряженный и изучающий. Он почти слышал, как в голове у Уинфилд щелкает компьютер, перебирая возможности, варианты, выходы. Потом она усмехнулась:

– Ты покраснел!

С некоторым облегчением Чарли повернулся к Стефи.

– Я знаю тебя в таком настроении, настоящая сицилийка! Ты сейчас не в состоянии прислушаться к разумным доводам. Но этим двоим нужен ответ, чтобы они не подвергали себя ненужному риску.

– Они и так кузены.

– Ну, а если у них один отец, есть закон... Я ухожу. Вы, трое, оставайтесь. Стефи, не надо ничего говорить мне, но, заклинаю тебя Господом, успокой детей.

Телефон зазвонил рано утром. Чарли перекатился через половину кровати Гарнет и схватил трубку.

– Счастливого Рождества, – произнесла Уинфилд. – Ты снят с крючка. Мы только кузены.

Чарли откашлялся, прочищая горло.

– Отец – Билл Маллой, погибший во Вьетнаме?

– Так она сказала.

Сонный и туго соображающий, Чарли едва не ляпнул – со Стефи станется переложить ответственность на мертвеца, чтобы от нее отвязались. Кроме того, аналитический ум Уинфилд наверняка уже рассмотрел такую возможность.

– Ладно. Спасибо, что не стала устраивать драму из нашей со Стефи истории. Гарнет, к примеру, этого не делает. И я тоже, хотя сам этому удивляюсь. Где ты?

– Там же. Тут очень мило.

– Твоя мать просила, чтобы мы навестили ее сегодня.

– Выберусь обязательно. Знаешь, ей даже разрешают полбутылки вина к ленчу. Вторую половину она раздобывает без разрешения. По-моему, она сменила один наркотик на другой.

В ее словах не было осуждения. В таком расслабленном состоянии, как теперь, когда Уинфилд убедилась, что не отягощает душу грехом кровосмешения, она не собиралась никому выносить вердикт. Просто рассуждала. Чарли подумал, что с ее стороны очень великодушно взвалить на себя ярмо регулярных посещений больницы, пока Банни наслаждается растительным существованием на Багамах.

– Я тебя встречу, – пообещал Чарли. – Давай в пять?

– Ага. Пока.

Чарли зажег ночник и посмотрел на часы. Все еще в полусне, Гарнет пробормотала:

– Который час?

– Семь. Извини, но для Уинфилд очень важно было узнать, что она не занимается любовью со сводным братом. – Чарли усмехнулся. – Наверное, я не должен смеяться, но я, кажется, испытываю большее облегчение, чем Уинфилд. Который час сейчас в Базеле? – Он прикинул на пальцах. – О, сегодня же Рождество! Не стоит никого беспокоить.

– М-м?..

– Я ожидаю сообщения о сделке по «Ричтрону»...

– Счастливого Рождества.

В рождественское утро небо над Атлантик-Сити было облачным и таким же серым на востоке, как и на западе. Имоджин Рэсп проснулась в монументальной, королевских размеров кровати Винса Риччи. Она огляделась и понюхала простыни, потом, поморщившись, Пэм Скарлетти, спавшую рядом. Едкие испарения, уже немного подсохшие, напомнили ей о событиях прошлой ночи.

Такого она себе не представляла. После нескольких ромовых коктейлей и таблетки МегаМАО она, ее автор и мафиози-любовник автора обсуждали сногсшибательную идею нового бестселлера Пэм Скарлетти о бисексуальном и извращенном поведении. Поначалу она еще отчаянно стремилась выбраться из этого гнусного притона и поскорее вернуться в свою любимую старую квартирку на Западной Парковой.

Но потом соблазнительное предложение, исходившее от Пэм, а также легкий душок угрозы, исходивший от ее любимого мафиози, сделали Имоджин совершенно безразличной к судьбе будущего произведения.

Имоджин потянула уголок занавески и посмотрела на унылое, серое небо. Где-то поблизости залепетал ребенок. Она обернулась в тот момент, когда коридорный впустил в номер маленькую, привлекательную брюнетку с крошечным мальчиком на руках.

– Винс! Просыпайся! Прибыл твой рождественский подарок! – Глаза Леноры еще не привыкли к темноте спальни. – Винс? Кто там у тебя? Женский хор Красной Армии? Юджин, поздоровайся с папочкой!

Имоджин судорожно потянула на себя простыню, чтобы прикрыться, и этим выставила на обозрение наготу Пэм, сразу же вернувшейся к жизни.

– Ленора?..

– Пэм? Господи, ты что, не сумела прибрать к рукам мистера Пениса целиком и поделилась с подружкой?

– Ленора Риччи, – произнесла Пэм светским тоном, усевшись в кровати и откинув назад спутанную копну волос. – Имоджин Рэсп – издатель моей книги. А, я вас уже знакомила... – Она смущенно запнулась. – Ленора – моя кузина. То есть Винс Риччи – мой кузен, а Ленора – его жена. А вот его сын, которого... – Она умолкла и откинулась на подушки, измученная объяснениями.

– Эх, и как я не догадалась захватить с собой фотоаппарат! – задумчиво произнесла Ленора, усаживая на диван маленького Юджина.

– Миссис Риччи, – прочувствованным, но непререкаемым тоном произнесла Имоджин, – дело обстоит не так, как вам показалось...

– Но это номер Винса? Меня проводил сюда коридорный. А где Винс?

С деланной беспечностью Имоджин отбросила простыню и накинула на себя нечто валявшееся около постели, что при ближайшем рассмотрении оказалось купальным халатом Винса.

– Мы засиделись, обсуждая новый бестселлер Пэм...

– Понятно. – Ленора процокала высокими каблучками к окну и раздвинула все занавески. В номер просочилась вся серость Атлантик-Сити, из-за чего разворошенная кровать – поле недавней литературной дискуссии – приобрела еще более истерзанный вид. Ленора сняла трубку телефона.

– Миссис Риччи из номера "А". Три завтрака и побольше кофе. Печенье? Почерствее, у малыша режутся зубки.

Она повесила трубку и приятно улыбнулась Имоджин.

– В этой троице вы наверняка самая ответственная особа. Присмотрите за Юджином пару минут? Я хочу заглянуть к Винсу в офис.

– Вы не собираетесь...

– Присмотрите, чтобы мой кофе не остыл. – Ленора послала ей воздушный поцелуй и вышла из номера.

Дверь кабинета Винса была приоткрыта. Они с кузеном Элом спорили насчет рулетки.

– Сюрприз! – Ленора шагнула в кабинет. – Маленький Юджин в гостях у папочки!

– Чертова баба! – не то простонал, не то провизжал Винс. – Я же оставил тебя в Монте-Карло!

– Юджин просился к папочке.

– Хэлло, Ленора, – произнес Эл, пользуясь поводом удрать. – Пока, Ленора, – пробормотал он, исчезая в дверях.

Она уселась за стол, напротив мужа, распечатала пачку сигарет и сунула одну в рот.

– Эй! – возмущенно завопил Винс. – Ты же знаешь, что я терпеть не могу эту дрянь!

– Scusi! – Ленора швырнула сигарету в мусорную корзинку. – Поднимайся в номер. Я заказала завтрак. Юджин там с молодой блондинкой-издательницей. – Винс молча встал и направился к двери. Ленора быстро сунула коробок спичек в приоткрытый средний ящик стола и задвинула его коленом.

– Разве не чудесно? – просюсюкала она. – Маленький Юджин так хотел провести Рождество с папочкой!