Возвращение в Эдем. Книга 1

Глава четырнадцатая

В ожидании любимой, особенно если она опаздывает, есть какое-то неизъяснимое очарование, думал Дэн, расхаживая перед зданием Оперы и нетерпеливо высматривая Тару. Со своей обычной сверхпунктуальностью он слишком рано пришел за билетами, заказал столик, чтобы посидеть в антракте, и принялся ждать. Первые пятнадцать минут пролетели незаметно в радостном предвкушении встречи, мыслях о Таре и переменах, происшедших в ней после Орфеева острова: появилась грация, которой раньше не было, легкость в походке, копна модно уложенных волос, покрытые великолепной эмалью ногти. Как все влюбленные, Дэн обнаружил, что видит каждую из этих маленьких жемчужных раковин по отдельности и упивался, мысленно целуя их.

Затем пришло досадное ощущение, что она может опоздать, затем — что уже опоздала, затем — липкий страх, что вовсе не придет. Сегодня здесь были все сливки городского общества. Оживленно переговариваясь и предвкушая предстоящее зрелище, люди быстро проходили мимо Дэна, а он оставался один, как ненужный обломок кораблекрушения. Одиночество в театральном фойе — самое печальное одиночество. Дэн постоял с полминуты и вышел на улицу.

Ходя взад-вперед перед Оперой, напоминавшей по виду большую птицу, только что севшую на землю, Дэн думал о Таре. Да, собственно, он только этим и занимался все эти дни. И все же как мало он ее знал. Облокотившись о перила на внешнем дворе Оперы, Дэн посмотрел на залив. У причала величественно покачивался ярко освещенный океанский лайнер. Дальше, вправо по берегу, горели огни Луна-парка, гигантского аттракциона, открывающегося с наступлением темноты. Все дышало миром и покоем, но Дэна оставляло равнодушным. Обычно остро ощущающий красоту во всех ее формах, Дэн убедился, что сегодня ничто не способно освободить его сердце от бремени любви. «Можно ли придумать что-нибудь более смешное и идиотское, — сердито говорил он себе, — чем все больше и больше влюбляться в таинственную женщину, которая даже не называет своего истинного имени?»

В этот момент он услышал за спиной поспешные шаги и, обернувшись, увидел Тару, всю раскрасневшуюся и необычно возбужденную…

— Я так боялась, что ты ушел, — выдохнула она, и Дэн сразу же обмяк, видя, как она взволнована. — Я готова была убить Джейсона. Это из-за него я так опоздала. Какая-то муха его сегодня укусила, и он заставлял меня повторять и повторять проходы. — Она так запыхалась, что вынуждена была сделать паузу. — Извини меня, ради бога.

Тара буквально вцепилась в руку Дэна и, ощутив ее тепло и силу, испытала неудержимое желание прижать ее к груди и не отпускать. Но тут она пришла в себя, резко выдернула ладонь и вымученно улыбнулась.

— Да нет, все в порядке, не волнуйся так, пожалуйста.

— Наверное, уже слишком поздно? Час-то сейчас который? Право, я совсем потеряла счет времени.

Дэн посмотрел на часы.

— Боюсь, спектакль уже начался — мне не удалось их убедить подождать тебя с открытием занавеса, — он мягко улыбнулся, — так что придется ждать антракта. Но пока можно пойти в бар и чего-нибудь выпить.

— Тьфу-ты, несчастье. — Тара совсем расстроилась. — Я так люблю эту оперу. Ну как можно пропустить первый акт? — Нижняя губа у нее обиженно оттопырилась, как у жеребенка, потерявшего кобылицу.

— Послушай, — решительно сказал Дэн, — давай тогда отложим это дело и уж следующий раз послушаем оперу с начала до конца. А сейчас придумаем что-нибудь еще. Подходит?

— Прекрасно!

— А что бы ты предпочла?

— А ты? — лукаво спросила Тара.

— Я бы с удовольствием пригласил тебя куда-нибудь. Если ты, конечно, не против…

Тара вздохнула:

— Мне совершенно все равно, куда идти, лишь бы можно было присесть и дать ногам отдых.

