Возлюбленная демона

Глава 5

Следующим утром Мария сидела за столиком в своем будуаре, пытаясь притвориться, что работает над счетами, но с тревогой ощущая его прибытие. Она послала экипаж и не имела никаких причин полагать, что он не приедет, как уговорено. Однако чувствовала, что у нее не будет ни мгновения спокойствия, пока он не прибудет.

Безопасность.

Ерунда конечно, но она так чувствовала.

У нее вырвался смешок, и она положила голову на руку. Она хотела обернуть мужчину во фланелевую ткань и защитить его, как мать болезненного ребенка. Бывает ли что-нибудь более забавное?

И все же, было не смешно рассматривать его как нежного человека, если иметь в виду некоторую хрупкость. Ее задача – вновь сделать его сильным, не давая воли своим непристойным желаниям.

Экипаж? Она вскочила на ноги и выглянула в окно. Да. Ее экипаж. Наконец-то!

Сердце внезапно забилось сильнее, она заставила себя остановиться и глубоко вдохнуть.

Ты сделаешь его вновь сильным, Мария, а потом позволишь ему уйти. Ты не должна позволять произойти чему-то, что может запутать ваши отношения.

Горло болело, а это тревожное предупреждение.

Даже если он проявит к тебе интерес, то это будет просто игра, игра, чтобы доказать, что он – твой хозяин, а не твой должник. Имей некоторую гордость!

Это замечательно сработало, приводя ее в чувство. Она посмотрела в зеркало, чтобы увериться, что она как обычно холодна и изящна. Простое утреннее платье, белое в узкую, бледно-голубую полоску. Фишю [11] гарантировало скромность и подходило к белому хлопковому чепцу, с бледно-голубыми лентами, завязывающимися под подбородком. Она выглядела замечательно, как почтенная вдова, и, защищенная таким образом, спустилась поприветствовать гостя.

И почти столкнулась с Натали, мчащейся к лестнице.

– Я просто хотела посмотреть, – прошептала девочка, сверкая ямочками. – Этим утром я отыскала про него информацию в библиотеке. Его упомянули в официальных донесениях четыре раза! Он должно быть очень храбрый.

– Да, думаю, да. – Инстинкт заставил Марию говорить прохладно, даже зная, что она должна казаться влюбленной. Она взглянула на свою шестнадцатилетнюю "племянницу" и переколола шпильку, поддерживая ускользнувшие завитки. – Так как ты подобающе выглядишь, почему бы не спуститься и не быть представленной должным образом?

Взволнованное восхищение осветило лицо Натали. Она не умела скрывать эмоции. Все видно, и обычно в два раза сильнее.

Невысокая, с волосами мышиного цвета, Натали не могла претендовать на титул красавицы, но у нее хватит живости и характера, чтобы пользоваться неистовым успехом, когда Мария выпустит ее в свет. Ей уже исполнилось шестнадцать. В следующем году выход в свет уже не отложишь. Грандиозная ответственность.

Она услышала, как внизу открылась дверь, раздались голоса, и продолжила спускаться, осознавая, что Натали рядом, словно осязая ее волнение. Моля небеса, чтобы она не слишком шумела. На изгибе лестницы, где холл попадал в поле зрения, она помедлила.

Ван надел коричневый камзол и бриджи цвета буйволовой кожи, которые могли быть теми же самыми, которые он носил два дня назад, но теперь они смотрелись опрятно. Сам он выглядел настолько благополучно, что она чувствовала себя так, будто видит его впервые. Ее поразило плавное изящество его движений, и искренняя непринужденная улыбка, которой он, как наградой, одарил лакея, несущего его багаж.

Такой очаровательный молодой мужчина…

Она взяла себя в руки и двинулась дальше, спустившись по лестнице, затем пересекла холл и протянула руку.

– Лорд Вандеймен, добро пожаловать в мой дом.

Он обернулся, все еще улыбаясь, и поклонился ей.

– Так любезно с вашей стороны пригласить меня, миссис Селестин.

Его глаза вспыхнули, указывая на ее попутчицу, и она сказала:

– Моя племянница, милорд. Натали Флоренс.

Он поклонился, и Натали присела в реверансе, ямочки от волнения стали еще заметней. О Господи, подумала Мария, не позволяй ей увлечься им. Я не смогу справиться с этим вдобавок ко всему.

