Возвращение в сказку (СИ)

2

Так я, принцесса правящего дома Риоссы Айланна Эвайнон, а проще Аня Иванова, оказалась в этом мире, в котором совершенно нет магии. Я, правда, не сразу это поняла.

Я попыталась применить магию еще в машине дяди Саши, когда мы в город ехали, чтобы исчез запах бензина.

— Вонь сгинет пусть, расцветет розовый куст, — прошептала я.

Но запах никуда не делся. Я подумала, что просто заклинание получилось неудачное, или я его сказала слишком тихо.

Потом в отделении полиции я хотела немного подогреть молоко в стакане, потому что оно было ужасно холодным. Я тихонько сказала молоку:

— Холод, уйди, тепло, приди.

Но оно ничуть не стало теплее. Так и пришлось пить холодное. Я не понимала, почему не получилось, ведь это известное заклинание, я его не сама придумала. И дома применяла часто.

А потом меня отвезли в детприемник. Там я пробыла недолго, всего дня три. Все дети в этом заведении были намного старше меня, выглядели хулиганисто, я их боялась, и старалась держаться от них подальше. Я не привыкла к большой компании. Дома у меня было немного друзей и подруг, только несколько детей дворцовых слуг. Я почти всё время проводила с Ариной. Первые недели в этом мире я очень скучала по ней.

Каждый день ко мне приходили какие-то люди и расспрашивали об одном и том же. Кто я, откуда, учусь ли в школе, как зовут моих родителей. Потом они собрались все вместе, а меня выставили за дверь. Но дверь была закрыта неплотно, поэтому я слышала разговор, который не понимала.

— Ну что, интернат для детей с умственными отклонениями?

— Нет, нет, Аня вполне нормальная девочка. Читать умеет, писать тоже, с арифметикой знакома. Умеет умножать и делить.

— Но она не знает элементарных вещей, например, что такое телефон, фотоаппарат, телевизор, автобус.

— Может, в их доме не было ни телефона, ни фотоаппарата, ни телевизора. Некоторые секты не признают их. А туда, где она жила, автобус не ходил.

— Она утверждает, что уже осень, и не знает названий месяцев, называет их как-то странно. Я спросила, когда она родилась, она ответила: «Четырнадцатого цветеня семь тысяч пятьсот пятого года». Это что, нормально?

— Если ребенку никогда не говорить, как правильно называются месяцы, он не будет их знать. Наверняка эти названия она сама придумала, причем очень точные, или вычитала в какой-то сказке. Если уж подозревать у кого-то умственные отклонения, то не у Ани, а, скорее, у ее родителей, которые, похоже, проводили над девочкой непонятный психологический эксперимент.

— Но эти ее фантазии о каком-то придуманном мире…

— Они говорят не об отставании в умственном развитии, а лишь о том, что она перенесла что-то ужасное, поэтому реальные воспоминания подменила фантазиями, тоже взятыми из какой-то сказки.

— Да, согласен, девочке требуется посещать психолога, но в обычном интернате, среди обычных детей она быстрее придет в норму.

— Но она даже не может сказать свой адрес! А ведь ей не три года, а восемь!

— Вы же слышали, все ее воспоминания подменены фантазиями. Она просто не помнит, где живет. Может, она когда-нибудь вспомнит это, и что произошло на самом деле. А может, и не вспомнит, что в ее случае, наверное, предпочтительнее.

Так меня определили в обычную школу-интернат. Детский приют, по сути, но его так никто не называл. Ну, и я тоже решила не называть. И никто не называл его своим домом, никто никогда не говорил «пойду домой», или «я дома». И всё же интернат стал моим новым домом. Он находился в небольшом поселке в нескольких километрах от того города, в который меня привез дядя Саша. Дома в посёлке были более привычны моему взгляду, но здания интерната и школы тоже напоминали обувные коробки, но поменьше, чем в городе, они были трёхэтажные. Здания школы-интерната были окружены обширным парком.

