Возрожденный молнией

Глава 11. Трамплин

Сделав шаг вслед за Хэнком в открытую дверь, я чуть не оглох. Упругая звуковая волна ударила в меня, накрыв с головой — стрекот пишущих машинок, автоматная очередь телетайпов, трели телефонных звонков, голоса разной тональности слились в единую оглушающую какофонию. Длинное помещение с бестолково суетящимися людьми, хаотично заставленное столами, невпопад разбитое деревянными перегородками. Что производило впечатление сумятицы в зале ожидания на вокзале, когда по радио объявили приход поезда. Но через мгновение я понял, что ошибся, никакого хаоса не было в помине. Все действия людей были лаконичны, продуманы, удивительно точны, как слаженная игра музыкантов в огромном симфоническом оркестре, которые беспрекословно подчиняются взмаху палочки дирижёра. От человека к человеку тянулись невидимые нити, чтобы, в конце концов, соткать единое полотно — новый выпуск журнала.

Лавируя между столами, я следовал за Хэнком, который уверенно направился в конец зала, к длинной стене из матового стекла.

— Привет, Крис. Как дела? Привет! — слышал я голоса.

— Спасибо. Все в порядке.

Мысль о том, что я никого не знал, беспокоила меня, но пока не мешала, американцы — народ сдержанный, узнавать о моих проблемах на самом деле никто не жаждал. Дежурные, ни к чему не обязывающие слова. Человек бросал их и вновь углублялся в свою работу. Вдогонку летели обрывки фраз: "Ваш сосед выгуливает собаку по ночам? И чем вас это беспокоит?", "Ребёнок проглотил игрушку и задохнулся? Сколько ему было лет. Понятно. Игрушка была зелёная или красная?", "Девушка переехала десять дней назад? И до сих пор не повесила шторы? Вас это удивляет? Да, понимаю. Это беспокоит вашего мужа".

Хэнк остановился у деревянной перегородки, за которой сидел худощавый мужчина в наглухо застёгнутом, несмотря на жару, отлично сшитом коричневом костюме в "ёлочку".

— Брайан, мистер Мартин, у себя? — спросил Хэнк.

— У него совещание, — ответствовал Брайан сухо. — Привет, Крис. Рад тебя видеть, — добавил он равнодушно и наклонился над бумагами.

— Ладно, подождём, — буркнул Хэнк.

Он заметно нервничал. Я машинально бросил взгляд на выпуклый циферблат, торчащий над широким окном, закрытым жалюзи. Нет, мы не опоздали. Чем он так не доволен? Я присел рядом.

— Хэнк, расскажи мне, кто здесь и что, — произнёс я, как можно мягче. — Ты же знаешь, я ни фига не помню.

— Ты действительно никого не помнишь? — сурово уточнил он, по ледяному тону с металлическим оттенком я понял, ему осточертело возиться со мной. Казалось, он откровенно демонстрирует: "Как ты мне надоел. Свои проблемы решай сам и не садись мне на шею"

"Это тебе не Россия", — подумал я. Где сердобольные друзья бросятся на помощь, демонстрируя сочувствие и участие. Расскажут, покажут все до такой степени, что ты начнёшь вопить с досадой: "да пошли вы! Не младенец, сам разберусь!" Впрочем, и в современной России эти чувства тоже постепенно начали атрофироваться, испаряться в процессе гонки за материальными ценностями. И окружающий народ скорее удостоит насмешкой, чем поможет разобраться. "Ты — лузер, никто тебе ничем не обязан".

— Хэнк, давай бери свои причиндалы и дуй на место, все сфотографируешь подробно, — к нам подошёл долговязый парень в чёрном костюме с бледным, невыразительным лицом с землистым оттенком. Галстук болотного цвета со светло-зелёными полосками только усугублял ситуацию, заставляя вспомнить с жалостью о неизлечимых больных.

