Возвращение любви

Глава вторая

Елена и Валерий снимали полдома на окраине города. Старуха-хозяйка недавно похоронила мужа, а дети жили отдельно и — как сама говорила — звали ее наперебой, но она не хотела оставлять дом, в котором родилась, выросла, сама народила троих и подняла на ноги.

Дом был старый, со скрипучими полами, теплый и по-своему даже уютный. Елену он вполне устраивал, потому что сама выросла в таком же. Бревенчатая перегородка отделяла хозяйскую половину от той, которую занимали Угловы и где было две комнаты — одна большая, а вторая маленькая, служившая спальней. Кухня была общей. Массивная русская печь занимала середину дома, грея обе половины.

С годами Елена обжила свою половину и, гости уверяли, что им приятно бывать у четы Угловых, что у них какая-то особая атмосфера, можно отдохнуть душой, а уж как готовит Елена — тут и слов нет.

Сам Углов отличался радушием и любил угодить гостям. Так что вечерами Угловы редко оставались одни: то придут друзья Валерия, то прибегут подруги Елены, а Ира так чуть ли не каждый день навещала.

— Ты когда задумаешься, подруга? — сказала как-то Ира.

— Над чем или о чем? — спросила с улыбкой Елена.

— Вы на гостей тратитесь — прямо ужас. Теперь такое время, что нечего по гостям ходить. А люди же бессовестные.

— Ну, о чем ты говоришь, Ирка? Как тебе не стыдно! Друзья Валеры, что ли, бессовестные? Или ты?

— А что ты думаешь? Я бессовестная, и ты это прекрасно знаешь. Чем самой готовить, так я к тебе бегу.

— И прибегай. Мы только рады. Понимаешь, Ирка, деньги приходят и уходят, а если друзья уйдут, то навсегда.

— Ой, не умничай! Могла бы одеться получше. И мебель надо покупать, вдруг квартиру дадут.

— Дадут — тогда и думать будем.

— Чудная ты, Елена. Честно говорю! И Валерка твой… тоже… между прочим…

— Что «между прочим»?

— Два сапога пара.

— Это плохо? — улыбалась Елена.

Ирка опечалилась, пожала плечами и, вздохнув, сказала:

— Завидно.

Елена шутливо взъерошила завитые кудряшки Иры и сказала:

— Ирка, Ирка, чудо ты мое!

Она любила ее, взбалмошную, и жалела, потому что этой доброй душе не очень везло.

Среди многочисленных гостей особое место занимал Дмитрий Зотов, тридцати пяти лет мужчина, учитель средней школы, в которой работала Елена, и тоже литератор, всегда безукоризненно одетый, чуть педантичный и сдержанный. Он преображался, когда начинал говорить о литературе, которую любил с юношеской страстью. Сам писал стихи, что старательно и долго скрывал и о чем Елена узнала случайно.

Однажды, убирая в комнате, которую называла гостиной, она обнаружила под креслом вчетверо сложенный листок бумаги. Развернула и стала читать:

Стихотворение на этом обрывалось. Оно было написано размашисто, явно второпях, но, безусловно, кем-то из постоянных гостей. Видимо, человек выронил листок и тот залетел под кресло. Но кто же мог это написать?

Елена показала листок Ире в один из нее очередных приходов.

— Поэт у нас завелся? — сказала Ира. — Да скатал у кого-то, наверно.

— Нет, кто-то сам, — возразила Елена. — Суди по почерку. Так пишут, когда боятся забыть мелькнувшую мысль.

— Только не друзья Валерки, — заявила Ира. — Среди них что-то я Лермонтова не вижу. Я знаю, что у них в голове.

— Перестань наговаривать. Хорошие ребята, толковые, честные.

— А честные об этом не думают?

— Вот у меня одно в голове.

— Ну и что? Я и не скрываю. А кто это писал, я угадала. Тоже мне секрет. Да Зотов это…

И Елена поняла, что, конечно же, — Дмитрий Зотов.

Когда тот пришел как-то вечером, Елена положила на стол перед ним развернутый листок.

— А я и не знала.

Он смутился, схватил листок и скомкал в кулаке.

— Ну зачем же? — удивилась Елена.

— Да чушь это… Баловство.

