Возвращение в Сонору

Глава 20

— Ну как, нашла что-нибудь? — Поинтересовался Бенито, наливая мне вторую чашку кофе.

— Сегодня день не удачный. Нефрит только из Поднебесной, перламутр из Гуджарата, а моржовая кость еще три месяца назад мычала и давала молоко.

Мы сидели, скрестив ноги, на самом роскошном из ковров, во множестве устилавших пол, закрывавших стены, в рулонах теснившихся по углам торговой секции № 15. Все десять лет, что я знала Бенито, он торговал исключительно коврами и ничем более.

Не сосчитаешь, сколько их прошло через его руки — шерстяных текинских, шелковых османских, кашемирових, верблюжьх, войлочных, с кожаными вставками, с аппликациями из пластинок слюдыи маленьких зеркал. Попадая в его волшебные руки, старые рваные тряпки возрождались из хлопьев мыльной пены, расставались с бахромой из оборванных нитей и обретали прежний блеск и лоск.

— Не огорчайся. И на всякий случай загляни-ка на второй этаж. Говорят, там появился интересный тип… из ваших.

Я насторожила уши. Койотов в Нью Амстердаме было мало, и торговцев антиквариатом среди них я вообще не встречала.

— Как его зовут?

— А я знаю? — Бенито не отрывал глаз от деревянного гобана[28], пестревшего черно-белыми, похожими на конфетки камешками. — Спроси Синтию, она его видела. Говорит, смешной такой, в вязаной шапочке с ушками.

Я непроизвольно закинула на плечо длинный ремень сумки. День клонился к вечеру, последние посетители блошиного рынка Гараж Маркет тянулись к выходу. А вдруг торговец меня не дождется?

— Никуда он не денется, — сварливо одернул меня Бенито. — Тот краснокожий сидит тут почти до ночи, словно ждет кого-то. Может, и ночует тут, кто его знает. Вот сейчас «сделаю» тебя, и пойдешь.

«Сделать» меня для Бенито было все равно, что конфету у ребенка отобрать. Мне даже не нужно было поддаваться, чтобы закончить партию через десять минут. Облавные шашки были для Бенито второй великой страстью после ковров, и «разговор рук»[29] он всегда предпочитал любому другому. Я подозревала, что игрой в шашки на деньги он зарабатывал больше, чем легальной торговлей. И гордилась, что была единственным человеком, с кого он отказывался взять выигрыш. Бенито говорил, что я рассчиталась с ним еще семь лет назад, когда избавила от застарелого ревматизма. Он лечил его лет двадцать, а нужно-то было всего лишь наколоть на пояснице пять правильных знаков: солнце, гору, воду, ветер и камень. Ну, и спеть кое-что.

— И загляни к Селии, — напутствовал меня на прощание старый торговец. — У нее появилась роскошная фарфоровая супница в виде свиньи. Старуха носится с этой свиньей, как с родным ребенком.

Я понимающе хмыкнула: те, кто меня знал, обязательно старались сунуть под нос свой самый дорогой товар. Утверждали, что мое слово неизменно привлекало клиентов. На самом деле, это было не слово, а солнечный знак, который я незаметно рисовала пальцем на задней поверхности масок, стенках расписных сосудов, крышках шкатулок и множества прочей дребедени, которой были завалены два этажа Гараж Маркет.

Кстати, супница-свинья оказалась действительно роскошной. Моих познаний в антиквариате было достаточно, чтобы безошибочно определить место ее изготовления — Старый свет, Мейсенская мануфактура. Перевернув объемистый сосуд донышком вверх, я удовлетворенно кивнула головой при виде синего клейма в виде двух перекрещенных шпаг и полустертой цифры «1745».

— Великолепная вещь. — Сказала я, процарапав кончиком ногтя знак благополучия между двумя передними копытцами.

— Только не берет никто, — вздохнула Синтия, принимая свинью у меня из рук и бережно устанавливая ее на высокую подставку.

— Возьмут обязательно, — утешила ее я. — Просто сейчас здесь много туристов из Аравии и Сефарда. Они свиней не очень-то обожают, сама знаешь. Дождись галлов или алеманов.

Судя по количеству товаров на лотке старого койота, костяные флейты народа кечуа и цветная керамика мочика сефардов тоже не интересовали. А вот это уже интереснее — костяная трубочка для вытягивания колдовских стрел. Я бережно провела пальцем по идеально отполированной поверхности. Удивительно, ни одной трещинки, а ведь ей лет пятьсот. И ни один из знаков, усиливающих защитную магию не стерся от времени. Идеальный инструмент в идеальном состоянии.

— Старая работа, — произнес у меня над ухом дребезжащий голос, — таких уже и не делают.

Я подняла глаза и замерла, напряженно вглядываясь в полумрак под тентом из полосатого шерстяного одеяла. Как раз посередине в нем было вырезано круглое отверстие — видимо, одеяло служило своему хозяину и постелью и одеждой. И в это отверстие падал солнечный луч, высвечивая ровно половину темного изрезанного морщинами лица, на котором ярко сиял желтый глаз с вертикальным зрачком.

Только пофигист Бенито мог спутать койота с ягуаром, тем более с ягуаром, воплотившем в себе дух предков. И все же я не могла поверить своим глазам. Нефритовые украшения, закрепленные в проколотой носовой перегородке, нижней губе и коже на переносице, оттянутые тяжелыми нефритовыми серьгами мочки ушей, нефритовое же ожерелье под расстегнутым воротом грубой синей рубахи — несомненно, это был халач уиник.

Как мог легендарный Истинный Муж народа майя оказаться на блошином рынке посреди Нью-Амстердама — загадка, для меня неразрешимая.

— Прекрасная трубка. Жаль, что такая дорогая вещь мне не по карману.

Я осторожно положила инструмент на место и, пряча глаза, сделала небольшой шаг назад. Старик только на вид казался ветхим, как изношенная пати[30], истинный ягуар одним движением лапы мог убить не только человека, но и койота. Лучше не дразнить хищника и убраться отсюда поскорее.

— Она не продается. — Непостижимым образом старик вдруг оказался рядом со мной. — Она ждет свою хозяйку.

Ага, теперь стало понятнее. И страшнее. Я уже, не таясь, всмотрелась в лицо старика, узкое, как дынное зернышко, с высокими скулами и сильно скошенным назад лбом. Орлиный нос, легкое косоглазие, длинная, закрученная в узел на макушке коса — таков был облик знатного ягуара задолго до прихода волков. То есть четыреста лет назад. Что заставило его задержаться на этом свете? В голову пришли только два варианта: отсутствие спутников или платы богам за проход в небесный мир.

От этого предположения на лбу выступила испарина. Не задохнуться от страха и сделать новый вдох позволило только понимание, что даже самый великий шаман не сможет забрать жертву с собой насильно. Тот, кто последует за ним на «гору цветов», должен будет сделать свой выбор добровольно.

— Возьми, — сухие пальцы вложили костяную трубку мне в ладонь и сжали ее в кулак, — она твоя. Я исполнил свое обещание.

Теперь стало совсем понятно, и от этого вовсе неуютно. Десять лет духи ничего не требовали от меня. Они шептали мне на ухо слова молитв, учили делать талисманы и наносить на тело защитные узоры. Они приводили меня к учителям и указывали правильный путь, берегли от дурного глаза и давали сил после каждого поражения встать и идти дальше. Пришла пора платить по счетам.

— Понимаю, — медленно сказала я. — Но чего хочет от меня, койота, Шбаланке[31], бог ягуаров?

Истинный муж улыбнулся неожиданно лукаво и иронично.

— А чего хочет любой бог от любого из своих детей? Заботиться о своем народе, следовать своему предназначению. Теперь иди.

Он снова превратился в одинокого усталого старика. Я задержалась лишь на секунду, чтобы снять с шеи и вложить в жесткую ладонь мою самою большую ценность — нефритовую бусину. Морщинистые веки чуть вздрогнули, а потом медленно опустились, прикрывая желтые глаза.

Раз моя дорога дальше определена, он может завершить свой путь. Пусть найдет свой покой в одной из пещер недалеко от Ушмаля или Паленке — древних городов своего народа. Пусть ни один археолог не найдет места его последнего сна. Пусть ничьи пальцы не проникнут в его рот, чтобы забрать нефритовую бусину.

Прежде, чем повернуть к лестнице, я оглянулась. Ягуар сидел на корточках, прижав ладонь с широко разведенными пальцами к полу. Глаза его были прикрыты, а губы быстро-быстро произносили слова молитвы. Внезапно лицо его болезненно исказилось, и он резко развернул ладонь пальцами к себе. Я знала этот ритуал. Старик повернул мой след. Он повелевал мне вернуться. Вот только куда?

В «Мескалито» я ворвалась за десять минут до начала выступления.

— Знаю, знаю, виновата.

Игнорируя укоризненные взгляды Квентина, я проскочила в уборную и бросила сумку на столешницу рядом с раковиной. Затем окинула себя критическим взглядом в зеркало. Н-да.

Впрочем, здесь вам не Метрополитен-опера, уважаемая публика, а вполне приличная забегаловка для койотов и ягуаров. Шакалы сюда не захаживали, у них другая музыка. А в «Мескалито» каждый вечер играли Los Ponchos(очень оригинальное название, гы-гы), и пела я. Хотя, пела — это громко сказано. Высокие ноты я проговаривала, а низкие скорее мычала.

Ну извините, пою, как умею. И все же Квентин предпочитал меня, я хотя бы не шепелявила на кечуа. Кто бы мог подумать, что этот рыжий волчонок, да еще родившийся в одном из штатов Северной Конфедерации, так страстно влюбится в музыку горных долин? А всего-то и нужно было — пару раз съездить со мной в археологические экспедиции в область высокогорья.

Да-да, колледж я не закончила и степень бакалавра по истории не получила, но это была не причина отказываться от своей мечты. Поэтому летом я нанималась в экспедиции разнорабочим, а зимой зарабатывала деньги в городе.

В наши первые безденежные годы Квентин, не дождавшись ответа от своего агента и уставший играть в барах перед пьяными посетителями, побросал вещи в рюкзак, подхватил гитару и отправился вместе со мной сначала на машине до Кампече, затем автобусом до Санто-Доминго-дель-Паленке, а потом повсюду, куда могло завести нас археологическое чутье профессора Суареса.

И однажды оказался на древней земле инков. И влюбился: в эту страну, в этот народ, в эту музыку. Вот уже семь лет он самозабвенно дудел на флейте, бренчал на гитаре и стучал на барабанах, причем не один, а вместе с тремя еще такими же сумасшедшими. А я с ними пела. И еще Квентин утверждал, что станет родоначальником нового направления в музыке — джаза андина. И я ему верила.

В принципе, никаких недостатков в своей внешности, которые нельзя было бы устранить за пять минут, я не обнаружила. Стянула шапку и бросила ее на сумку. Туда же отправилась широкая и длинная толстовка с капюшоном. Обычно такие носили шакалы, но мне нравилась их мода. Во всяком случае, обтягиваться короткими платьями и вешать в уши золотые кольца, как это делали девушки ягуаров, я не собиралась.

Оставшись в широких спортивных штанах и облегающей майке на узких бретелях, я решила, что выгляжу вполне привлекательно. Намочив под струей холодной воды руки, пальцами уложила назад волосы. О том, что состригла косы, я не пожалела ни разу — при моей жизни на колесах они только мешали. Кончики коротких прядей закручивались за ушами и на шее — по-мальчишески задорно, но в то же время очаровательно.

Да, сказала я своему отражению, я очаровательна. Пора на сцену.

Между Encuentros и Noche de Luna Квентин дал мне двадцать минут, чтобы отдышаться.

— Энрике, мне как обычно.

Я плюхнулась на высокий стул перед барной стойкой и бармен поставил передо мной высушенную тыковку-калебас, на поверхности которого плавали еще не успевшие впитать влагу листики мате[32]. Никогда не мешать трубочкой свежезаваренный мате (это вам не каша) — это правило я усвоила давным-давно. Второе правило: настоящие ценители плюют на все рекомендации медиков и пьют мате при температуре расплавленного металла.

Осторожно сделала первый глоток через трубочку. Боже, как хорошо. После второго глотка у меня появились силы оглядеться по сторонам. Справа ухмылялся поверх стакана с виски Гичи Анаквад, он же Большое Облако, он же Рожа Наглая, он же Рукибыстроубрал!

Впрочем, руки он распускал только поначалу, пока я не наслала на него проклятие поноса. Явившись обратно примерно через неделю, он уже с бо

́

— Привет, Гичи, как жизнь?

Он сделал маленький глоток и по-звериному оскалился:

— Как обычно, сама знаешь.

Я знала: все хуже и хуже. Незаметно, постепенно, но неуклонно койоты сдавали свои позиции в нашем районе. Конечно, банды шакалов еще не осмеливались грабить лавки койотов, и ни один наркодилер не рисковал продавать дурь нашим детям, но один Гичи знал, чего нам это стоило. Все меньше рождалось детей, а к тем, кто уже родился, все реже приходили духи. Здесь, среди стекла и асфальта, мы утрачивали связь с духами и превращались в обычных людей — беззащитных, слабых, подчиняющихся силе денег.

— Ширики уже встает. Просил еще раз передать «спасибо».

— Не за что. Все свои.

Ширики был одним из моих пациентов. Как раз три дня назад я удалила семь грамм лишнего железа из его организма.

— Он сильный волчонок, хорошая регенерация.

— Не скромничай, Лина. Не знаю, что было бы с парнишкой, если бы не ты.

Ширики просто не повезло, он оказался случайной жертвой разборок между Латин Кингз и Черными Пантерами. На мой же искушенный взгляд и те и другие были не пантерами и королями, а позорными скунсами, стреляющими в детей. Гичи на руках принес мальчика ко мне, даже не попытавшись вызвать скорую. К сожалению, человеческая медицина имела один серьезный недостаток — большинству обитателей Восточного Харлема она была не по карману.

А месяц назад, неизвестные несколько раз ударили ножом Канги, и ему помочь я не успела.

— И все-таки, мы вымираем, Лина. — Со стороны могло показаться, что Гичи разговаривает с золотистой жидкостью в своем стакане. — Без нашей земли у нас нет сил, а землю у нас отобрали. Через двадцать лет мы превратимся в обычных… людей.

Судя по тому выражению, с которым койот выплюнул это слово, даже сама мысль о такой возможности была ему невыносима. И с этой мыслью он просыпался и засыпал каждый день. Как и я. Как и многие другие койоты Восточного Харлема.

Отказавшись от предложения Гичи проводить меня до дома, я медленно шла по темной улице и на ходу жевала буррито. Мясной фарш, пережаренный с красным перцем, чесноком и смешанный с томатами и черным рисом — пальчики оближешь. И еще Энрике добавлял туда какую-то травку, которая неуловимо меняла весь вкус. Ее якобы выращивала его жена прямо дома на подоконнике. Ну, погоди, хитрец, я все равно разгадаю, что ты сыплешь в свое варево.

Дунул легкий ветерок, и я прислушалась. Сквозь аппетитный аромат мяса пробивался другой запашок — острый и хищный. Секунды мне хватило, чтобы сунуть буррито в зубы и закинуть сумку за спину. Еще две — чтобы по стене взлететь на нижнюю площадку пожарной лестницы. Выше можно было подняться по железным пролетам.

— Кто здесь?

Ответа не последовало, но ветер шептал — здесь кто-то есть.

— Глупо прятаться, я тебя уже почуяла.

В круг, очерченный светом фонаря, вышел… ягуар. Настоящий ягуар посреди Манхаттаса! Огромный! Страшный! Бесшумно переступая лапами по асфальту, он подошел вплотную к стене, и уселся, словно говоря: куда ты от меня денешься?

— Хочешь меня съесть? — Я бросила ему остатки буррито. Ягуар понюхал еду, затем снова уставился на меня. — Не советую. Я не съедобная. Заработаешь понос.

Поднявшись по лестнице наверх, я перебралась через парапет на крышу, затем на другую крышу, и еще, и еще, и скоро была дома. Для этого всего и нужно-то было — спуститься с крыши по стене к приоткрытому окну нашей с Квентин квартиры. Я часто так ходила.

Глава 21

В пять утра город уже не спал. По улочкам катили фургоны, развозя по магазинчикам молоко. Из пекарен тянуло запахом свежего хлеба. А с крыши дома в нескольких кварталах отсюда можно было разглядеть кишащих на улице Сина-тауна людей-муравьев. Этот район вообще никогда не смыкал глаз.

Я встряхнулась, заранее радуясь ежедневной пробежке. Ничто так не заряжает тело и душу для нового дня, как один час утреннего паркура. Максимальная концентрация, максимальная свобода.

Но сначала я прошла до 125-й улицы, затем свернула в узкий тупичок между пивнушкой и секс-шопом и опустилась на корточки перед красным спальным мешком. Обитатель мешка не подавал признаков жизни, но я знала, что проснется он не раньше, чем часа через два. Будить его я не собиралась, просто принесла завтрак.

Его звали Дон. Дон Грант. Юридическая школа в Бостоне, тридцать лет работы в «Фонде Рокфеллера» — «детка, я просрал половину своей жизни, лучшую половину!». В один прекрасный день Дон вышел из парадной дома номер один по пятой авеню, где жил последние десять лет, сбросил с плеча сумку с ноутбуком, накрыл урну кожаной папкой с документами и был таков.

Я познакомилась с ним через два дня после переезда в Восточный Харлем. Несколько потрепанный жизнью джентльмен элегантным жестом приподнял над лысой макушкой ковбойскую шляпу и отвесил мне поклон, которому вполне мог позавидовать какой-нибудь маркиз в атласном камзоле. Я резко остановилась посреди тротуара, судорожно нащупывая в кармане никелевую монетку.

— Не трудитесь, мадмуазель, — сказал Дон. — Я не торгую добрым к вам расположением.

С тех пор я и стала каждое утро делать два сэндвича — себе и Дону. Зерновой хлеб, несколько кружков маринованного огурчика, щедрый ломоть домашней буженины в хорошие дни или кусок ливерной колбасы в безденежье, и мой фирменный соус из зеленых слив. На этом вполне можно было прожить до вечера.

А потом, даже не выпрямившись, я оттолкнулась ногами от земли и почти в то же мгновение уцепилась руками за чугунную решетку балкончика, неизвестно, каким чудом уцелевшего на гладкой стене среди заложенных кирпичом оконных проемов. Пальцы уверенно находили щели в старой кирпичной кладке, и я в очередной раз порадовалась, что не поскупилась и купила в лавочке старого кицунэ Ямагито Торо ниндзя шуз на добротной каучуковой подошве.

