Возвращение в Сонору

ПРОЛОГ

Моя бабушка однажды сказала мне, что духи-маниту могут страдать от одиночества так же, как люди. Тогда они выходят из земли, воды или спускаются с неба и посылают людям свой Зов.

Человек, услышавший Зов, может принять маниту как часть своей души. Он отдает Духу часть своего сознания, получая взамен силу и мудрость своего покровителя. Сильный маниту может даже подарить способность оборачиваться животным, рыбой или птицей. К людям моего племени обычно приходили койоты и красные волки, реже лисы, а бабушка была пустельгой.

В детстве я мечтала, что однажды тоже стану птицей, но бабушка говорила, что мое желание опасно. Птичий дух трудно удержать в теле, он всегда будет рваться на свободу и однажды не захочет возвращаться к своему хозяину.

А еще она говорила, что маниту всю жизнь ищет себе пару, и счастливы будут те люди, чьи человеческие и животные сущности узнают друг друга и объединятся. Но духи тоже могут ошибаться. Поэтому не торопись отвернуться от человека, которого возненавидишь всей душой, учила бабушка, ведь ненависть может оказаться обратной стороной любви. Они не существуют друг без друга, как нет света без тени и жизни без смерти.

Иногда, чтобы найти друг друга, духам не хватает одной человеческой жизни, и потому наберись терпения, девочка моя, говорила бабушка.

Никто из нас еще не знал тогда, что я встречу Вилда ванХорна, когда мне исполнится семнадцать лет.

Глава 1

После городков Великих Равнин, затерявшихся среди бескрайних полей пшеницы, после умирающих поселков, цепочкой протянувшихся вдоль границы пустыни Мохаве, Лобо-дель-Валле казался ярким и нарядным, как кружевная салфетка посреди круглого стола, накрытого зеленой скатертью.

Низкие белые палисадники вдоль затененных липами нешироких улиц, белые двухэтажные домики с верандами, куда с наступлением прохладных мятных сумерек выбирались посидеть в гамаках и плетеных креслах их владельцы — механики, булочники, мясники, мелкие клерки.

Кирпичные особняки с опоясывающими весь дом на уровне второго и третьего этажей галереями, ажурные чугунные ворота и ограды, за которыми в обманчивом покое прошла жизнь не одного поколения финансистов, лесопромышленников и горнозаводчиков.

Три светофора на главной улице Глен-Бэй-стрит: перед банком, у въезда на Круглую площадь и через два квартала от нее, где начиналась идеально прямая дорога, ведущая к Логову.

И, наконец, само Логово.

Человеку, не знакомому с местным обычаями и нравами, достаточно было один раз увидеть это поместье, чтобы понять: в округе Сонора есть только один король, и это глава семьи ван Хорн. В городе ван Хорны владели банком, торговым центром и несколькими офисными зданиями, а за его пределами большей частью земли в долине, виноградниками на южных склонах горного хребта Скагит, реликтовыми лесами на западе и самими горами до водораздела.

Когда-то эти горы полностью принадлежали нам, койотам-пайютам, но первые ван Хорны, пришедшие сюда сотни лет назад постепенно, по клочку выкупали их у моих предков — за бусы, одеяла, ружья и огненную воду. Сначала нас оттеснили вглубь каньонов, а затем просто посадили на повозки и отвезли туда, где начинается пустыня Мохаве — только камни, только пыль и песок, до самого горизонта.

И все же, какими бы безжизненными на первый взгляд ни казались те земли, они были густо населены духами погибших деревьев, высохших рек и вымерших животных. Мои предки научились принимать Силу не от одного, а от трех-четырех маниту, чтобы находить воду глубоко под песком, охотиться вместе с орлами и выращивать сорго на засушливых и засоленных землях.

Шаманы, получившие Силу от Солнца и Луны предсказали, что однажды мы обязательно вернемся в Сонору. Так оно и случилось.

Когда истощились серебряные рудники в горах, а сосновые леса у подножия Скагита были вырублены почти целиком, Вилд ванХорн-Старший заключил с вождями койотов новый договор. Мы вернулись на места прежних стоянок и к могилам отцов, но с этого дня должны были платить за право жить на земле своих предков. С той поры прошло сорок лет и теперь из всех ван Хорнов осталось лишь двое — Вилд Младший и его мать, Элис ван Хорн Говард.

Трудно было поверить, что в тихом Лобо-дель-Валле живут потомки волков, тех самых белых волков, что пятьсот лет назадна своих больших кораблях причалили к западным берегам нашего континента, и шакалов, мигрировавших на север из Абиссинии и стран Магриба. Были еще, и в немалом количестве, выходцы из Ацатля, которые рассказывали, что их предкикогда-то получали Силу от духа ягуаров, но что теперь осталось от тех ягуаров? Одни сказки.

В их белых домиках теперь пахло яблочными пирогами, корицей и ванилью, маисом, бобами и шоколадом, а хозяева этих домов напрочь забыли запах оленьего следа среди папоротников, тепло недавно покинутой кабаньей лежки и сладость свежей крови.

Похоже, духи давным-давно махнули рукой на этих неженок. Действительно, что взять с людей, которые не хотят видеть во сне ни оленя ни змею, потому что верят только в Силу денег. Чем больше у них денег, считали они, тем несокрушимее Сила. Тем, кто не смог накопить достаточно, чтобы переселиться в особняк с колонами на набережной Баттери или в респектабельный Френч Картье, оставалось только верить в написанный на бумаге Закон и не переходить дорогу сильным.

Неудивительно, что я замерла и насторожилась, едва переступив порог Логова. Это случилось после двух месяцев пребывания в поместье — в первый и единственный раз в моей жизни. Здесь пахло волком, и след его был совсем свежим, не затоптанным мягкими туфлями горничных или ботинками дворецкого.

Я перевела недоверчивый взгляд на маму:

— Ничего себе.

Как случалось очень часто, она поняла меня без лишних слов:

— Вот именно. Поэтому не топчись без дела и вообще постарайся не попадаться хозяевам на глаза.

Могла бы и не предупреждать. Мою задачу несколько затрудняло отсутствие привычных на юге галерей для слуг вокруг дома, но строители Логова позаботились о сохранении покоя его хозяев и обустроили две черных лестницы в торцах здания. Темноватые и узкие, они тем не менее вполне годились для снующих вниз и вверх со стопками полотенец и белья горничных.

Я беззвучно присвистнула, глядя в узкий колодец, окантованный металлическими перилами. Мама была права, уговорив Марию Риверу, свою напарницу, остаться дома и вплотную заняться лечением ноги. Побегайте денек с растянутыми связками по этим высоким и крутым ступеням, и инвалидность на месяц вам обеспечена.

Мария не раз выручала маму, и она же порекомендовала нас ван Хорнам, так что просьба вымыть вместо нее несколько ванных комнат и вынести из спален грязное белье не испортила мне настроения ни на минуту.

— Что, уже готово?

Мама проверила все пять ванных. Не то, чтобы она мне не доверяла, просто еще не привыкла к проворству, которое подарил мне дух белки-Сэлели несколько месяцев назад.

— Ну, тогда отнеси новые свечи в библиотеку и можешь быть свободна. Возьми два десятка в кладовой.

Вверх по лестнице я неслась уже, прыгая через ступеньку. Смешно, дом электрифицирован от подвала до чердака, огромный генератор занимает комнату размером с нашу квартиру, а хозяева дома предпочитают читать при свечах.

Хорошо, что успела затормозить перед дверью библиотеки, потому что услышала, как в глубине комнаты бубнят два приглушенных голоса:

— Ты вернулся сюда только потому, что я этого захотел!

Голос звучит раздраженно и как-то сипло. Наверняка, этот мужчина не молод, как минимум старше мамы.

— Ты вернул меня сюда, потому что так указано в завещании деда. — А этот голос молодой, и его владелец абсолютно спокоен, словно спор не вызывает у него ничего, кроме скуки. — Ты забыл, что я получил свою копию его последней воли полтора года назад.

— Да как ты смеешь, щенок! — Звук опрокинутого стула. Кажется, что-то еще упало на пол. — Слушайся своего хозяина!

Ого, кажется старик задел больной нерв. Молодой ответил тише, словно цедя слова сквозь зубы:

— Твой шарлатан надул тебя, как штопаный гондон. Думаешь, сможешь дергать меня за поводок? Ну, давай, проверь. Просто попробуй ради интереса.

— Следи за своим языком, гаденыш, иначе я прикажу твоей матери вымыть тебе рот с мылом.

— Не смей при мне упоминать мою мать, — голос молодого начал наливаться ядом. — Ты здесь только до тех пор, пока она жива. И запомни, Генри, ты вылетишь из этого дома раньше, чем первый ком земли упадет на крышку ее гроба. Так что будь очень… — его слова перешли в рычание, — … внимателен и заботлив. И не надейся на старый закон. Поединок я выиграю. И тогда получу право вырвать твое сердце.

— Сукин ты сын!

Крик оборвался резким стоном, затем снова что-то грохнуло. И снова заговорил молодой, как пять минут назад спокойно и насмешливо:

— Тебе нечем испугать меня, Генри. Я не боюсь боли. Я научился ее любить. Веселее бывает только давить своих врагов. Не обещаю, что тебе понравится. И не обещаю, что, когда придет время, убью тебя быстро.

Я тихо ахнула и тут же попыталась зажать себе рот. Черт с ними, с этими свечами, надо быстрее убираться отсюда. Жаль, что эта светлая мысль не посетила меня несколькими минутами раньше, потому что в тот же миг дверь открылась и стремительно шагнувшее за порог тело толкнуло меня в грудь и отбросило к противоположной стене.

Удержаться на ногах мне удалось, а вот свечи вылетели из рук фейерверком. Словно в замедленной съемке, я наблюдала, как они одна за другой с глухим стуком падают передо мной на пол, и боялась поднять голову навстречу мужчине, толкнувшему меня.

Я так и знала: если посмотреть ему в глаза, станет еще страшнее. На меня, по-волчьи пригнув голову, смотрел парень, мой ровесник, но назвать его молодым мог лишь тот, кто не поднимал взгляда выше уровня его подбородка.

Глядя в пульсирующие от бешенства зрачки, окруженные узким кольцом янтарной радужки, я почему-то удивилась, не почувствовав Силы волка. От парня исходил звериный запах, и он в свою очередь напряженно втягивал воздух раздувшимися ноздрями, но присутствия маниту я не ощущала.

Что меня испугало больше, эта пустота внутри него или ярко-красный рот на бледном до синевы лице?

— Что ты здесь делаешь?

Я растерянно перевела взгляд за его плечо. Из глубины комнаты к нам медленно приближался второй мужчина. Генри Говард, я узнала его по фотографиям из газет. Но то ли те снимки были сделаны десять лет назад, то ли время незаметно для меня совершило скачок — хозяин Логова выглядел почти стариком. Захотелось ощупать себя: а я, в кого могла превратиться я за эти доли минуты?

— Подслушивала? — Желтые глаза опасно прищурились, а красная верхняя губа поползла вверх, обнажая клыки.

Я замотала головой, изо всех сил стараясь не заскулить от ужаса. Зубы парня тоже были красные, а из уголка рта к подбородку начала медленно спускаться узкая полоска крови.

— Я не специально, — комок в горле был похож на небольшого ежа. — Моя мама работает здесь, я ей помогала. Вот… свечи…

Он сделал шаг вперед, я отступила. Он пнул свечу мне под ноги, вероятно, ожидая, что я наклонюсь и подниму ее. Затем еще одну. И еще.

— Дочка прислуги?

Злость в его взгляде сменилась презрением, и это заставило меня выпрямиться и расправить плечи. Даже маленькие белки встают на задние лапки и вытягиваются во весь рост, когда пытаются прогнать врага за своей территории. Я не позволю этому недоволку унижать меня, в конце концов, как бы тяжело нам с мамой ни приходилось, мы никогда не попрошайничали и честно отрабатывали свой хлеб.

— Меня зовут…

— Тебя зовут Покахонтас. Собери это барахло и убирайся из моего дома. Если увижу здесь еще хоть раз, спущу с лестницы.

Он быстро прошел мимо меня, едва не задев плечом, а я внезапно успокоилась. Он явно собирался толкнуть меня еще раз, и то, с какой легкостью я ускользнула от его прикосновения, вернуло мне прежнюю уверенность в себе. Угроза не имела никакого смысла, потому что еще не родился такой волк, который смог бы поймать белку голыми руками.

Да и назвать этого жутковатого парня в полном смысле волком было нельзя — ему не хватало чего-то важного, из-за чего витающий где-то рядом дух зверя не мог с ним соединиться. Впрочем, мне не было его жалко — таким злым созданиям вообще не следует обладать Силой. Они и так смогут натворить слишком много бед, пользуясь властью одних только денег.

— Подрос волчонок, — скрипучий голос над головой заставил вспомнить о втором участнике разговора.

Генри Говард стоял посередине коридора и глядел в быстро удаляющуюся обтянутую черной толстовкой спину. Болезненно морщась, он поддерживал одной рукой согнутую в локте вторую.

Боясь увидеть еще одно мертвое лицо, я собрала свечи и бесшумно отступила к черной лестнице. Моя ладонь уже лежала на дверной ручке, когда я зачем-то обернулась. Все так же придерживая руку на весу, старик смотрел на меня. Его взгляд хоть и давил, но не мог прижать к земле и принудить к покорности. Так волк смотрит на молодого оленя, которого уже не может догнать, на теплое еще мясо, в которое невозможно вонзить выпавшие от старости клыки.

Чувствуя, как в горле поднимается горькая желчь, я толкнула дверь и бегом бросилась вниз по лестнице.

— Теперь работы будет меньше и твоя помощь, Лина, мне не понадобится, — сказала мама за ужином.

— Почему? — Поинтересовалась Анна.

Она еще ни разу не была в Логове, и потому весь оставшийся день донимала меня расспросами:

— А правда, все комнаты в Логове черные?

— Тебе уже шестнадцать, хватит верить сказкам про Черный Дом.

— А правда миссис Говард такая красивая, как говорят?

— Спроси маму, я не видела.

— А Вилд?

— А что Вилд?

— Правда он похож на Альсида Герво?[1]

Я задумчиво почесала кончик носа. Ну да, что-то от упыря в ван Хорне младшем точно было. Надо будет на всякий случай добавить к моим амулетам серебряный крестик.

— Больше смотри дурацких сериалов. Еще и не такое померещится.

Анна разочарованно вздохнула и вернулась к более доступному источнику новостей:

— Так что там в Логове, ма?

— Семья уезжает и, возможно, надолго. Дворецкий сказал, что заказал билеты в Старый Свет, — мама подложила Анне ложку фасоли. — Ешь аккуратно, не торопись.

Сестренка так откровенно расстроилась, что мне пришлось опустить глаза в тарелку, чтобы спрятать довольную улыбку. Но внезапная мысль заставила встревожиться:

— Ма, а они не собираются сокращать штат прислуги?

— Нет.

Уфф, есть надежда, что сегодняшнее происшествие сойдет мне с рук.

Вторая ложка фасоли досталась мне. Смешно копируя оксфордское произношение дворецкого, мама произнесла:

— В семье ван Хорн не принято экономить на таких мелочах. Кроме того, их гостеприимством иногда пользуются друзья мистера и миссис Говард. И самое главное, — уже нормальным голосом добавила она, — младший ван Хорн будет заканчивать школу в Лобо-дель-Валле.

Ой бля, неприятно звякнул в голове внутренний голос. Подтверждая мои худшие опасения, мама закончила:

— Он твой ровесник, Лина. Возможно, вы будете учиться в одном классе.

Не знаю, от чего я вздрогнула: от этой новости или от раздавшегося у самого окна хлопанья птичьих крыльев.

Глава 2

Сбежав по ступеням церкви Святого духа на углу Чепел-стрит и Глен-Рок, я взмахом руки попрощалась с сестрой и мамой и нырнула в переулок, выходящий к Глен-Бэй-стрит. Я торопилась.

О приближении к кондитерской миссис Адамс предупреждал запах ванили и корицы — безжалостный и беспощадный к вечно сидящим на диете леди с Баттери и из Френч Картье. Наполненный теплыми ароматами ветерок, щекотал ноздри, заставляя ноги приплясывать от нетерпения. Моей сегодняшней целью была покупка пирожного шу — маленькой сладкой головоломки, разгадке которой я собиралась посвятить остаток воскресного дня.

День, когда я поняла, что сладкие пироги можно печь не только с тыквой, как это делает практически каждая бабушка в южных и западных кварталах, с полной уверенность считала переломным в моей жизни. Мой первый бисквит с пропиткой из миндального ликера, разведенного горячей водой с сахаром, был съеден дома до последней крошки, и с тех пор каждое воскресное утро начиналось одинаково: просительно глядя мне в глаза Анна спрашивала, что у нас будет сегодня вечером на десерт.

После нескольких месяцев упражнений на кухне, я научилась раскладывать на составные вкус крема, безе и миндального теста. Для меня не был секретом рецепт сахарной помадки для ромовой бабы, и я могла с закрытыми глазами отличить нежную цейлонскую корицу от малабарской, не говоря уже о кассии[2] с юга Срединной империи.

Наверное, моя белка-Сэлели была лакомкой, иначе откуда вдруг взялась эта тяга к исследованию самой сладкой стороны нашей жизни?

Размечтавшись, я не отрывала глаз от красного человечка на светофоре пешеходного перехода и потому вздрогнула всем телом от внезапного скрипа тормозов и звука глухого удара. Прямо перед моим изумленным взором тело пожилой женщины отделилось от капота видавшего виды «Мустанга»[3], пролетело ярда три вперед и неподвижной каракатицей распласталось на раскаленном от солнца асфальте.

На этом странности сегодняшнего дня не закончились, потому что в ту же секунду ее тело будто бы разделилось: оригинал так и остался лежать, не обращая внимания на неприлично задравшуюся юбку голубого платья, откатившуюся в сторону соломенную шляпку и слетевшие с ног туфли, а его более бледная, но полностью одетая копия вскочила на ноги и торопливо продолжила свой путь.

Бледная женщина ни разу не оглянулась ни на сбегающихся к месту аварии людей, ни на гудки автомобилей. Ее лицо выражало такую напряженную тревогу, что я ощутила внезапный внутренний толчок и, повинуясь ему, так же быстро двинулась вслед за ней в сторону Южного района.

Наш торопливый почти бег закончился у крыльца белого домика под окнами которого нежились на солнце тяжелые головки георгинов. К почтовому ящику была прикручена аккуратная медная табличка Эйбелин и Бенджамен Кларк.

Резво взбежав по ступеням, женщина протянула руку к дверной ручке и замерла. Затем снова попыталась открыть дверь и недоверчиво покачала головой: ее бесплотная рука проходила сквозь латунный рычаг, не в силах опустить его и на толщину волоса.

— Как же мне быть? — Она растеряно оглянулась на меня. — Я, кажется, забыла выключить газ. Скоро должен прийти мой муж, а он не выпускает сигарету изо рта. Такая, знаете ли, ужасная привычка, сорок лет с ней борюсь и все без толку.

После двух попыток мне удалось наконец проглотить застрявшее в горле изумление:

— Так вы меня видите?

— Конечно, вижу. Что вас удивляет, юная леди? — Она говорила чисто, без следа шакальего акцента.

Я еще раз внимательно оглядела женщину. Аккуратная прическа, тщательно вычищенные коричневые туфли на маленьком каблуке, старомодные, но такие уместные в ее облике нитяные перчатки. Наверное, как и моя мама, успела в свое время поработать в доме белых волков. Такие женщины много всякого-разного повидали в жизни, их уже ничем не удивишь. Таким всегда можно сказать правду в глаза.

— Дело в том, что вы умерли, мэм.

Ни одна ресница не дрогнула:

— Не пытайтесь меня разыграть, юная леди. Я не из тех, кто на перекличке в дурдоме первой отзывается. — Она проглотила «р» в слове «дурдом», и голос прозвучал чуть протяжнее. Значит, все-таки проняло. — Лучше помогите открыть дверь.

Рычаг ручки под моей рукой опустился плавно и бесшумно, но дверь не поддалась.

— Нужен ключ.

— Ах да, конечно.

Она порылась в сумочке и подала мне небольшой ключ со старомодной бородкой. Не коснувшись моей руки ключ мягко спланировал вниз и завис в полуметре от земли.

— Господи Боже, да что же это такое. Ведь газ выходит!

Женщина в голубом платье явно не собиралась признавать факт своей смерти.

— Может быть, вы оставили где-то запасной, на всякий случай?

Понимая, что без меня ей не справиться, женщина кивнула в сторону большого горшка с петуниями. Я только насмешливо пожала плечами: с тем же успехом она могла оставить ключ на гвоздике около двери.

Газом пахло даже в коридоре. Мы одновременно рванули к узкой двери в кухню и прошли, не помешав друг другу. Более того, на какую-то долю секунды мы слились воедино. Отскочившая от меня женщина выглядела ошеломленной, а я, подавив неприятные ощущения, подошла к плите и до отказа завернула вентиль съемного газового баллона.

— Надо открыть все окна на первом этаже.

Она покорно кивнула и двинулась за мной, уже не пытаясь к чему-либо прикоснуться.

— Значит, большого барабума сегодня не будет? — Мы оглянулись и изумленно уставились на худощавого джентльмена в элегантном черном костюме. Он непринужденно устроился на подоконнике только что открытого мною окна. — Не могу сказать, что я разочарован. — Он легко и плавно переместился на пол и мягко прошелся по ковру. — Но, миссис Кларк, разве вы не хотите поскорее воссоединиться с вашим мужем?

Миссис Кларк выпрямилась во весть свой небольшой рост и гордо подняла подбородок:

— Я не спрашиваю, как вы попали в мой дом, мистер. Но хочу сказать, что впервые в жизни вижу джентльмена, который лазает в окна к порядочным женщинам. И, кстати, разве мы знакомы?

— Простите, я забыл представиться. — Похоже, его ничуть не проняло. — Алфредо Франсиско Хозе ди Паула Хуан де ла Сантисима Тринидад Руиз и Фернандес.

— Кто все эти люди? — Насмешливо протянула миссис Кларк.

— Но для вас, моя дорогая Эйбелин, просто Алфредо. — Джентльмен вежливо поклонился. — Надеюсь, теперь, когда мы с вами обрели новую жизнь, можно пренебречь церемониями. И вас, юная леди… — он с изяществом танцора повернулся ко мне, — я попросил бы о том же.

— Меня зовут Аделина Гарсия. Но для друзей — просто Лина.

— Прекрасно, Лина. Давненько я не болтал с живыми. Вы обладаете редким даром, моя милая, и я сочту за честь ввести вас в наше общество.

— Спасибо, Алфредо, с удовольствием познакомлюсь с вашими… эээ…

— Соседями, — подсказал Алфредо.

Странно, я не чувствовала испуга. Наоборот, меня охватило предчувствие чего-то нового и чудесного. Как в детстве накануне поездки в Диснейленд. Продолжая улыбаться, я перевела взгляд на Эйбелин. Она расширенными от ужаса глазами смотрела в спину Алфредо.

Словно почувствовав ее взгляд тот повернулся, и теперь моему взору предстала так напугавшая миссис Кларк картина: шелковый пиджак Алфредо был ровно посередине разрезан от воротника до самого низа, но сидел при этом идеально, совершенно не нарушая элегантного облика странного джентльмена.

— Так значит, вы умерли мистер Фернандес? — Прошептала она побелевшими губами.

— Совершенно верно, моя дорогая. В 1933 году. Был застрелен в собственном ресторане 1 ноября. Оно и к лучшему, скажу я вам. В любом случае, я не хотел бы пережить пятое декабря [4]. Вы еще что-то хотели спросить?

— Да, — она нерешительно теребила свою кожаную сумку. — Значит, я тоже умерла?

Алфредо широко улыбнулся, словно его любимое дитя без единой запинки выдало гимн Урагвая [5]:

— Совершенно верно. Очень рад, что мне не пришлось лично сообщать вам это пренеприятное известие.

Рука миссис Кларк выхватила из сумки и прижала к глазам белоснежный носовой платок:

— Но как же… мой муж… мои пирожные? Вся моя жизнь?

— Ну-ну, — Алфредо легонько похлопал ее по спине, — не убивайтесь так, дорогая. Ох, простите за каламбур, ведь вас уже убили. — Эйбелин зарыдала еще громче. — Просто посмотрите на ситуацию с другой стороны. — Заметив, что женщина увеличила интервал вздохов и прислушивается к его голосу, он продолжал: — Конечно, воссоединиться с мужем прямо сегодня… — он сделал вид, будто принюхивается, — … у вас не получится. — Правильно, запах газа уже совершенно выветрился из комнаты. — Но зато вы встретите давно умерших близких. Не поверите, но в нашем нынешнем состоянии даже поиск давно потерянных вещей не составляет проблемы. И еще…

Алфредо продолжал успокоительно журчать, не замечая, что миссис Кларк уже перестала плакать и смотрит на него со смесью восхищения и надежды:

— То есть, вы хотите сказать, — ее голос срывался от волнения, — что теперь я увижу моего дорогого Самуэля?

— Он тоже умер?

— О, Боже, да. Тридцать лет назад. Ему было всего пятнадцать, моему мальчику.

Слезы снова навернулись ей на глаза. Решительно перекрывая новый поток, Альфонсо уверенно заявил:

— Ну, конечно. Не вижу никаких проблем, особенно если он похоронен в Лобо-дель-Валле.

— Да, да, он здесь, — торопливо закивала женщина.

— А на каком кладбище?

— Грин-рэвин.

Альфонсо задумчиво нахмурил лоб:

— Сейчас там довольно редко хоронят, только на семейных участках. Конечно, это старое кладбище не закрыли для свободного посещения, как наш Роузхилл, но боюсь, вам прямая дорога на Нью Семетери.

— У нас нет семейного участка, — слезы все-таки потекли ручьем. — Мы с мужем не так богаты. Что же мне делать? Я тридцать лет утешала себя мыслью, что встречусь с Самуэлем в раю, а теперь, значит, и в рай мне не попасть?

— Да, в эту нелепую выдумку люди верят уже больше двух тысяч лет. — Обхватив собственный подбородок пальцами, Алфредо задумчиво рассматривал миссис Кларк. — Надо разузнать, возможно, в колумбарии Грин-рэвин еще остались свободные места.

— Ох, — Эйбелин покачала головой. — Муж не позволит меня сжечь. Он принципиальный противник огненного погребения. И такой упрямый, если уж что решил…

Ну вот, новый поток слез.

— Действительно глупо. — Согласился Алфредо. — Сам не могу понять, что люди находят в этой церемонии закапывания. Наверное, просто не берут на себя труда задуматься обо всех этих личинках и жучках… об этом неприятном зуде во всем теле. И как бледные корни растений тянутся к вам за последними каплями жизненных соков…

Теперь миссис Кларк начала зеленеть.

— О, Боже, только не это, — обессиленно выдохнула она. — Пусть меня сожгут. Пусть сожгут! Я хочу к моему мальчику!

— Довольно плакать, Эйбелин. — Преодолев последние условности, Алфредо шагнул к плачущей женщине и положил ее голову себе на грудь. Его рука равномерно поглаживала голубую ткань у нее между лопаток. — Мы обязательно что-нибудь придумаем. Лина нам поможет.

Надо же, вот и обо мне вспомнили. Оба призрака смотрели на меня: Эйбелин с надеждой, Алфредо оценивающе.

— Насколько я успел заметить, вы ведь не из слабонервных, юная леди?

Я пожала плечами. Действительно, в моей душе сейчас не оставалось места ничему, кроме сочувствия и печали. И вообще, как можно бояться привидений, таких милых, испуганных и растерянных?

— Моя бабушка говорила: зачем трепать собственные нервы, когда вокруг полно чужих?

— Очень рассудительная женщина, — одобрил Алфредо. — Я с ней еще не знаком?

— К счастью, нет. Она жива и здорова.

— Прекрасно. У вас разборчивый почерк?

Странный поворот беседы, но я снова сделала вид, что принимаю все происходящее как само собой разумеющееся:

— Вполне. Что нужно написать?

— Записку для мистера Кларка. Где вы храните перо, бумагу и чернила, Эйбелин.

Та бросилась к секретеру и по привычке потянулась к его выдвижной полке. Как и следовало ожидать, ничего не получилось. Я подошла ближе и помогла ей. Письменные принадлежности обнаружились в верхнем ящике, стул стоял рядом у стены.

— Так что писать? — Повторила я.

— Что-то убедительное. Чтобы мистер Кларк поверил, что записка продиктована его женой, и что это не чья-то злая шутка. Что бы вы хотели передать своему мужу, Эйбелин?

— Ну… — ее мозг лихорадочно заработал, — пусть на ужин разогреет мясную запеканку, она в гусятнице в холодильнике…

— Тааак, — брови Алфредо полезли на лоб, но его голос не лишился и доли доброжелательной заинтересованности. — Что еще?

— Все его рубашки я перестирала и погладила, но на синей нужно пришить пуговицу на манжете…

— Вы пишете, Лина? — Спросил Алфредо.

— Да. Диктуйте дальше.

— И пусть отнесет Минни Джексон «Пятьдесят оттенков серого». Я брала книгу всего на три дня. Она в кладовке за банками с земляничным вареньем.

Я подняла голову и, не сдержавшись хмыкнула. А смущенная Эйбелин пояснила:

— Что поделать, если мистер Кларк признает только серьезную литературу. Приходится как-то выворачиваться.

— А что это за «Пятьдесят оттенков»? — Заинтересовался Алфредо.

— Да так, — я решила выручить миссис Кларк, — был бы вообще чистой ванилью, если бы не пара эротических сцен. Короче, совсем не маркиз да Сад и далеко не фон Захер-Мазох.

— Я бы почитал, — протянул Алфредо. — С чтением у нас совсем беда, разве что в городской читальне из-за плеча студентов. Ничего интересного, одним словом. Если бы в «Иллюзионе» не крутили бы время от времени фильмы с Мэй Уэст и Амо Ингрэм[6] я бы, наверное, с ума сошел от тоски.

— Значит, джентльмены действительно предпочитают блондинок? — Сквозь печаль и сочувствие у меня начало просачиваться ехидство.

— Я бы попросил, юная леди, — с видом оскорбленного достоинства выпрямился Алфредо. — Джентльмены предпочитают толстых блондинок. Вы все записали?

Я склонила голову над листком бумаги, перечитывая ровные строчки. Что здесь могло быть такого важного? Ни «я люблю тебя», ни «прости, дорогой».

— Тогда добавьте постскриптум: завтра в три часа пополудни приходи по адресу Бьютик-стрит, 35. Спросить Амнерис.

— Какую еще Амнерис? — Эйбелин возмущенно уставилась на Алфредо.

— Потомственная гадалка и предсказательница, — нимало не смутившись пояснил тот. И процитировал: — «Ваша связь с миром мертвых. А так же снятие порчи, сглаза и возврат мужа в семью». Лина, вы нам тоже понадобитесь.

— Завтра в три я не смогу. Завтра у меня первый учебный день.

Миссис Кларк только успела открыть рот, как была вынуждена его захлопнуть.

— Хорошо. Пишите: сегодня в девять вечера. Вы не боитесь темноты, Лина?

— Нисколько. — С тех пор как в моей душе поселилась Сэлели, количество моих страхов заметно поубавилось. — Только зачем я вам?

Алфредо тяжело вздохнул, похоже, он немного подустал от женских слез и вопросов.

— Затем, что Амнерис просто старая мошенница и жулябия. На самом деле она нас не видит и не слышит, только дурит клиентов. Вот ее мать и бабка были настоящими талантами.

— И чем же я тогда могу помочь? Ведь можно просто позвонить ей и сказать, что следует передать мистеру Кларку.

— Ох, он такой недоверчивый, — подала голос Эйбелин.

Не отвлекаясь на новые утешения, Алфредо пояснил:

— Ваша задача, Лина, уговорить Амнерис предоставить нам на время ее тело.

— Что-о-о?

— Вы знаете что-нибудь о вселении призрака в человека?

Еще бы я не знала:

— Это суеверие, Алфредо. Совершенно антинаучное и не имеющее под собой никаких оснований. На самом деле душа человека может соединиться с духом-маниту. Дух является проводником Силы, он приходит к человеку в виде животного или рыбы или птицы или змеи. Но человек должен принять дух добровольно. А все эти байки о проделках привидений — полная туфта.

Мужчина кивнул, словно только что заметил нечто очевидное:

— Ну, конечно. Вы же из койотов? Я так обрадовался нашему знакомству, что упустил из виду вашу внешность.

Вот интересно, как можно упустить из виду мою бронзовую кожу и длинные черные косы с вплетенными в них амулетами на кожаных ремешках?

— Значит, койоты все еще общаются с духами природы?

Конечно общаемся, иначе бы мы просто не выжили ни в пустыне, ни в опустевших лесах на склонах Скагита. Но поддерживать беседу на эту тему я не собиралась, да Альфонсо и не настаивал. Может быть, он и был при жизни бутлегером и гангстером, но после смерти держался настоящим кавальеро.

— Открою вам один секрет, — сообщил он. — Призраки могут входить в тело человека. И это совсем просто сделать… — я вспомнила наше с Эйбелин столкновение в дверях и невольно поморщилась. — Да, не очень приятно, причем для обеих сторон, но не наносит ни малейшего вреда здоровью. Вы придете, Лина?

Я перевела взгляд на Эйбелин — она смотрела на меня с надеждой — и кивнула головой.

— Конечно, приду. Я сделаю для вас все, что смогу. — Я не могла обнять эту женщину, чтобы выразить ей свое сочувствие. Но могла сделать нечто более важное — помочь ей встретиться с сыном. — Я буду ровно в девять.

Сегодня мне однозначно было не до пирожных.

Глава 3

Зато я испекла булочки с корицей.

Осознание нереальности всего происходящего накатило, как только я переступила порог нашего дома. Гибель женщины на моих глазах, не выключенный газ, Алфредо, спрятанные за банками варенья «Пятьдесят оттенков»… Как-то не так я представляла переход человека за грань жизни.

Лет с десяти, осознав неизбежность смерти, от которой не удастся спрятаться под одеялом, я стала много думать о том, что будет с нами там, дальше. К счастью, тогда был жив дедушка, он-то и развеял мои страхи.

Большая Дорога был великим шаманом, он рождался несколько раз. И в свой самый первый раз он был человеком, воином-койотом племени, жившего в горах севернее Чиуауа. Однажды в бою его убили, но он не заметил этого, встал и вернулся домой. Когда ему показалось странным, что жена и сын не смотрят на него и словно бы вообще не замечают, он вернулся обратно к ручью, где упал в последний раз, и нашел там свое тело.

Потом он рождался рыбой, птицей и даже бизоном. «Рыбам нелегко живется, — рассказывал он, — потому что в ручьях им мало еды. Но они все равно веселые и много танцуют». Да, думала я, стать рыбой было бы неплохо. «Жить птицей было труднее из-за холодной зимы. Было мало корма, а на ночь вся стая набивалась в одно дупло. Когда я попадал вниз, то думал, что меня раздавят те, кто находился сверху». Мы с Анной никогда не выкидывали крошки и относили птицам остатки маисовой каши. «Быть бизоном было лучше всего, потому что мы не боялись холода и умели добывать корм из-под снега. Но нам всегда надо было быть начеку из-за охотников, которые могли подкрасться к нашему племени в любой момент». Теперь бизоны живут в заповедниках и питомниках, так что я их так и не увидела.

Вот почему я выросла с уверенностью, что души людей, животных и птиц одинаковы. Различие заключается лишь в телах, которые мы получаем при рождении. И вдруг на тебе — душа человека может лишиться тела и неприкаянно шляться среди живых. Такие дела.

Сейчас мне казалось, что я сплю и вижу странный сон. Главным было не заиграться по этим сонным правилам, а то можно и не проснуться.

Мне был доступен простой и надежный способ вернуться в реальность. Я прошла на кухню. В воздухе висел запах горелого провода, и Анна пыталась ладошкой выгнать его в окно.

