Возвращение старого варана

«У паука»

Через большое окно ресторанчика «У паука», что расположен в пассаже между Целетной и Штупартской улицами, виден внутренний дворик. Летом там можно сидеть за столиком под тентом, но сейчас, в октябре, столы и тенты убраны, дворик, окруженный высокой стеной, пуст, и худой юноша в круглых очках борется там с отвратительным чешуйчатым чудовищем. Посетители пьют вино и кофе, хрумкают солеными палочками, делятся впечатлениями об отпусках и сплетничают, мужчины в расстегнутых пиджаках говорят о бизнесе, вытаскивают из черных портфелей большие компьютерные распечатки, раскладывают их на столе и ищут в них какие-то цифры. Окно, за которым происходит неравный бой, служит посетителям чем-то вроде телевизора с выключенным звуком, какой часто можно видеть на полочке в деревенских пивных: он не мешает разговорам, но иногда ради разнообразия посетители поглядывают на экран. Действие на экране разворачивается жуткое, чудовище оглушило юношу ловким ударом хвоста по голове, схватило зубами за воротник куртки и так вот совершает по дворику круг почета. Из угла доносится пронзительный женский смех, кто-то рядом со мной заказывает бехеровку, удар хвостом не прервал ни единой фразы, не увеличил ни единой паузы между словами, мутный поток сплетен и затасканных мудростей все так же течет через зал. Я не выдерживаю, хватаю со стола нож и вилку и бегу во дворик. Когда чудовище видит меня, оно отпускает парня – тот со стонами отползает прочь, – клацает зубами и бросается в атаку. Я отражаю удары его лапищ вилкой и ножом, несколько часов мы молча и упорно боремся, за стеклом уже зажегся свет, иногда я замечаю смеющиеся лица, вижу, как нежные руки в браслетах накалывают на вилку жареный картофель. А моя вилка то и дело съезжает с твердых стеклянных чешуек, отражающих ресторанные огни, и нож тоже соскальзывает – похоже, столовый прибор не лучшее оружие для змееборца. В какой глупой сказке я оказался, ради чего, собственно, сражаюсь перед равнодушной публикой за окном? Чудовище играет со мной как кошка с мышью, его пасть невыносимо смердит смесью из вони деревенских летних выгребных ям и резкого запаха бульонных кубиков, как на вокзале в Кралупах; утробное амбре чудовища дурманит меня, как сильный наркотик, от него кружится голова и немеют члены. Как раз в тот момент, когда зверюга схватила меня лапами за горло и прижала к земле, я услышал стук в стекло: официант, виновато разводя руками, показывает мне неоплаченный счет за один кофе-эспрессо (четыре кроны). Я не злюсь, я скорее радуюсь, что кто-то вообще обратил на меня внимание, что обо мне не забыли окончательно, в свое оправдание я указываю официанту на чудовище, которое шумно хрипит мне в ухо. Официант уходит и больше не возвращается, похоже, он великодушно простил мне эти четыре кроны. Голова чудовища склоняется надо мной, я вижу открытую пасть и в глубине ее – черную гортань, от отвратительного запаха у меня начинаются галлюцинации: жаркое лето, я лежу на пляже Мала в заливе Кап д'Ай на Лазурном берегу, голова чудовища превратилась в лицо прекрасной загорелой девушки в купальнике, которая склоняется надо мной и улыбается, она говорит: «Забудь обо всем, у тебя же отпуск, лежи, слушай море…›; за ней в горячем мареве дрожит продолговатый полуостров Сен-Жан-Кап-Ферра с белыми виллами, тонущими в зелени садов. Я молча улыбаюсь девушке и засыпаю.

Проснулся я только утром следующего дня (не на пляже, а во дворике). Ресторанчик был еще закрыт, но персонал уже собрался, официантки стелили скатерти, а метрдотель считал у кассы деньги. Я вошел внутрь и с бесконечными извинениями расплатился, дал официанту десять крон вместо четырех, тот сунул монету в кошелек и благосклонно махнул рукой: мол, хорошо-хорошо, не будем больше об этом. Так нынешней осенью я сражался во внутреннем дворике с драконом.