Хэнк с откровенной радостью выхватил у парня из рук бумажку с адресом и через мгновение вооружённый камерой и магниевой вспышкой исчез в дверях. Я тихо выругался в сильнейшей досаде. Тут же вспыхнула история из моего детства. Мне было тринадцать, когда мы переехали по новому адресу. Пришлось перейти в другую школу, где я никого не знал, ни учителей, ни учеников. Я ощущал себя пришельцем с другой планеты. Низшим сортом, идиотом, над которым все потешались. Или мне так казалось. Впрочем, освоился я быстро, подрался с кем нужно, ясно дав понять, лезть ко мне опасно. Здесь, в этом мире, я был не просто "новеньким", я был чужаком. И никто не догадывался, до какой степени. Инопланетянин. Урод с огромным глазом-дыней, как у Туранги Лилы из "Футурамы" и чешуйчатым хвостом, который мне приходилось тщательно скрывать.

Среди двух десятков сотрудников я увидел лишь двух женщин. Сухопарая леди в летах в бесформенном тёмном жакете с идеальной осанкой, которой позавидовала бы выпускница Смольного института. Она с оглушительным грохотом барабанила по клавишам пишущей машинки, лишь изредка останавливаясь, чтобы подправить пальцем сползающие очки в тонкой оправе. И симпатичная дамочка с аккуратной стрижкой густых пепельных волос, в костюме мышиного цвета, в жакете и облегающей юбке, но совершенно без макияжа. Что делало её больше похожей на "своего парня", чем на представительницу "прекрасной половины". Она сидела на краю стола, демонстрируя без стеснения двум рядом стоящим мужчинам аппетитные коленки стройных ножек и что-то вещала, горячо жестикулируя. Они лишь внимательно слушали её, кивая.

В центре зала, между квадратными столбами стояли полукругом столы, в центре восседал полный, представительный мужчина за пятьдесят, с сигарой в углу рта. Аккуратная стрижка поредевших волос. Безупречно сшитый костюм-тройка, жилет, белая рубашка, строгий галстук с изящным зажимом золотистого металла и маленьким, разбрасывающим яркие искры камешком. Очки в тонкой оправе. Я понял, он был выпускающим номера. Вёл совещание, куда и как ставить материал. Но выглядел так важно, как магнат, принимающий решение о вложение миллиардов в новое дело.

Я не заметил ни одного чернокожего, латиноамериканца, итальянца, еврея. Да и ирландец, по всей видимости, присутствовал в единственном экземпляре. Им был я. Я могу определить этническую принадлежность человека. Хотя евреи не всегда бывают с вытянутым лицом, крупным носом с горбинкой и кудрявыми иссиня-чёрными волосами. И ирландцы не всегда рыжие с голубыми глазами, как предок Макфлая из третьей части трилогии "Назад в будущее". Они бывают и кареглазыми брюнетами, как Грегори Пек. Но у них особое гармоничное строение лица, которое мысленно делится на равные части по горизонтали — лоб, нос и подбородок. Мой Стэнли как раз был таким.

Где же хваленая толерантность американцев? Все сотрудники редакции (кроме меня) подходили под определение WASP или БАСП — белый англосаксонский протестант, "стопроцентный янки", элита с привилегированным происхождением. В отличие от белых католиков, коими были ирландцы и итальянцы, как Антонелли. Как ни странно, но религиозная принадлежность играла для американцев огромную роль. Они с неприязнью, которую даже не пытались скрыть, относились к людям, которые подчинялись сидящему в итальянском Ватикане — Папе. Второй сорт, к которому относился мой Стэнли.

"Не высовывайся! Не наглей! Ты никто в этом мире!", — я слышал это от каждого, кто сидел в этом офисе. "Ты — никто!", — эхом отзывались стены, плотно увешанные фотографиями с незнакомыми лицами.

Постепенно это начало раздражать, я угрюмо сидел, накачивая себя озлоблением и яростью. Мне хотелось вскочить, стукнуть кулаком по стулу и заорать: "Да вы вообще все, кто тут такие?! Что вы вообразили о себе?!"

Звук приоткрывшейся двери заставил внутренний голос заткнуться на середине унылых размышлений.

