Вознесение черной орхидеи

Глава 6

- Епт твою маму! Это дельфины!

Сегодня мою эмоциональность не вытравить ничем. Такой защитный рефлекс, ноу-хау истерзанной психики, которая уже устала от моих закидонов и решила испробовать все методы, чтобы не двинуться окончательно. Прежний темперамент никуда не делся, просто долго спал, а сейчас спешит отвоевать утраченные позиции. В этой войне против депрессии у него довольно высокие шансы на победу, и я не намерена ему мешать. Правда, помогать тоже – мне проще занять позицию наблюдателя. Ведь «каждый мнит себя стратегом, видя бой издалека».

- Ты слишком часто ругаешься. – Темные стекла очков скрыли взгляд, который вот уже столько времени лишает меня самообладания, но я все равно ощущаю его непроизвольно напрягшимися позвонками. Только ладони крепче сжимают перила белоснежной яхты, а темно-синие волны за бортом больше не кажутся такими угрожающими. Я только утром поняла, как сильно хочу домой, чтобы не ощущать его присутствия и не слышать голоса, который разбивает песчаные замки воли недрогнувшим тембром.

- Не так уж и часто… Правда... – хочется стукнуть себя по лбу за оправдательный лепет. Я с сожалением вздыхаю, когда парочка резвящихся дельфинов, совершив финальный прыжок, исчезает в темно-синих глубинах моря. Еще относительно рано – только десять часов утра, но солнце уже ощутимо припекает. Пока спасает соленый, свежий ветер, который пробрал до озноба на пристани.

- Не твое это. Леди не выражаются.

Где-то я уже это слышала. Мат почему-то плющит нежные мужские уши. Это, наверное, фобия всех доминантов? Им можно все: хлестать тебя всеми подручными до кровавых полос, приковывать цепями, держать в заточении, ломать волю, выбивать слезы, насиловать, не спрашивая согласия - вот только тебе материться нельзя. В подобной интерпретации «леди» не встают с колен и не имеют права даже носить одежду, пока хозяин не разрешит. Мне бы рассмеяться, но почему-то совсем не смешно!

- Я не леди. В роду не было аристократов и голубой крови. – Оттягивать возвращение за столик все сложнее, солнышко печет, а широкополая шляпа спокойно лежит на стуле рядом с ним. Что в этом ужасного, спросите вы? Да ничего, если б не тот факт, что я уже два часа успешно отражаю малейшие попытки вывести меня на откровенный диалог. Если к разговору о том, что произошло ночью, я почти готова, то к психоанализу двух роковых недель я не буду готова никогда. С меня хватило Стерхова, но он, по крайней мере, был доктором, который свято соблюдал принцип «не навреди».

Вот почему я избегаю разговора, вот почему боюсь оборачиваться и увидеть вместо него совершенно чужого человека. Живу в прежнем мире, люблю эту разбившуюся иллюзию, в которой нет нашей разлуки и последующего кошмара. На пирсе я с болезненным ожиданием, замирая от возможной удачи, вглядывалась в десятки чужих лиц случайных прохожих, в каждый силуэт, в надежде, что…вдруг увижу. С вполне логичным сожалением – мы очень рано выехали, отдыхающих так мало, мы ведь вполне могли разминуться на какие-то…полчаса? Десять минут? Цеплялась взглядом за проезжающие мимо автомобили, в надежде разглядеть «Лендкрузер Прадо», даже не понимая, что он остался в Харькове и следует высматривать совсем другую машину. Я так его и не отпустила. И, положа руку на сердце, не отпущу уже никогда…

Разговор неумолимо расставит все точки, а я этого не хочу. Мне проще думать, что он жив, чтобы окончательно не свихнуться, а Алексу нет до этого никакого дела. Принцип «идти вперед, не оглядываясь назад» меня не вылечит. Я не смогу двигаться дальше сама. Во что превратится жизнь? В набор одинаковых дней, единственным просветом станут воспоминания. Я, наверное, не смогу построить никаких отношений. Конечно, все проходит, все меняется, может быть, спустя год я и смогу. Может быть! Я только перестану ждать возвращения того, кого больше нет…

Эта черная пелена пока что контролируемого отчаяния неумолимо рвется наружу, и, наверное, лучший выход – действительно отвлечься. Вернуться за столик, следуя неровными шагами в такт медленному покачиванию яхты на непослушных волнах, спрятав глаза за темными стеклами очков, возвести эту воображаемую стену от всех сканеров, скрыть свою уязвимую сущность от перекрестных выстрелов такой несправедливой, жестокой жизни. Занять свои руки, вернее, пальцы ощипыванием виноградной кисти – это тоже было, совсем недавно, это возвращение к чему-то хорошему…

- Дома все хорошо? Что тебя беспокоит?

Утром я разговаривала с мамой по телефону. Карточку восстановили. И, о чудо – мой паспорт тоже! Вручил утром с теплой улыбкой, прочитав на развороте – «Беспалова Юлия Владимировна… Держи, и больше не теряй!» Он был копией того, прежнего, а я этого даже не поняла сейчас. Пойму позже…

Мать встает рано, хотя ей давно уже не надо так много работать, появление Виктора избавило от этой необходимости, но привычку не искоренить. Хорошо ли дома? Дома всегда хорошо, особенно в свете последних событий. Там меня ждут. Бойкая Настя никогда не умела скрывать свои эмоции и планы, готовит к моему возвращению что-то грандиозное, всерьез полагая, что мне будет интересно в компании девятиклассников… А знаете, будет! Я поняла это только сейчас. Мои отношения с одноклассниками иначе как «тихий ужас» назвать было нельзя, я даже не могу вспомнить, чем жили и дышали мои одногодки, мне никогда не было места в этом избранном затасканном мирке, я выбрала тогда одиночество, удел сильных, чтобы не жаться к толпе. Насте повезло больше, и мне хочется посмотреть на то, как могли пройти мои школьные годы, сложись иначе обстоятельства. Если бы ребята и девчонки были немного добрее, как, впрочем, и взрослые, которых министерство образование обязано было держать в конуре и не подпускать к детям. Знаю, прошло, закалило, выковало характер, не стоит вспоминать. Но я в последнее время коллекционер эмоций, и эти не станут лишними. Может, мне хочется пофантазировать – а как бы это могло быть? Мне спокойно. Нет ни зависти, ни сожаления, наоборот, я так рада за сестричку! А отчим звонил ей вчера, сказал: я вернусь и сделаю из Юльки Китнисс Эвердин. Он, конечно, продвинутый дядька, смотрит все молодежные фильмы и слушает рок, я лично подсадила, но я в предвкушении! У нас одна страсть – оружие. Боюсь этого ожидания! А мама будет недовольна. Скажет, когда на стене в доме висит оружие, оно рано или поздно выстрелит…

- Твоя мама – мудрая женщина. Я в некоторых вещах с ней, пожалуй, соглашусь.

Я отбрасываю волосы со лба. Наличие темных стекол солнцезащитных очков временно уничтожило уязвимость и ощущение острого неравенства между нами. Смотрю на него все равно, в целях предосторожности, чуть скосив глаза – игра света и тени может выдать мой взгляд с определенного ракурса даже за стеклами.

- Мне иногда кажется, что она хотела сына. А родилась я. И страсть к оружию – единственное, что это подтверждает.

- Но его предназначение – уничтожение. Тебя привлекает именно эта аура опасности и уверенности в себе. Что ты ощущаешь, когда держишь его в руках?

Как легко вести эту непринужденную беседу! Как грамотно он выстроил весь наш разговор, снимая мои защитные пластины осторожно, мягко, шаг за шагом! Я не вспомнила об измотавшей меня ночи, о возможной угрозе в его лице, о том, что еще утром едва не вцепилась в фартук Виталины в поиске защиты, лишь бы отстрочить прогулку на яхте. Я всерьез полагала, что меня там отшлепают по пятой точке за ночное своеволие.

- Не знаю. Уверенность? Может быть, но… больше азарт. Душевный подъем. Адреналин. Иногда даже такое странное чувство, что я зашла на недозволенную территорию, но ее правила оказались для меня просты и приемлемы. Но в основном… Мне не нравится убивать. Я когда с Виктором - это отчим - на охоте подстрелила кролика, плакала. Но после этого страсть к оружию не угасла.

- Ты ощущаешь себя защищенной? И полагаешь, в состоянии дать отпор любому, кто решит обидеть?

- Вряд ли я это смогу даже с полной обоймой. – Воспоминания не атакуют, они проходят короткометражной черно-белой хроникой, чем-то таким родным и закономерным… - Раз я чуть этого не сделала, и… это было ужасно.

- Да неужели? Ты держала человека на прицеле?

- Можно и так сказать… - отголоски прежнего страха царапают легкие.

- И что тебя от этого удержало?

Несколько фраз. Уверенных, убивающих, ломающих волю, вскрывающих сущность сабы до основания. Они, кажется. Отпечатались в сознании кровавым незаживающим надрезом, потому что именно в тот момент я приняла свою безоговорочную капитуляцию.

«…выдеру тебя кнутом до крови. Оттрахаю во все дырки так, что не сможешь пошевелить пальцем. Вырежу свое имя на твоем бедре, твою мать. Будешь потом рассказывать своим детям, что я был твоей первой и последней любовью!»

Происходит что-то непонятное… сухой науке и мне самой. Забыв про защиту темных стекол, хочу словить взгляд собеседника, упираюсь в аналогичный барьер полароидной защиты, всего на мгновение. Я не понимаю как, но меня это не останавливает. Молчаливое одобрение и иллюзорное ощущение тепла от сжавшихся пальцев. Так мало и так достаточно, чтобы я не закрылась эмоционально от этих рвущих сердце воспоминаний.

- Хм, наверное, то, что было тогда у меня в руках, можно с большой натяжкой назвать оружием… - Ужас того самого дня уничтожен полным осознанием картины. В состоянии аффекта, наверное, могут убивать даже взглядом.

- Когда человек доведен до отчаяния, ощущает угрозу, загнан в угол – мозг начинает работать на запредельной скорости, поэтому повышается сердцебиение, и ощущаешь действительно что-то сродни азарту от прилива крови. В силу повышенной концентрации подсознание выбирает предметы из подручных средств, которые могут обеспечить самооборону. Убить можно даже шариковой ручкой, кстати, - его брови чуть поднимаются вверх над стальной оправой «авиаторов» в невысказанном вопросе.

Когда я изучала материалы гугла и вики, мне попалась на глаза статья… Может, если бы я нашла побольше подобного контента, а не страшилки форумчан, все было бы иначе. «Учись предугадывать желания Мастера». Похоже, я начала делать первые успехи на новом минном поле.

- Наручники на стальной цепочке! Тяжелые… - мои щеки заливает краской смущения. Как еще хватило ума прикусить язык и не пуститься в объяснения, что я была при этом голая. – Я не понимала, что делаю. Только потом… Если бы точнее ударила в висок… или выбила кадык… это же верная смерть, но в тот момент этого не понимала…

Интересное общение у нас получилось. То, что он подводил меня маленькими шажками к самому основному - ликвидации чувства вины, мне на тот момент было не понять. Так разговорить меня, лишив неприятных эмоций и практически не нарушив зоны комфорта, смог только Стерхов. Спустя время – выйдет еще у одного человека. Но пока я этого не знаю.

- Юля, в этом совсем нет твоей вины. Слышишь меня? – его голос не дрожит, но я поспешно качаю головой, уловив беспокойство там, где его не могло быть и в помине.

- Конечно, нет. Я ведь так этого и не сделала…

- Никто не имел права лишать тебя добровольного согласия. Что бы об этом ни говорили и как бы ни аргументировали.

Мне все же холодно под палящим солнцем. Этот психологический холод, наверное, никогда не отпустит, он прописался в ДНК на всю жизнь вместе с панической жаждой совсем не сладкой обреченности. Чтобы выпить горячего кофе, нужно спуститься в рубку. А я не могу пошевелиться, в то же время не желая понимать, что активировалось защитное поле, которое отсекло весь негатив, срывающий защитные барьеры, выпуская эмоции, и выйди за его пределы – утонешь в своих надуманных страхах и ожидании неизбежности, будешь в панике смотреть за борт и прикидывать расстояние до берега, а еще лучше – вжиматься в кресло, стиснув зубы, представляя, что рассказ о наручниках завел твоего визави похлеще всякой виагры, и ночью кошмары обретут четкую и понятную форму.

- Он сказал, что я из тех людей, которым запрещено давать выбор.

Пальцы на миг теряют чувствительность, и я недоуменно провожаю взглядом надкусанный персик, который не смогла удержать в руке, он беспрепятственно катится по палубе. Проигнорировав тревогу, которая похожа на порыв сухого, жаркого ветра, а не на такой привычный лед, приказываю сама себе – держать в руках. И себя, и фрукты. И гнать ассоциацию из прошлой жизни с соком нектарина, который Дима так эротично снимал своими губами с кожи, возвращая меня из замкнутого мира похожей апатии.

Сегодня произошло что-то неподвластное разуму и логике. Я впервые ощутила его. Так, как могла раньше ощущать только Диму. Нет, слава моей недалекой сообразительности, я не поняла этого. Ментальные вибрации замкнутого купола не обрели свою осязаемую форму, не вызвали ничего из того, что должно было меня насторожить – ни бабочек внизу живота, ни желания прижаться в поиске источника тепла, я даже не до конца избавилась от страха кролика перед удавом. Я впервые словила его волну. Что именно это было? Возмущение? Злость? Ярость? Может, даже ненависть? Я никогда этого не узнаю, так как он способен прятать свои эмоции в совершенстве. Все дело в другом – как я смогла уловить этот телекинез, закрыв все эмоциональные шлюзы, но непостижимым образом оказавшись в этом биополе избранного замкнутого мира?

