Возвращение к лисьей норе

27

Они распрощались на вокзальчике в Катержинских горах, где попутчик Земана хотел поселиться в единственной маленькой гостинице «У Конипаса». Земан попросил на всякий случай заказать комнату и для себя.

Он поборол в себе желание вновь пройтись по Катержинским горам, посетить места, где прошла его юность, и сразу отправился в Борованы, находящиеся примерно в двух километрах. Желание увидеть внука и узнать причину его отчаянного письма было сильнее того, что связывало его с Катержинскими горами. А кроме того, на обратном пути у него еще будет время для воспоминаний, успокаивал он себя.

Он шел по асфальтированной дороге среди лесов и полей. Осеннее солнышко ласково освещало путь, золотило паутину на молодых соснах и кустах шиповника. Особенно осеннее очарование природы и необычайная тишина подняли настроение. Он полной грудью вдыхал смолистый лесной воздух, погружаясь в воспоминания об Иване и последнем деле, которое расследовал. «Да, в этих местах самая тяжелая военная служба покажется раем», — думал он.

И еще про себя отметил, что пограничье, которое он так хорошо знал со времен молодости, разительно изменилось. Стало культурнее, богаче. Пыльные проселочные дороги уступили место асфальтированному шоссе, вместо подслеповатых избушек-развалюшек выросли современные домики или семейные виллы, над их крышами поднялся частокол телевизионных антенн, в палисадниках разбиты аккуратные газоны и цветочные клумбы.

От всего этого веяло спокойствием и благополучием, и у Земана потеплело на душе.

Все, что мы делали, сделано не зря, говорил он себе.

От божьей благодати, окружавшей его, он настолько успокоился, что страхи за внука сами собой рассеялись. Возможно, Иван впервые угодил на губу, утешал он себя. Или из-за болезни, в которой не хочет признаться, не поспевает за остальными, и ребята над ним смеются. А может, кто-то попрекнул его отцом-эмигрантом. Но все можно исправить, объяснить. Надо поговорить с командиром.

Занятый этими мыслями, он незаметно прошел два километра от Катержинских гор до Борован.

Воинская часть уже давно не размещалась в старом борованском замке. Для нее были построены современные казармы в окружении зелени на большой лесной поляне.

Земан шел по старинной тополиной аллее. Через каждые пятьдесят метров ему попадались безвкусные транспаранты со стандартными лозунгами:

ВАРШАВСКИЙ ДОГОВОР — ЩИТ СОЦИАЛИЗМА!

ЧЕХОСЛОВАЦКАЯ НАРОДНАЯ АРМИЯ — ОПЛОТ И СТРАЖ МИРА!

СОЦИАЛИЗМ И МИР ЗАЩИТИМ!

Оказывается, даже самое великое дело можно превратить в пустую серую фразу. Тысячу раз механически повторенная, она теряет свой первоначальный смысл и становится пародией на самою себя. Этой глупостью мы оскверняем все великое. Даже новые слова — перестройка, гласность, новое мышление, демократизация — мы успели опошлить. И теперь они выходят из аппаратных задниц смердящим поносом.

Зачем все это нужно? Ведь эти лозунги никого и ни за что не агитируют. Трудно себе представить, чтобы невыспавшиеся или усталые солдаты обращали на них внимание. Только испортили этой мазней прекрасную аллею.

У ворот части путь ему преградил красно-белый шлагбаум, рядом находилось караульное помещение.

Здесь царили тишина и спокойствие. Кроме караульных, не было видно никого. Наверное, все были на плацу, в поле или же спали в этих казармах мертвым сном, как в замке Спящей Красавицы.

Он обратился к караульному.

— Моя фамилия Земан, — представился он. — Приехал в гости к внуку.

Караульный крепко сжимал свой автомат и, казалось, вовсе не слышал Земана.

— Иван Томанек. Рядовой, — продолжал Земан. — Первый год службы. Третья рота. Могли бы вы его позвать?

Земану показалось, что имя это каким-то образом поколебало твердокаменного караульного. Он резко повернулся и удивленно уставился на гостя. Во взгляде зажглось любопытство. Наверняка знает Ивана, подумал Земан. Может, они служат в одном взводе или спят рядом в казарме. Он хотел было начать разговор об Иване, но неприступный воин лишь отчеканил:

— Я вызову начальника караула.

Он нажал на кнопку звонка, и из караульного помещения сразу же выскочил слегка помятый, невыспавшийся молоденький подпоручик.

— Что случилось, Коцварек? — буркнул он недовольно, подтягивая на ходу ремень с кобурой.

— Вот тут хотят поговорить с Томанеком. Товарищ говорит, что он его дедушка, — отрапортовал солдат.

Услышанное удивило подпоручика так же, как и часового минуту назад.

— Что? С Томанеком? — переспросил он недоверчиво.

— Да, с Иваном Томанеком. Рядовым. Третья рота. Будьте так добры, позовите его, — вежливо попросил Земан.

— Это невозможно, — сказал подпоручик.

— Почему?

— У нас боевая тревога. Никто из посторонних не имеет права посещать казармы, все увольнительные отменены.

— Но я приехал из Праги… — попытался объяснить Земан.

— Это вам не поможет. У нас приказ.

— Я не прошу об увольнительной. Мне достаточно перекинуться с внуком двумя-тремя словами прямо здесь, у ворот. Просто чтобы он знал, что я здесь.

— Нет, — стоял на своем подпоручик. — Приходите завтра.

Это упрямство и нежелание пойти навстречу окончательно расстроили Земана.

— Могу я поговорить с вашим командиром?

— Нет. Его здесь нет.

— А с его заместителем? Политруком?

— Тоже нет. Я же вам сказал: приходите завтра.

— Можно позвать кого-нибудь другого?

— Никого нет. Все уехали.

— Когда же вернутся?

— Не знаю, я не получал распоряжений. Я же сказал: приходите завтра.

После этих слов он развернулся и направился в караульное помещение.

Чертовы мозги цвета хаки, ругался про себя Земан. Бюрократы. Ни шага без приказа сверху. Мы в органах все-таки могли принимать решения самостоятельно. И он вспомнил свое последнее дело — как он против воли вышестоящего начальства расследовал его, опираясь на закон и право.

— Неужели вы не поможете мне? — обратился он к часовому, поскольку офицер уже скрылся.

Но тот не обращал на него внимания. С безучастным видом, сжимая в руках оружие, прохаживался он вдоль ворот.