Раз — перебросить тело через парапет. Два — разбежаться и перелететь на соседнюю крышу. Три, спрыгнуть на два этажа вниз и по кровле надземного перехода перебраться на другую сторону улицы.

Карту, где были указаны маячки, оставленные командой Фукана, я помнила наизусть. Если они рассчитывали, что я сдамся на таком простом маршруте, то сильно ошибались. А вот, чтобы собрать мои следы, им придется сильно попотеть. Пусть постараются, если хотят получить главный приз.

Участие в паркуре за деньги? Да еще и с тотализатором? Я не была таким чистоплюем, как красавчики из Старого Света. Зато смогла оплатить учебу Анны. Теперь моя сестра была бакалавром моды, а мама больше не мыла полы в чужих домах, а жила в своем собственном. Кредит за него я собиралась погасить через год-полтора.

— Фукан еще не заходил?

— Это восемь-то утра? — Удивился Энрике.

Сам-то он, похоже, в «Мескалито» дневал и ночевал. Вот почему, ставки на паркур, футбол и регби принимались здесь в любое время суток.

— Ну, передавай ему привет.

Я высыпала из кармана горсть маячков, ровно десять штук. Энрике, довольно сопя, принялся размещать их на карте Харлема у себя за спиной.

Большая чашка кофе с молоком, потом поднять железную решетку над входом в мой тату-салон, перед которым меня уже ждали два клиента — один со сломанным носом и заплывшим глазом («Лина, сделай так, чтобы мама не очень испугалась»), второй с заказом наочередную татушку («заговор от дурного глаза. Вот здесь, между разбитым сердцем и голой бабой»). Потом быстрая уборка: — выкинуть измаранные кровью салфетки, протереть все рабочие поверхности — и снова работа.

Очнулась я только часа в два, когда рука Квентина поставила передо мной большой стакан латте.

— Хорош вкалывать. Сделай перерыв.

Я с наслаждением сделала первый глоток. Мокко с горячим молоком. Все, как я люблю.

Сам Квентин набулькал себе что-то прозрачное из фляжки. Я потянула носом.

— Текила?

— Точ-чно. — Кажется, он успел приложиться еще по пути ко мне.

— По какому поводу?

Рыжий опрокинул в себя рюмку и болезненно сморщился:

— Представляешь, умер Чак Берри. — Я вовремя прикусила язык, чтобы не спросить, а кто это такой. — Нет, ты только вдумайся! Реально, на том свете хороших музыкантов сейчас больше, чем на этом.

Квентин горевал так искренне, что я тоже потянулась к фляжке и сделала внушительный глоток:

— Земля ему пухом.

Кевин покивал и поддержал мой тост. А затем сменил тему.

— Вот скажи мне, что ты тут все сидишь с утра до вечера? — Он пронзил меня слегка затуманенным от алкоголя взглядом.

Я пожала плечами:

— Работы полно.

— Работы полно, — повторил он и простучал пальцем по столу. — А молодость-то проходит.

Ыыыы! Квентин оседлал любимого верблюда.

— Ну и что?

— А у тебя даже парня нет.

— Отстань. Это не твое дело. У тебя у самого нет постоянной девушки. Однодневками пребиваешься.

— Так я же музыкант! — У Квентина на все был ответ. — Сегодня здесь, завтра там. Послезавтра уже в Лиме. Нет, больше трех раз я с девушками не встречаюсь. А то еще подружимся… — Он безнадежно махнул рукой.

А я фыркнула. Знаю я вашу дружбу. А эта рыжая пиявка не собиралась отставать:

— А на дворе, между прочим, весна. Ты хоть заметила?

Я перевела взгляд за окно, где среди бетона и асфальта не колосилось ни кустика ни деревца. Неужели весна? А, точно. На Центральный парк словно опустилась зеленая дымка, внезапно исчезли бегуны в длинных штанах, зато по дорожкам вокруг озера уже неделю снуют мужики в шортах и с бородатыми ногами. А еще вчера в окно салона постучался и, солидно гудя, вошел мохнатый шмель.

Вот и еще одна весна.

Улыбаясь, я посмотрела в зал — я просто не могла не улыбаться, когда пела SayadeAmor — и мои губы окаменели в бессмысленном оскале. На меня из угла зала своими мертвыми желтыми глазами пялился Джокер ван Хорн.

Кажется, он еще больше вырос, хотя и десять лет назад был высоким парнем. И по старой привычке вытягивал ноги в проход. Конечно, наследнику ван Хорнов всегда было наплевать на чьи-либо удобства, кроме собственных.

Подчеркнуто небрежная, но явно очень дорогая стрижка. Твидовый пиджак, белая рубашка, синие брюки — просто, элегантно, шикарно. Признаю, он выглядел намного лучше меня. И еще девяноста девяти процентов населения планеты.

Не удержавшись, я скользнула взглядом по его левой руке. Кольца не было. Итак, краса и гордость старейшей из династий обеих Конфедераций до сих пор не сподобился сотворить себе законного наследника? Ну и достаточно на сегодня. Я и так уделила этому чванливому индюку времени больше, чем он заслуживал. Больше я ни разу не взглянула дальше третьего ряда столиков.

В перерыв я значительным усилием воли преодолела почти нестерпимое желание пойти в туалет и ополоснуть лицо холодной водой.

— Энрике, мне как всегда.

Чай, серебряная трубочка, золотистый калебас с медным ободком. Вот только сегодня я не чувствовала вкуса мате, зато пульс бился во всем теле, не исключай кончиков пальцев и ушей.

— Если тебя нервирует этот тип в углу, — прогудел бармен, наклоняясь ко мне ближе, — только скажи. Ребята с ним быстро разберутся.

Неужели мой запах страха так заметен? Лина, тряпка, соберись. Надо продержаться еще минут сорок.

— Не надо, Энрике. Он может быть опасен.

— Видали и поопаснее, — старый друг не собирался сдаваться. — Мне он тоже, кстати, не нравится. Провоняет сейчас тут все волчьим духом…

Я оглянулась. Действительно, половина мужчин в зале настороженно принюхивались. Кое-кто не мог сдержать тихого рычания. ЗатоДжокер хранил великолепное безразличие, словно зайти в самое сердце территории койотов было для него делом не сложнее плевого.

Через десять минут ко мне пришла мысль, что уж рюмку текилы-то я честно заслужила. Только поставил ее передо мной не Энрике, а симпатичная смуглая девушка, приветливо сверкнувшая в улыбке белоснежными зубами. Не улыбнуться в ответ было просто невозможно.

— Привет. Я тебя не знаю. Ты новенькая?

— Да, работаю второй вечер. Меня зовут Вуньефе.

Вуньефе, Утренняя Звезда? Это уже было интересно.

— Ты кечуа или аймара?

— Не угадала, — девушка улыбнулась еще шире. — Мапуче.

Я потянулась через стойку, чтобы пожать ей руку:

— А я Лина. Тату-салон на углу 123-й и Парк-авеню. Обереги, амулеты, татуировки, а заодно неотложная медицинская помощь.

Ее ладонь была теплой и немного шершавой. Славная крестьянская девушка. Зря она подалась в Нью-Амстердам.

— Я знаю. Специально устроилась работать сюда. Мне нравится, как вы поете, ты и… Квентин.

Ох, девушка, с Квентином надо быть поосторожнее.

— А что нравится больше всего?

— Все! — Я поверила ей сразу. — И Paloma, и He Venido и все. Вы поете, совсем как мы, но все же по-другому. Это удивительно, как у вас получается.

Голос у девушки был приятный. Уж точно лучше моего. И к произношению даже дотошный Квентин придраться бы не смог.

— Эй, Квен, иди сюда.

Я подняла руку, чтобы привлечь внимание рыжего, отчего амулеты на руке скользнули от запястья к локтю. Надо же, этот казанова вмиг оказался рядом и тут же уставился на новенькую официантку.

— Это Вуньефе. И она, кажется, хорошо поет.

— Точно?

Стесняться девушка не стала:

— У нас в Вальпараисо все хорошо поют. Только песнями не прокормишься.

— В Нью-Амстердаме думают иначе. Давай, Квен, послушай ее.

А я теперь спокойно выпью. Вот только где соль?

— Держи. — Эрик пододвинул мне под руку солонку и ворчливо добавил: — Хорошие девушки, между прочим, солят чили-суп…

— … а плохие текилу. Знаю, знаю.

Нет, выпить с удовольствием мне сегодня не дадут. Придется повторить. Я подняла верх указательный палец, но сказать ничего не успела.

— Еще текилу для девушки и один бурбон.

Мне даже головы поворачивать не понадобилось, чтобы понять — на соседний высокий табурет опустилась сиятельная задница нашего почетного гостя.

— Хреново поешь, Покахонтас. — Все тот же непробиваемый тон, холодный, безразличный, равнодушный. — Так сильно нуждаешься в деньгах?

— Не хочу тебя расстраивать, но у меня все хорошо.

Удивительно, но Джокер рассмеялся. Закинул голову назад и расхохотался свободным легким смехом. В этот момент его даже можно было принять за добродушного парня. Правда, те, кому уже приходилось раньше иметь дело с Вилдом ван Хордом, никогда больше не ошибутся на его счет. В его интересе ко мне не было ни участия, ни доброты.

— Так сильно меня ненавидишь?

В один миг в его глазах не осталось ничего, кроме холодного любопытства. Так ребенок наблюдает, сможет ли муха бегать на двух лапках.

Я пожала плечами:

— Нет.

Джокер удивленно приподнял брови:

— Нет? Совсем?

Совсем. Может быть, это был прощальный подарок Атропы с ее волшебными ножницами, но, уходя из Лобо-дель-Валле, я действительно оставила за спиной все свои обиды и разочарования. А может быть, моя собственная заслуга, потому что, вырвавшись на свободу, я трудилась, не покладая рук, и сумела наконец из того зла, что причинил мне Джокер, сотворить добро для себя и своих близких.

— А ты хочешь извиниться?

Ответный взгляд сказал мне, насколько абсурдным являлось мое предположение.

— У меня тоже есть вопрос.

— Валяй, Покахонтас. Я сегодня добрый.

— Как дела у Роба?

Неуловимое движение век — и передо мной сидит ледяная глыба во всей своей красе. А чего такого я спросила? До сих пор, разговаривая по телефону с мамой или сестрой, я при первом же упоминании Горячих Стволов, Логова или всего семейства ван Хорн сразу переводила разговор на другую тему. Пришла пора проявить интерес к старым знакомым.

— С ним все в порядке. У нас совместный бизнес.

И весьма успешный, как я уже заметила. Я одним глотком осушила вторую рюмку и лизнула соль. Хорошо, что Роб в порядке. И хорошо, что я ничего ему не рассказала. Пусть хоть у кого-то сбудутся мечты.

— А моими делами поинтересоваться не хочешь?

Сквозь смотровую щель танка на меня глядели желтые глаза. Не знаю, были ли у этого танка другие цели, кроме как уничтожить мою маленькую жизнь. Во всяком случае, в школе я была его любимой движущейся мишенью. По телу пробежал холодок, но врать из чувства страха было бы унизительно:

— Извини, не хотела тебя обидеть, просто случайно повезло. И нет, не хочу. Ты остался в прошлом.

Джокер резко повернулся и дернулся. Кажется, он собирался придвинуться ко мне вплотную, но я быстро выставила вперед ладонь со знаком Великого Прядильщика, и Вилд замер на месте. Вот так, мистер Всемогущий Кошелек, я тоже эти десять лет не в носу ковыряла. Повлиять на человеческую часть Вилда я не могла, но остановить его волка была вполне способна.

— А вот это не тебе решать, Покахонтас.

Он опустил руку в карман пиджака и бросил на столешницу передо мной визитную карточку. С таким видом, словно протягивал спасательный круг.

— Здесь мой адрес. Приходи за чаевыми.

«Как жаль, что вы наконец уходите», хотелось сказать. Провожать его злобным взглядом в спину я не стала. Просто сложила карточку пополам и сунула в свою уже пустую рюмку. На сегодня с меня достаточно.

— Что, он действительно такая сволочь, какой кажется с первого взгляда? — Поинтересовался Энрике, убирая со столешницы грязную посуду.

— Даже хуже, будь спок.

А вот о таком повороте сюжета старый шарлатан меня не предупредил. Хотя уговор он выполнил честно — нового шамана нашел и деньги свои отработал. После чего и раскланялся. В ушах звучали его последние слова: «Молодой волк, глупый… Торопился сломать, подчинить… сам себе хуже сделал». Хуйня, дед, ничего ты не понимаешь в настоящем веселье.

И вот теперь я увидел ее, все такую же золотистую, изысканную даже в этих нищенских тряпках. И ее чуть хриплый голос бархатной перчаткой скользил у меня под рубашкой. И все мужики в зале, не отрываясь, пялились на нее. Если один из них ее парень, то его уже можно было считать покойником. Я об этом позабочусь.

Я не искал Покахонтас специально, но раз нашел, отпускать не собирался. Тем более, что ей теперь отводилась такая значительная роль в моих планах по возвращение в Лобо-дель-Валле. Да, ей придется вернуться вместе со мной.

Все эти годы Лина честно выполняла наш уговор и ни разу, блять, ни разу не попыталась навестить даже мать с сестрой. А мне, как оказалось, после ее ухода в этом городишке делать было нечего. «Молодой волк, глупый…».

А еще приятно было увидеть, как она изменилась. Стала сильнее, смелее. Да у нее еще и чувство юмора проклюнулось. И все-таки я почувствовал исходящий от нее запах страха. Понравится ли мне и дальше запугивать ее? Возможно. Считал ли я себя вправе делать с ней это? Конечно. Я скотина? Еще какая!

Старик кое-что объяснил мне насчет той нашей с Линой ночи на Девичьей скале. И насчет ошейника. Я теперь вообще многое знал о себе.

Старый ягуар рассказал, что утром возлюбленные делают друг другу подарки. Лина оставила свой дар: освободила меня от подчинения Генри Говарду и наложила на мое плечо собственную печать. Я ее сохранил, так пусть эта боль поможет мне не растаять при виде ее сияния и не быть обманутым ее добротой.

Кстати, я тоже в долгу не остался и вдвое снизил плату за землю для ее соплеменников. Не потому, что мне было стыдно за то, как я поступил с Покахонтас. Просто так. Или чтобы сохранить в своих руках инструмент влияния.

Я наблюдал, как Лина разговаривала с той маленькой скво. При всей своей внешней самоуверенности Покахонтас так и осталась той доброй и любящей девушкой, какой я знал ее когда-то. А значит, уязвимой и слабой.

И еще: она снова стала моей, как только бросила на меня случайный взгляд со сцены. Просто еще не знала об этом.

Глава 22

Рано утром в дверях ванной я столкнулась с заспанной Вуньефе.

— Ой, извини. Ты что так рано вскочила?

— Так на работу пора. Я помогаю в булочной у Марты Альмагро.

— Аааа…

Девушка, задержавшаяся у Квентина до утра заслуживала внимания. Я украдкой оглядела малышку. Хорошенькие ножки. А вот большая, почти до колен, майка явно принадлежала моему приятелю.

На кухне меня ждал новый сюрприз — Квентин собственной персоной, досматривающий последний сон над чашкой кофе.

— А тебе-то что не спится?

Обычно сосед вставал не раньше десяти. Я воровато оглянулась в сторону ванной и шепотом поинтересовалась:

— А что здесь делает Вуньефе?

Квен опустил руку, чтобы почесать коленку:

— Да мы полночи репетировали, вот я и предложил ей остаться. Талантливая девчонка, кстати. Возможно, она будет нашей солисткой. Или даже деловым партнером.

Не знаю, как Квен умудрился разглядеть в полуголой девушке делового партнера. Впрочем, даже за десять лет я еще не со всеми его талантами ознакомилась.

Ладно, голуби, разбирайтесь тут друг с другом сами. А меня ждет длинный список дел, которые многие почему-то называют жизнью.

Звякнул колокольчик на двери, и я печально посмотрела на почти полную чашку кофе с молоком.

— Минутку! — Крикнула в сторону приоткрытой двери крохотной кухоньки. — Сейчас иду.

Гитчи Маниту, мысленно попросила я, пожалуйста, не посылай мне ничего сложнее бородавки на носу. Предыдущие двое суток мы с матерью маленького Истэка провели у постели малыша, пытаясь купировать следовавшие один за другим приступы эпилепсии. Поспать, конечно, не удалось. Успела только добежать до дома, сполоснуться под душем и переодеться. Коробку с тамале[33] Вуньефе успела сунуть мне уже в дверях. Спасибо ей большое.

Что же ты, Гитчи Маниту? Я ведь тебя просила… Похоже, день, и так не задавшийся с утра, к вечеру Великий Дух решил вообще превратить в катастрофу, потому чтопосреди комнаты стоял Джокер ван Хорн. Серая куртка из мягкой замши, кашемировый свитер, брюки из шерсти с шелком и черные туфли без единой морщинки — не понимаю, каким образом внимание этого высшего существа смогла привлечь я, такая невзрачная в своей синей толстовке, джоггерах и старых кедах. А если еще учесть серое от усталости лицо и черные круги под глазами… лучше не думать.

Здраво рассудив, я решила, что здороваться с Вилдом не обязана. Просто засунула руки в карманы и молча ждала, пока он заговорит первым.

— Я разочарован, Покахонтас. Ты не пришла за своими чаевыми.

— Подавись, своими деньгами, Джокер. Они мне не нужны.

Он закинул голову чуть назад и рассмеялся неожиданно легко и свободно, словно действительно был обрадован тем фактом, что я не желаю принять от него ни крейцера.

— А я ждал.

Ну и напрасно. У меня были дела поважнее, чем встреча с человеком-машиной, десять лет назад разрушившим мою жизнь. К тому же я вовсе не думала, что сейчас он принес мне эти чаевые в зубах. Кстати, зачем он приперся?

— Зачем пришел, Джокер?

— Слышал, ты шаманишь помаленьку?

— И?

— Мне нужна твоя помощь.

Мой рот приоткрылся от удивления сам собой. Чтобы не выглядеть совсем идиоткой, я поспешила спросить:

— Решил обзавестись татушкой?

— Нет. Вытащить стрелы.

Стрелы? Я много слышала о них, но до сих пор не видела ни разу. Это уже было интересно.

— Раздевайся.