В интернате жило много детей, потом я узнала, что их около трехсот. Меня поселили в большой комнате с еще девятью девочками моего возраста. Мне очень не нравилось, и было очень непривычно спать в комнате, где кроме меня еще столько народу. Ведь даже в лесной избушке у меня была своя комната, немногим меньше, чем эта. Хотя домик в лесу маленький только по сравнению с дворцом. А про дворец уже и говорить нечего, там я жила одна в комнате в три раза больше этой. Но Арина меня всегда учила, что роскошь — это не главное в жизни, и ко всему можно привыкнуть. Я быстро привыкла, хотя мне это не нравилось по-прежнему.

В первый же день мои отношения с соседками по комнате не сложились. Девочки присматривались ко мне, и с завистью поглядывали на мои длинные волосы. Когда в медкабинете интерната, где меня осматривал врач, мне хотели их отрезать, я такой крик подняла! Пусть никто и не знает, но я же принцесса, а у принцессы должны быть длинные волосы. По крайней мере, у нас в Риоссе так. Арина и мама меня всегда учили, что длинные волосы — главное украшение девушки. Директриса детдома Ирина Борисовна услышала мой крик, пришла и разрешила оставить волосы. Сказала, что я очень хорошенькая, и с косами меня быстрее удочерят. А я не хотела никакого удочерения, я была уверена, что мама скоро за мной придет.

В тот первый вечер перед сном девочки попросили няню почитать сказку. Няней была добрая старушка, похожая на бабу Косту, ее звали Мария Семеновна. Сказка была интересная, про принцессу и колдунью, и очень напоминала настоящую историю из моего мира. Я подумала, что это всё правда, и спросила, где живет та принцесса, и та колдунья. Я надеялась, что они смогут помочь мне вернуться домой. Девочки почему-то весело засмеялись. Мария Семеновна объяснила мне, что это — просто сказка, выдуманная история. И произойти она никак не могла, потому что это была сказочная принцесса, а колдуний, а так же волшебников и магов на свете не существует.

— Как это не существует? Я сама принцесса, и попала в этот мир с помощью магии! — возразила я.

— А у нас в России принцесс не бывает, — ответила мне девочка по имени Олеся. — И других миров тоже не существует. А магия и волшебство есть только в сказках.

Я хотела тут же продемонстрировать Нейтральную магию, и прочитала заклинание, чтобы девочки застыли, как соляные столбы. Мне очень хотелось, чтобы они замолчали. Но ничего не случилось.

Я была разочарована, а девочки продолжали смеяться. Какой же это был обидный смех! Они стали называть меня не иначе, как прынцесской. В моем родном мире никто не посмел бы так со мной обращаться. Тут до меня и дошло, что моя магия не работает. И я вспомнила, как Арина сказала, что меня будет защищать магический лунный камень, даже в том мире, где совсем нет магии. Не очень-то он меня защитил от насмешек…

Я в ту же ночь хотела убежать из детского дома. Когда все уснули, я оделась и тихонько вышла из спальни. Но Мария Семеновна заметила меня в коридоре, остановила и уговорила остаться. Сказала, что идти мне некуда. В этом она была права. Сказала, чтобы я не обращала внимания на насмешки. Посмеются, и перестанут. Просто не надо всем рассказывать о своих фантазиях.

С этого дня я решила, что никогда не буду слушать и читать сказки.

В очередной беседе с психологом, когда она осторожно начала убеждать меня, что я никакая не принцесса Айланна Эвайнон, а просто девочка Аня Иванова, я охотно с ней согласилась, и призналась, что про принцессу — это и правда только мои фантазии.

— Я вдруг увидела, что стою посреди леса, и совсем ничего не помню, — пояснила я. — Ну, вот я и придумала, что я принцесса.

— Молодец, Анечка, — похвалила меня тётя психолог.

Я еще несколько раз ходила к психологу, а потом она мне сказала, что со мной всё в порядке, и снова приходить не нужно.

Я больше никому и ничего не стала рассказывать о своем мире. И о том, что я принцесса, тоже. И не реагировала на насмешки. Это было трудно, но я смогла. Естественно, ни с одной из соседок по комнате я дружить не стала, даже когда они сами начали искать моей дружбы.

Но до этого момента много воды утекло.