— Что здесь произошло? — Поинтересовалась я просто, чтобы начать разговор.

— Понимаешь, — объяснила сестра, — из нашего тостера вдруг вышел волшебный дым. А без волшебного дыма тостер не работает. Может быть, испечешь что-нибудь? — Она просительно заглянула мне в глаза.

Ну что ж, корица и лимонная цедра у меня всегда в запасе имелись.

Процесс вымешивания теста всегда успокаивал меня, как ничто иное. Растянуть податливую массу в длинную полосу, скатать рулетиком к себе, повернуть на девяносто градусов и повторить. И повторить. И повторить раз десять.

Я убрала готовое тесто в миску, накрыла влажным полотенцем и поставила на подоконник. В запасе у меня было тридцать минут, следовало их чем-то занять.

Ноутбук, подаренный мне на пятнадцатилетие, лежал на столе в моей комнате. Это была моя самая дорогая вещь. А еще две недели назад он стал моей связью с новым другом.

Конечно, католическая школа Святой Троицы, где мне предстояло учиться, имела свой сайт. Здесь родители, учителя и ученики обсуждали текущие дела. Ученикам паролем для входа служил номер студенческого билета, он же давал им возможность обсуждать свои дела в чате, вдали от всевидящих взоров родителей и педагогов. До первой жалобы на грубость, естественно. Мне было любопытно, я и зарегистрировалась. Сама не знаю, почему, я взяла ник «Сова». Наверное, не хотела иметь ничего общего с Красотками, Пинки, Бэби и Секси, которыми так и кишел список пользователей.

Первое сообщение пришло мне через три дня.

Волк: Привет. Ты новенькая?

Сова: Да. Привет.

Ну, допустим, выяснить это было не трудно. Моя фотография уже красовалась среди учеников выпускного класса: длинноволосые блондинки, ослепляющие белозубыми улыбками и сиянием опушенных густыми ресницами глаз (самые лучшие искусственные ресницы делают из соболя, сообщила мне Анна); загорелые парни в футбольной форме с накладными плечами под сине-белыми свитерами. И я с перекинутыми на грудь черными косами и типично-койотско-невозмутимой физиономией.

Фотография Вилда ван Хорна вообще отсутствовала, и это дало мне кратковременную надежду, что он все-таки закончит школу где-нибудь подальше от меня, но еженедельные вечеринки в Логове явно говорили об обратном.

Странные друзья появились у меня в Лобо-дель-Валле — элегантное привидение и любитель кино без лица и голоса вообще.

Волк: Привет. Чем занимаешься?

Сова: Думаю, стоит ли начинать смотреть новый фильм. У меня не так много времени.

Волк: Что за фильм?

Сова: «Горечь и сладость».

Волк: Опять из страны Чосон? Ты знаешь, что ее еще называют Страной Утренней Свежести? Вот такое длинное название для такого маленького клочка земли.

Сова: Я в курсе. Но, согласись, эти ребята мастера помахать ногами. И сцены боев поставлены не хуже, чем в Срединной Империи.

Волк: А что, про любовь смотреть не нравится?

Сова: Нравится, если снято по-умному.

Волк: Это как?

Сова: Ну, чтобы романические сцены занимали не больше пяти процентов от продолжительности фильма. Без учета прогона титров, конечно (смайлик). Главное, чтобы сцены были сильные. Тогда эмоциональный эффект сохранится на все время фильма и остальные сцены получат дополнительный смысл.

Волк: Кажется, понял. Это как бросить камень на середину пруда…

Сова: …и смотреть как расходятся круги по воде. И покачиваются щепки, мусор и опавшие листья.

Волк: Пожалуй, посмотрю тоже. Ты умеешь быть убедительной.

Сова: Пока (смайлик).

С моей подачи Волк уже посмотрел «Олд-бой», «Король», «Инсайдеры» и «Сочувствие господину Месть». Обсуждать с ним эти фильмы было двойным удовольствием.

За ужином Анна заявила, что жизнь слишком коротка, чтобы откладывать десерт на потом, и притянула к себе всю тарелку. Чудом удалось отбить у нее несколько штук. Глядя на нас, мама только посмеивалась.

— Ты куда-то собралась? — Спросила она после ужина, глядя, как я складываю выпечку в бумажный пакет.

Теперь по вечерам мама отпускала меня без страха, и это был еще один бонус от моей белочки-Сэлели. С тех пор, как она среди ночи спрыгнула мне на подушку, пощекотала лицо пушистым хвостом, а затем свернулась клубочком в самом сердце, я нарадоваться на нее не могла.

Зря я попыталась выйти через ворота усадьбы. Конечно, обе створки были распахнуты настежь, но в них постоянно въезжали и выезжали машины. Из окон, из люков на крыше выглядывали возбужденно галдящие подростки, еще не пьяные, но уже на взводе.

— А кто это у нас тут такой хорошенький? — С подножки монструозного гелендвагена на полном ходу спрыгнула высокая фигура и по инерции пробежала несколько шагов по направлению ко мне. — Ты тоже получила приглашение?

— Нет. — Отвечать мне не хотелось, но молчание могли расценить как провокацию. — И я уже ухожу.

— Тогда за незаконное проникновение в Логово тебе положен штраф, маленькая. — Огромная темная фигура широко раскинула руки, словно загоняя меня за флажки. — Можешь отдать его мне.

Я не могла сдержать ехидной улыбки. Этот переросток, хоть и большой и сильный, пытался изобразить из себя взрослого мужчину. Мне же он больше напоминал щенка леонбергера — непомерно большого, уютного и добродушного. Он собирался поймать белку? Ну, пусть попробует.

— Оставь ее, Роб, — донеслось из-за спины. — Это моя прислуга. А ты, Покахонтас, передай на кухню, что нам нужны еще сэндвичи. И побыстрее, блять.

Со стороны Логова к нам приближался Вилд ван Хорн. Я отступила в темноту, юркнула под защиту кустов и бесшумно вернулась к нашему дому. Попадаться на глаза хозяйскому сынку было не в моих интересах, это я уже поняла, так что сегодня ворота для меня можно было считать закрытыми.

Ничего страшного, если считать, что по стенам я ходила, как по земле.

Пользуясь суматохой, пока парни разгружали ящики с пивом, я прошел по следу Покахонтас. Запах свежей выпечки отмечал линию ее передвижения, словно его нарисовали краской на земле. След привел к стене за гаражом.

Подойдя почти вплотную, я поднял голову. Гладкий бетон почти в десять футов высотой, и никакой лестницы или, на худой конец, дерева, по которому она могла бы вскарабкаться наверх. О чем думала моя мать, связываясь с этими койотами?

Путь до Южного квартала можно было хорошо сократить, если перебраться через овраг и не тратить время на возвращение к мосту. Спуститься по почти отвесному склону, цепляясь за плети дикого винограда, перейти ледяной ручей, до колен подвернув штанины джинсов, почти на четвереньках влезть вверх по противоположному склону — и вот она, Бьютик-стрит.

Земельные участки здесь были больше, чем на западе города, и все дома утопали в розовых кустах, а в задние двери днем и ночью стучались ветви яблоневых и вишневых деревьев. Откуда-то издали доносились звуки музыки, надрывались кузнечики, стараясь перекричать друг друга, сладким дурманом наплывал запах гниющих под деревьями яблок.

Заслушавшись и замечтавшись, я не заметила, когда рядом на тропинке появился Алфредо.

— Добрый вечер, — я улыбнулась бесшумной и бесплотной фигуре. — Как там миссис Кларк?

— Вся в нетерпении, но ужасно волнуется. Думаю, она уже у Амнерис.

— Тогда нам следует поспешить?

— Не стоит. Мы и так будем вовремя. Давай лучше насладимся этим прекрасным вечером. Что у тебя в руках, кстати?

Я приподняла руку, демонстрируя коричневый бумажный пакет:

— Булочки с корицей. Разве ты не слышишь запах? — Мы незаметно перешли на «ты».

— Нет, — вздохнул Алфредо. — К сожалению наши возможности в мире живых очень ограничены. Вот если бы она дотла сгорела еще в духовке, я смог бы оценить твою выпечку, юная леди.

Не похоже, чтобы он шутил.

— Каким образом? Не понимаю.

Призрак расстегнул пиджак и сунул руки в карманы брюк. Он, как и я наслаждался нашей беседой:

— Видишь ли, Лина, привидения могут получить доступ только к тем вещам, которые безвозвратно уничтожены в вашем мире. Так что самый лучший способ передать нам что-то материальное — просто сжечь эту вещь.

— Действительно, как просто. То есть вы живете по совершенно иным физическим законам?

— Насчет физических не уверен, — засомневался Алфредо. — Но могу сказать одно: мы действительно так сказать «живем» по каким-то законам. Просто никто из нас так и не удосужился их изучить. Взамен утраченного вместе с жизнью, мы получаем много нового, и, к стыду своему, признаюсь, очень быстро привыкаем ко всем этим приятным мелочам, как к само собой разумеющемуся.

Беседа становилась все интереснее, и я невольно замедлила шаг:

— К чему, например?

— Ну, телепортация, например.

— Вау! Всегда мечтала.

— Не торопись, дорогая, — охладил он мой пыл, — всему свое время.

Ой, точно.

— А что еще?

— Вакцина бессмертия. Беспроводная передача сознания и многое другое. Все это входит в, так сказать, социальный пакет каждого бестелесного призрака.

— Насчет передачи сознания не поняла. Ты говоришь о том самом вселении в тело?

— И об этом тоже.

Я в который уже раз за сегодняшний день невольно передернулась.

— Очень мило, что вы не злоупотребляете этой способностью.

Алфредо на несколько секунд остановился, чтобы посмеяться от души. Его зубы, крахмальная манишка, выглядывающие из рукавов пиджака манжеты сорочки казались не просто белоснежными — они светились голубоватым светом. Я невольно залюбовалась — очень красиво.

— Если бы ты знала, милая моя, насколько неприятны изнутри люди в подавляющем своем большинстве. Их души сидят, глубоко забившись в норы, как мыши, а все остальное пространство завалено всяким древним и грязным хламом. Детские обиды, стоптанная обувь, ворованные кошельки, пузырьки из-под лекарств, истыканные булавками тряпичные куколки. О Боже, даже использованные презервативы. Ох, простите, юная леди.

— Ничего, — подбодрила я его. — В двадцать первом веке живем. Надевать резинку на банан нас учили еще в восьмом классе.

Призрак снова замер посреди тропинке, повернув ко мне лицо с удивленно поднятыми бровями.

— Неужели? Как интересно. — Пробормотал он. — Кажется, у нас с тобой будет немало тем для бесед.

Я гостеприимно развела руками:

— Пожалуйста. Отвечу на все твои вопросы. Но только… — меня поразило неожиданное открытие, — … почему я до сих пор видела только тебя и миссис Кларк. Ведь в мире уже умерла тьма тьмущая людей?

Если Алфредо и решил, что я пытаюсь поймать его на вранье, то виду не подал:

— Знаешь, те, кто остался, не очень любят покидать кладбище. Там как-то уютнее: могилы, склепы… вокруг все свои, опять же.

— А что с теми, кто не остался? — Зацепилась я за его слова.

— Они переселяются в животных, растения. Даже в камни. Остаются, как правило те, кто не готов смириться со своей смертью. Или еще не поверил в нее. Дела, опять же, могут задержать.

Удивительно. Значит, весь мир вокруг нас одухотворен, и не только живые существа обладают душой? Я с восхищением обвела взглядом камешки у тропы, заросли репейника возле пустыря, беленые известью стволы яблонь, голубые заборчики.

— На Роузхилл я, пожалуй, самый непоседливый, — продолжал рассуждать Алфредо. — Но с годами тоже обзавелся своими привычками. Предпочитаю проводить время в синематографе и читальном зале. В чужую личную жизнь носа не сую, зато не могу отказать себе в удовольствии время от времени навещать постояльцев «Афинского центра психического здоровья». С психами не соскучишься, знаешь ли.

«Афинский центр»? Что-то знакомое.

— Это не там вплоть до 60-х годов проводились операции по лоботомии психически больным пациентам?

— Именно! Доктор Уолтер Джексон Фримен был моим любимцем. — Щеки призрака даже порозовели от приятных воспоминаний. — Он лечил лунатизм вторжением в мозг пациента. Добивался выдающихся результатов. Ни один из его больных после полного курса лечения уже не способен был встать на ноги ни ночью ни днем.

— Вот сволочь, — искренне возмутилась я.

— Зато какая трудолюбивая! Больше двухсот операций провел лично! Прекратил только, когда я его самого ночами стал водить по коридорам лечебницы. Впрочем, как ему было не успокоиться, если оставшиеся десять лет жизни от спал, пристегнутый к койке полотняными ремнями.

Итак, пора было подвести итоги. Что дал мне сегодняшний день? Я могу общаться с призраками. Они милые, воспитанные, застенчивые и немного опасные. И кто же одарил меня таким счастьем?

Внезапный порыв воздуха приподнял прядки волос на висках. Большая ночная птица пронеслась мимо, чуть не коснувшись кончиками крыльев моего лица. Стало по-настоящему страшно.

Не меньше минуты я стояла неподвижно, всеми силами сдерживая в себе желание заорать, броситься домой, прыгнуть на кровать и накрыть голову подушкой.

Общение с умершими — великая Сила, которая требует великих жертв. Ее могут дать всего несколько животных. Змея, пума или рысь может потребовать взамен жизнь мужа или ребенка.

Уитаке-Сова добрее, но девушкам с ней лучше не связываться. Она и сама была когда-то женщиной, к тому же очень красивой. И очень распутной. За что боги и превратили ее в сову. Говорят, ее и сейчас время от времени тянет поблудить. А еще у нее есть муж, очень ревнивый. Его зовут Бочико, и чаще всего он приходит в виде духа волка.

Во что же я влипла? Если хоть раз приму помощь Уитаке, отказаться от Силы уже не смогу. Я уже готова была повернуть назад и со всех ног бежать домой.

Но как же тогда миссис Кларк с ее сыном? Их очень жаль. И себя тоже. Чего взамен потребует от меня сова? Ой, мамочка, что мне делать?

Новый порыв теплого ветра подтолкнул в спину. Я все еще стояла на месте упрямо наклонив голову, и тогда острые когти мягко, но ощутимо прошлись по моей спине. Вздрогнув, я повернула к калитке дома № 35 и шагнула на мощеную старым кирпичом дорожку. Обратного пути не было.

Глава 4

Вечеринка катилась своим ходом, не требуя моего участия. Так уж повелось с начала лета, что я, Роб, Дик и Норт, именуемые в городе не иначе как Горячие Стволы, предпочитали проводить время в бильярдной, выходя к бассейну только для того, чтобы подыскать себе на сегодняшний вечер или телку или противника для Бойцовского Клуба. Или и то и другое.

Судя по доносившемуся сверху хохоту и визгу угощения гостям хватало. Не только у бассейна, но и во всех комнатах первого этажа для них были оставлены ящики с пивом и пачки презервативов. Как известно, это только до четырнадцати лет инфекция распространяется воздушно-капельным путем. Дальше возможны варианты. Так что, как гостеприимный хозяин, я заботился о том, чтобы никто в моем доме не пострадал.

— Принеси пива.

Я протянул руку в пространство, не отрывая взгляда от экрана. Длинноногая девушка с блестящими каштановыми волосами, покачивая бедрами подошла вплотную и остановилась между моих широко разведенных колен. В ладонь опустилась запотевшая зеленая бутылка.

Девушка смотрела на меня, ожидая новой команды. Я мотнул головой в сторону, давая ей знак отойти.

— А тебе, Роб? — Она помахала в воздухе второй бутылкой.

— У меня есть, — он поднял пластиковую бутылочку с водой. — Но ты можешь показать мне, как ты умеешь обращаться с… пивом.

Телка сразу же порхнула к нему на колени и начала усердно облизывать стеклянное горлышко. Роб поощрительно поглаживал ее по спине, уже нащупывая застежку лифчика.

— Пьешь воду? — Лениво поинтересовался я. — Решил удивить свою печень?

Тот хмыкнул и сделал еще глоток.

— Завтра вся команда сдает тесты на наркотики.

Это была новость. Я взял пульт, чтобы нажать на паузу. На экране замер главный герой фильма, в фонтане жидкой грязи вырывающийся из-под земли.

— Наркотики?

Робин Келли был сыном шерифа Лобо-дель-Валле, и по этой причине знал обо всех криминальных событиях города не меньше мэра.

— Ты ведь слышал, что Эдуардо Мартинес сбил сегодня какую-то черную старуху?

— Но она вроде сама выскочила на красный свет. — Какое мне было дело до мертвых старух. — Причем тут наркотики?

— Притом, что анализы берут у всех. Стандартная процедура. Эдуардо был под кайфом. — Ясно. Получив из лаборатории результаты, отец сначала позвонил сыну, а только затем тренеру команды. — Отец предупредил, чтобы я был осторожен.

Похоже, я хорошо потрудился над своей репутацией. Думаю, шериф от удивления проглотил бы свой значок, если бы узнал, что наркота любого сорта в моем доме под строгим запретом. Только телки и слабый алкоголь. Нам хватало своей собственной дури.

— Понятно.

Я запустил фильм дальше. Косые ребята на экране продолжали старательно месить героя.

Роб спустил девушку на пол, и теперь она, сидя у него между ног, возилась с пряжкой ремня. Я оглянулся назад. Дик с Нортом были заняты бильярдом, рядом с ними терлись еще три девушки в таких же коротеньких платьицах. Хили Холбрук как то раз, хихикая, рассказала, что многие девочки специально копят деньги на дизайнерские платья для моих вечеринок или берут их напрокат.

Учитывая, что получить приглашение в бильярдную считалось билетом в Высшую Лигу, телки на многое готовы были пойти. Поначалу, одурев от вседозволенности, мы даже устраивали секс-родео. Ставили девочек в круг и соревновались, кто продержится дольше. Или наоборот, скорее кончит. Единственной уступкой скромности были завязанные галстуком глаза. Девушка получала на память галстук и приятные воспоминания.

Интерес к подобным развлечениям закончился быстрее, чем галстуки в гардеробной отчима. Дверь в бильярдную никогда не запиралась, и за все прошедшее лето спуститься вниз к Горячим Стволам не отказалась ни одна. И ни одна не ушла по собственному желанию.

Именно поэтому они так быстро перестали меня интересовать.

Сейчас все были заняты, и я мог спокойно досмотреть фильм до конца.

Как и ожидалось, героя все-таки добили. Перед моими глазами в потоках ветра плыли ивовые ветви, звучала печальная мелодия.

Мне приснился сладкий сон.

И я плачу, потому что он никогда не сбудется.

Роб откинул голову на спинку дивана и тихо застонал. Его девушка, улыбаясь, смотрела на меня снизу. Но если она надеялась, что я пожалею о своем отказе, то сильно ошибалась.

Виски сдавила тупая боль. Для моего сегодняшнего настроения пиво не годилось. Нужно было или выпить что-нибудь покрепче или навестить старого друга. Разберусь по дороге, решил я, вставая с дивана и направляясь к лестнице наверх.

В холле и у бассейна меня приветствовали, салютуя пивными банками и пластиковыми стаканчиками. Я тупо смотрел перед собой, избегая соблазна схватить за шиворот первого попавшегося и потащить его на Роузхилл.

Тупые скоты. Если бы я сейчас воткнул свиную голову на палку[7] и поднял бы ее высоко в воздух, они пошли бы за мной толпой, гогоча и рыгая пивом. Так бы и вел их до самой глубокой расселины в горах. И дудочка Крысолова мне бы не понадобилась.

Виски ждал меня в спальне. А мешок с песком в тренажерном зале. Оттуда через застекленную стену был виден фасад дома для прислуги. Я обошел бассейн и по огибающей Логово дорожке прошел в зал.

Окно Покахонтас темнело, как черная дыра в моем сердце. Обычно она в восемь часов выходила на вечернюю пробежку и возвращалась до десяти. Потом долго сидела с зажженным светом. Я уже заметил, что девчонка много читает, и дворецкий дает ей книги из домашней библиотека.

О’кей, я не возражал. Значит, у меня будет грамотная прислуга. А знание классической литературы не помешает ей мыть полы в моем доме.

Где она шляется сегодня, черт ее побери?

Не включая света, я подошел к набитому песком и опилками мешку, который крепился к свисающему с потолка ремню, до локтей поддернул длинные рукава майки, похлопал старого друга по потертому боку и сразу ударил левой.

Где?

Она?

Шляется?

Прав был, пожалуй, старый пердун-гангстер из фильма — прикончить свою заботу и ни о чем больше не беспокоиться. Сам не знаю зачем, я спросил ее о любви. Не похоже, чтобы эта тема ее вообще волновала, раз она сразу начала рассуждать о построении сюжета и эмоциональных акцентах.

Ладно, если после месяца в Святой Троице Покахонтас не начнет щебетать об утюжках для волос и о том, как ужасно растолстела Дженнифер Лав Хьюитт, я, пожалуй, признаю за ней кое-какие гражданские права сверх положенных говорящей швабре.

Я продолжал осыпать ударами мешок, выжимая из себя горечь и злость единственным доступным мне способом.

Признаю, я был с детства пропитан горечью насквозь. Зато она присыпана сахарной пудрой невинности. Достаточно будет одной капли моего яда, чтобы отравить ее сладость навсегда. Однажды я так и сделаю.

Никто не избежит правосудия человека, которого предали — ни те, кто причастен к этому напрямую, как моя мать и отчим, ни та, кто прикоснулась к моей тайне случайно. Аделина Гарсия.

Моя Покахонтас.

Моя собственность.

Моя вещь.

А перед их смертью я спрошу каждого… каждого, блять: зачем вы меня таким сделали? Вот только пиджак на красной шелковой подкладке, как у того косого парня, одевать не буду.

Задыхаясь от напряжения, я повис на мешке с песком. Я всегда так делал, когда мир начинал раскачиваться так, что невозможно было устоять на ногах. С десяти лет он был моим самым надежным якорем.

Пять минут, чтобы отдышаться, затем снять мешок с крюка и снова в хорошем темпе:

Мешок на грудь — жим. Мешок на грудь — жим.

Мешок на плечи — присел. Встал — присел. Встал — присел. Присел — встал на дрожащих от напряжения ногах.

Если бы не Стивен Коннели, своего первого человека я убил бы лет в двенадцать. Потому что тренироваться в десять начал только для того, чтобы научиться убивать.

Благодаря его выучке я научился ждать, чтобы однажды дождаться своего часа. А пока…

— Почему вся морда в синяках?

— Так коридор был узкий. Не смогли разойтись.

— Ты что, не смог сдачи дать?

— Так это мне сдачи давали!

— Ну тогда ладно. И все-таки последнее слово должно быть за тобой. Обратка всегда должна быть жестче наезда. Усек?

— Усек.

— Тогда чего вылупился? Иди исполняй.

— Разрешите бегом, тренер?

— Разрешаю.

Снова мешок на плечи. Поворот вправо- влево. Вправо-влево.

Деньги мне достались от предков. За здорово живешь, просто по праву рождения. Этими деньгами были оплачены знания, полученные в привилегированной частной школе. Школе-интернате, блять, куда меня сослали в десять лет.

Единственным моим личным достижением стали победы в боях без правил. Все, чего я добился в «клетке»[8], было заработано моим собственным потом и кровью. И кровью моих противников. Ее я никогда не жалел. А дополнительным бонусом стало разрешение тренера драться на улицах. Но только в кварталах, где живут ягуары и шакалы. Тогда, четыре года назад я даже не задумывался, была ли то школа сражений или школа жизни.

— Запомни, щенок, благородство существует только до первой плюхи. Получил, и сразу автоматически отключай. В драке самая эффективная тактика, та что подлее. Можешь плакать, унижаться, падать на колени. Да хоть обосрись, только бы тебя перестали воспринимать всерьез. Кстати, с колен бить по яйцам удобнее всего. Усек?

— Усек.

— Тогда приступай.

— Что, обосраться?

— Покажи испуг, дебил. Падай на колени и бей двойку. Не так, бля! Он от твоей зверской морды сразу отскочит. И тебе же по чавке с ноги зарядит. Давай еще. Еще! Еще, тупица. Лорда Байрона про себя читай, а лицо нужное мне сделай!

Вдалеке над кустами жасмина вспыхнул свет в окне Аделины. Я сбросил мешок на пол и без сил повалился на него.

Глава 5

Договориться с Амнерис оказалось проще, чем мы с Алфредо ожидали. Переведя взгляд с раздраженного и растерянного мистера Кларка на меня, а затем на лежащую посередине стола записку, она величественно кивнула головой, откинулась на спинку стула и закрыла глаза.

В ту же секунду миссис Кларк бросилась к гадалке и растворилась в ее теле. Рот Амнерис приоткрылся, но я, как ни всматривалась, не могла заметить, чтобы губы или язык за ними шевелился. Даже мне на мгновение стало жутко, чего уж говорить о мистере Кларке — он упал в обморок.

Пришлось побрызгать его водичкой и аккуратно похлопать по щекам. Вся эта суета выпала на мою долю, потому что Амнерис сидела неподвижно, а Алфредо тихо посмеивался, наблюдая за нами со стороны.

— Не прикидывайся нежной девицей, старый ты болван. У меня к тебе срочное дело.

Да, это точно был голос миссис Кларк, только теперь слышать его могла не я одна, а все присутствующие. Следующие полчаса мистер Кларк сидел смирно, только таращил глаза и беззвучно повторял слова, вылетающие из неподвижного рта Амнерис.

— Ты нашел запеканку, как я тебе написала?

— Д-д-да.

— Надеюсь, разогрел?

— Н-н-нет.

— Бен, — я прикрыла глаза и очень ясно представила себе строгое лицо Эйбелин. — Еду надо греть. Ты уже не мальчик, чтобы питаться холодным мясом с овощами. Понял? И не забывай про свой гастрит.

— П-п-по…

— Ну, ладно. А книгу Минни Джексон отнес?

— О-о-о…

— Она уже знает, что я умерла?

— З-з-зна…

— Да что же это такое! — Вдруг рявкнула неподвижная Амнерис. — Хватит заикаться! Возьми себя в руки. Вспомни: когда ты полез за соседской кошкой в горящий дом, даже не икнул ни разу. Ну, умерла. Ну, бывает. Это же не причина сходить с ума.

Слезы хлынули из глаз мистера Кларка, и он сразу стал похож на черного кролика.

— Эйби, я и подумать не мог, что все закончится так внезапно. Как же я буду один? Я хочу к тебе, Эйби.

— Еще чего, — возмутилась Эйбелин. — Сейчас даже не думай. Тебе надо заняться моими похоронами. Мне обязательно надо попасть на Грин-рэвин. Нью Семетри категорически не подходит. Категорически, слышишь меня, Бен?

— Я хочу к тебе, — повторил несчастный Бенджамен.

Мистер Кларк плакал, Амнерис не шевелилась, миссис Кларк злилась. Как-то все не складывалось.

— Что делать, Алфредо? — шепнула я.

— Право, не знаю. В мое время шакалы очень рано женились. Случалось, у них к двадцати годам было уже по двое детишек. Может быть, он просто не умеет жить без семьи?

— Миссис Кларк, у вас есть еще дети? — Осторожно поинтересовалась я.

— Нет, — донеслось со стороны Амнерис вместе с тяжелым вздохом.

Бенджамен зарыдал еще горше.

— А какая-нибудь одинокая родственница, которая могла бы помочь на первых порах?

— Тоже не-е-е-т. Разве что… Бен… Бен!

— Что?

— Что сказала Минни, когда ты отдавал ей книгу.

— Что очень сочувствует. Что у нее прямо сердце разрывается, как подумает, что ты, бедняжка, лежишь сейчас в морге.

Большой клетчатый платок мистера Кларка уже можно было выжимать двумя руками.

— И все?

— Еще пригласила на чай.

— И ты пошел? — В голосе Эйбелин явно звучали ревнивые нотки.

Бенджамен торопливо затряс головой.

— Нет, что ты! Как я мог? Ведь ты сейчас лежишь там… У меня тоже сердце разрывается, между прочим.

— Слушай меня, Бен. Завтра ты пойдешь в кондитерскую миссис Адамс и купишь шоколадные профитроли. — Чувствовалось, что Эйбелин в полной мере осознает величие своего благородства. — И в пять часов ровно постучишь в двери Минни Джексон.

— Ох.

— И будешь пить с ней чай.

— Ох.

— И вообще теперь будешь делать все, что скажет Минни Джексон, черт бы ее побрал! Я передаю тебя в хорошие руки, так что не спорь.

Мистер Кларк сокрушенно, но упрямо покачал головой.

— Я добрый христианин, Эйби. Как я могу, ведь тебя еще даже не похоронили.

— Вот Минни и похоронит, раз ты такой размазня. А поженитесь через год. Уверена, — голос Эйбелин сочился ехидным ядом, — она закажет себе розовое платье и шляпу размером с футбольное поле. Она давно на тебя засматривается, Бен. С тех самых пор, как овдовела. Все время повторяла, какой ты видный мужчина, старая греховодница.

Мне казалось, что мистер Кларк ничего не слышит из-за своего горя, но тут он неожиданно выпрямился. Приосанился даже.

— Да?

— Да! — Чувствовалось, что терпение миссис Кларк уже на исходе. — И про пуговицу на синей рубашке ей скажи. И про кладбище не забудь.

Закрыв дверь дома, я присела на деревянную ступеньку. По высеребренной луной дорожке, слегка пошатываясь от обилия впечатлений, брел мистер Кларк. Отстав на несколько шагов, его провожала заботливая Эйбелин. Не хотелось им мешать.

Рядом, привалившись плечом к столбику террасы, стоял Алфредо. Снова кузнечики, запах яблок и звездный свет. И никому нет дела, что миссис Кларк сейчас очень тоскливо и одиноко в холодильной камере морга больницы святого Луки.

За моей спиной хлопнула дверь, затем скрипнуло кресло-качалка.

— Я все слышала, — сказала Амнерис.

— Удивительно, правда?

— Удивительно, что это все-таки случилось со мной, — тихо согласилась она.

В пять лет маленькая Амнерис была уверена, что мама с бабушкой и прабабушкой просто играют в смешную игру, когда зажигают свечи, смотрят в большой хрустальный шар и говорят чужими голосами.

В пятнадцать, юная мисс Ленорман окончательно убедилась, что у матери с бабкой точно поехала крыша.

В двадцать пять потомственная гадалка и прорицательница окончательно и бесповоротно поняла, что природа наконец-то решила отдохнуть, и знаменитый род мудрых женщин Ленорман прервется именно на ней.

Убедившись, что дочь не способна услышать из-за грани жизни даже комариного писка, мать, единственная из оставшихся к тому времени в живых родственниц, стала заговаривать о том, что раз уж так получилось, ничего не поделаешь. Лучше бы Амнерис подыскать себе хорошего мужа и жить как все.

Как все?

Как все!?

Этого гордость Амнерис вынести не могла. За последние десять лет она в совершенстве освоила гадание на картах Таро, на кофейной гуще, на воске, даже составление гороскопов, и, незаметно для себя став внимательным и зорким психологом, с успехом морочила голову всем олухам, не способным разглядеть, что настоящей искры в ней так и не затеплилось.

И вот, когда она уже перестала надеяться, чудо свершилось. Ей в руки упала звезда с неба. И звезду эту звали Аделиной.

Пусть сама Амнерис не способна слышать мертвых, но тем не менее чужая душа в нее вселиться могла. Все же остальное было лишь делом техники. Главное — не упустить свой шанс прямо сейчас.

Гадалка расправила складки широкого балахона и положила украшенные браслетами руки на подлокотники кресла.

— Красивые браслеты, — заметила Лина.

Ясное дело. Девушка глаз с них не сводила, как только переступила через порог.

— Это талисманы, — пояснила Амнерис. — Койотские. Подлинные.

Считая себя саму фальшивкой, она компенсировала ощущение собственной неполноценности настоящими древними артефактами. Впрочем, ее тут же разочаровали.

— Вижу, — невозмутимо ответила Аделина. — Но они неправильно отреставрированы. В нынешнем состоянии от них больше вреда, чем пользы.

Рука Амнерис сама потянулась стащить с запястья самый крупный — из резного перламутра и обсидиана — но она заставила себя остановиться.

— И что же с ними не так?

Девушка подошла ближе и уселась рядом с креслом прямо на доски террасы, по-койотски поджав под себя ноги.

— Если на обратной стороне перламутрового диска нарисована гора, — тонкий палец начертил в воздухе треугольник, — то амулет был создан для концентрации в теле человека Силы и Жизни. Его делают для тяжело больных, чтобы лечение продвигалось успешно.

Амнерис все-таки сняла браслет и заглянула внутрь.

— И что дальше?

— Черные бусины дарят духам, когда просят о смерти. Например, чтобы убить в сражении больше врагов. Или когда наводят порчу. Скорее всего, их использовали, чтобы починить браслет. И делали это без знания законов маниту. Можно?

Связка бусин легла в ладонь Лины. Девушка медленно провела кончиками пальцев сначала по черным бусинам, потом по белым. И вздрогнула.

Талисман был еще жив. Он работал, правда, совсем неправильно. Белая кость и перламутр, как и должны были, излучали тепло, но прикосновение к обсидиану вызывало очень неприятное ощущение. Словно тебя за палец хватает черный рот и пытается всосать в себя с такой силой, что даже ноготь тянет.

Я отложила опасную вещь в сторону и вытерла ладони о джинсы.

— Не советую носить его часто. Может заболеть голова. Или даже пойдет носом кровь.

Амнерис нахмурилась и стащила с рук все остальные побрякушки. Похоже, эти ощущения были ей знакомы.

— А ты могла бы его починить?

Я? Пожалуй, могла бы. Мне было двенадцать лет, и я уже могла держать пост, когда дед передал мне двадцать своих песен. Мы четыре дня сидели на выступе скалы, позволяя себе только глоток воды время от времени, и молились Гитче Маниту, чтобы он позволил деду передать мне немного своей мудрости. Когда небо перед моими глазами потемнело, в ушах раздалась Песня пейотля[9]:

Дед, правда, несколько смутился, но сказал, что раз духи хотят, чтобы мы начинали обучение с пейотля, значит, так тому и быть. Двадцать песен, восемьдесят вариантов их сочетаний. Исполнение некоторых занимало часа три, причем нельзя было ошибиться ни в одном слове. Духи могли счесть оскорблением нарушения порядка пения и даже запинки и паузы. Толку от таких церемоний не было бы никакого. В худшем случае можно было навредить и своим соотечественникам и себе.

Рука, не повинуясь моей воле, сама потянулась к браслету и коснулась его. Черная бусина сжалась от прикосновения пальцев и лопнула, словно ягода ядовитого черного паслена.

— Да, смогу. Но мне будут нужны новые бусины. И вы должны будете мне заплатить.

Слова об оплате я произнесла без малейшего смущения. Шаман всегда получал плату — и за молитвы и за амулеты. Так хотели духи, и часть вознаграждения всегда отдавалась им.

— Пятьдесят процентов с продажи. Идет?

С продажи? Если амулеты будут продаваться, значит, у меня появится постоянный заработок. То есть мне не придется снова подрабатывать в забегаловках или развозить почту?

Я растерянно посмотрела на Алфредо. Еще никогда в жизни мне не приходилось назначать цену за свой труд.

— Что-то уж очень она покладистая, — высказал он свое мнение. — Сделай вид, что сомневаешься. Пусть еще накинет.

Я вздохнула.

— Материалы, естественно, за мой счет, — поспешно добавила Амнерис.

— Хорошо. Договорились.

Трудно не согласиться, если все равно придется. Мы пожали друг другу руки.

— И у меня еще одна просьба. Личная. — Амнерис наклонилась ко мне ближе и заглянула в глаза. Она очень беспокоилась, даже придержала мои пальцы в своей ладони.

— Да?

— На Роузхилл похоронены мои родственницы. Склеп семьи Ленорман. Западная сторона, пятая аллея.