— Решено! — Дэн был вполне доволен таким оборотом дела. — А я куплю билеты на другой день, когда тебе не надо работать на этого маленького деспота. — Смеясь, они направились в сторону города.

Место, куда Дэн предложил пойти, было относительно недалеко, но во всех остальных отношениях это было путешествие в иной мир. Куда бы ни вели дороги в Сиднее, Пирмонт все равно окажется в стороне. Расположенный в самом устье Дарлинг-Харбор, он пропускал через свои переполненные верфи гигантские грузовые пароходы, направляя товары по железным и шоссейным дорогам во все концы острова. Весь район был похож на заброшенное строительство, где в лунном свете застыли огромные подъемные краны, а грубо сколоченные домики и каменные коттеджи примостились под бетонной эстакадой, словно захватили это место контрабандой. Большая электростанция, ныне не работающая, а также рыбные рынки, где свежайшая и лучших сортов рыба, которую подают во всех домах города, наполняла воздух специфическим ароматом, не добавляли этому месту привлекательности. Стефани Харпер никогда не бывала в Пирмонте.

Дэн уверенно руководил таксистом в лабиринте улочек, и в конце концов они остановились у довольно обшарпанного бара. Тара не могла скрыть изумления. Расплачиваясь с таксистом, Дэн поймал ее вопросительный взгляд и сказал: «Решил познакомить тебя с местами своего детства». Ограничившись этим, он взял ее под руку и повел к двери. Сгрудившиеся у стойки завсегдатаи с грубыми лицами недовольно обратили свои взгляды на пришельцев. Стены были покрыты кафелем ядовито-зеленого цвета, повсюду развешаны спасательные пояса, голый пол, а помещение пропахло пивом и сигаретным дымом.

— Настоящий портовый погребок, — сказал, усмехаясь, Дэн, — а также часть моего прошлого.

— Расскажи поподробнее.

— Я был малым из Пирмонта, — просто сказал он. — Здесь жил мой отец. Мальчишкой я часами сидел тут на ступеньках, ожидая, пока он выйдет и начнет рассказывать о своей загубленной юности…

Они прошли к стойке, и высохший старикашка ворчливо принялся очищать для них место. Тара жадно оглядывалась по сторонам, молча фиксируя каждую мелочь. Таким, стало быть, было детство Дэна. Она сравнила его со своей жизнью в Эдеме и почувствовала жалость к нему.

— Странно, — сказал Дэн, явно удивленный. — Раньше здесь всегда было полно народу.

— Времена меняются, — тихо откликнулась Тара. Она вовсе не хотела портить очарование момента.

— Вот здесь всегда сидел мой старик, — сказал Дэн, кивая на табурет неподалеку. — Знаешь, он приходил сюда каждый божий день после работы, только воскресенья пропускал. Считалось, что я должен приводить его домой, но мне этого никогда не удавалось, и тогда мама приходила сама и буквально вытаскивала его отсюда.

— Эй, привет! — Хриплый голос прервал воспоминания Дэна. — Я тебя знаю! — Это была официантка. Наклоняясь к Дэну, она растянула рот в улыбке до ушей.

— Привет, Дот. — Слова Дэна потонули в потоке речи его старой знакомой.

— Дэнни Маршалл! Чтобы я перевернулась! Ну-ка, ну-ка, постой-ка, тридцать лет! Мальчишка Фрэнка Маршалла. В жизни бы не поверила!

— Точно, он самый.

— Ты же вроде хотел стать доктором.

— Верно.

— Да-да, я помню, как ты всегда перевязывал кошку. — Таре вдруг захотелось разделить грубое веселье Дот. Дэн спокойно сидел на месте, улыбаясь и явно чувствуя себя в своей тарелке. «Ну не прелесть ли он, — подумала Тара, — везде на месте».

— С тех пор я сделал карьеру, Дот, — весело откликнулся Дэн. — Мне теперь разрешают лечить людей.

— Ты что же, хочешь сказать, что и впрямь заделался настоящим доктором?

— Вот именно.