Мой первый день в детдоме запомнился мне не только насмешками сверстниц и борьбой за собственные волосы. Когда в медкабинете меня осматривали, врач и медсестра увидели лунный камень, висевший у меня на шее, на серебряной цепочке. Врач сказала, что его нужно снять, потому что здесь дорогие украшения носить не положено, особенно таким маленьким девочкам, как я. Я послушно попыталась снять камень, но не обнаружила на цепочке застежки. А через голову он не снимался, цепочка слишком короткая. Но я же точно помнила, что Арина расстегнула цепочку, снимая со своей шеи, и застегнула ее на моей.

— Не снимается, — сказала я.

— Да ты не волнуйся, он никуда не денется, мы его просто уберем в сейф, а когда тебя удочерят, или сама окончишь школу и выйдешь из интерната, тебе его вернут, — сказала медсестра, решив, что мне просто жалко отдавать кулон.

— Не снимается, — повторила я.

Медсестра попробовала снять сама, но едва не оторвала мне уши, и оставила эту затею.

— Ладно, носи, — сдалась она. — Но старайся никому не показывать.

Я носила камень под платьем, но скрыть украшение от девочек, живших со мной в одной комнате, никак не могла. Они заметили кулон, позавидовали, и рассказали другим девочкам, постарше.

И три старших девочки, из шестого класса, однажды подкараулили меня в туалете.

— Слышь, прынцесска, отдай кулон, или хуже будет, — угрожающе потребовала одна, когда они окружили меня, едва я вышла из кабинки.

Но как я могла отдать единственную память о моем родном мире, даже если бы могла снять кулон?

— Не отдам, — сказала я. — Не зарься на чужое, а то ослепнешь.

В нашем мире многие накладывали заклинания на личные вещи, чтобы их не украли. Те, кто не обладал магией, как, например, Арина, просили магов сделать это. Самым распространенным было заклинание временной слепоты. Только вряд ли, даже если оно наложено на мой кулон, сработает в мире, в котором нет магии.

Девочки схватили меня за руки и расстегнули платье.

— Отдашь, как миленькая, — усмехнулась одна из старших девчонок, и начала искать застежку у цепочки.

Но тщетно, ее не было. Девочка попыталась снять цепочку через мою голову, и она снова зацепилась за уши.

— Вот черт, придется порвать, — сказала она и с силой дернула цепь.

Я вскрикнула от боли, когда цепочка врезалась мне в шею.

В этот момент камень качнулся, и солнечный луч из окна попал на него. Луч отразился от камня прямо в лицо девочке, и та с криком отскочила от меня, прижав руки к глазам. Две другие отпустили меня и бросились к ней.

— Валя, что с тобой?

— Я… я ничего не вижу! Я ослепла! — заплакала Валя.

Девчонки угрожающе повернулись ко мне.

— Как ты это сделала? — спросила одна. — Говори, или мы сейчас сломаем тебе руку!

— Только троньте, — ответила я. — И с вами случится то, что вы хотите сделать со мной.

Такое заклятие тоже существует в нашем мире. Чтобы люди друг другу зла не желали. Вот так пожелаешь соседу, чтобы у него кур лиса утащила, а утащат у тебя. Я надеялась, что девчонки испугаются, ведь моя первая угроза исполнилась, хотя я понятия не имела, как.

Девчонки не стали ломать мне руку. Они обняли пострадавшую подругу, и повели ее к выходу. Но перед этим одна девочка повернулась ко мне и ударила меня по лицу.

А вечером того же дня я узнала, что эта девочка на физкультуре упала с брусьев и разбила нос.

Слепота у Вали через пару дней прошла. Она и ее подруги никому не рассказали, как она ее получила, и врачи тоже ничего не поняли. Но слухи о том, что Валю ослепила я, быстро расползлись по интернату. Кто-то видел, как они ждали меня в туалете, и сразу после этого Валя ослепла. И эти три подруги с тех пор стали обходить меня стороной. Нет ничего сложного в том, чтобы связать эти события друг с другом и применить чуточку воображения.

Хотя и таким странным образом, камень меня защитил. Но он долго не давал покоя любителям поживиться за чужой счёт. Еще несколько раз у меня его пытались отобрать. Один парень затащил меня в слесарную мастерскую, и хотел перекусить цепочку кусачками, но вместо цепочки в кусачки почему-то попал его палец. Парень взвыл от боли, забрызгал меня кровью, я убежала и позвала медсестру. Оказалось, он перекусил палец кусачками почти наполовину, и ему пришлось долго лечиться.