— Кажется я знаю, — подал голос Алфредо. — Та еще развалюха, честно говоря.

— Не называй дом мертвых развалюхой, — пробормотала я, на секунду забыв, что Амнерис его не слышит.

Зато меня она слышала прекрасно. Как я потом поняла, у нее всегда ушки были на макушке. Пришлось пояснить:

— Это Алфредо бла-бла-бла Фернандез. Призрак с Роузхилл. Он поможет мне найти ваших родственниц.

— Еще один призрак? — Амнерис выкатила свои и без того немаленькие глаза, а Алфредо вежливо поклонился. — Мужчина? Симпатичный?

И поправила локон у виска. Кажется после сегодняшнего знакомства с миссис Кларк и ее вдовцом, она решила не удивляться более ничему. И правильно.

Я окинула представительную фигуру в черном костюме внимательным взглядом. Золотистый загар, широкие черные брови. Орлиный крупный нос, полные, красиво вырезанные губы — два из пяти внешних признаков сексуальности мужчины (как я вычитала в журнале «Космополитен») были налицо.

— Ну, очень неплохо… — Алфредо самодовольно улыбнулся, — … для его возраста.

Алфредо насторожился.

— А сколько ему?

— Не меньше ста двадцати по моим подсчетам.

Амнерис звонко расхохоталась. Алфредо было надулся, но не выдержал и тоже рассмеялся.

— Прекрасно. Тогда я попрошу тебя, Лина, и твоего очаровательного друга навестить моих старушек. Если они не покинули наш мир, передайте, что я очень скучаю. Может быть, навестят меня, если будут не очень заняты.

Идти на кладбище прямо сейчас не хотелось. Алфредо согласился со мной, туманно намекнув на собрания некоего Бойцовского клуба, который регулярно проводит свои заседания в Ведьмином Кругу как раз в западной части Роузхилл.

— Я тебе потом расскажу, Лина. Это зрелище не для юной леди.

Ну и ладно. Я пошла домой.

Не собираясь рисковать, снова перелезла через забор поместья в самом неосвещенном месте. Моя белка только порадовалась возможности размяться. Желая ее побаловать, я и в свою комнату на втором этаже тоже влезла по стене.

Одежда и сумка на завтра уже были приготовлены. Оставалось быстренько пройти ежевечерний ритуал: почистить зубы, переплести на ночь косы, проверить почту.

Подняв крышку ноутбука, я не удержалась и все-таки заглянула в чат. Ура! Есть сообщение.

Волк: Хороший фильм. Понравился. Только причем здесь любовь?

Сова: Думаю, она послужила спусковым механизмом. Запустила процесс изменения в ГГ.

Волк: Типа он стал лучше и добрее? Что-то не заметил.

Сова: Нет. Но он стал сам решать, что правильно, а что нет.

Волк: За что и поплатился.

Сова: Да.

Монитор слегка потускнел. Волк или ушел спать или думал. Я натянула пижаму и ушла чистить зубы. Выйдя из нашей общей с сестрой ванной, обнаружила, что мне ответили.

Волк: А почему ты решила, что он вообще ее любил?

Сова: Он подарил ей красную лампу.

Волк: И все?

Сова: Наверное, режиссер решил, что этого достаточно. Пока.

Уже уплывая в сон, я подумала: если мой второй маниту птица, как же я буду спать? А вдруг совсем улечу во сне? Словно в подтверждение моих мыслей потолок начал плавно приближаться и завис в нескольких дюймах от кончика моего носа. Я повернула голову и посмотрела вниз.

Внизу под лоскутным одеялом свернулось клубочком мое тело. Одна коса свешивалась вниз и почти касалась пола. Теплый ветерок пошевелил занавеску на окне. Полететь? Нет, пока не надо.

Я улыбнулась и рыбкой нырнула обратно в уютную и теплую темноту.

Глава 6

Высшая школа Святой Троицы была единственной в Лобо-дель-Валле. Мама не ошиблась, когда сказала, что этот город принадлежит богатым старикам. Казалось, эти люди живут только для того, чтобы демонстрировать всему свету свои деньги. Похоже, их немногочисленные отпрыски полностью разделяли мнение родителей.

Сумки от Гуччи, Гермес, Фенди… кажется, пару раз даже мелькнул Биркин. Я погладила по бархатистому боку свою — из рыжей замши, вышитую иглами дикобраза — второй такой здесь точно не найдется.

В ушах звенело от многоголосой болтовни:

— … шакалы, низкие люди, уже наябедничали директору…

— …видела новую математичку? Вылитая вошь в очечках…

— … и вот эта фубля мне и говорит…

Новое место немного пугало суетой и шумом, но, как говорится, любопытство сильнее кошки — настороженно принюхиваясь, я прошла по главному коридору, заглянула в раздевалки и во внутренний двор. Затем разочарованно вздохнула. Ни единого намека на присутствие маниту. Даже самого задрипаного шакала, даже самой шелудивой крысы.

Все здесь были просто людьми, обыкновенными людьми. Только от одного из шкафчиков слабо потянуло запахом волка. Я уже догадалась, кому он принадлежит. Хуже было то, что след вел в класс, где меня ждало первое занятие в новой школе. Урок литературы.

К двери класса я подошла одновременно с учительницей, симпатичной молодой женщиной. Улыбаясь, она пропустила меня вперед, но я чуть замешкалась, обводя взглядом класс в поисках свободного места.

Оставалось только одно — по соседству с Вилдом ван Хорном.

— Ребята, в этом году у нас еще одна новая ученица. Аделина Гарсия.

Гламурных барышень было меньше, чем мне показалось вначале. Высокие крепкие парни — наверняка футболисты. Ягуары с разноцветными банданами, завязанными на запястье браслетом. Шакалы в широченных джинсах и рубашках до колен. Естественно, что в публичной школе дети «синих воротничков» учатся вместе с богачами. Возможно, среди них есть такие же, как я — дети прислуги.

Я улыбнулась, кое-кто улыбнулся в ответ.

— Аделина, скажи пару слов о себе, — попросила учительница.

— Всем привет. Друзья зовут меня Лина. Люблю кино и мороженое. Не люблю зиму и математику. Все. Есть вопросы?

Парень, сидящий перед ван Хорном поднял руку. Кажется, это тот, с которым я столкнулась вчера в воротах Логова. Кажется, его звали Роб.

— Лина, как тебе удается быть такой хорошенькой?

Платиновая блондинка в розовом костюмчике презрительно фыркнула. Я улыбнулась еще шире. Да, а еще у меня есть ямочки на щеках. Любуйтесь.

— Черная магия.

Теперь улыбался почти весь класс. Я прошла к свободной парте и села. Ван Хорн смотрел на меня в упор, словно выбирая, что использовать сначала — дихлофос или тапок. Расслабься, белый мальчик, я пришла с миром.

— Привет, — ему персональный, на всякий случай.

— Что? — Сузив глаза, он наклонился вперед.

— Я сказала «привет», — на случай, если кто-то плохо слышит.

— Какой, блять, «привет», Покахонтас? — Он взял на себя труд подняться и подойти к моей парте. — Кто вообще дал тебе право заговаривать со мной?

Теперь, опираясь одной рукой на парту, а другой на спинку моего стула, он нависал надо мной.

— Всего лишь хотела быть вежливой.

Время улыбок закончилось. Я спокойно смотрела ему в глаза.

— Отстань от девочки, Вилд, — подал голос Роб, но волк и бровью не повел.

Его ноздри подрагивали, он явно принюхивался.

— Мне насрать на твою вежливость, Покахонтас. Такие, как ты, не заговаривают со мной без разрешения. Ясно?

— Вполне. — Я не умела играть в покер, но покерфейс держала хорошо. — Я не буду говорить с тобой. — Его челюсть напряглась. — С этого момента я даже видеть тебя не буду. — Его глаз дернулся. — Я вообще забуду о твоем существовании.

Не похоже, что мое обещание обрадовало ван Хорна, но он вернулся на место, а я повернулась к доске. Учительница решила, что пора возвращать власть в свои руки:

— Ван Хорн, еще одно бранное слово, и останешься на час после занятий подумать о своем поведении. — Все головы в классе, обернулись назад. Кроме моей. — Итак… — она сделала паузу, — … наш курс литературы в этом году мы начнем с замечательного романа Уильяма Голдинга «Повелитель мух».

Мои плечи уныло опустились.

— … трагический урок всем нам, это книга о зле…

Мне предстояло продержаться здесь один год.

Зато на пороге нашего дома меня ждала большая коробка. Подложенная под ленту карточка недвусмысленно сообщала, что это доставили для меня.

Это была красная лампа. Я поставила ее на прикроватный столик и зажгла. Розовый свет уютным полукругом лег на покрывало и пополз вверх по стене. Словно приветствуя его, вспыхнул экран ноутбука.

Волк: Привет.

Сова: Привет

Волк: Мне понравился тот фильм.

Сова: Я так и поняла (смайлик), раз ты прислал мне лампу. Спасибо, она замечательная.

Волк: Как прошел первый день в школе?

Сова: Как и ожидалось.

Волк: То есть?

Сова: Никто не смог меня приятно удивить. Так что через год мне будет не трудно расстаться с этим местом.

Что? Значит, она собирается уехать из Лобо-дель-Валле? Кажется, сегодня я перестарался. Но мне трудно было держать себя в руках. Думать о Лине было легче, чем видеть ее. А видеть легче, чем слышать ее запах.

Я впервые за три месяца подошел к ней так близко, вот и сорвался.

Волк: Если тебя кто-то обидел, я могу разобраться.

Сова: Да ладно. «Они всего лишь колода карт»[10]. Со всего одним Джокером[11] к тому же.

Я откинулся на спинку стула и от души рассмеялся. В проницательности этой мышке не откажешь. А за свое новое имя я поблагодарю ее отдельно. Возможно, я даже возьму его себе в качестве псевдонима, когда войду в клетку перед публикой.

Волк: Значит, собираешься уехать? Поступишь в колледж?

Сова: Еще не знаю…

Правильно. Наша семья неплохо платит своим служащим, но у матери Покахонтас не было ни единого шанса накопить дочери на учебу. Одним словом, этот план был всем хорош за единым исключением — Лина понятия не имела, как его осуществить.

Я собирался продолжить учебу в Лос Анхелосе. Возможно, наша семья даст ей стипендию. На моих условиях.

Сова: … придумала. Переоденусь юнгой, наймусь на пиратский корабль и уйду в кругосветное путешествие.

Волк: ха-ха

Не смешно, блять. Я с грохотом опустил крышку ноутбука. Отбросил стул. Очень хотелось что-нибудь сломать. На ходу натягивая новые боксерские перчатки без пальцев, я быстрым шагом направился в тренажерный зал.

Через два часа весь фасад дома для прислуги был однообразно-черным. Я еще некоторое время просидел на полу в спортзале, тупо ожидая, не зажжется ли в одном из окон розовый свет. Затем встал и поплелся к себе.

Уже в постели, приложив горящие ладони к прохладной простыне, я попытался представить Лину, спящую в своей кровати. Золотистую, как кофейная пенка. Ароматную, как свежее печенье.

Я так привыкла лазить через стену, что уже не пыталась выходить из поместья через ворота. Тропа к Роузхилл пролегала вдоль все того же оврага, только надо было пройти около мили вверх по течению ручья.

Алфредо ждал меня у ворот.

— Нет-нет, юная леди, не надо лезть через ограду.

К моему удивлению вечно запертая решетка подалась и со скрипом распахнулась.

— Странно, я думала, что вход на Роузхилл строго ограничен.

— Так и есть, — кивнул призрак, — но для вас, Лина, мы открыты в любое время. — Хм, ладно, будем считать это комплиментом. — Я поговорил со всеми мисс Ленорман. Эти ведьмы уже нас ждут.

— Ведьмы?

Альфредо только хмыкнул, не желая вдаваться в подробности:

— Сама увидишь.

Клото, Лахеса и Атропа, которым Алфредо представил меня на пороге полуразвалившегося склепа, светились, как огни Святого Эльма.

— Значит, Амнерис скучает по нам? — Проскрипела старшая из них. — Ишь ты.

— Не мудрено, если она здесь уже два года не показывалась, — согласилась средняя.

— Наверняка что-то от нас хочет, — сообразила младшая.

Все три уставились на меня. Я была не в курсе планов Амнерис, и потому только пожала плечами.

— А ты сама кто такая будешь? — Снова пришла очередь говорить старухе.

— Клото, я же предупредил. — Вмешался недовольный Алфредо. — Это Аделина.

— Подожди, не мешай, — отмахнулась вторая, которую звали Лахеса. — Мы, Видящие, сами промеж себя разберемся.

— Что у тебя за дела с моей бестолочью? — А это, наверное, мать Амнерис.

Не удивительно, что она не хочет знаться со своими родственницами после их смерти. Действительно ведьмы.

— Я из койотов Соноры. Переехала с семьей сюда недавно. А в первый раз увидела привидение вчера. С Амнерис буду работать, делать талисманы.

— Только талисманы? И все? Говорить загробными голосами не собираешься?

Это они о вселении души говорят? Бр-р-р…

— Нет.

— Из койотов, значит… — Клото задумчиво покачала головой. — Ну, от койотов всякого можно ожидать. Нам надо подумать.

Схватив дочь и внучку за светящиеся руки, она утащила их внутрь склепа.

— Готов поставить на что угодно, — пробормотал Алфредо, старательно прислушиваясь к бормотанию из-под земли, — что старухи решили замутить какой-нибудь бизнес. И тебя постараются втянуть.

— Меня?

— А что ты так испугалась, — призрак посмотрел в мое вытянувшееся лицо. — Не понравится — не соглашайся.

— Просто раз я приняла Силу, я не имею права отказывать тем, кто обратиться ко мне за помощью. Такие условия.

— Тс-с-с, — Алфредо быстро прижал палец к губам.

— Что?

— Не дай Бог, услышат. Потом не отвяжешься.

— От кого? Здесь никого, кроме нас нет.

— Потому что все разошлись. Кто в кино, кто в окна подглядывает, кто в ручье полощется. Проблема в том, что призракам на самом деле очень скучно живется. А те, у кого живы родственники, еще и тоскуют. Не поверишь, есть даже такие, что скучают по своей работе.

Вот те на: призрак-трудоголик.

— Шутите?

— Если бы. Одна миссис Стоуджер чего стоит. При жизни она была телефонисткой и бессовестно этим пользовалась. Мало того, что сделала своего мужа богачом, перенаправляя в его похоронное бюро все звонки скорбящих родственников. Практически разорила всех конкурентов. Так она еще и прослушивала номер Маргарет Митчелл, особенно ее разговоры с редактором.

Я рассмеялась. Ох уж эти мне дамы-южанки. Белокурые локоны, протяжный акцент, безупречное воспитание. И бульдожья хватка.

— И что с ней стало?

Алфредо, тоже смеясь, безнадежно махнул рукой.

— Померла от удара, когда в городе сгорела старая телефонная станция, и взамен построили новую, автоматическую. До сих пор переживает.

Я театрально содрогнулась. Действительно, не дай Бог, попасть в лапы телефонного маньяка.

Из-под земли выплыло фосфорецирующее облачко и разделилось на три фигуры. Клото, бывшая тут за главную, величественно кивнула:

— Передай Амнерис, что мы согласны. Нам есть что обсудить.

В моей груди шевельнулось дурное предчувствие.

Глава 7

— До какого часа ты занята в пятницу? — Поинтересовался Алфредо, скользя по воздуху рядом со мной.

Я изо всех сил крутила педали велосипеда, а он перемещался по воздуху, даже не давая себе труда перебирать ногами.

— В пятницу я работаю до понедельника, — уныло ответила я.

Как и предсказывал Алфредо, все четыре мисс Ленорман так плотно взяли меня в оборот, что лишний раз вздохнуть времени не было. Зато появились деньги. В результате, я стала финансово помогать маме и даже начала откладывать деньги на машину. А еще смогла наконец позволить себе занятия на скалодроме, причем не в одном из городков-спутников, где селились люди малоимущие, а в роскошном спорткомплексе Лобо-дель-Валле. Все оставшееся от учебы и спорта время было целиком и полностью посвящено корпорации «Ленорман и Ко».

— Жаль. Хотел пригласить тебя на «Голубого Ангела»[12].

— Того самого, с Марлен Дитрих?

Марлен была особой слабостью Алфредо. Один «Шанхайский экспресс» мы вместе посмотрели трижды. Сколько раз он видел его до меня, Алфредо так и не признался.

— Если хочешь, приходи сегодня вечером к ведьмам. Ожидается настоящая драма. Эмилия Уайт наконец согласилась встретиться со своей кузиной.

— О!

Действительно «О!». Больше добавить было нечего. После того, как покойный старик Арчер через Амнерис признался своей вдове, где при жизни спрятал заначку — деньги, которые годами копил на покупку маленькой яхты, клиенты повалили толпой. Я только успевала бегать по кладбищам, разыскивая внезапно востребованных родственниками покойников.

Эмилия Уайт скончалась в возрасте пятидесяти двух лет, оставив после себя безутешного мужа с огромными долгами и немалых размеров шкатулку с фамильными драгоценностями. Ее кузина Летиция Уайт, ничего не знавшая о долгах и прекрасно осведомленная о содержимом шкатулки, поспешила утешить вдовца и закрепить их союз браком. Так что после свадьбы ей крайне неприятно было узнать, что долги существуют и вряд ли будут выплачены, а драгоценности из шкатулки исчезли и разыскать их не представляется возможным. Вот такая история.

Все бы так и закончилось, если бы Летиция не взяла себе за правило раз в неделю приходить на Роузхилл, чтобы, стоя перед могилой, Эмилии, от души обругать покойную. В конце концов, терпение Эмилии лопнуло. Развязка должна была произойти сегодня вечером.

— Приглашаешь меня послушать кошачий концерт? — Призрак с сомнением покачал головой. — Нет уж. Я тогда лучше прогуляюсь в Санта-Монику. Говорят, там сгорел винный магазин.

Как ни крути, а у последнего года обучения в старшей школе были свои плюсы. Наконец я освободилась от математики, физики и химии и сосредоточилась на литературе, истории и языках. Неплохо шли гальский и кастильский, вероятно Сила подарила мне замечательную память. Но самые заметные успехи я делала в алеманском. И тут нельзя было не признать заслуг фрау Шеннеберг, замечательной учительницы, которую разыскал мне Алфредо на седьмой аллее в восточной части Роузхилл.

Выслушав мой вариант перевода стихотворения «Сердце» алеманского поэта Гете, старушка прослезилась и назвала меня mein kostbares Kind[13]. Сейчас мне предстояло прочитать его перед классом.

Кажется, получилось действительно неплохо.

Как и ожидалось, гламурные кисы щебетали между собой и листали фото в телефонах, украшенных стразами. С дальних парт доносилось не громкое, но вполне отчетливое «прохожу на базу» и «не налажай с пасами». Как всегда, на меня смотрели только два человека — Роб Келли и Джокер ван Хорн.

Я понизила голос и подключила нотки, с которыми пела молитву Авенхаи:

Парни на задних рядах замолчали, а Джокер скрестил руки на груди и еще мрачнее уставился на меня.

Кто-то шикнул на Хили с ее подружками. Они надулись, но замолчали.

Фух, все. Я посмотрела на учительницу. Она ободряюще улыбалась.

— По-моему, замечательно. Кто-нибудь хочет высказаться?

Руку подняла Хили:

— Неплохо. — И ехидно добавила: — Для прислуги.

Я и бровью не повела. Просто надо помнить, что некоторые люди — дуры.

За два месяца учебы в школе ко мне привыкли и уже не удивлялись ни костяным амулетам в косах, ни бахроме на сумке, ни расшитой радужными узорами джинсовке. Те, кто раньше пытался меня унизить, теперь делали вид, что не замечают. Те, кто считал прибабахнутой, теперь пытались копировать мой стиль, здоровались в коридорах школы и присаживались за мой стол за обедом, чтобы поболтать.

Одна Хили Холбрук никак не могла отказаться от первоначальной тактики. Возможно, она считала своей миссией изгнание нечистых из рая, к которому можно было причаститься лишь через обладание дизайнерским платьем, многочасовым умерщвлением плоти в кресле салона красоты и ежедневными медитациями на новые сумочки в витринах на Родео-драйв.

Осторожнее выбирайте свои маски, говорил мой дед, потому что в конечном счете мы становимся теми, кем притворялись. У Хили Холбрук по меркам Добо-дель-Валле было все. Не хватало одного, самого главного — Вилда ван Хорна, и это отравляло ее жизнь денно и нощно.

Зато на периферии моего зрения Джокер маячил постоянно. Однажды я заметила его даже на Бьютик-стрит, хотя, что он мог там делать, непонятно. Я твердо держала свое обещание: не разговаривать, не видеть, не слышать.

Сегодня он сам решил нарушить молчание. Джокер небрежно поднял указательный палец — он даже с учителями разговаривал, как с официантами.

— Мы слушаем тебя, ван Хорн.

— Здесь не передана основная идея стихотворения, а значит, задача не выполнена.

— И в чем же эта идея?

— В том, что поэт на самом деле не хочет расстаться со своим пленом.

Кажется, учительница обиделась за меня:

— Возможно, у тебя получилось лучше. Прочитай нам свой вариант.

Если кто-то надеялся, что Джокер может отступить, то напрасно. Вставать он не стал. Просто откинулся на спинку стула, вытянул свои длинные ноги так, что они скрылись под впереди стоящим стулом и завел руки за голову.

Это было больше, чем хорошо. В классе стояла мертвая тишина.

Кажется, у учительницы запотели очки.

Обхватив себя руками, я пыталась успокоить бьющуюся в груди большую птицу. Вот-вот она сломает мне ребра. Как это возможно? Такое признание невозможно расчислить холодным разумом. Значит, где-то есть девушка, к которой этот угрюмый и злой парень может испытывать нечто похожее на любовь?

Я чувствовала себя оглушенной неожиданным открытием. Но меня быстро вернули в реальность несколькими холодными словами:

— Покахонтас, ты неплохо поиграла со словами, но подлинного чувства не передала. Так что занимайся тем, что у тебя получается действительно хорошо… пеки печенье.

В последнее время над такими шутками хихикала только Хили с подружками. Ладно, мне осталось продержаться шесть месяцев.

Продержаться я смогла только до конца занятий.

Из шкафчика на меня вывалился поток мусора: использованные салфетки, пакетики от чипсов, банки из-под колы, даже упаковки от презервативов. Зато ни сумки, ни учебников, ни личных вещей — ничего, кроме тетрадей, что были у меня в руках. Ну, что ж, надо признать — один несомненный талант у меня точно был. Я умела бесить идиотов.

И они в очередной раз напомнили, кто я такая и откуда. Как-будто я могла это забыть. Но взамен мне оставили кое-что полезное: след, тяжелый, почти материальный от густого запаха туберозы, амбры и мускуса.

След оборвался у ног Джокера ван Хорна, стоявшего у стены двухэтажной пристройки, последние лет двести использовавшейся в качестве подсобного помещения. Моя сумка валялась на земле около его сапог, а на плече у него висела тесно прижавшаяся Хили Холбрук. Ее запах пропитал его насквозь.

То, что он держал в руках заставило меня задохнуться от гнева. Рысий коготь, сердолик и старая бирюза, связанные двадцатью узлами — амулет, который поможет маленькому Чарли Вудмену навсегда позабыть о лекарствах, ингаляторе и прогонит черного человека, приходящего перед рассветом, чтобы сесть ему на грудь.

Я подняла сумку, а потом выпрямилась и протянула руку к амулету. Джокер, не сводя с меня взгляда поднял его чуть выше. Хили наблюдала за нами с жадным любопытством. Я стояла молча, ожидая, когда коготь на шнурке опустится в мою ладонь.

— Попроси, Покахонтас, — негромко приказал Джокер. — Просто попроси… — и еще тише: — … что угодно.

Я по-прежнему смотрела ему за плечо. Пусть ему принадлежат семьдесят крейцеров в каждом далере, что обращается в Соноре, а у меня нет ничего, я, несмотря ни на что, выполняла свое обещание: не видеть, не замечать, не разговаривать.

Зато он не побрезговал использованной туалетной бумагой, чтобы заставить меня выпрашивать у него вещь, что и так была моей собственностью. Наверное, все презрение, которое я чувствовала в тот момент, отразилось на моем лице, потому что Джокер вмиг поджал губы, отвернулся и резким движением закинул амулет на крышу подсобки.

Я повернулась, чтобы обойти его.

— Теперь иди просить ключ у уборщика, раз такая гордая, — хихикнула за моей спиной Хили.

Я ни разу за два месяца не ответила на грубость этой дурочки, даже не намекнула, что наслышана о той опиумной дыре на улицей красных фонарей во Фриско, где появилась на свет ее мамаша, так теперь гордящаяся своей псевдоголубой кровью. А ведь все четыре мисс Ленорман, знавшие все обо всех жителях Лобо-дель-Валле на семь поколений вглубь времен, не скупились на подробности. В том числе и о подправленной дате в свидетельстве о рождении, позволяющей считать Хили рожденной в законном браке.

Но есть последний предел для отступления, за который невозможно, просто некуда поставить ногу.

Я подошла вплотную к стене и медленно провела по ней кончиками пальцев. Старый кирпич, местами выщербленный, с выкрошившимися от времени швами. Пожарную лестницу сняли из-за подростков, что повадились пить на крыше, а потом головой вниз спускаться на землю, минуя металлические ступени. На ее месте остались необрезанные штыри меньше дюйма длиной, но мне этого было вполне достаточно.

Вот мой подъем по совершенно гладкой стене уж точно показался бы подозрительным.

Я уронила сумку на землю, сверху на нее упала моя куртка и широкая клетчатая рубашка. Рядом пристроились кеды. Оставшись в джинсах-джоггерах и белой майке с узкими бретелями, я вытянула руку вверх и зафиксировала пальцы в трещине между двумя рядами кирпича. Помогая босыми пальцами ног, подтянулась, затем толкнула тело выше.

Полностью сосредоточившись на подъеме, я уже не отвлекалась на голоса внизу и очнулась только, когда плотная тень упала сверху на мое лицо и плечи.

Перегнувшаяся через парапет крыши широкоплечая фигура протягивала мне руку.

— Держись, Лина.

Глава 8

Похоже, что сгоревший магазин в Санта-Монике Алфредо навещал всю неделю, потому что вечером в пятницу он, слегка побледневший и опухший, но все такой же элегантный, сидел рядом со мной на ступенях дома Амнерис, напряженно прислушиваясь к разъяренным крикам за дверью.

— Как сам? — Я старательно не замечала его красных, как у кролика глаз.

— На четыре по десятибалльной, — призрак вздрогнул, когда в доме грохнуло что-то большое и тяжелое. — Вот только стыдно за вчерашнее, но не помню перед кем.

Из-за двери донесся яростный визг.

— Кажется, там уже дерутся, — меланхолично прокомментировал Алфредо и болезненно поморщился.

Да уж, похмелье у привидения — это очень поучительное зрелище.

— Пойти разнять их, что ли? — Неуверенно предложила я.

— Думаешь, справишься?

— Ну-у-у, я знаю карате, дзюдо, айкидо, джиу-джицу и много других страшных слов.

Дверь широко распахнулась, с грохотом впечаталась в стену, и я едва успела вскочить на ноги, освобождая дорогу всклокоченной и разъяренной Летиции Уайт. Вслед за ней на террасу величественно выплыла Эмилия, с ног до головы увешанная драгоценностями, как индийская вдова на погребальном костре.

— Проклятая сука, да провались ты в ад! Чтоб тебя там изжарили до углей! Ты понимаешь, что теперь мы даже дом продать не можем. Все, все заберет банк!

— А вот это и называется «в богатстве и бедности», — ехидно пропела Эмилия, хотя вне тела Амнерис слышать ее могли только мы с Алфредо. — Думать надо было, когда бросилась утешать моего вдовца сразу после похорон.

— Не будет тебе ни памятника ни самой захудалой бляшки на могиле! Так и знай, — Летиция Уайт пустила в ход последний козырь.

— А вот это видела? — Эмилия вытянула руку с убедительным кукишем. — В моем завещании на устройство могилы выделена кругленькая сумма. А ты, дорогая, будешь теперь крейцеры считать.

Упс, кажется семью Уйат ждет банкротство, и верная соратница Хили Холбрук в деле сегрегации койотов, мисс Аманда Уайт, скоро покинет Высшую Лигу. Плюнув от щедрости душевной на дорогу, Летиция Уайт, быстро пошла вниз по Бьютик-стрит.

Проводив ее победным взглядом, Эмилия взвилась в воздух фейерверком голубых искр и растворилась в звездном небе. Кажется, все ее дела были закончены и жирная точка в конце земного пути поставлена.

— Интересно, так это те самые драгоценности? — Алфредо задумчиво смотрел поверх крыш и макушек деревьев. — Как она умудрилась протащить их на тот свет?

— Они не настоящие. Эмилия сожгла их за несколько дней до смерти.

Нельзя сказать, что бизнес мистера Уайта рухнул в один день. Скорее, он сползал под откос медленно, но верно, как ледник с северных гор. Чтобы облегчить ношу мужа в содержании семьи, Эмилия сначала продала несколько побрякушек попроще. Через год ей пришлось расстаться с изумрудным ожерельем бабушки, а еще через два со знаменитой бриллиантовой диадемой, в которой когда-то была представлена ко двору Альбиона ее пра-прабабка.

Единственной уступкой попавшей в зависимость и нищету гордости стала продажа драгоценностей тайно, минуя публичные аукционы. Рубины, сапфиры, алмазы ушли в гаремы полудиких шейхов, а миссис Уайт заказала для себя их точные копии у сефардов «Арагонского Ювелирного Дома.»

— Она сказала, что не могла вынести мысль, что ее обман будет раскрыт после смерти. А тут выложила правду всю и сразу. Толи Летиция просто довела кузину до бешенства, когда уже не осознаешь, что и кому говоришь, толи это действительно была месть за соблазнение вдовца.

Стоявшее на террасе кресло ухнуло под весом упавшего в него тела. Амнерис щелкала зажигалкой, пытаясь прикурить зажатую в зубах сигарету. На полу рядом с ней уже стояла наполовину пустая бутылка апельсинового ликера.

Первая затяжка, первый глоток, наконец она смогла заговорить.

— Ну и работенка. Эта ведьма мне в волосы вцепилась, представляешь? — Я сочувственно хмыкнула. — Ну, ничего, — мстительно протянула гадалка, — я с нее взяла двойной тариф.

Мы с Алфредо понимающе переглянулись. Одним из условий сотрудничества, выставленных покойными мисс Ленорман своей дочери и внучке, была перестройка склепа. И чтобы из мрамора. И с золотыми буквами. И с рыдающим ангелом у входа. И с кипарисами по обе стороны. Чтобы заносчивая Вандербильдиха со второй аллеи лопнула от зависти.

Так что Амнерис ковала деньги, не покладая натруженных картами рук, и прерывалась только на недолгий сон и еду. Старухи хозяйничали у нее в голове, как у себя дома, ворожа, предсказывая и запугивая клиентов знанием всех их неприглядных тайн.

Заодно не упускали случая отругать Амнерис за пыльные занавески, затоптанные полы в гостиной и завалявшуюся в кладовке дохлую мышь.

— Иди домой, Аделина, — устало сказала она. — Хватит с нас на сегодня.

Не спеша, мы шли с Алфредо прямо посередине дороге мимо засыпающих домиков, припаркованных у калиток автомобилей, похожих на скворечники почтовых ящиков. Я застегнула куртку и туже обмотала шарф, спасаясь от порывов уже холодного ветра. А он, как всегда, распахнул пиджак и засунул руки в карманы брюк.

— Проводить тебя до дома, чтобы не обидел никто?

После того, как Алфредо вселился в тело пьяницы, заинтересовавшегося содержимым моего кошелька, и сплясал для меня джигу-дрыгу под единственным в переулке фонарем, я поверила, что защитить он меня вполне способен.

— Спасибо, меня уже ждут. — Я кивнула в сторону машины, медленно выруливающей из-за угла в квартале от нас.

— И кто же это у нас такой заботливый? — Алфредо выпятил нижнюю губу, оценивая марку и габариты автомобиля.

— Так, один мой одноклассник.

— Одноклассник, — повторил призрак, словно отмечая что-то для себя жирной галочкой. — И как тебе его поцелуи?

Конечно, мы уже вовсю целовались, но я еще не готова была обсуждать это с каждым любопытным привидением.

— Не понимаю, о чем ты.

— Я могу объяснить. — Вот же пристал. — Поцелуи похожи на шампанское. Они бывают сухими, полусладкими и сладкими.

Я улыбалась в темноте, не скрывая блеска своих глаз. Поцелуи Робина Келли были очень сладкими.

Вот уже полчаса Форд Мустанг Роба стоял у ворот Логова с потушенными фарами. Велосипед Покахонтас пылился в гараже, потому что теперь каждый день Роб отвозил ее в школу и обратно. Прощание занимало от двадцати до сорока минут.

Зная друга, я не сомневался, что он трахнет ее в ближайшее время, а затем бросит. Именно так он поступал со всеми девушками. Всегда. И все станет по-прежнему.

Интересно, он уже раздевал ее? От этой мысли кулаки сжались сами собой, но сил на мешок с песком уже не оставалось. Теперь я тренировался в зале каждый день, доводя себя до полного изнеможения. Тянул время допоздна, прежде чем вернуться домой. Проглатывал ужин, не чувствуя вкуса еды. Падал в постель и ждал, когда погаснет розовый свет в ее окне.

Только после этого позволял себе провалиться в сон. И даже во сне слышал звук, с которым боксерская перчатка впечатывалась в кожаный бок тайпэда[14].

— Не лупи наугад. Ты должен попасть туда, куда целился. В клетке у тебя одна секунда, чтобы встретить противника. Промахнулся, значит он прорывается снизу и уравнивает шансы. И кто-кого завалит только вопрос времени.

— Буду бить сверху, он открыт.

— Да хрен тебе. Он перетерпит, подождет, пока ты выдохнешься и тебя же завалит. А потом проведет удушающий. Скажешь спасибо, если колено из сустава не вывернет. Еще раз. Сходитесь.

— Так лучше?

— Не на много. Что ты с ним танцуешь, как с барышней? Уже два раза просрал шанс перевести его в партер. В нашем деле махать ногами бесполезно. Все поединки заканчиваются на ковре болевым или удушающим. Запомни: все, без исключения.

— Он же тяжелее меня фунтов на восемьдесят.

— Ну и что? Чем больше шкаф, тем громче падает. Проходишь в ноги, захват, рывок. И не спи, замерзнешь.

— Я выдохся, тренер.

— Выдохся?! Тогда бери мешок. Наклоны с разворотом. А потом в приседании. Пошел!

Единственный человек, которому я не смог бы возразить — Стивен Коннели. Мешок — значит мешок. Приседания — значит приседания. Бежать — значит бежать.

— Увидел нож — беги. Никаких стоек и приемов. Беги быстрее визга. До первого булыжника. Остановился, метнул в башку и дальше бежишь. Ясно?

— Ну…

— Сейчас согну! Жизнь дороже гордости. Увидел пистолет — поднимай руки. Отдай все, что просят, хоть часы, хоть ботинки. Уходи в одних трусах, но живой.

Четыре месяца назад у Стива Коннели застрелили единственного сына. Днем, прямо посреди улицы в гнилом городке Пасадино, где шакалы и ягуары живут чуть ли не друг у друга на голове. Никто ничего не видел.

С тех пор Стив гоняет нас — и новичков и более опытных бойцов — как беговых тараканов. А по вечерам в одиночку ездит на своем Додже Дуранго по улицам Пасадино. А вернувшись домой, напивается и вырубается до следующего утра. Запретить ему никто не может. После похорон сына миссис Коннели выпила на ночь горсть снотворного и наутро не проснулась.