— Крис? Зайди.

Дверь тут же захлопнулась, будто хозяин кабинета опасался, что нежданные визитёры, поджидающие с обречённым видом, налетят, как стая комаров в жаркий, летний день.

Гранки, фотографии, тексты, напечатанные на машинке, написанные от руки, словно подтаявший мартовский снег землю устилали длинный узкий стол, занимавший большую часть кабинета. Несколько телефонов и странный агрегат, который я принял за радиоприёмник необычной конструкции. За высоким "королевским троном" из чёрной солидной кожи тянулись длинные ряды ящичков бюро. Слева — доска с пришпиленными материалами — фотографии, гранки, макет обложки. Подобные вещи вызывали у меня ассоциацию с разделанной тушей коровы на бойне. С той разницей, что эта мёртвая "туша" совсем скоро "свернётся" в нечто прекрасное, воплотиться в живую, монолитную конструкцию, скроет все "внутренности", вложенный в каждый материал пот и кровь сотрудников.

В отличие от выпускающего номер, главный редактор выглядел приземлённо и обыденно. Невысокий, худощавый мужчина средних лет с длинным вытянутым лицом, коротким носом, узкими губами. Очень высокий сжатый на уровне висков лоб, изрезанный не по возрасту глубокими морщинами, в обрамлении зачёсанных назад густых волос с сильной проседью. В тёмных брюках свободного покроя, белой рубашке со свисающими над расстёгнутым воротником хвостами галстука-бабочки. Впалые щеки и большие мешки под глазами свидетельствовали о нездоровом образе жизни. Из всего облика лишь дорогой перстень-печатка на мизинце указывал на благосостояние.

Он оторвался от разглядывания пачки гранок лишь на пару секунд, прожёг насквозь взором, проницательности которого позавидовал бы следователь НКВД, и буркнул:

— Как дела, сынок?

— Все в порядке, — отозвался я, как можно уверенней.

Рассказывать "Проныре Сэму" о потерянной якобы памяти, я не собирался. Вряд ли он пожалел бы меня и проникся моим бедственным положением. Я присел на стул у окна, и приготовился ждать. Он обошёл стол, удобно устроился в кресло и, скрестив руки перед собой на столе, вновь уткнулся в меня взглядом.

— Работать сможешь? — поинтересовался он. — Есть идеи?

— Идеи есть, — бодро сказал я. — Могу написать репортаж о моем пребывании в Синг-синг.

Точно! Что мне стоит написать сейчас шедевр, сравнимый с "Зеленой милей" Кинга? Ведь писатель использовал мемуары именно директора этой тюрьмы. А я на своей шкуре ощутил все прелести пребывания в этой тюряге! Нет, воровать идеи Кинга я не собирался, когда у меня было полно своих собственных!

— О, это неплохо, — Сэм откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы. — Твоя история уже стала сенсацией. Изучи всё, что писали о тебе и твоем деле и напиши нечто совершенно потрясающее. Бомбу. Кстати, на твоем месте я бы просто сел бы за книгу. Но писать надо быстро. Ты понимаешь. Пока читатель не потерял к тебе интерес. Что ещё?

Резкий порыв ветра подхватил материалы со стола, как чайки, взмахнув крыльями, они взвились в воздух, спланировав вниз. Я поднял лежащую у моих ног фотографию. На меня смотрела крашеная блондинка с круглым простоватым личиком в обрамленье кудряшек. Курносый носик, родинка на левой щеке, полураскрытый ротик с сильно накрашенными губами. Сочетание очарования ребёнка и женщины-вамп.

— Могу сделать репортаж о Мэрилин Монро.

— О ком? — удивился Сэм, чуть подняв левую бровь.

Первым моим желанием было расхохотаться ему в лицо, но я мысленно обозвал себя идиотом, вспомнив в каком времени нахожусь.

— Вот, — я продемонстрировал ему фото. — Восходящая звезда "20-й век Фокс". Джонни Хайд её агент.