А двое других парней поступили с особой жестокостью. Они подвесили меня за цепочку на крючок в школьной раздевалке, в надежде, что она порвется под моим весом. Но она не порвалась, а я едва не задохнулась. Увидев, что цепь не рвется, и я не падаю, они испугались, сняли меня с крючка и убежали. А я задыхалась лишь в первое мгновение, а потом мое тело сделалось совсем легким, и цепочка перестала давить на горло. Но парни-то этого не знали. Они испугались, что я нажалуюсь воспитателям, что они меня чуть не задушили, и сбежали из интерната. Их через день нашли едва живых в соседнем поселке, в бане. Они там спрятались, а хозяин пришел, затопил баню и запер ее снаружи. И мальчишки чуть не задохнулись от угарного газа.

Все эти случаи казались не более чем совпадениями, но покушения на мой кулон прекратились. Прошел слух, что цепочка вовсе не серебряная, а стальная, а камень — обычная стекляшка, поэтому кулон ничего не стоит. А пусть, главное приставать перестали.

Камень защищал меня и в других случаях, когда меня пытались обидеть. Несмотря на то, что я уже никому не рассказывала, что я принцесса из другого мира, многим я казалась странной. А что здесь не любят людей, не похожих на других, я убедилась на собственном опыте. Например, мне нравились уроки музыки и рисования, а мои одноклассники их терпеть не могли, часто с них сбегали, и от меня требовали, чтобы я тоже с ними сбегала. А я не хотела, и за это один раз мои одноклассницы и соседки по комнате устроили мне «темную». В спальне на меня накинули одеяло и принялись колошматить по чему попало. В этот момент в комнате погас свет, в суматохе я выскользнула из-под одеяла и убежала, а под одеялом почему-то оказалась зачинщица «темной», Олеська. Когда девчонки разобрались, что лупят не ту, кого хотели, она уже немало синяков получила.

Парень, который подложил мне на стул кнопку, в тот же день заболел, и целую неделю ему кололи ужасно болючие уколы, так что он сам две недели садился с опаской.

Парень, подставивший мне подножку, через пару дней вывихнул ногу.

Девчонки, подмешавшие мне в компот слабительное, сами попали в больницу с дизентерией, а со мной ничего не случилось.

Однажды нашей учительнице, Зое Михайловне, коллектив учителей школы на день рождения подарил дорогую авторучку, «Паркер» с золотым пером. Зоя Михайловна пописала ей немного, положила в красивый футляр на стол, и все уроки любовалась ею. Мы от класса подарили учительнице букет цветов, потратив на него все карманные деньги. И его она тоже поставила на стол и тоже любовалась. И всех нас пригласила после уроков в столовую пить чай с тортом.

А перед последним уроком авторучка пропала. Футляр по-прежнему лежал на столе, но «Паркера» в нем не было.

— Дети, кто взял мою ручку? — спросила Зоя Михайловна.

Все пожали плечами, и я тоже, потому что не знала, что «Паркер» подбросили мне в портфель.

— Может, кто-то взял ее посмотреть, и забыл положить на место? — спросила Зоя Михайловна. — Я не буду ругать, если вы сейчас ее отдадите.

Но ручку, конечно, никто не отдал.

— В таком случае, я буду вынуждена пожаловаться директору, — пригрозила учительница. — Никто не выйдет из класса, пока ручка не найдется. А тот, у кого она найдется, будет наказан.

Но снова никто ручку не вернул.

— А я знаю, кто взял, — сказала вдруг Олеська, и указала на меня. — Иванова взяла.

— Но я не брала, — возразила я.

— Она брала, брала, я сама видела! — настаивала Олеся.

— Иванова, неси сюда портфель и выложи всё на стол, — приказала Зоя Михайловна.

Я выложила книги, тетради и пенал на учительский стол, перевернула портфель и потрясла его. Потом открыла пенал. Никакого «Паркера» там не нашлось.

— Ручка у нее в кармане, — подсказала Олеся.

— У меня нет карманов, — ответила я.

— Аня, извини, — сказала учительница. — Я вижу, что ты не брала ручку. Возьми свои вещи и садись на место. А все остальные берем портфели и выкладываем из них всё на парты.