— Ничего себе! Вообще-то в этом баре больше фантазируют и попусту мечтают, чем всерьез занимаются делом. Надо бы показать тебе мои шипы на ногах.

Все дружно рассмеялись.

— Дот, позволь представить тебе. Это Тара.

— Милости просим, Тара. Выпьете чего-нибудь?

— Пива, если можно, — сказала Тара.

— Налей две кружки, хорошо, Дот?

Их беседу прервал картежник, явно недовольный тем вниманием, которое уделяется новичкам.

— Эй, Дот! Как там насчет пива?

— Не можешь подождать минуту? — величественно бросила в ответ Дот. — Я беседую. Помолчи-ка, ты лучше, братец, имей терпение. — Она повернулась к Дэну и Таре, мелодраматически закатив глаза. — Эта публика совсем не умеет себя вести.

— Вы, наверное, знаете Дэна сто лет? — Тара не испытывала никакой неловкости в компании этой большой добродушной женщины, одетой так, будто она вышла прогуляться по корабельной палубе, и ей хотелось вытянуть из нее как можно больше о человеке, который все более и более занимал ее.

— Дэна Маршала? — Дот растянула в улыбке свой полный золотых зубов рот. На ее большой груди звякнули янтарные бусы. — Да, я знаю его с тех пор, как он пешком под стол ходить начал. Тот еще был сорванец, доложу я вам. Таскал деньги, которые люди оставляли на крыльце для молочника.

Тара ошеломленно посмотрела на Дэна.

— Это правда, — с некоторым смущением признал он. — Пока меня за этим делом не застукали. Ну и так поколотили, что я света белого не взвидел. Больше уж этим я не занимался.

— Да, — удивленно сказала Тара, — мне как-то трудно представить тебя в роли несовершеннолетнего преступника.

Дот повернула разговор в другую сторону.

— Вы ведь вроде жили неподалеку от Уэзерхилл-стрит?

— Точно, в домике на берегу…

— Дот! — Это был все тот же нетерпеливый клиент. — Слушай, у меня давно в горле горит. Сил нет терпеть больше.

— Иду, иду. — А Таре и Дэну она сказала:

— С него достаточно, а то загнется. А вы садитесь за столик и устраивайтесь поудобнее. Я вам сейчас принесу пива. За наш счет!

Они выбрали столик в углу и сели. Что-то новое возникло между ними — тепло и доверие. Тара чувствовала себя совершенно свободно и, не обращая ни на кого внимания, сбросила под столом туфли и почувствовала, как сразу стало лучше ногам. Какого черта! Дэн лучше, чем кто-либо знает, сколько ей лет и как у нее с ногами. Перед ним ей нечего выставляться. Дот принесла пиво, и отличные, из натуральной кожи, модные туфли на высоком каблуке сразу бросились ей в глаза, резко выделяясь на голом, замусоренном сигаретными окурками полу.

— Ну, милые, я надеюсь, вам хорошо здесь? — крикнула она.

— За тебя, Дот. — Дэн поднял стакан, а она двинулась назад, прокладывая себе путь, как галеон среди барж и буксиров — сморщенных старичков, наполнивших помещение. Потом он задумчиво сказал:

— Знаешь, у нас был дома задний дворик, такой маленький, что я при сильном ветре мог его переплюнуть. Летом, каждую субботу и воскресенье, мы, ребятишки, бегали к заливу и ныряли за монетками, которые бросали в воду туристы. Для акул мы были, наверное, мелочью, на которую не стоит обращать внимание.

Тара несколько отрешенно слушала его.

— Или, может, они были не голодны. Мой старик, бывало, говорил, что в воде столько всяких отбросов, которые мусорщикам не удается выловить, что акулы попросту не обращали на нас внимания, когда вокруг столько лакомств. Но после я узнал, что он хвастается мною перед своими приятелями. «Мой Дэнни, — говорил он, — самый храбрый парнишка в округе». Дело в том, что я… зарабатывал ему на сигареты.

— Жаль, что мы тогда не были знакомы, — мягко сказала она. — Я бы ныряла с тобой за монетками.

