Возлюбленная демона

Глава 6

Он улыбался, и это была трогающая сердце сияющая детская улыбка, которой она никогда не видела прежде.

Потом он схватил друга за руку, а у нее появилось чувство, что он дотронулся до нее. Они не были чужими, и независимо от того, что за волшебство принесло майора сюда, это было доброе волшебство.

Все наблюдали за ними, несомненно, ощущая важность момента, а Вандеймен повернулся к ней.

– Мария, я говорил тебе о майоре Хоукинвилле, старом друге и соседе. Хоук, это моя прекрасная будущая невеста, миссис Селестин.

Она протянула руку.

– Очень рада знакомству, майор.

Было в его внешности что-то ястребиное, хотя секунду спустя она не была уверена что. Никакого крючковатого носа или желтых глаз. Худощавое лицо, немного длинноватые мягкие каштановые волосы с легкой волной. Он был невероятно изящен, заставляя даже Вана выглядеть немного грубоватым.

Он взял ее руку и на самом деле поднес к губам. Она чувствовала их давление через перчатку.

– Как несправедливо, что Ван украл вас прежде, чем у меня появился шанс, миссис Селестин.

Она начала улыбаться, удивленная его флиртом, но потом уловила вспышку жесткости в его ярко-синих глазах. Действительно, хищник. Но почему он обратил на нее свой хищный взгляд?

– Вы все еще в армии, майор? – спросила она, чтобы заполнить тишину, хотя это был глупый вопрос, учитывая его алую форму и нашивки.

– Упростите мой уход, миссис Селестин.

– Они отказываются позволить ему уйти. – Улыбка Вандеймена говорила, что, если и были какие-то противоречия, то все прошло. – Нас, строевых лошадей и участников похода, как собак не резанных, а такие организаторы как Хоук ценятся на вес золота. В подразделении снабжения, – добавил он, поясняя. – Для армии в поле, нуждающейся в оружии и нетронутых поставках припасов. В нужном месте в нужное время, особенно, если они действительно хороши.

Их поддразнивающие переглядывания позволяли предположить, что это старая шутка.

– И прибрать впоследствии, – ответил майор, – вот почему я возвращаюсь домой на год позже, и нахожу, что всех самых прекрасных леди уже разобрали.

Он одарил Марию еще одним взглядом, но потом повернулся к Натали и застенчивой семнадцатилетней дочери Сисси, выражая облегчение, что некоторые прекрасные леди все еще свободны.

Мария подхватила разговор, но продолжила ломать голову над враждебностью этого человека. Морис? Он сделал много денег, снабжая армию одеждой и вооружением. Возможно, как-то он столкнулся с майором Хоукинвиллом.

Или это из-за разницы в возрасте? Она не ожидала, что другой молодой человек будет так оскорблен.

Или возможно она ошиблась в его дурном настроении, которое не имело к ней никакого отношения.

Зазвонил звонок, предупреждая об окончании антракта, и Мария пригласила майора остаться. Он согласился, и она сосредоточилась на следующем акте действия, давая ему побыть с Вандейменом как можно дольше. Она сможет перенести его враждебность, если придется.

В следующем перерыве они все прогулялись по коридору. Мария не была уверена, как так вышло, но в итоге она стала спутницей майора, в то время как Вандеймен сопровождал Луизу Эмблборо, молодую мисс, подходящую для любого из этих прекрасных героев.

– Ревнуете? Уже?

Она вгляделась в эти невероятно синие и очень холодные глаза. Никаких сомнений. Он настроен враждебно. Ей хотелось бы противостоять ему прямо сейчас, но это могло бы заставить его уйти. Она заставила себя ответить непринужденно.

– Нисколько, майор. Я знаю, как лорд Вандеймен предан мне, и я доверяю его чувству собственного достоинства.

Его глаза сузились, но потом изменились, так, что она не могла быть уверена, в том, что видит.

– Возможно, это я ревную, миссис Селестин. Вы исключительно красивы.

Ах. Явный охотник за приданым, с которым она могла иметь дело. Улыбаясь, она ответила:

– О нет, я не красива.

– Вы должны позволить мне доверять собственному разуму, мадам. Красота это не только то, что можно увидеть глазами.

– Тогда странно, почему некоторые становятся признанными красавицами.

Он осмотрелся и осторожно указал на молодую брюнетку, окруженную мужчинами.