— Не такая уж чушь. Мне понравились стихи. Только ты их не закончил.

— Не о чем говорить.

— Почему ты стесняешься своих стихов?

— Не мучай меня, Елена. Я лучше уйду.

— Ладно, сиди. Скоро придет Валера, поужинаем.

Он взял с книжной полки томик Блока и углубился в чтение. Потом захлопнул книжку, посидел молча, уставясь в пустоту.

— Я прошу тебя, Елена, никому не говори о моих опусах. Презираю самодеятельность в поэзии. Я так высоко ценю истинных поэтов. Они посланцы Бога на земле. А я слабый земной человек. Но вот иногда… Что-то находит — хватаю ручку, нишу на случайных листках. Потом презираю себя, сжигаю стихи… Но они остаются в памяти. Ну, разве это не болезнь? Что может быть страшнее, чем прослыть графоманом? Я ж умру со стыда. Ты уж будь милостива ко мне, Елена Прекрасная, пощади бедного учителя, век буду благодарен.

— Успокойся, Дмитрий, — обещала Елена, — пожалею.

Она забыла про Иру, а та при первой же встрече с Дмитрием Зотовым возьми да и бухни:

— Стихи пишешь? Ну-ка, почитай.

Надо было видеть лицо Дмитрия, он аж побледнел и с таким укором посмотрел на Елену, что той стало не по себе.

— Ирина! — прикрикнула Елена. — Ну что ты несешь? Не он это написал. И ты ошибалась, и я.

— Очень жаль, — сказала Ира, пожимая плечами. — Я уже собралась влюбиться в тебя, Зотов. Думаю, брошу своего Константина Васильевича и буду любить поэта. Как бы ты на это посмотрел, Зотов? Ты любишь полных женщин? И почему ты не женишься? А, Зотов? Может, ты влюблен в меня? Может, страдаешь? Нет, я все поняла. Ты влюблен не в меня, хотя это очень даже глупо с твоей стороны. Но что уж тут поделаешь? Сердцу не прикажешь. Ты влюблен в Елену. Угадала?

Вскочив, будто его стегнули плетью, Зотов торопливо отошел к окну и остановился там перед занавеской, совершенно потерянный и жалкий. Елена с укором посмотрела на Иру, покачала головой и покрутила пальцем у виска. Ира закрыла ладонью рот и свободной рукой стукнула себя по лбу: мол, дура я, дура.

Дмитрий между тем вернулся, сел и каким-то нарочито занудливым голосом заговорил:

— Простите меня, Елена Петровна. И не подумайте чего-нибудь такого… Я просто возмутился словами Ирины Павловны. Как она могла?..

— Что с тобой, Зотов? — распахнула глаза Ира. — С чего это вдруг на «вы»? Да я знаю тебя, как облупленного.

— Не смейте так разговаривать со мной! — вскричал Зотов.

— Хорошо-хорошо, — подняла ручки Ира. — Только успокойся.

— Я спокоен.

— Ага, вижу я, как ты спокоен. Готов меня проглотить. Смотри, Зотов, укусишь — скажу Константину Васильевичу. Он тебе лекцию прочтет, как это нехорошо — кусать безвинных женщин. Подумаешь, сболтнула. Ты на меня, Зотов, не обращай внимания. Мой язык меня раньше родился. Все люди сперва подумают, потом говорят, а я прежде скажу, потом подумаю. Ну и что?

Постепенно Зотов успокоился, тут пришел Валерий, и все сели ужинать. Но Елена не забыла, как растерялся Дмитрий при словах Иры. Она и прежде замечала, что тот смотрит на нее как-то особенно. Женщина — не женщина, если не чует, как к ней относится мужчина. И конечно же, Елена догадывалась, что Зотов к ней неравнодушен, но была уверена в его добропорядочности, ибо считала его воспитанным человеком. У нее даже в мыслях не было, что Зотов когда-нибудь заведет разговор о своих чувствах. Хотя бы потому, что не требовалось особой наблюдательности, чтобы увидеть, как она любит своего мужа.

— Вы знаете, какую теорию вывел мой Константин Васильевич? — спросила за ужином Ира. — Он пришел к выводу, что женщине вовсе не нужны украшения. Нет ничего дороже естественной красоты. А украшения — это обман. Вот что тебе природа дала, то пусть и будет.