Тут она поняла, что он легко и просто болтает с Натали, и если бы у него были ямочки, то их тоже было бы видно.

О Боже, не позволяй ему влюбиться в Натали!

Но вдруг ее словно овеял холодный ветер – она поняла, что это вполне возможно. Они будут все время сталкиваться друг с другом. И что тут неправильного? Через год Натали будет готова к сезону, и если бы лорд Вандеймен начал ухаживать за ней тогда, то все было бы абсолютно закономерно.

И она бы негласно стала его мачехой!

Вот тот путь, на который она его серьезно ориентировала.

Он повернулся к ней.

– Объявления в газеты отправлены, моя дорогая. Может быть, мне нужно было подобрать более интимный момент для этого, но почему общество не должно быть свидетелями нашего счастья? – Он достал из кармана кольцо и протянул руку.

Быстрый взгляд в сторону – Натали стоит рядом, руки сжаты от переживания и восторга, никаких признаков ревности. Уже хорошо.

Мария этого не ожидала. Она торопливо стянула кольца, которые ей дарил Морис, и протянула ему руку. Он надел ей на палец новое кольцо – с небольшим трудом.

Ван жалобно посмотрел на нее.

– Я прикинул размер у ювелира, но думаю, оно еще немного растянется.

– Достаточно легкое. – Она взглянула на кольцо, которое оказалось удивительно скромным. Маленький алмаз, окруженный жемчугом. Она не возражала против простоты, но ожидала чего-то претенциозного и яркого. Возможно, она вспомнила Мориса. Кольцо, которое она только что сняла, было с очень большим голубым бриллиантом.

– Мелкие камни были рубинами, но я попросил их поменять, – сказал Вандеймен. – Так как у вас склонность к неярким цветам.

Ей не нравилось аляповато-показушное кольцо Мориса, но, в то же время, ее оно не слишком беспокоило. Не из-за ценности, а потому что оно было безвкусно. Неужели такой он видел ее?

Она взглянула на него, в светло-желтом и коричневом, и на Натали в смелом полосатом платье с лазурным поясом.

Возможно, пришло время измениться. Но не в течение следующих шести недель. Для дела безвкусица вполне подходит. Вполне.

– Оно прекрасно, – сказала она. – А сейчас, позвольте мне показать вам дом и вашу комнату, милорд.

Она отправила Натали назад, к ее урокам – Мария не хотела, чтобы неоперившийся птенец участвовал в любовной интриге – в течение следующих шести недель, по крайней мере – и повела Вана наверх.

Когда Ван в итоге оказался один в своей спальне, он покачал головой. Когда в последний раз он находился в такой элегантной и роскошной обстановке? И находился ли когда-нибудь?

В его юности Стейнингс был прекрасным загородным домом, но это был загородный дом, дом. Дома его лучших друзей были еще больше. Поместье Хоукинвилл – древнее, хаотичное, Сомерфорд-Корт – довольно уродливое строение времен Реставрации [12], но чудесно радушное. Служба в армии бросала его повсюду: от свинарников до дворцов, но все они видали виды.

Этому дому должно быть меньше двадцати лет, и он обустроен с большим богатством и неплохим вкусом. Ему он не очень нравился – никогда прежде он не был в месте, где все казалось настолько блестящим и новым – но это была необычная обстановка.

– Хорошее напоминание, что это не твоя обстановка, Ван, – бормотал он, исследуя свои новые апартаменты.

Нунс уже разложил его скудное имущество в ящики и столик с зеркалом, на котором стояли несколько наполненных графинов и чаши с фруктами и орехами. Богато инкрустированный изогнутый спереди стол содержал плотную писчую бумагу и все необходимое для письма. Полки со стеклами содержали набор книг, которые, казалось, были выбраны с заботой, чтобы удовлетворить любые возможные вкусы.

Выбраны ею?

Не слишком мудро согласиться переехать сюда, но вчера вечером он был не в состоянии сопротивляться. Его соблазнило удобство проживания, но еще он хотел узнать Марию Селестин, понять, что здесь происходит, и что он чувствует.

Гадес, он почти восхищался ею! Ван не чувствовал такого давным-давно, но по ее реакции было очевидно, что он ее совершенно недооценил. Конечно. Он был нанятым сопровождающим и ничем больше, а он набросился на нее.

Он снова и снова прокручивал воспоминания о той ночи.