Не отводя в сторону глаз, словно разоблачался специально для меня, Джокер расстегнул серебристую молнию, бросил на кресло для посетителей куртку, затем свитер.

— Штаны снимать? — В его голосе звучала насмешка.

Что смешного? Я вовсе не пялилась на его тело. Просто не могла не отметить, что он по-прежнему поддерживает форму. Наверное, не вылезает из спортивного зала. Конечно в перерывах между грабительскими набегами на Уолл-стрит и разрушением людских жизней.

— Есть жалобы на боли в суставах? — Я решила не оставаться в долгу. — Непроизвольное мочеиспускание? Половое бессилие? — С каждым новым предположением его брови поднимались все выше. Наконец, в глазах даже мелькнула обида. — Нет? Тогда не нужно.

Я подошла вплотную. Действительно, это были колдовские стрелы койотов. Ягуары такими не пользуются, и удалять их не умеют. Вот первая. Я слегка коснулась пальцем светящегося пятнышка под левой ключицей:

— Здесь больно?

— Да.

— А здесь? — Еще одно пятнышко справа над поясом брюк.

— Тоже.

На спине ничего не было. И сами стрелы вошли неглубоко: то ли их пустили с большого расстояния, то ли изначально не собирались убивать жертву. Просто постепенно вытягивали силу, как коктейль через соломинку. А то, что сила из Джокера действительно уходила, я чувствовала по легкому запаху пота, пробивающемуся сквозь дорогой парфюм. И еще я отметила слегка расфокусированный взгляд, и пересохшие губы.

Интересно, кто и по какой причине решился на колдовство? Это было не просто противозаконно, но и очень опасно. Койоты, например, до сих пор убивали колдунов, как и сто и тысячу лет назад. И заказчиков тоже, между прочим. Надо было либо очень позариться на деньги либо сильно ненавидеть Вилда ван Хорна. Кстати, во второй вариант я была готова поверить больше, чем в первый.

— Одевайся. — Он замер со свитером в руках. Пришлось пояснить: — От этого не умирают. Лучше оставить все как есть. Теперь уходи.

Он натянул свитер и шагнул ко мне. К моему лицу снова приблизились смотровые щели танка.

— Добрая милая Покахонтас отказывает в помощи? — В голосе Джокера звучала насмешка. — Удивлен.

Где-то глубоко под броней билось мощное, как двигатель, сердце. Танк излучал тепло, оно обволакивало меня, наполняя силами и уверенностью в себе. Перестала болеть голова, расслабились напряженные мышцы плеч. Вилд ван Хорн был способен делиться энергией? Не ожидала.

— Вмешательство только ухудшит твое положение. — Раз уж приходилось объяснять, я присела поудобнее на край рабочего стола и сложила руки на груди. — Я могу вытащить стрелы, но они сразу же вернутся к колдуну. Тогда он пошлет новые, и они поразят тебя глубже. — Он слушал, сосредоточенно сдвинув брови к переносице. — Конечно, я могу нарисовать на твоем теле ловцов. В самых безопасных местах. На руках, например. Но тогда колдун будет посылать стрелы снова и снова, а это очень больно. — Уголки его губ дрогнули, словно подтверждая мои слова. — Надо найти самого колдуна.

— Ты можешь это сделать?

Я покачала головой:

— У меня есть дела поважнее.

Жар его тела приблизился почти вплотную и румянцем выплеснулся на мои щеки.

— Просто назови свою цену, — прошептал мне на ухо Джокер.

Опять деньги. Очень захотелось постучать костяшками пальцев по лобовой броне и спросить: «Ау, есть там кто живой?».

— Мир во всем мире, лекарство от рака и таблетка от мании величия. Тебе.

— Сто тысяч.

Его губы медленно опускались к моему плечу, как когда-то на кладбище Роузхилл. Сова прикрыла глаза и слегка приподняла перышки, предательница.

— Сто пятьдесят.

— Нет. — Пробормотала я сквозь стиснутые зубы.

Джокер резко отстранился, сразу стало холоднее, и я зябко потерла плечи. А этот сукин сын тихо рассмеялся. Кажется, он понимал, что происходит.

— Не торопись отказывать, Покахонтас. Просто подумай еще раз. Я ведь могу поднять цену за аренду земли в Соноре для твоих койотов. Или вообще расторгнуть договор.

Я уставилась на него почти с ненавистью. Просто поверить не могла. Опять договор? Я что, живу на грабельном поле?

А Вилд между тем вытянул из внутреннего кармана куртки узкий длинный конверт и бросил его на стол:

— Прочитай и впиши свои условия. Жду мой экземпляр завтра.

— Я не хочу на тебя работать, Джокер. Я видеть тебя не хочу. Я даже думать о тебе не собираюсь.

Горячие пальцы пригладили волосы у меня над ухом:

— Не получится, Лина. Я решил иначе. У тебя нет выбора. Ты можешь только назвать свою цену.

— Я тебе не девка. Меня нельзя купить.

Как же мне хотелось засветить ему прямо в глаз. Фиолетовый синяк будет отлично гармонировать с его серой одеждой.

Вилд обреченно вздохнул, словно устал разочаровываться в моих умственных способностях:

— По договору ты будешь числиться моей личной помощницей. Услуг сексуального характера от тебя не потребуется. А если тебе все же интересно, то могу сообщить, что я вижу больше задниц, чем любой из проктологов. Причем совершенно бесплатно.

Итак, за десять лет ничего не изменилось. Джокер оказался неспособен на серьезную привязанность и перебивался короткими интрижками. Как и ожидалось.

Как же мне хотелось выкинуть из головы Вилда ван Хорна, как только за ним закроется дверь. Но он был прав — такой возможности у меня не было. Слишком дорогую цену пришлось бы платить койотам Соноры за мою гордость.

Бабушка по телефону рассказала, что прошлой зимой от холода в своих трейлерах замерзли два старика, которым было нечем заплатить за отопление. Ежегодные взносы в общий счет за аренду земли просто не оставили им шансов.

За дверью взревел мотор. Похоже, кто-то специально газовал на нейтральной передаче. Я подошла к стеклу витрины и выглянула на улицу. Большая черная машина плавно отъехала от моего порога, через сплошную полосу развернулась посреди улицы и скрылась за поворотом. Только Джокер ван Хорн мог явиться в Восточный Харлем на Мазерати.

Постукивая конвертом о ладонь, я вернулась к своему кофе. Положила белый прямоугольник на поцарапанную столешницу и не сводила с него глаз, пока не сделала последний глоток показавшейся совершенно безвкусной жидкости.

За неполный год, проведенный рядом с Джокером, я поняла, что он не просто очень умен, но и дьявольски хитер. Ни разу на моей памяти ему не пришлось отвечать ни за издевательства над другими школьниками, ни за шутками над учителями. Даже из столкновения с настоящими гангстерами он умудрился выйти победителем.

Он умел рассчитывать последствия на три шага вперед, и тому, кто рискнул бы соперничать с ним, следовало научиться думать на четыре хода. Интересно, он играет в Го?

Ну, раз у меня нет шанса обставить Джокера, я просто буду делать выбор в пользу правильных поступков и не отступлюсь от того, что считаю действительно важным для себя.

А еще когда-то давно он дал мне один очень важный жизненный урок: сильные делают, что хотят, слабые страдают, как и должны. Вот только я не побегу прислуживать сильным. Я буду защищать слабых от таких, как ты, Вилд ван Хорн. Потому что не принимаю твою жлобскую правду.

Закрыв салон и опустив железную решетку, я направилась в знакомый тупичок.

— Дон, пойдем съедим по кебабу у Селима. Мне нужна твоя помощь.

— Так это тот парень, что приезжал к тебе на Мазерати? Который, как чокнутый филин, пялился на тебя весь вечер в «Мескалито»?

Разве можно что-то скрыть в Восточном Харлеме? Я даже и не пыталась:

— Тот самый.

— Ну, что тебе сказать. Похоже, он крепко на тебя запал, крошка.

Я поморщилась.

— Думаю, он и сам в безвыходном положении.

— Вот как? — Дон оторвался от бумаг и взглянул на меня поверх угнездившихся на кончике носа очков. — Интересно получается иногда. Вот посмотришь на такого со стороны, кажется, что весь в шоколаде. А принюхаешься, так нет.

Не удержалась от улыбки. Очень похоже. Прямо в точку.

— Дон, мне важно, чтобы мои условия нельзя было потом оспорить в суде. И чтобы я могла в любой момент расторгнуть соглашение.

— Да, я внес нужные правки. И если ты думаешь, что он воспользуется договором, чтобы уложить тебя в койку, то зря беспокоишься. Такой лазейки он не предусмотрел.

Как раз этот аспект меня не волновал. Джокер был слишком горд, чтобы унижаться до лжи. Тем более перед женщиной, которую он считал не значительнее грязи под ногами. Раз он сказал, что моя тушка его не интересует, значит, так оно и было.

— Держи свой договор. — Дон снова сложил листки и аккуратно поместил их обратно в конверт. — Ничего он не оспорит. Если подпишет, конечно. В чем я лично очень сомневаюсь. Хотя, должен сказать, ты знаешь себе цену, Лина. Не уступай ему ни крейцера.

В довершение всех моих бед лифт в нашем подъезде не работал. Последним усилием воли я заставила себя подняться на пятый этаж и вползти в квартиру. Хотелось сесть на пол и не шевелиться до Рождества.

Врешь, не возьмешь! Я побрела на кухню и упала на табурет. Пустой стол встретил меня наскоро нацарапанной от руки запиской. Корявый почерк Квентина извещал, что они с Вуньефе будут поздно, а меня на плите ждет кастрюлька супа. Эта новость заставила взбодриться.

Суп? Мне? Целая кастрюлька? Я подскочила к плите, подняла до зеркального блеска надраенную металлическую крышку и с наслаждением втянула в себя густой мясной запах. Боже, благослови женщин, умеющих правильно подобрать специи для «супа-а-ля-креола»!

Глава 23

«Компания «Ван Хорн Файненшл Инкорпорейтед» (далее именуемая Компания) обеспечивает заключение договора аренды принадлежащих ей земель на восточном склоне хребта Скагит (округ Сонора) с сообществом койотов-пайюта (далее именуемым Сообщество)… Арендная плата составляет 1 (один) далер в год…»

В последние дни я смеялся больше, чем за прошедшие десять лет. Мой расчет оказался верен. Покахонтас не изменилась ни на йоту. Ни крейцера для себя. К тому же, она сама выбрала крючок, на котором я смогу удержать ее, самый острый, самый надежный.

Все-таки было приятно, что она отказалась от денег. Единственная из всех знакомых мне женщин. Лине всегда было наплевать на то, сколько стоит моя машина и сколько «весит» банковский счет. Я до сих пор не решил, уважать мне ее за это или ненавидеть. Потому что деньги были моим самым надежным, самым смертельным оружием — быстрее пистолета, острее ножа.

Другое дело, что и сам я ей не был нужен, ни с деньгами ни без. Впрочем, я и сам иногда сомневался в своем существовании вне выстроенной мной системы ценностей. Иногда поздно вечером, когда я оставлял в гараже свой Мазерати, поднимался в пентхаус, сбрасывал на спинку дивана бесстыдно дорогой пиджак, клал на столик бумажник, часы, запонки, мне страшно было подойти к зеркалу. Вдруг я никого в нем не увижу.

«… после вступления Вилда ван Хорна (далее именуемого Владелец Компании) в права собственности на землю, он обязуется продать вышеуказанные участки Сообществу за сумму в 1 (один) далер…».

Правки в договор были внесены грамотно, Покахонтас вымарала из текста пару моих ловушек и предусмотрела для себя аварийный выход. Впрочем, иного я и не ожидал — тупицей она никогда не была.

Я развернул кресло к застекленной стене с видом на Нью-Амстердам. Застроенный небоскребами Манхаттас казался отсюда оскаленной пастью дракона. За синей лентой реки, перечеркнутой кое-где пунктирами мостов, начинались районы, застроенные старыми четырех-пятиэтажными кирпичными особняками. Кое-где море красного кирпича, пронзали прямоугольники многоэтажных праджектов[34] — убежище городского отребья, бандитские гнезда. Ближе к горизонту, город жался к земле сплошным одеялом одно- и двухэтажных домишек.

Меня всегда забавляло, что Новый Амстердам, такой материальный и тяжеловесный, управляется деньгами, не существующими даже на бумаге (что уж говорить о золоте), отсроченными сделками и правами, которые почти всегда можно оспорить. Никто, кроме нас, реальных владельцев этого города, не слышал подземной дрожи, не замечал расходящихся импульсов от лопнувших финансовых пузырей. Зато брызги от этих взрывов оседали на землю отвратительными ошметками: заброшенными домами, бывшие владельцы которых не смогли выплатить кредит, заваленными мусором пустырями, ширящимися палаточными городками — последним приютом бездомных.

Не удивительно, что город управлялся людьми вроде меня — ничего не чувствующими, и все же считающимися живыми. Даже символично.

— Доброе утро, мистер ван Хорн! — Я медленно развернулся обратно к столу. На пороге стояла длинноногая брюнетка в узкой, как гандон, юбке и белоснежной блузке. — Ваш завтрак, сэр. — Значит, сейчас ровно семь-тридцать. — Белковый омлет со шпинатом, ломтик зернового хлеба и свежесорванная клубника. И лювак[35], конечно.

Покачивая бедрами, она подплыла к столу, опустила передо мной поднос и замерла, демонстрируя декольте на шесть персон и ожидая, когда на ее задницу опустится моя ладонь. Нет, милая, утренний минет отменяется.

Я подвинул к ней листы договора:

— Это в секретариат. Через два часа вернуть мне со всеми внесенными правками. Список сегодняшних встреч остается без изменений. Вечером соберешь свои вещи и можешь считать себя свободной.

— Сэр?

Еще не сообразив о чем идет речь, она медленно распрямилась и откинула назад прядь длинных черных волос. Гладких и блестящих. В них можно было смотреться как в зеркало. И еще мне было приятно видеть их у себя между ног.

— Ты уволена. Проваливай. Можешь подавать в суд.

Незаменимых нет, как говорится. Придет день, когда я точно так же уволю Покахонтас. Хотя, кого я пытался обмануть. Лина уйдет сама, и даже не оглянется. Уже проверено.

— Дай-ка посмотрю, ты что, новую прическу сделала?

— Ха-ха три раза. Ценю твое чувство юмора.

Я зачесала назад мокрые волосы и не стала тратить время на макияж. Зато добыла из недр шкафа черные брюки и белую рубашку. Для Джокера достаточно и этого. Я бывала в офисах и знала, как нужно мимикрировать под мебель и оргтехнику.

— Это то, о чем я подумал? — Дон начал не спеша и с явным удовольствием разворачивать сэндвич. — Он подписал контракт?

— Да.

А еще прислал очень ценное указание.

Начало рабочего дня в семь. Планшет и ноутбук будут ждать тебя на столе. Надеюсь, ты умеешь ими пользоваться. Возьми у администратора меню моих завтраков. Научись пользоваться кофеваркой. Проверь наличие моего кофе на кухне. Подашь завтрак в семь-тридцать.

Все.

— Надо же, — удивился Дон. — Не ожидал, честно говоря. Слушай, девочка, а может он и не так плох, этот парень? Может, в хороших руках он еще станет белым и пушистым?

— Ага, — согласилась я. — Как ершик от унитаза. Пожелай мне удачи, друг…

— Удачи, — не возражал Дон.

— … и скажи, какой смысл приходить на работу в семь утра?

— Биржи, Лина. Гонконг, Сингапур, Шанхай. Деньги не спят.

— Блиииин.

Господи, а я-то когда высплюсь?

Покахонтас явилась в ровно в семь утра. Я не был впечатлен ее точностью, и все потому, что ждал у монитора уже минут двадцать, как минимум. В отместку я заставил ее потоптаться перед моей дверью с подносом в руках. Секунд десять, не меньше.

— Затрак.

Она поставила передо мной поднос, и я недоверчиво принюхался. Темная бурда, пахнущая шоколадом и перцем и коричневая длиная булочка толщиной с мой член.

— Что это?

— Завтрак.

Заметив на противоположном конце стола заново отпечатанный договор, она без моего приглашения села за стол и погрузилась в чтение. Я недоверчиво отхлебнул ее койотского пойла. Какао-бобы, ваниль, корица и жгучий перец. Неплохо. Затем брезгливо раскрыл разрезанную пополам булочку. Мясо пахло вкусно, но было залито какой-то зеленой дрянью.

— А это что?

— Хлеб домашней выпечки. Мясо. Сливовый соус.

— Где мой омлет?

— Ты волк, — она подписала первую страницу, — тебе нужно мясо.

Могла бы и не читать так подробно. Я не собирался наебывать ее в мелочах. Внезапно нахлынуло раздражение. Ни один человек на свете не умел вывести меня из себя так, как Покахонтас.

— Я не ем зеленого дерьма. — Запах мяса и еще чего-то острого дразнил ноздри. На самом деле, я заранее был уверен, что сожру все до крошки. — Через пятнадцать минут у меня в кабинете с планшетом. Все, свободна. И… Аделина.

Она обернулась ко мне уже на пороге кабинета. Вот такой она и должна была быть все время — молчаливой, внимательной и в позе «чего изволите?».

— Круг замкнулся. Дети боссов становятся боссами. Дети прислуги остаются прислугой. Вопрос лишь в цене, да?

— Насчет цены не уверена. То есть, сможешь ли ты ее выплатить. — Задумчиво ответила Лина. Ее лицо было то ли печально, то ли в высшей степени серьезно. — Думаю, с твоим наследством могут возникнуть проблемы. Но попытаться все же стоит.

— Вряд ли мы выйдем на колдуна через твои деловые связи.

Стоя на краю тротуара, Покахонтас плотнее запахнула на груди куртку.

— Почему?

Мне, напротив, было жарко. То ли еще не развеялся адреналиновый кураж, то ли давало себя знать накопившееся за день раздражение. Бесила меня, конечно, Лина. И тем, что, не записывая, запоминала двухстраничный список поручений, и тем, что ни разу не ошиблась, и даже тем, что умудрилась заказать столик на Мэдисон-авеню, четырнадцать, хоть они обычно принимают заказы за неделю, как минимум.

Я отомстил тем, что весь день гонял ее за какао. Эта койотская бурда с красным перцем действительно хорошо прочищала мозги, так что ближе к вечеру я приказал отменить поставки ранее заказанного лювака.