Покахонтас в последнее время тоже повадилась шляться в шакалий район. Я мог бы решить, что она закрутила роман, но никаких перемен не заметил. Лина оставалась все такой же спокойной и улыбчивой. И от нее по-прежнему пахло карамелью, мускатом, орехами — чем угодно, только не мужиком.

Светиться от счастья она начала только рядом с Робом, но запах ее все еще оставался запахом невинности.

Я упорно училась, не вылезала из городской библиотеки, собирая материалы по истории племен Соноры и Скагита, объезжала на одолженной у Амнерис машине блошиные рынки и гаражные распродажи в поисках старинных койотских амулетов, изрисовала все руки, на собственной шкуре проверяя действенность защитных узоров, и была почти счастлива.

Шпильки Хили я игнорировала, тем более что время показало — моя тактика оказалась самой правильной. Ее упорное преследование и мое подчеркнутое безразличие не остались незамеченными для одноклассников. Все были уверены, что мы не поделили нечто очень важное. Что именно — оставалось загадкой для всех, включая меня.

Джокер больше не трогал мои вещи и не подходил ко мне ближе, чем на десять футов. Он не оставил своей привычки пялиться на меня на уроках и время от времени напоминать, что я всего лишь прислуга в его доме, которая самим фактом своего рождения обречена мыть, стирать и таскать мешки с мусором в его доме. Правда, пару раз он благородно согласился повысить меня до кухарки.

Справиться с этим было легко, потому что я точно знала, где буду находиться через год. Очень далеко от Лобо-дель-Валле. Так что у меня неплохо получалось притворяться слепо-глухо-немой. Жаль, что я не догадывалась, что все мое хваленое самообладание на самом деле висит на волоске.

Последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, стало письмо из Национального Автономного Университета Теночтитлана. Оно было адресовано Аделине Гарсия, и мама нашла его вскрытым в мусорной корзине в спальне Джокера.

Профессор Суарес лично подписал письмо, показывая, как высоко оценил мое эссе о боевой магии койотов и сообщил, что меня готовы принять на исторический факультет без дополнительных экзаменов. К сожалению, стипендии иностранным студентам в следующем учебном году отменены, но если ему удастся получить несколько грантов, один из них обязательно будет передан мне.

Джокер не порвал и не уничтожил письмо, а просто отправил его в мусор, ясно давая понять, как высоко оценивает мои шансы получить высшее образование.

В конце концов, вынося эту упорную ненависть и презрение, я имела полное право знать, за что же, собственно, меня так ненавидят. Если Джокер считал, что тогда в библиотеке я подслушала какой-то важный его секрет, мне действительно пора было узнать его.

Одним словом, как говорила моя бабушка: если обидели незаслуженно, надо вернуться и заслужить.

Действовать следовало осторожно. Я выключила лампу и открыла окно. А затем встала на подоконник и выбралась наружу. Правительство разрешило койотам использовать пейотль, но только для религиозных церемоний и на территории резерваций. Учить меня осторожности было не нужно. Свой мешочек с сухими кусочками кактуса я в первый же день жизни в Логове спрятала под водосливом.

Подняться на шесть футов, нащупать под оцинкованным желобом кожаный шарик размером с кулак и вернуться в комнату заняло у меня столько же времени, сколько требовалось обычному человеку, чтобы пару раз чихнуть.

Две щепотки на полчашки горячей воды из термоса. Скрестив ноги, я села на пол и поставила чашку перед собой.

Повторить нужно было четыре раза, соблюдая один и тот же ритм и последовательность куплетов.

Я слегка раскачивалась и помогала себе равномерными хлопками.

Чашка словно сама собой оказалась в моих ладонях. Не отрывая взгляда от звездного прямоугольника окна, я медленно выпила все до капли.

Шамана, отправляющегося в полет, обычно держали за одежду его родственники и соплеменники. Маниту моего деда был так силен, что его приходилось приковывать цепью.

Что могло удержать здесь меня? Выдернув пару длинных волосков из косы, я привязала запястье к ножке красной лампы.

Ответы на мои вопросы находились вне моего разума, и потому я плавно поднялась к потолку и поплыла к раскрытому окну. Поток прохладного ветра подхватил меня, словно лепесток яблони и понес к Логову.

Здесь тоже было темно, лишь тонкая полоска света выбивалась из-под полированной двери с хрустальной ручкой.

— Он хочет развода… — женщина плакала, — … он сказал, что заберет Вилда.

— Успокойся, Элис. Я решу эту проблему. Просто ни с кем больше это не обсуждай, ты меня поняла?

— Тссс… — Я опустила глаза. Снизу на меня смотрел мальчик лет семи, темноволосый и бледный.

Обойдя меня, он молча направился к следующей двери, а затем обернулся и поманил за собой.

— Нет, ты выйдешь за Генри, — старческий голос стягивал лоб словно железной проволокой. — Один наследник не гарантирует нашей семье надежного продолжения рода. К тому же мальчишка неуправляем. Кто знает, что из него получится.

— Но я его не люблю!

— Глупости. Я один раз позволил тебе сделать выбор самой. Ты помнишь, чем это закончилось.

— Ты меня не заставишь.

— Мне и не нужно. Достаточно сообщить полиции, что ты знала о покушении, и сына у тебя заберут. Если от тебя нет никакой пользы, Элис, мне все равно, где ты будешь — в тюрьме или в могиле.

Мальчик сел на пол и замер, обняв колени. Я уселась рядом и притянула его голову себе на плечо. Долго ждать не пришлось. За дверью послышалось шипение, словно старый приемник потерял волну, а затем через помехи прорезались новые голоса:

— Доктора, все как один, говорят, что Элис не сможет больше родить. Ты обманул меня, Вилд.

— Генри, ты не представляешь, до какой степени я сам разочарован…

— Мне плевать на твое разочарование. Я требую уравнять шансы.

— Каким образом?

— У меня тоже есть сын. Он получит право сразиться за наследство. Пусть империей ван Хорнов правит сильнейший.

Мальчик встал и, больше не глядя на меня, пошел в конец коридора. Уже через несколько шагов я перестала его видеть. Я оглянулась, куда дальше? В пяти футах от меня бесшумно распахнулась еще одна дверь.

За ней было темно, только далеко впереди на полу лежало круглое пятно света. Я попробовала считать шаги, но вскоре сбилась. Определить, где кончается эта комната не представлялось возможным, только эхо разносящихся вокруг шагов, подтверждало, что я нахожусь в закрытом помещении. Очень большом и совсем пустом, за исключением цилиндрического кожаного мешка, свисавшего с невидимого потолка на брезентовом ремне.

Никого. И как мне отсюда выбраться теперь? Я растерянно оглянулась и вдруг заметила еще один источник света. Розовый прямоугольник в угольно-черной темноте. Окно комнаты — светлые занавески раздвинуты, в глубине застланная лоскутным покрывалом кровать и… красная лампа на тумбочке.

Из-за спины подошел Джокер ван Хорн. Не обращая на меня внимания, он туго затянул на запястьях ремни боксерских перчаток и, подойдя к мешку, ласково, словно здороваясь, похлопал его по боку.

Я с удивлением рассматривала его широкие плечи и бугрящуюся мышцами спину. Джокер никогда не показывал свое тело, всегда скрывал его под майками с длинным рукавом или толстовками. Теперь я понимала, почему: синяки и шрамы уродовали его кожу, делая похожим на пятнистого волка. Тонкая светлая линия у основания шеи слегка поблескивала, и я подошла ближе, чтобы рассмотреть ее. Шрам кольцом охватывал всю шею.

Еще боясь поверить в свою догадку, я прикусила палец. Внезапно Джокер схватился за горло и закашлялся.

Я никогда до сих пор не видела подчиняющего ошейника. Это было запрещенное проклятие, за которое колдуна могли сжечь живьем в любом из племен койотов. И тот, кто держал в руках конец поводка, нес ответственность наравне с тем, кто наложил проклятие. Рано или поздно, эта тонкая полоска задушит Джокера. Даже сейчас я видела, с каким трудом дается ему каждый вздох.

Повинуясь внезапному порыву, я протянула руку и запустила кончики пальцев под ошейник. Он ощущался, как тугая стальная струна. Не желая отступать, я просунула пальцы глубже, и, странно, проклятие поддалось. Я тянула и дергала, пока не почувствовала, что дальше ошейник уже не растянется. Теперь он лежал у основания шеи, спереди касаясь ключиц.

Больше мне здесь делать было нечего. Ветер не приходил, и я решила искать обратный путь сама. Розовый свет за дальним окошком манил неудержимо и я, распустив крылья, потянулась к нему.

А потом всем телом ударилась о невидимую преграду. И снова… и еще раз. Вот теперь мне стало страшно по-настоящему. Остаться навсегда в этой гулкой от пустоты комнате — наверное, это и есть смерть.

Изо всех сил зажмурившись, я забормотала:

В лицо пахнуло свежим воздухом. Я приоткрыла глаза. Джокер снова стоял передо мной, чуть сгорбившись и обеими руками опираясь о невидимый подоконник.

Я снова взмахнула крыльями и через два взмаха приблизилась к розовому свету. Потом глубоко вздохнула… и открыла глаза.

Пустая чашка на полу, левая рука, привязанная к ножке лампы — все было по-прежнему, кроме одного: с порезанных чем-то острым пальцев капала кровь.

Сидя на бортике ванной и держа руку под струей холодной воды, я кусала губы, чтобы не зашипеть от боли. Теперь Джокер ван Хорн имел полное право ненавидеть меня.

Глава 9

Аккорды акустической гитары сотрясали стены, музыка пульсировала во всем теле:

По всем углам сосались парочки. Их не допускали в спальни на втором этаже, зато на первом все диваны и даже коврики были оккупированы.

Хили надоело извиваться под вопли аллеманской группы посреди комнаты и она, соблазнительно покачивая бедрами направилась в нашу сторону.

В последнее время мать стала звонить домой чаще, и в ее беседе посреди прочего несколько раз проскальзывали упоминания о Хили и ее отце, сенаторе Холбруке. Похоже, старики решили между собой, что из нас получится «прекрасная пара».

Даже сейчас одна эта мысль чуть не заставила меня расхохотаться во всю силу легких. Мне вовсе не нужно было жениться, чтобы получить костлявую задницу этой мартышки в свое полное распоряжение. И наоборот, чтобы вести дела с отчимом, отцу Хили не следовало бы подкладывать свою дочку мне в постель.

Тем более, что до моей постели девушки, как правило, не добирались. Обычно я ограничивался диваном или столом. Или задним сиденьем в машине. А еще лучше капотом.

А еще я не тратил время на раздевание. Но свет выключал. Наощупь девушки всегда казались мне красивее. И так не было видно моих шрамов.

Хили упала на подлокотник моего кресла и потянулась к моему пиву. Похоже, она действительно уже считала себя невестой. Ни Дик ни Норт не обратили на нее внимания.

— А где Роб? — Она облизала горлышко бутылки, прежде чем засунуть его в рот.

Я невольно вспомнил предупреждение Роба: с членом эта гламурная киса обращалась, как заяц с морковкой. Стало быть, самых полезных жизненных уроков родители ей так и не преподали.

Ей не стоило напоминать о Робе, но Хили, кажется, этого не понимала:

— Раньше вы были четырьмя Горячими Стволами, — хихикнула она, — а теперь превратились в Трех Мушкетеров.

А что я мог ответить? Четвертый ствол, похоже, крепко заклинило. Роб уже второй месяц обхаживал Покахонтас — рекордный для него срок. То ли моя прислуга оказалась для него слишком крепким орешком, то ли очень вкусным.

Я мог точно сказать, сколько длится их роман, потому что помнил день, когда все началось.

— Слушай, Хили, — я наблюдал, как она давится бутылочным горлышком. — А зачем ты тогда украла сумку Лины?

Когда Роб выбил плечом дверь подсобки и рванул вверх по лестнице, я просто повернулся и ушел. Потому что не хотел наблюдать, чем все закончится. Об этом потом и так неделю гудела вся школа. И как Роб на руках отнес Покахонтас вниз, и как, опустившись перед ней на одно колено, натянул ей на ноги кеды. Золушка встретила своего принца. Конец истории.

Мне нужно было выпить что-нибудь покрепче.

— Ребята, кто-нибудь ее хочет? — Приобняв Хили за плечи, я повернулся к парням. Норт с Диком дружно пожали плечами и отвернулись. — Ты здесь больше не нужна. Проваливай.

Оттолкнув сенаторскую дочку, я побрел к двери бильярдной. И по пути впечатался в чье-то твердое плечо.

— Э? Вы уже успели набраться без меня?

На меня, сыто улыбаясь, смотрел довольный Роб. От него пахло Линой, ее руками, растиравшими в ступке палочки гвоздики, ее волосами, в которых навсегда запутался запах ванили. И он, сука, смел смотреть мне прямо в глаза.

— Нехорошо опаздывать, — моя рука сама собой вцепилась в ворот его рубашки.

— У меня была причина, чувак, — все с той же дурашливой улыбкой Роб развел руками.

— Если эта причина мешает тебе общаться с друзьями… — мой голос перешел в рычание, — … то брось ее.

— Что? — До Роба постепенно стало доходить, что здесь не шутки шутятся.

— Я сказал: брось ее.

— Да хрен тебе! — Он сбросил мою руку. — Думаешь, если сам не смог поиметь Лину, никто другой не захочет? — Он поставил блок, защищаясь от моего кулака. — Ты упустил свой шанс, придурок. Не надо было обижать девочку. — Мой кулак все-таки нашел свою цель, но этот клоун не унимался. — А чего ты ждал? Думал, никто не заметит, какая она красивая и добрая? Все парни это заметили, и я тоже.

Неделю назад что-то случилось с моим горлом, и я наконец начал дышать полной грудью, но сейчас захлебывался и хрипел, словно утопающий.

— Заткнись, Роб!

Но его как прорвало.

— Я впервые встретил такую девушку. Думаешь, я отпущу ее только потому, что тебе нравится ее травить? Ты злобный придурок, Джокер, и это только твоя проблема, что никто не хочет тебя полюбить.

Джокер? Только Покахонтас могла называть меня этим именем. Я был ее персональным злом, и то, что она поделилась им с Робом в моих глазах выглядело почти предательством.

Где-то за спиной завизжали девчонки. Норт с Диком растащили нас, но я еще пытался вырваться, за что и получил чувствительный тычок между лопаток.

— Хватит! Хватит, я сказал. — Норту тяжело было сдерживать меня, и он с натугой цедил слова сквозь зубы. — Черт с вами с обоими. Хотите драться — деритесь. Но по правилам.

Драться? Отлично. Меня это устраивало.

— Ведьмин круг. Сейчас. Я тебя вызываю, Роб. Победитель получает приз.

— Хрен тебе, — он оскалился так же злобно, как я. — Мы просто деремся, потому что деремся. Идем, птенчик. Я выщиплю тебе перышки.

— Лучше бы вы друг другу яйца оторвали, — от всей души пожелал Дик, — нам всем жилось бы спокойнее.

Коротко хохотнув, я хлопнул Роба по плечу. Он, приобняв меня в ответ, потащил через холл к дверям, а затем к машинам. В этот миг мы были похожи на лучших друзей.

Вот только люди от нас шарахались во все стороны. Даже парни из футбольной команды предпочитали отступить к стене. Краем глаза я заметил высокую стройную девушку с такими же, как у Лины, длинными черными косами. Кажется, сестра Покахонтас. Кажется, ее звали Анной.

— Как я выгляжу? — Изображая дебютантку в бальном платье, я покрутилась перед Алфредо.

Он одобрительно оглядел мою черную толстовку и джинсы:

— Ты прекрасна. Не хватает лишь улыбки. — Гостеприимным жестом он распахнул ворота кладбища. — Входи.

Сегодня вечером я должна была познакомиться с Бойцовским клубом. Конечно, смотреть представление предполагалось с галерки, вернее с крыши затененной ветвями акации усыпальницы некоего Людвига Вульфа. Внизу на ступенях сидел его призрачный пес. Как обычно, он не обращал внимания ни на людей ни на призраков — просто охранял покой хозяина.

— Сейчас начнется, — зная, что его никто не услышит, Алфредо мог позволить себе говорить в полный голос. — Сейчас… вот видишь, все посторонние выходят за границу Круга.

— А почему его называют Ведьминым? Кто там лежит?

— Да Бог весть. Но ведьмы тут совершенно не при чем. Лет семьдесят назад пьяные студенты переставили могильные камни в круг, а добропорядочные христиане так перепугались, что решили счесть это за некий знак Божий.

— А кто там похоронен на самом деле?

— Никто уже не знает. Знавал я одного фриза, что служил в канцелярии первого местного губернатора. Так он рассказывал, что на месте Роузхилл располагалось койотское кладбище. Ну там, могилы на деревьях, покойники со своим оружием и в лучших одеялах… Строиться здесь никто не захотел, а потому старые кости похоронили в земле, как это принято у добрых христиан, и даже поставили усопшим вождям надгробия. Но так как имен их никто не знал, то надписей не высекали. А потом вокруг стали хоронить и пришлых.

Я с трудом перевела дыхание. Так вот где все эти годы покоился прах моих предков. Завоеватели не смогли отобрать у них последний клочок родной земли и теперь, сами того не зная, приносили кровавые жертвы великим вождям.

— Смотри, смотри… они сходятся.

Света почти полной луны было достаточно, чтобы разглядеть две фигуры — одну в светлой рубашке и вторую в черной майке с длинными рукавами. Они бросились друг на друга, словно в один миг рухнула между ними невидимая преграда, и сразу покатились по земле.

Я прикусила палец, чтобы не закричать. Это были Роб и Джокер. Иногда трудно было понять, кто из них оказывается сверху. Мелькали кулаки, выгибались прижатые к земле тела. Зрители уже кричали, не сдерживаясь, во все горло.

Внезапно один парень, вероятно, выполняющий роль рефери, бросился вперед и попытался оттащить черную фигуру, навалившуюся на парня в светлой рубахе. Его оттолкнули, тогда на помощь бросились еще несколько человек и, наконец, растащили дерущихся.

Джокер стоял на границе круга, нагнувшись и уперев руки в колени. Кажется, он пытался отдышаться. Роб медленно поднялся сначала на четвереньки, а затем, пошатываясь, встал на ноги. Не глядя на Джокера, он пошел по направлению к главной аллее, за ним потянулись остальные.

Не в силах оторвать взгляд от Ведьминого Круга, я все еще лежала, прижавшись к крыше склепа. Джокер выпрямился и стянул с себя майку. Казалось, его белая кожа мерцает в лунном свете. Он поднял брошенную на один из камней куртку, а затем обмотал кулак правой руки своей майкой.

Почему он не уходит? Я боялась пошевелиться. Нет, он не должен был меня заметить. Джокер медленно повернулся в мою сторону, и даже с моего места было видно, как настороженно он принюхивается.

Черт! Кажется, ветер сменил направление, и теперь мой запах несло прямо на него. Пора было удирать. Я соскользнула с покатой крыши, бесшумно спрыгнула на выложенную плиткой отмостку и свернула за угол.

— Ой. — Это все, что я успела сказать, когда меня поперек туловище перехватила мужская рука и почти швырнула обратно к стене склепа.

— Как всегда подглядываешь, да, Покахонтас? — Раздался над ухом тихий угрожающий голос.

— Я случайно…

— Случайно, — согласился Джокер. — Как всегда. Пришла поболеть за Роба?

Я молчала. Зачем пытаться что-то объяснить, если мой ответ никого не интересует, правда? Меня больше интересовало, почему они дрались так жестоко? Но какой смысл задавать вопросы, если ответов все равно не получишь, ведь так?

Я попыталась поднырнуть под локоть Джокера, но меня только крепче прижали к стене. Единственная доступная мне в тот момент возможность проявить свободную волю — отвернуться и смотреть в сторону.

Джокер облокотился локтем о стену рядом с моей головой и медленно склонялся все ниже. Я уже чувствовала его дыхание на своей шее. И не выдержала первая.

— Что тебе надо от меня, Вилд? — Я изо всех сил старалась говорить спокойно и дышать размеренно. Кто знает, как поведет себя его волк, если учует страх. Искалеченный колдовством, выросший в ошейнике, он был непредсказуем. — Я не вхожу в твой дом, не заговариваю с тобой, даже не смотрю тебе в глаза. А ты все никак не успокоишься.

— Посмотри сейчас, — жесткие пальцы приподняли мой подбородок и повернули голову. Невозможно было угадать, что таится в черноте этих провалов на белом, как известка лице. — Брось его.

— Что?

Не знаю, кому я адресовала это свое растерянное «что»? Слов Джокера я почти не слышала, лишь видела, как шевелятся темные губы на белом лице. В моей душе поднимала голову и распускала крылья ночная птица, и я со страхом прислушивалась к ней.

— Я сказал: брось Роба Келли.

Птица уже тянула крылья вперед, завороженная блеском волчьих глаз, и я, в ужасе от всего происходящего, почти выкрикнула:

— Нет!

— Нет?

— Я не… Мне хорошо с ним.

Не очень сильный аргумент, для такого, как Вилд ван Хорн. Может быть, поэтому мой голос прозвучал так слабо и тихо.

— Лина… — А вот Джокер выглядел совершенно уверенным в себе. Он даже выглядел немного сонным теперь, когда наполовину прикрыл глаза тяжелыми веками. — Аделина Гарсия. — Я сжалась от смущения, так странно прозвучало в его устах мое имя. — Он не единственный, с кем тебе может быть хорошо.

Я подумала о поцелуях, которые дарил мне Роб. Номер один, когда его губы легко скользили, повторяя изгиб моих бровей. Номер два, когда он легко касался уголка губ. Номер три, томительный и долгий, когда наши губы сливались друг с другом и я, устав ждать, слегка приоткрывалась ему навстречу. Нежное прикосновение кончика языка. Требовательный прикус зубов. Поцелуи, рассыпающиеся дождем по лицу и шее, поглаживающие мои плечи и руки, как легкий ветерок, чтобы вдруг превратиться в настойчивые и требовательные. Разве с кем-то другим может быть лучше?

Словно услышав мой немой вопрос, Джокер неуловимым движением склонился к моим губам. На какую-то долю секунды мне показалось, что он сейчас превратится в вендиго, лесного людоеда, и я стану его первой жертвой. А потом я оглохла от шума крыльев в моей голове и ослепла от острых лучей звезд. Чувствовала только жар его рук у меня под лопатками и на затылке. И пила воздух, который он медленно отдавал мне.

Этот поцелуй был глубоким, отчаянным, горьким, и будил неутолимую жажду.

Джокер склонил голову мне на плечо и, уткнувшись носом в шею, дышал размеренно и тихо, как ребенок во сне. Я медленно приходила в себя, обнаружив, что все еще плотно прижата к его голой коже под распахнутой курткой. Казалось, его сердце бьется в моей грудной клетке.

Не будучи уверенной, что смогу удержаться на ногах без его помощи, вырваться я не пыталась. Только повернула голову и вытерла пульсирующиегубы о плечо. Я слишком страшилась потерять себя и не могла довериться этому парню — не совсем волку и совсем не человеку.

— Три шага назад, Джокер, — приказала я.

Некоторое время он еще смотрел, словно пытаясь что-то найти в моем лице, затем разжал руки. Шаг, второй, третий. Я ощутила, как дрогнул крючок, глубоко застрявший в моем сердце. Как струна, натянулась невидимая леска. Лопнула, оставив меня со звенящей пустотой в груди.

Я невольно отступила назад и снова впечаталась в мраморную стену. Вилд ван Хорн спокойно стоял передо мной. Куртка все так же была распахнула у него на груди, а кулак обмотан майкой.

— Я отдал приказ, Покахонтас. Ты должна послушаться.

Та-а-ак, мы опять играем в господина.

— А то что?

— Твою сестру, кажется, зовут Анной? Она хорошенькая. И девственница?

А еще она добрая и милая. Ласковый и доверчивый ребенок. Если я надеялась, что мне только нужно перетерпеть короткую боль, а потом все пройдет, то глубоко ошибалась. Джокер был способен нарезать мое сердце ломтиками, как яблоко, и никто не в силах был ему помешать.

Я медленно сползла вниз по стене и уткнулась лицом в колени. Что-то царапалось изнутри, пытаясь выбраться наружу.

Когда я снова подняла голову, Джокера не было, а передо мной на широкой могильной плите, как на скамейке сидели Алфредо, Клото, Лахеса и Атропа.

— Подглядывали?

— Конечно, — согласилась Клото.

— С самого начала, — кивнула Лахеса.

— Мы не могли пропустить такое зрелище, уж извини, — примирительно проворковала Атропа.

— Ну, тогда, может быть, скажете, что мне делать?

Очень хотелось плакать, но я решила продержаться до своей спальни.

— Делай, что хочешь, а никуда не денешься. — Покачала головой Клото. Вы связаны, вот здесь, — она постучала пальцем по груди. — Ты чувствуешь?

Еще бы я не чувствовала. Крючок по-прежнему саднил в сердце. А может, это моя птица терзала его когтями, чтобы наказать за непослушание?

— Почему я?

Зачем духи-маниту связали вместе двух людей, которые никогда не смогут быть вместе, не сумеют преодолеть взаимную неприязнь, не говоря уже о том, чтобы полюбить друг друга? В чем заключается конечная цель?

— Рано или поздно все станет понятно, — прозвучал над моей головой голос Алфредо. Он утешал и успокаивал. — Все кусочки головоломки улягутся на свои места и вдруг превратятся в часть прекрасного замысла. Мы поймем, зачем это было нужно, потому что все станет правильно.

Все станет правильно. Когда-нибудь.

Глава 10

В ту же ночь я отправил Покахонтас последнее письмо.

Волк: Можно ли отдать другому то, что сам хочешь больше всего на свете?

Ответа я не получил. Никогда.

В остальном же это было неплохое время. Не знаю, что Лина сказала Робу, но они больше не встречались. Теперь на занятиях мы оба сверлили ей спину своими взглядами.

Пришлось несколько преувеличить, когда я рассказывал ему, как мы с его девушкой целовались ночью на кладбище. Ладно. Я сильно преувеличил. И опустил тот факт, что она вытерла рот, после моего поцелуя. Я и сам старался об этом не вспоминать. Но при встрече с Робом она первая отводила взгляд в сторону, и вид при этом у нее был такой виноватый, что можно было поверить во что угодно.

Зато я теперь получал ее внимание в полном объеме. Меня начали замечать и перестали путать с предметом мебели. Пару раз в ответ на мое ехидное замечание Покахонтас даже продемонстрировала мне свой маникюр на среднем пальце.

Про себя я потешался над опасливым любопытством, с которым весь класс ждал моей реакции. Большинству из них понадобилась бы смена жесткого диска и полная перезагрузка сознания, если бы я поступил, как больше всего мечтал в ту минуту — облизал этот палец, как леденец. Вместо этого я обвел класс ледяным взглядом, интересуясь, найдутся ли еще чокнутые с лишними пальцами на руках. Таковых не обнаружилось.

— Не стоит так агрессивно реагировать, Покахонтас. Это была ирония, единица измерения юмора.

— Это была ахинея, единица измерения чуши.

Итак, маленькая птичка решила вступить в битву с котом. Сначала я немного поиграю, даже позволю ей почирикать, затем придавлю лапой крылышко, а уж потом…

Я не собирался торопиться, более того — получал истинное наслаждение от ситуации. Стадию бунта сменит усталость, а затем принятие и смирение. А пока я вытягивал ноги в проход между партами, и ей приходилось переступать через них. Проходил так близко от нее, что почти задевал плечом. Лина уклонялась, огрызалась и… краснела.

Роб бесился, но Норт с Диком всегда были начеку, чтобы не дать нам сцепиться в стенах школы. Зато каждое воскресенье мы выходили друг против друга в Ведьмином Круге. Костяшки пальцев у нас обоих не заживали, синяки не сходили с лица и тела, но была надежда, что со временем он тоже примет ситуацию и вернется к своей прежней безалаберной жизни.

Во всяком случае, ко мне первому он обратился, когда возникла по-настоящему серьезная проблема. А может быть, наша дружба все еще была крепка, потому что это был скорее мой головняк, чем остальных Горячих Стволов.

Потому что началось это непотребство в моем доме. Во время одной из вечеринок четверо девятиклассников заперлись в малой гостиной и нажрались экстази. А потом раздели Аманду Уайт. И как полагается конченым идиотам, засняли все на видео.

В моем доме, блять!

А потом один из этих опездолов решил повторить вечеринку и прислал ролик Аманде. Думал, она сломается и пойдет на его условия. Просчитался.

— А почему она обратилась к тебе?

Роб пожал плечами, словно устав отвечать на глупые вопросы:

— Потому что считает меня джентльменом.

Что правда, то правда. Девушки на Роба Келли не обижались. Хотя все, кого я поимел в Лобо-дель-Валле и его окрестностях доставались мне уже из-под Роба, для них он оставался очаровашкой, а я полной скотиной.

Поглаживая подбородок, я смотрел на друга. Тот пребывал в привычном для него в последнее время состоянии веселой злости.

— Вот этого я знаю, — Роб ткнул пальцем в экран. — И этого. Новое пополнение в футбольной команде. Нищеебы, блин. Мало им трахнуть девчонку, так надо еще сделать так, чтобы она потом чувствовала себя оприходованной и выброшенной.

Что ж, здесь я был с ним полностью согласен. Воспользоваться пьяным телом уже само по себе было скотством, но делать видео, а потом еще и шантажировать жертву — крайней степенью паскудства. Тот факт, что декорацией для всего этого непотребства послужил купленный еще моей прабабкой мебельный гарнитур Чарльза Рени Макинтоша[15] только обостряло мою злость.

А мысль, что я и сам не очень далеко ушел от них, бесила вдвойне. Почему-то для Роба не представляло труда, проснувшись утром рядом с голой незнакомкой, через пять минут заставить ее хохотать, а черед десять просить повторения. У меня не получалось. Задерживаться на таких мыслях не хотелось.

— Значит, какие у нас задачи?

— Начистить рожи этим веселым дебилам и забрать запись. Для начала.

— А дальше?

— Выяснить, откуда они взяли дурь. Это уже второй случай, когда парни из нашей школы влипают в истории под кайфом. Отец говорит, что по статистике употребление наркоты раза в два повышает уровень преступности.

Ясно. Уж кто-кто, а шериф Келли точно был в теме. А еще у него были все резоны для беспокойства: после нескольких спокойных лет, когда торговлю наркотиками удавалось удерживать в границах южных и западных кварталов, она умудрилась просочиться за установленные пределы и не куда-нибудь, а в лучшую школу города. Вывод напрашивался сам собой: на нашем поле появились новые игроки, и надо было поскорее их найти.

— Ясно. Значит, с вечеринками пока завязываем. — Роб согласно кивнул. — Шерифу и тренеру Коннели придется сообщить… — теперь брови Роба вопросительно приподнялись, — … если нам удастся получить имя дилера.

Вряд ли эта позорная история могла серьезно подорвать репутацию Логова, стены моего дома видывали вещи и похуже. Но резать правду-матку тупым ножом и вываливать все случившееся на всеобщее обозрение в сложившейся ситуации было бы слишком большой глупостью. В итоге пацаны могли оказаться в тюремной камере, где остро почувствовали бы себя симпатичными, а Аманде, после банкротства отчима и так разжалованной из принцесс школы святой Троицы, не стоило привлекать к себе внимания общества подобным образом.

Если с утра мне показалось, что кто-то там наверху хорошо ко мне относится, то сейчас я поняла — точно показалось. И неважно, что кровопийцы мисс Ленорман согласились наконец предоставить мне мой законный выходной, что на гаражной распродаже мне достался большой альбом отлично сохранившихся дагерротипов с изображением койотов, таких, какими они были сто двадцать лет назад — в расшитых кожаными шнурками одеждах, с орлиными перьями в волосах и с амулетами из медвежьих зубов и когтей — и что сейчас я направлялась в кондитерскую миссис Адамс за русской шарлоткой.

Все мое прекрасное настроение рухнуло в один миг, когда в двухстах метрах от меня через сплошную полосу развернулся черный гелендваген, который, даже не попытавшись затормозить, выскочил затем на тротуар и перегородил путь прохожим.

Выстрелом дробовика грохнула дверца, и высокая широкоплечая фигура в черном одним прыжком перемахнула ограду сквера. Четверо подростков на скамье не сразу заметили надвигающегося на них Джокера ван Хорна.

— На колени! Руки за голову! — Сейчас его голос был больше всего похож на собачий лай.

Парни не сразу сообразили, что все это происходит с ними, причем среди белого дня и на главной улице города. Джокер подбодрил крайнего на скамье тяжеловесной оплеухой:

— На колени, я сказал. Где запись?

— К-к-какая запись?

Снова удар:

— Ответ неверный. Вы знаете, о чем я спрашиваю.

— Это ошибка!

Следующий удар ногой пришелся по ребрам. У одного из подростков уже шла носом кровь.

— Ответ неверный. — Снова удар… и еще. — Где запись? Телефоны на землю. Живо.

Джокер пинками отшвырнул телефоны в сторону, где их подобрал Норт Винер.

— Копии есть?

— Не-е-ет, — дружно проблеяли парни.

— А если я проверю?

— Точно нет!

Судя по бледным лицам, они опасались Джокера всерьез.

— Нашел, — негромко сказал Норт и помахал в воздухе серебристым прямоугольником. — Все здесь.

— Ладно, — кивнул Джокер. — Теперь второй вопрос: где вы взяли дурь?

Смотреть, как унижают людей было почти больно физически. Я обвела глазами свидетелей происходящего. Кто-то смотрел с опаской, с раздражением, даже с любопытством, но вмешиваться не собирался ни один человек.

Я выбрала в списке контактов своего телефона номер шерифа и положила большой палец на кнопку вызова.

— Вилд, прекрати. — Собственный голос казался вязким и невнятным. — Нельзя так обращаться с людьми.

Конечно, он должен был сразу меня почуять — я стояла с наветренной стороны — но прошло несколько секунд в тишине, прежде чем Джокер ван Хорн медленно повернулся ко мне.

— А ты, блять, кто такая?

Глаза, как всегда, казались мертвыми, но верхняя губа подрагивала, готовая в любой момент обнажить клыки. Конечно, ведь я посмела встать между волком и его добычей.

— Я сейчас звоню в полицию. — Я не отступила даже когда он сделал шаг ко мне.

— Ты никто. Пустое место, поняла. Или тебе тоже нужен урок? — Он наклонился и уже смотрел мне прямо в глаза.

Тело онемело от напряжения, лицо Джокера в нескольких дюймах от моего расплывалось в белое пятно. Я больно прикусила губу, чтобы прогнать страх.

— Ты здесь не хозяин. И твое слово не может подменить закон. — Я повернула голову к подросткам: — Вставайте. Не смейте унижаться перед ним.

Наверное, я и вправду была пустым местом, раз эти парни даже не пошевелились от моих слов. Казалось, сейчас они и дышать смеют лишь по приказу Вилда ван Хорна.

Он издевательски приподнял бровь, словно говоря: «и что дальше?». Я опустила глаза к телефону, и тут на мое плечо легла тяжелая рука.

— Лина, не надо. — То ли от голоса Роба, то ли от его ладони, по спине прокатилась теплая волна. Стало легче дышать. — Поверь, тебе действительно не надо вмешиваться. — Подхватив меня под локоть, он заставил сделать несколько шагов назад. — Пойдем, я отвезу тебя домой.

Я послушно дала усадить себя на переднее сиденье его Мустанга, и только когда закрылась дверь, через опущенное стекло автомобиля до меня снова донесся голос Джокера:

— Забирайте этих в мою машину. Поговорим в Ведьмином Кругу.

Всю недолгую дорогу до Логова Роб молчал, и я была благодарна ему за это. Не оглядываясь, я почти добежала до дома прислуги и смогла вздохнуть свободно, только когда закрыла входную дверь и привалилась к ней спиной. Наверное, сказывалось напряжение всего последнего месяца.