— Ладно… — Он взял ее за руку, показывая, что разделяет се чувства. — У каждого есть что вспомнить.

Они сидели молча, близко придвинувшись друг к другу, и сердца их бились в унисон. Таре прежде никогда не приходилось испытывать такого чувства близости к мужчине, такого доверия, покоя и такой привязанности к любящей и мужественной душе. Она словно прислушивалась к голосу собственного сердца — иначе не скажешь.

— Дэн, — прошептала она, — поедем отсюда в твою гостиницу?

Он посмотрел на нее в полном изумлении, на смену которому пришла истинная радость, когда он понял, что она действительно хочет этого. Он наклонился и поцеловал ее, И они еще долго сидели, держась за руки.

Обволакивающее ощущение близости все усиливалось, пока они ехали к гостинице. Там они поднялись к Дэну в номер, он открыл дверь. Окно на балкон было распахнуто, и звезды сверкали в ночи.

— Не зажигай свет, — сказала Тара. Она вышла на балкон, наслаждаясь прелестью ночи. Дэн присоединился к ней, и мгновение они постояли бок о бок. Потом он положил руку ей на плечо и повернул к себе. Она ощущала его близость. Вздохнув, он обнял ее и притянул к себе. Она почувствовала мускулистое тело и тепло рук, обвившихся вокруг ее талии. Он нежно подержал ее, потом наклонился и поцеловал.

Несравненные губы, ей ни за что не хотелось, чтобы они оторвались от нее. Но внезапно она почувствовала, что дрожит, и поднялись старые страхи. Она отпрянула.

— Дэн… Наверное, я…

Она повернулась в сторону спящего города, только чтобы не видеть боли в его глазах. Чуть погодя, Дэн зашел ей за спину и нежно обнял. Какое-то грустное чувство возникло между ними. Помолчав, он прошептал ей на ухо:

— Тара, милая, не надо ни о чем беспокоиться. Просто будь самой собой. Ты для меня вовсе не роскошная процветающая манекенщица. Ты для меня теплая, умная женщина, с которой я встретился в Квинсленде и которая заметила провинциального доктора, женщина, которая любит музыку, барбекю и морские раковины.

Он мягко поцеловал копну волос, вдыхая их душистый аромат. Она зачарованно вслушивалась в его слова.

— И готов поспорить, эта женщина в детстве тоже была самой храброй девчушкой во всей округе. И получилось так, что эта женщина стала мне ближе всех на свете.

Тара была готова разрыдаться. И в то же время печаль ее была смешана с острой радостью. Ею была переполнена ее душа, а тело испытывало от его близости совершенно незнакомые ощущения. Повернувшись и привстав на цыпочки, она поцеловала его, поцеловала по-настоящему, впиваясь, втягивая в себя губы, которых, как она сейчас поняла, жаждала с того самого момента, как встретилась с ним. Потом она обхватила его лицо, мягко провела пальцами по широкому лбу, шелковым векам, завиткам волос за ушами, колкому подбородку. Охваченная страстью, она провела указательным пальцем по его губам и принялась целовать его.

Дэн нежно ласкал ее шею и плечи, бормоча слова любви. Ее атласная кожа, казалось, жгла его пальцы, так сильно он хотел ее. Но Дэн приучил себя к терпению и заботливости. Он медленно провел руками по ее груди под тонкой тканью вечернего платья и был до глубины души тронут, почувствовав, как напряглись при его прикосновении соски. Тара вздрогнула, глубоко вздохнула и прижала, испытывая подлинное наслаждение, его длинные сильные руки к груди. Потом обвила руками его талию, чтобы продлить поднимающееся внутри нее чудесное волнующее ощущение.

Она позволила подвести себя к кровати; Дэн усадил се, а сам снял рубашку. С бесконечной нежностью и терпением он ласкал ее, целуя лицо, глаза, шею, плечи, не торопясь, не подгоняя. Она уже остро предвкушала каждое новое прикосновение. И в то же время она ощущала умиротворенность, доверяя Дэну так же, как Мак-си поверил ей, когда она подобрала его в том жалком и заброшенном состоянии. Медленно и довольно неуклюже он начал расстегивать ей платье — опытность его отступила куда-то в сторону перед силой любви. Она откликнулась на его движения, выскользнула из платья и ждала, пока он снимет с нее бюстгальтер.