Все его гордыня. Он хотел подчинить ее. Отвратительная мысль. И все вышло из-под контроля.

Что-то в ней вывело его из себя. И это не просто ее холодность. Сегодня, когда она спускалась вниз по лестнице, то, как она двигалась, заставляло его затаить дыхание, даже несмотря на то, что она была в бесформенном бледном платье и маскирующем чепце.

Вчера вечером она надела сложный тюрбан. Во время их первой встречи она была в шляпке без полей. Он почти злился, что она скрывает волосы. Мягкие, темно-русые завитки выбивались из-под ее чепца, а когда она повернулась к племяннице, он увидел сбежавшие завитки на ее длинной, бледной шее.

Вились ли они по всей длине? Как они уложены? Какой длины? Когда она обнаженная в постели, будут они растекаться вокруг нее – длинные, свободные, светлые?

Остановись, Ван.

Он прижал кулак ко рту.

Прекрати быть животным. Она – зрелая, почтенная вдова, которая не позволила бы тебе даже коснуться ее, если бы не этот эксцентричный план.

Война ожесточила его. Разрушенная судьба. Разрушенная душа. В конце концов, что он сейчас делает, как не марширует за барабаном, левой-правой, как самый несчастный олух в инфантерии [13]?

Через шесть недель у него будет достаточно денег, чтобы продолжить свой марш, который был всем, и, несомненно, он никогда больше не увидит Марию Селестин.

Той ночью они посетили два раута и суаре. Мария хотела дополнить первое впечатление. Ей пришлось выслушать несколько озорных комментариев о его юности и симпатичной внешности, и о его переезде в ее дом, но, казалось, в целом люди благосклонно, хоть и с улыбой, отнеслись к сложившейся ситуации.

Она покинула Вандеймена, чтобы решить, как вести себя, ему удалось изобразить своего рода почтительное обожание, от которого ей хотелось закричать. И так плохо, что подумали, будто женщина в возрасте поглупела от похоти. Еще хуже, если он будет обращаться с ней, как с почитаемой святой.

Но потом, где-то в середине вечера, она задалась вопросом, поступал ли он так сознательно, чтобы попытаться воспрепятствовать более грязным мыслям.

Если так, это не сработало.

– Моя дорогая, – сказала Эмили Гэлмен, худая, хищная женщина, которую Мария знала со своего первого сезона, – тигр у вас на поводке! Нужно поискать на вас следы зубов.

Быстрые темные глаза уже оглядели ее с ног до головы.

– Божественно прекрасен, – заметила подруга Марии, Сисси Эмблборо, представленная ко двору в то же время, что и Мария с Эмили. – Но все же, я не уверена, что нашла бы его удобным.

– Удобство это еще не все. – Мария немедленно пожелала, чтобы эти слова остались невысказанными.

Сисси рассмеялась.

– Верно. И оно может прийти со временем.

А через три дня на частной выставке средневекового искусства она столкнулась с Сарой Йоувил.

– Мария, – сказала Сара, отведя ее в тихий угол, – действительно ли вы уверены, что это мудро?

– Мудро? – Несмотря на мягкие слова, в поведении Сары было что-то безжалостное.

– Молодой человек так выведен из душевного равновесия. Разве вы справедливы?

– Это не…

– Женщина в вашем возрасте должна быть мудрой за обоих, а не… не использовать кого-то!

Мария знала, что покраснела.

– Я не использую его, Сара, – сказала она, молясь, чтобы не устроить сцену. – Я выхожу замуж за него. И если вы думаете, что он не хочет этого…

– Конечно, он хочет, – прошипела Сара. – Вы богаты как Крез. Но что еще вы можете ему предложить? Вы стары и бесплодны.

Это было так жестоко, что Мария застыла. Но потом она осознала, что Сара думала о своем потерянном сыне, мальчике того же самого возраста. Она реагировала так, будто Мария заманила в ловушку Дэра. Она никого не заманивала, но мысль о себе и Дэре, которого она знала еще щербатым ребенком, заставила ее съежиться от стыда.

Она желала все объяснить, но не хотела никому рассказывать о вине Мориса. Возможно, она больше походила на него, чем думала, всегда пытаясь делать хорошую мину при плохой игре.

– Мы подходим друг другу, – твердо сказала она. – Он – превосходный партнер.

Сара лихорадочно покраснела.