После того поцелуя на кладбище Роузхилл, я была как натянутая струна — всегда в ожидании нападения, всегда готовая дать отпор. Бабушка говорила, что война — естественное состояние мужчин, но меня она измотала до предела. И восстановиться я могла только единственно доступным мне женским способом — горячим душем, чистой одеждой, теплыми носками и запахом свежей выпечки.

Если выполнить первые три пункта было проще простого, то с четвертым никак не складывалось. Я порезала палец, разбивая яйца, перегрела сливочное масло и чуть не опрокинула на себя банку с мукой. Последней каплей оказались консервированные персики. Ключ с тихим щелчком оторвался от крышки и остался у меня в руке. Я нырнула в кухонный ящик в поисках консервного ножа. Которого нигде не было — ни в корзинке для столовых приборов, ни в мойке, нигде.

Прижав банку с персиками к груди и уже не сдерживаясь, я плюхнулась на табурет и тихонько заплакала. Почему я оказалась в этом городе, среди этих равнодушных людей? Почему мне приходится жить в Логове рядом с вымирающими потомками волков?

Внутренний голос тут же подсказал ответ: потому что твой отец умер. Потому что ты решила, что сможешь выжить без мужской защиты. Вернись к своему народу, стань женой Сидящего Быка, и все наладится.

От одной этой мысли слезы высохли враз. Сидящего Быка я боялась до поросячьего визга. Он был хорошим охотником, и его уважали, считая разумным и справедливым. Ходили слухи, что к нему пришел дух медведя, но даже пьяным он никогда не впадал в безумие. Его уже считали будущим вождем койотов-пайютов, и все наши девушки в возрасте от четырнадцати до двадцати пяти строили ему глазки. А у меня колени тряслись от страха при виде его огромных рук и раскосых глаз. Вот почему мама, жалея меня, решила увезти нашу семью — то, что от нее осталось — подальше от стоянки племени.

— Я знаю, ты вернешься, — сказал он, когда я уже сидела в нашем грузовичке и ждала, когда мама заведет двигатель. Сидящий Бык протянул руку в открытое окно и погладил меня по щеке кончиками пальцев, хотя мог бы одним рывком вырвать железную дверь. — Я ждал тебя с двенадцати твоих лет. Могу подождать еще немного.

Я поставила банку на стол и вытерла лицо чистым кухонным полотенцем. Если ради свободы нужно немножко поплакать, то не такая уж это высокая цена.

Когда я положила полотенце рядом с банкой, напротив меня через стол уже сидел Алфредо.

— Прости, Лина. Я ничем не смогу тебе помочь против Вилда ван Хорна. Пытался, но ничего не вышло.

— Ты пытался? — Я потрясенно уставилась на призрака.

— Конечно. Когда он в очередной раз нагрубил тебе, я хотел заставить его извиниться. Но… — Алфредо тяжело вздохнул, — у этого парня внутри живет такой волчище. Я еле ноги унес.

Я хихикнула и уже более уверенно взялась за персики. Словно по волшебству нож нашелся среди десертных ложек.

— Фруктовую слойку будешь? — Алфредо любил не только крепкие напитки.

— С удовольствием. Сожги для меня парочку.

Следующие минут тридцать он молчал, дав мне возможность полностью сосредоточиться на выпечке, за что и был вознагражден не двумя, а целыми тремя слойками.

— Божественно, — после каждого укуса призрак на секунду замирал, а потом начинал энергично жевать. — Уверен, если давать волку пару таких булочек в день, через неделю он у тебя будет прыгать в горящее кольцо, как цирковой пудель.

Слойки действительно удались, но соглашаться я не собиралась:

— Разве что стрихнину ему туда подмешать. Или еще какого крысомора.

Алфредо посмотрел на меня с неподдельной тревогой:

— Нет, дорогая. Не впускай в голову злые мысли даже в шутку. Это опасно. Они проникают в душу незаметными спорами, а потом прорастают такими зарослями чертополоха, что уже не выкорчевать. Уж я-то видел, как это бывает.

— Неужели? — Я передернула плечами. — Кажется, у меня уже что-то выросло. Ой.

— Я могу посмотреть, если не возражаешь, — предложил призрак.

В конце концов, пора было узнать, что я из себя представляю.

— Давай, только быстро. — Я еще помнила неприятные ощущения от прикосновения Эйбелин Кларк. — Пожалуйста. — И зажмурилась.

Легкая волна мурашек, небольшое головокружение — кажется, все не так уж и страшно.

— А у тебя тут очень мило, — раздался голос в голове.

— Что ты видишь? — Я нетерпеливо заерзала на табурете.

— Никаких стен. Над головой небо, а под ногами трава. Интересно, первый раз такое вижу…

— Что еще?

— Это горный склон. Большие деревья, очень большие. А еще зверье всякое и птицы…

— Что? — Я похолодела от ужаса. — Какое еще зверье? Алфредо, вылезай!

Он снова возник на табурете, явно удивленный моими паническими воплями.

— Какое зверье? Много? Сколько ты видел животных?

Если в меня незаметно прокрались еще какие-то духи, я, наверное, сойду с ума.

— Вообще-то, одну белку и одну сову. Достаточно?

— Уфф, — я не могла сдержать вздох облегчения.

Одна сова. И в то же время было грустно, что приходится расставаться с последней надеждой — все-таки мне досталась сова. При всей своей мудрости Уитаке была слишком капризным и непредсказуемым духом. Неизвестно, какие сюрпризы она преподнесет мне в будущем. Одной ее привязанности к волку Джокера мне хватило бы за глаза. А если в него вселился дух ее мужа Бочико, страшно подумать, что могут сотворить со мной эти двое.

Алфредо наблюдал за мной с сочувствием. Может быть, он видел что-то еще?

— Что?

— Ты хороший человечек, Лина, — покачал он головой. — Мне будет очень жаль, если небо в твоей душе затянет облаками, а листва с деревьев опадет и сгниет на голой земле.

— Думаешь, это возможно?

— Ох, — он улыбнулся печально и безнадежно, — если бы ты знала, сколько раз мне приходилось наблюдать, как горы мусора скапливаются посреди зеленых лужаек, и как паутиной и грязью затягивает чистые окошки, через которые душа человека глядит на мир. — Алфредо разочарованно махнул рукой. — Одно могу тебе сказать. Не трать время на внешние войны. Приглядывай за душой. Не позволяй миру ожесточить тебя. Не допусти, чтобы горечь украла твою сладость.

Впервые я заметила у Алфредо поэтический дар. Или он очень хотел быть убедительным. Сделать окончательный вывод я не успела, потому что зазвонил мобильник.

— Лина? — В трубке повелительно рокотал голос Амнерис. — Мне очень жаль, если я ломаю твои планы… — жаль ей, как же, — но ты мне нужна сегодня вечером.

— Что, — встрял недовольный призрак, — тебе грозят сверхурочные? Ну и жадные эти мисс Ленорман. Все четыре.

Амнерис в трубке насторожилась.

— Кто это у тебя там? Ты кому-то рассказала о наших делах?

— А разве ты что-то слышала? — От удивления мой рот приоткрылся сам собой.

— И никакие мы не жадные, — второй реакцией гадалки было возмущение. — Так и скажи это тому типу, что без приглашения лезет в чужие разговоры. Приходи, детка. Нас навестит шериф.

Я нажала «отбой» и мы с Алфредо потрясенно уставились друг на друга.

Глава 11

Амнерис вышла из дома, держа за шкирку оживленно жестикулирующего кота. Впервые я видела, чтобы она была настолько фамильярна с красавцем Люцифером.

— Пытался пометить брюки шерифа, зар-р-раза, — объяснила она и швырнула кота на газон. — Заходи, Лина.

Алфредо в отдельном приглашении не нуждался. Он обещал, что сегодня вечером присмотрит за мной.

С шерифом Келли, отцом Роба, я уже была знакома, хотя не догадывалась, что он обращается за помощью к гадалке. Судя по всему, они с Амнерис были старыми знакомыми.

Сейчас он сидел за столом, положив перед собой сцепленные в замок руки, и выжидающе смотрел на мисс Ленорман-младшую. Амнерис глубокомысленно пялилась на разложенные перед ней фотографии.

— Подойди сюда, Лина, — пригласила она. — Посмотри.

Парень из волков, светловолосый, голубоглазый, улыбался мне со всех снимков. Я быстро просмотрела старые, двух и трехлетней давности, где он сидел на камне с рюкзаком у ног, стоял у подножия скалы, готовясь к подъему, отирал пот со лба рукой, все еще затянутой в боксерскую перчатку, и остановилась на последнем. Он улыбался, уткнувшись носом в темные волосы девушки. Лица ее не было видно, в момент, когда «вылетела птичка», она отвернулась или тряхнула головой, но ее плечи, тесно прижатые к его груди, пальцы, обнимающие его запястье поверх больших часов, говорили о доверии и любви.

Томительная печаль стиснула мне сердце. Эта радость, это ожидание счастья было утрачено навек.

— Он умер?

Шериф смотрел на меня с сомнением, словно еще не решил, стоит ли тратить на меня слова.

— Это Аделина Гарсия, моя ученица. Очень способная девочка. — Амнерис решила, что здесь требуются ее пояснения.

— Надо же, за тобой признали кое-какие достоинства, — фыркнул у меня над ухом Афредо. — Кажется, тебе пора просить повышения зарплаты.

Надеясь, что этого не заметят, я показала за спиной кулак.

— Это Джейми Коннели, сын тренера Коннели, — шериф все-таки решил поговорить со мной. — Был найден с тремя пулями в груди на улице Пасадино четыре месяца назад.

— Убийцу так и не нашли? — Наверняка нет, раз полиция решила обратиться к гадалке.

Иначе, как жест признания своего бессилия, я это расценить не могла. Шериф и не спорил:

— Расследование почти не продвинулось. Ни свидетелей, ни мотива, ни орудия убийства. Ничего.

Могла ли я помочь? Не знаю. На Роузхилл я этого парня точно не видела, а на Грин-рэвин и Нью Семетри еще не побывала. Как-то не сложилось.

— Где он похоронен?

— На Нью Семетри. Он переехал в Лобо-дель-Валле незадолго до смерти, потому что нашел здесь работу в альпинистском клубе.

Я вспомнила стенд с фотографиями тренеров, он занимал половину стены в холле моего спортклуба.

— Тренер Коннели ведет группу бокса или чего-то в этом роде?

— Борьбу без правил, — уточнил шериф Келли. — А сыном занимался лично. Парень был подготовлен на все сто. И драться и выживать без еды и воды. Вот только против пули приемов нет. Стивен все еще надеется найти убийц, и я боюсь, как бы он, слетев с катушек, не наделал глупостей.

Оторвавшись от снимка, я подняла глаза на Амнерис и медленно покачала головой. Стараясь подавить разочарованный вздох, она так же уныло уставилась на шерифа:

— Извини, пока ничего сказать не могу. Я сообщу, если узнаю что-то полезное.

Кутаясь в шарф от холодного ветерка, я шла по Бьютик-стрит мимо спящих домов. Тротуары тут подметали редко, и под ногами, словно панцири насекомых, шуршали сухие листья. Все мои дневные заботы в этот час казались сухими и легковесными, как луковая шелуха.

Какой смысл был обижаться на однообразные шуточки Хили, злиться в ответ на едкую неприязнь Джокера, если все мы можем исчезнуть в один миг. К чему отстаивать свои права на кусочек школьной территории, когда вокруг такой большой мир, и в этом мире так много людей, действительно нуждающихся в сочувствии и помощи.

— Алфредо, я обираюсь переночевать на Нью Семетри. Составишь мне компанию?

Призрак посмотрел на меня, склонив голову к плечу:

— Ночь с тобой, Лина? Я и мечтать об этом не смел. Только оденься теплее и захвати термос. Ох уж эти новые последние приюты… Сквозняки и сплошной проходной двор. Ни комфорта тебе, ни уюта…

Так что я взяла целый спальный мешок. Сидеть в нем, застегнув молнию до подбородка было почти уютно, но спать все равно было нельзя, хотя Алфредо и предложил мне ненадолго вздремнуть.

— Его здесь нет, я чувствую, — сказал он, приложив голову к отполированному черному камню, наполовину утонувшему в желтой траве. — Тело еще не растворилось в земле, значит, расстаться с ним окончательно он не может. Вывод один: где то шляется.

Ну что ж, подождем. Я сгребла в кучу нанесенные с соседних деревьев листья и попыталась приготовиться к длительному ожиданию. Алфредо комфортно устроился с бутылкой виски и стаканом прямо на могильной плите. Наверное, неподалеку сгорел еще один винный магазин.

Сначала я смотрела на звезды, потом на туманные фигуры, кое-где поднимающиеся из осенней травы, потом загрустила.

— Не спишь? — Тихо спросил он после третьего глотка.

— Что-то не хочется. Давай поговорим.

Алфредо был не против:

— На любую тему, разрешенную детям до восемнадцати лет.

— Скажи мне, почему парни дерутся?

Видение двух корчащихся в Ведьмином Кругу тел до сих пор не выходило у меня из головы. Поражало, как они могут совсем не думать о последствиях: о сломанных костях, выбитых суставах. Почему готовы жертвовать столь многим ради ничего не значащей победы в никому не известном сражении?

— Почему они дерутся так жестоко?

— Потому что такова мужская природа. Мужчина рождается для соперничества. Достойные сражаются с сильными. Трусы отыгрываются на слабых — женщинах, детях и собаках. Не бойся тех, кто выходит с голыми руками один на один. Это наши мальчики, которые готовятся стать мужчинами. Не доверяй тем, кто дерется, как женщина.

— Это как?

— Ложью, подножками и клеветой. Хотя женщины, скажу тебе, дерутся грязнее, чем мужчины. Вероятно, компенсируют недостаток мускульной силы.

Я подтянула колени к подбородку и зябко обхватила их руками. Наши мальчики… Трудно было назвать мальчиком юношу с мертвыми глазами.

— В честной драке нет ничего грязного. — Алфредо смотрел прямо перед собой. Возможно, сейчас он вообще не помнил о моем существовании. — Грязно, это когда в ход пускают ножи, или стекло, или цепи. Стенка на стенку тоже грязно, потому что в толпе трудно разобрать, кто пырнет тебя шилом в печень.

— Стенка на стенку?

— Ну, — призрак задумчиво почесал кончик носа, а потом сделал еще один длинный глоток, — это когда двое что-то не поделили, а мимо как раз проходили их друзья. Мы, например, вообще старались по одному не ходить. Такое было правило: не ходи в одиночку. И второе: не попадайся.

— Разве так можно жить? — Меня передернуло то ли от холодка, тонкой струйкой просачивающегося за воротник, то ли описанной Алфредо картины его детства и юности.

— В Комптонвилле, где я родился, по другому и не получалось. Город делили между собой банды шакалов и ягуаров, а мы, лобо из Иберии и кицунэ из Ниппон, крутились между ними, как вошь на гребешке. Хочешь жить — дерись по любым правилам.

— И ты дрался?

— Еще как. Бывало, вечером помашешь кулаками, а утром посмотришь на себя в зеркало — фонарь на пол-лица, круто выгляжу.

Я уже не могла разглядеть его лица в темноте, но по голосу понимала — усмехается, хоть и не весело. Закрыв глаза, я медленно вдохнула сырой воздух и вгляделась в темноту под веками. Тощий подросток в заштопанном на локтях свитере и вытянутых на коленях штанах ответил мне дерзким и вызывающим взглядом. Стриженные под машинку волосы с короткой челкой, нахальные вишневые глаза — вот каким ты был когда-то, Алфредо Франсиско Хозе ди Паула Хуан де ла Сантисима Тринидад Руиз и Фернандес?

— Тебе не было страшно?

— Драться? Нет. Страшнее было знать, что всю жизнь придется жить, оглядываясь, и носить нож в кармане. Или ждать, что какая-нибудь тупая деваха залетит от меня, и придется на ней жениться. Поэтому когда я начал карабкаться наверх, то уже не оглядывался. Мне нечего было терять.

— И ты своего добился?

— Пожалуй, да. В моем баре подавали настоящий ирландский виски, а не какую-нибудь бормотуху, что нелегально гнали фермеры в горах. У меня выступали лучшие креольские бэнды, даже «Шугар Джонни». У меня пела сама Лина Хорн! Слышала о ней?

Жаль было его разочаровывать:

— Н-н-нет.

Как и ожидалось, в мою стороны из темноты донесся тяжелый вздох.

— Найди запись и послушай. Сам Джордж Гершвин однажды сказал, что нас всех пустят в Царство Небесное, если она споет Святому Петру перед воротами «Однажды он придет, любимый мой».

— Значит, тебе удалось стать счастливым?

Горлышко бутылки звякнуло о край стакана. Потом минута молчания, пока Алфредо обдумывал свой ответ.

— Пожалуй, да. Я любил свой бар. Я любил Оливию Хардин, и пока мы были вместе, она была только моей.

— Что с ней стало… потом?

— После моей смерти, хочешь сказать? — Призрак снова улыбался. — Она прожила долгую жизнь. Вышла замуж, родила детей. Даже дождалась правнуков, но каждый год в последний день лета приходила ко мне на Роузхилл.

— Значит, она скучала по тебе? Или так и не смогла полюбить своего мужа?

— Не думаю. Это было что-то другое. Она тосковала по своей молодости, и только один раз в год там, на зеленом холме, могла вновь почувствовать себя юной, свежей и душистой, как первоцвет под апрельским солнцем. Жаль, я не мог сказать ей, что и в зрелые годы и даже в старости, она оставалась самой красивой женщиной из всех мною виденных. Ты на нее похожа, Лина.

Я тихо улыбнулась, благодарная комплименту.

— Слушай, а она не пыталась обращаться к мисс Ленорман?

— Нет. Теперь думаю — жаль. Знаешь, многие призраки не могут найти себе покоя из-за того, что не успели попросить прощения у своих близких или не утешили в горе. Странно, что любовь и печаль не умирают вместе с сердцем.

Сказать… поговорить… Я выпрямилась в мешке, вспомнив о сегодняшнем открытии, и стала лихорадочно шарить по карманам в поисках телефона.

— А, вот… нашла, — теперь я расстегивала молнии, торопясь выбраться из мешка.

— Что случилось? Мы куда-то торопимся? — Удивился уже порядком расслабленный воспоминаниями и выпивкой Алфредо.

— Нет. — Я уже набирала номер Анны. — Сейчас мы кое-что проверим. Ты мне поможешь. Анна? — Я почти кричала в трубку. — Не спишь? То есть как спишь? В такую прекрасную ночь? Просыпайся и поговори с моим другом.

Сонный голос в трубке объяснил, как ей хочется разговаривать с моими друзьями посреди ночи. А еще куда мне пойти со своим романтическим настроением. Отлично, сестра была почти вменяема. Я сунула телефон под нос Алфредо:

— Давай, скажи что-нибудь.

— Добрый вечер, Анна, — призрак задействовал самые бархатные нотки в своем голосе, — хочу вас успокоить, юная леди. Ваша сестра не сошла с ума. Нет… она не пьяная. С ней все будет в порядке. Я присмотрю. Нет, я не ее бой-френд. Я, знаете ли… — тут он широко мне улыбнулся своими невозможно белыми зубами, — … несколько староват для боя. Так что просто френд. Всего доброго. Спокойной ночи.

Еще не веря в эту сказочную удачу, я поднесла телефон к уху:

— Анна, ты его слышала?

— Слышала, конечно. Не глухая. — Сварливый тон как рукой сняло. — У него красивый голос. Как у диктора на радио. Он симпатичный? Познакомишь?

— Фиг тебе! — Радостно завопила я. — Это мой друг, и делиться я не собираюсь.

Наполненный радостным предчувствием, мы с Алфредо уставились друг на друга. Первым прервал молчание он:

— Лина, ты закончишь школу и уедешь.

Мы снова замолчали. Ненадолго.

— Значит, нужно как можно скорее заняться организацией телефонной линии с того света на этот.

— Ну, что ж, сгоревшая телефонная станция у нас есть.

— И телефонистка тоже… эта ваша сумасшедшая…

— Миссис Стоуджер. Но предупреждаю, она будет подслушивать.

— Ну и на здоровье.

— Еще понадобится городская телефонная книга.

— Не проблема. Украду из будки таксофона. А телефонные аппараты? Мобильники, скорее всего, не подойдут.

— Я пошарю в заброшенных домах вдоль тридцать пятого шоссе, — пообещал призрак.

Откинувшись на спину и заложив руки за голову, он мечтательно всматривался в огромные звезды над головой.

— Телефонная компания «Фернандес и Гарсия. Ничего невозможного». Звучит, а?

— Звучит, — согласилась я.

Жаль, что Алфредо больше некому позвонить. Разве что психам в «Афинский центр». Грустно.

Свернувшись калачиком в своем мешке, я подождала, когда согреются ноги, и заснула безмятежно, как в собственной постели.

Рассвет встретил меня тихим розовым сиянием и редкими алыми искрами в седой от росы траве. Алфредо все так же сидел на могильной плите, словно не смыкал глаз всю ночь. Перед ним стояла совершенно пустая бутылка.

— Он так и не пришел, Лина. Возможно, тебе придется обратиться к шерифу.

Глава 12

Вечером того же дня все записи были у нас. Это была единственная хорошая новость.

Имени толкача[16], что сбывает мет[17] в школе Святой Троицы мы так и не получили. Это было хуже.

Перспектива собирать выбитые зубы сломанными руками никого из «великолепной четверки» не прельщала, так что все они пели, как долбанные канарейки. И про шкафчик, куда сбрасывали деньги, и про места закладок. Но ни имени, ни примет наркодилера назвать не смогли. Часа через полтора я им, наконец, поверил.

Но самое паршивое во всей этой истории заключалось в том, что следующим утром я снова исчез с радара Покахонтас. Она опять смотрела куда-то через мое плечо, а в ответ на шутки — довольно грубые, признаю — затыкала уши наушниками плеера. Часто она вообще не видела меня, потому что придурок Роб взял себе за правило заслонять ее от меня своей спиной на уроках или вставать между нами на переменах. Учить его чему-либо кулаками было бесполезно: даже когда я свернул ему нос набок он только радостно скалился окровавленными зубами и подмигивал заплывающим глазом. Долбаный Святой Георгий, защищающий принцессу от дракона.

Я и сам понимал, что веду себя глупо, как непослушный мальчик, добивающийся внимания шалостями. Каждый мой поступок словно кричал: смотри на меня, не отводи взгляд. Заметь меня. Люби меня.

Что еще я должен был сделать? Дарить цветы? Посылать открытки? Приглашать в кино, как это делал Роб? Держать за руку в школьном коридоре? Она этого не стоила. Ни одна женщина этого не стоила. Тем более та, что и так уже являлась моей собственностью. Это знали все. И те идиоты, которые время от времени пытались привлечь ее внимание, и те, кто видел, как я избиваю этих неудачников в Ведьмином Кругу.

Единственный, кто был не в курсе — сама Покахонтас. Аделина Гарсия, мать ее. И самое интересное, что вакуум, которым я окружил ее в школе, не мешал ей дышать полной грудью за ее пределами. Ей улыбались официанты и продавщицы в кондитерской, люди здоровались с ней в церкви и на улице. Да я своими глазами видел, как главарь банды Южного централа при встрече с ней прикоснулся двумя пальцами к козырьку своей бейсболки.

Что я мог сделать в этой ситуации? Воспользовался единственным доступным мне средством от меланхолии — начал трахать только брюнеток. Плохо было одно: никак не получалось во время процесса не думать о Покахонтас. Особенно раздражала мысль, что неизбежно должен появиться парень, который все-таки трахнет ее саму. Необходимость все время быть начеку бесила неимоверно.

— Что за дела у твоего отца с Покахонтас?

Я впервые после долгого времени первым заговорил с Робом. И впервые произнес ее имя. Среди нас четверых Покахонтас была Той-Чье-Имя-Не-Произносят.

Сейчас она стояла на противоположной стороне улицы и разговаривала с шерифом Келли. Вернее, он слушал ее. И даже вышел из машины, чтобы ей было удобнее говорить. И даже заботливо наклонился к ней. Потом кивнул, что-то сказал и, похлопав ее по плечу, укатил по своим делам. Я проводил взглядом черную задницу полицейского Форда, а когда снова посмотрел через улицу, Покахонтас там уже не было.

Штоллен[18] пекут недели за три-четыре до Рождества, чтобы успел вылежаться. Мой первый в жизни праздничный кекс, щедро нашпигованный изюмом и цукатами, уже две недели лежал на полке в кладовой, завернутый в пергаментную бумагу.

Более сложной задачей оказалось спасти его от преждевременного съедения. Здесь пришлось пойти на компромисс: через день я пекла что-нибудь праздничное в количестве достаточном, чтобы заткнуть клюв моей прожорливой, как кукушонок, сестрице, но все же не слишком много, чтобы меня потом не обвинили в наросших на заднице лишних фунтах веса.

После апельсинового кекса, коричных звездочек, имбирного печенья, булочек с кардамоном и шафраном, панфорте и медовых колечек мое воображение себя полностью исчерпало, так что я решила ограничиться самым простым и быстрым вариантом — печеньем мадлен.

Времени до прибытия обещанной шерифом машины оставалось немного, поэтому я вытряхнула готовое печенье из формы на большую фаянсовую тарелку, не дожидаясь, когда оно остынет.

Услышав хлопок входной двери, я невольно бросила взгляд на часы. Рабочий день у мамы еще не закончился, а сестра с подругами уехала всего час назад. Может быть, у нее что-то пошло не по плану?

То, что ситуация хуже, чем ожидалось, я поняла сразу, как только на пороге кухни появился Джокер. С первой нашей встречи я твердо соблюдала его требование и не приближалась к Логову. То, что он не подходил к дому прислуги, мне хотелось считать соблюдением с его стороны негласно установленного между нами правила. Теперь меня поставили перед фактом — правила устанавливает только Вилд ван Хорн. И только он их меняет.

Достав из бельевого ящика чистую салфетку, я прикрыла печенье и передвинула тарелку на середину стола. Затем засунула грязную форму в посудомоечную машину. Вся эта суета давала мне пару спасительных минут, чтобы собраться с мыслями. Зачем он пришел?

— О чем с тобой говорил шериф Келли?

Краем глаза я видела, что Джокер стоит, прислонившись плечом к дверному косяку, и сверлит меня привычным хмурым взглядом. Я могла бы выйти и не отвечать ему, но была одна небольшая проблема: он заслонял собой дверной проем. И двигаться с места не собирался. Поэтому я пожала плечами и снова вернулась к столу. Мне было чем еще себя занять. Например, отнести в кладовую муку и ванильный сахар.

За спиной раздались мягкие шаги, затем звук отодвигаемого стула и снова его голос:

— Я задал вопрос, Покахонтас. — А я не обязана на него отвечать. Не весь мир принадлежит тебе, Джокер, пора бы догадаться. Не дождавшись ответа, он продолжил: — Посмотри на меня, Лина.

И смотреть на него я была не обязана, но раз меня попросили вежливо… Я повернулась и сразу увидела, что переоценила вежливость Вилда — он сидел, по-хозяйски развалившись на стуле, и даже закинул ноги в черных сапогах на наш стол, который я всего десять минут назад начисто оттерла жесткой мочалкой. Желание разговаривать с Джокером улетучилось, словно его и не было. И смотреть на него тоже уже не хотелось.

— Убери ноги с моего стола, Вилд.

Его губы растянулись в издевательскую улыбку:

— Ошибаешься. Это мой стол. И мой дом. Здесь все принадлежит мне. Хочешь возразить, Покахонтас? Давай, говори.

С видом победителя он подцепил с тарелки золотистую раковинку и закинул себе в рот. На какую-то долю секунды его лицо приняло по-детски удивленное выражение, которое вновь сменилось холодной брезгливостью. Ну уж нет. Кому надо, тот пусть и разговаривает, а мы, койоты, учимся многозначительно молчать и хранить бесстрастное выражение лица чуть ли не с пеленок. Я прислонилась плечом к стене, скрестила руки на груди и принялась очень внимательно разглядывать охранный амулет над дверным проемом.

Как и ожидалось, первым не выдержал Джокер:

— Хватит отмалчиваться. — Он наклонился вперед и прищурился, не отрывая глаз от моего лица. — Давай, скажи уже, что ты думаешь обо мне. Хватит прятаться. Я ведь знаю, что тебе надоело терпеть. Скажи мне все в лицо!

Что я могла сказать? Что, возможно, ему и дальше следует оставаться таким же угрюмым и злобным ублюдком, потому что однажды ему придется драться за наследие своей семьи? И этот бой может стоить ему жизни. Или то, что в один прекрасный день ему все же придется пробудить в своей душе спящие пока ростки доброты и любви, иначе его волк сойдет с ума от тоски и одиночества?

Принимать решение придется самому, я тут ничем не смогу помочь.

Все с тем же упорным вниманием я принялась разглядывать подкованные гвоздиками подошвы байкерских сапог. А дальше случилось чудо. Медленно и словно нехотя Вилд ван Хорн убрал свои ноги с моего стола.

Словно только и ожидали этого момента, часы над холодильником пробили половину пятого — пора идти. Прежде чем выйти из кухни, я взяла с полки кухонного шкафа высокий стакан, налила в него молока, поставила перед Джокером и передвинула тарелку с печеньем ближе к нему.

— Будь моим гостем. Приятного аппетита.

Как и обещал шериф Келли, машина была не очень заметной: двухдверный Шевроле Силверадо, достаточно потрепанный и запыленный, чтобы сидящих в нем людей приняли за фермеров, ненадолго заскочивших в город по делам.

Сидевшего за рулем молодого мужчину я уже видела раньше, правда, мельком и издали.

— Привет, Аделина. Я Мануэль Хорхе, помощник шерифа.

— Привет, Мануэль.

Забравшись в просторный салон, я с любопытством огляделась. Первое впечатление меня не обмануло — хозяин этого пикапа не мог быть ни волком ни ягуаром ни, тем более, шакалом. Толстый шерстяной плед с радужными узорами на заднем сиденье, ловец снов[19] с пучком разноцветных перьев на лобовом стекле, широкий вышитый браслет на загорелом запястье Мануэля только подтверждали, что эти иссиня-черные волосы и раскосые миндалевидные глаза могли принадлежать только койоту. Или наполовину койоту.

— Что смотришь? — Ухмыльнулся он. — Нравлюсь?

Я улыбнулась так же широко и открыто. Парень выглядел чистым и крепким, как молодой початок кукурузы — ни гнильцы, ни червоточинки.

— Нравишься, — призналась я. — К тому же, приятно здесь встретить своего.

— Это да, — согласился он. — Наших здесь почти нет. Предпочитают жить в горах, хоть там и нелегко.

— А ты сам как оказался в Лобо-дель-Валле?

Я пристегнула ремень и машина плавно тронулась с места.

— Перевели из Викторвилла. Сначала был прислан для усиления, когда ловили Хиллсайдских Душителей. Неплохо себя показал, так что начальство решило, что здесь моим талантам… — он выразительно потянул носом, — … найдется куда лучшее применение, чем в глуши. Вот, теперь охраняю богачей.

И он весело подмигнул желтоватым глазом. Я понимающе кивнула — ясно-ясно, откуда взялся твой замечательный нюх.

— Так чем мы будем заниматься? — Решил уточнить Мануэль. — Босс нагнал такого туману, что я сразу понял — он и сам не очень понимает, что делает.

— А что он сказал?

— Велел покатать тебя по Пасадино и в оба глаза смотреть, чтобы не обидели. Местечко действительно гнилое. А Валломброса-драйв, куда ты хочешь ехать просто дыра дырой. Мы кого-то ищем? — Я кивнула, еще не решив, стоит ли выкладывать ему всю правду. — Он… человек? — Я опустила глаза и принялась теребить рукав.

— Не знаю, что тебе сказать.

— Не говори ничего, если я угадал. Мы выслеживаем призрака. — Мануэль даже хлопнул кулаком по рулю от полноты чувств. — Надо же. Сказать кому, не поверят.

— Мануэль! — Я не на шутку струсила. — Никому не говори!

— Нет, конечно, — поспешил он меня успокоить. — Просто сорвалось. Слушай, Аделина, это ведь Джейми Коннели?

Что-то уж очень сообразительный этот Мануэль Хорхе. Буду все-таки молчать. Хотя, ответа от меня уже не ждали.

— Его застрелили как раз около Валломброса-драйв. Пасадинская полиция только руками разводит, но шериф Келли уперся насмерть. Для него найти убийц Джейми — дело чести. Да и для нас всех тоже. — За окном уже мелькали голые кусты акации, густо растущие по обе стороны шоссе. — Я рад, что ты помогаешь нам, Аделина.

— С чего бы это вдруг? — Удивилась я совершенно искренне.

И была тут же оглушена очередным признанием:

— Ты ведь та самая шаманка?

О, Боже, это он обо мне говорит? Я таращилась на Мануэля, как ослепшая сова, а он снял руку с руля, чтобы одобрительно похлопать меня по плечу:

— По городу ходят слухи, что гадалка Амнерис торгует койотскими амулетами. Причем не подделками, а самыми настоящими. Так что я просто сложил два и два. Не бойся, — его уже откровенно смешил мой обалдевший вид, — волки и шакалы не догадаются, а я, сама понимаешь, буду молчать, как дохлый опоссум.

Я осторожно выдохнула воздух. Стало немного легче.

— Спасибо. Я не шаманка. Просто делаю амулеты. Не сложные, самые обычные: от дурного глаза, от плохих снов, от детских болезней.

— А любовные? — Поинтересовался Мануэль.

Многозначительно прищурившись, я окинула его фигуру оценивающим взглядом. Вот зачем такому красивому парню какие-то любовные амулеты?

— Тебе они не нужны. Ты и так девушкам нравишься.

К тому же под распахнутой рубашкой на его загорелой груди покачивался самый лучший амулет — зуб бизона. В него я и ткнула пальцем:

— О тебе уже и так позаботились. Считай, что крепкая семья и здоровые сыновья тебе обеспечены.

И еще бонусом надежная защита от импотенции. Но говорить на такие темы с симпатичным парнем приличной койотской девушке не полагалось, так что я успела прикусить язык.

— Ну, защита совы мне не помешала бы, — тихо обронил он. — Ты ведь видящая. Значит, это она, Уитаке? Да?

— Да.

Снова, как при всяком упоминании о моем втором маниту, по спине пробежал холодок. Я слышала, что дух совы время от времени приходит к женщинам койотов, но это всегда были старые и мудрые женщины, уже вырастившие детей и даже имеющие внуков. Эта Сила требует большой стойкости и самоотречения. А я слишком молода для такого дара и не знаю, сумею ли выполнить все требования духа.

Наверное, Мануэль умел читать мысли. А, может быть, я так откровенно приуныла, что он не мог не заметить моей кислой физиономии. Во всяком случае, помощник шерифа решил меня приободрить:

— Посмотри на ситуацию с другой стороны. В твоем положении есть свои плюсы.

— Интересно, какие?

— Уитаке дает своим хранительницам хороших мужей. И она не подпустит к тебе недостойного мужчину. Тебе ведь скоро восемнадцать?

Это да. В день своего восемнадцатилетия я должна буду подняться на Девичью скалу, чтобы узнать, куда поведет меня дальше дорога жизни. Если духи приведут ко мне мужчину, то я выйду за него замуж и буду вместе с ним растить детей. Наверное, Сидящий Бык верил, что именно он придет ко мне в день инициации.

Я же просила Уитаке дать мне свободу. Просто мечтала проснуться утром одна, чтобы получить право уехать в Теночтитлан, а потом еще дальше — искать города и храмы, затерявшиеся среди хребтов Мачу-Пикчу или похороненные в водах Тескоко. Если я могу видеть призраков, может быть кто-то из древних жрецов или ученых дождется меня?

Множество племен прошли по нашей земле, оставив за собой только россыпи глиняных черепков и каменных наконечников для копий и стрел. И ничего больше — ни имени, ни памяти. Мой народ не заслуживал такой участи.

— А теперь просыпайся, — раздался у меня над ухом все такой же жизнерадостный голос Мануэля. — Вот она, Валломброса-драйв.