На миг мне показалось, что он в ярости из-за меня, из-за прошлой ночи. Может, из-за моего своеволия, а может, из-за провокации, которая попала в цель. Хотелось верить, что мое отчаянное показательное выступление не вызвало ответной реакции, но умом я понимала, что полного равнодушия не было и быть не могло. Все что угодно. Как в его мире расправляются с теми, кто проявил подобное своеволие? Что бы мне угрожало, не окажись я слабой после болезни? В попытке постичь еще Димкиных тараканов я перечитала довольно много художественной литературы, большинство романов в деталях расписывало жесткий регламент подобных отношений. Такое с рук не спускают, но реальный мир очень сильно отличался от авторских вымыслов. Уводил от реальности, причем в крайности…

Я очень скоро поняла, что он все же злился, более того, горел в глубине души от ярости не на меня, а на своего ученика, которого не смог провести по минному полю своего учения без ущерба для окружающих. То ли не проявил достаточной твердости и авторитарности, то ли не смог вбить в чужое бунтующее сознание тот факт, что добровольность никогда нельзя отнимать, как и принимать эгоцентричные решения за других. Так глубоко проникся моей болью? Или своей несостоятельностью в этом вопросе? Я не спросила. На тот момент я мало что понимала. Отдыхала с его молчаливого позволения под тентом внушения, где ключевыми понятиями были безопасность и умиротворенность, старалась не думать о вечере, потому как скорое возвращение домой сейчас отсекло острым лезвием тяжелые мысли. Да и, положа руку на сердце, я очень легко и быстро поверила в его благородные порывы.

- Исключение принципа добровольности неумолимо ставит под удар остальные принципы. Потому что каждый из них в отдельности можно назвать взаимополагающим. Тебя безжалостно загнали в стрессовые рамки, не оставив выбора, и уже вследствие этого принцип безопасности оказался недееспособным. О разумности в подобных условиях даже говорить не стоит…

Мы еще долго проговорили. До вечера. Мой страх в этот день растаял под жарким солнцем Ялты до микроскопических капелек, которые тоже должны были превратиться в пар, но ласковый закат и свежий ветер с едва уловимым дыханием приближающейся осени сохранили их в кристально прозрачном виде, именно в той кондиции, которая была необходима для развития чего-то нового спустя время. Я об этом практически не думала. Мне проще было записать Александра в список тех людей, которых ангел-хранитель в нужный момент привел в мою жизнь, соединив пути, спаяв перекрестки, обозначив его полномочия четкими границами.

Чтобы защищал. Чтобы не хотел. Чтобы относился, как к дочери, которой никогда не было. Чтобы не позволил скатиться в бездну тьмы или же безумия, просто перенастроив обостренные струны полыхающих нервов на новую частоту. Неважно как, пусть она будет выстлана эмоциональной агонией, ожившими страхами и нелогичными действиями. Пусть я испугаюсь по-настоящему, в последний раз, но осознаю – пока я чувствую так глубоко и так больно, жизнь продолжается. Она не делится на «до» и «после» и никогда не делилась. Она движется вперед, плетет свой узор, иногда грубой дратвой садистского шибари, иногда морозными узорами на стекле или же ласковой гладью дождя по оконным стеклам, росчерком радуги вдалеке, порывом нового ветра перемен к лучшему, торнадо обостренных эмоций, приливами и отливами жизненных обстоятельств. Она есть, и в ней куда больше белых полос, только нужно уметь их увидеть, зацепиться, набраться сил и пойти по ним вдоль. Эффект зебры создаем не мы, и даже не обстоятельства. Всегда найдутся те, для которых твоя темная полоса станет элитным сортом его белоснежной дорожки, и он постарается перечертить твой монохромный маршрут, подчиняя своим правилам. Ведь если задуматься, мы сами создаем себе куда меньше черных сплошных полос…

Но что-то все же изменилось. Неотвратимо. Без права на возвращение. Я могу бороться с обстоятельствами дальше, но в остальном…

- Скажите… - Я позволяю себя обнять. Да, вашу мать. Именно так! Без какого-то надуманного подтекста, просто даю укутать свои плечи шалью – сожгла, сильно долго была на солнце. – Вы… точно знаете? Вы видели его мертвым?

Пауза. Вздрагиваю от едва уловимого нажима сильных длинных пальцев на моем плече.

- Юля, мне жаль. Ты должна отпустить это.

- Как? В огне? Это же не быстрая смерть? Или…

- Юля, запрещаю тебе даже думать об этом. Просто отпусти. Твоя жизнь продолжается. Не позволяй ему управлять ею с того света!

Мне страшно даже представить, что означает принадлежать такому человеку. Его приказы не обсуждаются, вряд ли хоть у кого-то хватит на это сил и духу, чего уж там – попроси он ласковым тоном упасть на колени, я бы не успела даже опомниться. Прошлой ночью фраза «почему тебе нравится меня расстраивать?» сломала мое сопротивление с эффектом, равносильным десятке ударов кнутом. Что могло означать наказание в исполнении ему подобного, я боялась даже думать.

Я так и не добилась никакого ответа.

- Знаете, а меня не покидает чувство, что он остался жив…

- В этом нет ничего удивительного. Между похитителем и жертвой всегда устанавливается необъяснимая связь. Все-таки я не могу сказать, что ему было все равно, что ты чувствуешь и как это воспринимаешь. Дмитрий любил тебя. По-своему, так, как мог только он сам, но – любил.

У меня перехватывает горло. Я всегда это знала, он был из тех людей, кто никогда не боялся об этом говорить. И насчет сверхъестественной ментальной связи – в точку. Только никто не сумеет разубедить меня в том, что это связь прервалась.

Однажды я увижу твою могилу. И… нет, не осознаю. Не начну биться в истерике и рвать на себе волосы, молотить руками о твердый гранит надгробия, нет… Просто посмотрю в глаза близкого тебе человека и скажу: «А вы уверены? Там же нет никого»… Я не почувствую ничего. Я буду просто стоять, не замечая порывов ветра и скользкого дыхания приближающегося затяжного дождя, вести такой привычный для нас диалог через пространства, не ощущая одного – твоей близости под каблуками моих туфель, под пластом безжалостно твердой земли. Я никогда не буду ощущать тебя мертвым. Я буду вздрагивать, чувствуя твое присутствие, оборачиваться на взгляд и замечать осязаемую тающую тень за спиной. Будет именно так…

Больше за этот вечер я не задавала Алексу никаких вопросов – чувствовала, мне не получить на них ответов. Общение вошло в ровную, но не вполне привычную колею почти светской беседы. Закончили почему-то снова оружием. У этого человека был дар снимать напряжение и располагать к себе, и в то же время – держать на дистанции, выстроить неагрессивную линию обороны. Защищал он в первую очередь меня. Так мне тогда казалось, хотя многое было скрыто от неискушенного восприятия.

Можно было видеть угрозу своим стальным шипам в уязвимых лепестках орхидеи, которая навсегда утратила черный окрас. Белые были беззащитны, их ломали, сжимали, раскладывали на лепестки, бросали к ногам, но сила в них была. В их необъяснимой хрупкости. В их окрасе цвета жизни и веры в лучшее. В этой трогательной нежности, которая не умела жалить ядом и защищать свою свободу, которая могла лишь сложить свои лепестки, позволяя себя сорвать и унести… и может, именно это остановило руку охотника, который не захотел наблюдать ее гибель в неволе. Не захотел путем неимоверных усилий – ему ведь ничего не стоило разрушить хрупкий цветок; более того, желание подчинить красоту, овладеть ею было основополагающим. Он просто взял себя в руки. Он смог. Это была демонстрация его высшей силы, перед подобным диктатом склонялись даже соцветия цвета тьмы…

Я понимала очень многое уже тогда, не отдавая себе в этом отчета, но для полного осознания мне потребуется время, а может, вера в собственные силы. И ее уж точно никто не посмеет отнять. Я выживу. Через не хочу, даже в одиночестве – мне казалось, что тема мужчин теперь навсегда будет закрыта. На год точно. Что поделать, я никогда не умела трезво оценивать свой темперамент.

Яркий закат… Он предрасполагал к чему-то приятному. Возможно, поцелую, если бы все сложилось иначе, и тогда все произошло бы на яхте. От одной мысли, кто мог бы быть сегодня рядом, если бы я так яростно не отрицала свои проснувшиеся чувства, колени предательски подкосились. Так я впервые оказалась на руках у Александра, не успев сообразить и, наверное, даже вскрикнув от испуга, когда расслабленные мышцы ощутили сталь напрягшегося пресса, которым я еще совсем недавно любовалась. Нет, меня не прошиб разряд в тысячу вольт с запуском эндорфина по всем сосудам от внезапного желания близости. Меня накрыло волной паники, которая, может, и имела что-то общее с эротикой, но страх не позволил этой трансформации завершиться, заблокировав на первом этапе.

– Все хорошо? Голова не кружится? – обеспокоенно спросил Алекс, когда я непроизвольно рванулась из его рук. Ноги ощутили твердую опору пристани, а я непроизвольно скользнула взглядом по его губам. Просто чудо, что сознание с подсознанием мобилизовали все свои силы и погасили новую вспышку, наверное, любопытства, в зародыше. Но шальная мысль, такая неуместная, все же успела промелькнуть: на что похож поцелуй человека, привыкшего все контролировать и держать в своих руках? Он подавляет с первым же касанием губ, или вводит в кровь анестезию обманчивого спокойствия, усыпляя бдительность, заставляя поверить в то, что все будет хорошо?

Мне запрещено об этом думать. Предполагать. Опасаться. Я не знаю, откуда такая безумная уверенность, но она есть, и она накрыла меня подчиняющим прижатием к полу настоящей действительности, выше которой не стоит прыгать даже в мыслях, ибо они материальны. Это запретная зона, контролируемая темнотой территория, где действуют его правила, которые пока для тебя трудновыполнимы, или же не выполнимы вовсе, потому что раздавят, поглотят, лишат права даже на вдох и выдох. А сам режиссер этого безжалостного сценария, скорее всего, будет сжимать кулаки от бессилия, не в силах упростить их для тебя – потому что были упрощены изначально, и дальше просто некуда и незачем…

Я научилась чувствовать других людей. Кого-то этому обучают во всех разведках мира, кто-то наделен подобными экстрасенсорными способностями от рождения, а кто-то рад бы никогда не знать, что такое возможно, но стрессовое состояние освободило этот скрытый потенциал – метку дьявола или поцелуй бога – в один переломный момент. Когда это случилось? Может, когда я впервые ощутила себя в четырех замкнутых стенах без права возразить? Или раньше, еще до того, как листки садистских правил полетели мне в лицо? Когда впервые прожег подавляющий поцелуй того, у кого было достаточно сил, чтобы сломать меня, но недостаточно человечности, чтобы понять, как он меня убил именно этим? Не имело особого значения. Мне оставалось только вздохнуть с облегчением, осознав, что Александр оказался мудрее, я бы даже сказала, добрее, но жизнь и первая любовь навсегда отучили делить людей на плохих и хороших. Стена. Вот как можно было это охарактеризовать. Стена его тьме и портал светлой стороне.

Я все-таки оставалась неисправимой идеалисткой.

Вопреки моим ожиданиям, Денис нас больше не встречал, молчаливое напоминание о том, что угроза моей жизни действительно устранена. Я без страха, почти с удовольствием уселась впереди, рядом с Алексом, чтобы видеть панораму Ялты, бегущую впереди дорогу… Ну да, я почти не соврала себе. Мой взгляд то и дело скользил по мужским сильным рукам. Сжимающим руль.

- Солнце село, - добродушно усмехнулся водитель поневоле во время очередного беглого осмотра. Я поспешно, словно застигнутая на месте преступления воровка, стянула темные очки, отыскав в окошке справа что-то очень интересное.

- И вы с наступлением темноты превратитесь в вампира?

Я чувствовала, что он улыбается. Чувствовала, но боялась смотреть. Это был словно шаг вперед, за ограждение с красной вывеской «не влезай, убьет», откуда не возвращаются, а только принимают правила, а если нет, решения принимают за тебя. Мне опасно было даже приближаться к этому барьеру, но смотреть-то не воспрещалось! Пусть в стекла иллюзорного бинокля, укрывшись за бруствером – сперва солнцезащитных очков, затем – отражения в тонированном стекле. Может, чтобы потом, уже дома, в попытке заставить голос Димы заткнуться в моей голове, заполнить пустоту отрывистыми кадрами таких вот воспоминаний. Изгиб фаланг длинных пальцев на рулевом колесе. Контраст белой тенниски с легким загаром. Линия волевого профиля. Сосредоточенный на дороге взгляд. Однажды, вспоминая изгиб косой черты дельтовидных мышц, я даже пожалею, что нет возможности сжать их пальцами. Обманывая себя, прикрывая проснувшиеся ростки неоднозначного влечения желанием отблагодарить, да вот хотя бы массажем. Но вряд ли он бы сейчас мне позволил даже это. Контроль, вне правил и за их пределами, был его вторым именем, а я… Сознание уже вовсю противилось диктату Димы в своих дальних уголках, пыталось вытравить, выжечь, разметать на атомы эту болезненную диктатуру, хотя бы так, сменой полярностей, переключателем на того, кто мог бы его заменить пусть даже в виде голографической иллюзии.

Дорога домой в этот раз показалась мне до неприличия короткой. А то, что назвала виллу «домом» - не удивило вовсе. Что произошло на этой яхте? Какие невидимые тросы перерезали ужас, сделав невозможное – перекинув шаткий мост между нами, а ведь еще ночью я боялась этого человека до безумия! Стоит ли говорить, что я была смущена, особенно когда поняла, что Вита слегка улыбнулась, отметив мои блестящие глаза, а Денис, следуя своей манере, уткнулся в планшет, только брови сдвинул.

- Накрывать на веранде? – поинтересовалась Виталина. Я поспешила ретироваться в свою комнату, под струи спасительного контрастного душа. Обычно я гасила им жар желания, но сейчас о сексуальном влечении говорить было рано. Смущение, неопределенность, самоирония, недоверие, азарт - этот коктейль не кипятил кровь, нет, он лишь лечил кровавые росчерки на моей душе своим жизнерадостным букетом, вселяя надежду на то, что однажды все закончится, некая высшая сила сама вложит мне в руки контроль и веру в настоящее. Для этого понадобится куда больше времени, но я об этом не думала. Одно оставалось неизменным: день на яхте не прошел зря, и Александр играючи зарядил меня просто неиссякаемым оптимизмом.