— А, об этой, — протянул Главный равнодушно. — Старлетка. Впрочем, знает перед кем раздвинуть ноги. Попробуй. Но надо что-то оригинальное.

— Ну, написать, что она играет тупых блондинок, но на самом деле умна и образована. Изучает искусство и литературу в калифорнийском университете. Сделать пару фотографий, где она увлечённо читает.

Сэм издал короткий смешок, удостоив меня кривой усмешки, возникшей в левой стороне рта.

— А для контраста сделать постер с календаря, где она снималась голой за 50 баксов, — продолжил я. — Ей очень были нужны деньги, — объяснил я, хотя Сэма нравственные аспекты сего действия явно не волновали.

Главный замер, чуть наклонившись вперёд, острым обонянием акулы, способной на расстоянии в несколько километров улавливать мизерное количество крови, растворенной в огромном объёме воды, он ощутил запах сенсации.

— Кто фотограф? — быстро спросил он.

— Том Келли, — помедлив пару секунд, вспомнил я.

— Найди его. 200 баксов. Лучше негатив, но, если не продаст, тогда фото.

Я не мог освоиться с ценами в этом мире. 200 баксов за уникальное фото голой Монро? Не слишком ли дёшево? Первый номер "Плейбоя" с этой фотографией нагишом сейчас стоит 20 тысяч баксов.

Сэм откинулся на спинку кресла, потирая двумя пальцами подбородок, стал внимательно изучать фото. В его глазах не проступило ни малейшего интереса мужчины к чувственной женщине. Будущий мировой секс-символ всех времён и народов привлекал внимание Главного не больше, чем репортаж со съезда партии демократов. По телу пробегали приятные покалывания от мысли, что я встречусь с актрисой, которую видят в эротических мечтах миллионы мужчин. Ставшей коммерческим брендом, на котором предприимчивые американцы сделали уже не одну сотню миллионов зелёных. А главный редактор колебался, дать ли добро. Поднимет ли эта заметка тираж или нет.

— Хорошо, — наконец он бросил фото на стол. — Что ещё?

— Ещё можно написать об убийстве дамочки, которую выловили из залива вчера.

— Об убийстве? — недоверчиво сощурился Сэм. — Почему ты решил, что это убийство?

— Шуба. Норковая шуба хорошо впитывает кровь. Легко перевезти в багажнике труп, не оставив следов.

— Угу, — задумчиво скрестив пальцы перед собой, произнёс он. — Неплохо. Неплохо. Надо выяснить имя, мотивы. Но не увлекайся. Криминал — это скучно. Пусть этим занимаются копы.

Кажется, ко мне пришло вдохновение. Я не предложил ничего сенсационного, но не молчал, как пень. Ненавижу выглядеть идиотом, который не способен подобрать слова, зажечь своими идеями.

— Не думаю, что копы обвинят меня в убийстве, — пошутил я.

Сэм помолчал, вытащив из деревянного ящичка сигару, откусил кончик специальными ножницами, раскурил длинной спичкой и, выпустив ароматный дым в потолок, откинулся на спинку кресла, мерно покачиваясь. Его глаза погасли, мне это не понравилось. Я начал нервничать.

— Бой Джо Льюиса и Дастина Томсона.

Он смерил меня равнодушным взглядом, сбросив пепел в хрустальную пепельницу. Сигара нравилась ему значительно больше, чем мои идеи. Он явно начал скучать, а я нервничать.

— Зачем чемпиону в супертяжёлом весе выступать с явным слабаком? — объяснил я.

— Льюис разорён, ему нужны бабки, — понял Сэм. — Предполагаешь дело нечисто? Да, наверно. Займись этим. Хорошо. Есть ещё идеи?

Я хитро улыбнулся.

— Можно сделать статью о фирме IBM.

Сэм удивлено поднял левую бровь.

— Зачем? Что они производят? Электрические пишущие машинки? Не самый ходовой товар, — он усмехнулся. — Да, Крис, пожалуй, надо заказать пару штук. Но статья — это лишнее.