Глава 13

Наверное, чужая беда передается между людьми как зараза. Я никак не могла найти Джейми Коннели, и со временем это стало меня мучить не меньше, чем его отца и шерифа Келли.

Я еще дважды ночевала на Нью Семетри, раз пять ездила в Пасадино и даже приходила ночью к дому его отца, Стивена Коннели. Алфредо снова и снова уверял, что парень не мог уйти, да и я еще не готова была отказаться от поисков.

Перед Мануэлем было уже неудобно, хоть он ни разу не заикнулся, что может найти себе занятие поинтереснее, чем возить самозваную шаманку по криминальным районам бедного городка. И вдвойне неудобно было принимать его заботу: кофе в термосе, теплый плед, куртку, накинутую мне на плечи в тот вечер, когда резко ударили заморозки, от которых вмиг скукожились последние листики на кустах чапараля. Я ничем не заслужила доброту этого славного парня.

Может быть, поэтому я испытала одновременно и смущение и облегчение, когда в один прекрасный вечер у ворот Логова обнаружила, что меня ждут две машины: пикап Мануэля и Мустанг Роба.

— Извини, Лина, — Мануэль недовольно хмурился, глядя на меня поверх опущенного стекла. — Никак не смог отвязаться от этого настырного пацана. Кажется, он следил за нами.

— Ничего, — я коснулась его лежащего на дверце локтя. — Ему можно доверять. Сегодня я поеду с ним.

— Уверена?

— Да.

По крайней мере Роб заслуживал извинений после нашего внезапного разрыва. Мануэль внимательно всматривался в мое лицо:

— Ладно. Я еще немного подожду. Если ты сядешь в его машину, значит, все в порядке, и мне можно не беспокоиться.

Роб смотрел, как я иду к нему. Он присел на капот своей машины: длинные ноги в добела вытертых джинсах, кулаки, спрятанные в карманах спортивной куртки, растрепанные ветром светлые волосы, обветренные губы. Как жаль, что он никогда не будет моим.

— Мне надо в Пасадино, — я еще не решалась поднять на него глаза.

— Уже понял. Садись.

За окном проплыл большой щит с надписью «Возвращайтесь в Лобо-дель-Валле» и тут же пузырь молчания лопнул, словно пробитый отлетевшим из-под колес впереди едущей машины камешком.

— Я жутко бесился, когда ты меня бросила, Лина.

— Понимаю.

— Потом немного пришел в себя и понял…

— Что?

— … что вся эта ситуация тебя тоже не радует.

Так оно и было.

— Прости, Роб. У меня просто не было выхода.

Роб смотрел прямо перед собой. Как мне было знакомо это выражение его лица — он изо всех сил старался что-то понять.

— Похоже, ты зря целовалась с Вилдом. Сама знаешь, он не тот парень, что тебе нужен.

— Я с ним не целовалась! — Слова вылетели, прежде чем я успела что-то сообразить.

Как он мог такое подумать? Джокер ван Хорн не нужен мне даже на пять минут. Встреча с ним — худшее, что случилось в моей жизни. После смерти отца.

И все же нужно было сказать всю правду:

— Он сам поцеловал меня. Это было, Роб, но я не хотела.

Он с силой двинул кулаком по рулю и шедшая перед нами Тойота резко прибавила скорость при оглушительном звуке гудка Мустанга.

— Я так и думал! Я чувствовал, что он мутит.

— Что мутит?

Роб не ответил, только поймал мою ладонь и накрыл ею свое лицо, как раньше.

— Не бери в голову. Я разберусь.

Наверное, у Роба была легкая рука: нам повезло почти сразу. Мы успели только раз объехать пятачок, где между заваленным мусором пустырем и обнесенной металлической сеткой баскетбольной площадкой жались друг к другу продуктовый магазинчик, маникюрный салон и ломбард, как я заметила бледное лицо идущего мне навстречу парня.

Может быть, он уже не раз проходил мимо меня, ведь я искала юношу в темном костюме, вроде того, в каком щеголял Алфредо.

— Роб, останови, пожалуйста. А потом развернись и медленно езжай за мной.

Спасибо, что он не стал задавать лишних вопросов. Я перебежала через дорогу и пристроилась вслед высокому широкоплечему парню в белой майке. У идущих навстречу он мог вызвать недоумение только своей легкой одеждой в этой холодный и ветреный вечер. Пятнышки крови на левой стороне груди почернели и казались всего лишь брызгами грязи. Еще одно пятнышко на виске могло показаться родинкой, вот только яма размером в кулак на затылке, показывала, что мое первое впечатление совсем обманчиво.

В толпе я бы, наверное, отстала от него: Джейми шел спокойным размашистым шагом, совершенно не обращая внимания на встречных людей, проходивших через него насквозь.

На перекрестке он свернул направо, затем еще раз — в неширокий переулок. Только тут я сообразила, что он не отводит глаз от обтянутой клетчатым пальто спины идущей шагах в пяти перед ним женщины. Уж она-то точно была живой, а потом, когда женщина повернулась ко мне в профиль и начала медленно подниматься по деревянным ступеням крашеного голубой краской домика, я поняла, что же показалось мне таким странным в ее походке.

Красивая молодая женщина с длинными каштановыми волосами. Беременная месяце на седьмом, не меньше. Узкое пальто было застегнуто только на груди, а круглый живот плотно обтянут серым свитером.

Остановившись рядом с Джейми, я смотрела, как женщина роется в сумке в поиске ключей. Затем она открыла деверь и исчезла в доме.

Призрак подошел ближе к заборчику и приготовился ждать. Было в нем что-то от овчарки, неотрывно глядящей на закрывшуюся за хозяином дверь.

— А я искала тебя на кладбище.

Пришло время прервать молчание. Джейми бросил на меня быстрый взгляд, но, кажется совсем не удивился. Он был слишком занят светом, вспыхнувшим за стеклами белой двери.

— Я там почти не бываю. — Лампочку в холле выключили и взамен нее зажегся светильник в кухне. — Беспокоюсь о Марии. У нее, кроме меня, никого нет.

Ну, что ж. Я бы тоже беспокоилась. Судя по одежде, у нее и с деньгами было не густо. С другой стороны, в сложившейся ситуации был один плюс: парень сознавал, что умер, и, вроде бы, готов был поговорить со мной.

— Джейми, твой отец сейчас живет в Лобо-дель-Валле. — Его лицо на миг омрачилось. — Может быть, ему следует знать о Марии? Это ведь твой ребенок?

— Мой. — Он с силой потер лицо ладонями. — Я поначалу пытался, но… Постой!

Призрак уставился на меня широко раскрытыми глазами, а я нахально ухмыльнулась. Дошло, наконец? Поздравляю.

— Мистер Коннели хочет найти твоего убийцу.

Джейми досадливо поморщился:

— Да плевал я на того ягуара. Все равно уже ничего не исправишь.

— Он не пытается исправить. Он просто не может дальше так жить. Ты бы узнал того человека, если бы увидел?

Призрак снова смотрел в окно кухни, но говорил уже, обращаясь ко мне — задумчиво, словно описывал стоящую перед глазами картинку.

— Да. Он заметный. И странный.

— Чем именно? Шрамы? Родинки?

— Нет, — Джейми покачал головой. — Обыкновенный ягуар. Среднего роста, черная толстовка с капюшоном, черная бандана, пистолет за поясом штанов и нож с носке.

Я понимающе хмыкнула — да уж, таких тут полно.

Джонни, Джонни, что ж ты, мальчик,

Где так долго пропадал?

— Он выстрелил сразу. Просто шел мне навстречу и смотрел в глаза. А потом выхватил из-за спины пушку и пальнул.

… отчего ты смотришь вправо,

Почему ты дышишь в нос?

От тебя табачный запах

Крепких взрослых папирос…

— Ничего не сказал?

— Ни слова. Я как шел, так и продолжал идти. А потом оглянулся, и, оказывается, я лежу на тротуаре, а этот с пистолетом снимает с моей руки часы. Такие дела.

… у тебя в кармане рюмка,

У тебя в ботинке нож.

Ты растрепан, неопрятен,

На кого же ты похож?

— Знаешь, что мне показалось странным?

— Что?

— У него было несколько часов. На обеих руках. И мои он надел поверх своих. Ерунда какая-то, да?

Совсем не ерунда, если и те часы были сняты с убитых. Кажется, эта мысль пришла нам с Джейми в голову одновременно.

— А твои часы заметные?

— Еще бы, — бледные губы растянулись в подобие улыбки. — G-Shock Men In Camo. Знаешь такие? — Я понятия не имела. — Противоударные, с повышенной защитой.

— И что в них особенного?

— А ты представь себе открученную от какого-нибудь танка гайку…

— Пытаюсь.

— … оранжевого цвета!

— Что? — Я рассмеялась. — Что за фигня?

— Да, — гордо подтвердил Джейми. — Отец подарил. Две предыдущих тикалки я благополучно прое… потерял в походах. А эти заметные, как-никак.

Значит, и на убийце они будут заметны. С этого и надо было начинать. Итак, у шерифа Келли появился шанс найти убийцу.

Свет на кухне потух и минут через пять вспыхнул на втором этаже. Некоторое время призрак смотрел вверх, затем снова посмотрел на меня, словно удивляясь, что я еще здесь. Оставлять его в неведении я не собиралась:

— Мы еще не договорили.

— О чем? — Вздохнул он. — Ты же понимаешь, ничего уже не поделаешь. Я мертв, и это навсегда.

— А еще что-нибудь странное у того парня… который тебя… ты заметил?

— Татуировка на лице. Цифра «13» под левым глазом. Большая, во всю щеку.

Мой кулак прошел сквозь его майку, Джейми даже не шелохнулся.

— И ты молчал!?

— Слушай, как тебя там, — он начал слегка закипать. — Никто не даст показаний против него. Он не чокнутый наркот, убивающий ради дозы. Этот ягуар — член банды. И, думаю, не мелкая шавка, а матерый пес. Полиции не удастся посадить его.

— Но у него могут найти оружие. Он ведь нашпиговал тебя пулями, как окорок чесноком.

— Скажет, что нашел. На детской площадке, например.

Ох, как же мне не нравился этот юмор.

— Но твой отец имеет право знать.

— Да? — Джейми перестал пялиться в окно спальни и полностью переключил внимание на меня. — И что он будет делать с этим знанием? Даже если этого Тринадцатого арестуют, выкопают какие-нибудь старые грешки, потратят кучу денег налогоплательщиков, чтобы довести дело до суда… Я могу тебе сказать, что будет. Банда наймет ему адвоката. В лучшем случае получит пару лет за хранение оружия. В худшем выйдет из зала суда в костюмчике и сообщит журналистам, что наша система правосудия оставляет желать лучшего, но он, так и быть, всех прощает. И тогда мой отец его убьет.

Роб не раз говорил, что тренер Коннели «крутой мужик». Половина старшеклассников занималась у него в зале. Что было тому причиной — влияние «Бойцовского клуба» или желание скорее повзрослеть — но авторитет его был одинаково непоколебим и среди мажоров и среди шпаны южных кварталов. И все же связываться в одиночку с целой бандой было слишком опасно. А уж о том, чтобы принять на свою душу грех убийства, мне, как доброй католичке, и подумать было страшно.

Значит, у нас оставалось еще одно дело, последнее.

— Джейми, надо позаботиться о Марии.

В одно мгновение его глаза превратились в глаза больной собаки.

— Отец помог бы ей. Он хороший человек. И у него никого больше не осталось. Теперь… Но если ты заявишься с нему и скажешь: «здрасьте, у вас скоро будет внук или внучка», он только пальцем у виска покрутит. Закоренелый материалист. Верит только в силу кулака и в… силу кулака.

То есть отец Джейми упрямый старый осел? Не удивительно — все выходцы с зеленого острова Эрин были такими.

— Тогда сам с ним поговори. — Не дожидаясь новой порции возражений, я выудила из кармана куртки телефон. — Номер помнишь? Диктуй.

Зрелище вытаращенных глаз Джейми, когда в ответ на его неуверенное «привет, пап» из трубки донеслось не менее потрясенное «сынок?», вознаградил меня за все волнения двух предыдущих недель.

Потом они еще несколько минут трещали на своем певучем гаэльском, и когда призрак наконец отлип от моей трубки и дал мне знак, что я могу опустить порядком уставшую руку, улыбка на его лице сияла от уха до уха. И ничего, что по щекам текли слезы, он вытер их краем майки и благодарно посмотрел на меня.

— Прости, я ведь даже не спросил, как тебя зовут.

— Аделина Гарсия. Ничего. Я понимаю. Ну и денек сегодня выдался, да?

— Спасибо, Аделина. Ты не представляешь, что ты сейчас для меня сделала.

Я очень даже хорошо представляла. Нет ничего дороже семьи. И ничего страшнее одиночества. Уж мы, койоты, это хорошо знали. Ладно, парень, ты меня совсем засмущал.

— Он тебе поверил? — Я решила вернуть разговор в деловое русло.

— Да. Сейчас приедет, чтобы познакомиться с Марией.

— Сейчас? — В моем голосе прозвучала паника. — Он что, уже в Пасадино?

— Точно. Оказывается, ездит сюда постоянно.

Ищет убийцу?

— Ты рассказал ему про Тринадцатого?

Джейми забавно взъерошил челку:

— Нет. Он как услышал про внука, чуть с ума не сошел. Гонит сюда, рвет резину.

Ой, тогда мне пора. Не хотелось бы попадаться на глаза Стивену Коннели именно сейчас и именно здесь. Он ведь сразу поймет, что это не просто так совпаденьице.

— Если понадоблюсь, найди на Роузхилл Алфредо, — крикнула я, уже перебегая на противоположную сторону улицы, где меня терпеливо ждал Роб. — Пока, Джейми.

— Я все видел, но ничего не понял, — сообщил Роб, когда я с маху упала на сиденье рядом с ним. — Что это было?

Объяснять, что на самом деле он ничего не видел, я не стала.

— Считай, что наблюдал за представлением для женщины, живущей в голубом доме с белой дверью. А сейчас сиди тихо. — Из-за угла уже поворачивал огромный черный монстр — Додж Дуранго. — Начинается второй акт.

Роб послушно молчал и когда Дуранго запарковался напротив калитки на противоположной стороне улицы, и когда из машины вывалился тренер Коннели и в три прыжка оказался на крыльце, и когда открывшая дверь молодая беременная женщина вдруг покачнулась, тихо вскрикнула, а потом разрыдалась у него на плече.

— Ладно, поехали, — тихо попросила я. — Дальше подглядывать не будем. Теперь все будет хорошо.

Впечатленный Роб молчал до самого Лобо-дель-Валле и, только остановив машину перед воротами Логова, быстро отстегнул мой ремень и рывком притянул меня к своему телу. Поцелуй номер семь ясно говорил, как он соскучился за время нашей разлуки.

— Я заеду за тобой завтра утром. Пока, Лина.

Он еще немного покачал меня на руках, а потом разомкнул объятия. Я выпрыгнула из салона, послала еще один воздушный поцелуй, покружилась перед Робом и побежала домой через главные ворота, не обращая внимания ни на камеры перед въездом, ни на стоящий перед Большим Домом гелендваген Джокера.

Глава 14

Говорят, что соперничество связывает людей не менее тесно и длится так же долго, как дружба. Поэтому, взяв Роба в удушающий захват на татами в зале боевых искусств, я знал, что нам никуда друг от друга не деться — ни ему, ни мне. Горячие Стволы останутся неразлучны, но, возможно, по другим причинам.

— Я не ожидал, что ты будешь так невнимателен к моим советам, Роб.

Два потных напряженных тела корчились на полу. Самое время начать светскую беседу, блять.

— Это ты насчет чего? — Роб попытался отжать мой локоть.

— Насчет Покахонтас. Ты опять встречаешься с ней.

На синеющем от удушья лице Роба расползлась самодовольная улыбка. Все-таки он был чертовски наглым сукиным сыном.

— А я не знал, что ты такой лживый придурок, Вилд. Лина тебя не целовала.

Ну да, она этого не делала. Я несколько преувеличил, когда объяснил Робу причины их разрыва. Просто был уверен, что он слишком гордый говнюк, чтобы объясниться с ней с глазу на глаз. Значит, ошибся.

— Вы друг другу не подходите.

— Чем же это?

— Она дочь служанки. А ты будущий финансист. Через пять месяцев мы закончим школу и ваши пути разойдутся. Оставь ее своей судьбе.

Кулак Роба взметнулся к моему лицу, и я завалился набок. Что ж, иногда он тоже умел быть убедительным.

— Она умница и большая труженица. Уже сейчас профессора в Теночтитлане предсказывают ей большое будущее. Мы добьемся гранта и вместе уедем в Ацтлан.

Я бросился на него, уже не контролируя себя. Но даже прижатый к полу, Роб продолжал ухмыляться, как придурок:

— Что, такая детка и не твоя? Вот ты и бесишься, Вилд. — Рывком он опрокинул меня навзничь. Теперь настала моя очередь рассматривать потолок. — А еще больше бесишься, что могла бы быть твоей. Если бы ты не вел себя с самого начала, как последний кретин.

Да, могла бы. И тогда у нее была бы своя мастерская для этих ее койотских магических штук. И книги со всего мира. И поездки на любую конференцию в любой точке земного шара. И обучение в лучшем университете. Я готов был дать ей все это только за то, чтобы она была моей.

Эта мысль уже много месяцев изводила меня, заставляя до содранных костяшек пальцев избивать мешок с песком в тренажерном зале. И до удушья утыкаться лицом в подушку. И до красных глаз пялиться в прямоугольник розового света — бесконечно далекое окно ее спальни.

То, что Роб начал осознавать ее цену, отодвигало мои планы бесконечно далеко. Теперь я знал — он так просто от Покахонтас не отстанет.

Я перестал дергаться и расслабил мышцы. Роб убрал локоть с моего горла и встал, я поднялся вслед за ним.

— И все же, тебя она не любит. — Стоило прикрыть глаза, и ладони вновь опалило жаром, которым вспыхнуло тело Лины тогда, на кладбище. И ее дрожь. И внезапная слабость. Разум может сколько угодно морочить сердце, но тело никогда не солжет. — Ты ей нравишься, не больше. Она к тебе привыкла. А может, ей просто хочется целоваться.

— Конечно, девочке в семнадцать лет хочется целоваться. — Роб вытер потное лицо майкой и посмотрел на меня с таким самодовольным видом, что снова захотелось дать ему в рожу. — И будь спок, я очень стараюсь. — Желание дать в морду переросло в потребность убить. — Слушай, Джокер. Если Лина не будет целоваться ни с тобой ни со мной, найдутся другие. Помощник шерифа, например.

И не только он. Мне казалось, все мужики города пялятся на нее. Сквозь корку угрюмой злости пробивалось неприятное чувство, что он прав.

— И что ты предлагаешь?

— Сделку. Честную. — Роб протянул мне раскрытую для рукопожатия ладонь. — Ты не мешаешь мне встречаться с Линой. — Лучше бы он попросил половину состояния Ван Хорнов. — А взамен я не трогаю ее. Ты в курсе, что она девственница?

Можешь не сомневаться, Роб. Покахонтас всегда окружал аромат невинности — запах сдобы, глазури и корицы. Запах чистой кожи и чистых помыслов. Сам не знаю откуда, но я точно знал, что в моей постели она изменит свой запах, и от одной этой мысли невыносимым напряжением каменело все тело.

— Но только до ее восемнадцати лет. — Ладонь Роба все еще висела в воздухе. — Дальше каждый сам за себя.

— Идет. Потом начнется охота.

Наши руки сомкнулись, затем разошлись.

В стеклянной вазочке таяло облачко ванильного мороженого. Серебряная ложечка наклонялась в сторону, как стрелка, отсчитывающая послеполуденные часы. Заставить себя прикоснуться к ней я не могла. Рядом со мной за столиком кафе «Маркони» сидел Мануэль, а напротив Стивен Коннели. Оба заказали кофе с кардамоном, и ни один из них до сих пор не сделал ни глотка из своей чашки.

Под звуки флейт и маленьких барабанов мимо тянулась уже порядком подуставшая процессия. Прихожане церкви Всех Святых в третий раз обходили квартал, чтобы на год вперед отогнать злых духов от своих жилищ. Мужчины в многоцветных пончо поверх белых рубашек, кругленькие от многочисленных юбок женщины в новых шляпках-котелках, многие с шерстяными мешками (тоже новыми) за спиной, из которых выглядывали детские головки. Ничего удивительного, если учесть, что в этой части города испокон времен селились ягуары.

Не задумываясь, мы с Мануэлем одновременно осенили себя крестным знамением, а затем поднесли к губам большой палец, как бы целуя крест.

Странно было наблюдать плывущие на высоких шестах золотые рождественские звезды, среди которых мелькали не менее многочисленные маски из тыквы — улыбающиеся, раскрашенные киноварью и суриком, украшенные перьями.

— Не пойму я вас, койотов, — тренер Коннели проводил глазами порядком охрипших певцов, — как вы умудряетесь одновременно верить и в Христа и в духов?

— Одно другому не мешает, — философски заметил Мануэль. — Единого Бога мы просим о даровании сил душевных, чтобы вынести уготованные нам испытания. А к духам обращаемся по вопросам практическим: насчет здоровья, удачи в охоте или на войне.

Ну, раз мы перешли к войне, то пора было мне взять слово. Честно говоря, порядком помучившись, я решила, что не мне судить, имеет ли отец Джейми право на месть. Господь Всемогущий требовал от нас смирения и прощения обидчиков, а Гитче Маниту точно указал своим детям, что неотомщенных дух не найдет себе покоя, пока его родичи не восстановят справедливость. Нестыковочка, однако.

Поэтому когда несколько дней спустя на мой телефон перезвонил Стивен Коннели, я взяла трубку и согласилась на встречу, но только в присутствии Мануэля. Правила совести и чести для мужчин сильно отличаются от женских, так что помощник шерифа должен был послужить мне своеобразным нравственным компасом. По его реакции я должна понять, правильно ли поступила.

— Вы ведь все еще хотите знать, кто убил вашего сына, мистер Коннели.

— Для того и попросил о встрече.

Тот сразу подобрался и сосредоточенно кивнул. Похоже, он все хорошо обдумал, потому что не требовал никаких объяснений ни насчет звонка ни насчет моего участия в деле.

— Я не знаю имени. Только некоторые приметы. Ягуар. Среднего роста. В черной толстовке с капюшоном и черной бандане. — Судя по терпеливо-матерному выражению лица тренера, этих примет было явно недостаточно.

— Банданы и свитера одного цвета чаще носят частники банд, — заметил Мануэль.

У него тоже вид был несколько разочарованный. Ладно, поехали дальше.

— На обеих руках несколько пар часов. Сколько именно, не знаю. Но теперь он так же носит часы вашего сына. Те, что вы ему подарили для походов. В оранжевом корпусе.

Стивен Коннели откинулся на спинку стула и с тихим шипением втянул воздух сквозь стиснутые зубы. В эту минуту он явно думал не о прощении. Выждав еще немного, я скосила глаза на Мануэля. Он подобрался, как койот, почуявший оленя, и ждал.

— Причина, по которой он убил Джейми, не известна. Они не были знакомы и никогда друг друга не видели. Ягуар шел навстречу вашему сыну, уже зная, что хочет убить его. Он даже не пытался заговорить, сразу выстрелил и все.

— Убил без объяснений и забрал себе часы? Есть такой бандитский ритуал. — Снова вмешался Мануэль. — Когда парень вступает в банду или получает повышение, он должен застрелить или зарезать случайного прохожего. Количество часов на руках показывает его статус. Что-то вроде звездочек на погонах. Этот был явно не ниже лейтенанта.

Я удивилась, как спокойно звучал его голос. Наверное, этот страшный для меня мир стал для него чуть ли не ежедневной рутиной.

— Еще что-нибудь было, Лина?

Я посмотрела в глаза отца Джейми, казавшиеся еще голубее за покрасневшими веками.

— Да. Самое главное.

— Ну, давай же, Лина, — Мануэль слегка подтолкнул меня локтем.

— Татуировка на левой щеке. Большая, заметна издали. Цифра тринадцать.

— Мара Сальватруш. Его банда. — Мануэль с шумом выдохнул воздух. — Героин, кокаин, метамфитамин. Для его отморозков человека убить, что высморкаться. Год назад явился к нам из Кускатлана. Теперь выгрызает себе среди местных бандитов местечко потеплее. Что шакалы, что другие ягуары его еле терпят, так что…

Помощник шерифа многозначительно посмотрел на тренера, тренер на меня, я сделала вид, что ничего не понимаю.

— И последнее, мистер Коннели. Джейми не хотел, чтобы вы за него мстили. Он… беспокоился, что вы тоже можете пострадать.

Мои добела сцепленные пальца накрыла теплая ладонь.

— Спасибо тебе, девочка. Ни один хороший человек не пострадает. И спасибо тебе за Марию и моего внука. Теперь мне есть для кого жить. Все будет хорошо.

Глядя в удаляющуюся широкую спину, обтянутую синей джинсовкой на меху, я вытащила из вазочки и облизала ложку. Где-то на дне души еще плескалась последняя горстка сомнения.

— Мануэль, правильно ли я поступила? Ведь мстить нехорошо… наверное?

Помощник шерифа был безмятежен, как майские небеса. Он сделал небольшой глоток из белой фаянсовой чашки и похлопал себя по карманам в поисках курева. В заведениях района ягуаров курение дрянного табака не поощрялось. Исключение делалось лишь для сигар и сигарилл. Мануэль не разочаровал, он курил отличный Чероки[20], да еще ароматизированный вишней.

— Да какая там месть, — расслабленно возразил он после пары затяжек. — Он же не Монте-Кристо какой. Просто уложит мерзавца посмотреть снизу, как картошка растет и все дела.

— Разве ему от этого станет легче?

— Определенно станет.

Мне бы такую уверенность. Но спокойствие Мануэля потихоньку начало распространяться и на меня. Ладно, последняя попытка:

— Но, может быть, прощение…

— Бог простит, — перебил меня Мануэль и одним глотком опрокинул в себя все, что еще оставалось в чашке. — А наше дело побыстрее организовать нашим врагам встречу с ним.

Помощник шерифа был койотом, и точно знал, что и как должен делать мужчина на разных этапах своей жизни. Чего желал и всем остальным.

К тому, что Роб постоянно торчит у нас дома, я уже привыкла и, увидев в гараже его машину, нисколько не удивилась. Когда мой парень не знал, где меня найти, он ехал к нам. Мама уже одобрительно улыбалась Робу, а Анна вообще бегала за ним хвостиком, как щенок. Теперь они на пару уничтожали мои профитроли с шоколадным кремом и булочки со взбитыми сливками.

Взамен Роб помогал Анне с уроками и по утрам отвозил в школу нас обеих. Сейчас она, почти не дыша, заглядывала парню через плечо, а он колдовал над ее ноутбуком.

— Ани, хватит сопеть у меня над ухом.

— А с этой папкой точно ничего не случится? — Кажется, Роб обновлял ей операционку. — Понимаешь, в ней вся моя жизнь.

Папка называлась «ФИГНЯ». Это все, что нужно было знать о жизни моей сестры.

После ужина мы перебрались в мою спальню. После примирения это стало нашей новой традицией. К тому же, на кровати целоваться было гораздо удобнее, чем в машине.

Я ждала, что Роб вот-вот захочет большего, чем поцелуи, но он почему-то медлил. Не знаю, какое чувство брало верх в моей душе, когда он, спустившись цепочкой поцелуев с моего подбородка по шее и ключицам, пробирался между грудей вниз и замирал над поясом джинсов. Разочарование? Облегчение? И то и другое.

Но каждым следующим утром я вспоминала о сдержанности моего парня с благодарностью. Все-таки, я не теряла надежды встретить свой восемнадцатый день рождения на Девичьей скале.

— Чем будешь заниматься на каникулах? — Я внимательно следила, как кончик указательного пальца Роба путешествует по моему животу.

— Останусь в Лобо-дель-Валле. Может быть, навещу бабушку в резервации.

На самом деле планы были грандиозные. Во-первых, предстояло заняться поиском старых телефонов. Нам с Алфредо удалось добыть и сжечь несколько старых телефонных аппаратов. Результат превзошел все ожидания. Телефонная компания «Фернандес и Гарсия» работала! Просто уму непостижимо — действующими оказались даже совсем разбитые аппараты, пусть и лишенные половины деталей.

Телефонистка миссис Стоуджер по первому же звонку ракетой вылетала из-под земли и переносилась на станцию. Она уверяла, что в жизни не была так счастлива как сейчас. В какой именно жизни, хотелось спросить мне.

Конечно, телефонная связь с тем светом грозила лишить Амнерис значительной доли дохода, но, учитывая тот факт, что каждый сеанс вселения духа оборачивался для нее сильнейшими головными болями и бессонницей, а первые три аппарата получили в личное пользование Клото, Лахеса и Атропа, обиды на меня не держали.

Более того, в качестве благодарности гадалка обещала отдать мне свою машину на все Рождество. Значит, каникулы мне предстояло провести на колесах — объездить все блошиные рынки в округе, устроить набег на пару заброшенных усадеб и, самое интересное, посетить знаменитый колдовской рынок Соноры.

— А ты? Уедешь после Рождества с родителями?

В праздники Лобо-дель — Валле вымирал. Богачи отправлялись на Сомерсовы острова — играть в гольф и греться на белом песке в голубых лагунах. Кто поскромнее, грузили семьи в машину и катили на Кинтана-Роо.

— Отец останется в городе. — Шериф Келли, кажется, вообще не признавал отпусков. — Мама с младшими поедет в Тулум.

— А ты?

Меня чмокнули в нос.

— Встречу Рождество с тобой, а потом мы с ребятами хотим проехаться по университетам. Дни открытых дверей и все такое.

— Значит, тебе предстоят гастроли? Какой маршрут?

Я перекатила Роба на бок и задрала его майку. Неделю назад он получил травму во время игры, а затем не придумал ничего умнее, чем сбежать из больницы с фиксирующей повязкой на ребрах.

Пришлось применить на нем начатки моих знаний по койотской медицине, и разрисовать место ушиба треугольниками, квадратами и волнистыми линиями. Этими символами и их сочетаниями уже были заполнены две пухлые тетради, и останавливаться на достигнутом я не собиралась.

Пусть Роб жаловался на щекотку и ежился, пока я восстанавливала лечебное заклинание, но зато не пил обезболивающее и уже смог вернуться к тренировкам, в щадящем режиме, разумеется. Если моя теория окажется верна, во многих случаях можно будут заменить разного рода талисманы на татуировки. Все-таки, они надежнее.

— Лос-Анхелос — Чикаго — Нью-Амстердам — Бостон.

— Город Ангелов, Город Ветров, Большое Яблоко, Город-Фасолина, — перевела я. — Странно. Я не ожидала, что вы захотите расстаться.

— Наоборот, детка. — Роб сел и снова притянул меня к себе. — Горячие Стволы остаются в деле. Это связано с нашими планами на будущее.

— Общий бизнес?

— Вот именно. Поэтому нам нужен юрист, финансист, айтишник и экономист. Если я не поеду с тобой в Теночтитлан, то буду учиться в Новом Амстердаме, Норт в Чикаго, а Дик в Бостоне.

А Вилд, значит, в Лос-Анхелосе. Я не удержалась от вздоха. Похоже, от Джокера ван Хорна мне не избавиться до конца дней моих. Роб посмотрел на меня немного смущенно:

— Пойми, Лина. Наше единство — залог нашего будущего. Поодиночке мы просто четверо неглупых ребят, не более того. Зато вместе мы сила.

— Понимаю.

Я действительно понимала. Одно дело годами сидеть в конторе, ожидая своего шанса подняться на ступеньку повыше, и совсем другое — кулаком пробить установленный тебе обществом потолок и взлететь на самую вершину. Союз с одним из ван Хорнов становился для Роба пропуском в мир, где он сам сможет устанавливать правила, а дружба с Диком Лавлейсом и Нортом Винером гарантировала надежную защиту с флангов и тыла.

— Понимаю, — повторила я. — Я уверена, ты добьешься своего.

Я действительно в это верила.

Глава 15

Два рождественских полена и тонну коричных звездочек спустя я, наконец, зачарованно бродила между столиков, заваленных сушеными кайманами и обезьяньими черепами, среди палаток, из сумрака которых смотрели на проходящих мимо зевак бесчисленные обряженные в кружева и шелк Санта Муэрте, пробиралась между стоек, увешанных зубастыми и пучеглазыми масками.

Белые волки, живущие на двести миль севернее, могли сколько угодно смеяться над силой колдовства, но здесь, в Ацатле, шестьдесят процентов заболеваний лечилось снятием порчи (и очень эффективно, между прочим), а семьдесят процентов браков заключалось по выбору местного колдуна (и вполне успешно, кстати). Даже президентские выборы проводились при участии Национальной Ассоциации Колдунов, осуществляющих контроль за порядком на избирательных пунктах и выявлением мошенничества.

У меня уже голова шла кругом от гадалок с хрустальными шарами, шаманов в звериных масках и татуированных до кончиков пальцев колдунов-брухо, окропляющих толпу водой Святого Игнатия. Но вот столкнуться нос к носу с Хили Холбрук и ее свитой я уж никак не ожидала.

Она увидела меня первой.

— Надо же, кто выполз из своей норы.

Она окинула меня презрительным взглядом снизу вверх — от кончиков вышитых бисером мокасин до джинсовой куртки, состоящей практически из одних заплат (Анна уверяла меня, что это самое лучшее ее произведение в стиле «боро»). Затем ее глаза вернулись к висящей у меня на плече сумке-мочила[21], под завязку набитой всякой всячиной:

— Чем затарилась, Покахонтас? Сушеными змеями? Лягушками? Собираешься отравить всю школу?

Свита за ее спиной угодливо захихикала, хотя на самом деле юмор у Хили всегда был в дефиците. Ну чтож, если мисс Холбрук в кои-то веки пожелала поговорить со мной, то пара минут у меня для нее найдется. Я окинула сенаторскую дочку таким же критическим взглядом. Идеальный педикюр и маникюр, загар цвета карамели, бретели лифчика, глубоко врезающиеся в тяжелую из-за силиконовых имплантов грудь, проколотые ботоксом губы, ресницы из соболиного волоса, белокурая шевелюра, как минимум наполовину состоящая из заемных волос. Половина жизни, проведенная в салонах, бутиках и спа-клубах. Это как же надо себя не любить, чтобы добровольно отдаться на опыты косметологам и пластическим хирургам.

— Ничего особенного, Хили. Так, кое-что для хозяйства.

Ага, горсть бронзовых бляшек, ошметки вампума работы мастеров из племени Людей Длинного Дома, горсть совиных перьев, бусины из зеленого перламутра и множество других вещей первой необходимости.

— А что у тебя? — Можешь не рассказывать, Хили. Я вижу, что ты прячешь в кулаке. — Это что, любовный спрей за два далера? — Ну, конечно. Когда у Купидона кончаются стрелы, он берется за кирпичи. — Не советую. Им только клопов морить. А у тебя, Вероника? — Стоявшая рядом с Хили первая фаворитка не успела спрятать руку за спину. — Порошок из скорпионов и золотой пыльцы? На самом деле его делают из сушеной моли. Если в твой добавили для крепости мескалин, то заработаешь проблемы на границе. Еще что-нибудь интересное есть?

Хили медленно надувалась злобой, явно не в силах подобрать достойный ответ. Без разрешения своей примадонны остальные девушки предпочитали голос не подавать. Вообще-то, я их понимала. Очень унизительно, когда тебя застукали за покупкой приворотного зелья. Все равно что расписаться в том, что так просто тебя никто не полюбит.

Я даже догадывалась, как зовут этого «никого». После некрасивой истории со взломом моего шкафчика никто больше не видел Хили Холбрук рядом с Вилдом ван Хорном. Хотя связь между этими двумя событиями я найти не смогла. Зато приняла меры, чтобы обезопасить свою собственность. Надеюсь, они окажутся действенными, в случае чего.