Однажды мне зададут вопрос: «А что послужило стартом для развития ваших отношений?». Глупо, конечно же, ответить, что ужас, попытка самосохранения, вынужденная мера. Да в этот момент никакого зарождения чего бы то ни было не было и в помине! Но мысленно я в тот момент все же вернулась в этот вечер, с прорисовкой всех мыслимых и немыслимых деталей…

Белая кисея штор. Люминесцентная подсветка, довольно слабая, чтобы скрыть зарево над горизонтом и накрывающие сумерки. А солнце уже село, и только багровый отблеск позднего заката еще позволяет видеть границу неба и моря. Если бы подобную сцену снимали в фильме, не обошлись бы без смокинга и вечернего платья, но в реальной жизни она лишена броского пафоса.

- Завтра ты можешь уехать домой.

Как хорошо, что я не позволила столь глубоко прорасти собственной симпатии, иначе бы эти слова оцарапали своим равнодушием, но тогда вызвали лишь легкое недоумение с откатом первозданной радости. Домой! Это желание было доминирующим, что бы ни происходило со мной, вопреки всем другим эмоциям.

- Сегодня наш последний вечер…

«Проведи со мной ночь. Давай, помоги мне нарушить эти правила. Начни прямо сейчас отсекать прошлое, которое так не желает тебя отпускать...»

Это вряд ли ментальная атака. Нет. Я цинично гашу улыбку в бокале с вином. Это романтика заката и полное расслабление, оно грозило свести меня с ума, но я не поддалась… Нет в задумчивом взгляде Александра этой невысказанной просьбы, наверное, нет даже таких мыслей. Это мое подсознание пытается сбросить рабские оковы, и вполне успешно, если бы… Если бы все сложилось иначе…

Нет. Он меня не поцеловал, прижимая к перилам, как в пафосной мелодраме. Не произнес с потаенной грустью в глазах «останься». Это жизнь, а не кино. Но то, что он смотрел мне вслед, когда я уходила спать, и явно был готов что-то сказать, мне не показалось. Это было. Но я запретила себе на этом зацикливаться, перепуганная все еще в глубине души девчонка, которая получила подтверждение своим домыслам в полной мере.

- А почему именно БДСМ-клуб? – это не вино развязало мне язык. Это я страховала себя от дальнейших ударов судьбы, ставя точки сразу, пока не стало поздно. Пока не пришлось сожалеть. – Бизнес, или же…

Он смотрел мне прямо в глаза. Смелость медленно умирала, заставляя сожалеть о том, что я опять осталась с ним наедине.

- Нет. Это моя жизнь. Я думаю, ты сама все прекрасно поняла. Да, я получаю удовольствие именно от того, что так тебя ужасает. Хочешь знать подробнее?

Я не хотела. Я узнала достаточно. Но, несмотря ни на что, мне удалось крепко уснуть в эту последнюю ночь в его доме. Я увижусь с ним только утром. Перед тем как расстаться, забыть, выбросить из головы на долгие месяцы.

- Юля, спасибо за прекрасный вечер, – не ему сейчас полагалось целовать мои дрожащие пальцы. Ему вообще не стоило смотреть мне вслед. Он оказался мужчиной с большой буквы во всем. А я.. я просто хотела домой.

А еще спать… И вновь слышать голос Димы в своей голове. С ним для меня, по крайней мере, все было понятно.

Глава 7

Я быстро закончила собирать сумку, больше не испытывая никаких противоречивых эмоций от того, что все эти вещи, включая чемодан, подозрительно похожий на «Луи Виттон», мне не принадлежат, и я не имею на них никакого права. В самом деле, не могла же я уехать голой, потребовав назад рубашку, которая оставалась на мне в ту ночь, и… и тоже принадлежала не мне!

Никто не ограничивал меня во времени. Виталина ненавязчиво предложила помощь, но я вежливо отказалась. Было что-то успокаивающее в этом неспешном процессе упаковки вещей, может, я впервые за все время восхищалась своим новым гардеробом, а не думала о том, что упаковали в подобную красоту с вполне определенной целью - радовать глаз того, кто все это для меня купил. Вряд ли он преследовал именно такую цель, но страх сделал меня слабой и глупой. Я видела угрозу во всем: в протянутой руке помощи, в ненавязчивом требовании заглянуть ему в глаза. Мне казалось, чтобы растворить, сломать, ворваться новым информационным подавляющим потоком в свободное пространство моей разбитой сущности. О том, что он требовал этого с одной только целью – успокоить меня, я не желала понимать и верить. Две недели с Димой окрасили в черный цвет самые благие побуждения кого бы то ни было.

Это не закончится, долбаный пробел с отсутствием отрезвляющих знаков препинания и затяжными многоточиями, искажающими трехмерное пространство до шизофрении изломанных параллелей! Никогда жизнь не будет наполнена прежним смыслом, она ослепит перевернутыми зеркальными плоскостями, подчинив мышление программе зашитого под кожей чипа с системной кодировкой «беспощадный диктат». Что это означает на практике? Знаете, ничего хорошего.

Солнце светит не для того, чтобы поддерживать жизнь на земле и согревать своим теплом. Оно рано или поздно сожжет землю в потоке радиационного пламени, спросите у ученых.

Будь собой, и люди к тебе потянутся? Окстись. Ты, настоящая, никому не нужна! Ты всю жизнь обречена притворяться той, кого хотят в тебе видеть, если, конечно, ты не герой!

Любовь делает человека безумцем? Да, но тут никак без конкретики! Не любовь к тебе, такой неповторимой, ради которой можно измениться и перестать быть самим собой. Нет. Самый обостренный и циничный эгоцентризм, который перекрывает своими щупальцами самое светлое чувство. Третьего не дано.

Мне нужно было избавиться от груза проблем, но не здесь, где присутствие Александра является постоянным напоминанием о том, что я пережила! Цепочка логических связей, теория семи рукопожатий, закоротившая параллель. Дома всего этого не будет. Там будут вещи из моей прошлой жизни, эмоции и близкие люди. Возможно, именно там я смогу забыть. Если же нет, скоро начало первого семестра, и будет прекрасная возможность с головой погрузиться в лекции с семинарами. Или - если будет тяжело – в дружескую поддержку, и мне все равно, как именно она будет проявляться! Хоть дружеским хлопком по плечу, хоть угаром клубных пати, каруселью эсэмэсок и звонков, коктейлей, ритуальных поцелуев и разговоров. Мне надо вновь обрести себя прежнюю, ту, которой я была до встречи с Димой, и никогда больше не бояться. Просто не начинать игры с теми, кто легко переиграет тебя твоими же шахматными фигурками, и все будет хорошо…

- Юля, стол накрыт, - сказала Вита, сдвинув брови. Я действительно быстро упаковала чемодан, погруженная в почти оптимистичные мысли.

- А…

- Денис заберет. Все собрала?

Кивнув, я спрятала мобильный в небольшой клатч с документами. Не так много вещей, если задуматься, а чемодан под завязку. Новый гардероб, надеюсь, не будет мне напоминать о том, как я его обрела.

Я была в безопасности. Теперь в абсолютной. В шаге от свободы, которую уже никто не отнимет. Не стоило ничего бояться – если меня пугала предшествующая ночь, сейчас светило яркое солнце, в доме мы были не одни, да и глупо ожидать, что он решит перед отъездом по-быстрому нагнуть меня над столом. Нагнуть? Епт твою маму. Не дельфины, нет. Просто епт.

Ну какие еще, спрашивается, эпитеты могли прийти мне в голову при виде этой картины? И как так получилось, что я начала оживать, приходить в себя прямо-таки с космической скоростью?

Впервые. Слышите? Впервые за сегодняшнее утро у меня появилась мысль, что я могла бы остаться и, сомкнув ладони стрелой, нырнуть в неизвестность. Просто так… Что было тому причиной? Растиражированный романтический шаблон, который нам так часто навязывает литература и телевидение?

Он просто стоял, упираясь руками в парапет лоджии, спиной ко мне. Прекрасный пейзаж – голубая гладь моря под зеленью кипарисов явно не могла не привлечь внимания, призывая любоваться на нее, даже если видишь почти каждый день, только я ее не замечала. Скользила по высокой мужской фигуре в деловом светлом костюме каким-то новым, потрясенным взглядом, и эмоции у меня были такие же – потрясенные от собственного потрясения. В тот момент я забыла абсолютно все: кто он такой и что из себя представляет, о своем унизительном выступлении за дверями кабинета, последующем стакане молока, которое я, наверное, долго не смогу спокойно пить, о том, как легко он подтвердил то, в чем я готова была обмануться. «Да, я получаю удовольствие именно от того, что так тебя ужасает». Эти слова были произнесены и должны были отсечь желание любоваться этим человеком со скоростью плети, а я просто не могла ничего с собой поделать – никакая сила сейчас не могла запретить мне смотреть на него.

Он сам не позволил моему воображению, заключившему договор с сознанием, нарисовать картинки формата 18 плюс как минимум, а потом, спустя время, мучиться чувством неоправданной вины.

- Юля, - я вздрогнула, словно застигнутая врасплох на месте преступления, когда он повернулся ко мне. Ироничная, понимающая улыбка нажала спусковой крючок, запустив подзабытый нейротоксин по моим расслабленным в ожидании скорого отъезда эмоциональным сплетениям, аукнулась в мизинцах пережатых ремешками сандалий стоп сладкая боль азартного предвкушения, выровняв допустимый уровень уязвимости на грани сладости и испуга. – Юля, я всегда чувствую, когда мне смотрят в спину.

- Понятно, - я не могла ответить иначе, сбитая с толку, злая на саму себя за очередной провал. – Мне показалось, вы по телефону разговариваете.

Его взгляд говорил о том, что он думает по поводу моего умозаключения, лучше любых слов. Он знал. Знал с ошеломляющей детальностью все, что со мной происходит, до каждого нервного импульса в пережатых тревогой сосудах, до каждого витка расслабленного сознания, до простейшего алгоритма того, в чем я никогда не признаюсь сама себе! Предательский румянец хлестнул касанием полновластного хозяина по моим щекам, оставляя розовую метку поверх легкого загара, а я мысленно взмолилась, чтобы его хватило для сокрытия факта острого смущения. Шагнула к столу, не позволяя Алексу проявить галантность и отодвинуть стул, скользнула расфокусированным взглядом по его лицу, избегая смотреть в глаза,– это было гораздо лучше, чем вновь давиться соком под его саркастичным оскалом. Да, называй его улыбку именно так! Страхуй свою вновь обретшую уравновешенность психику от обратной экспансии – нежности в обертке завуалированного эротизма, которой сильно много, чтобы называть вещи своими именами: добродушие – добродушием. А улыбку – улыбкой.

- У меня для тебя кое-что есть, – я вздрогнула от неожиданности, когда на стол лег черный конверт, довольно тонкий на первый взгляд. – Это кредитная карта. Пин-код и другая информация – внутри. Зачем, думаю, пояснять не надо.

Я опешила. Забыв про страх, посмотрела ему в глаза, словно опасаясь, что сейчас будет озвучена сумма и условия ее получения. Прошло слишком мало времени, чтобы я поверила в бескорыстие. Впрочем, эти зеленые глаза могли не только пугать, но и успокаивать.

- При условии, что не снимешь сразу на крупную покупку, там довольно приличная сумма. – Я наблюдала за его руками, наливающими сок сперва в мой, затем в свой стакан, все еще отказываясь поверить услышанному и ожидая подвоха в последующем предложении. – В твой телефон вбиты мои номера. При желании их очень легко запомнить.

- Зачем? – я все же сделала глоток сока, стараясь, чтобы это выглядело грациозно и невозмутимо.

- Можешь поздравить меня с днем рождения, к примеру. Совсем скоро, 20 августа. – Более открытая улыбка разрядила атмосферу за доли секунды. Я непроизвольно улыбнулась в ответ, спрятав взгляд в стакане с апельсиновым соком. Он внимательно наблюдал за мной, уткнувшись подбородком на замок сцепленных пальцев. В тот момент я впервые увидела его, как мне хотелось верить, настоящим, сбросившим маску хладнокровного киллера или же непримиримого диктатора. Наверное, я даже была ему отчасти благодарна, что он не включил режим подобного обволакивающего обаяния гораздо раньше. А впрочем, выстоять в этом противостоянии у меня изначально не было никаких шансов.

- Лев, - прошептала я, чтобы хоть как-то замять неловкость. Он явно все услышал, но жалеть в этот раз не стал.

- Ты что-то сказала?

- Лев. Знак зодиака. Август.

- Надо же, я никогда об этом не задумывался. – улыбка погасла, и глаза снова стали серьезными. – Телефон – чтобы ты всегда имела возможность держать со мной связь. Я не знаю, что нас ждет в будущем, но я хочу, чтобы все у тебя было хорошо, и у меня была возможность оградить от неприятностей, если такие возникнут. Поэтому я прошу тебя – что бы ни случилось, ты будешь звонить мне. Не бойся, что мне покажется твоя просьба неприемлемой или недостойной внимания. Всегда звони мне, какой бы абсурдной она тебе не показалась. Ты услышала меня?

Ледяной айсберг вернулся. Так легко подзабытая угроза корпусу «титаника» моей сущности.

- Я обещаю.

- Отлично. Это то, что я хотел услышать.

Больше не было произнесено ни слова. Мы закончили ланч на лоджии в абсолютной тишине, а я не могла справиться с потоком хаотичных мыслей, распекая себя за проявленную слабость и призывая к дальнейшей осторожности.

- Я говорил с твоим доктором. – Тон непримиримого учителя. – Курс некоторых препаратов еще не закончен. Пожалуйста, пропей до конца согласно предписанию. И, конечно, отдых. Я бы предложил тебе остаться здесь, но, во-первых, сам уезжаю на неделю в Германию, да и в семейной обстановке ты скорее придешь в себя.

Я киваю, соглашаясь и принимая все донельзя логичные доводы без исключения. Я и сама хочу избавиться от этих отравляющих воспоминаний как можно скорее, чтобы жить настоящим и смотреть в будущее без страха. Но едва уловимые острозаточенные коготки еще не царапают, а скорее, щекочут мое сознание чувством какой-то неуловимой… неправильности? Недосказанности? Это похоже на вновь возведенную стену между нами, как будто ему мало нашего вынужденного расставания.