— Глубокая мысль! — оценил Валерий.

— И возникла она у него, — продолжала Ира, — в ювелирном магазине.

— Очень интересно, — кивнул Валерий. — Я догадываюсь, что послужило толчком.

— Вот что мне нравится, Углов, так это то, что ты меня знаешь, как свои пять пальцев. Мы явно созданы друг для друга. И надо же было из какой-то северной глуши приехать этой Елене. Прости, конечно, подружка…

— Ты не договорила, Ирина, — напомнил Валерий.

— Да-да, милый. Так вот. В ювелирном я попросила своего пупсика купить мне вот это. — Она тронула рукой кулон у себя на шее. — Он битых два часа долдонил о том, как хорошо смотрится женщина без украшений. Потом спросил: ты поняла? Я отвечаю, что, мол, как не понять. Стояли на улице. Люди кругом. А вы же знаете, мой Константин Васильевич в городе довольно известный человек: по телевизору выступает, то и дело кланяется знакомым. Вижу: доволен, что легко отделался. А я думаю: никуда не денешься, купишь кулончик. И что я? — она окинула всех победным взглядом. Валерий даже есть перестал. — Я, милые мои, стала раздеваться. Прямо на улице. Как раз идут какие-то знакомые Константина Васильевича. Он глаза выпучил. «Что ты делаешь?» — шипит. Я говорю, что одежда — это тоже обман, что надо быть такой, какой тебя природа создала. Он меня, мой голубок знает: я бы пошла до конца. «Ладно, — говорит. — Идем в магазин». И вот — купил. Я ему: какой ты непринципиальный. Такую хорошую теорию развил, я поверила. А ты меня соблазнил украшением. Ты хоть понимаешь, рябчик мой, что к этому кулону нужно сиреневое платье?

— И тоже раскошелился? — спросил Валерий.

— Ты же видишь!

Ира была в новом сиреневом платье.

Все посмеялись, хотя и знали, что история, скорее всего, придумана, даже Зотов как-то расслабился, а Валерий вообще казался веселым, и Елена, прощаясь с гостями, не ожидала ничего дурного.

Но когда остались одни, Елена удивилась тому, как резко переменилось лицо Валерия. Она убирала посуду, а он сидел за столом и мрачно смотрел в пустоту. Потом поднял на нее тяжелый недобрый взгляд. Она еще подумала: «Какое чужое лицо. Да это же не мой Углов». Но мысль мелькнула и затерялась среди других — встревоженных, беспокойных. Елена решила: что-то случилось на службе, вероятно, слухи подтвердились, часть расформировывают. Но Валерий заговорил не об этом.

— Все ходит? — спросил он мрачно.

— Кто? — не поняла Елена.

— Этот твой Зотов. Я давно замечаю. Не думай, что такой глупый.

Елена поняла, что нужно набраться терпения и все выяснить.

— И что же ты замечаешь, Валера? — она присела к столу.

— А то, — бросил он сердито, поднялся и вышел.

Елена долго сидела озадаченная. Между ними никогда не возникало и тени подозрения. Она была счастлива, что Валерий не ревнив. Это же так важно, когда муж доверяет. Она видела в других семьях, до чего доводит ревность. Мука! И вот впервые Валерий приревновал.

Не выдержала, накинула на плечи платок и тоже вышла на улицу.

Рядом с домом прежде горела на столбе лампа, но какие-то хулиганы разбили ее. По улице изредка пробегали машины, освещая деревья и крыши домов. Темным показался вечер, и звезды на безоблачном небе увеличились в размерах. Они внесли, тяжело набухнув, готовые сорваться.

Елена смотрела в небо, силясь обнять воображением бесконечное холодное пространство, в котором она сама и ее Валера, ее любимый, были крохотными пылинками; им было тепло вдвоем, потому что огромное чувство соединяло их. Господи, даже страшно подумать, что этому чувству может что-то угрожать!

Она увидела в нескольких шагах от себя огонек папиросы, на миг возникло из темноты лицо Валерия! Он курит?!.. Да он терпеть не мог табачного дыма, а тут сам закурил.

— Валера! — позвала она.

Он не ответил, но папиросу бросил. Затоптал искры.