Так как молчание затягивалось, я решила взять инициативу на себя:

— Так кого ты собираешься брызгать этой дрянью, Хили? Неужели Дж…Вилда?

Действительно, неужели его? И как же надо себя не уважать, чтобы так отчаянно цепляться за человека, которому женщина нужна только, чтобы справить нужду. Неужели самолюбие Королевы школы подталкивает вот такой ценой карабкаться вверх по лестнице, преодолевая все новые и новые ступени: Первая леди Соноры, Попечительница благотворительного фонда имени Вилда ван Хорна (старшего, конечно), постоянная звезда светской хроники Западного побережья? И, наконец, главный приз — фамильные драгоценности ван Хорнов. Изумруды и сапфиры из разграбленных захоронений Чичен-Ицы и Ушмаля.

— Ну как, Хили, в точку? Согласись, я все-таки неплохая гадалка.

Пузырь, в который превратилась мисс Холбрук, все-таки лопнул, но без особого эффекта.

— Ты… Ты знаешь кто? — Она сжала кулаки, но ударить меня все-таки не решилась. — Да ты вообще никто.

И быстро прошла мимо меня, задев плечом. Свита, не оглядываясь, прошмыгнула вслед за королевой. Вот так мы и поговорили ни о чем, стоя посреди нигде.

Еще пару секунд я смотрела им вслед, а затем развернулась на сто восемьдесят градусов. Во-первых, нам было не по дороге, а во-вторых, с покупками на сегодняшний день я уже покончила, так что свою порцию хрустящих вафель-марсекита уж точно заслужила. Жаровню под пестрым тентом я заметила еще перед входом на рынок.

— Подожди, Аяш Нэша, ты уронила свой нефрит.

Из-за длинной стойки, плотно завешанной разноцветными пончо, выступила женщина с длинными и черными, как у меня косами. Грудь и рукава ее платья были расшиты маленькими пестрыми перышками. Вот это да, неужели у нас еще остались мастера, способные сделать такое чудо? Едва заметные на коричневом фоне символы плодородия, мудрости и силы переплетались друг с другом в сложный многоуровневый узор.

В руку мне легла большая бусина из насыщенного темной зеленью нефрита — неровная, с затертыми от долгого пользования знаками, на шнурке из бизоньего волоса. Лучший проводник и указатель пути как в мире живых, так и в мире мертвых. Страшно было представить, какая она древняя.

— Это не моя…

Я подняла голову. Никого рядом уже не было, даже продавцы и туристы словно отступили за марево легкой дымки, окутавшей суетящуюся толпу. Голоса людей, звон колокольчиков доносились будто из-под земли.

Я снова посмотрела на бусину и медленно сжала кулак. Значит, моя. Судя по всему, мне предстояла очень долгая дорога, может быть, даже на вечнозеленые пастбища верхнего мира, где стоят белоснежные шатры моих предков. Такой могущественный талисман мог дать доступ даже к порогу Гитче Маниту.

А еще духи дали мне новое имя: Аяш Нэша, Маленькая Сова. Теперь меня звали так.

Я выдернул из-под дворника моего гелендвагена пухлый конверт с логотипом Фонда имени Вилда ван Хорна и сунул его в задний карман джинсов. На что я, собственно рассчитывал, когда положил его в стопку корреспонденции для прислуги? Что Покахонтас примет мою подачку — стипендию на обучение в университете Лос-Анхелоса, одном из престижнейших учебных заведений Южной Конфедерации?

Она не купилась и не позволила запудрить себе мозги воображаемой добротой хозяев и отправила свой ответ точно по адресу, то есть мне. Пожалуй, я бы мог уважать ее за этот поступок, если бы вообще был способен кого-либо уважать.

И как только меня угораздило влипнуть в эту хрень?

От неприятных мыслей отвлекла рука, вцепившаяся в воротник куртки и пару раз тряхнувшая меня с достойной лучшего применения энергией. Я перехватил запястье и одним поворотом кисти избавился от захвата.

— В чем дело, блять?

Непривычно было видеть Роба таким взбудораженным и злым. Похоже, он решил на некоторое время вынырнуть из свой нирваны.

— Скажи, что это не ты! — Он снова примеривался, как бы ухватиться за меня.

— Это что за светская беседа, на хрен? Я спросил, в чем дело?

— Ты позвонил в полицию насчет Лины?

Эта новость заставила меня подобраться, как перед прыжком. Насчет Лины? В полицию?

— Что случилось, и причем тут я? — Кажется, Роб уже сообразил, что я не играю в такие игры. Теперь уже я держал его за воротник. Отпустить парня без объяснений я не собирался. — Выкладывай.

Роб был вместе с Линой, когда приехала полиция. Они в присутствии директора вскрыли ее шкафчик, достали оттуда обмотанный лентой пакет, а потом увезли Покахонтас с собой.

— Это все? Что сказал твой отец?

— Ничего. — Конечно, шериф не будет делать необоснованных заявлений. — Поэтому я поговорил с помощником шерифа.

Конечно, Роб так просто не отстал бы.

— Это с Хорхе?

— Да, с Мануэлем.

Хороший парень, тоже тренируется у Стива Коннели. К тому же койот, значит, присмотрит за Линой.

— Ну? — Я уже готов был прибить Роба. Нашел время играть в тормоза.

— Кто-то позвонил в участок и сказал, что Аделина Гарсия торгует в школе наркотиками.

— Бред!

— Конечно, бред. Я точно знаю, что это не она. Лина почти все время со мной.

Дать бы кулаком по этой самодовольной роже. Ладно, потом разберемся.

— А кто звонил?

Роб уже пришел в себя, так что ухмыльнулся почти как всегда:

— А вот это самое интересное. Звонил, оказывается ты.

— Что за нахрен? — Вопрос при данных обстоятельствах законный и уместный.

— Во всяком случае, с твоего телефона.

Я похлопал по карманам куртки, затем проверил джинсы и выругался. Телефона действительно не было.

— Ладно, встретимся в участке.

Роб, как сын шерифа, старался не нарушать законы, поэтому останавливался на всех светофорах по дороге от школы до участка. А я нет.

В приемной Лины не было, она уже сидела в кабинете шерифа. Не дожидаясь приглашения войти, я ввалился в заставленную шкафами комнату и упал на второй стоявший перед шерифом стул.

— В чем дело сынок? — Шериф не поднимал глаз от бумажного бланка. — Не припомню, чтобы вызывал тебя.

— Вы арестовали мою прислугу. — Я старательно игнорировал возмущенный взгляд Покахонтас. — В чем ее обвиняют?

Келли-старший наконец поднял на меня глаза, усталые и покрасневшие.

— Что, собираешься нанять ей адвоката? — Да, блин! Самого дорогого и кровожадного. — Не требуется. Мы изъяли запись с камер наблюдения. Шкафчик вскрыли во время занятий.

— Кто? — А вот и Роб.

Шериф понимал, что мы и так все узнаем, так что не сопротивлялся.

— Неизвестный мужчина. Рослый, спортивного телосложения. В темной одежде. Все черное — куртка, толстовка, джинсы. Лица не было видно из-за капюшона. Он что-то положил в шкафчик, потом быстро ушел.

Роб язвительным взглядом окинул мой, как всегда, черный прикид. Одежда, телефон — хорошо задумано. У Покахонтас есть все основания думать, что это я полез в ее шкафчик. Во второй раз, блять.

— Ну, раз у вас претензий нет, то я отвезу ее домой.

Я уже потянулся, чтобы взять Покахонтас за локоть, но шериф оказался быстрее:

— Еще десять минут, Вилд. Так как звонок был сделан с твоего телефона, я бы хотел получить твои показания. Официальные.

Он достал новый бланк, а я с немой тоской проводил глазами Лину, которую уже выводил из кабинета Роб.

Дело заняло действительно не больше десяти минут, но я был удивлен, обнаружив, что Мустанг Роба все еще ждет на стоянке, а рядом с ним неторопливо беседуют Покахонтас, Роб и Мануэль. Наверное, это он принес Лине стаканчик кофе, о который она теперь грела руки.

Все трое уставились в мою сторону. Оказывается, меня ждали.

Роб кашлянул, когда я остановился перед ними, и взял Покахонтас за кончик косы:

— Слушай, Лина. Я просто хотел сказать, что Вилд не мог этого сделать. Он, конечно… — Сволочь и мудак, да, Роб? Ну, продолжай. — Но на такие дела он не способен.

Лина смотрела прямо на меня. Мелькнула мысль, что она лучше всех здесь присутствующих знает, на какие дела я способен.

Я вытащил пачку сигарет из кармана. Первая сломалась в пальцах. Мануэль переступил и, словно ненароком, закрыл девушку от меня. Неужели я действительно такая сволочь? Первая затяжка помогла немного ослабить напряжение.

— Я знаю. — Голос Лины звучал спокойно. — То есть, я хочу сказать, я знаю, кто это сделал.

— Что!? — Мы уставили на нее, как на взорвавшуюся под ногами петарду.

— То есть, я знаю, как его найти. Такую примету… — она фыркнула, — не спрячешь.

— Какую примету? — Нахмурился Мануэль. — Давай рассказывай по порядку.

— Я поставила на шкафчик защиту от взлома. — Опять, наверное, своих талисманов навешала. Я криво ухмыльнулся, давая понять, что я думаю о койотском колдовстве. — Зарядила краской водяной пистолет и подвесила его на задней стенке шкафчика. Закрепила резинку на курке, а к другому концу резинки привязала крючок, и накидывала его собачку замка. Когда замок начинали поворачивать, резинка натягивалась, а когда дверцу открывали, пистолет стрелял.

Мануэль закатил глаза к небесам. Судя по всему, во всех красках представлял себе процесс наказания взломщика. Я тоже.

— А краску я сделала из перманентного маркера. Синего. — Первым не выдержал и заржал Роб. — Вернее, цвета индиго. — К нему присоединился Мануэль. Я, выдерживая марку мрачного злодея, продержался дольше всех, но тоже сломался. — Вымочила стержни в спиртовом растворе.

Лина подняла вверх растопыренную ладонь и слегка пошевелили пальцами, словно говоря: «А ручки-то вот!».

— И-и-и!

— Ы-ы-ы!

— Ху-у-у!

Отсмеявшись и вытерев слезы, Мануэль спросил:

— А почему ты сразу не сказала об этом шерифу?

— А смысл? Когда полиция вскрыла шкафчик, пистолета там уже не было. Предпринимать что-либо официально было бы бесполезно. Поэтому я сказала только вам. Вы же сами разберетесь, что с этим делать?

Молодец, девочка.

Разобрались мы довольно быстро. Пока Роб отвозил Покахонтас домой, мы с Мануэлем метнулись в школу и добыли у секретаря список учеников отсутствовавших на последнем уроке. Вычеркнули из списка девчонок и отправились по адресам.

Нам везло, уже вторая строка списка привела нас к желаемому результату. Дверь дома номер тридцать два по Эпл-стрит открыл здоровый коротко стриженый парень.

Увидев нас, он попытался сразу захлопнуть дверь, но я еще быстрее просунул в щель ногу. Мы с ним одновременно опустили глаза на окованный железом носок моего сапога. Похоже, парень сделал правильный вывод, потому что метнулся вдоль по короткому коридорчику, надеясь сбежать через заднюю дверь, споткнулся и спикировал прямо в объятия Мануэля.

— Ну-ка, кто тут у нас такой шустрый, — радостно загудел помощник шерифа. — А красавец-то какой. Полюбуйся, Вилд. — Он рывком развернул парня лицом ко мне. Ну и рожа. Абсолютно синяя. Чувствовалось, что Покахонтас краски не пожалела. — Знакомься, Вилд. Пабло Нурьега по кличке Рапидо.

Он ногой выдвинул на середину кухни деревянный табурет и бросил на него синего.

— Не такой уж ты и рапидо[22], да, Паблито-малыш? Какую теперь тебе дадут кличку твои дружки, когда увидят твою синюю рожу. Догадываешься?

— Какие еще дружки? — Синий рванулся с табурета, но был возвращен на место коротким стрэтом[23] под ребра.

— Теми, вместе к кем ты мет толкаешь.

— Какой еще мет? Че за хрень?

Я повел плечами, разминая мышцы. Синий хамил так, словно в кармане у него лежала запасная челюсть, и мне это начинало не нравиться. Не успел я вступить в игру, как Мануэль схватил его за толстовку, приподнял и деловито по-собачьи обнюхал.

— Этот самый мет, Паблито-мальчик. Ты провонял им насквозь.

Я не удержался и тоже наклонился к Синему. От его одежды и рук шел едва ощутимый запах плесени. Действительно, метамфитамин. И еще кое-что — запах духов. Тяжелый и приторный, до отвращения знакомый. Теперь многое встало на свои места.

— Так, значит, это была не твоя идея подкинуть мет в шкафчик Лине?

Я нарочито медленно подворачивал рукава свитера. Пусть этот идиот хорошо рассмотрит все шрамы у меня на руках.

— Я ничего не…

Хлоп по роже.

— Это она придумала?

— О ком ты…?

Хлоп еще раз, уже погромче.

— Слушай, Рапидо, — я почти вплотную приблизил его лицо к своему. — Это ты сейчас назовешь мне ее имя. А я скажу правильно ты сказал или нет. Ну!

— Не знаю ничего! — Рявкнул Пабло и быстро прикрыл голову от взметнувшегося над ним кулака. Напрасно. Я метко пнул его сапогом в коленку. — Йооо…

Обхватив ногу руками, Рапидо закачался на табурете.

— Память улучшилась? Попробуем еще раз? — Предложил я.

— Не… не надо. — Он все еще нянчил больное колено. — Хили Холбрук.

— Правильно. Надеюсь, она успела с тобой рассчитаться? — Рапидо посмотрел мне в лицо, оскалив зубы. — Впрочем, это не мое дело. Перейдем ко второй части нашей программы.

То ли мои слова прозвучали слишком многообещающе, то ли у Синего хорошо работала чуйка, но теперь он напрягся всерьез.

— Это ты о чем?

— Где ты держишь остальную дрянь?

— Нету! Нету у меня ничего!

Ого, как мы заволновались. Значит, точно есть. Мануэль это тоже заметил.

— Жаль, Паблито, что ты не хочешь нам помочь, — он уже вытаскивал ремень из штанов. — Ну да ладно, справимся как-нибудь сами. Сиди спокойно, — предупредил он уже связанного по рукам и ногам Рапидо. Если свалишься с табуретки, поднимать не будем.

Помощник шерифа оказался нюхач, не хуже ящейки, но, кажется, я тоже его приятно удивил, когда вытащил небольшой, размером с кулак, пакет из-под обшивки дверцы обшарпанного черного Гран Чироки.

— Марихуана? — Поднял брови Мануэль. — Уже теплее. Но у него точно здесь есть мет.

И не ошибся. Хитросделанный Рапидо не рискнул прятать наркотики в доме. Мы обнаружили тайник под кучей мусора на заднем дворе. Три солидных «кирпича», плотно упакованных в пленку и набитых уже расфасованными дозами.

Мануэль взвесил упаковку в руке:

— Фунта на два потянет. Паблито, у тебя ведь нет таких денег, чтобы заплатить дилеру вперед, а? Он ведь спросит с тебя свою долю?

— Су-у-уки, — согласно провыл Рапидо. — Он же вас на ремни порежет… На куски порвет…

Ага, мясом наружу вывернет, руки-ноги переломает… какая скука.

— Да? — Заинтересовался Мануэль. — И кто же это у нас такой страшный? Дай угадаю. С Абадаббой и Кармине Сигарой у нас уговор. Они не трогают наш милый тихий городок, а мы не трогаем их яйца. Левша вообще не по этому делу. И кто тогда у нас остается? Мара Сальватруш, молодой, но борзый?

Синий моргнул обоими глазами, как сова на свету, и громко сглотнул слюну, а Мануэль продолжал, словно рассуждая вслух сам с собой:

— Он, конечно, тот еще отморозок и беспредельничает не по делу, но мы, так и быть, встретимся с ним. Слушай меня внимательно, малыш, — указательный палец помощника шерифа слегка приплюснул нос Рапидо. — Завтра ночью. Часа в два. Роузхилл. Ведьмин Круг. Пусть приходит, не пожалеет. Будет весело, дружок.

Глава 16

Шериф Келли, тренер Стивен Коннели, помощник шерифа Мануэль Хорхе — делегация более, чем представительная — сидели напротив меня за кухонным столом и старательно отводили глаза от большого фаянсового блюда, где на кружевной бумажной салфетке рядами выстроились корзиночки с ванильным кремом. Покупать среди зимы свежие ягоды мне было не по карману, поэтому украсила я их совсем просто — мелко натертой лимонной цедрой.

Разговор действительно не располагал к легкомысленным удовольствиям, но мне до боли в челюсти хотелось хоть чем-то перебить кислый вкус страха на языке и в горле. Дело касалось жизни и смерти людей, и от меня ждали помощи сегодня вечером, не принимая во внимание, что я даже не была настоящей шаманкой. Так, настырная самоучка, не более того. Впрочем, выхода у них действительно не было.

— Передавать дело федеральным агентам бессмысленно, — объяснил Мануэль. — У нас и фактов почти никаких нет. Сбор улик займет месяца два-три и единственное, что принесет нам, так это несколько трупов свидетелей в реке или на берегу озера. Мы это уже проходили.

Я ему верила. Поток наркотиков в резервацию, например, был перекрыт давно, и действовали тогдашние вожди койотов решительно и жестоко, не прибегая к участию полиции. Вероятно, шериф Келли предпочитал действовать теми же методами, и до сих пор был успешен в своих начинаниях, раз ни одна банда из окрестных городков так и не смогла присоединить Лобо-дель-Валле к своим охотничьим угодьям.

— Мы решили действовать быстро, чтобы не дать возможности Сальватрушу собрать всех своих солдат. С нами пойдут, в основном родители и старшие братья детей, которые учатся в школе Святой Троицы. — Мои брови удивленно поползли на лоб, и он поспешил добавить: — Конечно, я не имею ввиду папочек мажоров. Это будут работяги из западного и южного районов. Они и покрепче будут, и язык за зубами держать умеют.

— Тренер, а как же вы? Ведь вам туда идти не обязательно.

Сухой и жилистый, как перекрученный корень горной сосны, Стивен Коннели покачал головой:

— Как раз мне обязательно. Бандит, что убил моего Джейми был как раз из банды Сальватруша. А во-вторых, ребята, что у меня тренируются, мне как дети. Так что я иду.

Вся эта затея напоминала войны койотов, как они велись двести лет назад: стремительный набег, внезапная атака, безжалостная расправа с врагом. Но наши воины обычно знали свою судьбу и, если шли на смерть, то с открытыми глазами.

Кажется, Мануэль угадал мои мысли.

— Мы надеемся снизить наши потери, Лина. Потому и просим твоей помощи. Нам нужно предсказание.

Конечно, им нужно было предсказание. Правда, наши воины умели справляться и без шамана. Для этого следовало только убить барсука или другое достаточно крупное животное, вскрыть его грудь, осторожно достать внутренности и заглянуть в наполненное свежей кровью нутро. Тот, кто видел в отражении лицо старика, сморщенное и беззубое, имел все шансы вернуться из похода невредимым и дожить до преклонных лет.

Смешно было думать, что все эти мужчины — строители, механики, торговцы — отправятся в лес ловить барсуков. Значит, им нужно будет посмотреть в текучие воды, а тут без помощи шамана не обойтись.

Дед научил меня нужным молитвам, и я даже несколько раз видела, как он проводит церемонию Ночного Пути. Она занимала не меньше часа и требовала высочайшей концентрации. Самым важным было не перепутать последовательность молитв, но даже запинка в словах или затянувшаяся пауза могли разгневать духов, и тогда церемония сулила оказаться бесполезной или даже принести вред.

И не надо так на меня молчать, подумала я, глядя на сидящих напротив мужчин. Я и сама знаю, что не смогу отказаться.

Мама ложилась спать рано, но Анна еще возилась в своей спальне, что-то напевала в такт звучащей в наушниках музыке, шуршала бумажными выкройками будущий портновских шедевров.

Я не боялась заснуть, просто лежала на заправленной постели и слушала, как по черепичной крыше бродит дождь. В какой-то момент он тоже затаился. Может быть, прислушивался, не сплю ли я.

Я тихо встала с кровати и вышла в коридор. Яркие полосы под дверьми спален потухли. Тишину дома нарушал лишь звук падающих капель из приоткрытой ванной, да мерное гудение радиатора в гостиной.

На ступенях крыльца я ненадолго задержалась и принюхалась к ночному воздуху. Так и есть. С неба больше не капало. Дождь свернулся клубком и укатился в овраг. Я пошла вслед за ним.

В овраге туман лежал густым одеялом, но нигде не поднимался выше колен. Журчание воды доносилось откуда-то из-под белесой мглы, словно с того света. Это одновременно и упрощало и осложняло дело. С одной стороны, я сразу смогу увидеть, правильно ли подготовила землю, воду и воздух для ритуала. Но с другой, это было слишком опасно. Стена клубящейся мглы, отделяющий мир живых от мира мертвых подойдет совсем близко, и тот, кто ступит за нее, может уйти насовсем.

Я прикрыла глаза и попыталась представить, каково это — услышать за холодным пологом тумана тихий смех, разглядеть лица дорогих и давно ушедших людей, сделать шаг, затем другой, не чувствуя ни проникающего под одежду холода, ни печали от расставания с теми, кто останется оплакивать тебя на этой стороне.

Затем быстрое течение ударит под колени, опрокинет на спину и понесет твое тело, покачивая, словно лодочку. Ты засмотришься на облака, казавшиеся в детстве кораблями и драконами, на стрекоз, которых ловил когда-то с соседскими ребятами, и не заметишь, как вода вынесет тебя на стремнину, протащит по камням к обрыву и швырнет вниз в черную воронку под скалой.

А потом тебя выбросит неподвижным и голым на холодный обитый железом стол. Ты будешь щуриться от яркого света и опять смотреть вверх, на склонившихся над тобой людей. Их лица будут закрыты пластиковыми масками, и никто не скажет, что же с тобой случилось.

Встав на берегу ручья, я сняла обувь и сбросила на землю куртку. Затем широко развела руки в стороны и, медленно покачиваясь, пропела первые строки:

Эти люди не были предназначены судьбой к жизни воина, но они готовы были сразиться, защищая от безумия своих детей.

Туман уползал из-под ног, я уже видела свои босые ступни, пальцы, закопавшиеся в мерзлый ил. В ушах нарастал гул воды. Тихий и сонный прежде, сейчас ручей пел торжественно и сурово, словно многоголосый хор под сводами огромного храма. Белая стена перед моими глазами поднималась все выше и выше, пока не скрыла сначала кусты и деревья на противоположном берегу, а затем выросла до самого беззвездного неба.

Я повторила гимны четыре раза, обращаясь к духам на все четыре стороны света. С последним звуком молитвы, я подобрала куртку и ботинки и по самой кромке воды прошла метров сто вниз по течению. Здесь я бросила куртку на поваленный ствол старой ивы, забралась в развилку между двух больших суков и приготовилась ждать.

Я открыл шкаф и проинспектировал свою коллекцию виски. Джим, Джонни, Джек[24] — все мальчики в сборе. Кто из вас сегодня вечером хочет прогуляться со мной? Выдернув из тесных рядов одну бутылку наугад, я подхватил с дивана куртку и направился к двери.

Чем бы дело не кончилось, много времени оно не займет. А если все получится так, как мы задумали с Мануэлем-хитросделанным-Хорхе, то и ненужных жертв удастся избежать. Победитель получит все, и горе побежденному.

На стоянке за бензоколонкой нас ждало не меньше двадцати машин.

— Да тут целая армия собралась.

Роб усмехнулся, пройдясь взглядом по рядам потрепанных Доджей Дакота, Шевроле Колорадо и Тойота Такома. Я тоже не сдержал кривой ухмылки. Владельцы Ягуаров и Бентли здесь не отметились. Эти господа предпочитали решать свои проблемы через адвокатов.

Собравшиеся на стоянке мужчины, похоже, были того же мнения, потому что не могли скрыть недоумения, когда Стив Коннели представил нас обществу.

— Вилд, Роб, Норт, Дик. Занимаются у меня. Молчать умеют.

Шершавые мозолистые ладони. Крепкие рукопожатия. Те, кто попытался проверить силу моей хватки, одобрительно кивали головой и растирали помятые пальцы. Да, парни. Мальчики-мажоры тоже умеют дать в челюсть, при необходимости, конечно.

Против ожидания, наша колонна не направилась сразу к Роузхилл, а свернула влево. Бросив машины на обочине, мы прошли еще метров двести, а затем начали спуск по скользкому склону в овраг.

Я не был в овраге лет пять. Неужели ручей за эти года стал таким полноводным? Его шум почти оглушал, но разглядеть текучие воды за сплошной стеной тумана было не возможно. Да и туман был каким-то странным — он не стелился ровной пеленой, а поднимался над ручьем, словно театральный занавес. Здесь под ногами был виден каждый камушек, каждый пучок бурой травы, а вытяни руку, и она погрузится в тягучую молочную взвесь, за которой роятся тени и движется что-то непонятное.

— Встаньте вдоль берега, — тихо приказал Мануэль. — Возьмите друг друга за руки. Сегодня жизнь каждого из вас зависит от тех, кто стоит справа и слева от вас. Ни в коем случае, не разжимайте рук. Просто молчите и ждите.

Шериф и тренер кивнули и встали на берегу рядом. Глядя на них, никто не попытался оспорить слова Мануэля. Именно сейчас все вспомнили, что стоят на древней земле койотов, и раз их наследник говорит нам, как вести себя в ответственный момент, значит, так тому и быть.

Левую мою руку держал Дик, а правую усатый мужик лет сорока в потертых джинсах и старой кожаной куртке. Шум ручья начал стихать, я постепенно расслабился и оказался не готов, когда мой сосед справа внезапно рванулся вперед. Руку я не разжал, конечно, но меня протащило пару шагов, прежде чем я успел упереться пятками в землю. Правда, это его не остановило. А вы пробовали удержать за хвост быка? То-то же. Он пер прямо в воду, как паровоз без рельсов. Роб, пытавшийся удержать усатого за вторую руку, болтался у него на рукаве, как тряпичная кукла.

В таких ситуациях я использую только один довод. Самый безотказный. Я оттолкнул Дика в сторону, чтобы освободить пространство для замаха, и влепил усатому классический хук в челюсть. Он покорно лег на травку и прикрыл глаза.

Мануэль быстро прошел вдоль всей цепочки. Больше никто купаться не пытался, и, похоже, парень вздохнул с облегчением.

— Тревор, — он осторожно похлопал усатого по щекам.

— Чего? — Тот послушно приоткрыл мутные глаза. — Что тут было, а?

— Ты устал и с нами не пойдешь. — Тот не спорил. — Посидишь в машине, отдохнешь, а потом поедешь домой. Ты меня понял?

— Вроде да.

— Вот и ладушки. Давайте, парни, в машину и на кладбище. Здесь нам больше делать нечего.

Я задержался, стоя рядом с помощником шерифа и глядя в удаляющиеся спины отцов.

— Что это было, Мануэль? Какое-то койотское колдовство?

Он пожал плечами.

— Вроде того. Я только слышал о «Ночном Пути», но, кажется у нас все получилось. На Роузхилл поедут только те, кому суждено вернуться обратно живыми.

— Значит, этот парень…

— Имел все шансы встретить завтрашнее утро в морге. Мы решили не рисковать. Пусть возвращается домой.

— Кто это «мы»?

— Ну, шериф, тренер… я тоже…

И кто-то еще? Кто-то четвертый? Все-таки мне не показалось — ночной ветерок чуть сменил направление и теперь нес к нам тонкий запах ванили и еще чего-то свежего, как молодая мята.

— Аделина Гарсия тоже в этом участвует?

Мануэль окинул меня подозрительным взглядом прищуренных глаз:

— Как ты догадался?

— Только мертвый не учует запах мятного бисквита.

Почему-то именно сейчас мне надоело скрывать, что я не такой как все. И не ошибся, помощник шерифа оценил мое признание.

— Мне тоже показалось, что с тобой не все так просто. — Тихо сказал он. — Ну-ка, посмотри сюда. — Я чуть повернул голову, а Мануэль пристально вгляделся в мои глаза, а затем тихо присвистнул. — Точно. Ты из наших.

— Что это значит?

— То есть не койот, конечно. Ты волк. Я за свою жизнь видел только двух волков. Ты третий.

— Объясни.

Но Мануэль только хлопнул меня по плечу:

— Некогда уже. Идем. Теперь я не боюсь выпускать тебя одного против Сальватруша. Хе-хе. Пусть лучше он боится.

Глава 17

Мара Сальватруш стоял по одну сторону ямы, мы по другую. На шаг позади него его советник и капитаны. Мы короткой шеренгой: шериф Келли, Стивен Коннели, Мануэль и я. Остальные чуть дальше.

Будущая могила остро пахла землей и соком перерубленных лопатой корней. На дне уже скопилось воды по щиколотку, и наши парни здорово замарались, когда по очереди кидали лопатами мокрый суглинок. Тем не менее, во мне крепло убеждение, что пачкались они не зря.

Окинув яму цепким взглядом, Мара понимающе ухмыльнулся и едва заметно кивнул. Наш с Мануэлем расчет строился на собачьей природе уличных банд. Все они держались на авторитете вожака — самого жестокого и сильного из них. Слово его было непререкаемо, желание не обсуждалось, но взамен члены банды имели одно право — любой из них мог бросить вожаку личный вызов. Конечно, если был готов поставить на кон собственную жизнь.

Если Сальватруш будет драться со мной один на один, то остальным вступать в бой не придется. Побоища не будет, и все вернутся домой целыми. Не повезет только одному. Я постарался выкинуть из головы грязную лужу на дне ямы и сосредоточился на происходящем.

— Вы взяли мой товар, — сказал Мара. — Нехорошо. Честные люди платят за дурь.

— Какой ты крохобор, Сальватруш, — шериф лениво перекинул зубочистку из правого угла рта в левый. — Всего-то тысяч пять далеров, а столько шума.

— Дело не в деньгах, — так же устало пояснил Мара. — Дело в неуважении. Вы побили моего человека. Да еще и поглумились над ним.

Это он о синем Рапидо, что ли?

— А что такое, — притворно удивился Мануэль. — Не тот колор, начальник? Можем перекрасить.

Сальватруш досадливо поморщился и снова уставился на шерифа.

— А еще на моей территории стали происходить странные вещи. Убили моего человека. Мало того, что убили, так еще на столб повесили прямо посреди улицы. Он же не пугало какое, прости Господи.

— Пугало и есть. — Перебил его хмурый Стивен. — Для дураков, которые захотят подать тебе «заявку»[25].

— Так это твоя работа, старый хрен? Марию тоже ты забрал? — Теперь Сальватруш смотрел на тренера, как акула на бифштекс. — Нехорошо, нехорошо… Ее хотел мой капитан. Даже с пузом был готов взять.

Коннели сжал кулаки. Он и так был на взводе, а теперь и вовсе мог сорваться в любой момент. Короче, пора было прекращать этот балаган. Я сделал шаг вперед.

— Мы, конечно, скорбим вместе с тобой, Мара, и все такое. Но через час «Грин-Бэй» играет против «Балтимора»[26]. Не хотелось бы пропустить игру из-за одного протухшего чувака, даже если он и был дорог твоему сердцу.

Бандитский вожак посмотрел на меня, как на говорящую моль.

— У тебя есть предложение, малыш?

Несмотря на безразличный и даже скучающий вид, от него ощутимо тянуло мокрой псиной. Краем глаза я непроизвольно заметил, как морщится Мануэль. А вот шериф с тренером, казалось, ничего такого не замечают.

Я кивнул в сторону ямы:

— Я свое предложение уже озвучил. Один на один. Голыми руками. Решаем вопрос. Жмура закапываем. Остальные идут пить пиво.

Мара поднес к глазам свои лопаты, словно видел их впервые. Действительно здоровые, признаю. И ногти на них заточены по высшему классу, не хватало только стазиков.

— Значит, хочешь, чтобы я убил тебя голыми руками, бэби. Ты любишь боль?

Нет, этот шкаф действительно считает, что десять дюймов роста дают ему серьезное преимущество надо мной? Хотя, надо признать, держался он хорошо. Или просто привык брать на понт своих шавок? Только на меня это не действовало. В глубине души бродили неясные ощущения: смешанное с презрением раздражение перерастало в злость. Бесил его собачий запах, бесило самоуверенное тявканье. Хотелось прикусить ему горло и попробовать вражескую кровь на вкус.

— Просто считаю, что оружие для слабаков. Буду рад, если ты разделяешь мое мнение, папочка. — И не дав ему шанса вставить слово, закричал так, чтобы было слышно всем присутствующим. — Я вызываю тебя, Мара Сальватруш. Бой до победы или до смерти. На кулаках. — Солдаты Сальватруша начали тихо переговариваться между собой. Все, вызов брошен, отступить он теперь не может. — Делайте ставки, парни.

— А ты наглый, малец. Какая твоя ставка?

— Согласен. Характер у меня не очень. Зато нервы ни к черту. В случае моей победы твои люди возвращаются к себе и больше не появляются в моем городе. Никаких наркотиков, никакого оружия. Чего хочешь ты?

— Вы сдаете мне город…. — Ну, этого следовало ожидать. — … компенсируете потери… — Нет, все-таки шериф прав: Мара крохобор. — … извиняетесь. — Да еще и обидчивый. — … и отдаете шаманку.

Шаманку? На ум снова пришел туман в овраге, шум бегущей по камням воды и запах ванили. Я оглянулся на Мануэля, тот едва заметно кивнул.

От внезапно нахлынувшей ненависти свело зубы. Я стянул через голову свитер, бросил на него майку и, оставшись в сапогах и джинсах, вошел в Ведьмин Круг. Мара в точности последовал моему примеру и, поигрывая мышцами, встал напротив.

Наколки, густо покрывавшие всю его тушу, кое-где выглядели растянутыми из-за жировых складок. Татуированный кабан. Сам он, разглядев мои шрамы, больше не куражился и выглядел серьезным.

— Бойцы, на середину! — Голос тренера Коннели привычно заставил отбросить в сторону все лишние мысли.

— К бою! — Сальватруш поднял к подбородку кулаки и выставил вперед левое плечо.

— Бой!

Если он надеялся вырубить меня первым же ударом, то сильно просчитался. Я легко пропустил его вперед и подбодрил хуком под ребра. Это заставляет его сосредоточиться. Теперь он надвигался на меня, осыпая быстрыми ударами, но взять меня в захват не смог, потому что я блокировал каждый его выпад и отступаю — назад или в сторону, отвечая при этом короткими, но меткими тычками в печень или в солнечное сплетение.

Ноги, вот что в первую очередь вдалбливал в мою непутевую голову Стивен Коннели. Боксера, как и волка, кормят ноги. Вернее, спасают. Все остальное приложится. Нельзя стать хорошим бойцом без идеального равновесия. А Мара косолапит, как пьяный гризли. Он верит только в свои кулаки, в то время как я использую все свое тело.

Я подловил его боковым слева и тут же изо всех сил пнул в голень. Шаманку хотел? Н-на тебе шаманку! Учитывая, что мои ботинки были подкованы железными гвоздиками, ему это не понравится. Так и есть — Сальватруш на мгновение замер с разинутой пастью и искаженным от ярости лицом и сразу же получил прямой в подбородок. Этот удар помешает ему сосредоточиться и быть метким в дальнем бою, чего я, собственно, и добивался.

Скакать на скользкой земле, уворачиваясь от ударов Мары, я мог долго, но он так же долго и упорно мог преследовать меня по всему кругу. Единственное, чего я добился бы такой тактикой — мы оба вымотаемся, а нашим людям надоест ждать, и они перейдут к рукопашной.

Надо было заканчивать побыстрей, и победа должна выглядеть более, чем убедительной. А следовательно, пришло время переходить в партер. На тренировках я всегда выбирал противников крупнее меня, и в совершенстве освоил переход от бокса к дзюдо и джиу-джицу. Оставалось уговорить Сальватруша лечь.