Я жду каких-то роковых слов, слишком иллюзорных для того чтобы быть правдой, но все же жду. Не обязательно «останься, уедешь завтра» или «ты за это время стала для меня значить гораздо больше». Хотя бы «однажды встретимся», «разреши мне звонить тебе» или банально-избитое «будь я моложе…». Ничего не происходит, наоборот, он слегка обнимает мои плечи, подталкивая к выходу. Бросив взгляд вниз, наблюдаю, как ловко Денис укладывает мой чемодан в багажник шикарной «ауди». Четыре кольца эмблемы ловят солнечный свет, ослепляя коротким бликом, словно символика прощания с источником чуть ли не света в моей погруженной во мрак жизни. Виталина ждет в холле и, похоже, намеренно не сдерживает эмоций – ее объятия крепкие и практически материнские. Не обращая внимания на Александра, она, как заведенная, шепчет о том, что все будет хорошо, прошлое лучше отпустить, и мне очень идет улыбка. Кажется, я растрогана – обещаю улыбаться как можно чаще, и это будет не трудно, если буду вспоминать о ней и о тех днях, что провела в этом доме.

- Юлия. Счастливой дороги и береги себя. – Я вздрагиваю. После теплой и отзывчивой открытости Виталины лед неприступности, лазерное переплетение лучей недоступности и показательного (а не факт!) равнодушия хозяина дома режет ножом по новому полотну под названием «вперед, в новую жизнь». Колет внезапная догадка – он начал использовать метод Димы, «ближе-дальше», только вот с какой целью? Я улыбаюсь в ответ. Гордо и независимо, словно не было униженных рефлексий и ужаса еще совсем недавно.

- Вы не поедете? – Нет, мистер-мне-все-пофиг, пофиг как раз мне, попретесь вы со мной до Феодосии или же нет. И вообще, я рада, что уезжаю, мне надоело испытывать страх в вашем присутствии! И только одна просьба – да оставьте себе собственное равнодушие как гарантию того, что будете держаться от меня подальше, и я вас никогда больше не увижу!

- Нет. У меня много работы, Юля. Не переживай, Денис отличный водитель.

Мне хочется сказать ему что-то резкое. Но правила игры надо было уважать – наверное, лишь потому, что за нами внимательно наблюдала Виталина, замаскировав свой интерес опрыскиванием букета алых роз из пульверизатора, и я сдержала этот порыв. Уняв нервную дрожь, подхожу к Александру почти вплотную, стараясь не жмуриться, не думать, не вспоминать, не искать оправдания поступку, и поспешно, словно опасаясь ожога, обхватываю руками его шею прижимаюсь к напрягшемуся телу.

- Спасибо вам… за все, что вы для меня сделали!

Отрывистый поцелуй и жесткий изгиб плотно сжатых губ, наигранный полувсхлип – да, считай, что я так расчувствовалась до глубины души!

- Юленька! Сумочка… - я вырываю клатч из рук Виталины, кивнув на прощание, перед тем как выбежать на веранду. Я задыхаюсь. Но я сделала все, как надо. И сейчас у меня нет сил смотреть Александру в глаза! Да хоть кинься ты мне вдогонку, разверни за плечи, покажи, что мне не 10 лет, чтобы целовать таким девчачьим поцелуем, да огрей дубиной и потащи в свою пещеру – я не буду смотреть в эти поглощающие порталы цвета моря после шторма, не дождешься!

- Денис! – водитель не в состоянии скрыть удивления, а у меня горят глаза. – А погнали со скоростью 300 километров в час? Этот монстр выдержит? И можно я сяду рядом?

Я не дожидаюсь ответа. Закидываю клатч на заднее сиденье, достаю телефон, не позволив водителю-бодигарду возразить и отправить меня на заднее сиденье, набираю номер мамы.

- Мамуль! Я еду! Через два часа буду дома! Как говорится, целуйте трассу!

Я поднимаю глаза, сбросив звонок. Последний взгляд на Александра сквозь лобовое стекло автомобиля. Фотооттиск его образа, последняя волна обжигающей неврастении с привкусом люкс-алкоголя по телу. Воистину – прощай… и спасибо тебе за все!

Мама в своем репертуаре! Мне хочется расхохотаться, особенно при виде упавшей челюсти соседки тети Вали, которая смотрит на Дениса, как на ожившего киноперсонажа своих грез. Может, Тихонова, или кого она могла там любить в своих фантазиях?

- Да оставьте, да я сама! – мать пытается вырвать у него сумку, а мне от такой привычки к ее извечному женскому альтруизму хочется топнуть ногой или хорошенько встряхнуть за плечи. Мы готовы таскать тяжести сами, лишь бы окружающие думали о нас хорошо. Ну что за изжившие себя стереотипы, в самом деле?

-Мама! – я обнимаю ее, сделав знак Денису незаметно внести чемодан во двор и потом на крыльцо, и мы обмениваемся улыбками двух заговорщиков. Всю дорогу я болтала без умолку, чтобы прогнать наваждение, которое ожидало меня в Мисхоре. Когда я попросила остановить авто, движимая желанием выпить кофе вприкуску с миндальной чурчхелой, что-то случилось. Что-то странное. На что это было похоже?

На разряд шаровой молнии по позвоночнику – только он обжег льдом, каким-то знакомым и совсем нетравматичным, но этого хватило, чтобы разогнать подзабытую тревогу по крови со скоростью гоночного болида.

- Печенье, корица, тертый шоколад? – осведомилась девушка на кассе, а я повернула голову в сторону входа, провожая удаляющуюся фигуру мужчины. Оранжево-синяя мозаика поплыла перед моими глазами, я рассеяно кивнула в ответ на предложение девушки, прижав к прилавку денежную купюру. Денис напрягся, увидев мою реакцию, а я ощутила, как меня начинает бить мелкая дрожь.

- Там… Этот…

Я не ошиблась – под пиджаком действительно покоилась на бедре «беретта», как он позже признается мне сам. Уверенный захват ладонью поверх рукоятки, поспешные шаги следом за тем, кто так меня напугал. Мой взгляд был прикован к мужской фигуре в черных джинсах и рубашке с длинным рукавом. Когда я получила свой напиток и пакет печенья, увидела, как к незнакомцу подбежала белокурая девчонка. Она поцеловала его, привстав на цыпочки, кивнула в сторону входа в кофейню. Стоило парню обернуться, как меня пробрал нервный смех. Армянин. Или азербайджанец. Уж он никак не мог быть Димой, даже если б тому сделали пластическую операцию! Денис обернулся ко мне, улыбнувшись, как показалось, с пониманием, а я, подхватив термостакан с его недопитым «американо», покачала головой, сетуя на свою впечатлительность. Но механизм был безжалостно запущен – под палящим солнцем накрыло воспоминание. Сильные мускулистые руки, прижавшие к себе доверчиво рыдающую Юлю Беспалову. Жестко-обжигающий разряд точечных прикосновений губ и пальцев, сминающий боль шепот в дрожащие губы: «я рядом! Ты в безопасности!». Завихрения искрящихся спиралей, шаг вперед, в эту манящую неизбежность растворения в себе настоящей…

- Денис, включи музыку, - попросила я, выравнивая дыхание. – И можно посмотреть твой пистолет?

У водителя округлились глаза… а я, поняв двусмысленность вопроса, просто не удержалась от смеха. Мы хохотали минут пять, уже вместе, словно закадычные друзья.

- Хватит, Юль! – наконец махнул рукой Денис. – Александр, конечно, классный мужик, но он меня уволит к черту за такое нарушение субординации.

- Я ему ничего не скажу! – пришлось пообещать, осенив себя крестным знамением, и я в полной мере смогла полюбоваться глянцевой «береттой». Похоже, я утомила его своей болтовней, и при въезде в Феодосию он лишь рассеянно кивал.

- Вот тут я училась! Это крэйзи скул! Вырванные годы!

- А вон на той скале мы загорали топлесс. Там никто не мог нас увидеть!

- А это – очень крутой клубешник! Самый лучший в городе!

Сама-то я его достала, но сдавать в руки маме не торопилась.

- Нет, мамуль, Денис не может остаться… Спасибо, что привез! – я протянула ему руку для рукопожатия, хотя и хотелось по-дружески обнять, похлопав по плечу, но радовать соседей, давая им повод для разговоров, не входило в мои планы. Мы проводили «ауди», помахав ей вслед, и мама поспешно спрятала осуждающую улыбку.

- Он твой парень?

- Да нет же! Мамуль, дай я тебя обниму! – я увлекла ее в дом подальше от соседских сканеров, не желая ни на миг прекращать объятия. – Я так соскучилась! Я никогда больше не уеду… Теперь лето только с вами! Пойду чемодан в комнату закину… Ммм! Ты курицу запекла? Я так хочу есть. Ты не представляешь! Эй, а что с дверью?

- Кажется, Настена готовит тебе сюрприз, - смахнула слезу мама. – Давай, мой ручки. И за стол…

- Прекрати… Мамуль! Ну ты чего? – не отдавая себе отчета, я присела с ней рядом, обхватив ладонями такое родное лицо, запечатав первые проблески слез отрывистыми поцелуями. – Ну я же рядом! Смотри, отдохнула! В следующем году я и тебя заберу в Египет. Ты должна увидеть все своими глазами – и пирамиды, и Сфинкса, и… и море, да. Оно другое…

- Юлечка, у меня так сердце сжималось за тебя, а… - она отшатнулась и поднесла руку ко рту. – Дочка, божечки… твои руки! Что с ними?

К этому я была готова. Рассмеялась сквозь набежавшие слезы, зацеловывая тревогу на ее лице в безотчетном любовном порыве.

- Экскурсия в горы была, упала, ты же знаешь, какая я неуклюжая! Заживают уже!

- А это? Это… капельница?

- Это спа-отель, прошла курс инъекций красоты, там, коллаген, витамины… Мамуля, как же я тебя люблю!..

- Та-дам! – прервал наш обмен нежностями бойкий Настюшкин голосок, и в ту же минуту в воздух рванула связка разноцветных воздушных шаров, которые заняли свои места на потолке, оставив свисать золотистые мпирали лент. – Систер! А-а-а-а!

- Малая! – сжав руку матери, я подскочила к сестре и, забыв про слабость, приподняла ее в воздух, закружив по комнате. – Не, ну ни на миг оставить одну нельзя! У тебя никак грудь подросла? Точишь капусту с грядки?

- Она и была! Ты мне лифчик присылала недавно!

- Ой ли! На вырост? – я расцеловала младшую в обе щеки. – Что, успела расчистить штабеля своих ухажеров до моего приезда?

- Они замахались надувать шарики! Я записала, после гелия такие перлы на камеру выдавали! Пошли. Покажу…

- К столу, девчонки! – хлопнула в ладоши мать. – Давайте, стынет все! Потом наговоритесь! Что у меня есть! - она быстро достала из шкафа бутылку мартини, чем все же сумела меня поразить.

- Ох! Мам, откуда?

- Сэкономила немного на овощах и решила побаловать всех нас, пока мы девичьей бригадой! Ну, вперед!

Я успела утолить первый голод и пропустить два бокала любимого напитка, как в дом, буквально сминая все на своем пути, влетела Лена. Как она не убилась о мой небрежно брошенный в коридоре чемодан, оставалось только гадать.

- Юлька! Черт, я ночь не спала, ждала твоего приезда! Да ты улыбаешься! Все прошло?

Я бросила на нее предупредительный взгляд, призывая к молчанию, но, слава богу, мать не придала значения ее словам. Это единственная трезвая мысль, которая успела посетить мою голову перед ее появлением – в следующий момент я вскочила, опрокинув стул, и повисла на шее лучшей подруги, испытав всплеск неудержимого эйфорического восторга от ее присутствия!

- Ленка!

- Юля, крашеная сучка, я тебя когда-нибудь прибью за столь долгое отсутствие, клянусь! – В этом вся Лена, импульсивная, преданная и несгибаемая никакими ударами жизни. – Вау, вот это прикид! Я точно тебя покусаю, ты специально так похудела, чтобы я на пляже ныкалась в скальных расщелинах?!

Я практически ее не слышала – прижималась, со смехом уворачиваясь от дружественных поцелуйчиков лишь затем, чтобы выстрелить такими в ответ, и угольно-серая пелена отголосков боли и недавнего страдания разжимала цепкие костлявые пальцы, не в силах запретить рвать в клочья собственные флаги новому ветру цвета самого солнца, которое теперь имело возможность согревать своими лучами без каких-либо препятствий. Словно невидимый бронежилет, сотканный из воли и любви уравновешенного ангела-подруги, сел второй кожей, новым экзоскелетом, прогоняя прочь все то, о чем сейчас не стоило вспоминать и переживать снова и снова. Я была в кругу семьи. В кругу людей, которые умели любить бескорыстно, искренне и не ради себя со своими низменными целями в угоду собственному эго. Жизнь не разделилась на «до него», «с ним» и «после него». Он вообще должен был перестать являться определяющим вектором в начертании моей жизни, и сейчас, не разжимая объятий с Леной, я поняла, что рано или поздно так и окажется. Моя жизнь и мое душевное благополучие только в моих руках.

- Девчонки, за стол! – в который раз смахнула слезу мама, постучав вилкой по бутылке с мартини, а я поняла, что такой счастливой, умиротворенной и заведенной не видела ее очень давно. Наверное, я плавила атмосферу комнаты вновь обретенной аурой абсолютного счастья, пусть кратковременного пока, подчинившегося моменту, но впервые искреннего и не омраченного никакими пугающими перспективами.

- Сбегаем на пляж! – распорядилась Лена, когда бутылка оказалась наполовину пустой. – Тетя Люда, вы же мне простите? Пара часов… мне очень надо с ней поговорить!

- Ты учти, после заката систер моя, - Настя не умела еще скрывать злость и обиду в силу переходного возраста, но ее ультиматум от обиды прозвучал настолько по-детски, что мы, не сговариваясь, рассмеялись. Мама была настроена очень миролюбиво, хотя, конечно же, сама не прочь была побыть со мной, но симпатия к Лене и радость от возвращения дочери пересилили.

- Конечно, девчонки, только будьте осторожны.

- Ну, мы же не в Ха… - Ленка зашипела от боли, когда я ткнула ее в колено под столом. – Мы до заката вернемся, малая, не плачь!