– Я не знаю, кто она, но предполагаю, что это всеобщая любимица.

– Мисс Реджис? Да, ею все восхищаются.

– Я уверен, что она прекрасна для многих, но я не могу восхититься вздернутым носом, а ее улыбка слишком широка. – Он оглянулся на нее. – Ваш рот, однако, прекрасен.

От не-слишком-широкой улыбки ее щеки уже болели. Он догадался, что она не хотела отсылать его с блохой в ухе [19]?

– Прекрасен, – эхом отозвалась она. – Просто великолепно. Что еще во мне прекрасно, майор? Мне тридцать три года и нужно дорожить любым комплиментом, который мне сделают.

– Вы бесплодны, – сказал он. – И это не комплимент.

Ее дыхание прервалось.

– А вы – неотесанный боров, но, вероятно, этому тоже уже не помочь.

Оба улыбались, скрывая свое сражение от окружающих.

– Ван женится на вас ради денег. Но если он нуждается в деньгах, то я найду способ достать их для него.

– Тогда вы наверно Мидас? За одну ночь он проиграл десять тысяч. – Она удовлетворенно наблюдала, как исчезает его улыбка. – А теперь, сопроводите меня назад, к моей ложе.

У двери он остановился: улыбка отсутствует, на лице не прикрытая враждебность.

– Он заслуживает лучшего, чем женитьба на деньгах, миссис Селестин. И он нуждается в семье.

Она была с ним согласна, но не могла позволить себе показать это.

– Я желаю ему счастья, майор Хоукинвилл. По этой причине вы можете нанести визит в мой дом. Но, я уверена, что вы поймете, если я постараюсь избегать вас. – В ложу она вошла в одиночестве.

Ван находил застенчивость мисс Эмблборо изнурительной, но в то же время он продолжал следить за Марией и Хоуком. Он не так часто мог видеть своего друга в прошлые десять лет, но все еще мог истолковать его действия. Тот был настроен агрессивно.

Несомненно, он подумал, что Мария бессердечная гарпия, и приехал его спасать. Поскольку звонок прозвучал, и люди направились назад, в свои ложи, он сумел передать мисс Эмблборо ее брату и остановился с Хоуком перед ложей.

Тот закрыл дверь, оставляя их в коридоре в одиночестве.

– Ты не можешь сражаться с миссис Селестин, не поссорившись со мной, ты знаешь это. А я всегда побеждаю.

Он сказал это легко, но Хоук поймет, что он серьезен.

– Только потому, что ты всегда был сумасшедшим. – Однако напряженный взгляд расслабился. – Я, вероятно, немного перешел границу.

– Почему?

– Она сказала, что ты проиграл десять тысяч за ночь. Какого дьявола ты наделал?

Ван не хотел обременять своими проблемами ни одного из друзей.

– Мой отец оставил долги.

– И ты решил добавить к ним свои?

– Я пытался возместить их. Ты знаешь, я всегда был везунчиком. Хоук, почему ты решил сражаться с Марией?

Помедлив, Хоук ответил:

– Полагаю, что главным образом из-за ее мужа.

– Селестина? Ты знал его?

– Только имя. Он был одним из худших поставщиков низкокачественных товаров и недовеса, но мы никогда ничего не могли предъявить ему. Он очень умно использовал посредников. И меня раздражает, когда я думаю о деньгах, стоящих за спиной этой женщины.

– Это поможет, если ты будешь думать обо мне, извлекающем выгоду из добытой нечестным путем прибыли?

Хоук расхохотался.

– Зевс, да! Не могу придумать лучшего использования для этих денег. – Подумав, он добавил, – смотри, не брось все на полпути, но действительно ли деньги стоят того, чтобы жениться на женщине настолько старше?

У Вана мелькнула мысль объясниться. Он не возражал предстать перед Хоуком безумцем, но не хотел представлять Марию в худшем свете. Потом он вспомнил желтый свет и восхитительный поцелуй, который больше не повторится…

– Итак, – сказал Хоук, смягчая тишину, – по крайней мере, ты сможешь восстановить Стейнингс во всем его прежнем великолепии.

Если Хоук подумал, что это любовная интрига, тем лучше.

– А это идея. Кажется, мне пора возвращаться. Приезжай завтра, и у нас будет больше времени, чтобы наверстать упущенное. Ты уже видел Кона?

– Я только с корабля. Услышал о твоей помолвке и поторопился…

– Спасти меня, как Джордж и дракон? Не думаю, что бедная Мария выглядит драконом.

Хоук усмехнулся.

– А ты не трепещущая дева. Что касается завтра, возможно, лучше тебе приехать ко мне. Я остановлюсь в отеле Бидл на улице Принца.

Ясно, что разногласие между Хоуком и Марией оказалось неприятным и острым.

– Очень хорошо. Ты вообще получал от Кона известия?

– Нет. А ты?

– Нет.

– А сам пытался связаться?

Ван пожал плечами.

– Я не хотел приводить его жизнь в беспорядок своими проблемами. Ватерлоо и смерть лорда Дариуса, этого для него и так достаточно.

– Возможно, твой беспорядок отвлек бы его.

Это был упрек, и возможно оправданный, но Ван сказал:

– Он будет чувствовать себя обязанным дать мне денег, а его семья никогда не была богатой.

– А что с графством?

– Я все равно не хочу брать у него в долг. Забудь об этом. Возможно, тебе нужно было быстрее возвращаться домой, вместо того, чтобы валять дурака в Европе.

– Валять дурака? – задохнулся Хоук.

Ван знал, что должен извиниться. Хоук очищал кровавый беспорядок после битвы: горы трупов, разрушенные дома, союзники, превратившиеся в спорщиков из-за ответственности и возмещения ущерба, что тоже можно назвать сражением.

Извинения задерживались, и, тем не менее, помедлив, Хоук сказал:

– Приезжай, и мы поговорим завтра. – Он шагнул прочь, не оглядываясь.

Ван прислонился к стене и закрыл глаза, манящее изображение пистолета возникло перед ним. Он превратил себя в демона разрушения. Возможно, это и есть точка невозврата.

Он подумал о некоторых пережитых вещах, особенно о дружбе длиной в жизнь с Хоуком и Коном. Но если Кон и нуждался в друзьях, в нем он друга не нашел, а теперь Ван еще и послужил причиной бунта Хоука.

Вероятно, пути назад нет. Он мог повторно настелить крышу Стейнингса или вернуть землю в хорошее состояние, но сомневался, что можно вернуть прошлое счастье в дом, пустой, за исключением призраков.

Он мог бы сделать это с помощью Марии.

Он не мог сказать, было ли это чувство любовью, неудовлетворенной похотью или какой-то безумной зависимостью, но понял, что его дерьмовое настроение, его горечь, его нападки на Хоука – все проистекало из быстро приближающегося конца его службы Марии.

И она настояла, чтобы он не прикасался к ней каким-либо интимным образом.

Он знал, что нужно сделать. Он должен подготовиться и учтиво попрощаться с ней, уехать, чтобы восстановить свой дом, а потом выбрать молодую особу вроде мисс Эмблборо, жениться на ней и завести детей.

Но он бы предпочел застрелиться.

Мария, как обычно, вошла в дом под руку с Вандейменом, и, как обычно, они все легко ужинали и поболтали. Она подумала, что Ван выглядит напряженным, и в отчаянии понадеялась, что он не разругался со своим другом из-за нее. Она тихо ругала себя за то, что позволила майору Хоукинвиллу подстрекать себя, хотя, как еще можно было отреагировать, она не знала.

Возможно, она должна написать извинение, хоть и не сделала ничего дурного. Ее раздражало, что он тоже видел в ней исключительно стареющую гарпию, приготовившуюся высосать кровь из молодого человека. Как и все остальные? Сара Йоувил не сказала ей больше самого короткого слова, начиная с той «средневековой» стычки.

Но через несколько недель все закончится.

Если бы она оказалась более слабой женщиной, то унизилась бы до слез.

Настойчивая Харриетт использовала внешность майора Хоукинвилла как рычаг, чтобы начать обсуждать друзей Вандеймена и его дом. Он выглядел напряженным, но все еще оставался в комнате и разговаривал, хоть и немногословно.

Она посмотрела на него через призму глаз его друга. Как она и предполагала, майор Хоукинвилл не видел Вандеймена почти год, и он встревожился. Вот почему он напал на нее.

Она вспомнила инцидент перед обедом и слова Харриетт. Глянцевая раковина с пустотой внутри.

Это не верно. Внутри было много всего, запутанного, темного и опасного. А теперь, по каким-то причинам, он оказался на грани.