— У этой фирмы — большое будущее. Уверен. Совсем скоро они создадут уникальные устройства, которые совершат техническую революцию, прорыв в будущее, перевернут все представления о мире, — быстро проговорил я.

Сэм уставился на меня так, как будто душевнобольной в смирительной рубашке заявил, что собирается баллотироваться в президенты страны. Я использовал шулерский приём — использовал свои знания из будущего, о которых никто, кроме меня не догадывался. Откуда Сэму Мартину знать о том, что в 1952-м году фирма IBM создаст первый компьютер, майнфрейм. А через 30 лет явит миру первый персональный компьютер. Который будет "бомбой" в миллион килотонн.

— Ладно, займись, — равнодушно протянул он, наконец.

Он явно не поверил мне. Но я тут же пожалел о сказанном. Созданные в середине прошлого века майнфреймы представили узкоспециализированный интерес. Все остальные мои велеречивые измышления звучали как фантастика, совершенно не подходящая для солидного журнала.

Он подошёл к окну за моей спиной, помолчал, переминаясь с носков на пятки. Явно хотел сказать нечто неудобное для меня. Черт тебя подери, Сэм! Хочешь вышвырнуть — давай! Чего душу-то вынимать?!

— Ты молодец, Крис, — через долгую паузу, проговорил он. — Светлая голова. Но я реально хочу бомбу.

— Что именно?

— Мне нужен цикл статей о деле Ллойда Джонса. Это первое. Второе. О процессе над Кронберг. Ты наверняка будешь выступать свидетелем. Ты понял?

Разумеется, я понимал, о чем он говорит. Но как я могу написать что-то о Джонсе, если я не нашел никаких материалов, которые собирал Стэнли?! Скорее всего, они всё пылятся в архивах ЦРУ под грифом "Секретно". Не писать же статью о несчастных сиротах, над которыми компания Джонса ставит опыты в 21-м веке?

— Я постараюсь.

Он развернулся ко мне и отчеканил:

— У меня нюх на такие вещи, Крис. Твой репортаж станет не просто сенсацией. Он даст тебе путевку наверх. В самые высокие сферы. Ты понял? Это трамплин. И какой высоты ты сделаешь прыжок, зависит только от тебя.

Он вещал, как оракул. Мне вдруг почудилось, что я вижу лицо Кастильского, который говорил то же самое.

— Да, сынок. На твоё место я назначил Ларри Ольсена. Твой стол теперь у окна в углу. И вот ещё что. Я нанимал адвоката для тебя. Ты помнишь. Чарльза Дэвиса. Одного из лучших, — он сделал многозначительную паузу, чтобы я ощутил важность момента. — Его гонорар будут вычитать из твоего заработка.

Твою мать! И это все, чем он хотел меня напугать?! Устроил душевную пытку? Думал, я оскорблюсь его жадностью?

— Понятно.

Он медленно обошёл стол, бесцеремонно ступая по разбросанным ветром материалам. Удобно устроился в кресле, сбросив пепел в пепельницу. Откинувшись на спинку, продолжил:

— Крис, всё зависит теперь только от тебя. Пиши. Я в тебя верю. Если сможешь создать "бомбу", я спишу твой долг. Иди работай.

Он вытащил пару гранок, углубился в них, давая понять, что аудиенция у "короля" Сэма закончилась. Я вышел из кабинета на подгибающихся ногах, так и не понимая, сдал я "экзамен" перед Главным или нет.

В самом углу около окна сиротливо пустовал письменный стол, куда я и направился. Потрёпанный телефонный справочник, пара сломанных карандашей в ящиках стола. Пачка бумаги. И больше ничего. Ни машинки, ни папок, ни письменных принадлежностей. Я ощущал себя Робинзоном Крузо, выброшенным на необитаемый остров. Нет, неверно. Рядом с островом находился корабль с провизией, и вещами. У меня же не было ничего.

Впрочем, наблюдательность и великолепная память остались при мне. Не грех ими воспользоваться, раз меня бросили, как котёнка в воду, чтобы я или утонул, или научился плавать. Я взял лист бумаги, быстро расчертил на квадраты план офиса, набросал карикатуры на каждого сотрудника. Как только слышал обращение к нему по имени, тут же писал его напротив физиономии.

Через пару часов от боли дьявольски разламывалась голова, словно сжатая терновым венцом. Неимоверным усилием воли я заставил себя запомнить каждое имя или прозвище. Теперь я знал почти всех. Симпатичную дамочку с аппетитными коленками звали Марго. Представительного мужчину с элегантной заколкой для галстука — Джаред Бест. Как бы невзначай, я прошёлся пару раз по офису, стараясь уловить все разговоры. Особенно удачным оказалось место рядом с парой телетайпов с надписью "Associated Press", за которыми сидели двое, Ник, худощавый парень с короткой стрижкой и Стивен, полноватый уже сильно обрюзгший блондин средних лет с сильными залысинами. К ним подходили сотрудники, переговаривались, получали информацию или передавали тексты. А я как бы невзначай запоминал имена.

Но моё частное расследование не увенчалось успехом. Ларри Ольсена я не обнаружил. Вернувшись на место, я плюхнулся на стул, который возмущённым скрипом оповестил всех, что негоже так немилосердно относиться к почтенной старости сего предмета мебели. И вновь уткнулся в разрисованный мною лист.

Если Сэму так трудно было сказать мне, что на моё место взяли другого человека, значит, Стэнли занимал какое-то необычное место в редакции. Не рядовой сотрудник. Спецкор, заместитель. Возможно, он имел особое место в офисе. Я окинул офис и отругал себя за невнимательность, заметив в углу стеклянную перегородку.

Зайдя внутрь, я остановился напротив массивного письменного стола, за которым восседал хозяин.

— Привет, Ларри, — бросил я, стараясь держаться уверенно.

Он оторвался от чтения бумаг, взгляд задержался на пару секунд на моей обритой голове, и губы растянула откровенно злорадная ухмылка. Моего возраста, уже начинающий полнеть. Широкоплечий, с хорошо развитой как у боксёра грудью. Квадратное лицо с утяжелённой нижней частью, пухлые, капризные губы, округлый, безвольный подбородок. Слишком короткий для подобного лица нос с хищно вывернутыми ноздрями. Глубоко утопленные под дугами бровей небольшие глаза, постоянно в прищуре. И маска глубочайшего презрения ко всему, что не касается его персоны. Почему женщины находят такие лица привлекательными?

— Привет, Крис, — невнятно пробормотал он. — Рад тебя видеть.

Поставив левую руку на подлокотник, он приложил два пальца к виску, и откинулся на спинку широкого кожаного кресла.

— Где мои вещи? — спросил я, не отводя от него пристального взгляда.

— Там, в углу, — чуть качнув головой влево, проговорил он, не меняя положения тела.

Продефилировав мимо него, я взял картонный ящик с барахлом. Плюхнув на стол прямо перед его наглой физиономией, начал придирчиво в нем ковыряться. Хотя понятия не имел, что там могло быть. Пишущая машинка, рамочки, несколько папок, записная книжка, справочники, письменные принадлежности. Сделав вид, что задумался, обвёл взглядом помещение. Слева от стола находился длинный стеллаж с толстыми папками. Часть из них отличались по цвету обложек и стояли в стороне от остальных.

Опершись руками о стол, я наклонился вперёд и жёстко отчеканил:

— А где остальное, Ларри? А?

Наши взгляды скрестились, словно шпаги, вызвав мысленно фейерверк искр. Я шёл на серьёзный риск, ва-банк. Я не знал, не мог даже представить, что за материалы остались от моего несчастного Стэнли и остались ли вообще. Я не смог бы даже узнать его почерк, но интуитивно ощущал, этот высокомерный прощелыга использовал его идеи. Я думаю, Стэнли был очень талантливым парнем.