– Вы встретились меньше недели назад! Грэвенхэм ни за что не должен был представлять вас.

Марии пришлось подавить смешок при упоминании об осторожном предупреждении Грэвенхэма, но она переживала за свою кузину.

– Вы должны освободить его, – сказала Сара. – Вы знаете, что он не может отступить.

Как будто я могу.

– Но мы очень хорошо подходим друг другу.

Сара уставилась на нее так, будто она была жалким червем и ушла.

Мария облегченно выдохнула, молясь, чтобы кузина не обеспечила ей общественное отчуждение.

Подошел Вандеймен.

– Вы выглядите расстроенной.

Она выдавила из себя улыбку.

– Герцогиня все еще оплакивает своего сына. И иногда говорит вещи, которых на самом деле не имеет в виду.

– Все мы оплакивали лорда Дариуса. У него был талант веселиться.

Она взглянула на него.

– Она сказала, что вы и ваши друзья были добры к нему.

– Доброта от отчаяния, хотя тогда, перед Ватерлоо, его жизнерадостность стала подарком. Но вы не хотите говорить о войне. Пойдемте, хор из аббатства собирается спеть «Палестрину».

Она пошла, главным образом, потому что это избавит от необходимости говорить хотя бы на некоторое время. Она подозревала, что это и было его идеей.

У нее было такое ощущение, будто нечто приятное внезапно испортилось. Ее удивило, что ей было приятно, но она уже начала наслаждаться сезоном последние несколько дней. Ее осы полетели к другим банкам с вареньем, но истинное волшебство состояло в том, что она наслаждалась компанией Вандеймена.

Он был неизменно учтивым, превосходным и умелым спутником. Не блистал остроумием, но поддерживал беседу. Знал, как приемлемо флиртовать с леди и шутить с джентльменами. Люди потихоньку начинали смотреть на него, не замечая его шокирующего прошлого и репутации, а начинали принимать его просто как джентльмена, которым он являлся на самом деле.

Однако, теперь мысль о Дэре не давала ей покоя, все разрушая. Ее семья регулярно посещала Лонг Чарт, поместье герцога Йоувила, и она могла припомнить Дэра в младенческих юбках [14]. Ей было одиннадцать, но та картина ей запомнилась, потому что ему удалось сбежать от няньки и залезть на дерево, вызвав вокруг столпотворение.

Ему, должно быть, исполнилось восемь, когда он нанял на работу большинство детей в округе, чтобы вырыть ров вокруг искусственных руин замка в парке. Герцог так впечатлился, что закончил работу, но в свои шестнадцать лет и соответственно своему чувству собственного достоинства, Мария думала о Дэре как о неряшливой грозе окрестностей.

Последний раз она видела его уже долговязым, смешливым молодым человеком, направлявшимся через Лондон в Кембридж.

К тому времени она уже несколько лет была замужем, являлась матроной и хозяйкой собственного дома. А еще она давным-давно поняла, что обманулась воображаемой любовью и подозревала, что она бесплодна. Она лицом к лицу столкнулась с трудной, покорной долгу жизнью, тогда как он жил с нетерпеливым ожиданием безграничного будущего. Она чувствовала себя старой тогда, и чувствовала себя старой теперь.

Слушая ангельские голоса хора – вероятно, она танцевала на балу, когда голос Дэра затих, когда затих голос Вандеймена – и она напомнила себе, что эта помолвка абсолютно воображаемая.

Она искоса посмотрела на своего юного подопечного, на сильные, четкие линии его профиля и сияющую здоровьем кожу. За последние дни следы распутства исчезли, но заживление внутренних ран займет намного больше времени.

Она начала позволять ему выбирать, куда они пойдут, и он, казалось, предпочитал более культурные мероприятия. Ван выбирал их и наслаждался ими. Он так долго был на войне, что, должно быть, большая часть обычных удовольствий общества была ему в новинку.

Ее собственная реакция на него стала проблемой – как контролировать и скрывать свои чувства.

Дни превращались в недели, контроль не становился легче, но она управляла своими чувствами, помогал и тот факт, что он сдержал свое слово. Ван больше не пытался поцеловать ее или коснуться, кроме случаев, продиктованных вежливостью.

Тягостные моменты они спокойно провели вместе – задерживались за завтраком, сидели в китайской комнате или прогуливались в летнем саду. Иногда они разговаривали, но часто просто читали или даже думали.