— Это она, она просто успела спрятать ручку где-то в коридоре! — сказала Олеся.

— Выкладываем, выкладываем, Олеся, и ты тоже, — повторила учительница.

— Да пожалуйста, — Олеся взяла сумку и вытряхнула всё из нее на парту.

Последней выпала авторучка с золотым пером.

Олеся с удивлением уставилась на ручку, и покраснела, как вареный рак.

— Я не брала! Мне подбросили! — возмущенно закричала она.

Мне стало ясно, почему Олеся так уверенно утверждала, что ручку взяла я. Она сама подбросила ручку в мой портфель, но лунный камень снова меня защитил. А Зоя Михайловна сказала:

— Олеся, так ты еще и врёшь? Если ты не брала ручку, откуда у тебя на пальцах чернила?

Олеська взглянула на свои ладони, увидела чернила и покраснела еще сильнее. А учительница добавила:

— После уроков все пойдут в столовую праздновать мой день рождения. Там будет чай, торт, фрукты и конфеты. А Олеся Коркина останется в классе прибираться. Подметать мусор и поливать цветы. И только когда всё сделает, пойдет в столовую. Если к тому времени там что-нибудь останется.

Вот так Олесе не удалось выставить меня перед всеми воровкой.

Мне еще пару раз подкладывали какие-нибудь вещи в портфель или в шкаф, чтобы потом обвинить в воровстве, но эти вещи непостижимым образом оказывались в шкафу или портфеле того, кто это сделал.

В общем, по интернату поползли слухи, что я заговоренная. Какие смешные люди! В магию не верят, а в заговоры верят. Поэтому ребята сочли, что со мной лучше не связываться, и перестали вредить.

Но от насмешек и оскорблений камень меня не защищал. Поэтому меня по-прежнему обзывали то прынцесской, то ведьмой или колдуньей, и никто не хотел со мной дружить. Да я и сама не хотела дружить с теми, кто меня обзывал.

Поэтому жить в интернате мне не нравилось, но куда я могла уйти?

А вот учиться в школе нравилось. Так как я в своем мире не училась в школе, перед тем, как отправить в интернат, мне провели тестирование, и по его результатам определили во второй класс. Что соответствовало моему возрасту.

Кстати, оказалось, когда я прибыла в этот мир, по календарю здесь еще стояло лето, конец августа. В сравнении с этим миром, в моём осень начинается на десять дней раньше. И в первых пяти месяцах года у нас тридцать один день, а в остальных — по тридцать, лишь раз в четыре года в последнем месяце года тоже тридцать один день. А тут запутаться можно: то тридцать, то тридцать один, или даже двадцать восемь. Я долго не могла запомнить, в каком сколько, и долго путала. И месяцы у нас называются в соответствии с природой и с изменениями, которые происходят с ней в течение года. Так, январь — стужень. Февраль — ветрень. Март — таень. Апрель — водень, а май — цветень. Июнь — светень, июль — жарень, август — жнивень. Сентябрь — богатень, октябрь — мокрень, ноябрь — холодень, ну, а декабрь — снежень. Наши названия мне нравились больше, но пришлось привыкать к здешним.

Училась я хорошо, учителя всегда меня хвалили и ставили в пример остальным. И за это одноклассники меня тоже ненавидели. Обзывали ботаником и учительской подлизой. Мне было безразлично, раз ничего другого они сделать не могли. Хотя иногда хотелось, чтобы они все онемели. Если бы моя магия работала, я бы так и сделала. Но она не работала, и мне оставалось только ждать, когда придет мама и заберет меня обратно в наш мир.

Прошел год, а мама так и не пришла.

Сначала я обижалась на неё, но потом перестала. Может, у них в Риоссе проблемы, может, Анхельм вообще победил, и мама считает, что мне безопаснее пока оставаться в другом мире. Но ведь они с папой скоро победят Анхельма, и тогда мама сразу придет за мной. Мне нужно еще немного подождать.

Так прошел еще год.

Я училась в четвертом классе, когда в наш интернат привезли двух новеньких девочек. Нет, новенькие поступали часто, но эти две девочки-первоклашки мне понравились. Тем, что не понимали, почему меня тут никто не любит. Им сразу указали на меня пальцем и сказали: «Вот с этой девчонкой дружить нельзя!», но никто не смог объяснить, почему. И девочки стали со мной дружить. Им за это попадало.

