Возвращение любви

Глава двенадцатая

«21 сентября.

С тех пор, как пропал Валера, пошел уже третий год. И с тех пор я одна, совсем одна. Ира? У нее своих забот полон рот. Да и живем мы с нею как будто в разных измерениях: у нее были одни ценности, у меня другие. Подруги, с которыми вместе работаю в школе, ушли каждая в свой мирок: дети, беготня по магазинам. Дима Зотов? Его слишком больно ранило расторжение наших отношений. Правда, он сильный, с достоинством перенес удар. Одна я догадываюсь, как он надломился внутренне. Боже, как, должно быть, он презирает меня!..

Вот и решила снова делиться мыслями с бумагой. Меня не особенно беспокоит — прочтет кто-нибудь мои записи или нет. Во-первых, я надежно прячу свой дневник, и нужно быть профессиональным сыщиком, чтобы его отыскать. А во-вторых, вряд ли кого-нибудь заинтересуют мои переживания. Да и то сказать: главная беда нашего времени — ужасающее равнодушие в отношениях между людьми. Никому ни до кого нет дела. Твои проблемы — это только твои проблемы. Чужая беда отпугивает. Люди слишком дорогой ценой добиваются своего клочка счастья, чтобы принимать на себя еще и боль ближнего.

Пишу эти строки, сидя за кухонным столом. Горит яркий свет. О чем-то бубнит радиоприемник в углу. Вчера весь день прибиралась в квартире. Чуть ли не стерильная чистота. Сварила на два дня куриный бульон. Только зачем мне все это?! Кому нужна эта чистота?! Кто будет есть мой ужин?!»

«14 октября».

Мысли о Диме Зотове не отпускают. Менее всего я хотела бы встречи с ним. Когда Ирка в очередной свой визит прозрачно намекнула, что вполне может организовать соответствующее мероприятие, я на нее цыкнула с такой яростью, что она поспешила перевести разговор в другое русло и больше не возвращалась к этой теме.

Видеть не хочу, а думать… думаю. Сегодня утром пришло в голову, что из этого книжника мог бы получиться безупречный революционер. Он благоговеет перед своим внутренним миром, построенном на фундаменте прочитанных книг. Мир внешний, нас окружающий, ему ненавистен, так как не дал возможности проявиться его незаурядным, как он мнит, способностям. Он преклоняется перед теорией и презирает жизнь, в которой никто с ним не считается.

Если смотреть на мир его глазами, то получается: коль действительность не соответствует теории, тем хуже для действительности. А значит, можно все: крушить, ломать, уничтожать, истреблять, невзирая на жертвы и потери, — во имя одного только изменения действительности.

Если бы в России вдруг произошло вооруженное восстание, вполне возможно, он бы оказался одним из его вождей. Лень недостаточно укоренилась в нем. Она легко может смениться бурной жаждой деятельности. Бедный Дима даже не вспомнит вековечной мудрости — революция делается только для того, чтобы поглотить авангард революционеров. И он, конечно же, сгорел бы в этом страшном пламени, как истинный практичный книгочтей.

Но Бог с ней, с революцией! Беспощадные и бессмысленные бунты Руси не в новинку, и участь их вождей известна. Сама твержу это детям, когда проходим «Капитанскую дочку» Пушкина. Куда больше меня возмущает то, как он обошелся с той девушкой, которая некогда его любила!

Воспоминание об этой истории, рассказанной им с равнодушной ухмылкой, всякий раз заставляет меня хмуриться. В тот раз я восприняла ее с недоверием и отчасти — иронией. Осознание всего ужаса происшедшего пришло гораздо позднее. Да это же настоящая трагедия! Не для меня, разумеется, инфантильного эгоцентриста. А для нее, готовой посвятить ему свою жизнь и просящей взамен лишь немного чуткости и доброты к себе.

То, что он даже не предпринял попытки воспротивиться, когда какой-то пахал обхаживал его девушку, просто низость. За счастье надо бороться! Девушка и так проявила великодушие, подарив ему свою любовь. Требовалось лишь небольшое усилие, чтобы она осталась с ним навсегда. Но он и этого не сделал.

Потому что не любил. Не любил ее так, как в былое время любил меня Валера… Стоп! А при чем здесь Валерка? Я ведь дала себе зарок не возвращаться к прожитому, не пытаться воскресить давнишнее.

Японцы — мудрые люди. У них есть пословица: «Не надо бить по кусту палкой, иначе оттуда поползут на тебя змеи». Моя память — этот самый куст. Так что, прекрати, Аленушка, размахивать палкой, прекрати заниматься самокопанием!..»

«5 ноября.

Ого, почти месяц не раскрывала дневник. Сегодня что-то на меня нашло. Перечитав последнюю запись в дневнике, уловила некую закономерность: вначале осуждаю других, а после незаметно перехожу на самокритику.