Когда они разделились, чтобы пойти в спальни, она попыталась убедить себя, что проблема только в усталости – ее или его. Пока горничная раздевала ее и расчесывала ее длинные волосы, заплетая их в косу, она забеспокоилась.

Когда она забралась в кровать, то уже знала, что завтра должна настоять на поездке в Стейнингс.

Это ведущий ее долг. Она должна исправить ужасную несправедливость, которую допустил Морис по отношению к его семье. Но сейчас это стало большим, чем обязанность. Она должна спасти его. Она сможет вынести его уход, но не сможет вынести его падения в пропасть.

Это было так, будто она глядела на замечательного человека через кривое стекло. Его честь проявилась в том отвратительном факте, что он больше не пытался поцеловать ее. Его ум проявился в том, как ему удалось показать свою преданность и страсть публично, не делая ничего неприличного.

Его естественная доброта проявлялась по-разному. Он никогда никого не высмеивал. Он танцевал бы с неуклюжей застенчивой девушкой так же, как и с красавицей, говорил со скучным человеком как с остроумным, смягчая грубость так, что ее почти незаметно.

Он даже проводил время с тетушкой Луизой и дядюшкой Чарльзом, а никто не осмелится отрицать, что они были парой угрюмых стариков, постоянно придирающихся друг к другу и окружающему миру.

Однако, лежа в темноте, она начала понимать, что вся его доброта исходила из преследовавшей его обязанности, того самого чувства долга, которое вело его в следующее сражение, и следующее, и следующее.

Упорство? Он был безумцем, энтузиастом, не так ли?

Теперь она задалась вопросом, был ли это случай никогда не ограничиваться полумерами, и делал ли он то, что он делает сейчас, с тяжестью на сердце.

И что он делает сейчас, в эту самую минуту?

Она попыталась убедить себя, что он уже лег спать, но что-то ей подсказывало, что он этого не сделал. Что он мог снова взять в руки пистолет. После борьбы с самой собой, она вылезла из кровати и потянулась за накидкой.

О нет. Определенно нет. Она не собиралась разыскивать его, одевшись в ночную рубашку!

Чувствуя себя поглупевшей, она надела сорочку, и, хорошенько порывшись в ящиках, достала один из легких корсетов, который застегивался спереди, и самое простое платье с запахом. Закрутила косу вокруг головы и закрепила ее.

Взглянув в зеркало, она увидела женщину явно далекую от румянца молодости, в простом платье с простыми волосами и без всяких украшений. Она повернулась к своей шкатулке для драгоценностей, но остановила себя. Надеть украшения означало вложить в происходящее некий порочный умысел.

Захватив подсвечник, она вышла, чтобы удостовериться, что ее демон не занят чем-то адским.

Дом был тих. Конечно, все кроме нее наверняка спали. Как бы то ни было, она знала, что не сможет уснуть, пока не осуществит полную проверку.

На первом этаже все было мирно. Она возвратилась наверх и проверила гостиную. Ничего.

В коридоре она помедлила, соглашаясь с тем, что всегда знала. Независимо от того, чем Вандеймен занимался, он находился в частном убежище своей спальни, и она не могла вторгнуться туда.

И все же она не могла разрешить себе просто отдыхать.

Она позволила себе прислониться к его двери и прислушаться.

Тишина.

Хм, посмотрим. Он спал.

Потом она услышала что-то. Одно движение, не больше, но это позволяло предположить, что он не спит.

Он мог готовиться ко сну.

Возможно, даже голый.

Она стояла, наблюдая, как пламя свечей играет красным и черным на мерцающем красном дереве дверных панелей, слыша только тишину. Тогда, вздохнув и содрогнувшись, она слегка постучала.

Голос. Она не могла расслышать, что он сказал, но повернула ручку и заглянула.

Ван растянулся на полу, в бриджах и расстегнутой рубашке, головой и плечами прислонившись к кушетке около пустого камина. В комнате было темно, и он поднял руку, чтобы прикрыть глаза на мгновение.

– Дьявол побери его, снова ангел, – пробормотал он, опуская руку и уставившись на нее. Пустой стакан почти падал из его руки, полупустой графин бренди стоял на полу поблизости.

Она почти отругала его, но остановилась. Это не принесло бы ничего хорошего. Она закрыла за собой дверь, думая, думая.

Все прошлые недели оказались иллюзией. Он все еще был полупьяным мужчиной, который собирался убить себя, а она все еще должна была спасти его.