— Я все выбросил, — лениво ответил Ларри, мерно покачиваясь в кресле, как в гамаке. — Зачем мне барахло мертвеца?

Маленький Наполеон Бонапарт. Ему нравилось унижать меня. Восседающий в отдельном кабинете, как Бог на облаке и рядовой сотрудник редакции, червь ничтожный, которому словно дворняге бросили кость — выделили уголок. Но я не собирался пасовать перед зарвавшимся наглецом. Через пару минут он скис. Брезгливо скривившись, поднялся во весь рост, прошествовал к стеллажу и вытащил те самые папки, которые мне удалось приметить. Я удовлетворённо выдохнул. Но решил не спешить. Окинув критичным взором, открыл одну, медленно перелистывая листочки, исписанные аккуратным почерком, почти без помарок. Затем смерил его осуждающим взором.

— Ну что тебе ещё? — разозлился он.

Откровенный блеф, я лишь делал вид, что у меня на руках джокер, хотя на самом деле не было даже завалявшийся козырной семёрки. Наконец, прошипев что-то злобное себе под нос, он нехотя наклонился вниз. Вытащив из нижнего ящика тоненькую синюю папку, швырнул мне.

Психологически победа осталась на моей стороне. Сложив все в коробку, я вернулся на место. Выставил фотографии на стол. Незнакомая мне супружеская пара средних лет рядом с улыбающимся мальчиком. Видимо, родители Стэнли. Афиша спектакля со стройной фигуркой Элизабет Шепард. В рамках светлого дерева дипломы за отличную учёбу, спортивные успехи, стекло треснуло, рассыпалось под моими пальцами. Видимо, Ларри снимал со стен эти дипломы и бесцеремонно швырял в коробку. Почему не выкинул? Пачка визиток: Кристофер Стэнли, Ph.D. - доктор философии. Значит, Стэнли удалось поступить в аспирантуру, защитить диссертацию, последняя стадия обучения в университете. Я знал, что докторская степень в Штатах не соответствует нашей. Но все равно ощутил гордость, человек, в чьём теле находилось моё сознание, был умён, образован.

Устроившись за столом, я раскрыл тонкую папку. Сверху лежала статья о фармацевтической компании Ллойда Джонса, только намекающая на какие-то тайны, которые скрывает в своих недрах могущественная корпорация. Я устало прикрыл глаза, ослабил узел галстука. Если это всё, что осталось от Стэнли, мне придется пройти весь его путь ещё раз.

Встав у окна, я начал бездумно всматриваться в проносящиеся внизу машины, которые вдруг напомнили "Волгу Газ-21", запущенную в производство в начале 50-х годов. Заставив предательски сжаться сердцу. "Хоть похоже на Россию. Только всё же не Россия".

В детстве мне приснился сон, который я запомнил до мельчайших подробностей. Я был космонавтом, улетевшим в далёкий космос на звездолёте. Меня окружали мёртвые немигающие сверкающие точки. Только воздух Земли заставляет так романтично мерцать звёздам на небе. Атмосфера Земли превращает дождь из мёртвых останков астероидов в восхитительно прекрасное зрелище сверкающего звёздного дождя. И я навсегда запомнил то невыносимое чувство ностальгии, которое испытал во сне, затопившее душу, задушившее до горьких рыданий. Я знал, что не успею вернуться домой. Всей моей жизни не хватит вернуться, увидеть небо в мерцающих звёздах, вдохнуть воздух родной Земли. Почему мы так любим свой родной край? Почему так стремимся вернуться домой из далёких странствий, как бы не было там замечательно? Почему люди, сбежавшие на Запад, не могут забыть о России, невидимыми нитями, связанные с ней. Никто не может сказать определённо, что такое ностальгия, homesick — тоска, болезнь по родине.

Если я проживу ещё лет пятьдесят, то древним стариком смогу приехать в Россию. Увидеть Милану, родителей, коллег. Мой дом. Меня отделяло от них не тысячи и тысячи километров, которые при желании я мог преодолеть. Меня отделяло нечто большее — время.

Вернуться к содержанию