— Иди сюда, — позвала Елена, опускаясь на ступеньку крыльца. — Давай поговорим.

— Не о чем, Елена.

— Что за мрачный тон, Валера? — улыбнулась она, что почувствовалось, видимо, и в ее голосе.

— Потому что тебе весело.

— Вовсе не весело мне, а тревожно. Я не понимаю тебя. Не верю, что ты можешь серьезно говорить о Зотове. Разыгрываешь? Но зачем?

— Иди спи.

— Без тебя не пойду.

— Я сказал — иди.

— Я же тебе не солдат, и не командуй, пожалуйста.

— Солдат… Какие солдаты? Все к черту!

— Успокойся, Валера.

— Я даю тебе полную свободу. Ты довольна?

— Зачем мне еще какая-то свобода? Я твоя жена. И всегда об этом помню.

— Хватит, Елена. Я знаю, что говорю. Я действительно слепец. Другие давно замечали. Когда он приходит, тебя не узнать. Воркуете, водой не разлить.

— Если кто-то из твоих товарищей вложил тебе в уши такую чушь, то он подлец.

— Мои товарищи тут ни при чем, Елена. Я сам давно замечаю… Почему он приходит, когда меня нет? Почему ты принимаешь его без меня?

— Знаешь что, Валера. Не валяй дурака. Мне это начинает надоедать. Вины перед тобой за мною нет. И если ты будешь продолжать в том же духе, я уйду.

— Вот и уходи.

Она поднялась и пошла в дом. Он долго не приходил. Потом скрипнул дверью. Слышно было — стелился в гостиной на диване.

«Что он делает? — думала с горечью Елена. — Ревновать меня? Да как это можно? Пусть спит один. Завтра утром поговорю с ним».

Проснулась довольно рано, однако Валерия уже не было. Елена позавтракала и собралась на работу. Во дворе встретила хозяйку — бабу Любу. Хотела спросить о Валерии, но стало неловко: еще подумает чего! Как это жена не знает, куда муж ушел? У него бывали дежурства, когда он не появлялся и на ночь. Но уходили обычно вместе.

— Да ты не тревожься, — сказала вдруг баба Люба.

— А чего я должна тревожиться? — насторожилась Елена.

— Я ему дала паужин — хлеба там, колбасы.

— Проспала я…

— Ну, ничего. Гляжу, собирается. Машина за ним пришла. На рыбалку едет, а еды не берет. Будить, говорит, не хочу. Это тебя, значит. Ну, я и собрала. Так что не беспокойся, голодать не будет.

— Спасибо, баба Люба, — успокоенно сказала Елена и пошла со двора.

Он часто по субботам ездил с друзьями на рыбалку, и в этом ничего странного не было. Елене уже казалось, что Валерий жалеет о вчерашнем разговоре. Да иначе и быть не может! Вечером привезет рыбки, она сварит уху — и все будет хорошо, все пойдет по-старому.

После уроков в дверях школы Елена столкнулась с Зотовым. Похоже, это произошло не без умысла: он ждал ее.

— Вот и хорошо, — сказала она. — Я как раз собиралась поговорить с вами.

— О чем же? — насторожился Зотов.

Они пошли дворами, сокращая путь до автобусной остановки.

— Я вот что хотела сказать, — начала она. — Только ты не обижайся.

— Хорошо, не буду.

— Мы с тобой давно знакомы. Надеюсь — друзья.

— Я тоже надеюсь.

— Тем лучше. Знаешь, Дмитрий, пока не приходи к нам.

Он явно этого не ожидал и очень растерялся.

— Дело в том…

— Не надо ничего объяснять, — торопливо проговорил он. — Я не буду приходить.

— Нет, ты послушай. Валерию грозит отставка. Что это такое — тебе не нужно толковать. Ему тяжело. Он самолюбив, горд, не переносит жалости. Понимаешь?

— Да-да, — закивал Зотов, прояснив для себя, что вчерашнее невольное разоблачение тут ни при чем. — Да-да, конечно, ты права. Будет так, как ты хочешь.

Они вышли из-за домов к остановке. И тут Елена увидела мужа. Тот стоял с удочками, вложенными в чехол, и в упор смотрел на них. Зотов опешил и так по-дурацки себя повел, что Елена от досады чуть не закричала на него.