— Потому что все они, без исключения, хотят твоей смерти. И совершенно обоснованно, кстати.

Я не смог сдержать победной ухмылки. Переговоры о слиянии «Вестерн Файненшл Лимитед» и «Джонсон и Ко, Инк» прошли именно так, как я планировал. Месяцы напряженного труда, сбора инсайдерской информации, фейковых вбросов в прессу и переговоров с акционерами за спиной Правления закончились полной капитуляцией противника. Завтра в моем офисе будет подписано соглашение о слиянии и улажены последние вопросы о компенсации членам Совета директоров.

— Я не виноват, что умнее их. И работаю больше. Просто, когда я играю в шахматы, они играют на балалайке. Вот и все.

Покахонтас приподняла брови:

— Что такое балалайка?

— А, забудь.

Она задумчиво покачала головой:

— Нет, все дело в том, что тебе нужно не просто победить. Тебе еще хочется напоследок унизить соперника. Втоптать его в грязь.

Это наблюдение было правдой лишь наполовину. На самом деле сегодня вечером я хотел унизить только Хэнка Канингема. И желание это возникло лишь после того, как я заметил его сальные взгляды в сторону моей помощницы. Конечно, я не находил ничего удивительного, что ему понравилась ее задница. Но мне она нравилась больше. А тех, кто вставал у меня на дороге я не воспринимал иначе, как врагов. Хочешь соперничать со мной? Принимай мои правила. Вот первое из них: пленных не брать.

Канингем незаметно от меня сунул Лине свою карточку. Потерпев поражение за столом переговоров, решил наверстать упущенное в койке? За что и получит при окончательном расчете на 20 процентов меньше, чем остальные директора.

— Кстати, что там тебе дал Хэнк?

— Это? — Порывшись с своей сумке с огромными боковыми карманами, она достала порядком измятую визитку. — Она тебе нужна?

Вырвав картонный прямоугольник у нее из пальцев я смял его в ладони и швырнул в сторону мусорной урны.

— Остальные тоже отдать?

— Что? — То есть чтозанахуй? — Какие еще остальные?

— Вот, — Покахонтас показала еще несколько карточек: черную, кремовую и несколько белых. — Кажется, они все уверены, что я сплю и вижу, как бы сбежать от тебя.

— Выброси их.

К краю тротуара бесшумно причалил автомобиль. Захотелось со всей дури врезать по лобовому стеклу, удерживало лишь сознание, что машина была моя собственная.

— Тебя подвезти?

Зря я это сказал. Могу ведь не удержаться и разложить ее прямо на заднем сиденье.

— Нет. Лучше пройдусь.

Несколько шагов по ярко освещенной Мэдисон-авеню, а затем она быстро шагнула в сторону и исчезла в узком пространстве между двумя домами. Словно монетка в щель закатилась. И пропала.

Через пять дней Лину обожала вся контора. Все, начиная со старой людоедки из кадровой службы и до мальчишки-курьера, пили какао с перцем, обсуждали шопинг на блошиных рынках и тому подобную хрень.

У меня зубы ныли от злости, когда я слушал, как в приемной с Покахонтас воркует то старый урод из статистического, то сопляк-бухгалтер. Но дверь моего кабинета все же оставалась приоткрытой.

— Босс у себя?

— Да.

— Занят?

— Конечно. Корону полирует. Сказать, что ты пришел?

— Погоди… сейчас…

Облицованная кедровым шпоном дверь с грохотом ударила в стену. Две головы поднялись от экрана смартфона и повернулись в мою сторону.

— Вы оба, — я щелкнул пальцами, как собачкам в цирке, — ко мне в кабинет. Сейчас.

Покахонтас с планшетом спокойно заняла свое место напротив меня. Бухгалтер подходил к столу на полусогнутых, словно уже наложил полные штаны. Или еще нет? Тогда, парень, я позабочусь, чтобы ты ушел из моего кабинета в дерьме по самые уши. Лина считала, что я люблю запугивать людей. Да я был долбаным профессионалом этого дела. Тем более, что за последние десять лет мои возможности расширились до почти неограниченных.

Положив локти на стол, я наклонился вперед и просканировал взглядом парня. Белоснежная рубашка, темные брюки, безупречная обувь. На спинке его стула в бухгалтерии остался висеть пиджак. Я был уверен, что обнаружу лейбл «Ралф Лорен», если не поленюсь заглянуть под лацкан. Эта оболочка была мне знакома. Напоминала мою собственную, с той лишь разницей, что моя была цельнометаллической, а его уже трещала по швам.

Я соединил вместе широко разведенные кончики пальцев на обеих ладонях и, не спеша, рассматривал их обоих. Покахонтас с самым деловым видом водила пальцем по экрану планшета. Бухгалтер смотрел на меня так, словно готов был уже в полете поймать кусочек сыра — только брось. Молодые карьеристы называют этот взгляд «дайте мне шанс».

— Эээ… Том… — лениво начал я.

— Джон, — услужливо подсказал он. — Джон Парсонс.

Я снова щелкнул пальцами, на этот раз одобрительно.

— Скажи, Джон, кто я такой?

Он внимательно оглядел стены и потолок. Подсказки на них не обнаружил. Затем бросил беспомощный взгляд на Лину. Она пожала плечами.

— Вы Вилд ван Хорн, один из совладельцев и генеральный директор «Ван Хорн Файненшл Инкорпорейтед».

— Не то. Попробуйте вы, мисс Гарсия.

— Богатый самодур, считающий, что взял Бога за яйца?

Как всегда, она была права, что не помешало мне взбеситься, как собаке от укуса пчелы. Джон хрюкнул от ужаса.

— Тоже неверно. Попробуем еще раз. Твоя очередь, Джон.

— Вилд ван Хорн.

— Мисс Гарсия?

Ну, давай, детка, ты получила шанс сказать, что думаешь обо мне на самом деле.

— Новое воплощение Джека Потрошителя?

Уже теплее, милая. Вот только зря ты хамишь все-таки, потому что я… Я перевел глаза на бухгалтера. «Это твой последний шанс», говорил мой взгляд.

— Наш босс! — В отчаянии выпалил он. — Вы наш босс, мистер ван Хорн.

Бинго!

— Вот именно! — Мой кулак с грохотом опустился на столешницу.

Джон дернулся, Покахонтас и бровью не повела.

— Я создал эту компанию с нуля, — я понизил голос до едва слышного, — и никому не позволю замарать ее репутацию.

Боже, каким же великолепным лицемером я был в эту минуту. Просто сам собой любовался. Зато в глазах Джона мелькнула искра понимания. Молодец, хороший пес.

— Вы меня поняли? — Я перевел взгляд с бухгалтера на помощницу, затем обратно. — Никакого флирта. Никакого харрасмента. Мне не нужны судебные тяжбы с обиженными дамочками.

— Нет, босс! Никогда. Я столько работал, чтобы получить это место. И у меня… у меня есть девушка. Я собираюсь жениться!

Покахонтас была взбешена, она даже сжала руку в кулак. Думаю, единственное, что ее останавливало — неспособность решить, кого ей хочется ударить больше, меня или Джона-блять-Парсонса.

— Джон, — медленно произнес я, глядя Лине в глаза. — Можешь идти.

Он бросился к двери, словно опасался, что я вот-вот передумаю и уволю его. Покахонтас поднялась со своего места и наклонилась вперед, все еще сжимая кулаки. До сих пор я еще ни разу не применял к ней силу. Давай, милая, только дай мне повод. Мысленно я уже отымел ее на своем столе, у стены, на столешнице в туалете и на копировальном аппарате в качестве финального аккорда.

Но она уже взяла себя в руки, даже нашла силы для бледной улыбки.

— Интересно, Джокер, ты всегда был таким? Или это деньги так меняют людей.

А то она не помнила. Конечно, деньги здесь не при чем. Но я лишь приподнял бровь:

— С чего вдруг такой интерес?

— Да вот думаю… Роб тоже стал таким?

Один: один. Камень, внезапно возникший в животе, заставил меня снова опуститься на сиденье кресла.

— Нет, Роб у нас душка. Поэтому я обычно вызываю его, когда нужно трахнуть какую-нибудь полезную бабу. Он молодец, отлично справляется. Можешь идти.

Мне больше не хотелось видеть ее рожу, тем более перекошенную такой брезгливой гримасой.

— Да, босс, — передразнила она. — Хорошо, босс.

Я дал ей несколько секунд дойти до двери.

— Чуть не забыл. Сегодня ты переезжаешь ко мне. Код лифта пришлю. Ровно в девять со всем своим барахлом должна быть на месте. Грузчиков вызови сама.

Неожиданно ее лицо смягчилось, на нем даже тревога отразилась, честное слово:

— Что, была еще одна стрела?

— Нет. Просто решил воспользоваться правом босса. — И издевательски добавил: — В рамках твоего контракта, разумеется.

Лина пожала плечами и бесшумно закрыла за собой дверь.

Глава 24

Кадиллак CTS приехал за мной в 20:30. Я дала пять минут местной ребятне для селфи на его фоне, потом забросила на заднее сиденье рюкзак и плюхнулась рядом с водителем.

— Не желаете пересесть назад, мисс Гарсия?

— Как тебя зовут? — Парень был если и старше меня, то года на два, не больше.

— Аарон.

— Аарон, зови меня Лина. Я такая же служащая Его Величества Дракулы, как и ты. Так что, пока он не видит, можно без церемоний.

— Хорошо, мисс Гарсия.

Упс, кажется, история с Джоном Парсонсом уже пошла в народ. Я немного приуныла и помалкивала всю дорогу до дома номер 233 по улице Бродвей.

Зато не смогла сдержать восхищенного вздоха, стоя перед мраморной, в три этажа, аркой здания, словно перенесенной сюда сквозь магический туман из зловещего Готэма. А потом рассмеялась — где же еще жить Джокеру, как не в Вулворт-билдинг.

Вот он, настоящих храм Бога волков. Не в скромных церквях баптистов и методистов, где прихожане блеющим хором, прижав к груди молитвенники, поют свои псалмы, а затем выстраиваются в очередь, чтобы чинно опустить в церковную кружку свой банковский чек.

Пронзающие своими шпилями облака башни из бетона и стекла, вот место, где обитает их истинный Господь — Далер. А банкиры и финансисты — пророки его.

Первые волки когда-то выкупили у моих предков остров Манхаттас за бусы и одеяла, общей стоимостью в 25 далеров. Зато на строительство своих небоскребов они готовы были тратить миллионы и миллионы. Полированный гранит и мрамор, хрустальное стекло высоких окон, позолоченные светильники, терракотовое кружево верхних этажей, охраняемая горгульями башенка высоко-высоко над землей. С нее всегда видно чистое небо, даже в дни, когда на город опускаются тучи.

Как ни странно, здание мне понравилось. Ни лжи, ни лицемерия — сразу видно с чем имеешь дело. Платите деньги, леди и джентльмены, и добро пожаловать в наш скоростной лифт. А чем пахнут ваши деньги, нас не интересует.

Странно, у меня дома Покахонтас меня не раздражала. И это при том, что я терпеть не мог людей. Похоже, я по природе своей был асоциален, и трудное детство тут ни при чем. В школе вокруг меня постоянно толпился разный сброд, но это заслуга моих друзей, не моя. Я всего лишь ловил рыбку в мутной воде рядом с ними. Вернее, рыбок.

А вот что за зверьком была Покахонтас, я еще не разобрался.

Придя домой позже девяти вечера, я не удивился, увидев в холле ее туфли. На белом ковре в гостиной валялся рюкзак. Это что, все ее вещи?

Я пошел на запах кофе и обнаружил Лину на кухне. Она отлично смотрелась между холодильником и кухонной плитой.

— А мне кофе найдется? — Не снимая пиджака, я опустился на обтянутый кремовой кожей табурет.

Покахонтас критически осмотрела меня. Сейчас пошлет, подумал я. Не знаю почему, но она сменила намерение и, взяв из шкафа фарфоровую чашку, наполнила ее густой черной жидкостью из латунной кастрюльки с деревянной ручкой.

— Что это? — На кофе это варево походило меньше всего.

— Кофе. Такой пьют в Ацатле. С шоколадом, мускатным орехом и корицей. Пей, тебе понравится.

Она со своей кружкой, не спеша, выплыла из кухни, а я недоверчиво сделал первый глоток. Действительно понравилось.

То и дело прикладываясь к кофе, я переоделся у себя в спальне, быстро просмотрел на экране ноутбука почту и вышел в гостиную. Рюкзак так и валялся на полу, Лины не было. На кухне тоже. И в спальне. Стараясь подавить внезапно нахлынувшую панику, я вышел на террасу. Там было пусто. Сбежала, чертова девка?

— Расслабься, Джокер. Никуда я не денусь.

Ее голос доносился откуда-то сверху. Я поднял голову и чуть не выругался. Покахонтас сидела, словно амазонка в седле, на узком карнизе над выходом на террасу и лениво покачивала в воздухе ногой. Как она туда забралась, да еще с чашкой?

— Спускайся, — предложил я, как будто она могла послушаться.

— Мне и здесь хорошо. Лучше сам присаживайся. — Она кивнула в сторону плетеного кресла с полосатой подушкой. — У тебя здесь уютно. И вообще, роскошная нора.

Конечно, особенно если учесть, что для покупки этой квартиры мне пришлось разорить парочку страховых компаний.

Странно, после ее слов мой дом показался мне гораздо приятнее. Внизу огненными реками текли Бродвей и Бауэри. В чашке качалась луна. Время от времени я поднимал голову, чтобы посмотреть на узкую босую ступню у себя над головой. Неплохо для вечера пятницы, особенно после переговоров с двумя крупными участниками «Стэнфорд Файненшл Груп».

В конце концов, я не виноват, что эти жадные идиоты решили нажиться на финансовой пирамиде Аллена Стэнфорда. Просто они проиграли, а я выиграл. И с их стороны было величайшей глупостью угрожать мне судебным иском, потому что мой встречный иск гарантировал им отдых за счет государства лет на пятьдесят, как минимум. Забавно, что основные тезисы я набросал за ланчем на салфетке после того, как славно вздрючил Джона-как-его-Парсонса. Несомненно, присутствие в офисе Покахонтас стимулировало мою творческую жилку.

От приятных размышлений меня отвлекло смазанное движение справа. Бесшумно, как белка, моя помощница спрыгнула с карниза. Я успел только рассмотреть ее, опирающуюся одной рукой о шлифованный мрамор пола, а уже в следующее мгновение она, как ни в чем не бывало, стояла передо мной с чашкой в руке.

— Покажи мне мою комнату, — попросила она. — Но сначала свою спальню.

Не раскатывай губу, мысленно предупредил я себя.

— Идем.

Она вытащила из рюкзака большую пластиковую папку, а затем продемонстрировала мне скрученное из какой-то гибкой ветки (ивовой, кажется) кольцо диаметром с ладонь. Напоминающие паутину нитки с бусинками, несколько перышек на разноцветных шерстяных нитях.

— Это ловец снов. Надо повесить его у тебя в изголовье.

Я гостеприимным жестом пригласил ее на свой сексодром. Ее грудь приходилась как раз на уровне моих глаз, поэтому я предусмотрительно опустил глаза и рассматривал ее ноги. Похоже, дома она тоже собиралась ходить босиком.

Несколько шагов к изголовью, потом Лина поднялась на цыпочки, замерла, как танцовщица. Я затаил дыхание. Очень узкая ступня с высоким сводом и длинными пальцами. Кожа нежная, как на тыльной стороне ладони. Пора ей сваливать из моей комнаты, иначе я за себя не ручаюсь.

Ноги повернулись и переместились к краю кровати. Я подхватил Покахонтас за талию и мягко опустил на пол. На ощупь она была упругой и плотной, как форель. Просто заметно похудела за те десять лет, что я ее не видел.

Очень хотелось запустить большие пальцы ей под майку, чтобы проверить гладкость кожи. Я быстро отнял руки и отступил на шаг. Кажется, мое благородное поведение оценили, потому что Лина не спешила уходить:

— Напрасно ты сегодня обидел Джона. Он этого не заслужил.

Он заслужил виселицы, милая, только за то, как ты произнесла его имя.

— Я напомнил ему его место. В сущности, сделал доброе дело. Продолжая в том же духе, парень мог нарваться на более серьезные неприятности.

Свою волчью сущность я ощутил и принял давно, так что территорию метил, уже и сам того не сознавая. Кажется, Покахонтас, поняла, что я имею ввиду, потому что закатила глаза с видом «Ох уж эти альфа-самцы».

— А ты, если приспичит, можешь обращаться ко мне.

Я все-таки не выдержал и сделал шаг к ней. Исходящий от Лины запах пьянил, как аромат прогретой весенним солнцем земли — обещанием зарождающейся в ее глубине новой жизни, нутряным податливым теплом.

В мою грудь уперся указательный палец с коротко обрезанным ногтем.

— Даже не советую пытаться. Два месяца импотенции.

— Детка, я могу удовлетворить тебя даже пальцами и языком. — Так просто сдаваться я не собирался.

— Да? — Тонкая бровь изогнулась крутой дугой. — Тогда шесть месяцев.

Я поднял руки в воздух, сдаваясь против такой явной несправедливости.

— Пойдем, покажу тебе твою комнату.

По привычке проснувшись в семь утра, я поймал себя на мысли, что улыбаюсь как идиот. Но уже через десять минут я вернулся в свое привычное состояние — озлобленно-настороженное. Покахонтас в квартире не было.

Никаких следов ее пребывания ни на кухне, ни в остальных комнатах. Лишь слегка приоткрытая раздвижная дверь на террасу. Если эта дрянь выходит и входит в дом через окно на сорок пятом этаже, я не знаю, что я с ней сделаю.

А что я, собственно, мог сделать? Я помнил девушку из племени койотов с длинными, перекинутыми на грудь косами, молчаливую и застенчивую. Да и с ней я облажался, надо признать. Эта же новая Аделина Гарсия, совершенно непонятная и все так же закрытая на сто замков, была мне и вовсе незнакома.

Я отправился выпустить пар в спортивный зал. Под него была отведена самая большая из комнат, хотя ничего, кроме подвешенного к потолку мешка с песком здесь не было.

Я заметил Покахонтас сразу, как только ее тень мелькнула в дверном проеме, но не прекратил своего занятия.

— Какао будешь? — Я кивнул, продолжая методично избивать мешок.

Бум-бум-бумбумбум.

Левый в голову, правый в голову — классика жанра.