- Не могла подождать до завтра… - насупилась Настя, но я примирительно подняла руки.

- Стоп, вы еще от меня устанете! Я вернулась, и до начала учебного года никуда не исчезну, гарантирую! – мне не терпелось оказаться с Леной наедине, не столько из опасения, что она наговорит многое из того, чего не стоит, сколько от того, что я безумно за ней соскучилась. И впервые я смогу выпустить из себя эту боль путем откровенного диалога, не опасаясь, что останусь непонятой, не боясь осуждения и не услышав любимой девчачьей подколки – ты сама во всем виновата! Скайп не вполне способствовал откровенным разговорам, но как же ломала меня вынужденная необходимость ограничения намеками и сухой констатацией произошедшего!

- Возьмите пирог, вдруг проголодаетесь, - мама протянула нам корзину, где, кроме половинки испеченного шоколадного пирога, по-хозяйски примостилась бутылка сухого вина и пластиковые стаканчики. Через четверть часа встретились с Леной у санатория «Кафа», откуда, словив такси, за 15 минут доехали до нашего с ней любимого дикого пляжа, расположенного неподалеку от развалин Феодосийской крепости. Дикого не потому, что здесь тусовались нудисты, а лишь в силу того, что здесь не было комфортного спуска к воде. Глыбы камней, утесы с пластами белой глины, от которой потом такая нежная и бархатная кожа, заросли скользких наскальных водорослей с огромными раковинами мидий, и шум волн, с налету разбивающихся о камни, даже в условиях абсолютного штиля. Мы карабкались по тонким перешейкам камней, обманчиво крепких и не скользких, держась за руки, иногда царапая ноги сухим кустарником, посмеивались, вспоминая одну экстремальную ситуацию из недалекого прошлого – как мы устроили здесь пикник, а по возвращению узнали, что двух парней, у которых разболелась голова в разгар праздника и пришлось отправить их домой на такси, при госпитализации обнаружили укусы самок каракуртов. Я тогда первый раз в жизни, наверное, заново родилась и приобрела стойкую арахнофобию.

Так вышло, что мы оказались здесь совершенно одни, что было нам на руку. Едва уловимое дыхание приближающейся осени уже щекотало затылок предчувствием скорого завершения самого неоднозначного лета в моей жизни. Трудно сказать, в чем это проявлялось – может, в особо ярком спектре удаляющегося от земли солнца, в удлиненной тени, в быстром беге далеких облаков на горизонте, ослепительно-синей морской воде с голубыми перешейками подводных течений… А может, в надуманной натянутости временной петли – ведь две неполные недели показались мне вечностью.

Крики чаек, рокот разбивающихся волн - и, помимо этого – абсолютная тишина, ощущение потрясающей безопасности и покоя. Словно шаг из цивилизации на необитаемый остров, на фоне этой потрясающей иллюзии утреннее прощание на ялтинской вилле кажется событием как минимум недельного прошлого. Я отпускаю этот этап своей жизни с потрясающей легкостью, даже не вспомнив, при каких обстоятельствах стала обладательницей красивого лазурного купальника, который ловко завязываю на шее под восхищенным взглядом подруги. Довольно жмурюсь, выслушивая ее восторженные комплименты моей постройневшей фигуре и оттенку волос, на тон светлее прежнего – такие нюансы замечаем только мы, девчонки… Смеюсь и душу ее в объятиях, когда она надувает губы и говорит, что не будет есть пирог, предъявив ей ответную претензию – что у меня, в свою очередь, никогда не будет груди третьего размера. Может, мы просто оттягиваем этот разговор, я и сама не знаю, чего же хочу больше: насладиться этим отдыхом, все еще теплой морской водой, прыжком со скалы вниз, терпким букетом сухого вина под ласковым крымским солнцем или же разделить боль напополам, отпустив часть ее в это лазурное небо с комочками белоснежных пушистых облаков…

После заплыва на приличную дистанцию и двух выкуренных сигарет я все же решила, что молчание не приведет ни к чему хорошему.

- Лен, ты, главное, моим не проговорись, что Египет – вымысел. Сейчас буду говорить. И ты будешь в шоке.

Лена ни разу не перебила. Молча выслушала все до малейших подробностей. Никаких театральных охов-вздохов, зажатых ладонью губ и мхатовских пауз. Никакого душедробительного «А я говорила!». Даже без эмоционально-неудержимого «я его прибью»… Ведь прибивать даже некого.

- Я понимаю тебя, Юлька... И не смей казнить себя. То, что он с тобой сделал, недопустимо. Или хорошо, или ничего, но все же... Я воздержусь.

Меня кроет взбунтовавшимся антивирусом против внедрения чужой программы, теперь по имени «Елена». Да, я прекрасно понимаю, что вирус – это Дима и только он со своими же ступенями защиты, но сознание не хочет понимать! Хоть и готово к этому.

- Он не был сволочью! Да меня еще никто так не любил… Хрен с ним, что так! Но так ни одна ванильная особь не могла, и никогда не сможет!..

Лена в шоке, но скрывает свою растерянность под маской циничной юмористки, чтобы неосознанно отхлестать по моим же извилинам семихвосткой реверсивной психологии.

- Но если бы он не избивал тебя и не насиловал, то и выхаживать бы потом, и вытягивать из депрессий не пришлось. И остался бы жив. А вот Вадим … Юля, ты вообще пыталась раскидать по полкам и ответить себе на вопрос – а кто из них любил тебя больше?! Выстрелил в тебя? Я б сама тебя там пристрелила, честное слово, но меня там не пробегало, к сожалению. Кстати, он так и не объявился после этого?

Хм. Я даже не знаю, жив ли он. Никогда его так не чувствовала, как Диму, да и не было в этом необходимости. И еще неизвестно, кто приходил ко мне ночью в той больнице… Мне не просто все равно. Это абсолютный пофигизм.

- Нет. И к лучшему. Пусть я лишилась денежных вливаний, но после всего что произошло он для меня больше не существует. Не смогу просто, не то что видеть, даже слышать!

Мы сидим с Ленкой на выступе скалы, уходящей в море. Она с интересом или совсем без удивления слушает мой почти равнодушный рассказ, который мог бы претендовать на номинацию в стиле триллера. Ей это точно ужасом должно казаться. Другое дело, я: голос дрожит, а в глубинах подсознания разливается жидкое тепло. Я не вру себе больше, нет. Я скучаю по этим дням. Только Ленка об этом не знает. Ее даже не шокируют описания сцен с поркой ремнем, кнутом, зеркалами, как и факт тотального принуждения... Может, Димкина теория о том, что внутри каждой женщины живет желание подчиниться, имела право на существование?

- Ты что, реально получала удовольствие, когда плакала? И все это насилие... ты прощала, стоило ему только к тебе ласково прикоснуться?..

Мама положила нам очень вкусное вино, скорее всего, массандровский шедевр – из тех, что можно купить только в Крыму, в бутылках на экспорт оно не такое. Стаканчики забыты, пьем с горла, передавая бутылку друг другу. Новый ритуал нашего женского сообщества. Я уже слегка разомлела. Волны бьются о камни с усилившимся прибоем далеко под ногами.

- Больше. Знаешь, мне кажется, что я просто любила его в этот момент...

- Беспалова, ты пьяная...

- И такой защиты у меня никогда не было. И черт с ним, с тем, что за это приходилось платить такую цену, которая шла в комплекте с удовольствием.

- Послушай себя! Ты даже говоришь чужими словами! Я так понимаю, его словами. О мертвых не говорят... Только знаешь, мне его не жаль. И не смотри на меня так. Я, когда впервые это услышала, - ну вспомни, еще после скайпа, когда ты ревела, - обратилась к нашему верному другу Гуглу. Вот почему я не так шокирована. Порно с уклоном в твой бэ-дэ-эс-эм смотреть, конечно, невозможно, но я пролистала теорию... Ты вообще знаешь, что есть понятие... БРД, кажется.... Три принципа вашего изврата. И там в первую очередьдолжно быть добровольное согласие. Твое. Иначе это уголовщина! Он спрашивал твое разрешение на это бля... действие? Ты его об этом просила? Нет. И не говори, что было чувство долга. Чувство долга, это тупо чпокнулись пару раз, или нашла бабки и врулила. Что, дядя Витя б не помог? Он с севера не пустой возвращается. Так нет. Скучно мажору! Посмотри на депутата Ландыка с той моделью, и прочих... Богатый папа, мне все можно! О, махать ремнем круть, я в кино видел! Такие, как ты, пыль у них под ногами. Молчи! Отец при тебе оказал сынуле содействие в этом фарсе. Какие еще аргументы тебе нужны?!

Я сделала три нервных глотка и закурила третью подряд сигарету. Лена во многом права, и все же....

- Он не был жесток, он... разрешил мне прекращать, если... Если больно. Он реально хотел на мне жениться, а еще… Лен, ты когда-нибудь видела кого-то из своих мужчин абсолютно счастливым? Нет? А вот я – да!

- Да, а желание умереть было частью вашей игры. Ага. Все так радужно, но Вадиму ты велела его убить!

- Я была убита морально.

- И это, по-твоему, было сладко?

Надо было менять тему. Слава богу, подруга просекла это без слов.

- А этот Алекс, он откуда взялся? Они были знакомы с ним? – по блеску в ее серых глазах я догадалась, что персона Александра заинтересовала куда сильнее, чем упавшая в глазах ниже плинтуса личность с внешностью Кристиана Бейла. Впрочем, я не стала раскрывать ей всех карт… Незачем и без того шокированной девчонке знать, кем он являлся на самом деле!

- Да. Только я так и не поняла, в каких они отношениях.

- Не суть. Ты с ним спала? Не хочешь, не говори...

Я снова сделала пару глубоких глотков под недоуменный взгляд Ленки.

- Нет. Нет, я с ним не спала. Это, по ходу, вообще несовместимые понятия!

- Юлька, прости... Это все алкоголь, я соображалку отключаю. Тебе ж не до этого было совсем. Тебе вряд ли сейчас вообще на парней смотреть захочется. Забудь, ладно?

- Я хотела, Ленок. Видит бог, я этого хотела. И не в благодарность за спасение, как и за шмотки с мобилой. Просто хотела. – Не стоит тебе знать, любимая подруга, что это было продиктовано ужасом, и ничем другим (пока ты не записала меня окончательно в ряды жертв стокгольмского синдрома).

- Он тебя обидел? Юль, они что, были заодно?.. - Лена трясла меня за плечо. Я усмехнулась.

- Обидел? Ну, в какой-то мере. Он меня не захотел.

- Та иди ты! - Подруга ошеломленно оглядела мою фигуру под легким облегающим парео.- Тебя?.. Он что, голубой?

- Меня. И правильно сделал. Такие породистые мужчины презирают сук, склонившихся под плеткой с ошейником. Я никогда уже не буду прежней. Он это видел, и я его понимаю.

Лена заморгала. Потом вздохнула.

- Дурочка. Успокойся. Иди, я тебя обниму. Все будет хорошо…

Море убаюкивало, но не в сон, нет. Я вглядывалась в эту бездну синей глади, чтобы запомнить его иным. Не таким, каким я видела из окна виллы Ялты и на пляже Симеиза, а таким, которое могло со временем смыть мою непрекращающуюся душевную агонию рокотом набегаюших волн. Мне хотелось верить, что вместе с брызгами, летящими от скользких камней, постепенно уходила моя боль, растворяясь в темной пучине.

Глава 8

Настя сдержала данное по телефону слово, хотя я и думать забыла о вечеринке в честь моего возвращения в Феодосию. Я сама не осознавала, что планы и мероприятия друзей и семьи по восстановлению моего прежнего «я» были немедля приведены в исполнение, запущены с разрушающей скоростью равнодушной машины, призванной работать на максимуме, без права даже на пятиминутную остановку, с одной-единственной целью – не оставить мне времени на рефлексии и мрачные мысли о прошлом. Вечером того же дня я вернулась с пляжа подавленной и опустошенной – разговор с Леной, конечно, снял с души тяжесть ложного чувства вины, но не разбередить старые раны не мог.

«Завтра я возьмусь за тебя», - решительно пообещала подруга, и холодному блеску в ее больших серых глазах сейчас бы обзавидовался даже Димка, если б остался жив. У меня дар речи пропал, покорно закивала в ответ, забыв о том, что собиралась выспаться после вечеринки у младшей сестры. Ленка растерялась – долго не могла понять, куда подевалась та самая подруга, которая в ответ на проявления подобного авторитаризма пообещала бы сжечь волосы как минимум. Наверное, по той же самой причине я не отказала и Насте, хотя, скорее, просто не хотела ее обижать. И в тот же вечер, стоило только сесть солнцу, малая, ее подруга и пара лопоухих суперменов запихали меня в нашпигованную «девятку», чтобы увезти на Золотой Пляж. Здесь мое погасшее настроение имело все шансы на возрождение – я зря опасалась наблюдать вокруг одних только «школоло». Конечно, некоторых старшеклассников трудно было отличить от умудренных жизнью ровесников, но успокоилась, со свойственной любой старшей сестре гиперопекой вычислив, что Настёне тут не угрожает немедленное насилие с дедовщиной. Тут каждый был кому-то братом или сестрой, что сплотило эту тусовку, оставив место здравому смыслу, никто из детей не пил ничего, кроме безалкогольного пива.

На этой пляжной вечеринке мне благосклонно позволили быть королевой. Уже спустя полчаса вокруг вились трое парней со средним уровнем интеллекта, соревнуясь в своей неотразимости: от попытки открыть бутылку пива при помощи века до не всегда удачных сальто в воздухе над костром. Никто не обгорел, слава богу, а я испытала культурный шок, проведя все возможные параллели. Мне впору было написать диссертацию о влиянии интеллекта на жестокость или, наоборот, раболепное восхищение. Парни третировали бармена, наперебой требуя для меня очередной коктейль, подкуривали сигарету при одном моем едва заметном повороте головы, травили анекдоты и жизненные истории, затихая с открытыми ртами, стоило заговорить мне. Я могла с улыбкой зачитать им лекцию по маркетингу, рассказать о проблеме выбора между розовым и ярко-розовым, и это было на тот момент самой сладкой музыкой для их необремененных проблемой «грызть гранит науки» ушей. О таком уровне абсолютного владения вниманием слушателей Дима мог только мечтать, но он и не искал легких путей. Глупая партнерша была ему неинтересна по определению, и в этом свете понятие «горе от ума» приобретало почти зловещий оттенок.

И все же мне нужна была эта вечеринка как глоток воздуха после чувственной асфиксии. Зачем? Наверное, чтобы окончательно убедиться, что он не сломал меня, ничего не атрофировалось и не умерло внутри за прошедший месяц неоднозначного кошмара, что гордое высокомерие по-прежнему вызывает восхищение без угроз закрыть его обладательницу в несгораемый сейф, клетку чужой стратегии, незримой спутницы поражающего эгоцентризма. Мужчины вокруг больше не представляли угрозы, не вызывали немедленного желания спрятаться или сбежать, наоборот, они бы пошли ордой на любого, кто захотел меня обидеть, особо не задумываясь о причинах и последствиях. Мир пытался реабилитироваться передо мной, раскрашивая жизнь яркими кислотными оттенками драйва и беспечности, закрывая серую действительность розовыми стеклами поляризированных очков, которые можно найти в избытке на маршруте светлеющей жизненной полосы; обволакивая статическим умиротворением, подкидывая, словно опытный психолог-пикапер, успокаивающую панораму синего моря под лазурными небесами, теплые дни угасающего августа, ту самую, незабываемую ауру летне-осеннего Крыма, которая не может оставить равнодушным самое холодное сердце. Россыпь звезд на небосклоне, первые дни летнего звездопада, запах шашлыка и мидий, порывы морского ветра с привкусом соли на губах, перманентная аура чужих переплетенных эмоций: восторги отдыхающих туристов, казалось, заряжали сам кислород. Если дома лечат стены, у меня было что-то гораздо большее - ощущение этой беспечной свободы, которую никому и никогда не отнять.

Жизнь стремительно возвращалась в прежнее русло стараниями близких людей: потеплевшим расположением матери, которая о чем-то вроде и догадывалась, но была так рада обмануться моими заверениями в том, что я грущу из-за приближающихся студенческих будней, лекций и семинаров; негласным восхищением сестренки, жадно ловящей каждый мой жест в отношении макияжа и прически; присутствием похорошевшей и «выблестившей» себя с головы до ног Лены, которая без мягких кудрей и облегающих платьев с капелькой любимого парфюма не выходила даже за хлебом (последнее обстоятельство вернуло мне прежние крылья гораздо быстрее обилия гламурных журналов на столике, которые я скупила в надежде вернуть себе прежнее состояние души). Я без зазрения совести доставала карту Александра, чтобы расплачиваться ею в магазинах и в салонах красоты, чтобы уже вечером спокойно и уверенно блистать в компании зампрокурора города, представителя оппозиционной партии и других, не последних в городе людей. На вопрос, откуда такое знакомство с тридцатилетним Владом из прокуратуры, Лена отвечала, растягивая слова, накручивая на палец локон темно-каштановых волос:

- Если честно, то я и сама ничего не поняла. Началось не пойми что, стоило твоей малой попросить у меня помощи с тем малолетним паршивцем. Вызвали в милицию, а там каким-то боком этот. Вежливо попросил не делать резких движений, мол, сами все сделаем. Спросил, откуда я знаю какого-то Валерика Лаврова и попросил передать привет. Я пообещала. Непременно с поцелуем в десны, одного не могу понять – это кто такой вообще?!

- Лучше не знать, - отвечала я, задавливая в памяти картины той самой ночи, когда попалась на крючок этого хозяина жизни. – А дальше?

Ленка приподнимала ладонями высокую грудь, скосив глаза:

- Какие еще нужны аргументы, Юль?

20 августа. Лето неотвратимо догорает. В Феодосии бархатный сезон продлится до конца октября с наплывом отдыхающих, которые, как и я, не могут знать, что это последний беспечный отдых в чарующем Крыму. Что уже совсем скоро политические события изменят жизнь большинства, в том числе и моей семьи, которую я почти в насильственном порядке перевезу в Харьков. До этого еще так рано – больше семи месяцев, и никаких предпосылок скорого переломного хода истории не разглядеть в играх политиков обоих государств. Приезжие наслаждаются последним полноценным классическим отдыхом - кидают в море монетки, чтобы вернуться, предвкушая «год сурка» с аналогичным сценарием отдыха, перед отъездом домой в серые бетонные джунгли, унося с собой воспоминания лета. У каждого они свои. Обычно - яркие, беспечные, наполненные теплом солнца, солью на коже, бронзовым загаром и курортными романами, у семейных людей немного иные – чувство выполненного долга и гордости за себя, за то, что смог оздоровить семью без угрозы для бюджета (еще одно заблуждение). Молодежь же часто сваливает в Казантип, устав от спокойного величия Кафы, чтобы оторваться на полную и жить целый год кислотным драйвом молодежной республики. Я понимаю их всех и каждого в отдельности, врагу не пожелаю лета, подобного моему. Я пытаюсь его забыть, впитывая губкой из биополя энергосферы чужие воспоминания и эмоции, провожу не вполне удачную реакцию замещения. Мне нужно забыть, и я цепляюсь за любую возможность.

Мне придется все вспомнить 20 августа. Эта дата, кажется, прожгла мое «я» до основания.

Я пишу эсэмэску. Нервничаю, стираю текст, не замечаю опечатки – такая неудобная клавиатура этого айфона. Что желать ровесникам и привычному окружению, я более-менее вроде знаю: «побольше зелени в кармане, носи Версаче и Армани» - и эйфория гарантирована. Что пожелать мужчине возраста и уровня Александра, и стоит ли это делать вообще – я не знаю. Я бы себя с удовольствием избавила от этой необходимости, но пока безлимитная по моим скромным меркам карта греет руки сквозь кожу клатча, другого выбора нет - я не готова идти на конфронтацию с совестью. Стираю очередной глупый подростковый текст в духе «чистой любви и дружбы», таким желают как минимум «крови и сладких страданий жертвы». Я вряд ли так думаю на самом деле, скорее, пытаюсь облегчить себе задачу при помощи допинга черного юмора, отбрасываю телефон в сторону, выкуриваю четвертую за день сигарету, прячась от матери за забором соседнего домика, психую, разрываясь на части противоречиями – а может, не стоит поздравлять его вовсе? Забыла, с кем не бывает! Все равно я его, наверное, никогда не увижу больше. Что это за конфронтация между желанием похоронить прежнюю жизнь и чувством долга?

Слова не хотят складываться в текст. Визит на сайты поздравлений вызывает стойкое желание скривиться от тупости этих текстов. Почти обессилев после седьмой попытки выдать более-менее приличный экспромт, соответствующий уровню именинника, бросаю это занятие, делая еще один неосторожный шаг.

Долгие гудки. Они режут мои нервы посильнее скальпеля, я даже не знаю, что именно скажу, когда услышу его голос. Главное, ровным голосом произнести банальное «поздравляю», как максимум - «хочу еще раз поблагодарить».

- Слушаю вас.

Нет, наверное, ничего удивительного в том, что ко мне обращаются на «вы». В том, что меня не узнают. Как и в том, что голос женский.

Позвоночник обдает неприятная холодная волна (я бы сказала, неизвестной этиологии, я же так люблю врать сама себе). Это не Виталина, как бы я ни желала зацепиться за спасительное умозаключение – это голос уверенной в себе женщины, которая как раз под стать такому, как он!

Нажимаю отбой, меня колотит от волнения, тревоги и необоснованной… да, обиды! Да, мать вашу, ревности! Прилив и отлив ледяных волн внутреннего опустошения с ощущением, что я потеряла что-то существенное, необходимое, весомое, не успев обрести. Права была Ленка, которая махнула рукой с советом «не звони, хватит эсмэски». Я бы не слышала глубокого женского голоса с хрипотцой, который, будь я мужчиной, вскипятил бы мой тестостерон с первой фразы…

Противный озноб. Нелогичные мысли в стиле «почему я не осталась». Да потому, Юляш, что ты мешала ему на этой вилле, неужели непонятно? Он даже не поехал тебя провожать, потому что ждал обладательницу этого сексуального тембра. Вовсе не потому, что боялся причинить тебе боль или из-за жалости, ты ведь даже не осознала, что не сама сбежала, упросив Дениса выжимать сцепление до 300 км/ч, это тебя ненавязчиво выставили, чтобы избавить себя от излишних вопросов. Ты мешала!

Я трясу головой, отказываясь верить в то, что меня так цинично слили. Как будто он что-то мне обещал, как будто я не видела в нем монстра-агрессора с самой первой встречи в больнице! Дрожащей рукой напрягая плечи, замирая от возможной удачи набираю еще один номер, уже другого оператора, набор легко запоминающихся чисел.

- Добрый день, говорите, пожалуйста, я вас очень внимательно слушаю, - на волне усилившегося озноба, означающего крах робкой надежды, потаенными витками сознания отмечаю, что дорого бы заплатила за право говорить так, как незнакомка-абонент. (у меня такие неуместные мысли!). Если бы эта леди заговорила с правительственной трибуны, и электорат, и власть имущие были бы очарованы. Если бы так умела говорить я, разбивала бы сердца одним телефонным звонком и, более того, могла не только повлиять, но и обезопасить себя от любого, кто пришел с плохими намерениями.

- Извините! Я… ошиблась, - открываю рот, протягивая шипящие, чтобы эта дама злорадно улыбнулась на том конце провода, отмечая дефекты моей речи, когда я сброшу звонок. Мне все равно, как она себя поведет, хотя вряд ли, следуя шаблону, огреет такого мужчину сковородкой с воплем «что за бабы тебе звонят?!» Судя по ее невозмутимой, полной достоинства самоуверенности, она даже не станет скрывать факт моего звонка. Значит ли это ничтожную вероятность того, что он перезвонит мне сам?

Мне так хочется в это верить, робкая надежда, отравленная ядом еще не ревности, но обиды с понижением самооценки так точно. Остался еще один номер – но вряд ли с ним повезет больше. Я набиваю «С днем рождения» с подступающим отчаянием для того чтобы стереть текст в который раз и мысленно пожелать ему когда-нибудь осознать, кого он упустил…

Мои надежды тщетны. Я не выпускаю из рук телефон, едва не подпрыгиваю до потолка, когда звонит Лена – проинформировать, что вытащила Влада с друзьями вечером в клуб и мое присутствие необходимо. Соглашаюсь, привожу себя в порядок, пропускаю два звонка – один от Эли, другой от кого-то из харьковских знакомых. Я все еще жду не зная чего и не понимая зачем.

Ленка залетает в мою комнату сверкающим метеором, погасив улыбку на губах ревнивицы Настёны. За сестрой очень забавно наблюдать: она так показательно кривит губы, пытаясь спрятать восхищение в глазах при виде коктейльного платья моей подруги - облегающего великолепия бежевого оттенка с россыпью черных пайеток на уровне груди и подола – издалека кажется, что на ней ничего нет, кроме боди-арта из этих черных блесток. Завитые стайлером кудри струятся по спине, идеальный тон кожи эффектно гармонирует с искусным макияжем в черно-синих тонах на пронзительных серых глазах. Я искренне не понимаю, почему такая яркая девчонка губит себя на рецепции местного четырехзвездочного отеля родного города. Но, зная ее, не сомневаюсь – это промежуточный вариант. Скоро ей станет тесно в Феодосии. Она восхищается Киевом, но еще не видела Харькова, где наверняка понравится больше, и я ловлю себя на мысли, что хочу сдать зимнюю сессию экстерном, чтобы пригласить ее к новогодним праздникам.

- Ты в этом пойдешь, что ли? – критически качает головой Лена, осмотрев мой наряд из обычных джинсов и белой футболки без надписи. – Юль, он тебе качественно оттрахал мозг. На шею ничего не просится?

- Кто?! – отбрасывает журнал Настя, подавшись вперед. – Кто оттрахал мозг?

- Телевидение, котик, - машет рукой Ленка. – Полиция морали. Выражение такое.

- Систер, у тебя кто-то появился? – не унимается малая, скривившись в ответ на слова моей подруги. Ее глаза горят от любопытства. – В Египте, да? Шейх?

- Султан Сулейман Великолепный. Смотри картинки! – Лена угрожающе упирает руки в точеную талию, сощурив глаза, и подходит ко мне с грацией дикой кошки. – Сама разденешься, или тебе помочь?

Порыв спирального торнадо, зародившись на окончании фразы, впивается в позвоник холодным вихрем с псевдоэротическими стрелами в мозг и в низ живота одновременно. Я, кажется, заливаюсь румянцем от этих слов, лишенных надуманного подтекста, не понимая, сколь сильна атака неосознанного дежавю. Кажется, это уже было? И не раз? Неужели теперь каждый сможет подобрать закодированный пароль, и если не разрушить, то пошатнуть мои защитные барьеры?

- Так, что такое? – Лена удивлена, но, судя по всему, в моих глазах можно читать все эмоции, подобно рекламному баннеру с бегущей строкой. – Очнись, это я! Что у тебя на предмет платья-убийцы?

Я лишь киваю головой в сторону шкафа, отворачиваясь, чтобы скрыть ненормальную улыбку. Ложный адреналин кипит в моей крови и больше не режет мозг чувством обреченности и загнанности в угол, скорее, я успокаиваюсь, понимая, что он всегда останется жить в глубине моего сознания, оживая под чужими искрометными фразами запуском понятных лишь мне параллелей.

- С виду – траур, но спина! – восхищенно всплескивает ладонями Ленка, доставая плечики с тем самым платьем, что уговорила купить Виталина в Ялте. – Давай! Я хочу тебя в нем увидеть!

Сдавшись, стаскиваю через голову футболку и опускаю джинсы к щиколоткам, чтобы тут же натянуть это платье. Лена в шоке.

- Офигеть… я сижу и думаю, что в нем ты - мой пропуск на прием в посольстве, если б такой у нас проводился!

- Там еще и туфли. Черные.

- Эти? Да ну, серость… Хотя, обувай, посмотрим…

Я пытаюсь избавиться от странного ощущения, что мне очень комфортно при приказном тоне, но, наверное, это все потому, что рядом со мной подруга, которой я доверяю, как самой себе. Ей позволено многое из того, за что кого-то другого я бы огрела по шее. В ее устах даже «крашеная сучка» становится любовным и горячо прочувствованным посланием. Она мой оживший реверсивный генератор, та самая движущая сила, которая, следуя растиражированному приколу социальных сетей, и в 80 лет взорвет мой телефон, предлагая: «вставай, старая метелка, крепи вставную челюсть, и подефилировали в парк снимать себе дедулей!». И у меня нет сомнения, что мы именно подефилируем, забив на все артриты и склерозы, пока вместе.

- Слушай, ну, звезда в шоке… - она картинно отбрасывает волосы со лба и заваливается на кровать рядом с Настей. – Как так получается, что на тебе даже примитив выглядит модельным люксом? Ты прямо ведьма!

- Очаровала? – я любуюсь своим отражением в зеркале, даже забыв, что опасаюсь таких вот отражений, и волна самодовольства берет верх, заливая мои берега.

- Нет, сжечь бы тебя к черту, чтобы не создавала мне конкуренцию, - серьезно отвечает Лена, но ее серые глаза слезятся от смеха, еще чуть-чуть, и поплывет весь макияж. – Да я фигею от твоего стиля! Слушай, отправь селфи своему имениннику?!

- Селфи? – я встречаю свой взгляд в зеркале, и поспешно отворачиваюсь, гася ростки ужаса. Пока все внимание было сосредоточено на платье, я почти забыла свои страхи. Но сейчас… - Никаких селфи, тем более… Тем более ему!

- Да я тебе отвечаю, сразу сорвется сюда. Ялта не столь далеко!

Я вспоминаю бархатный голос незнакомки, а рука тянется к телефону в немой надежде. Может, я отключила звук? Может, не услышала вибрации? Может, он звонил, но ответила Настя, пока я пряталась в беседке с сигаретой? Перевожу вопросительный взгляд на сестру, и понимаю – нет, чуда так и не свершилось. Полковнику никто не пишет, Беспаловой никто не звонит.

- Черт с ним! Не хочу мешать человеку праздновать! – Я протягиваю Ленке стайлер. – Сделай мне такие же кудри?

- Давай лучше я тебя заплету, как Китнисс Эвердин! – не сдает позиций сестра, подбегая ко мне, и Лена, подумав, одобрительно кивает.

– Юляш, а тебе нереально идут плетения. К тому же в этом платье лучше показать шею во всей красоте!

Через 20 минут я не узнаю себя в зеркале – этой девушке нужно блистать на правительственных приемах, поражая бомонд своей утонченной внешностью! Знаешь, дорогая незнакомка, ответившая на мой звонок, может, у тебя и голос с речью, как у сладкоголосой сирены или минимум, профи с горячей линии секса по телефону, но рядом со мной ты вряд ли рискнула бы появиться рядом! Твое счастье лишь в одном – в том, что ты попала под его возрастной ценз и нашла в себе силы шмякнуться перед ним на колени, и даже не из-за страха, что оправдывает мой поступок с Димой, а только из-за желания быть рядом с таким козырным мужчиной! Голос можно поставить, даже успела прогуглить пару таких приемов – достаточно пережать яремную венку, и сексапильная хрипотца нарисуется на раз. Слабо тыкать себя в артерию, скажем, на приеме, всякий раз, когда к тебе обращаются? Будешь выглядеть, как дура, а я ставлю на внешность!

- Повесь что-то на шею, - предлагает Ленка. – Какой-нибудь облегающий обруч.

- Черта с два, - грубо отвечаю я, достав длинную цепочку с подвеской в виде алых губок из крупных стразов, которая сразу добавляет образу шальной сексапильности. – Никаких ошейников, переплавлю на ножи для кухни, даю слово…

В этот раз мы смеемся все трое. Лена – чтобы я ни в коем случае не зациклилась на неприятном воспоминании, сестра – потому, что не знает пугающего подтекста этого прикола, а я поначалу натянуто, словно принуждая саму себя, и только потом – с искренней неудержимостью. Нас прерывает трель звонка, и я едва не подпрыгиваю, потянувшись к телефону.

- Это мой! – ломает мою вспыхнувшую надежду Ленка. – Карета подана, мадам!

За рулем черного «немца» Влад, довольный и галантный до невозможности. Театрально закатывает глаза, хотя того, что восхищен, не скрыть никаким фарсом.

- А вот сейчас как арестую обеих, и никуда не поедем. Буду только сидеть и на вас любоваться!

- Есть фильм «Ночь в музее», а это будет «Ночь в обезьяннике», - философски заключает Лена. – Сперва свози нас туда, где мы сможем совершить пару-тройку преступлений, чтобы не так обидно было!

Путь не занимает много времени, уже через 10 минут мы устраиваемся в лаунж-зоне ночного клуба. Влад нацелен покорить Лену, которая стойко придерживается принципа «холодно- теплее, снова холодно», а у меня возможность выбора между двумя друзьями заместителя прокурора. Я сразу отметаю строительного магната, «холост, и вообще золотой человек» - его манеры далеки от идеала, а фигура – от понятий о спорте, не спасает ситуацию даже дорогой костюм. Второй мужчина вызывает одобрение внутреннего сканера – синяя облегающая рубашка, платок на шее, очки в тонкой оправе, больше дань имиджу, слегка небрежная укладка и печать интеллектуальной умиротворенности на лице.

- Константин, - пробую на вкус его имя, подражая бархатному тембру незнакомой мне сирены, ответившей днем по телефону, настраиваю радары, пытаясь уловить флюиды своей заинтересованности - и удивленно поднимаю брови, сообразив, что не ощущаю ничего похожего. Интерес есть, но… я не могу понять его природы, как ни бейся! Что-то похожее было при знакомстве с Димой, ощущение, что я не могу прочитать этого человека за стеной неподвластного разуму шифра. Но там меня сразило наповал эротическим торнадо самой убойной силы, которую я в силу своей неопытности понять не смогла. С новым знакомым все проще, я не ощущаю ни угрозы, ни бабочек предвкушения в солнечном сплетении. Он не сводит с меня глаз, но это любование хладнокровного эстета, и уж никак не заинтересованного в отношениях даже на ночь мужчины. Что-то в его лице мне кажется знакомым, и я переключаюсь с попытки психоанализа на попытку вспомнить, где же могла его видеть. Попытка обречена на провал.

Нам приносят кальян, напитки с закусками, Костя пытается развлечь меня рассказом о морской экскурсии на катере, а мне остается только слушать, и пытаться понять, в чем же состоит неправильность подобного общения. Через полчаса Лена вспоминает, где его видела!

- Ты же… Украинская неделя моды! Весна-лето 2013!

- Сдаюсь, - смеется Константин, и весь последующий час разговор крутится вокруг высокой моды и новой коллекции женских платьев. Еще через час вино бьет мне в голову, и становится жутко тесно в компании. Не чувствуя опасности, - ее просто нет, - я наклоняюсь к его уху:

- Давай свалим отсюда.

К счастью, он не за рулем. Влад, на миг прекратив обхаживать Ленку, кричит мне вслед, чтобы оставалась на связи, ночь закончится и настанет время развозить нас по домам. Угу, черта с два я сяду с тобой в твою тачку после бутылки виски, плавали, знаем! Такси никто не отменял!

Костя обнимает меня за плечи, но… как брат. Даже держит едва уловимую дистанцию. Напугала своим имиджем дорогой леди? Или ему больше нравятся блондинки? Мы спускаемся к морю, и я, стянув босоножки, запрыгиваю на волнорез, свесив ноги. Неполный диск нарастающей луны отражается в воде, совсем скоро, в сентябре, морская вода будет светиться фосфоресцирующим блеском от обилия планктона. Завораживающее зрелище, особенно когда волны разбиваются о камни, и брызги похожи на россыпь ограненных бриллиантов.

- У тебя есть тайна, - сняв очки, говорит Костя. Перед этим он внимательно изучил мое лицо, а сейчас, обняв согнутое колено руками, разглядывает лунную дорожку. Я расслаблена до невозможности, но, несмотря на романтический антураж августовской ночи, мысли о поцелуях не желают атаковать мозг. Странно. Вроде бы как парень в моем вкусе, и все к этому располагает.

- Есть. Как и у всех нормальных людей.

- Предлагаю сыграть в игру, - он снимает с шеи платок, и расстегивает цепочку непонятного кулона. Слава богу, там не триксель! – До прилива следующей волны, в чью сторону качнется маятник, тот отвечает на вопрос другого, делится сокровенным.

- О нет, - несмотря на поспешный вскрик, эта идея не кажется такой уже и дикой. Скорее, странной. Я смотрю на него, сощурив глаза. Завтра он уезжает обратно в Киев, и вряд ли мы когда-нибудь пересечемся. То самое стечение обстоятельств, которое я так люблю. Детектор лжи на горизонте не значится, никто не узнает, если я совру или съеду в безопасную плоскость разговора, дав волю своему нескудному воображению.

Он не ждал моего согласия. Я завороженно наблюдала за маятником кулона, фиксируя боковым зрением набежавшую волну аккурат с заносом кулона влево, почти до касания его груди.

- Первый, - мне захотелось рассмеяться. – Нет вопросов… Скажи сам что-то, чего я не знаю!

- Например, почему я до сих пор не поцеловал тебя под луной и не пригласил к себе? Почему мы сидим на пирсе и играем в эту подростковую игру?

- Как вариант, - я пожала плечами, полагая, что знаю ответ. «Ты меня просто не привлекаешь как потенциальный партнер, мои чары отключены за ненадобностью, а ты слишком хорошо воспитан, чтобы переть напролом».

- Даже если мой ответ тебя обидит?

- Если я не в твоем вкусе, я смогу это пережить. Ведь это будет честно.

- Знаешь, и да, и нет, - его улыбка располагала улыбнуться в ответ. – Понятное дело, что все между нами? А то Влад следующим летом меня на порог не пустит.

- В смысле? – сдвинула я брови за секунду до того, как услышать подтверждение своей догадке.

- Юля, я не интересуюсь девочками.

Как я еще не расхохоталась! Может, поняла всеми рецепторами, что он не врет? Стоило догадаться раньше.

- Круто, - я непроизвольно подвинулась ближе, ощутив абсолютную безопасность. – А я уже думала, что мир стал… идеальным, что ли! Что в нем нейтрализовалась агрессия и пошлость с нарушением правил! – он внимательно слушал, пытаясь прочесть на моем лице…может, предвзятость? Или отвращение? Нет, ничего такого у меня не могло быть по определению.

- И, наверное, поэтому так легко с тобой. И да, я восхищаюсь женщинами с идеальным вкусом, это тоже! Работа модельера – тяга к прекрасному!

Расслабление достигло максимума.

- Теперь я, - мы дождались отката запоздалой волны, маятник не успел сделать виток обратно в его сторону. Я готова была ответить, казалось, на любые вопросы, но, когда он заговорил, у меня от подобной проницательности собеседника сдавило горло.

- Что с тобой случилось не так давно?

- Много чего, - поспешно ответила я, надеясь, что не прозвучит требование конкретизировать. Но для Константина эта игра, похоже, значила многое, и я не имела права закрываться и прятаться в ответ на его откровенность.

- Что-то погасило твои глаза, Юль. Трудно объяснить, просто… Просто они пустые!

После его слов время останавливается, зависает плотным вакуумом, который не в состоянии прошить ритмичный плеск набегающих волн. Вряд ли я вообще готова к подобному разговору! Откровенность за откровенность? Это настолько разные вещи, что, когда я, повинуясь небрежно оговоренным, не закрепленным никакими подписями на контракте правилам, начинаю говорить, из моего сбивчивого набора слов мало что понятно. Но там превалирует речевой оборот с ключевым понятием «моя вина», от которого внимательно слушающий собеседник поначалу удивленно сводит брови, а после откровенно сжимает губы, не в силах скрыть, как его раздражает мое показательное самобичевание.

- После выхода «Сумерек» в Киеве прокатилась волна тематических вечеринок, - философски замечает Константин, пока я выбиваю сигарету из пачки, неловко извинившись за то, что ему придется дышать табачным дымом. – Сейчас после бума на «пятьдесят оттенков серого», хочется закричать «не вздумайте!».

Я натянуто улыбаюсь и скептически отмечаю, что не вижу на его лице возмущения.

- Может, это цинично прозвучит, но я родился и вырос в Киеве, в столице больших денег, высоких связей и положения. К сожалению, такие вещи – обычная практика для некоторых власть имущих. В чем ты видишь свою вину, я, как ни пытался, не смог понять. Тебя в этом убедили. Причем искусно, сняв одну ответственность, но не освободив, потому что тут же взамен подсунули иную. Твоей вины в случившемся нет, я бы даже сказал, его тоже. Это попытка все решать при помощи связей и больших денег – но с нашим менталитетом подобное положение вещей стало нормой.

От этого не легче, совсем. Я начинаю жалеть, что согласилась играть в эту игру, кроме злости и спазма сердечной мышцы подобная откровенность не принесла ничего.

- Значит, у нас настолько рабский менталитет, что мы не просто не сопротивляемся подобным вещам. Мы начинаем искать в них подобие удовольствия до тех пор, пока не станет совсем поздно. Пока мы не найдем оправдания чужой вседозволенности. Мир не идеален, аминь.

От этих его слов мне хочется уйти. Выпить успокоительного, уснуть сном младенца и больше не грузить малознакомого человека подробностями своей жизни.

- А может быть, все как раз наоборот, – Костя застегивает цепочку на своей шее, и впервые проникновенно смотрит мне в глаза: – Может, в каждом есть светлая сторона. Я далек от этой субкультуры, просто о ней не слышал только ленивый, но факт особой эмоциональной открытости в подобных отношениях признается всеми без исключения. Мне кажется, ты, может, неосознанно, может, чтобы минимизировать собственный стресс, рассмотрела в нем именно это. Свет. Сторону добра, прости за пафос.

Мне хочется рассмеяться. И снова исчезнуть, чтобы не думать о том, как близка к правде была эта теория, озвученная человеком, которого я больше никогда не увижу… кроме как по телевизору на неделе высокой Моды через год.

Он проводил меня домой, несмотря на протесты, единственное, на чем я настояла, так это на вызове такси для возвращения в клуб. Мало что с ним могло произойти в этом районе ночью.