Впоследствии Дэн так и не смог забыть, как он впервые увидел совершенную красоту обнаженной груди, светящейся в лунном блеске, — округлость идеальной формы и соски, тянущиеся к нему и немом призыве. Oн наклонился и нежно прижался губами к мягкой коже, впитывая ее бархатную гладкость, потом поцеловал маленькие соски. Он положил ее руки себе на плечи и медленно провел вниз по спине. «Я люблю каждую клеточку его тела», — мечтательно подумала она. Он поднял голову, чтобы еще раз припасть к ее ждущим губам, а потом мягко толкнул ее на кровать. А у нее была только одна мысль, которая была сильнее ее, — «возьми меня, Дэн, я так хочу тебя…»

Но тут она опомнилась, в мгновение переходя от любви к страху. «Что? Люблю его, хочу его так сильно, что все тело болит? О Боже, нет!» Тару молниеносно озарило, что впервые она полюбила того настоящего мужчину, впервые испытывает такую любовь и такое желание. Но не сейчас, настойчиво говорил внутренний голос, да и не с ним, этого нельзя допустить, я все испорчу… Она вся застыла от страха и паники. К своему величайшему разочарованию, Дэн вдруг почувствовал, что, лежа в его объятиях, приникнув к нему, она вся напряглась.

— Дэн, — крикнула она, и снова:

— Дэн!

— Да, милая, — в страхе откликнулся он. — В чем дело?

Она поспешно спрыгнула с кровати и начала лихорадочно одеваться, вновь превратившись в ту неловкую уродину, которая, как она думала, навеки похоронена в болотах у реки Аллигаторов.

— Мне… мне очень жаль, — пробормотала она, едва не рассмеявшись — то был бы смех сквозь слезы — явной неуместности этих слов, столь привычных для Стефани. — Мне очень жаль…

Дэн не пошевелился.

— В чем дело? — спросил он очень тихо. — Прошу, если это только имеет для тебя хоть какое-то значение, верь мне.

— Я тебе верю, — ровно ответила Тара. — Просто все это ошибка. — Она уже оделась и быстрым шагом пошла к двери. Дэн, словно ужаленный, вскочил с кровати и бросился ей наперерез. Она почти физически ощущала, как от него исходят волны боли и ярости.

— Ошибка?! — воскликнул он. — Не понимаю. Я ничего не понимаю. Ты что, настолько не доверяешь мне, что даже не хочешь сказать, что это все, черт побери, значит?

Он впервые выругался в ее присутствии, в отличие от Грега, который сквернословил с той же легкостью, что, допустим, и улыбался.

Пораженная и напуганная, как и обычно, мужским гневом, она постаралась собраться.

— Нам нельзя больше видеться. Извини, Это моя вина. С моей стороны это было нечестно. — Она горько зарыдала, страдая от боли утраты, с мукой отрывая его — по живому — от собственного сердца. Слезы затуманили ей глаза, и она пошла к двери почти на ощупь. Оттолкнув Дэна, который было попытался ее удержать, Тара нащупала ключ и вышла.

— Тара! — Отчаянный возглас донесся до нее уже в коридоре.

— Прости меня, Дэн, прости… и прощай, — вырвалось у нее издали, но она так не узнала, услышал он или нет. И ничто, ничто не могло ни успокоить, ни хотя бы объяснить происшедшее человеку, оказавшемуся в пустоте, когда с ним должна быть женщина, без которой жить ему невозможно, как он ясно понимал даже в миг, когда все указывало на то, что так и будет.

— Слишком медленно! Слишком медленно. И снег не так идет. Это даже не похоже на снег — скорее, на птичий помет.