— И долго ты так можешь? — Покахонтас почему-то решила задержаться.

Я пожал плечами. На самом деле, я колотил мешок уже минут тридцать, но моей злости хватило бы еще на полдня.

Два левых джеба и снова прямой правый.

— Тупое занятие.

Я опустил руки и перевел дыхание.

— Уверена? — Я взял с этажерки у стены полотенце и вытер стекающий на глаза пот. — Иди сюда.

Кажется, ей действительно было любопытно.

— Твой противник движущаяся мишень. Твоя задача попасть в него. Бить надо быстро, сильно и точно. Вот, вот и вот, — я указал пальцем на три протертых ударами пятна. — Попробуй.

Я отступил на три шага и начал расстегивать перчатки без пальцев.

Бум-бум-бум. Быстро, точно, но не сильно.

— Твой противник от этого даже не почешется. Давай еще.

Я встал напротив, чтобы придержать качающийся мешок. Покахонтас, как и я, была в кедах и спортивных штанах. Только в отличие от меня, до пояса голого, в плотно облегающей тело темной майке. И ее лицо и ключицы так же поблескивали от пота. Я осторожно втянул в себя ее запах — здоровый и естественный. Никаким мужиком от нее не воняло, и я немного расслабился.

— Нет, это явно не мое. — Болезненно морщась, она встряхнула руками. — Женщинам не следует драться.

Я тоже так считал, и все же… Если бы десять лет назад она хотя бы попыталась сразиться со мной, возможно, теперь все было бы иначе.

— Иногда женщине нужно выиграть всего несколько секунд, чтобы успеть сбежать или позвать на помощь. Смотри. — Я взял в ладони ее пальцы и поочередно прикоснулся ими к боковым линиям моей головы, затем лица и шеи. — Удар сюда заставит твоего противника как минимум отшатнуться. Или ненадолго потерять ориентацию, если ударить сильнее.

Она снова поморщилась.

— Уже представляю, как это больно. По-моему, все-таки лучше сбежать.

И исчезнуть на десять лет. Лина, ты и вообразить не можешь эту боль.

За мой своевольный разрыв связи там, на Девичьей скале, Уитаке отомстила мне чисто по-женски. После Джокера ван Хорна мне так и не удалось завязать отношения хоть с кем-нибудь более-менее подходящим. Пару раз даже приходилось удирать со свидания, застегивая на себе одежду и подвывая от чувства гадливости.

Прикосновения мужчин казались какими-то липкими, а попытка поцеловать неизменно отзывалась рвотными позывами в желудке.

Вот почему я была так потрясена, когда руки Джокера не испугали меня. Ни тогда, когда он, обхватив ладонями мою талию, снял со своей кровати и поставил на пол. Ни сейчас, когда заставил прикоснуться к своему лицу. Его кожа словно вплавлялась в мою, но без боли и принуждения, и разорвать этот контакт было сложно прежде всего мне самой.

Единственным способом отвлечься от смущающих покой мыслей была, конечно, работа. Подвязав волосы банданой, чтобы челка не лезла в глаза, я занялась защитой жилья.

Босс молча наблюдал, как я разрисовываю защитными знаками его белоснежные стены, затем фыркнул, пробормотал что-то себе под нос и свалил из дома. Правда успел, как злая мачеха, оставить мне длиннющий список поручений.

Вымыв руки и открыв ноутбук, я поняла, что если мне, как это принято у Золушек, хочется отправиться на бал, то придется сначала разгрести гору почты высотой в Монблан; затем распечатать и сложить на стол Джокеру то, что мне самой кажется срочным; и, наконец, просеять интернет в поисках свежего дерьмеца, что вылили на «Ван Хорн Файненшл Инкорпорейтед» наши СМИ, и сложить отдельной кучкой ему в файл «Пресса-04/15/16». Пусть наслаждается.

Но если он рассчитывал, что я закопаюсь в его делах до позднего вечера, то сильно просчитался. Я еще успела запечь в духовке (похоже, до меня ею никто не пользовался) кусок свинины, щедро нашпиговав его чесноком и пряными травами, и испекла кукурузный хлеб со сладким перцем.

Когда Джокер в седьмом часу вечера ввалился в квартиру, он сначала замер с полуприкрытыми глазами и жадно трепещущими от домашних запахов ноздрями, а только потом заметил меня, стоящую на одной ноге с ботинком в руках.

— Куда собралась?

Понимая, что претензии на частную жизнь его только разозлят, ответила сразу:

— В «Мескалито». Проверю, как там дела у лоспончосов. И все такое. Ужин на столе, не скучай.

В конце концов, право на выходной я имела, а ему до моего возвращения тоже будет чем заняться: среди прочей информации, я добыла из мутного медиа-потока высказывания сенатора Холбрука о Вилде ван Хорне в общем и его компании в частности. Кажется, эти семьи больше не дружат.

Короче, крыть ему было нечем, и меня отпустили с миром.

Первые же шаги по улицам Восточного Харлема отозвались где-то в животе радостной дрожью. Не ожидала, что так соскучусь по своему району меньше, чем за неделю. Шакалята на углу играли в «стукалочку». Старик в вязаной куртке устроился на раскладном стуле с газетой перед порогом своего дома. Две пожилые сеньоры придирчиво перебирали молодую кукурузу на лотке. Продавцу-ягуару их препирательства, видимо, поднадоели, и он решил ускорить процесс. Зашуршал пластиковым пакетом и протянул руку к горке кукурузы:

— Вам подлиннее или покороче?

— Слава богу, нам уже все равно. — Это сеньора в шляпке с простеганными полями.

Согнувшись пополам и мелко вздрагивая от смеха, я продолжила свой путь. В спину мне донеслось:

— Говори за себя, Лусита. — Это, видимо, сеньора с красным цветком в жидком пучке. — Мне, пожалуйста, подлиннее.

Восточный Харлем, я тебя люблю.

Глава 25

У Квентина все было в порядке. Предатель, он даже не расстроился, когда я сказала, что пару месяцев меня не будет:

— Значит, ты не будешь против, если Вуньефе пока поживет у нас?

Конечно, я не возражала. Даже рада была, что удалось пристроить друга в хорошие руки. Действительно, квартира сияла чистотой. На столе появились салфетки из вышитого льна, а в плетеной корзинке маленькие булочки. И лимонад в стеклянном кувшине в холодильнике. Не удержавшись, я сделала глоток прямо из горлышка. Вкусно.

Но самое главное, девушка замечательно пела, причем именно так, как нужно было Квентину — мягко и нежно, но со сдержанной страстью. И смотрела при этом только на Квена.

Гичи, единственный, кого я посвятила в планы возвращения земель койотов, благословил меня стопкой текилы, после чего беззастенчиво выставил из «Мескалито».

— Иди сторожи свои вложения. Нельзя допустить, чтобы парня прикончили, пока он не передаст землю нашим людям.

Вот вам и все сочувствие.

Джокер валялся в гостиной на белом кожаном диване. С ноутбуком на животе и с зубочисткой в углу рта. Довольный и сытый. Первый раз его таким видела.

— Ты быстро. — Его голос утратил привычный лед, просто звучал безразлично.

— У ребят все в порядке, они сейчас работают, так что решила не мешать.

— Выпить не хочешь? — Не отводя глаз от экрана, Вилд кивнул на бутылку на столике.

А почему бы и не выпить?

— Пожалуй.

Вот только я не ожидала, что мой босс встанет, чтобы принести мне чистый стакан. И сам нальет в него золотистой жидкости на два пальца. Я с сомнением оглядела эту более чем солидную порцию. Похоже, сегодня я буду спать сном младенца.

К ноуту Джокер больше не возвращался. Вытянувшись на диване во весь свой немалый рост и удобно пристроив голову на подлокотнике, он изредка прихлебывал свой виски и, кажется, вовсе забыл о моем присутствии.

Пользуясь установившимся молчанием, я разглядывала Вилда. Все-таки, реакция моего тела на его прикосновения обескураживала. Хотя, внешне он никогда не вызывал во мне отторжения. Сильное, хорошо натренированное тело. Здоровый чистый запах. Чистая кожа, шрамы не в счет, это ерунда.

Джокер всегда был красивым парнем, и за прошедшие десять лет хуже не стал. Даже наоборот… Так, хватит. Соберись, тряпка.

От длинный пальцев мой взгляд перекочевал к сильным запястьям. Надо будет все-таки нарисовать ему ловцов. Под манжетами рубашки их не заметят.

Сейчас короткие рукава майки открывали руки Вилда почти до плеч. Шрамы, шрамы, шрамы. Только теперь Джокер их не прятал. Возможно, раньше он скрывал один-единственный. Тот, что на шее. Вероятно, считал его постыдным. Что ж, я его понимала.

Плечи, широкие, почти как у Сидящего Быка. Но мышцы сухие, не разбухшие от бессмысленных упражнений со штангой. Поджарый, гибкий, стремительный — я видела, как легко он двигается, почти незаметно перетекая с места на место. Впрочем, пусть скажет спасибо своему волку. Джокеру достался действительно мощный зверь, уж я-то видела.

— И где ты их выкопала?

Похоже, босс решил поговорить. Ну что ж, я не против.

— С Квентином я познакомилась на выезде из Лобо-дель-Валле. Он остановил машину, открыл дверь со стороны пассажирского сиденья и сказал, что нам по дороге. Все равно, куда. Вот так нас стало двое.

Я сделала пробный глоток. Оу, отличный виски. А впрочем, чего я ожидала? Лицо Джокера было неподвижно, словно восковая маска.

— Деньги мы решили экономить, поэтому добравшись к вечеру до Санты-Клариты, сначала заглянули в несколько таверен. Меня взяли подработать на кухне, а Квентин бренчал на гитаре. У него неплохо получается, если заметил.

Я могла бы добавить, что через два дня хозяин таверны попробовал мой мясной пирог и повысил до шефа-кондитера. Правда, пришлось вставать в пять утра, зато за счет моих слоеных пирожков, которые не выспавшийся бармен продавал всем, проезжающим мимо на работу, дневная выручка увеличилась почти вдвое, а моя зарплата вчетверо.

— Мы прожили там две недели. А потом в той же таверне к нам подошел Хорхе. У него оказался приятный голос, и играл он тоже вполне прилично. — Но, самое главное, этот щуплый ягуарчик оказался прирожденным менеджером. — Вечером перед закрытием зала он обошел все столы и насобирал нам полную кепку чаевых. И нас стало трое.

Потом были Бейкерсфилд, Делано, Портервилл, Фреско. Странный, на первый взгляд выбор городов, хотя для меня более, чем логичный. Я повесила свою нефритовую бусину на ветровое стекло и ждала, в какую сторону она начнет раскачиваться. Безукоризненно точная, словно маятник Фуко, она безошибочно приводила нас в город и бар, где нас неизменно ждала удача.

— Это случилось в Модесто. Поздно вечером мы задержались в баре у папаши Санчеса. Расходиться не хотелось, так что решили расписать пульку. Четвертым взяли тощего парнишку в чарро[36]. Так нас стало четверо.

— Прямо-таки Десять шакалят[37] наоборот.

Лицо Джокера было видно мне только в профиль, но судя по чуть подрагивающему уголку рта, он ухмылялся.

— Ну, вроде того. Только мы остановились на цифре шесть. Это когда у нас закипел мотор, и мы кое-как добрались до Чико. Там мы получили зараз флейтиста, саксофониста, барабанщика, автора текстов и пианиста. И все в лице близнецов Пако и Педро. А теперь, возможно, к нам присоединится Вуньефе.

И может так случиться, что я покину лоспончосов и пойду дальше своей дорогой. То ли от этой мысли, то ли от выпитого виски стало грустно. Прижавшись щекой к подушке в чехле из дикого шелка, я рассеянно следила, как сначала появляется, а потом снова прячется за проплывающими по темному небу облаками надкушенный кусочек луны. Словно оперная дива вновь и вновь выходящая на поклон.

Потом она скрылась совсем, и сквозь вязкую дрему я услышала:

— Иди спать, Лина. Завтра будет тяжелый день.

В понедельник утром к нам вернулся прежний противный Вилд ван Хорн.

Сняв для разминки пару скальпов и нагрузив меня бесконечным списком поручений, он наконец соизволил поднять на меня взгляд от экрана своего ноутбука. То, что он увидел, ему явно не понравилось. Я тоже бросила взгляд на свое отражение в стеклянной створке шкафа с документами. Все как обычно — черные джинсы, белая рубашка.

— Покахонтас, у тебя есть платье?

— Конечно. — Каждая уважающая себя койотская девушка имела праздничное платье. — Замшевое с бахромой.

Джокер скривился:

— Как и ожидалось. Запиши: ланч сокращается до 15 минут. На 12.15 закажи офисный лимузин. Конечный пункт — 5-я авеню.

— Кто еще едет?

— Я и ты. Это все. Иди.

И я пошла.

За витриной «Valentuno» девушки-продавщицы казались сказочными принцессами. При ближайшем рассмотрении я, не торгуясь, сразу повысила их до королев. Прекрасных. Безупречных. Совершенных.

Единственной причиной, по которой они были любезны со мной, думаю, была стремительно перемещающаяся передо мной спина Вилда ван Хорна в шелковом пиджаке, купленном, кажется, из этом же магазине. Или в соседнем.

Эта скотина даже не дала себе труд поздороваться с двумя нимфами, метнувшимися к нам навстречу от прилавка. В том же стремительном темпе пройдя вдоль стоек с одеждой, он выдернул из шелковых рядов несколько вешалок и швырнул их мне в руки.

Я не позволила платьям упасть на пол только потому, что мне было ужасно неловко перед продавщицами за его грубость.

— Надевай и выходи в зал. — Он развернулся к девушкам. — Платье успеют подогнать по фигуре к шести часам?

Так. Стоп. Пора было брать этот цирк в свои руки. Не дав продавщицам времени открыть рот, а Джокеру опустить свою задницу на замшевый диван, я быстро сказала:

— Оставь кредитку и иди. Справимся без тебя.

Он окинул меня с ног до головы ленивым взглядом, означавшим «Смотрите, кто заговорил», но хамить почему-то не стал. Бросил черную пластиковую карточку на прилавок рядом с платежным терминалом и, не прощаясь, исчез за зеркальной дверью.

Девушки посмотрели на меня с немым восхищением.

Итак, судя по отобранным Джокером образцам, мне требовалось подобрать коктейльное платье с закрытой спиной и не очень глубоким декольте. Хорошо, в этом наши желания совпадали. С цветом я определиться не смогла: то что сейчас висело на плечиках передо мной представляло почти все цвета радуги. Нет, только не оранжевый, и не красный. Господи, и не желтый!

Я неуверенно потянулась к фиолетовому с атласным лифом и многослойной шифоновой юбкой. Кажется, это был очередной костюм горничной, просто бессовестно дорогой. Указанная на ценнике цифра заставила на секунду зажмуриться от ужаса.

Застегнув молнию на спине до половины, я испуганным сусликом выглянула из-за дверцы примерочной кабинки.

— Барышни, как вам это? Что-то я не уверена.

Меня заставили пару раз повернуться перед зеркалом, сменить туфли на пыточные колодки с десятисантиметровым каблуком и, наконец, выдали заключение:

— Нам нужен маэстро.

Маэстро оказался невероятно изящным и до изумления хрупким человечком, который маленьким ураганом ворвался в торговый зал, и несколько мгновений рассматривал меня под аккомпанемент воркования возвышающейся над ним продавщицы:

— Новая коллекция… карибская ночь… Артемис…

Задумчиво постучав себя указательным пальцем по кончику носа, маэстро согласился:

— Пожалуй, стоит попробовать. И вызовите куафёра.

Куафёр оказался всего-навсего парикмахером. Просто очень дорогим, подозреваю. И стремительным, как кобра в броске.

Всего-навсего через сорок минут я, слегка контуженная, но вполне живая, вывалилась из магазина с прозрачной пластиковой косметичкой в сумке и подробнейшей инструкцией, как завершить макияж и поправить прическу, если такая необходимость возникнет.

Платье и туфли мне обещали доставить в офис к пяти часам. Посмотреть на итоговую цифру в чеке я так и не осмелилась.

В переговорную, где переодевалась моя помощница, собралась, похоже, вся женская часть офиса. Я мысленно сделал себе заметку запомнить идиоток, развлекающихся в рабочее время, но все кровожадные планы вылетели у меня из головы, как только Лина появилась на пороге моего кабинета.

Чтобы дать себе пару секунд сосредоточиться, я перевел взгляд на часы. Было ровно шесть. Затем опять посмотрел на Покахонтас. Определенно, это была она. И не она.

Та девушка, которую я десять лет назад собственной рукой столкнул в каменные жернова, казалась мне кофейным зернышком. Жизнь должна была перемолоть ее в порошок, развеять по ветру и больше не напоминать мне о моем не самом красивом поступке.

Но оказалось, что под слоем бедности и лишений была скрыта алмазная сердцевина. Теперь, очищенная от шелухи неуверенности и сомнений, Аделина ослепляла — сиянием кожи, блеском волос, светом глаз.

И теперь у «Даниэля» все мужики весь вечер будут пялиться на мою… МОЮ, блять, собственность.

Если бы можно было шлепнуть ей мое личное тавро на задницу, я бы сделал это прямо сейчас. Или нацепил ей кольцо с бриллиантом размером с апельсин. Что, собственно, одно и то же.

Во всяком случае, ясно было одно: план уволить ее после завершения сделки был провальным с самого начала.

Чтобы дать себе еще немного времени отдышаться, я подтолкнул к ней черную кожаную папку:

— Ознакомься в общих чертах. Это документы на приобретение земли в Соноре. — Покахонтас уставилась на меня взглядом голодной кошки. — Весь западный склон Сьерра-Невада, включая Йосемити.

И владельцем этой земли был сенатор Холбрук. Пока еще был.

Забавно, что он явился на ужин вместе с дочерью. Впрочем, я даже был рад видеть ее сегодня — не тратить лишний патрон и убить двух зайцев одним выстрелом, что может быть веселее? За ней числилась пара долгов еще десятилетней давности, а ее отец имел глупость ввязаться в финансовые спекуляции на Уолл-Стрит и даже заложить под них семейную недвижимость. А еще он был самым давним и надежным из деловых партнеров моего отчима. Короче, сами подставились.

Я не брал на себя труд быть вежливым и даже не попытался встать со стула при приближении к нашему столу Хили. Зато успел рассмотреть ее во всех подробностях.