— Маша, Лиза, вам лучше держаться от меня подальше, — сказала я как-то своим маленьким подружкам. Хотя мне нравилось заботиться о них. Заплетать им косички, делиться сладким, помогать в учебе. У меня не было ни старших, ни младших сестер, но я всегда хотела иметь их. Арина тоже заботилась обо мне, как о младшей сестре. Сейчас мне хотелось быть похожей на нее. Я бы хотела, чтобы мой камень защищал и Машу с Лизой тоже, но он защищал только меня.

— А мы хотим дружить с тобой, — ответила Маша.

— Ты нам, как старшая сестра, — добавила Лиза.

У девочек погибли родители, и они тяжело привыкали к жизни в интернате, как и я. И я искренне пожелала, чтобы Машу с Лизой поскорее удочерили какие-нибудь хорошие люди.

Я сама удивилась, но не прошло и месяца после того, как я этого пожелала, Машу с Лизой удочерили! Сначала одну, вскоре другую. Я лишилась единственных подружек, но была очень рада за них.

Потом я подружилась с одноклассником. Однажды он разогнал третьеклашек, прыгавших вокруг скамейки, на которой я сидела и пыталась читать, и кричали:

— Ведьма, ведьма, Анька — ведьма!

— А ну, пошли отсюда, оглоеды, или я сейчас вашему воспитателю скажу, чем вы тут занимаетесь!

Мальчишки с визгом убежали, потому что дразниться в нашем интернате было строго запрещено. Если воспитатели слышали, они наказывали тех, кто дразнится.

Парень сел на скамейку рядом со мной.

— Что читаешь? — спросил.

Я показала книжку, «Повесть о настоящем человеке».

— Мне тоже нравятся книги про войну, — сказал парень. — А я думал, девчонки любят только сказки.

— А я сказки не люблю, — ответила я. Да мне даже самые правдивые книги этого мира казались фантастикой. Взять эту же «Повесть о настоящем человеке». Самолеты, танки, автоматы — всё это для меня было из области фантастики. Но я восхищалась не оружием, а мужеством главного героя.

Слово за слово, мы с Пашкой разговорились. Он появился в нашем интернате не так давно, не разделял всеобщей неприязни ко мне, и ничего плохого мне не сделал. Поэтому я и стала с ним разговаривать.

Оказалось, Пашка жил с бабушкой, но год назад она умерла. А его родителей два года назад захватили террористы, в командировке за границей. И он даже не знает, живы они или нет.

Я тоже не знала, живы ли еще мои мама и папа, но рассказывать об этом Пашке не стала. Просто пожелала, чтобы и мои, и его родители были живы. Кстати, знали бы мои мама и папа, в каком «безопасном» мире я живу!

Мы стали часто разговаривать с Пашкой, иногда гуляли вместе, а тех, кто говорил ему, что он еще пожалеет, что водится с ведьмой, он посылал подальше. И такими словами, которые мне были незнакомы. А через пару месяцев Пашкины родители нашлись! Они находились в плену, но их обменяли, и они вернулись. И забрали Пашку из интерната. Я опять потеряла друга, едва успев обрести.

Я поняла, что магия моего лунного камня может не только мстить за меня, но и помогать тем, кто мне нравится. Хотя, может, это тоже просто совпадения?

Может, и совпадения, но ребята быстро смекнули, что дружить со мной выгодно. Дети бывают жестокими, беспощадными, хулиганистыми и задиристыми, но все они хотят жить в семье. Чтобы были мама и папа, которые любят, просто так, ни за что, просто за то, что ты есть. Я понимала их всех, но как я могла подружиться с теми, кто хотел дружбы со мной только ради выгоды для себя? Ненавижу заискивания и неискренние заверения, что мы, мол, всегда тебя уважали, но боялись это показывать, чтобы другие не загнобили.

Так прошло еще два года. И еще нескольких девочек и мальчиков, с которыми я дружила, удочерили и усыновили.