Совсем как муж и жена, и ей это очень понравилось. Она говорила себе, что он прекрасно вел себя эти шесть недель, и знала, что это так, но все еще думала о том, что они притерлись друг к другу на удивление хорошо.

Вандеймен мог так же хорошо слушать, как и разговаривать. Беседы с Морисом за завтраком сводились, главным образом, к монологами на любую проблему дня, заинтересовавшую его. А она была его внимательно слушающей аудиторией.

Ван мог безропотно выносить молчание. Морис, казалось, чувствовал себя обязанным швырять слова в любую задержавшуюся тишину, как будто это бешеная собака.

Ему понравилось читать. У них не находилось большого количества времени для чтения, но Ван, казалось, наслаждался им. Он выбирал – по-видимому, наугад – книги из ее превосходной библиотеки, также выбранной Морисом для пущего эффекта.

О да, он стал приятной частью ее жизни.

Слава Богу, Харриетт служила им своеобразным буфером. Она почти всюду ходила с ними, воспринимая Вандеймена как еще одного сына, и источала расслабляющую теплоту как хороший костер. Исцеление полностью было заслугой Харриетт.

Но однажды Мария поняла, что целительские полномочия ее тети не сработали.

Они болтали перед обедом, когда Харриетт сказала что-то о доме Вандеймена. Он огрызнулся и покинул комнату.

Когда дверь щелкнула, закрываясь, Харриетт состроила гримасу.

– Я не должна была требовать у него рассказа о его планах, но…

– Но почему нет? – спросила Мария. – Мы провели вместе четыре из шести недель. Пора планировать восстановление Стейнингса.

– Моя дорогая, разве ты не заметила, что он никогда не говорит о будущем?

Мария сидела, сложив руки на коленях, тщательно вспоминая эти четыре недели.

– Не говорит о будущем и редко вспоминает прошлое. Но легко говорит о настоящем.

– Потому что настоящее не предполагает угрозы.

– Угроза? Я думала, что все прошло.

– О, он только кажется исцеленным, – вздохнув, сказала Харриетт. – Он здоров, вежлив, даже очарователен. Но все это походит на прекрасную раковину вокруг… вокруг пустоты.

Пустоты? Мария внезапно почувствовала себя так, будто пыталась вдохнуть пустоту, будто не хватало воздуха.

– Но я не могу удерживать его рядом дольше этих шести недель.

– Нет, вероятно, не можешь. Таким образом, ты должна найти способ пробраться под эту раковину.

– А если там ничего нет? – Это был своего рода протест. Она так упорно боролась, чтобы держаться от него подальше.

– Что-то должно быть там. Как насчет тех его друзей?

– Кон и Хоук? Кажется, он готов говорить об их детских шалостях.

– Точно. Где они? Он нуждается в старых друзьях, друзьях, которые заставят его посмотреть в лицо тяжелому прошлому и распланировать тяжелое будущее.

– Думаешь, он избегает их? О, небеса. Он никогда не ходит в подобающие мужчине места, такие как Таттерсоллз, или к Криббу [15], не так ли? Или в клубы или кафе. Я рада думать, что он в безопасности. Но это держит его вдали от друзей.

– Или друзья сами избегают его, – сказала Харриетт. – Разузнай. Найди их.

Лакей объявил об обеде, и Мария поднялась, вздрогнув от полученных инструкций. Она не хотела ввязываться в это. Она боялась подобраться слишком близко.

Покинув гостиную, она задалась вопросом, что делать с театральным вечером который она запланировала на сегодня. Она пригласила гостей в свою ложу в театре Друри-Лейн, посмотреть, как миссис Бланш Хардкасл играет Титанию. Не было причин не идти, за исключением того, что она и Вандеймен никогда не оставались одни по вечерам, и ее волновало то, что он мог бы сделать.

Что он делает, когда остается один в своей комнате?

Он не заливал свои печали вином. Хоть она и ненавидела шпионить, но расспросила дворецкого, и узнала, что графины в его комнате использовались экономно. Она знала, однако, что ему не обязательно быть пьяным, чтобы убить себя, и у него, вероятно, все еще оставался пистолет.

Она должна бы остаться дома сегодня вечером, хотя, если он скроется в своей комнате и застрелится, она не сможет этого увидеть и остановить его.