«Было?» - достанет меня расспросами Лена на следующее утро. «Было», - изобразив довольную улыбку, отвечу я, соблюдая чужую тайну. Утром я буду жалеть, что так быстро сбежала, у меня еще не скоро появится подобная возможность не просто выговориться, но и поверить чужим словам, соскрести еще один слой навязанной вины. Первые проблески осознания правдивости сказанных им слов были для меня еще сильно остры и неприемлемы, чтобы окончательно себе в этом признаться, и я взяла за основу спасительную версию о «минимизации стресса».

Этот случайный знакомый на самом деле сделал для меня в ту ночь очень много. Внутренняя пружина ненужного зажима на кнопке своей вины постепенно распрямляла сжатые кольца, растворяясь во времени, отпуская в свободный полет; я еще этого не чувствовала в полной мере, списывая на атмосферу дома, где «и стены лечат». Что-то изменилось, и не исключено, что в первую очередь во мне самой. Я наслаждалась той жизнью в кругу семьи, которой прежде у меня не было и быть не могло. Отношения с матерью с каждым часом становились крепче и душевнее, я обретала ту самую «маму-подругу», о которой мечтала с детства, завидуя одноклассницам и Ленке. Единственное, чего я не смогла – это поделиться с ней всем тем, что со мной произошло. Она переживала, просила рассказать, но я всегда встречала ее просьбы с душевной улыбкой и рассказами о тяжелых экзаменах и жаре в далеком Египте, которого так и не увидела.

Лето близилось к завершению, а я с маньячным упорством догоняла потерянные дни, в течение которых была лишена этого самого лета, погружаясь давлением чужих рук и воли так глубоко, где не существовало никаких времен года. Там с одинаковым закономерным постоянством обжигал холод арктической зимы, обдавал жаром горячий пустынный сирокко, хлестал дождь со вспышками разящих молний. Временами меня охватывала запредельная злость на Него, сознание услужливо подбрасывало смонтированные ролики, где я не мирилась с тиранией, где избивала его цепями до крови, наносила контрудар на любую провокационную фразу, блокируя любые попытки вызвать во мне страх. Сила неуемного, больного воображения! Эта ненормальная энергия требовала выхода, и не спасал даже бег по утрам, как и заплывы на дальние дистанции с танцами до упаду почти каждый вечер в клубе. Наверное, мне надо было убедиться в том, что во мне ничего не сломалось за самые неоднозначные две недели. Жизнь решила наконец изобразить подобие слабой улыбки, пока еще покровительственной, но мне на данный момент хватило даже ее.

Никто не замечал моего внутреннего надлома, нервной дрожи от голоса заговорившего со мной мужчины, его взгляда или поведения. Однажды я повторила свой фирменный взгляд в упор – тот самый, что напоминал поражающие цель стрелы, спущенные с тетивы натянутых нервов. Надо было доказать себе – я смогу, и никто меня не потащит за волосы в пещеру, прикрываясь эгоистичной мужской отмазкой «ты сама в этом виновата!». Легко не было. Было ощущение, что на моих скулах притаились два агрессивных тарантула, которые ужалят ядом, стоит только опустить ресницы. Итог – разбитое сердце отдыхающего россиянина и новый глоток кислорода в виде уверенности в собственных силах и ощущения безопасности. Ленка радовалась переменам в моем характере даже больше, чем я.

В Крыму лето чувствовало себя вполне вольготно, оно задержится здесь до середины октября. В Харькове уже три дня шли дожди, об этом сообщали Лекси с Элей, требуя моего возвращения как можно раньше, только я не торопилась. Конечно, мне придется вернуться в этот город, где все будет напоминать о нем, бросать учебу из-за трагедии было глупо, но я нырнула с головой в окончание лета, забыв даже про календарь, неумолимо отсчитывающий дни до отъезда.

28 августа вернулся Виктор. Накануне я почти силком уволокла сопротивляющуюся маму в салон красоты, где ей сделали модельную стрижку и комплексный уход от косметолога-визажиста, после чего мы до самого вечера курсировали по торговому центру в поисках наряда. Мама изменилась на глазах, а я впервые ощутила что-то сродни гармонии. Мир вращался вокруг на бешеной скорости, и от этого ощущения кружилась голова.

Второе открытие лета, неожиданное для меня самой, случилось накануне моего отъезда. Отчим сдержал слово насчет эксклюзивного подарка, и я стала обладательницей изумительного арбалета. Что с того, что сломала пару ногтей, пытаясь натянуть тетиву? Кровь скифских амазонок вскипела, стоило взять его в руки, посмотреть на мир сквозь прорезь прицела, и вместе с этим ощущение безопасности и независимости затопило приливной штормовой волной. Окажись у меня этот шедевр оружейной индустрии раньше, как знать, случилось бы со мной все это или же нет. Я с упорством ребенка, вооружившись поддержкой Насти, которая с трудом оторвалась от подаренного отчимом планшета, выдергивала из журналов постеры с изображением звезд и политиков для последующего расстрела завтра на природе.

… Виктор умудрился утопить в озере две стрелы, а мне не нужно было даже пользоваться прицелом, хвала развитому глазомеру – портреты знаменитостей вовсю зияли простреленными глазами и лбами.

- Какая падла приплывет завоевывать Крым, не отдадим! Кончилась эра монголо-татар! – я кружилась по поляне, перевозбужденная охотничьим азартом. – Никому не избежать карающих стрел! Теперь уже точно!

Виктор жарил недавно выловленную рыбу на гриле и по-отечески тепло качал головой. Вопросов не задавал, хотя сразу понял, что со мной что-то не то. Я не была готова рассказывать, о чем ему и сказала, а он только поблагодарил за то, что не стала расстраивать мать. Мы уехали на рыбалку ранним утром, несмотря на возмущение матери – конечно, она по нему соскучилась безмерно, но я выпросила право побыть наедине с человеком, который заменил мне отца.

- Вот же ж ужас, - картинно передернул плечами Виктор, когда я с дьявольской улыбкой приколотила к стволу вербы портрет Мэрлина Мэнсона. – Что это за чудо?

- А, мой бывший парень, поэтому я такая грустная, - я натянула тетиву, упираясь ступней во вспомогательный фиксатор, и, проверив предохранитель, протянула отчиму. – Высади глаз этому несостоявшемуся зятю!

- Юляха, да не умею я этими дикими штуками… Вот родной ПМ, совсем другое дело… - попытался отказаться Виктор, но я по-хозяйски выровняла его руку, умостив приклад на плече.

- Давай. Я не дам рыбке пропасть!

Первая стрела ушла в молоко. Вторая – вонзилась в ствол дерева в полуметре от плаката. Еще две утонули в озере.

- Надо в интернете заказать новый комплект, - я не могла сдержать смеха, а Виктор, казалось, расстроился.

- Ну вот, твой отчим не умеет даже стрелять… Совсем ни на что не годится! – я вздрогнула, и филе карасика, проскользнув сквозь прутья решетки-гриля, шмякнулось на тлеющие угли. Только мне было все равно. Очередной спазм, защемление всех нервов и связок гортани, щемящей сердечной боли со слезами – совсем иными, непохожими ни на что. Я порывисто обняла его за шею, сглатывая эти слезы.

- Нет, не смей говорить так, у меня самый лучший ОТЕЦ. И это ты…

Глава 9

С билетами оказалась напряженная ситуация. Ничего удивительного, учитывая конец лета, 29 августа – студенты и семейные курортники организованно возвращались в родные пенаты, полные впечатлений от отдыха перед школой или вузом. Виктор с твердостью Саши Белого из «Бригады» расставил все точки над «и».

- Эти проблемы – мои проблемы, и решать их за вас буду я!

Так я оказалась обладательницей двух железнодорожных билетов люкс. Почему двух? Отчим, вернее отец (после пикника на природе я его иначе не называла даже в мыслях) не мог допустить нежелательного для меня соседства в замкнутом периметре двухместного купе. Я слегка опешила от суммы, которая равнялась половине цены авиабилета из Симферополя, но испытала прилив нежного тепла, сообразив, что моя любовь к особой романтике поезда и пейзажа за окном, озвученная в разговорах, была принята им к сведению.

Я совру, если скажу, что мне тяжело было расставаться с родными и лучшей подругой, или что я не хотела возвращаться в Харьков. Нет. Я хотела вернуться в этот город, словно он один мог излечить мои притихшие душевные метания, хотя именно там все и случилось. Этот город никогда не был моим, он всегда принадлежал ЕМУ во всех смыслах этого слова. И по праву рождения, и по праву наследия и вседозволенности… во всем! Собираясь покорить первую столицу, большой мегаполис с развитой исторической культурой, я была наивной фантазеркой, чей огонь стремлений так грубо погасили. Хотела ли я этого покорения сейчас так сильно, как тогда, когда впервые спрыгнула с поезда на перрон Южного вокзала? Я впервые не знала, что же будет дальше. Мне хотелось верить, что ничего не изменилось, и прежняя увеселительная колея не позволит мысленно утонуть в хаосе своей потери и измененного сознания. Могла ли я тогда знать, как тяжело это будет, и каким адом станут для меня первые два месяца?

Я буду бояться смотреть в зеркальные витрины бутиков, потому что они будут гипертрофированной копией беспощадных зеркал в моем воображении, и, даже когда попробую задержать взгляд, всегда буду видеть за своей спиной медленно тающую тень. Она станет моим ожившим кошмаром и, как бы ни больно себе в этом будет признаться – спасительным якорем, шаткой опорой, преградой подступающему сумасшествию! Димкин фантом все равно возьмет свое: то, чего не успел по жизни он сам. Я не смогу сопротивляться его хозяйскому вторжению в свои мысли, в свою раскрытую сущность, в свой внутренний мир, который никогда не сможет восстановиться, он обречен стать полигоном для лагерей его экспансии. Я никогда не смогу убедить себя даже в том, что его больше нет в живых! Этого не сможет никто очень долгое время… Я буду ждать. Ловить с одержимостью, сравнимой с недостатком кислорода, любые знаки судьбы, и только чудом смогу не свихнуться. Однажды это закончится – и я бы очень дорого отдала, чтобы финал был ознаменован именно его появлением!

… Ничего этого я еще не знаю. Еду в город, где началась моя устрашающая история, и верю, что в этот раз все будет иначе, я не буду даже вспоминать о нем. Нырну с головой в учебу и беззаботную жизнь студентки-тусовщицы, выберу себе новую жертву (да, в этот раз именно жертву!), выжму из несчастного максимум – может, так удастся отыграться за то, что мне пришлось пережить! Смотрю, как поднимаются и опускаются за окном провода, в сумерках вижу отдаляющиеся огни кораблей в порту, утомленную солнцем степь с островками редких кипарисов, потом – бескрайние поля, спокойное в вечернее время Каховское водохранилище, в котором так ярко отражаются первые звезды. Желание вернуться спорит с желанием скорее приехать в город, который – вашу мать! – я все равно люблю до безумия! То ли в силу особой ауры, то ли как плацдарм для карьерных возможностей (стоп! Не думать о салоне…), а может, просто верю, что смогу, перешагнув через страх, оставить все в прошлом.

Не прошло и полгода, как я стала старше на жизнь.

Я даже засыпаю очень быстро под колыбельные Scillet в телефоне, чтобы открыть глаза с рассветом, за пару часов до прибытия. Что-то меняется прямо здесь и прямо сейчас, атмосфера приближающегося города проникла в кровь, перенастроив реакции на свою ФМ-волну. Эта она направляет мои руки, когда я, воспользовавшись десятиминутной стоянкой поезда, рисую подзабытый хищный smoky, использую стайлер для создания мягких волн на волосах и натягиваю ультракороткие шорты и облегающий топ с воротником под горло, следуя священному правилу – никогда не открывай все сразу!

Изпоезда, вслед за сумкой, меня - почти как принцессу на троне Древнего Египта – выносятсидящей наскрещенных руках двоих встреченных втамбуре попутчиков, и я не могу сдержать смех, увидев сперва ударивший по голове Лекси транспарант с надписью «Юлька, с возвращением!», а потом – их упавшие челюсти. Очаровательно улыбаюсь двум растерянным мужчинам, которые явно хотели предложить свои услуги носильщиков-водителей, и падаю в объятия подруг-одногруппниц.

Похорошевшая Элька, похожая на Клеопатру с ровной линией густой челки и загоревшая до черноты, несмотря на свою чувствительную кожу, Лекси не стесняясь эмоций, поочередно кружат меня по перрону, я даже задеваю ногами прохожих. От их объятий останутся гематомы на ребрах, и к гадалке не ходи!

- Все, вечером в «Аризону», ты купальник прихватила? – щебечет супер-блондинка. – И вообще, я хотела сказать – рано тебе замуж! Особенно, за такого как он!

- Лена, - многозначительно закатывает глаза Эля, - имей уважение к…

Я спешу прервать неблагоприятный поворот разговора.

- Никакой «Аризоны»! Пляжную вечеринку устроим завтра, я с дороги никакая! Сумку разобрать, холодильник затарить, и вообще, просто выспаться!

Кто-то из них хватает ручку моего дорожного чемодана, и я жмурюсь от ощущения обволакивающего тепла, слушая их веселое щебетание.

- Эта, прикинь, наклеила на плакат «Юлi – волю!», и собиралась с ним тебя на перроне встречать! Я сказала, что ее примут с таким политическим лозунгом!

- А что такого? – картинно надувает губки Лекси. – Ты же почти…

Их попытки что-то доказать прерваны моим восхищенным вскриком, когда я осознаю, что Ленка, не прекращая болтовни, нажатием кнопки на брелоке открывает капот розового Nissan Мicra» и легонько опрокидывает туда мой чемодан.

- Лена! Я в шоке!

- Фигня. Я мини-купер хотела! – жмурится от удовольствия подруга. – Так, пошли пропустим по бокалу шампанского за твой приезд и потом отвезем тебя домой!

Улыбка гаснет на моих губах с болезненной отдачей прошлых воспоминаний в районе солнечного сплетения и с острым желанием схватить эту куклу за точеные плечи и трясти до тех пор, пока она не станет серьезной, на крайний случай, не поумнеет!

- За рулем ты пить не будешь. Ты меня поняла?