Однажды я подружилась с девочкой, старше меня на два года. Я училась в пятом, а Юля Лапина — в седьмом. Ее тоже все ненавидели, как и меня, и еще считали дурочкой, за доверчивость. Одноклассники над ней всё время подшучивали, ее часто разыгрывали, а она всё равно оставалась доверчивой. И шансов на удочерение у нее не было, потому что Юля очень некрасивая.

Как-то раз при мне ее очень жестоко разыграли, и, очевидно, не в первый раз.

— Юлька, беги скорее к директрисе, там тебя удочерять приехали! — крикнула ей одноклассница, пробегая мимо, когда Юля вышла из комнаты, направляясь в умывальную.

И Юля побежала. И узнала, что никто не собирался ее удочерять, над ней опять подшутили.

Я подошла к плачущей девочке, когда та стояла в коридоре около кабинета Ирины Борисовны, а ее одноклассницы поодаль умирали от смеха. Если честно, я не жалела Юлю, меня скорее раздражала эта ее безграничная доверчивость.

— Юль, не ведись ты больше на эти розыгрыши. Нельзя верить всем и каждому.

— Ну, а как же иначе? — ответила Юля. — А вдруг на самом деле приедут?

— Если приедут, директриса сама придет за тобой, а не будет передавать такую новость через третьи руки.

— Но как же тогда жить, если никому не доверять?

— Не всем, а тем, кто тебе хоть раз соврал.

— В нашем классе каждый мне хоть раз соврал…

— Давай сделаем так, если тебе снова скажут подобное, или пошлют куда-то, ты тоже разыграй их. А если не знаешь, как, скажи мне.

— Ладно, — согласилась Юля.

Так мы подружились. Юля всегда бежала ко мне, даже если ей казалось, что ее вовсе не разыгрывают. Так, например, когда девчонки послали Юлю на вахту, сказав, что ей пришло письмо, она сообщила об этом мне. Получать письма Юле было не от кого, у нее не было ни родственников, ни подруг вне интерната. Но ей очень хотелось получать их. Я быстренько написала Юле письмо и посоветовала показать одноклассницам. Жалко, я не видела, как у них челюсти попадали на пол от удивления. Но Юля мне красочно всё описала.

А однажды соседки по комнате подложили ей в кровать дохлую лягушку, и Юля вся в слезах принесла ее мне. И расстроена была не розыгрышем, а тем, что лягушка мертвая. Я взяла у нее лягушку, и пока Юля плакала, сбегала в парк и поймала живую. А потом, как музыку, слушала, как соседки Юли визжали на весь интернат, когда она принесла в комнату живую лягушку, и объявила всем, что Аня Иванова — то есть я — ее оживила.

Но чаще я просто советовала Юле не обращать внимания, когда одноклассники пытались над ней подшутить. И постепенно розыгрыши сошли на нет. Но мы с Юлей дружить не перестали.

И что же? Не прошло и полгода, как Юлю удочерили! Все были просто в шоке. В интернат приехала женщина, и Юля была на неё похожа, как будто на самом деле её дочка! Женщина сказала, что увидела Юлю на сайте интерната, на который зашла совершено случайно, увидела, как девочка на нее похожа, и решила удочерить. Вскоре счастливая Юля уехала с мамой в другой город.

— Послушай, Анька, — прямо сказала мне однажды Олеська, которая ненавидела меня с моего первого дня в интернате. — Все, с кем ты дружишь, находят себе семью. Я ведь знаю, ты меня терпеть не можешь, так же, как и я тебя. Мы уже в шестом классе, и шансов попасть в семью у нас всё меньше. Но если ты сделаешь так, чтобы меня удочерили, тебе не придется терпеть меня еще четыре года, а может, и все шесть.

— Я не могу это сделать, — ответила я. — Я же не волшебница, и магии на свете нет. Или ты готова признать, что она существует?

— Нет, ее не существует, — сказала Олеся. — Но ты же не будешь спорить, что тем, кто с тобой дружит, невероятно везет?

— Не буду, — ответила я. — Но ты хоть дружи со мной, хоть не дружи, тебе всё равно не повезет.

Олесе нечего было на это ответить. Она была первой, кто начал смеяться над моей верой в магию и доказывать, что ее нет. Ей пришлось смириться, что я не могу ей помочь, и она смирилась, но затаила обиду.