Пришлось бросить ему приманку. Он стремительно выбросил вперед левую руку. Черт, это действительно больно. Он видел это по моему лицу и злобно ухмыльнулся. Ничего, в ответ ему прилетела комбинация быстрых джебов и кроссов, вынудившая потерять равновесие, а напоследок апперкот локтем в челюсть. Вишенка на торте, так сказать. Тебе нужен мой город, шавка ты подзаборная? Н-на тебе еще!

Взбешенный и ослепленный болью он быком пер на меня, почти не видя, куда попадают его удары. Его кулак на излете коснулся моего лица, и я упал на спину с разбитым в кровь ртом. Мара навалился на меня, чтобы не дать подняться, и сразу попал в ловушку.

Неверие отразилось у него на лице, когда он обнаружил свою голову и руку зажатыми между моих бедер. Идеальный треугольник[27], вот чем мы закончим сегодняшний бой.

Его сила убывала с каждой секундой. Мара еще пытался ударить меня в лицо, но его движения становились все более вялыми, а я упорно продолжал давить на шею. Перевернувшись на левый бок и опершись локтем в землю, он попытался опрокинуть меня на живот, но я выгнул спину и использовал руку, чтобы заблокировать его.

Каждая мышца моего тела горела от невыносимого напряжения, но по мере того, как приток крови к голове Мары слабел, его движения становятся вялыми и неуверенными. Скоро он заснет, как выброшенная на берег рыба.

Кажется, наши силы иссякли одновременно. Сальватруш завалился головой мне на живот, а я, распластавшись на мокрой траве, не меньше минуты бессмысленно пялился в затянутое тучами небо.

Ни с той ни с другой стороны не доносилось ни звука. Наконец Стив подошел проверить моего противника, а затем, приподняв его тушу, дал мне возможность выползти из-под него. Хоть и на трясущихся от перенапряжения ногах, но я встал без чужой помощи и еще некоторое время, уперев руки в колени и согнувшись в три погибели, пытался отдышаться.

Кажется, получилось. Все так и стояли, молча и неподвижно, ожидая слова победителя. Я тоже ждал. Наконец, Сальватруш зашевелился, перевалился на бок и даже сел, упираясь обеими руками в землю. Здоров он все-таки был. Обычно после таких поединков проигравшего уносят из клетки на носилках. А иногда и победителя тоже.

Я подождал еще немного, давая ему возможность встать и выслушать меня стоя.

— Уговор все слышали? — Банда молчала, опустив головы. — Есть желающие оспорить?

Ни один не осмелился поднять на меня глаза. По их собачьим правилам, я уже считался их вожаком, только связываться с такой мразью мне больше не хотелось. Я махнул рукой и развернулся к ним спиной, собираясь вернуться к своим.

Но Мара Сальватруш до последнего оставался Марой Сальватрушем — подлым отбросом с гнилым нутром. Услышав за спиной короткий хрип, я резко отскочил влево, а рукой перехватил кулак с зажатым в нем коротким клинком. Мы еще не вышли из Ведьминого Круга, так что с точки зрения шакалов, Мара вполне мог считаться правым, даже напав со спины.

Но тогда и я имел право на ответку. Рывком развернув его лицом к себе и все так же держа за руку, я с маху боднул его головой в лицо. Подождал пару секунд, когда ему на грудь начнут капать кровавые сопли.

— Готов?

— Че? — Сальватруш уставился на меня мутными глазами.

— Запоминать, что я скажу. Нельзя убивать людей. — Ухватив его левой за локоть, я резко дернул вниз кисть руки. Раздался хруст. Мара взвыл, кто-то за его спиной тихо охнул. — Нельзя… — Пока он не очухался, я проделал то же самое с его второй рукой. — … продавать дурь. Она тоже убивает. Запомнил?

— Су-у-ука…

— Или ноги тоже сломать?

— З-запомнил.

— Ну, тогда иди. Больше не увидимся.

Шатаясь, как пьяный, Сальватруш побрел в сторону своей банды. Перед ним расступались, как перед прокаженным. Так я и думал. Побежденному вожаку никто не предложит помощи. Скорее всего, добьют и тихо закопают где-нибудь на пустыре под кучей мусора.

Ну и хрен с ним. Главное, чтобы его преемник помнил, чем заканчиваются подобные визиты вежливости в Лобо-дель-Валле. Доброе слово, подтвержденное кулаком, гораздо убедительнее одного доброго слова.

Еще раз всмотревшись в широкую ссутулившуюся спину, я только сейчас заметил, что вся она располосована глубокими и длинными царапинами, словно от когтей крупного зверя. Кто же это его так? Я опустил глаза и с удивлением уставился на собственные руки. Разбитые костяшки пальцев меня не удивили, а вот засыхающие сгустки крови под ногтями были чем-то новеньким.

Я еще стоял, разглядывая свои руки, когда подошедший Мануэль протянул мне мою майку и свитер. Надо же, я до сих пор не чувствовал холода.

— Не бойся, — тихо сказал Мануэль, — люди ничего не поняли. Только одержимые маниту видели, как ты выпустил на свободу своего волка. А таких тут было всего трое. Ты да я, да этот… уже почти покойник, — он кивнул в сторону, куда за своим поверженным вожаком потянулись остальные шакалы.

Затем Дик подал мою куртку:

— Чего такая тяжелая? Захватил с собой кирпич на всякий случай?

Я и забыл совсем. Во внутреннем кармане ждала бутылка виски, целая и невредимая. Вот только одна мысль о глотке огненной воды сейчас вызывала у меня приступ тошноты.

Держа бутылку за горлышко, я поплелся к яме, чуть постоял на бровке, а потом разжал пальцы, позволяя бутылке скользнуть вниз по сочащейся водой глинистой стенке. Внизу тихо булькнуло.

— Правильно, — одобрил подошедший сзади шериф. — Не стоит оставлять могилу пустой. Плохая примета. — Он поплевал на ладони, крякнул и ухватился за черенок лопаты. — Мы с Робом тут все приберем, а вы, парни езжайте по домам.

Мужики по очереди все так же безмолвно пожали мне руку и потянулись к своим машинам.

Затянувшееся молчание прервал Норт:

— Теперь ты хозяин города. Во всяком случае, ягуары и шакалы против тебя слова не скажут.

— Ерунда. — Я пожал плечами. — Мне это не нужно.

Мне действительно ничего здесь не было нужно. Ни Логово — пустой дом моей вымирающей семьи. Ни поганые воспоминания о моем детстве. Ни безразличие матери. Ни отчим. И тем более не воспоминания о том дне, когда он…

Единственное, что приковывало меня к Лобо-дель-Валле — розовый свет в окне небольшого двухэтажного дома. Красная лампа на прикроватном столике и девушка, спящая под шерстяным одеялом, расшитым радужными зигзагами. Альбом с пожелтевшими от времени фотографиями на полу рядом с ее домашними туфлями. Тетради, пухлые от рисунков и записей. Коробка со шнурками, бусинами и маленькими раковинами. Маленький «ловец снов» у нее над головой.

Больше всего на свете я хотел сейчас войти в ее дом, подняться по узкой деревянной лестнице, бесшумно скользнуть под одеяло и прижать к себе мягкое и теплое ото сна девичье тело. И забыться рядом с ней навсегда.

Глава 18

Зима сбежала из города внезапно, как застигнутый в чужом доме воришка. Наспех сгребла в мешок все, что попалось под руку — грязные облака, нудный мелкий дождик, пробирающую до костей сырость, завалявшиеся под кустами жасмина и роз клочки грязного снега — и была такова.

Проснувшись посреди ночи от сильного и ровного гула за окном, я улыбнулась и сбросила на пол тяжелое шерстяное одеяло. А потом прямо поверх пижамы накинула большую вышитую шаль из Чьяпаса и вышла на порог.

Здесь уже стояли, тесно прижавшись друг к другу, мама и Анна. Ни одна из нас не сказала ни слова. Повернувшись лицом к востоку, мы в молчании подставили лицо горячему ветру пустыни Мохаве.

Он заставит быстрее бежать древесные соки, согреет спящие в земле корни трав и цветов, разбудит поцелуем пчел и шмелей, ласково погладит попки бегущих по набережной спортсменок.

За воем ветра, за шелестом голых еще веток не слышно было легкой и мягкой поступи, но все мы знали: в Сонору входила весна. Последняя весна моего детства.

Это была чудесная весна. В моей душе раскрылись крылья большой птицы, и я вместе с ней парила над прогретым солнцем асфальтом, над молодой травкой, усеянной голубыми каплями примулы, над черепичными крышами Френч Картье и заросшим лишайником шифером Южного района. Каждое утро я просыпалась с ощущением полета и, казалось, могла дотянуться до облаков.

Я привыкла к поцелуям Роба, таким ласковым, и его объятиям, таким безопасным и теплым. Я знала, какой будет моя жизнь через пять, десять, двадцать лет. Лобо-дель-Валле был хорошим местом, чтобы растить детей, таких же голубоглазых, как Роб.

Профессор Суарес прислал мне письмо с подтверждением — моя работа о черных мумиях Чинчорро принесла мне победу в конкурсе и стипендию от Фонда Гуманитарных Исследований. Я знала, когда-нибудь я обязательно поеду в долину Камаронес, а пока мы с Робом планировали наше ближайшее будущее.

За прошедший год работы у Амнерис я скопила неожиданно солидную сумму. Тратить деньги на покупку машины я передумала. Лучше оплачу маленькую квартирку в Теночтитлане — наше первое с Робом совместное жилье.

В те дни я перестала бояться будущего, которое ждало меня на Девичьей скале. Я знала: все будет хорошо.

Лина перестала заплетать косы и теперь закручивала волосы в большой шелковистый узел на затылке. Густые тяжелые пряди удерживались лишь двумя странными шпильками из зеленоватого металла, они венчались уродливыми птичьими головами с бирюзовыми глазами-бусинками.

Глядя на ее нежную шею и хрупкие плечи, невозможно было избавиться от картины: вот мои пальцы вытаскивают этих птиц, и закрученные жгутом тугие пряди змеями соскальзывают вниз по спине до самой поясницы.

С ней вообще случилась сказочная перемена. Куда-то исчезла маленькая скво, бесстрастная и молчаливая, и взамен нее явилась нежная и гордая сеньорита, носительница благородной крови кастильских идальго. Мне доводилось видеть таких девушек в семьях плантаторов в Халиско. Трудно сказать, чем они гордились больше — своими красавицами-дочерями, андалузскими лошадьми или посадками голубой агавы.

А главное — стал меняться ее запах. И чувствовал это не только я. Мануэль Хорхе, не скрываясь, втягивал в себя воздух, когда «случайно» встречал Лину в городе.

Его сбивчивые объяснения насчет нашей с ним животной сути мало прояснили картину моего детства. Ясно стало одно: тот старый койот, который пел надо мной на непонятном языке, что-то сделал с моим внутренним волком. Я смог стать сильнее и быстрее обычных людей, чуял запахи, видел в темноте и переставал чувствовать боль при виде крови, но ничему не радоваться и утратил доверие к миру.

Хотя, не все ли равно, по какой именно причине я ненавидел свою жизнь? Я был такой, какой есть, и изменить это было невозможно.

Так же, как вернуть холодное безразличие и спокойное равнодушие ко всему на свете. Я злился, и с каждым весенним днем мое беспокойство нарастало все больше.

Особенно бесил меня Роб. Он не отходил от Покахонтас ни на шаг, а в школьных коридорах и на улицах города не выпускал ее руки из своей ладони. Кажется, он даже сторожил ее около туалета, чертов идиот. С каждым днем мне все сильнее хотелось проделать в его голове дыру… размером с голову.

Почему все это происходило в моей жизни из-за этой маленькой девочки, тоненькой, как тростинка? Я уже не мог вспомнить причин нашей вражды, а она все продолжала меня наказывать — своим равнодушным взглядом, улыбкой, подаренной не мне, сиянием глаз, устремленных не на меня. Блять.

Моя жизнь катилась в тартарары, а на моих глазах причина всех моих бед строила планы на будущее с моим лучшим другом. Учеба в самом древнем городе Ацатля, общее жилье, общее одеяло, Рождество дома с семьей, текила в Гвадалахаре, белые пляжи Пуэрто-Эскондидо… все это ожидало не меня.

Маленькое зернышко, укрывшееся от ветра и солнечного зноя между камней, готовилось пустить корни и прорасти прекрасным цветком, но эта красота, этот покой были предназначен не мне.

Я ревновал, завидовал и мучился, как никогда в жизни. И у меня был всего один шанс изменить ситуацию в свою пользу. Поэтому, сцепив зубы, я ждал и терпел.

Последние двое суток почти не спал. Беспокойство и раздражение не отпускали ни на минуту. Что-то должно было случиться, оставалось лишь дождаться сигнала к действию. Вот почему когда мать Лины попросила отпуск на три дня, я отпустил ее, не раздумывая.

Кажется, у койотов намечался какой-то праздник… я ее не слушал. Просто знал: мое время пришло и надо быть готовым забрать Лину себе.

Бабушка дала с собой новое одеяло с вытканными на нем радужными полосами и раскрашенную кармином и охрой флягу. Я положила ее на край одеяла рядом с чашей из дикой тыквы.

Завтра пейотль покажет мне мою будущую жизнь, и если маниту приведут сюда предназначенного мне мужчину, я разделю этот напиток с ним. Сегодня же я должна сосредоточиться и полностью отрешиться от всего случайного и незначительного, потому что мне предстоит принять самое важное решение в своей жизни. Я на перекрестке жизненных дорог, и должна буду решить, принять ли мне дары духов, и готова ли я заплатить за них полную цену.

«Думай о смысле, — сказала бабушка, — а слова придут сами. Смотри внутренним взором, и увидишь истинную суть вещей».

Я закрыла глаза и подняла лицо к розовеющему закатному небу. Постепенно ощущение своего тела растворилось в тепле последних солнечных лучей. Руки и ноги казались невероятно далекими, разум парил над землей, и нарисованные на моих опущенных веках совиные зрачки приобретали все большую зоркость.

Предметы вокруг обретали четкость. Оказывается, я по-прежнему сидела на одеяле. Вот она, фляга с брачным напитком, сложенные для костра дрова, сумка с маисовыми лепешками и вяленой гуавой. Только голос звучал по-птичьи звонко и руки казались дремлющими на коленях змеями.

Удивительно, я действительно слышала шаги. Кто-то поднимался вверх по тропе. Осыпались из-под ног мелкие камешки, треснула сухая ветка. Не знаю, когда я успела обернуться в сторону пришельца, но теперь видела, как медленно, словно струясь в потоках горячего воздуха, плыла ко мне высокая широкоплечая фигура. Лица мужчины разглядеть было невозможно — он весь был словно соткан из голубого пламени, жар которого и пугал и притягивал одновременно. Рядом со мной раздалось шипение, затем тихий треск, и я, не глядя, поняла, что сами собой вспыхнули и загорелись поленья в костре.

Но все же что-то в нем было неправильно. Приглядевшись я различила тонкую алую линию, словно отсекающую его голову от тела. Это из-за нее он так тяжело и хрипло дышит? Руки сами поднялись к широким плечам, затем пальцы нащупали на горле раскаленную проволоку. Металл подался легко, словно шелковая лента, разомкнулся и скользнул вниз, а я, не в силах отвести глаза, потянула мужчину к себе.

Солнечный свет щекотал нос, щека уже пылала от дневного жара, а я никак не могла решиться открыть глаза. Твердое плечо под головой ощущалось надежным и спокойным, моя рука, лежащая на мужской груди равномерно поднималась и опускалась в такт тихому дыханию. Все происходящее казалось бы мне правильным и закономерным, если бы не запах лежащего рядом человека.

Это был не Роб, от него никогда так не пахло. Привычный запах лимонника и морской свежести был почти полностью заглушен пряным дурманом и острой нотой опасности.

Была не была. Я медленно приоткрыла глаза и рванулась в безуспешной попытке вскочить на ноги. Из-под широких темных бровей на меня внимательно и напряженно смотрели сияющие расплавленным янтарем волчьи глаза. Джокер! Вилд ван Хорн!

Новая попытка освободиться отозвалась резкой болью. Только теперь я поняла, что несколько прядей моих волос опутывают его шею. Снова потянула, дернула и повалилась на спину.

— Уходи! Тебя не должно быть здесь!

Не обращая внимания на разбросанную вокруг одежду, ногами столкнула его с одеяла. Неожиданно легко Джокер перекувыркнулся в воздухе и встал, опираясь в камень скалы всеми четырьмя… лапами.

Передо мной стоял самый настоящий волк, большой и черный. Неужели Джокер смог снять проклятие колдуна? Или… я пошарила глазами по земле. Вот он, ошейник, это я сама, своими руками, сняла его вчера ночью.

Все еще не веря, уставилась на свои пальцы. Так и есть — тонкая красная полоса, слегка вздувшаяся, как от ожога. И несколько волдырей на ладонях. Да кто мы такие, что духи послали нам такую великую Силу? Дрожь пробежала по телу, и волк, словно чувствуя мое смятение, отозвался глухим рычанием.

Уже не рассуждая и не колеблясь, я бросилась к костру и выхватила из едва прихваченных пеплом углей, горящую головню. А потом, пока волк ничего не успел понять, упала на живот и провела между нами широкую черную полосу.

— Уходи. Это не наш выбор. Это духи играли с нами.

Волк рванулся вперед и всем телом ударился в невидимую стену. Потом еще и еще раз.

Накатывало отчаяние. Уже не справляясь с застилающими глаза слезами, я закричала:

— Это не настоящее! Наведенное! Обман! Я не принимаю. — Скулеж зверя перешел в отчаянный визг. — Вилд, это не наш выбор. Это зачем-то нужно нашим духам. Но я отказываюсь. Уходи.

Он ударился в стену так, что упал и несколько секунд не шевелился. А у меня вдруг заныло плечо. Уже подозревая самое страшное, я подняла руку и нащупала у основания шеи болезненно вспухший рубец. Его метка? Как я могла ночью ничего не почувствовать?

Волк смотрел на меня из-за предела, и я уже чувствовала, как тело само поднимается с земли, чтобы сделать первый шаг навстречу. Остаться на всю жизнь с ним? В темноте и безысходности? На положении прислуги? Обречь своих будущих детей на презрение и нелюбовь собственного отца?

Собрав остаток воли, я медленно потянулась к не потухшей еще головне и со всей силы отчаяния ткнула ею в болезненно пульсирующее место укуса. Волк взвыл так, словно это его я сейчас жгла, да еще каленым железом.

— Уходи, Вилд ван Хорн. — Горячий прилив шумел в ушах, унося остатки разума. — Больше ничего не будет.

Черный зверь повернулся и, тяжело припадая на переднюю лапу, похромал по тропе вниз.

Не знаю, сколько я пролежала, сжавшись в комок на одеяле. Боль никуда не уходила, но в голове прояснилось и страха больше не было. Главное, что пришло понимание: решать надо сейчас, иначе будет поздно.

Нельзя было безнаказанно ослушаться духов. Я приняла дары маниту, но отказалась выполнить их волю. Такое случалось и раньше в нашем племени и в соседних. Я слышала истории о наказании непокорных шаманов: как правило, духи забирают у них кого-нибудь из родственников.

Кого они захотят? Маму, сестру, бабушку? Я не могла отдать ни одну из них. Взяв с одеяла чашу, я вылила в нее весь свадебный напиток до последней капли. Вряд ли я выживу после такой дозы пайотля, но за свои проступки следовало отвечать самой. И я выпила все залпом.

Было уже все равно, что меня найдут на этом одеяле голой, растрепанной, испачканной в собственной крови. Я разжала пальцы и словно откуда-то издалека услышала стук чаши о камень, потом легла на одело и, подогнув под себя ноги, свернулась в тесный клубок. Мы с сестрой спали так в детстве, когда зимой у мамы не хватало денег, чтобы заплатить за отопление.

Постепенно откуда-то начали наплывать новые звуки. Сначала это была быстрая капель. Странно, весь снег здесь давно растаял. Может быть, звук падающей воды принес откуда-то ветер? Это он вдруг зашумел в зарослях тростника? Хотя, откуда тут взяться прибрежным травам?

Перезвон капель сменился серебристым журчанием, и я поняла: все идет правильно. Река, что уносит наши жизни в страну духов была где-то совсем близко. Жаль, что я не увижу ее, только почувствую холодное прикосновение тумана.

Так и не решившись открыть глаза, я нашарила на груди нефритовую бусину, мою находку с Колдовского рынка, и сжала ее в кулаке. По крайней мере, я смогу расплатиться с тем, кто первым подаст мне руку на том берегу.

Может быть, мое тело настолько онемело, что утратило способность отличать тепло от холода, или похоронные песни лгали, но мне вдруг стало тепло. Я снова был маленькой девочкой, которую мама, закутав в одеяло, укачивала на руках. На место страха пришло спокойствие и ощущение уюта. Я чувствовала, как плыву над землей, и знала, что меня не уронят. Тихий голос напевал в такт равномерному покачиванию:

Вот только мне самой плакать вовсе не хотелось. Что такое срок человеческой жизни, когда ты сидишь у костра перед белым шатром? Пролетит, и не заметишь. Скоро, скоро я увижу отца и деда, а потом к нам придут мама с моей сестрой. Разлуки нет и смерти нет. Тот, кто это знает, не боится умирать.

Когда я в следующий раз открыла глаза, ни отца ни дедушки рядом не было. Только горячая бусина, все так же зажатая в руке. Только бабушкино одеяло, в которое я, оказывается, была плотно завернута, как кусок курицы в маисовую лепешку. Чуть дальше лежала пустая фляга и моя одежда. Костер давно погас, даже угли остыли.

Заранее морщась от ожидания боли в обожженных руках, я осторожно выпросталась из одеяла и с изумлением уставилась на свои пальцы. Розовые, гладкие, как у младенца ладошки. Исчез даже старый шрам у основания указательного пальца. Боясь поверить своим глазам, судорожно ощупала плечо и шею. Тоже чисто. Метка исчезла, как будто ее и не было.

Наверное, духи решили подшутить надо мной, потому что с моего тела исчезли не только рисунки — даже родинки. Кожа сияла, словно заново отполированная бронзовая пластина — гладкая, безупречная, без единого изъяна.

Я родилась заново.

Глава 19

Запах этой чертовой ванили был повсюду. Ванили и какой-то другой травы. Еще вчера я надышаться им не мог, но сегодня, прождав Лину в ее комнате часа два, понемногу начал сходить с ума.

Он насквозь пропитал полотенце, брошенное в изножье кровати, подушку в синей наволочке, забытую на спинке стула майку. Он пьянил, кружил голову, лишал силы воли. Если бы не боль в плече, я так бы и ушел, не решившись сделать то, что собирался. Болело, действительно, страшно. Рука висела плетью, а при попытке пошевелить ею тело пронзала судорога, словно в меня раз за разом тыкали электрическим шокером. Словно из воспаленного места укуса торчал пучок грубо оборванных нервов.

Увидев меня на кровати, Покахонтас замерла на пороге своей спальни. Всего на пару секунд, а потом спокойно переступила порог и закрыла дверь. Бросила рюкзак на пол, стянула через голову грязную толстовку.

— Тебе срочно понадобилась горничная? — Странно, она не выглядела испуганной. В ней вообще появилась некая новая уверенность, даже осанка изменилась. — У мамы еще один день отпуска, так что ты обратился не по адресу.

Она действительно меня не боялась. И эта новая, такая уверенная в себе девушка, казалась сейчас настолько красивой, что я решил: к черту последствия.

— Нам надо поговорить, — сказал я.

Она устало вздохнула и подошла к комоду, чтобы достать чистое белье.

— Разве? Мне, например, больше всего надо принять душ. А потом съесть что-нибудь. Слушай, Джокер, подожди внизу в гостиной или на кухне. Если хочешь, сделаю сэндвич и тебе тоже.

Ей действительно следовало вымыться, я чувствовал острую струйку крови в потоке ароматов ее тела. От нее не пахло ни потом, ни грязью, ни болью — все та же ваниль, чтоб ее, и трава. Трудно было представить, что к этой золотой, как карамельный сироп, коже может пристать что-то некрасивое.

Я так завороженно пялился на ее гладкие плечи и руки, что не сразу заметил отсутствие рубца рядом с узкой бретелью майки. Ни шрама, ни ожога, даже ни царапины, мать ее. Покахонтас как-то умудрилась избавиться от малейшего следа моих прикосновений. А ведь я так трудился всю ночь, покрывая ее тело своими отметинами. По моим расчетам, девчонка должна была вернуться домой пятнистой от засосов, как леопард.

Я медленно сглотнул, проталкивая в горло тягучую слюну. Каким-то непостижимым образом Лина умудрилась снова избавиться от меня. Стать не моей.

Я знал, что убью любого, с кем она будет после меня — Роба, Мануэля, мистера Президента обеих Конфедераций — мне было все равно.

— Я хочу, чтобы ты ушла.

Даже ресница не дрогнула. Я искренне любовался сейчас дочерью моей прислуги. Такой красивой способна быть только очень гордая женщина.

— Хорошо. Завтра я перееду. Сегодня же соберу самое необходимое, остальное заберу потом.

— Нет, ты должна исчезнуть совсем. Из этого дома, этого города, этого штата.

Я не осмелился сказать «Из моей жизни». Гордыня, мать ее. Но я был бы рад, если бы она вообще съебалась с этой планеты.

— Все можно решить гораздо проще. — Лина сняла с крючка розовый халатик. Она явно следовала своему плану и не собиралась задерживаться в комнате. — Обратись к шаману, он снимает метку. Все не так трагично, как ты думаешь.

— Завтра утром зайти в библиотеку. — Она уже взялась за ручку двери. — Получишь чек на двадцать тысяч. Я не собираюсь выкидывать тебя на улицу с голым задом. — Я видел, как напряглась ее спина. — Можешь поблагодарить, я хороший хозяин.

С деньгами проблем не было. Конечно, при жизни матери основным состоянием ван Хорнов управлял отчим, но дед оставил мне достаточно — солидный фонд на обучение и первые шаги в бизнесе, а так же пару миллионов на текущие расходы. Доступ к ним я получил в восемнадцать лет.

— Сейчас мне некуда идти, — тихо сказала она. — Подожди до июня.

До июня я уже десять раз сдохну. Или прикончу кого-нибудь. И да, она не врала. Ей действительно некуда было идти. У нее не было никого, кроме сестры, матери, Роба и соплеменников в трейлерном парке у подножия Скагита.

Был ли я сволочью? Еще какой. Я собирался в один день лишить ее надежд на лучшую жизнь, на любящего мужа, на любимую работу… На работу, прежде всего. Я видел, сколько сил она вкладывала в свои исследования. Как будто от этого зависела ее жизнь.

Дальше у нее не будет ничего — ни колледжа, ни денег, ни детей, которых Роб учил бы играть в футбол. Она стояла на краю обрыва и смотрела на осыпающиеся из-под ног камешки, а я нетерпеливо подталкивал ее в спину.

— Думаешь, можешь отказаться?

Она все еще не понимала, как далеко я готов был зайти.

— Конечно, могу. Ты ничего мне не сделаешь.

Покахонтас уже не скрывала своей ненависти. Зря старалась, милая. Вряд ли кто-то мог ненавидеть меня сильнее, чем я сам.

— Могу, детка. Это будет так просто, что даже не интересно. — Она смотрела на меня, чуть приоткрыв губы. Наслаждайся, Джокер ван Хорн. Пришел твой звездный час, мать его. — Я уволю твою мать. — Судя по тому, как окаменело ее лицо, она поверила сразу. И правильно. — А затем прослежу, чтобы она не смогла найти работу. Не только в городе. Во всей Южной Конфедерации. — Я не блефовал. Это действительно было просто. Как два пальца обоссать.

Лина моргнула, словно пробуждаясь ото сна. Затем облизала губы:

— Нет…

— Да, детка, да. — Пусть ей будет сейчас больно, как и мне. — Рассказать, что будет, если вернешься к койотам?

Убедить отчима не продлять договор аренды земли с вождем краснокожих будет сложнее, но у меня имели кое-какие козыри против него, и я готов был их разыграть. Впрочем, убеждать Покахонтас мне не пришлось. Умница, сообразительная девочка.

Она медленно подошла к стулу и села. Положила свои вещи на колени, но они соскользнули и упали на пол. Тишина давила бетонной плитой.

— Позволь мне закончить школу.

Лина не просила. Она словно давала мне последний шанс не совершить ошибку. Блять, какой же она казалась красивой. Надо было поскорее от нее избавиться. Я покачал головой.

— Нет, — ответил я и пошел к двери. — Завтра. Можешь рассказать, кому хочешь — Робу, помощнику шерифа, любой собаке. Мне плевать. Только убирайся отсюда.

Покахонтас не ответила. Она снова смотрела куда-то мимо меня, и я знал, что расстался с последним шансом увидеть, что же отражается в ее глазах.

И все же, трусливо пискнула где-то в глубине души совесть, я обошелся с ней не до конца плохо. Ладно, завтра я прибавлю на ее чеке еще один ноль, хотя не смогу рассчитывать даже на самое короткое «спасибо».

На следующий день я просидел в библиотеке до самого обеда. Когда часы пробили два, я разорвал чек и отправил бумажные лепестки в корзинку для мусора. Странно, почему я надеялся, что Лина придет?

У этой нищей скво, дочери прислуги гордыни хватило бы на трех таких миллионеров, как я. Если в аду мы окажемся на одной сковородке, скучать нам не придется.

Уже за дверью библиотеки я зачем-то спросил себя, сможет ли Покахонтас когда-нибудь простить меня? От этой мысли ноги внезапно ослабели настолько, что мне пришлось прислониться к стене.

Или мне придется ради ее прощения проползти на коленях всю страну от побережья до побережья? Думать об этом сейчас не было сил.

Я проснулась за минуту до звонка будильника. В один миг из-под сомкнутых век ускользнули образы никогда не виденных мной людей: рыжего веснушчатого парня, улыбающегося мне поверх опущенного стекла из салона старенького форда, старухи из народа пуэбло, открывающей мне дверь из грубо обтесанных досок, склонившегося над горкой перламутровых бусин мужчины из навахо, старика кроу с костяной свирелью в заскорузлых от тяжелой работы руках и многих других.

Холодный душ прогнал остатки сна вместе с желанием обнять подушку и поплакать. На полу ждал собранный еще вчера рюкзак. На столе лежал кошелек на шнурке — его я собиралась спрятать под рубашку. Все-таки хорошо, что я так и не купила машину — на полгода, как минимум, я буду избавлена от головной боли из-за поисков заработка.

Джинсы, несколько маек, кеды, самые ценные талисманы и тетради с записями — путешествовать я собиралась налегке. Если что-то и удерживало меня в Лобо-дель-Валле, то уж точно не барахло.

Оставлять прощальные письма тоже не имело смысла. Маме, сестре и Робу я позвоню с дороги. Конечно, это будет нелегкий разговор, но мне казалось, таким образом я смогу сохранить иллюзию, что меня не выкинули из Соноры, что я ушла сама, сделав собственный выбор. В этот трудный момент моей жизни гордость была моей единственной опорой, и я не собиралась отказываться от нее.

Предутренний розовый сумрак был наполнен ожиданием рассвета. Не выдержав, я оглянулась, чтобы бросить последний взгляд на Логово и крышу дома прислуги, почти скрытую разросшимися деревьями мимозы. И ничего не увидела.

Туман снова сыграл со мной одну из своих шуток. На своем привычном месте не было ни Логова ни дома. В серой колеблющейся мгле по колено в «молоке» бродили белые лошади. Они опускали морды в росу, встряхивали гривами и фыркали в ответ на звучавшие откуда-то издали гортанные крики.

— Секвойя… Джеронимо… Красное Облако… Зорянка… Си Танка…

Я ждала, прислушиваясь, назовут ли мое имя. Нет, меня никто не звал.

— Лина…

— Ой! — Я чуть не подпрыгнула и повернулась к стоявшему у меня за спиной Алфредо. — Ты что здесь делаешь?

Он смотрел на меня со своей обычной улыбкой, немного печальной, слегка ироничной.

— Собиралась уйти не попрощавшись?

— Вообще-то, это не «прощай». Скорее, это «не знаю, увидимся ли мы когда-нибудь вообще».

Призрак положил ладонь на грудь:

— Мое мертвое сердце говорит: увидимся обязательно.

— А мое, пока еще живое, вот-вот разорвется от боли. — Притворяться перед Алфредо я так и не научилась. — Давай я уйду поскорее, пока еще могу.

Он кивнул, но не отстал. Просто пошел рядом.

— Ты особенная девушка, Лина, — тихо сказал он. — Ты никогда не расстанешься с теми, кто тебе дорог. Даже смерть для тебя не преграда. Поэтому не печалься ни о чем, эта разлука не навсегда.

Вот умел он сказать нужные слова в нужный момент.

— Спасибо тебе, Алфредо. Ты мой самый лучший друг.

Алфредо смущенно хмыкнул и тут же добавил совершенно спокойным и деловым тоном:

— Вообще-то, мы здесь не просто так.

— Мы? — Удивилась я и только тут заметила плывущую за нами сизым облачком неразлучную троицу: Клото, Лахесу и Атропу.

— Тихо, — предупредил призрак. — Ни слова.

От облака отделилась и медленно приблизилась к нам Атропа. Я еще никогда не видела ее такой собранной и сосредоточенной. И двигалась она как-то странно: подняв на уровень груди правую руку, словно скользила пальцами по невидимой нити. А потом, приблизившись ко мне почти вплотную, вдруг выхватила из кармана ножницы и щелкнула ими передо мной.

— Ох, — сердце пропустило один удар, а потом забилось легко и ровно. — Что это было?

— Ничего особенного, — объяснил Алфредо. — Атропа освободила тебя от старых обид и разочарований. Теперь с этим местом тебя будут связывать только хорошие воспоминания.

Действительно, горячий комок в груди, грозивший вот-вот взорваться фонтаном слез, вдруг всплыл легким облачком и растаял, словно его и не было. Перестало щипать в носу, исчезла тяжесть в ногах, выпрямилась спина. Я смотрела на своих друзей с улыбкой:

— Я обязательно вернусь в Лобо-дель-Валле. Не знаю, когда, но это обязательно случится.

— А я тебе что говорил? — Совершенно искренне удивился Алфредо и кивнул в сторону дороги. — Пойдем уже. Надо передать тебя в надежные руки.

Далеко идти не пришлось. В полумиле от Логова призрак усадил меня в траву на обочине дороги, а сам с чрезвычайно деловым видом исчез. Еще минут через пятнадцать темноту прорезали два ярко-белых пятна: фары приближающейся машины.

Потрепанный жизнью, но не сдавшийся белый форд поравнялся рядом со мной и остановился, тихо урча мотором. В окно выглянул водитель, конопатый рыжий парень на несколько лет старше меня:

— Сдается мне, ты собралась в дорогу. А мне нужен попутчик. — Он словно прислушивался к тому, что происходит внутри него. — Садись, подвезу.

— Я… сама еще не знаю, куда мне.

От фигуры парня отделился полупрозрачный силуэт, подплыл ко мне и уплотнился, превратившись в Алфредо.

— Садись, — поторопил призрак. — Хороший парнишка, я его проверил. На уме одни гитары и девчонки.

Так это те самые «надежные руки»? Ну, тогда другое дело. Я поднялась с земли и взялась за ручку дверцы.

— Мне надо подальше отсюда.

— Какое совпадение, — рыжий ухмылялся уже самостоятельно и вполне осмысленно. — Мне как раз туда же.

Забросив рюкзак на заднее сиденье, я упала рядом с водителем и пристегнула ремень безопасности. Каждое приключение должно с чего-то начаться. Водитель смотрел выжидающе. Я протянула руку к радио и повернула колесико в поисках нужной частоты. Тихое шипение прорезал мягкий и чистый голос: