Возрождение

ГЛАВА 47

Я сражался в Танжире гораздо дольше, чем требовалось. К тому времени как я долетел до приземистой неприветливой крепости в Ган-Хиффире, Александр уже был в гуще битвы, начатой отцом Феида Маруфом и Терлахом, сыном манганарского короля. Еще до начала штурма Бринна, один эззариец с демоном внутри, незаметно проник в крепость и открыл ворота еще двоим воинам Блеза. Они втроем прошли по казармам в крепости и сообщили солдатам Беков, что из пустыни идет вождь, дерзиец, которого любят боги, Аведди, Перворожденный из Азахстана. Он идет, чтобы поднять Ган-Хиффир и не допустить злодейской казни Беков. Поэтому когда утром прибыли объединенные манганарские и сузейнийские отряды, воины Беков восстали и открыли им ворота.

Но битва была нелегкой. Воинов Рыжки, прекрасно обученных и опытных бойцов, было в три раза больше нас. Отряд лучников засел на самой высокой башне крепости, сея смерть в наших рядах. Три стрелы чудом миновали Александра, который метался вдоль рядов нападающих, стараясь удержать на месте своих неопытных воинов. Я взял на себя решение этой проблемы. Лучников защищали отличные фехтовальщики, но это было всего лишь вопросом времени.

Этим утром кровь лилась потоками, но уже к полудню Александр представлял первому лорду Беку и его сыновьям тех, кто отбил их крепость. Принц, Маруф и Терлах вместе провели Беков через ворота. Навстречу им вышли их воины и объединенный отряд из манганарцев, сузейнийцев и повстанцев Айвора Лукаша. Изображение горящей стрелы знамя Беков, которое привез в качестве дара Александр, сейчас же поднялось над стенами Ган-Хиффира. Рядом с ним реяло еще одно знамя. Многие спрашивали, чей это герб из золотых, красных и желтых линий, похожий на восходящее над горящим полем солнце? Я знал, хотя видел его только в книгах по истории или сборниках легенд. Это был герб королей Манганара.

Когда приступ кровавой лихорадки отпустил меня, я закружился над полем битвы словно стервятник, глядя, как победители перевязывают раны, укладывают мертвых согласно своим обычаям, охраняют пленных воинов Рыжки, стоящих на коленях с руками за головой. Крепость стояла на каменистом холме, битва постепенно перемещалась вниз, по мере того как воины Беков вытесняли противников из крепости, загоняя их в руки Александра. Из прохладного поднебесья я заметил в отдалении сверкнувший клинок, потом послышался слабый крик… еще один. Воины были слишком измучены битвой, никто, кроме меня, ничего не заметил.

Я снова выхватил меч, нырнул вниз и коснулся босыми ногами теплого камня. Один дерзиец стоял на часах, а второй заносил меч над коленопреклоненным тридянином. Три других тридянина уже приняли смерть. На обоих дерзийцах были шарфы с цветами Дома Рыжки. Я ничего не стал говорить и не стал сообщать о своем появлении, а просто отбил занесенный меч и ударил палача в голову, уронив его на бок. Мой меч обескуражил второго дерзийца, ему расхотелось делать какие-либо движения… хотя, возможно, это были мои крылья или кровь, покрывающая мои руки. Тридянин поднял голову, ошеломленный, я указал ему на крепость. Он поклонился, забрал своих лошадей и побежал.

Я собирался отдать этих двоих дерзийцев первому же воину Беков, который попадется мне на пути, но сидящий на земле молодой человек с опухшими веками и красным носом старого пьяницы бросил на меня такой злобный взгляд, что я задержался. Меня не пугали проявления ненависти, исходящие от людей, но то, что сочилось из его глаз, заставило меня внимательнее присмотреться к нему.

И тут я заметил его серьгу. Серьги дерзийцев часто обозначают их положение в семье, размеры, металл, камни, форма по-разному сочетаясь, позволяют с легкостью определить первого, второго или третьего лорда из десяти главных представителей семейства. Вторым лордом Дома Рыжки был сын первого лорда Бодан, тот негодяй, который убил свою десятилетнюю невесту Ниамот, считая ее достаточно взрослой для любовных утех.

Мы являли собой странное зрелище для всех, кто видел нас со стены или с поля перед крепостью. Голый, залитый, кровью воин с крыльями вел тоже голого человека, таща его на веревке. Когда он падал, я тянул его, пока он не поднимался снова. Мне было нелегко сдержаться и не покалечить его. Я раздел и связал его, потом мой клинок завис над тем оружием, которым он убил несчастного ребенка. Как это часто бывает с подобными негодяями, храбрость быстро покинула его, он хныкал, умолял, рыдал. Жалость не остановила бы мой меч, но дело было слишком важным, я хотел, чтобы Александр сказал свое слово.