Джейсон был в дурном расположении духа — как, впрочем, почти все время в последние дни. У секретов своя жизнь и свой способ раскрывать себя, даже если те, кому секрет принадлежит, стараются не выдавать себя. Помощники Джейсона заметили, что в дни, когда на съемках появлялась Тара, он был раздражителен сверх обычного, а в иное время самую скучную и трудную работу выполнял со своими всегдашними прибаутками. Сегодня, так или иначе, предстояло потрудиться — непредсказуемость мира моды требовала того, чтобы они занимались рекламой зимней одежды, обливаясь потом в жаре и духоте австралийского лета. Джейсону не нравилось, как идет снег. Но еще больше ему не нравился главный объект его съемки.

Немало времени прошло, как Тара в последний раз виделась с Дэном, но время не излечило боли утраты. Тара чувствовала себя обездоленной. Она потеряла всю свою живость, и, хотя еще больше, чем прежде, отдавалась достижению своей цели, это было слабой компенсацией за то, что она порушила нежную любовь Дэна, своими руками растерзала таинство нового рождения. Но она не могла позволить себе отвлечься, отклониться от избранного пути, пока Грег оставался на свободе, как лютый тигр, готовый поразить новую жертву. И еще, она поняла в номере Дэна, что не может быть свободной, пока не освободится от Грега, — не может принадлежать другому человеку, пока и в часы бодрствования, и во сне ее преследует мрачная тень человека, который все еще был ее мужем. Она целиком должна отдаться мщению. Она должна отплатить. Но это было тяжело и очень болезненно, вся душа ее покрылась шрамами и кровоточила. А тут еще Джейсон преследовал ее, как воришка-карманник.

— Эй, вы, дама в мехах. Как вас там, Тара Уэллс, так что ли? — Джейсонов сарказм был, конечно, неприятен, но в сравнении со всем остальным казался не больнее булавочного укола. — Вы слишком неповоротливы. Мне надо, чтобы вы кружились, танцевали как Снежная Королева зимой. Ясно? Ну, так действуй!

— Виновата, Джейсон, — автоматически пробормотала она, извлекая изо рта пригоршню снега.

— Ах, виновата. Она виновата, — сказал он, обращаясь к публике. — Ладно, давай по новой.

Тара прилежно кружилась и танцевала в хлопьях снега, и поток ругательств иссяк. Джейсон лишь неистово кудахтал. Но вскоре ему что-то снова не понравилось, и Тара почувствовала, что все — она выдохлась.

— Выше подбородок! Выше! Подними глаза, черт бы тебя побрал, да есть ли они вообще у тебя? Ладно, стоп, кончили, финиш, уберите этот так называемый снег.

Тара остановилась. Джейсон заговорил очень холодно и размеренно.

— Неужели нельзя было немного поднапрячься? Я хочу сказать, это все, на что ты способна? Слушай, не знаю, что происходит с тобой сегодня, где гуляют твои мысли. Знаю только, что не здесь и что о работе ты и думать не думаешь. Живости в тебе сегодня, как в трупе двухлетней давности. — Он постепенно доводил себя до точки кипения, и Тара оказалась не единственной его несчастной жертвой.

— Я же сказал, — заорал Джейсон на помощника, — убрать снег, убрать этот проклятый снег, иначе я уберу тебя. Кретин, ты почему не выключил машину? О Господи, да кто же послал мне таких оболтусов. — Он повернулся к Таре. Видно было, что он кипит от гнева. — А тебе скажу одно, и постарайся понять: это моя работа, я профессионал, и у меня просто нет времени на любителей…

Махнув рукой, он обратился ко всем в мастерской:

— Ну что вы тут стоите, как засватанные. Идите домой. На сегодня все. Домой!

Ослепленный гневом, он повернулся и ринулся в комнатку, примыкавшую к мастерской и служившую ему личными апартаментами. Дверью он хлопнул так, что все вздрогнули.

Шло время. Все оставалось на своих местах. Тара чувствовала себя слишком изможденной, чтобы пошевелиться. «Все, я выдохлась, у меня ничего не осталось». Тут дверь в комнатку Джейсона неслышно отворилась, и он вернулся в мастерскую. Гнев прошел, и он выглядел, как примерный ребенок. Он подошел к Таре и взял ее за руку.