Роб давным-давно вывел безупречную в своей точности формулу: длина ног девушки плюс длина ее юбки есть величина постоянная. За последние четырнадцать лет жизни мне довелось встретить лишь пару исключений, и Покахонтас была одним из них.

Когда она в своем темно-синем, как небо Эспаньолы, платье появилась на пороге зала ресторана, смолкли все голоса до единого. И пока она шла к зарезервированному для нас столику, не звякнул ни один бокал, ни одна вилка. Ее платье закрывало ноги на две ладони ниже колен, и оставляло открытым только левое плечо и руку. Так что лопающиеся от денег мужчины и их увешанные бриллиантами спутницы смотрели явно не на платье.

Я шел за ней и тоже, как идиот, пялился на узкую талию, которую можно было обнять ладонями, на волнующийся на округлых бедрах шелк, на узкие ступни, которые она ставила точно одну перед другой, как канатная плясунья.

Красное платье Хили едва-едва прикрывало пуковое отверстие. Идеально обесцвеченные волосы, идеально ровный загар, недавно подтянутая грудь, ни грамма лишнего жира. Жилистая, высушенная до состояния джерки[38], она была отлично натасканным марафонцем в беге за выгодной партией.

Она плавно опустила свой тощий зад на отодвинутый официантом стул, ослепительно улыбнулась Лине, а затем, словно приступая к главному блюду, перевела взгляд на меня.

Потешно было наблюдать, как на ее лице вдруг проявляется некая догадка, которая потом перерастает в узнавание, а далее в удивление. И наконец, в чистую, ничем не замаскированную злобу.

Взгляд Хили вернулся к Покахонтас. Она секунд десять ловила воздух раздутыми от силикона губами и явно искала в своем примитивном, как у никобарского дикаря, словаре подходящую для приветствия фразу.

Я забавлялся, придумывая их для нее. «Я съем твою печень», «я вырву твое сердце». Подходит? Прибереги эти оскорбления для меня, Хили. Сегодня вечером они тебе понадобятся.

Я попробовал «Шато Лафит» 1999 года и кивнул сомелье. Затем подождал, пока рубинового цвета жидкость переместится из пыльной бутылки в наши бокалы, и бросил льняную салфетку рядом со своей тарелкой.

— Итак, приступим.

Глава 26

Полтора часа спустя я покидала выбранный Джокером французский ресторан не то, чтобы подавленная, но порядком растерянная. Мне впервые довелось наблюдать, как снимают шкуру с живого человека. То, что на моих глазах Джокер проделал с членами Совета директоров «Джонсон и Ко», оказывается, было еще цветочками.

И самое главное, я не знала, как мне следует расценить все увиденное. Судя по документам из черной папки, через пару месяцев у Мартина Холбрука останется лишь то, что он успеет припрятать в носок или за диван. Но если ему удастся каким-то чудом вывернуться из финансовой петли, то года через два-три койоты Черных Холмов лишатся своих земель, потому что «Говард энд Холбрук, Инк.» начнут там разведку горючих сланцев.

Кажется, Хили была не в курсе проблем отца. Желая побыстрее избавиться от нее, я медленно взяла свой бокал левой рукой и поднесла его к губам, давая ей достаточно времени разглядеть, что маленького колечка с большим бриллиантом у меня на пальце нет. Пусть выдохнет. Что поделаешь, хоть я и злопамятная, но память у меня дырявая.

Меня напоследок наградили пренебрежительным взглядом из-под слегка приподнятой брови, и на весь вечер позабыли о моем существовании. Этот маневр дал мне возможность полностью сосредоточиться на беседе мужчин. Если за салатом она еще напоминала пинг-понг, то к десерту превратилась во вполне себе полноценный обмен двадцатифунтовыми ядрами. Надо отдать Джокеру должное — не он сделал первый пробный выстрел. Зато ответил так, что мало сенатору не показалось.

В конце концов, я оставила свои моральные метания и сосредоточилась на шоколадном суфле с ликером Гранд Марнье. Интересно, можно ли его заменить на Кюрасао? Я всеми способами старалась игнорировать долетавшие до меня «передачу прав залога», «нечестную игру», «скандал в Сенате» и «поставки оружия сельджукам».

Ясно, что сенатор тоже не был Матерью Терезой, но Джокер вполне доступно дал ему понять, что дальнейшее сопротивление лишь спровоцируетего высадку без парашюта на скамью подсудимых рядом с нелегальными торговцами оружием.

В конце концов, с какой стати я должна осуждать Вилда ван Хорна, когда он жрет себе подобных? Бизнес это никакое не партнерство. Это война — скрытая или явная. Дело, для которого, собственно, мужчины и рождаются на свет.

Кстати, о коже. Мои предки, например, снимали ее со своих врагов не в переносном, а в очень даже прямом смысле, но так как я была человеком цивилизованным и свои нервы берегла, то решила спрятаться под конец вечера в дамской комнате.

В конце концов, обитая голубым бархатом скамеечка была удобной, вай-фай работал отлично, а пока я проверю рабочую почту, сенатор с дочкой, дай Бог, нас покинут. Не сложилось.

Цокот накладных ног Хили в коридоре я расслышала за пять секунд до того, как открылась матовая стеклянная дверь с позолоченной ручкой. Не обращая на меня внимания, дочка сенатора (в скором времени уже бывшего) сосредоточилась на своем макияже. Если учесть площадь, которую ей предстояло покрыть Dior Rouge Dior оттенка Trafalgar, у меня был верный шанс сбежать. Снова неудача.

— Все еще пытаешься подцепить Вилда? — Не оборачиваясь ко мне, Хили мизинцем поправляла краску в уголке рта. — Такие, как он, не женятся на таких, как ты.

И слава Богу, захотелось сказать. Но я ответила иначе:

— На таких, как ты, тоже.

Хили обиделась, хотя, казалось бы, с чего:

— Люблю, когда меня учат жить нищие неудачники. Просто запомни, что это не твоя Лига, и на этом успокойся, Покахонтас.

Ясно. Дочка сенатора весь вечер просидела за столом рядом с отцом, но так ничего и не поняла. Я встала рядом с ней и оперлась обеими руками о мраморную столешницу. Наши взгляды встретились где-то в Зазеркалье.

— Помнишь Аманду Уайт, Хили? Она тоже когда-то считала себя игроком Высшей Лиги.

И покинула ее в одночасье, в день, когда в дом ее отчима явился судебный пристав.

— Что ты этим хочешь сказать?

Рука с алой помадой зависла в воздухе.

— Сдуй пыль со своего диплома, Хили, — от всей души посоветовала я. — Он тебе скоро понадобится. Надеюсь, ты доучилась до магистра и не ограничилась бакалавром?

Выражение ее лица в зеркале рассказало мне о многом. Прежде всего о том, что мой самый короткий со времен Шекспира монолог имел успех. Ответа я не ожидала. Дайте уже мне мой Оскар, и я поду.

И я пошла.

На заднем сиденье лимузина, где я ехала рядом с Джокером, меня не покидало предчувствие, что неприятный вечер может закончиться совсем отвратительно. Исходящие от Вилда волны самодовольства захлестывали меня с головой.

Несомненно, в эту минуту он ощущал себя хозяином мира, который плевками сбивает самолеты и тушит пожары. Одним выдохом надувает бильярдные шары. Ходит на медведя по-большому. И собирается завершить сегодняшней вечер какой-то особенно неприятной гадостью.

Как говорится, предчувствие меня не обмануло.

— Спокойной ночи.

Я собиралась юркнуть в свою комнату, запереть дверь и сидеть тихо, как мышка, до утра. Не успела.

— Подожди.

Не сводя с меня глаз, Джокер снял пиджак, затем медленно развязал галстук.

— Что-то еще?

Он все так же смотрел на меня из-под лениво опущенных век. И слегка улыбался уголками рта.

— Ты ведь все поняла.

— Что именно?

— Я заметил, как ты насторожилась, когда зашла речь о земле.

Глупо было отрицать очевидное.

— Поздравляю, скоро ты будешь владеть половиной Соноры.

— За исключением тысячи квадратных миль на восточном склоне Скагита.

Я пожала плечами:

— Надеюсь, ты выполнишь договор.

Вероятно, Джокер ждал именно такого ответа, потому что сделал один плавный шаг в моем направлении. На секунду у меня в коленях возникло неприятное ощущение. Хорошо, что я давно научилась контролировать волнение и беспокойство. Вилд был слишком опасным хищником, он не должен был учуять и молекулы моего страха.

— Я даже могу его расширить. Увеличить твой призовой фонд, например, вдвое. Как тебе такое предложение?

Его дыхание уже согревало мой лоб. Я чуть ниже склонила голову, опасаясь смотреть ему в глаза. Я и так знала, каким яростным желтым светом они сейчас горят.

— Даже не хочу знать, чего мне это будет стоить.

— А я объясню, — его пальцы мягко коснулись моих локтей.

К плечам пробежал легкий разряд электрического тока. Тело начало наполняться гудением, словно опора линии электропередачи. Я с ужасом ощущала, как, покорные его воле, слабеют ноги, опускаются плечи, приливает к лицу кровь. Губы Джокера тронули прядь волос на виске, его голос доносился глухо, как сквозь прижатую к голове подушку:

— Просто согласись. Это такой же товар, как все остальное, Аделина. Я предлагаю честную сделку.

Не знаю, откуда вдруг взялась сила в моих руках, но Вилд отлетел от меня на несколько шагов.

— Иди к бесам, Джокер ван Хорн! Покупай Хили и ее подружек. Хоть всех женщин обеих Конфедераций, только не лезь ко мне. Как же вы, самцы самодовольные, все меня достали… — Куда-то полетела вечерняя сумочка. — …своими деньгами и своей самоуверенностью. — В поисках аргумента я сняла туфли и швырнула в него первую. — А как только у вас случаются проблемы, не стыдитесь сваливать их на женские плечи. — Вторая туфля ударилась о его грудь. — Это и тебя касается. Все! Засунь свой договор себе туда, где не светит солнце!

Слова кончились. Я бросилась к дверям, но чуть не уткнулась лицом в белую рубашку. Меня схватили за плечи, но я снова сбросила горячие пальцы со своего тела.

— Лина!

— К бесам, я сказала!

Развернулась, в три прыжка оказалась на террасе и, ни мгновения не колеблясь, перемахнула через перила. В спину мне донеслось:

— Лина-а-а!

Половину ночи я просидела, положив голову на плечо каменной горгулье, охраняющей смотровую беседку над серой громадой Вулворт-билдинг. Мои глаза были устремлены к той точке горизонта, где через несколько часов появится первая искра нового дня.

Когда же я полюбила этот город? Сама не заметила. Кто-то из живущих здесь чувствовал себя не более, чем микробом, снующим в кровеносной сети его проспектов и улиц. Кто-то наверняка воображал себя его хозяином, свысока глядя на мир через стеклянные стены своего офиса.

Мне Нью-Амстердам подарил ощущение полета наяву. По его крышам я могла дойти до самого горизонта, ни разу не коснувшись ногами земли. Конечно, сделать это в платье было несколько проблематично, но я облегчила себе задачу, разорвав его по боковому шву почти до талии, и, кроме того, сегодня мне не нужно было бежать до горизонта. Всего лишь до моего дома в Восточном Гарлеме.

На тротуаре под домом не было ни ее тела, ни следов крови, и я, хоть и с трудом, но смог перевести дыхание. Еще минут через двадцать сообразил, что Лина ушла из дома без денег и даже без обуви, а жалобный писк издает не подыхающая за диваном мышь, а ее забытый в сумочке телефон.

Ее слова, казалось, все еще отражаются эхом от стен квартиры, и я сделал единственное, что могло прийти мне в голову в тот момент — сбежал.

А еще через некоторое время обнаружил себя сидящим в кресле перед стеклянным столом. Холеная платиновая блондинка пододвинула мне под нос выложенный черным бархатом неглубокий лоток:

— А здесь у нас эксклюзивные украшения. Камни исключительной чистоты.

Говорят, что скупой платит дважды. Я бы добавил: а тупой трижды. А лох платит постоянно. Почему-то во всем, что касалось Лины, я неизменно оказывался лохом. Вот только я сильно сомневался, что мне удастся так дешево откупиться.

— Что бы вы посоветовали подарить женщине, которой однажды разбили жизнь? Что-то такое, чтобы она могла поверить мне?

Блондинка беспокойно облизала губы, ее взгляд метнулся в сторону двери. Нет, я не грабитель. Сумасшедший, да, признаю. Но не буйный. Залитые ярким блеском губы вновь растянулись в призывной улыбке.

— Я бы сказала, что в таком вопросе первостепенное значение имеет количество каратов.

Похоже, здесь искупления грехов мне не продадут. Зайти, что ли в церковь? Покаяться? Очень смешно. Для таких грешников, как я, под исповедальней следует предусмотреть специальный люк для скоростного спуска в ад.

Сам не заметил, как оказался перед плохо освещенной дверью. Красная неоновая вывеска над ней гласила: «Мескалито». Лоспончосы — единственные друзья, о которых говорила мне Лина. Кажется, мой спинной мозг сегодня соображал лучше головного. Я толкнул дверь.

И на что я, собственно, надеялся? На сцене жарили на гитарах и флейтах поддельные койоты, пела какая-то девушка, и близко не похожая на ту, что была мне сейчас так нужна, а перед барной стойкой рядком гнездились местные завсегдатаи. Один табурет был пуст.

— Стопку «Макаллана».

Брови бармена полезли наверх.

— Тогда «Далмора».

Кажется, он решил, что я издеваюсь.

— Ну, хоть «Гленфиддих»[39] есть?

— Не умничай, мэн, — посоветовал мне громила справа. — Пей текилу.

Я кивнул бармену. Выпил. Потом еще одну. Койоты на табуретах внимательно следили, как пустеют мои стопки. Вероятно, выжидали момент, когда можно начать разговор. Я медленно выдохнул и оперся локтями о стойку.

— Ее здесь нет. — Громила протянул мне мозолистую лопату. — Гичи.

— Уже понял. — Я пожал протянутую руку. — Вилд.

— Тот самый набоб кашмирский, раздающий землю направо и налево?

— В точку.

Помолчали. Первым заговорил Гичи.

— Знаю, ты, чувак, из богатой семьи и все такое, но Лина в Восточном Гарлеме не меньше чем принцесса. Если обидишь ее, тут целая очередь выстроится, чтобы дать тебе в рожу.

— Уже.

— Что уже?

— Уже обидел.

Табурет подо мной взбрыкнул необъезженным мустангом, и через мгновение я обнаружил себя сидящим на полу. В голове несколько прояснилось. Я вскарабкался обратно и щелкнул пальцами бармену.

— Всем по стопке.

Койоты пить не спешили.

— Что собираешься делать? — Поинтересовался Гичи.

Он явно был здесь за главного.

— Найти ее и извиниться.

— Хороший план.

Стопки поднялись в воздух почти синхронно. Кто-то довольно крякнул, а Гичи ухмыльнулся. После своего ослепительного, как молния, хука слева он нравился мне все больше.

— Выпьешь со мной?

Ломаться койот не стал:

— Как известно, по соотношению «цена-качество» с халявной текилой не сравнится ничто. Наливай.

Возможно, он был прав. Бывают дни, когда в горло не лезет ничего, кроме кактусовой водки.

— Как она, кстати? Понос и импотенцию уже обещала? — Как бы между делом поинтересовался Гичи.

— Ну, да.

— Ты учти, — он зорко глянул на меня из-под широкой темной брови. — Она может.

— А ты откуда знаешь? — Внезапно обозлился я. — Сам к ней яйца подкатывал?

Койот не заметил, как моя рука сама собой сжимается в кулак.

— Обижаешь, — возмутился он. — Конечно! Только бесполезно это все. С Линой мне не светит ни одна свечка. И тебе тоже. И вообще никому.

Ладонь обмякла. Ладно, живи пока, Гичи.

Сквозь стук стекла о дерево барной стойки, пробилась безумная мысль. Вообще никому? Вообще? Дайте сосредоточиться… Неужели после меня Лина так и осталась нетронутой?

Я вспомнил ее легкий, свежий, не запятнанный ничьими потными руками запах. Кажется, за спиной сами собой начали расти крылья.

Я дурак! Я кретин! Я полный идиот! Какое счастье.

Половина нашей компании уже лежала лицом в стол. Гичи отсалютовал мне на прощание двумя пальцами у невидимого козырька. Пока, мужик, сегодня ты мой лучший друг.

Оказывается, снаружи прошел короткий дождик. Я остановился, полной грудью вдыхая чистый воздух. В голове медленно прояснялось.

Мокрый асфальт пестрел отражениями разноцветных огней, и, засмотревшись на них, я не заметил шакала, движущегося мне навстречу короткими контр-галсами. Или это штормящий тротуар бросал его из стороны в сторону? Я остановился, чтобы проверить свою теорию.

Так и есть. Шакала швырнуло к стене магазинчика. Понадежнее заякорившись плечом в кирпичной кладке, он оглянулся по сторонам в поисках аудитории. Я ждал.

Мутно улыбаясь, он нащупал меня взглядом и попытался сосредоточиться. Я ждал.

И дождался. Шакал поднял к носу кулак и старательно отогнул указательный палец. Палец закачался перед его лицом, словно перевернутый маятник.

— Но это еще не все, — заявил он мне многообещающе.

И тут же изверг в моем направлении густую зловонную струю. Несколько капель разбились о тротуар в паре дюймов от носков моих ботинок, а выполнивший свой долг до конца шакал, сполз по стене на землю и отключил внешний мир.

Ладно, и тебе спасибо, чел. Как-никак ты поделился со мной последним, что имел.

Вот, значит, какой ты, Восточный Харлем.

Глава 27

Фукан помер бы от зависти, узнай он о моем последнем марш-броске по крышам Нью-Амстердама. Вот только платье, к сожалению, не выдержало. Отправив шелковую тряпку в мусорное ведро, я наскоро вымылась и упала в свою постель. Несколько часов сна вернули меня в реальность и превратили в довольно разумного и мыслящего человека.

Во-первых, я совершенно не жалела о расторжении договора с Джокером. Во вторых, мне нужно было забрать свои вещи. И дневное время, когда этот контрол-фрик управляет миром из своего офиса, вполне подходило для последнего визита в его квартиру.

Вот только мой расчет не оправдался.

Джокер спал на диване в гостиной. Стараясь двигаться как можно тише, я отыскала сумочку с моим телефоном, а потом прошла в спальню.