Однако он появился, и они пересекли холл, сопровождая друг друга на обед. Конечно, подумала она, вложив свою руку в его. Он всегда пунктуально сопровождал ее, раз ему за это заплатили.

Хотя аппетита не было, она съела обед, задаваясь вопросом, можно ли использовать его развитое чувство долга и гордости, чтобы спасти его.

Харриетт, благослови ее Бог, как будто ничего не произошло, начала беседу, и стала рассказывать о планах относительно сада.

Представление, несомненно, оказалось превосходно, и воздушная миссис Хардкасл с ее длинными серебристыми волосами, казалась прекрасной, как сказочная королева, но Мария обращала мало внимания на сцену. Сидя в своей ложе, она обдумывала способы заставить Вандеймена вступить в контакт с его прошлым, его будущим и его друзьями.

Как рассказывала Сара, они родились по соседству, в Суссексе, и всех их назвали Джорджами. Патриотический жест, как он объяснил, в ответ на действия французских санкюлотов [16] против их собственного монарха.

– Полагаю, мы оказались счастливчиками, – сказал он. – Нас всех могли назвать Луи. Но, слава Богу, это было бы слишком для наших основательных отцов-англичан.

Их окрестили в один и тот же день, в одной церкви, и они стали друзьями детства. Подростками они были неразлучны, и, в конце концов, все присоединились к армии в одно и то же время. Однако их таланты и склонности отличались, и их военные карьеры пошли разными путями. Кон выбрал пехоту, Ван и Хоук кавалерию. Но потом Хоук был прикомандирован к начальнику штаба снабжения.

Они не видели друг друга большую часть своей службы, но он не говорил о них, как будто они были чужими. Итак, почему они не общались, по крайней мере, не писали друг другу?

Лорд Уайверн, вероятно, занят своим новым поместьем в Девоне, но он мог написать письмо.

Хоук – майор Джордж Хоукинвилл, наследник поместья, упоминавшегося еще в Книге Страшного суда [17]. Его отец, сквайр Джон Хоукинвилл, все еще был жив, живя в Хоукинвилл-Мэнор. Ее географический справочник описывал его как «старинный, хотя и неизвестный дом в деревне Хоук в долине Суссекса».

Тот же самый географический справочник описывал дом Вандеймена как «великолепный дом в стиле архитектора Палладио [18]», а Сомерфорд-Корт как «относящийся к эпохе Якова I, не слишком удачно реконструированный и декорированный в последующих столетиях».

Главное слово, описывающее Крэг-Уайверн в Суссексе, было «специфический».

Уайверн был вторым сыном, а Вандеймен и майор были единственными сыновьями. Странно, что они присоединились к армии.

Майор Хоукинвилл, скорее всего еще находился за границей, из-за служебных обязанностей, но Уайверн должен знать о тяжелых потерях, которые понес Вандеймен – мать, две сестры, затем отец – но почему он ничего не сделал, чтобы ему помочь? Если бы хоть один из друзей был здесь, чтобы помочь, поддержать Вандеймена…

Занавес упал, означая антракт, и она была вынуждена оставить свои мысли в угоду улыбке и разговору, поскольку ее лакей подал закуски. Все были очарованы игрой и восхищены Титанией.

– Говорят, волосы миссис Хардкасл такие белые от природы, – сказала Сисси Эмблборо, – хотя ей около тридцати. И она всегда одевается в белое. – Сисси наклонилась ближе и зашептала, – говорят, что она была любовницей маркиза Ардена, пока он не женился в прошлом году. Так что она не настолько чиста, как предполагает белый цвет.

Мария никогда этого и не воображала.

Ее гостями были Эмблборо, включая сына и дочь Сисси. Натали тоже находилась здесь, как и Харриетт, конечно. Мария позволяла разговору течь вокруг нее. Она заметила, что Вандеймен поступает так же. Он всегда поступал так или это из-за плохого настроения? Она подозревала, что оказалась очень недогадлива в последние недели.

В дверь постучали. Ее лакей открыл и повернулся, чтобы объявить:

– Майор Хоукинвилл, мадам.

Мария уставилась на высокого человека в униформе, чувствуя себя так, будто проделала фокус. И задумчиво посмотрела на Вандеймена. Он уже вскочил на ноги.

– Хоук!

В его голосе чувствовалась радость и множество других эмоций.