— Давай устроим себе длинный уикэнд, а? Отдохни еще и понедельник, и будь в форме ко вторнику. Начнем с самого утра, пораньше. Все будет в порядке, малышка. Не забывай — я люблю тебя. Останемся друзьями, идет?

Невольно испытываешь сочувствие к людям, которые оказались в полицейском участке. Даже в центре города слабых больше, чем злоумышленников, неудачников — чем испорченных, а в целом, то, что люди называют преступлением, это просто то, с чем мы, как правило, вынуждены мириться. Так размышлял сержант полицейского участка Тед Друитт. Именно эта философия помогала ему справляться с нелегкой работой, и в то же время оставаться достаточно человеком, чтобы предложить сигарету заблудшей в ночи душе или помочь связаться с домашними, которые волнуются, куда пропали близкие.

Но иным просто не поможешь, да и желания не возникает. Одной из таких была хорошо одетая женщина, вдребезги пьяная и прямо-таки завизжавшая, когда ее повели в участок. От одного только слова: «Пройдемте» она пришла в ярость. Обычно, оказавшись в полиции, люди трезвеют. Но в данном случае — ничего подобного. Потребовались два здоровых парня, чтобы доставить ее в участок, да и здесь требовался присмотр, потому что, не удержи ее, она сломала бы челюсть надзирательнице. В конце концов ее заперли и оставили одну приходить в себя.

— Похоже, тебе повезло, что выбрался оттуда цел и невредим, — заметил Тед, обращаясь к одному из своих подчиненных, когда тот вернулся из камеры.

— Кому, мне? — Барри, старший из двух полицейских, презрительно оглянулся. — Наоборот, это она перепугалась до смерти. Слышал бы ты, что она орала: «Меня нельзя арестовывать, у меня муж адвокат». Он передразнил ее, заговорив визгливым женским голосом.

— Где ты подобрал ее?

— Она задирала другую женщину, которая якобы хотела увести у нее из-под носа такси. Ее счастье, что та не захотела предъявлять обвинений.

— Ну если она еще раз попытается оказать сопротивление полицейскому, — сказал Тед. — тогда мы предъявим. Это уж как пить дать. Тьфу ты, пропасть!

— В общем-то она не из таких, сержант, — задумчиво сказал Барри, — не гулящая. Когда она угомонится, будет все в порядке, никаких проблем, надо только дать ей провести здесь ночку.

Тед вздохнул.

— Знаешь, иногда мне кажется, что ты только вчера на свет появился. Позволь мне со всей определенностью напомнить тебе, что ничего такого в полицейском уставе не говорится. Следуй правилам, сынок, вот как называется эта игра. И не забудь — может, ее муж и впрямь адвокат.

Тара ехала домой с прерванного на середине сеанса совершенно опустошенная, выгоревшая дотла. Завтра предстояла встреча с Грегом, которая, как она твердо надеялась, заметно приблизит ее к цели. Но провести с ним целых два дня — это настоящее испытание, а тут еще встреча с прислугой в доме, особенно с Мейти, пусть даже и беглая. Слава Богу еще, что Сары и Денниса там не будет. Этого бы она просто не вынесла. Но она точно знала, что в это время года они в школе. Встреча с ними… это нечто совсем другое. А пока она должна подготовиться к тому, что ее ожидает. Ей надо успокоиться, как-то сбросить с себя жуткое напряжение, стать той Тарой, которую ожидает завтра в десять утра увидеть Грег Марсден.

Словом, она решила устроить себе совершенно свободный вечер. Для начала — большую, горячую, душистую ванну, в которой она будет лежать, как застывшая статуя, нежа усталые члены; затем вкусный обильный ужин: тосты со сметаной, свежие огурцы, перец и помидоры, бокал сухого белого вина, а затем настоящее лакомство — кусок шоколадного пирожного. Все это она поглощала, лежа в постели и перелистывая модный журнал, а у ног ее устроился, довольно урча во сне, Макси. Затем, чувствуя, как ее неудержимо тянет ко сну, она выключила свет и погрузилась в приятную дрему.

Но ненадолго Тара была явно не готова к новому дню, когда в шесть утра ее разбудил пронзительный звонок телефона. Стараясь очнуться от сна, она испытывала одновременно беспокойство и раздражение, как всегда бывает, когда тебе звонят в совершенно неподходящее время. Она лениво потянулась к трубке.

— Да?

— Привет, Тара, это я.

— Кто я?

— Я, Джилли.

— Джилли?

— О Тара, я понимаю, что это черт знает что, и мне ужасно неловко будить тебя так рано, но я попала в жуткое положение.

Тара попыталась собраться с мыслями.

— Ты где?

— В полицейском участке. Не можешь заехать за мной?

— Да… конечно. Слушай, я буду… что-нибудь через полчаса.

— Спасибо. Огромное спасибо. О Тара, ты настоящий друг.

— Ладно, Джилли, пока. — Она швырнула трубку. Ох, эта Джилли! Что дальше?

Джилли, какой Тара ее нашла через полчаса в полицейском участке, вовсе не выглядела кающейся грешницей. Усталая, продрогшая, выбитая из колеи — да, но тот отчаянный пыл, из-за которого она оказалась здесь, еще не прошел.

— Ничего серьезного, — упрямо сказала она, спускаясь вместе с Тарой по лестнице. — Ну да, я выпила и вела себя неподобающим образом, но ведь это не преступление!

Тара промолчала. Джилли все еще пошатывалась, и стоило немалых усилий удержать ее в вертикальном положении. Джилли спотыкалась и всей тяжестью наваливалась на высокую, но худощавую фигуру Тары, так что удержаться на ногах было нелегко.

— О Тара, извини, мне не стоило тебя беспокоить.

— Да ладно.

— Я так тебе благодарна, в самом деле — спасибо. Мне вроде и позвонить было больше некому. Филипа нет, а других я сто лет не видела. У меня было полно друзей, — добавила она жалобно, — но где они теперь?

Тара задала единственный вопрос, на который хотела получить ответ:

— Почему ты не позвонила Грегу?

В голосе Джилли зазвучали истерические нотки:

— Не могла. Просто не могла. По правде говоря… такое случается не впервые, и в такой ситуации он всегда очень злится, а когда злится, становится жесток. — Она потянулась рукой к щеке, которая словно хранила память о пощечине.

Они дошли до машины, и Тара помогла Джилли залезть в нее. Оказавшись в укрытии, Джилли впала в агрессивно-сентиментальное настроение, выворачивая душу наизнанку в привычно-эгоистической манере.

— Ну почему я не могу рассчитывать на Грега Марсдена! Но, кажется, уже поздно, и становится все хуже и хуже. Он не спал со мной, боже, я даже не могу вспомнить сколько времени. Не знаю, что делать. — Она резко повернулась к Таре. — Знаешь, после того как умерла Стефани, я давала ему деньги. Последние несколько недель я оплачивала все его счета. И он так со мной обращается! — На глазах у Джилли выступили слезы, и она во весь голос зарыдала, оплакивая самое себя. Но тут же настроение ее вновь изменилось. — О, я могла бы многое порассказать о Греге Марсдене, если бы только захотела, — угрожающе сказала она. — Но не стану. О Тара, между вами и вправду ничего нет? Я так боюсь потерять его. Это же самое страшное — потерять, кого любишь… — захныкала она.

Тара сидела совершенно прямо, едва сдерживаясь, чтобы не выказать презрение. Постыдная слабость Джилли только приближает заслуженную ею кару. Она искоса посмотрела на обмякшую фигуру, растрепанные волосы, испачканное и разорванное платье и голое колено, выглядывающее из колгот, которые Джилли тоже порвала при падении. В рассеянном утреннем свете она выглядела выцветшей и полинялой — землистый цвет лица, тусклый взгляд. Она вспомнила свою свадьбу и Джилли в костюме с Пятой авеню, всю такую свежую и нарядную, и испытала что-то отдаленно похожее на сочувствие. Но тут же с профессиональной сноровкой прогнала это ощущение.

— Успокойся, Джилли, — ровно произнесла она. — Я отвезу тебя домой, — с этими словами Тара включила зажигание.