Рюкзак был почти полон, когда мелькнувшая на периферии зрения тень заставила поднять голову. На пороге моей комнаты, прислонившись к притолоке двери, стоял Джокер. Неудивительно, что я его не услышала — он был бос. Взлохмаченные волосы, измятые брюки, выпущенная из-под ремня и почти полностью расстегнутая рубашка — сейчас его вид заставил бы плотоядно застонать половину женского населения Нью-Амстердама. Ну, ладно, все женское население Нью-Амстердама.

Затягивать молчание было бы слишком рискованно.

— Я ухожу. — Больше я на него не смотрела. — Можешь продолжать оскотиниваться, Джокер. Но только без меня. А я наконец, высплюсь по человечески и вернусь к нормальным людям.

Точно. К людям, которые хоть и режут друг друга и стреляют, но не имеют привычки ковыряться в чужой душе зубочисткой.

Забросив рюкзак на плечо, я двинулась к двери. Мне заступили дорогу, как это предсказуемо.

— Отойди.

Неужели опять придется удирать через окно. Упс, а окно-то, кажется, закрыто.

— Я идиот, Лина.

От неожиданности я моргнула. Нет, конечно, ничего подобного не могло прозвучать вслух.

— Ты не сообщил ничего нового. Дай дорогу.

— Аделина, прости меня. Я не хотел тебя обидеть. Просто я не умею разговаривать с нормальными людьми. Прости… пожалуйста.

Кажется, в комнате внезапно закончился кислород. Вилд ван Хорн никогда не просил прощения. Одна мысль о такой возможности казалась абсурдной.

Пока я растерянно соображала, нужно ли мне что-то ответить или просто оттолкнуть преграду в сторону, его рука мягко завладела моими пальцами. Черт, снова это бессильное онемение начало подниматься от ладони вверх — к локтю, к плечу.

— Ты никогда не пыталась дать мне отпор, Лина. — В его голосе звучало само искушение. — Признайся, своей гордостью ты наказывала не только меня, но и себя.

А что у меня было, кроме гордости? Ну, ладно, Джокер, хочешь наказания?

— Иди за мной.

На этот раз он посторонился без малейшего колебания. Мы — я первая, Вилд за мной — прошли в кухню. Там я намочила в холодной воде полотенце и сунула ему:

— Держи.

Он послушался, только растерянно посмотрел на мокрый прямоугольник у себя в руках. И тут же я коротким правым хуком врезала ему в глаз.

— Теперь приложи к лицу. Мы в расчете.

Все-таки он очень быстро двигался. Я даже не заметила, как меня дернули за руку, обмотали ушибленный кулак тем самым полотенцем и прижали к распахнутой на груди рубашке.

Макушку обжигал лихорадочный шепот:

— Прости… прости… прости.

Каждое это слово словно поворачивало во мне глубоко и надежно спрятанный вентиль. Сначала, с трудом, срывая многолетнюю ржавчину с резьбы, затем легче и, наконец, я охнула, всхлипнула и зарыдала в голос, уже не пытаясь сопротивляться.

Единственное, чего я боялась сейчас — показать Джокеру свое лицо, и потому изо всех сил уткнулась носом ему в грудь. Когда казалось, что жидкость вот-вот закапает с подбородка, я вытирала щеки о его рубашку и продолжала завывать.

Когда я совсем обессилела, и казалось, что колени уже подламываются, меня подняли на руки и отнесли в спальню. Уже плохо соображая, что происходит, почувствовала, как лицо обтирают все тем же полотенцем, затем с меня сняли ботинки, закутали в покрывало и легко поцеловали в нос:

— Спи.

Проснувшись в первый раз, я некоторое время рассматривала потолок и пыталась сообразить, где нахожусь. Вспомнить помогла чашка горячего чая, появившаяся перед моим лицом буквально из ниоткуда.

— Пей. — Прозвучал над ухом голос Джокера.

Я жадно вцепилась в гладкие фаянсовые бока. Чай, горячий, с лимоном и медом. Как он понял, что я хочу именно такой? Присев на край кровати, Вилд наблюдал, как я с наслаждением тяну ароматную жидкость. Более того, он улыбался!

Похоже, пока я сидела на крыше, а потом отсыпалась у себя дома, в мире произошло что-то важное. И мир стал лучше? Как-то даже страшно было в это поверить.

Зато новый Джокер ван Хорн был прекрасен. Под обоими его глазами сияло по великолепному фонарю. Я даже опустила на колени кружку, любуясь им. Ну, положим, один из них — моя работа. А кто тот добрый человек, что засветил Вилду под правый глаз?

— Ты похож на енота.

Он попытался улыбнуться шире, но тут же поморщился:

— Всего лишь навестил Восточный Харлем.

А, тогда понятно. Кто в Харлеме бывал, тот в цирке не смеется.

— В «Молескине», — уточнил Джокер.

— Это Гичи тебя так приложил?

— Как ты догадалась?

— Он левша. — Еще пару секунд полюбовавшись на дело наших с Гичи рук, я сказала: — Дай мне фломастер. Или шариковую ручку.

Новый Джокер не задавал вопросов. Просто слушался и исполнял. Может, я еще не проснулась? Но когда, отставив чашку, я подвинулась к нему ближе, он попытался возразить:

— Тебе еще надо поспать.

— Обязательно. — Спасть так спать. Разве я отказываюсь? — Иди сюда. А теперь не шевелись.

Кажется, он и дышать перестал, когда я рисовала на его скулах Хранителя жизни. Затем, притянув к себе еще ближе, прислонилась лбом к его переносице и тихо прочитала призыв к духам.

— Умойся через час, будешь как новенький.

— Спасибо.

И я снова провалилась в сон.

Когда проснулась во второй раз, на краю кровати опять сидел Джокер. Свежий, чисто выбритый, благоухающий парфюмом. В сером пиджаке поверх точно такого же серого кашемирового джемпера.

— Собирайся, Лина. Мы едем в Лобо-дель-Валле.

Конечно, я постоянно разговаривала с мамой и Анной по телефону и скайпу, но увидеть их своими глазами, обнять… впервые за десять лет… От этой мысли опять защипало в носу, и я прибавила шаг, стараясь не отстать от Джокера, прокладывающего нам путь через зал вылета.

Это я сказала, что Вилд ван Хорн изменился? В эту минуту, глядя, как он, словно ледокол, прокладывает путь через толпу, я готова была взять свои слова обратно. Он даже не брал на себя труд немного подвинуться. Нет! Все человеческие существа должны были срочно убраться с его дороги.

Впрочем, по моим наблюдениям, его мнение разделяли все без исключения посетители зала ожидания для ВИП-клиентов. Я никогда не летала бизнес-классом, так что бархатные кресла и официанты, разносящие закуски, кофе и даже алкоголь, произвели на мня должное впечатление.

Вот только внезапно пришедшая в голову мысль напрочь отбила аппетит. Даже захотелось опустошить поднос с шампанским, и пусть Джокер потом как хочет грузит меня в самолет и доставляет по назначению.

— А Роб сейчас не в Соноре?

Мой вопрос заставил Вилда прищуриться.

— Нет. Его зона ответственности Лос-Анхелос.

Стало легче, но не на много. От столицы Южной Конфедерации до Лобо-дель-Валле всего пара часов на машине. С другой стороны, я так и не извинилась перед Робом за свой ночной побег. И врать в угоду Джокеру не собиралась. Так что, будь, что будет.

С этой мыслью я откинула спинку моего сиденья в салоне самолета, вытянула ноги на всю длину и закрыла глаза. Сколько на самом деле мне нужно будет проспать, чтобы наверстать бессонные годы?

О том, что мать в госпитале, я узнал от отчима.

— Печеночная кома. — В его голосе звенело торжество, словно он сообщал мне лучшую в мире новость. — Шансы на то, что она придет в себя, минимальны.

Я не собирался позволить ему оставить последнее слово за собой. Именно такой была моя тактика в последние пятнадцать лет.

— Кома вещь непредсказуемая. На аппаратах поддержания жизнеобеспечения она может продержаться несколько лет. А у тебя уже был инфаркт. Так что поосторожнее радуйся. И полегче с адреналином, Генри.

Он выругался и бросил трубку.

Вопреки общераспространенному мнению о моем бездушии, я был способен испытывать чувства. Я был способен даже на любовь.

Я любил азарт и волнение, предшествующие заключению выгодной сделки. Я любил преследовать добычу, кусок за куском вырывая у своих противников их активы, вплоть до десять раз перепрятанных заначек в оффшорах. Бывали случаи, когда я не брезговал даже фамильными драгоценностями. Когда собирался растереть своих врагов в порошок. Не стоило жалеть тех людей, свою участь они заслужили многократно.

Я любил своих друзей, хоть и не колебался, когда отбирал у Роба единственную девушку, которой он увлекся всерьез. За прошедшие десять лет он так и не нашел ей замены. Вероятно, только молчание Лины позволило мне сохранить друга.

И я любил мою мать. С годами я понял, что она не виновата в своей слабости. И не виновата в смерти отца. Мой отец тоже был слабаком. Просто он за свою слабость заплатил жизнью, а она годами пьянства.

Белое вино до двенадцати дня. Красное до пяти. Ближе к вечеру она переходила на виски. По моей матери можно было проверять часы. Подносы с алкоголем стояли в ее спальне и в гостиной, а отчим следил, чтобы они никогда не пустели.

Возможно, это был единственно доступный ей способ справиться с тяжким, как бетонная плита, давлением деда, а затем Генри Говарда, но в свои десять лет я не способен был уразуметь, почему моя родная мать позволила своему мужу надеть на меня ошейник. Поэтому когда меня вскоре отправили в интернат, я уже не задавал вопросов.

Небо в иллюминаторе сначала порозовело, затем стало быстро светлеть. В этот день я смогу увидеть закат дважды.

С момента, когда самолет оторвался от земли, и голос стюарда в микрофоне разрешил отстегнуть ремни, Лина не пошевелилась ни разу. Она полулежала, отвернувшись от меня, только зябко обхватила себя руками за плечи. Я вытащил с полки над головой плед и укрыл ее от подбородка до кончиков пальцев на ногах. А потом еще минут сорок пялился на нее, как идиот.

Злость на душе постепенно улеглась. Скоро я смогу задать все вопросы и выплатить все долги. И в этот момент Лина будет рядом со мной.

Всю дорогу до Лобо-дель-Валле Лина не отлипала от окна. Что она надеялась там увидеть? Этот городишко старел и дряхлел, больше с ним ничего не могло случиться.

— Я остановлюсь у мамы с сестрой.

Персонал в Логове за эти года сменился раза два, так что ее прежняя квартира в доме прислуги была занята.

— Нет, тебе приготовили спальню на третьем этаже. Я уже распорядился. — Она нахмурилась, готовясь возразить, но я прекратил спор: — В твоем распоряжении три часа свободного времени. Распоряжайся им, как хочешь. Твой рюкзак будет ждать тебя в твоей спальне в Логове. Сообщи, куда прислать за тобой машину.

Если ее что-то и остановило, то уж точно не тон моего приказа. Я знал, что половина ее рюкзака забита охранными амулетами, а значит, стены в Логове будут разрисованы не меньше, чем моя квартира в Нью-Амстердаме. Одним словом, дел у нее сегодня еще предостаточно.

Я настоял, чтобы лимузин проехал неширокими, заросшими липами и жасмином улочками Южного района и остановился перед калиткой одноэтажного белого домика. Розовые кусты за невысокой оградой, горшки с геранью, мощеная выщербленным кирпичом дорожка — как все это отличалось от узких и замусореных тротуаров Харлема. Представляю, как неуютно было Лине в ее первые годы в Нью-Амстердаме.

Она не успела позвонить. Дверь широко распахнулась, и Лина кошкой прыгнула в объятия невысокой пухлой женщины, а еще через секунду на них сверху навалилась стройная длинноногая девушка с такими же черными, как у Лины, волосами. Задыхаясь то ли от смеха, то ли от плача, Лина привалилась спиной к дверному косяку. Затем четыре руки втянули ее в темное нутро дома. Дверь захлопнулась. Все.

Логово встретило меня тишиной и темнотой. О недавнем присутствии здесь матери напоминали лишь подносы со спиртным. Ее спальня была чисто убрана, постель заправлена, шторы задернуты. Ни забытой книги, ни сумочки в кресле, ни очков на прикроватном столике, ничего. Такое впечатление, что обратно ее уже не ждали.

Отчим в последние годы не останавливался в Логове, предпочитая гостиницу или номер в загородном клубе. Мне он напоминал больную собаку, которая ушла из дома, чтобы сдохнуть где-нибудь подальше от чужих глаз. Хотя, уверен, он еще рассчитывал пожить.

Я медленно шел по галерее второго этажа. Кабинет, офис секретаря, малая гостиная, библиотека.

Библиотека… В детстве она стала моим убежищем. За двумя раздвижными книжными шкафами была устроена ниша со старым кожаным креслом и настенным светильником. Взрослые так редко ею пользовались, что забывали проверять, есть ли там кто, перед серьезными разговорами. Так я узнал о грядущем разводе родителей, а затем о новом браке матери.

Кажется, тогда я читал «Робинзона Крузо». Неудивительно, что это было первое издание 1719 года, напечатанное в типографии Уильяма Тейлора. Ван Хорны мало что покупали просто так. Они всегда «вкладывали» деньги. Однажды Генри пригласил эксперта, чтобы оценить стоимость библиотеки, но мать охладила его пыл, напомнив, что по завещанию моей бабки книги отойдут мне после моего совершеннолетия. Если бы не мой именной фонд, открытый дедом, библиотека стала бы моим первым взносом в «Ван Хорн Файненшл Инкорпорейтед».

В этом доме не было ничего, что я хотел бы сохранить на память. Даже часы отца. Как-то раз, забыв «Робинзона» в кресле, я обнаружил между его страниц вместо закладки Ролекс Хронограф, точно такой, как у Джеймса Бонда в фильме «На службе Ее Величества». Отец давал мне надевать их, в качестве награды за хорошие оценки в школе. После его смерти мать хранила их в своей шкатулке вместе с драгоценностями. Теперь они валялись где-то в коробке среди школьного старья.

А первым я сожгу этот стол. Почти утратив над собой контроль из-за внезапно нахлынувших воспоминаний, я оперся ладонями о дубовую столешницу и низко нагнулся над письменным прибором из яшмы и позолоченной бронзы.

Здесь был подписан новым брачный контракт моей матери, завещания деда и бабушки. И здесь, на этом столе уже после смерти деда Генри надел на меня ошейник. Я даже не мог вспомнить лица старого койота, который проделал это со мной по приказу отчима. Только горький дым. Только заунывное бормотание. Только страх и боль.

Ладно, хватит. Завтра мы с Линой поедем в госпиталь. Потом к семейному нотариусу. Затем мне нужно будет найти Генри. Этот старый стервятник наверняка уже в городе.

Как ни странно, Лину здесь помнили. А это значит — слухи поползут по городу, как змеи, и скоро доползут до Лос-Анхелоса. Лучше я сообщу эту новость Робу сам. Как он на нее отреагирует — его проблема.

Роб ответил после десятого звонка. Вряд ли в это время он мог был занят работой.

— Я тебе нужен в Лобо-дель-Валле?

На самом деле, он надеялся, что его помощь не понадобится. Ну, хоть в этом я мог оправдать его надежды.

— Нет. Я нанял новую помощницу. Она отлично справляется.

— Помощницу? — В голосе Роба прорезался интерес. Трахнуть секретаршу друга было для него чем-то вроде спорта. Но надо отдать ему должное, с тех пор как наши дела пошли в гору, ему единственному бабы давали за так, не прикидывая на глаз толщину его кошелька. — Молодая? Красивая?

— Кто молодая? — Раздался приглушенный расстоянием голос. — Ты о ком, котик?

Конечно, Роб был не один. Кто бы сомневался. В такие минуты мое чувство вины перед Линой заметно ослабевало. Во всяком случае, она заслуживала парня, лучшего, чем Роб. Лучшего, чем я.

— Вообще-то, это Аделина Гарсия.

Молчание в трубке затянулось секунд на двадцать. А я предпочел бы побыстрее закончить разговор.

— Эй? Есть кто живой?

Ответом мне были короткие гудки. Роб отключился.

Сукин сын.

Глава 28

— Я забрала себе твою лампу. Не возражаешь?

Я обернулась к Анне и улыбнулась. Какая же она стала красавица. По скайпу не разглядишь ни блестящих, как мех выдры, волос, ни бесконечных ног, ни золотой, как плод манго, кожи. Да еще и умница. И большая труженица. Перечислять достоинства сестры я могла бы бесконечно.

— Конечно, нет. Тебе нужен свет. Наверное, шьешь круглые сутки?

Сестра пожала плечами:

— Ну, бывает. Когда вдохновение накатит.

Наверное, духом Анны стала птица-ткачик. Ее комната ничем не напоминала спальню. Половину ее занимал огромный рабочий стол со швейной машиной и оверлоком. Спала она, наверное, на узком диванчике в углу, но сейчас и он, как все поверхности в комнате был завален раскроенными деталями одежды. Анна вышла в финал онлайн-шоу молодых дизайнеров и вовсю готовила коллекцию для недели моды в Нью-Амстердаме. Если она победит, то, скорее всего уедет в Лос-Анхелос и откроет собственное ателье.

А мама останется здесь одна.

Когда я еще стояла на пороге маминого дома, три часа с семьей казались мне царским подарком. Но сейчас, когда мое время подходило к концу, было до слез обидно, что я так мало могу побыть с дорогими мне людьми. Всего три часа. Впервые за десять лет.

Мы решили никуда сегодня не идти. Я испекла печенье мадлен, и мы с Анной умяли всю тарелку, запивая его молоком. Сначала мама пыталась впихнуть в нас свои каса-реллека[40], но потом сдалась. Просто сидела вместе с нами за маленьким столом в маленькой кухне и, подперев рукой подбородок, слушала, как мы с Анной стрекочем, словно две ошалевших от долгого молчания сойки.

У мамы в доме все было маленьким, но таким уютным и милым, что улететь из этого семейного гнезда казалось просто невозможным. С другой стороны, спать мне было негде. Разве что в гостиной или у Анны на рабочем столе.

— Хоть бы предупредила заранее, — мама погладила мою руку. Ее ладонь была грубоватой и чуть шершавой. — Мы бы поставили тебе раскладную кровать на чердаке. Ты не смотри, что домик маленький. У нас везде порядок.