— Я ухожу, ухожу, — залепетал он и, нелепо размахивая руками и что-то бормоча себе под нос, шмыгнул назад, скрылся за углом.

Валерий избегал ее взгляда. Лицо его казалось спокойным. Но Елена догадывалась, что стоит за этим спокойствием. С таким лицом целятся в смертельного врага.

— Привет! — еще надеясь сохранить мир, сказала Елена, подходя к нему. — Как рыбалка? Почему рано?

— Так получилось.

— Где же рыба?

— Плавает по дну.

Лицо оставалось непроницаемым, а глаза — колючими.

— Он, помнится, здесь живет? — вдруг спросил Валерий и кивнул на ближний дом.

«Господи! — подумала Елена в отчаянии. — Зотов действительно живет в одном из этих домов, мы с Валерой как-то были у него в гостях. Какой абсурд! Какая дикая ситуация!»

Но она сдерживала себя и не отвела глаз.

— У меня только что кончились уроки, — сказала Елена. — Вот уж не ожидала тебя встретить.

— Догадываюсь, что не ожидала, — сказал он сухо и шагнул к подошедшему автобусу.

Ехали, как чужие. Народу набилось много. Елена протолкалась к мужу и дотронулась до его руки, всем сердцем в эту минуту жалея его. Но он отстранился и за всю дорогу ни разу не посмотрел в ее сторону.

Когда шли от остановки к дому, Елена снова пыталась заговорить, но муж не отвечал.

— Ну, Валера! — уже со слезами с голосе взмолилась она. — Как ты можешь? Это дикая случайность, что ты нас увидел. То есть не то случайность, что ты нас увидел, а то, что мы с Дмитрием оказались вместе. Я должна была поговорить с ним. Сказала, чтобы он больше не приходил. Раз это тебе не нравится…

— Теперь будете встречаться у него дома! — сказал Валерий, минуя калитку.

— Ну что ты говоришь?! — вскричала Елена. — Ты хоть понимаешь, что ты говоришь?

— Не пугай соседей. Я прекрасно понимаю, что говорю.

Дома он лег на диван, укрылся пледом и сказал:

— Оставь меня. Я хочу спать.

Елена ушла в маленькую комнату. Вдруг ослабла всем телом, упала на кровать и заплакала, уткнув лицо в подушку.

— Господи, что же это такое! — шептала она. — За что я так наказана? Неужели он не видит, как мне больно?

Провалявшись около часа, взяла себя в руки, пошла на кухню и стала готовить ужин. Уже поздно вечером Валерий поднялся и заходил по гостиной.

Она заглянула к нему. Сказала мягко:

— Ужин на столе. Поешь.

— Спасибо.

В дверях он старательно обошел ее, словно боялся прикоснуться. Ей стало так обидно, что спазм сжал горло. Что она — чумная какая, заразная? Нельзя же унижать ее так. И все-таки смолчала, стояла убито, подперев притолоку.

— Могу я спокойно поесть… без тебя? — уставился на нее Валерий.

Этого стерпеть Елена уже не могла — собралась уходить.

— К нему бежишь?

Она не ответила, вышла из дома, сбежала с крыльца. Шла, как в тумане. Уткнулась в телефонную будку, минуту стояла, соображая, что ее сюда привело, потом стала набирать номер.

— Алло! — раздался в трубке томный голос Иры.

— У меня беда, — сказала Елена. — Мы можем встретиться?

— Приезжай.

— Твой дома?

— Ну, куда же он денется? Я пригрозила: шаг влево, шаг вправо — считается за побег. В общем, приходи.

— Нет, давай встретимся на улице.

— Ой, переодеваться! Мне лень… Что там у тебя стряслось? Двоек твои оболтусы нахватали?

— Не в школе. С Валерием…

— Не может быть! Сейчас, подруга. Только ты поговори с моим котиком, а то он не верит, что звонишь ты. Иди, пупсик, поворкуй с Еленой, а я быстренько оденусь.

Телефон долго молчал. Константин Васильевич так и не подошел к нему. Наконец снова взяла трубку Ира:

— Бегу. Приеду к тебе. Жди на остановке. Минут через двадцать буду.