И я пинками гнал Бодана по дороге к настоящему судье. К тому времени как мы подошли к воротам, собралась огромная толпа, здесь был и Александр, и лорды Беки. Я коснулся ногами земли, заставив Бодана встать на колени, а потом сунул веревку озадаченному лорду Серегу, четвертому лорду Беков, с которым Александр встретился в Танжире. Потом я передал Александру шарф Рыжек и окровавленную серьгу, вырванную из уха Бодана.

– Что с тобой, Сейонн? – спросил принц, вглядываясь в мое лицо. – Что все это значит?

Ничего не говоря, я поднялся в воздух, кружась над принцем и его пленником. Не получив от меня ответа, принц посмотрел на те предметы, которые я вручил ему. Он коснулся серьги, и я увидел, что он все понял. Он сжал серьгу в кулаке, потряс им и издал леденящий кровь победный вопль. Я не стал дожидаться его приговора, веря, что он поступит мудро… мудрее меня. Кроме того, у меня оставались другие дела. Я вернулся на поле битвы.

Феид находился рядом со своим отцом, королем, пока король тот разговаривал с воинами, здоровыми и ранеными и выслушивал рассказы каждого о том, как он вел себя в бою. Он обошел всех раненых, подбодрил каждого, выражая надежду, что в следующий раз все будут сильнее и храбрее и выйдут из боя без всяких потерь. Когда отец и сын двинулись к тем, кто готовил тела павших к погребению, я приземлился и вежливо поклонился Маруфу.

– Приветствую тебя, благороднейший лорд Сейонн, – ответил сузейниец, низко кланяясь, его глаза горели от восторга. – Чем могу служить тебе?

Я не ответил, а только кивнул на Феида.

– Досточтимый отец, – заговорил юноша, – господину Сейонну нужны мои услуги. Могу ли я оставить тебя и пойти с ним?

– Конечно. Разумеется. Я рад тому, что моего сына выбрал любимец богов. – Король поглядывал по сторонам, пока его воины подтягивались ближе, чтобы лучше видеть и слышать. Он заговорил громче: – Святой воин, ты прославил Дом Сабона и вновь зажег пламя славы Сузы, избрав одного из нас себе в помощники. Как долго мы…

– Лошадей, – пробормотал я Феиду. Молодой человек ушел, а я еще некоторое время выслушивал цветистые речи старика. Меня снедало нетерпение, но я слушал внимательно. Это все, что я мог сделать для народа, который за несколько столетий измельчал настолько, что превратился в пародию на самого себя. Однако пока Маруф говорил, все воины выпрямлялись и расправляли плечи.

Когда Феид вернулся верхом, ведя за собой еще одну лошадь, я молча поклонился Маруфу и небольшой толпе, которая нас окружила. Потом я поймал ветер и поднялся над землей, указывая Феиду, чтобы он ехал за мной. Мне показалось, что если я прямо сейчас превращусь в простого человека, то сильно разочарую сузейнийцев. Хотя так было очень неудобно разговаривать, я решил пока что лететь.

– Мне нужно попасть в Зиф-Акер, – сказал я, сверху вниз обращаясь к Феиду. – Отведи меня туда.

– Поезжай в селение и расскажи всем, как прошла вылазка, – сказал я, приваливаясь к пыльному стволу лимонного дерева и глядя вниз на Зиф-Акер, небольшую сухую долину на юге Азахстана, которую Блез выбрал в качестве нового укрытия. Превращение в человека было большой ошибкой. Бок нестерпимо болел, все кости налились свинцом. Одежда казалась жесткой и грубой. – Не спеши. Ты уверен, что это та палатка, третья с конца?

– Уверен. А что мне делать, когда я расскажу о нашей победе? – Лицо Феида выражало решимость, хотя он с трудом сошел с лошади и несколько раз едва не выпал из седла, пока мы спускались по крутому склону к лимонной рощице, единственному, что напоминало здесь Таине-Кеддар или Таине-Хорет. Он тоже очень устал.

– Отправляйся спать, – ответил я. – Ты сделал немало сегодня.

– Когда я завтра проснусь, вас здесь не будет? Я дружески коснулся его широкого плеча.

– Только некоторое время. Береги себя, и я приду, когда снова понадоблюсь вам.

– Я ничего не понимаю в магии, только вижу этот странный способ путешествовать, которым пользуется Блез и некоторые другие. Вы можете мне объяснить?

– Нет, – ответил я, взглянув на суетящиеся внизу крошечные фигурки. – Лучше не надо. Но не думай, что ты обделен талантами. Без тебя я бы не смог обойтись, а разве не это главное?

– Служить вам – честь для меня, лорд Сейонн, большего я и не желаю. – Его шаги затихли, он ушел за камень, где ждала его лошадь.