Вернее, тут чередуются две крайности. То мне кажется, что я знаю себе цену и как женщина могу дать фору всем этим манекенщицам и фотомоделям, за которыми табунами бегают мужики. То вдруг осознаю себя полным убожеством и тогда безмерно стыжусь и своей прически, и своего платья, и походки, и манеры держаться.

Случается, утром, перед тем, как выйти на работу, когда каждая минута на счету, гляну в зеркало и неожиданно обнаружу, что просто безобразно одета. Влезаю в другую юбку, меняю кофточку. Вот так вроде ничего, на голове вместо прически какой-то невообразимый кавардак. Пускаю в ход шпильки и заколки и тут вдруг мне перестают нравиться туфли. В страшной спешке нахожу в шкафу другую пару, примеряю и… хочется прямо-таки зареветь от отчаяния. Все: и прическа, и юбка, и туфли, и плащ — все раздражает. Все представляется претенциозным и глупым. А сама себе кажусь напыщенной дурой. И мечтаю только об одном — превратиться бы в махонькую мышку да спрятаться в неприметной норке. Чтобы никто не мог ни разглядывать меня, ни злословить на мой счет, ни обсуждать.

В учительской же, разумеется, все только этим и заняты. И хотя никто не осмеливается высказаться вслух, прекрасно зная, что за словом в карман не полезу, однако ехидные взгляды учительниц, особенно пожилых, меня буквально ранят.

В школе все прекрасно осведомлены о том, что в моей личной жизни не все благополучно, а это, естественно, повод для злорадства. Слишком долго, по мнению наших дам, я жила счастливо. Жизнь, мол, меня не била. Хотя, если вдуматься, то какое им дело! Неужели им будет хорошо оттого, что мне плохо?

Получается, что да. Мне в этой связи вспомнился один разговор с Валерой. Мы тогда еще только поженились, и я, смеясь, рассказывала как собиралась подсыпать ему в чай приворотного зелья.

— Ты не поверишь, но я тоже одно время думал проделать что-нибудь в этом роде! — признался он. — Но не стал. Вспомнил своего отца. Он как-то сказал, что на женщин приворотное зелье не действует. И знаешь, почему?

— Почему? — по насмешливым искринкам в его глазах я уже догадалась, что готовится какой-то подвох.

— Потому что в них самих слишком много яду. Этот яд нейтрализует всякое зелье.

Помню, я хлопнула его по голове журналом, который в тот момент держала в руках. Потом мы вместе долго смеялись над этой примитивной шуткой. А сейчас вспоминаю его слова и думаю: как он все-таки был прав, насколько знал женскую психологию. Женщина справедлива и добра только когда счастлива. Когда же личная жизнь у нее не складывается, она становится очень и очень злой и готова, как змея, кусать всех, кто попадает в поле зрения…

Странно, опять выплыл Валера. Я же дала себе слово не вспоминать о нем…»

«6 ноября.

Нынче в России не празднуется годовщина революции. Тем, кто над нами, конечно, виднее… Но я так истосковалась по праздникам, по веселью. Наша повседневная жизнь слишком скучна и однообразна, и праздников в ней явно недостаточно. Не хватает веселья для души.

Вряд ли кто-нибудь, кроме разве что Ирки, догадывается о том, какой мрак царит у меня в душе. Сама знаю, что произвожу впечатление спокойного, хладнокровного человека, принимающего жизнь такой, какая она есть. Но себе-то я могу признаться, что эта маска равнодушия и удовлетворенности — своеобразная защитная оболочка.

Не хочу никого пускать в мой внутренний мир. А сама изнываю от разнообразных желаний, вспыхивающих, подобно огню. Но нет хвороста, который поддерживал бы этот огонь. И все эти чувства, стремления, мечтания перегорают, превращаясь в угольки. И наступает горькое осознание: я старею. Этот необратимый процесс старения и приводит меня в отчаяние.

Мне не хватает любви! Все, все, без раздумий отдала бы за прикосновение ласковых рук, за единственный пылкий поцелуй… Почему я должна стесняться этой своей мечты?! Я — женщина и не могу жить без любви! Оглядываясь на прожитое, понимаю, что была счастлива только с Валерой.

С Валерой, с Валерой, с Валерой! Я не знала в жизни другого мужчины, но уверена, что никто и ни в каком смысле не смог бы сравниться с ним. И то, что эти два месяца заставляла себя не вспоминать о нем, было не более чем самообманом. В тот самый момент, год назад, когда увидела его по телевизору — небритого, с автоматом Калашникова в руках, в форме цвета хаки — я поняла, что никогда не смогу жить без него.

В нем одном — весь мой мир. Мир, в который, как в омут, хочется погрузиться с головой. Я не смогла бы жить эти четырнадцать месяцев под таким напряжением — думать о нем, вспоминать его ласки. У меня давно помутился бы рассудок. Чтобы этого не случилось запретила себе вспоминать его. Сама отдала приказ и сама приняла этот приказ к исполнению. Да не все, выходит, в нашей власти. Каждый вечер смотрю по телевизору все информационные программы. Внушаю себе, что учительница должна быть в курсе политической жизни страны. На самом же деле все эти баталии между властями и оппозицией мне до лампочки. По-настоящему меня интересуют только репортажи из «горячих точек» СНГ. Я надеюсь вновь увидеть на экране лицо Валеры. И одновременно страшусь этого момента. Уверена, если это случится — разревусь. У кого тогда искать утешения?..»

«10 ноября.

Шла из школы и в толчее обратила внимание на офицера — их все меньше попадалось на городских улицах. Нарочно замедлила шаг, чтобы присмотреться.

Среди Валериных сослуживцев таких не припомнила. Чем же тогда он меня привлек? Ага, видимо, тем как он двигался: сутулясь, волоча ноги. От всего его облика исходило ощущение какой-то расхлябанности, неуверенности в себе.

Терпеть не могу таких вояк! Пришел на память Валера. Вот кто был прирожденным офицером! Иметь в предках три поколения служилых людей — это не шутка. За что судьба так жестоко обошлась с ним?

Вспомнился парад три года тому в военном городке. Мой муж шел тогда во главе своей роты. Как он был хорош! Формы — с иголочки, сапоги — начищены до зеркального блеска. Он волновался, но его голос, когда отдавал команды, звучал четко и внушительно. Как я гордилась в тот момент, что стала женой офицера!

Да, в этом вся разница! Тогда Валерины сослуживцы и он сам казались мне настоящими офицерами. А нынешние, те, что остались, кажутся, офицерней. Про тех можно было сказать: «Господа офицеры!» Про нынешних: «Господи, и это офицеры?»

«19 ноября.

Утром проснулась со странным ощущением умиротворенности и любви ко всем и всему. Откуда-то пришли слова:

— Все вернется.

Я произнесла их неосознанно. Что именно должно вернуться? И куда?

Но через несколько минут уже знала: вернутся любовь и былое счастье.

«Глупость, — возразила себе, — несусветная глупость. Какое может быть счастье, если человек, которого люблю, сейчас в тысячах километров отсюда, в пекле межнационального конфликта, и возвращаться, судя по всему, пока не собирается? Явная нелепость! Или, как говорили средневековые схоласты: «Верую, потому что абсурдно!»

Откуда берется это чувство необъяснимой уверенности и на чем оно основывается? Впрочем, не важно! Важно, что это чувство, похожее на вдохновение, вдруг осенит человека, когда у него совсем опускаются руки и пропадает всякая надежда. И тогда человек вновь обретает желание жить, ощущает неизведанные прежде радости, такие, например, как удовольствие смотреться в зеркало или поправить подушку под головой.

Кстати, о зеркале. Когда причесывалась сегодня, с ужасом заметила новую морщинку возле глаза. Еще вчера ее не было! И я с мстительным удовольствием подумала, как брошу Углову в лицо:

— Посмотри, негодяй, что стало со мной, пока ты воевал непонятно где и непонятно за что. Я тут без тебя совсем в старуху превратилась!

Он, конечно же, сразу примется уверять, что не видит во мне никаких перемен. И тогда я его поцелую. А затем нас ждет целая ночь любви и блаженства. Да что ночь — это уже на всю оставшуюся жизнь…

Откуда такая уверенность, что встреча с Валерой вообще когда-нибудь состоится? Но ведь есть эта уверенность, есть! Даже если не встречу его до Нового года, то загадаю это своим желанием, пока будут бить полуночные часы. И уж тогда, не сомневаюсь, все сбудется. И больше Валеру я не потеряю. Ведь, в сущности, этим мужчинам не так уж много и надо — чтобы их понимали и терпимо относились к недостаткам. А нам, женщинам, нужно одно: чтобы нас любили. Все остальное приложится. Все остальное уладится.

Уладятся отношения с Зотовым: мы будем просто хорошими друзьями. Дима не останется одинок. Рано или поздно найдется женщина, которая сумеет оценить его способности и достоинства. А Диме только этого и надо! Что же касается Петра, тут все намного сложнее. Но коли судьба затянула этот сложный узел, она сама же его и распутает…

Ах, скорее бы пришло письмо. Неужели Маргарита забыла свое обещание? Неужели не понимает, что мне невмоготу ждать? Впрочем, я готова ждать всю жизнь…»