Я рассеянно завернулся в куртку, пытаясь размять плечи и мечтая достать до середины спины, где рубаха прилипла к ране, оставленной копьем. Единственное преимущество сражений голым – то, что нитки не попадают в раны. Я снял куртку и принялся отлеплять рубаху.

Небо изменило свой цвет с бронзового на серо-голубой. Я увидел, как всадник въезжает в селение, как вокруг него загораются факелы и лампы. Я превратился в сокола, слетел со скалы и закружился над толпой. В толпе я заметил высокую стройную женщину и успокоился. Через несколько минут я отодвинул занавеску, закрывающую вход в палатку, посмотрел по сторонам и оказался в жилище Элинор.

Места здесь было немного, как раз для двух постелей нескольких седельных сумок и небольшого деревянного сундука. Высоко над сундуком в плошке горела свеча. В ее свете я заметил подвешенные высоко на шесте, чтобы не достал маленький ребенок, перевязь, ножны, меч. Ребенок спал на соломенной постели, его темные ресницы бросали тень на розовато-золотистые щеки, одну руку он положил под подбородок, второй сжимал край одеяла. Я подержал руку над его лицом, провел по темным волосам, послушал ровное дыхание. Он был горячим из-за постели и одеяла, но жара не было. Я вздохнул с облегчением, успокоившись в первый раз с того момента, как услышал слово «лихорадка».

От моего дыхания задрожало пламя свечи. Я знал, что мне нужно уйти до возвращения Элинор, но не мог двинуться. И я сидел рядом с соломенной постелью и смотрел на спящего сына, стараясь ни о чем не думать, чтобы мои мрачные мысли не нарушили его невинный сон.

– Кто тут?.. Сейонн!

Восклицание вырвало меня из оцепенения, похожего на сон. Я заморгал от неожиданно яркого света. Феид, наверное, уже пересказал все, что знал, – крошечный огонек плавал в лужице воска, оставшейся от свечи. Яркий свет исходил от лампы в руках Элинор.

Моя рука все еще лежала на волосах Эвана. Только почувствовав на себе взгляд Элинор, я заметил засохшую кровь у себя под ногтями и на коже и быстро отдернул руку. Неужели мне вечно суждено появляться перед Элинор в крови?

– Что ты здесь делаешь? Что-то с Эваном?..

Качая головой и показывая пустые руки, я встал, чтобы уйти. Едва ли она захотела бы слушать мои объяснения, даже если бы мне было разрешено говорить. Она не поверила бы тому, что я мог бы сказать. Я только обернулся еще раз, чтобы запечатлеть в памяти его невинность, чтобы хоть немного заполнить пустоту в душе, и едва не вскрикнул, когда рука Элинор коснулась моей спины.

– У тебя идет кровь. – Эти слова не были обвинением.

Я снова отрицательно покачал головой и подождал, пока она отойдет от входа.

– Давай я осмотрю тебя. Остальные скоро вернутся, и, судя по тому, что рассказал Феид, у лекарей будет немало работы. – Она задула плавающий в плошке фитилек свечи и подвесила лампу на шест. – Вот уж не думала, что у богов тоже идет кровь. – Очевидно, Элинор неверно истолковала заливший мои щеки румянец. – Прости. Я не хотела тебя обидеть, никогда не знаю, как с тобой разговаривать, Сейонн. Ты меня пугаешь… – Ее слова совершенно обезоружили меня, и я не сопротивлялся, когда она крепко взяла меня за руку, развернула и задрала на спине рубашку… – Боги ночи!

Зрелище неприятное, я знал. Рваная рана посреди огромной коллекции шрамов. Я быстро опустил подол рубахи, знаком дал понять, что мне ничего не нужно, а потом замахал рукой, чтобы она отошла. Я хотел побыстрее выйти из внезапно закружившейся палатки. Я не смотрел ей в глаза и не оборачивался, чтобы понять, действительно ли моя спина пылает огнем в том месте, где она коснулась ее рукой.

Где-то между палаткой Элинор и палаткой Феида мир начал меркнуть и исчезать.

Когда я оторвал тяжелый взгляд от игрового поля, Ниель и Каспариан уже успели отойти к дальней стене комнаты и негромко обсуждали что-то. Я не стал ждать, что они скажут. За широко распахнутыми дверями висела луна, веяло ночной прохладой, из сада пахло травами и умирающими листьями. Хотя я смертельно устал, спать не хотелось. В гостиной был накрыт стол, но есть мне тоже не хотелось. Мне были необходимы воздух, одиночество и время на размышление.

Я пошел по освещенной серебристым светом дорожке, заставляя себя снова и снова вспоминать события дня, причины, заставившие меня пойти на этот поступок. Я прогнал проявившиеся во сне страхи Александра, сказав, что помогу ему. У него почти не было шансов на успех, поэтому он нуждался во всем, что я мог дать ему. Но кто способен предвидеть все возможные последствия? Что, если моя помощь сделает его менее осмотрительным? Каким бы покинутым, каким бы преданным он себя чувствовал, если бы я не сумел сдержать обещание, неосторожно данное в его сне? Какое ужасное кровопролитие я устроил. Я убивал без малейших угрызений совести, чтобы защитить тех, кого люблю, и сделаю это снова и снова. Мне не нужно уговаривать себя принять дар Ниеля, их спокойствие и безопасность значат для меня все. Но опыт подсказывал, что мир людей никогда не станет безопасным. Смогу ли я прекратить убивать?

Ниель был прав, настаивая на необходимости изоляции для меня. Сила, которая жила во мне, и без того была огромна, мое желание еще большей силы почти не поддавалось контролю. Даже когда я просто думал о ней, дыхание прерывалось, тело содрогалось от желания превращения, желания сорвать мешающую одежду и ощутить пульсацию мелидды. Чем я рискую, смешивая такую силу с любовью, злостью и страхом? Смогу ли я вынести последствия своего вмешательства?

Все было очень непросто. На свете не было боли, которую не испытали мое тело и мой разум, но то, что я чувствовал теперь, было новым для меня. Спина все еще полыхала после прикосновения руки Элинор, человеческой руки, которая красноречивее моих слов говорила о доброте и всепрощении. Захочу ли я навсегда прервать общение с ними? Смогу ли я сделать это и остаться цельным? Может быть, это и был тяжелый урок, который пытался преподать мне Ниель, когда его глаза наполнялись слезами: за силу и судьбу платят болью огромных потерь.

Пока я бродил по саду Ниеля, погруженный в мрачные мысли, к горлу начала подступать тошнота. Сначала я решил, что страх и неуверенность заставляют мой пустой желудок вздрагивать. А может быть, эта болезнь вызвана запоздалой реакцией на тяжелый бой. Когда же я ощутил головокружение и жар, я подумал, что это, наверное, дает о себе знать рана в спине. Может быть, она была серьезнее, чем я думал, или же копье было смазано ядом. Руки ходили ходуном. Я решил вернуться в замок.

Первый раз за всю прогулку я поднял голову, чтобы понять, куда я забрел, оказалось, что я стою у стены, у того места, где кривая темная полоса обозначала трещину. Стена была целой, форма камней не изменилась, но мне показалось, что трещина стала уже, чем раньше, а отходящие от нее маленькие трещинки превратились в просто царапины на поверхности камня. Любопытно. Но этой ночью у меня не было сил на наблюдения. Я едва не падал в обморок.

Развернувшись, я побрел на свет из окон замка, тошнота прошла так же быстро, как появилась. Когда я уже подходил к ступеням, я чувствовал себя совершенно здоровым. Даже спина больше не беспокоила меня. Я остановился и посмотрел на руки. Сухие. Не дрожат. Я вышел на свет и развернул их, чтобы убедиться, что зрение не подвело меня, – шрамы на руках исчезли, даже шрамы от кандалов. Быстрый осмотр убедил меня, что остальные шрамы там, где я привык их видеть. Но все отметины на руках пропали.

Я все еще смотрел на руки, когда из двери вышел Ниель. Он стоял в дверном проеме, за его спиной горел яркий свет, я видел только силуэт. Какое выражение лица у него сейчас? Его голос звучал молодо, когда он обратился ко мне:

– Ты не устал, мальчик? Не голоден? Неужели тебе не нужно в постель после всех приключений?

– Я не хочу спать.

– Тогда давай поговорим. – Он спустился с лестницы, прошел мимо меня и направился к небольшой лужайке, где возле пруда стояла каменная скамья. На черной поверхности воды плавали листья водяных лилий. Хотя он стоял спиной ко мне, я ясно слышал голос старого мага: – Расскажи мне о своем сыне.

Мороз, не похожий на приступ лихорадки, прошел у меня по спине. Почему я так уверен, что Ниель не желает мне зла?

– Мой сын тебя не касается.

– Все события твоей жизни касаются меня. Ты думаешь, я не знал о ребенке? Первый раз я услышал о нем, когда ты умирал, а сегодня я увидел его твоими глазами. Прекрасный ребенок. Какие надежды ты возлагаешь на него? У тебя не должно быть тайн от меня.

Ему было легко говорить, обладателю целой коллекции тайн.

– Может быть, я расскажу тебе о своем сыне, если ты расскажешь мне о своем. – Его сын… его тюремщик.

В мгновение ока зима пришла в осенний сад. Ниель молча развернулся и побрел прочь, забыв о своих вопросах и обо мне.