Конечно, у мамы был порядок — и в доме, где домотканые дорожки устилали полы из сосновой доски, и в садике, где буйствовала бело-розовая сирень.

— Все твои вещи в коробках на чердаке. — Подхватила Анна. — Мы ничего не выкидывали.

Это хорошо. Возможно, мне еще понадобятся и мои старые заготовки для талисманов и любовно собранные бирюзовые и перламутровые бусины, и иглы дикобраза.

— Я скоро ухожу. Не хочу, чтобы ванхорновский лимузин маячил перед вашим домом.

Огромная черная машина и так произвела достаточно впечатления на соседей, и я не собиралась давать повод для новых сплетен.

Отправила Джокеру сообщение, что возвращаюсь своим ходом, и знакомой дорогой через овраг прогулялась до Логова. Я и забыла, каким неуютным на самом деле был этот дом. А сейчас здесь, ко всему прочему, пахло близкой смертью. Пожалуй, заснуть мне сегодня будет проблематично.

Я ожидала чего-то подобного, потому и чуть задержалась в овраге — нарвала молодых побегов пустырника. Бесшумно прошла на кухню, дождалась, пока закипит чайник и заварила настой покрепче в белую фаянсовую кружку. Немного подумала, и приготовила вторую такую же щедрую порцию. Отдам Джокеру. Будем считать ее трубкой мира.

На втором этаже было темно, лишь из приоткрытой двери библиотеки падала узкая полоса неяркого света. Вилд сидел, положив голову на покоящиеся поверх столешницы руки. Он не мог меня услышать. Но почуять запах травы должен был наверняка.

— Тебе не стоило отказываться от машины. Южный район не годится для ночных прогулок. — Он медленно поднял голову и откинулся на спинку стула. — Больше так не делай.

Я поставила перед ним чашку и уселась напротив. Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза.

— Знаешь, Джокер, в свой первый год в Нью-Амстердаме я жила на границе Оушен-Хилл и Браунсвилля. В заброшенном праджекте. Все проемы на фасаде на уровне трех этажей были замурованы, так что в «свою» квартиру я ходила по стене.

Его глаза опасно сощурились:

— Хочешь посеять во мне чувство вины?

Я пожала плечами:

— Хочу сказать, что мне плевать на твои приказы.

Видимо, ответа у него не нашлось, потому что Джокер сделал глоток из чашки. И даже не поморщился.

— Что это?

— Безобидная травка. Дают даже старикам и детям. Будешь сегодня спать, как младенец. Какие у нас завтра планы?

— С утра я поеду в госпиталь к матери. Затем к нотариусу. После смерти матери в силу вступает основная часть завещания деда. Возможно, потом будет еще несколько встреч.

Ясно. Стервятники слетятся на добычу. Лучше быть к этому готовым.

— Вилд?

— Да?

— Твоя мама умрет. Мне жаль.

Впервые я видела такую пронзительную тоску в его желтых глазах. И этот взгляд причинял мне физическую боль. Вот что испугало меня по-настоящему.

— Я знаю.

Я кивнула и попыталась встать, но меня задержала его ладонь, захватившая в плен мое запястье. И снова по коже побежали искорки электрических разрядов. Честное слово, я уже стала бояться его прикосновений.

— И как оно было там, в Браунсвилле?

— Лучше, чем ты думаешь.

Я не солгала. «Моя» квартира на третьем этаже отличалась от любой другой только наличием кирпичной кладки в оконном проеме. После того, как я до отказа отвернула вентиль на водяной трубе, и из крана полилась вода, сначала ржавая, а потом чистая и чуть пахнущая хлором, проблема с жильем на зиму была решена.

За сутки я отмыла пол и стены в маленькой квартире-студии, привела в порядок ванную комнату и застелила пол большим куском ковролина. В мебели я не нуждалась — спальный мешок, раскладной столик на низких ножках и несколько крючков для одежды полностью удовлетворили мои потребности. А как подключиться к электрическому проводу на ближайшем столбе в Браунсвилле знает каждый младенец.

Джокер низко опустил голову, и я не могла разглядеть, какие чувства отражаются на его лице. Да и не интересовалась. Я осторожно высвободила руку и бесшумно вышла из библиотеки. Мне не нужна твоя боль, Вилд ван Хорн. Я не хочу твоей печали.

Свою спальню на третьем этаже я нашла сразу. В ней тоже горел свет. Розовый мягкий свет красной лампы. Почти такой же, какая стояла сейчас в комнате Анны. Какая была подарена мне десять лет назад. Эта была совершенно новой.

Рюкзак лежал в кресле. Разбирать его прямо сейчас не было никакой необходимости, потому что в изножье кровати меня ждал белый махровый халат, а все необходимое от зубной щетки до дорогущего крема было расставлено на стеклянной полочке в ванной.

Опустившись на пол рядом с кроватью, я выключила лампу. Включила. Снова выключила. Несмотря на выпитый отвар, спать не хотелось.

Я бесшумно спустилась на первый этаж и заглянула в гостиную. Ага, вот он — отличный виски, даже не откупоренный. Лучшее средство от тоски, что придумало человечество. После пленки с пузырьками, конечо.

Прихватив бутылку и пару стаканов, я вышла через парадную дверь и сделала шаг в замершую в ожидании рассвета темноту.

Алфредо появился, как только над стаканом с виски вспыхнул голубой огонек.

— Рад видеть тебя, Лина. — Он устроился рядом со мной на заросшей мхом древней могильной плите. — Уж и не чаял свидеться в этой жизни.

— Звучит несколько двусмысленно, не находишь? — Я сделала вид что чокаюсь своим настоящим стаканом с его призрачным. — Я тоже скучала, Алфредо. Ужасно.

Призрак приподнял брови в притворном изумлении.

— Ты же путешествовала по миру, даже в Нью-Амстердаме жила. Неужели не завела там новых знакомств?

Как же приятно было увидеть старого друга снова.

— В Нью-Амстердаме все не так радужно, как ты себе представляешь. В Кингз Парк[41], например, я даже сунуться побоялась.

— И правильно, к психам нужен особый подход, — согласился Алфредо. — Независимо от того, живые они или мертвые.

— Зато на 6-й авеню нет-нет да и встретишь кого-нибудь из девушек Зигфилда[42].

Алфредо схватился за сердце:

— Ты не шутишь?

— Зуб даю! — Поклялась я. — Так и ходят среди живых прямо в сценических костюмах.

Призрак тихо застонал.

— А Мэрион Дэвис видела.

— Да. В короне из страусовых перьев и прикрытую только жемчужным ожерельем. — Алфредо застонал громче. — Она неплохо сохранилась, кстати, для своих шестидесяти четырех.

Призрак закашлялся:

— Что?

— А ты чего ожидал? Именно столько ей было на момент смерти. Про Бесси Лав рассказывать?

— А ей сколько? — Осторожно поинтересовался он.

— Восемьдесят семь.

Алфредо залпом осушил стакан, который на моих глазах сам собой наполнился снова.

— Ясно. Эту тему, Лина, мы закрыли. Лучше скажи, по какому поводу ты снова в Лобо-дель-Валле. Ван Хорн-младший простил тебе грехи юности?

— Я вовсе не грешила! — Возмутилась я.

— Вот! — Алфредо поднял указательный палец и нравоучительно изрек: — И в этом твоя главная вина. Так что там с ван Хорном?

— Я теперь как бы работаю на него.

Эта новость заставила призрака опустить стакан и внимательно посмотреть на меня.

— Вот даже не пытайся сказать вслух, что сейчас подумал, — предупредила я. — Я просто на него работаю.

— То есть ты так ему и не дала?

Хорошо, что в темноте не видно, как вспыхнули мои щеки.

— Алфредо, ты мой гинеколог или друг?

— Сейчас совмещаю.

Не знаю, была ли у него совесть при жизни. Если да, то она истлела давным-давно. Я поступила единственно правильным по моему мнению образом — надулась. Впрочем, настырный призрак совершенно не смутился:

— И не собираешься?

— Нет, конечно!

— Тогда не удивительно, что он объявил тебе войну.

Алфредо снова расслабился и прихлебывал виски маленькими глотками. Судя по тому, что в стакане выгорело не больше половины, разговаривать мы сможем хоть до утра. Но в одном мой друг был прав — воевать мне совсем не хотелось. В чем я и призналась:

— Знаешь, война это совсем не мое.

— Очень хорошо, что ты это понимаешь. Это вообще не женское дело. Такие люди, как твой Джокер, рождаются для борьбы. Сражение — их стихия. Попробуй восстать против него, и сразу проиграешь.

Так себе перспектива, честно говоря.

— И что же мне делать? — Чуть растерянно поинтересовалась я.

Алфредо не колебался ни секунды:

— Сделать так, чтобы он воевал не с тобой, а ради тебя.

Итак, я предвидела два варианта развития событий: наихудший и невозможный. Ну, спасибо тебе, друг.

От печальных мыслей отвлек душераздирающий мяв где-то совсем рядом. Я вздрогнула и чуть не расплескала свой напиток.

— Это кто?

— Кошки. — Благодушно пояснил Алфредо.

— Живые? — На всякий случай уточнила я.

Призрак снисходительно усмехнулся.

— А ты думала, у нас тут никакой музыки, кроме скрипа ржавых ворот да похоронных маршей? Вот послушай… — Я чуть не подавилась от нового заунывного мяуканья. — Это же настоящий блюз.

— Что-что?

— А вот… — отбивая ритм щелчками пальцев, Алфредо затянул: — Мне этой ночью не заснуть…

И подмигнул, мол, подпевай, включайся в творческий процесс. Я и включилась:

— Йоу, мамми, йоу!

— Я и кусочка проглотить не могу. Потому что моя любимая детка…

— Йоу, мамми, йоу!

— Не хочет смотреть на меня.

В кустах ступил в соревнование новый солист. Минуту мы с Алфредо прислушивались к замысловатым руладам.

— Госпел?

— Точно! Госпел. Давай, Лина.

Я вдохнула побольше воздуха:

— Господь все видит…

— Йе! — Подхватил призрак.

— Господь все слышит…

— Йе!

— Господь ведет учет твоих грехов.

— Йе!

— Господь все время смотрит за тобой…

— Ми-а-ау!

— Поэтому живи так, чтобы ему тоже было интересно, — совершенно будничным тоном заключил Алфредо и отсалютовал мне стаканом: — За тебя, Лина.

— За тебя, Алфредо.

Глава 29

На следующее утро я отказывалась просыпаться, пока у меня не выдернули из-под головы подушку и не водрузили ее на лицо.

— Хватит дрыхнуть, Лина. Вставай.

— Ох! Надеюсь, у тебя есть предсмертное желание.

— Да. Застать мою мать живой.

Я мгновенно села в кровати, прижимая все ту же подушку к груди.

— Извини. Спускаюсь через пятнадцать минут.

Окончательно к жизни меня вернул большой стакан кофе с кардамоном из кафе-кондитерской миссис Адамс. Я мысленно поставила галочку в полусонном мозгу зайти сюда и посмотреть, что появилось новенького в ассортименте.

В холле госпиталя я уже была спокойной и сосредоточенной. Наверное, морг находился в отдельном здании. Во всяком случае, по лестницам и коридорам больницы призраки не бродили.

— Я подожду здесь. — Я кивнула в сторону маленького холла с кофейным автоматом на пятом этаже. — Вам, наверное, лучше поговорить без посторонних.

Джокер криво улыбнулся при слове «поговорить», но я не шутила. Уж кто-кто, а я-то отлично знала, что говорить можно с кем угодно. Было бы желание.

За столиком в углу сидела молодая пара. Женщина плакала, мужчина держал ее за руки и осторожно поглаживал их. К ним подошла медсестра. Несколько минут разговора, женщина кивнула головой, и вышла из комнаты, поддерживаемая своим спутником.

— Симпатичная пара, — совсем рядом раздался негромкий голос. — Ребенок у них попал под машину. Но умирать не собирается. — В голосе звучало насмешливое одобрение. — Упрямый парнишка.

За столиком напротив меня сидела женщина в больничной рубашке. Вглядевшись в ее лицо внимательнее, я недоверчиво произнесла:

— Миссис Говард?

Женщина недовольно поморщилась:

— Всегда ненавидела это имя. Зови меня просто Элис.

На прежнюю Элис ван Хорн Говард нынешняя была мало похожа. Нет, она не выглядела законченной алкоголичкой, как о ней сплетничали по городу. Но бледное измученное лицо и крайняя худоба надежд на ее возвращение к жизни не внушали.

— Вы уже умерли, Элис?

Ответом мне была тонкая улыбка на синеватых губах:

— Еще нет. И постараюсь продержаться как можно дольше. Ради Вилда.

Как жаль, что я не могла коснуться ее руки.

— А вы не хотите вернуться? Я могу попросить духов.

— Нет стоит, Лина. Я всегда знала, что ты добрая девочка, — улыбка наполнилась теплом, — но не нужно. Тяжело жить, никому не нужной, никем не любимой. Мое тело давно превратилось для меня в обузу. А теперь… — она оглянулась по сторонам, — … я знаю, что умирать не страшно.

Как странно, оказывается, можно жить без любви. Бывало, я жила без денег, без еды, без крыши над головой, но любовь всегда была со мной. Мама с сестрой любили меня всю мою жизнь, и друзья были рядом. Даже соседи не жалели для меня искренней улыбки. Даже незнакомые люди на улице.

А те, кто меня не любил… От них я просто уходила. И забывала.

Кто знает, может быть, после смерти Элис ван Хорн Говард обретет новую жизнь?

— Надеюсь, вас похоронят на Роузхилл. Там собралось неплохое общество.

Как еще я могла ее подбодрить? Элис рассмеялась, откинув голову назад:

— Спасибо за рекомендацию. Но я должна продержаться как можно дольше. Вилду нужно время.

— Для чего?

— Чтобы подготовиться.

— К чему?

Элис оперлась локтями о столешницу и наклонилась ко мне, как будто кто-то мог нас сейчас подслушать.

— В завещании моего отца есть один пункт. Очень важный. Он ссылается на старый волчий закон. Пост вожака и имущество достаются сильнейшему в роду. После оглашения наследства ему могут бросить вызов, и он обязан будет его принять.

Я недоверчиво покачала головой. Подобные законы сохранились у койотов и ягуаров, но чтобы у волков… Впервые об этом слышала. Кроме того…

— Разве у Дж… Вилда есть братья или кузены?

— Есть сын у моего мужа, — ее лицо брезгливо скривилось. — Он считался незаконным, но я знаю, что Генри тайно от всех оформил бумаги на усыновление.

— Значит, будет поединок?

Невольно вспомнился мой старый сон, когда я втайне от Джокера вошла в его сознание.

— Будет. И Вилд должен быть готов. Иначе потеряет все.

Все… И земли, предназначенные койотам, тоже.

— Что я должна ему передать, Элис?

Душам живых опасно на слишком долгий срок оставлять тело.

— То, что слышала сейчас. И еще, Лина… скажи, что я оставила для него письмо. В той книге, что он так любил в детстве. Думаю, он поймет. Прощай.

— Прощайте, Элис.

Легкого вам забвения. Спокойного вам прощания.

Джокер нашел меня все за тем же столиком. Не знаю, моргнула ли я хоть раз, с тех пор как ушла миссис Говард.

— Поговорить не получилось. — Он поставил передо мной очередной стаканчик с кофе. — Наверное, в глазах матери я даже последнего «прости» не заслужил.

— Нет, она тебя любит. — Вилд вскинул голову и недоверчиво уставился на меня. — Она оставила для тебя письмо. В твоей любимой детской книге.

Кажется, он точно знал, о чем идет речь. Только смотрел на меня, словно наткнулся на сундук с сокровищами и боялся поверить своим глазам.

— Ты-то откуда знаешь?

В ответ я подняла разрисованные магическими знаками ладони:

— Забыл, с кем имеешь дело? Твоя мать решила поговорить со мной.

— И о чем еще вы говорили?

Джокер прикусил губу — то ли от обиды, то ли недоверчиво.

— Об одном старом волчьем законе. О сражении за наследство и пост вожака. — И, предупреждая его новый вопрос, быстро добавила. — У твоего отчима есть сын. Теперь законный. Больше ничего не спрашивай. Вся информация только со слов твоей матери. Я даже в существовании такого закона не уверена.

Глаза Вилда уставились в какую-то точку у меня за спиной. Он пошевелил губами, словно пробуя слова на вкус, прежде чем они прозвучат.

— Есть такой закон. Существует только потому, что от него забыли избавиться.

Ого, предусмотрительные волки, оказывается, склоны оставлять мины на своем законодательном поле. Джокер продолжал:

— Ты слышала, например, что в Айове однорукие пианисты обязаны играть бесплатно?

— Что-о-о?

— А в Арканзасе муж имеет право бить жену не чаще одного раза в месяц.

— Слава Богу, мы не в Арканзасе.

— А в Вермонте жена может пользоваться вставной челюстью только с письменного разрешения мужа.

— Рада, что у койотов с зубами все в порядке.

— Так вот: в Соноре любой член рода может оспорить права прямого наследника. Как и пятьсот лет назад все достается сильнейшему.

— Н-да. И что теперь делать?

Меня все эти новости огорошили и заставили растеряться. Зато Джокер был похож на сжатую пружину: сосредоточен, собран, полон энергии.

— Сначала к нотариусу. А потом я поговорю с одним человеком. Он уже в Лобо-дель-Валле.

Вечером Джокер заперся в библиотеке, и я решила, что будет мудро не показываться пока ему на глаза. Когда все талисманы были развешаны, молитвы прочитаны и защитные знаки написаны, а любопытная луна старалась заглянуть в зазор между неплотно задернутыми шторами, я все-таки решила спуститься на второй этаж.

Сейчас, когда решалась судьба империи ван Хорнов, я боялась оставлять Вилда одного, так что новые визиты к маме или на Роузхилл пришлось отложить. Да и вообще, в библиотеке было подозрительно тихо. Пора было проверить, жив ли Джокер там вообще.

На этот раз мне не нужен был предлог в виде чашки с настоем. Я подождала перед дверью, прислушиваясь, не раздастся ли по ту сторону хоть малейший шорох, затем повернула бронзовую ручку.

В комнате было темно, но мне, как и Вилду, свет был не нужен. Он снова сидел за столом, уронив голову на скрещенные руки. Письмо лежало рядом, а книга, из которой его достали, валялась на полу. Я подняла довольно увесистый том и провела ладонью по переплету из телячьей кожи. От старой позолоты не осталось ни крупинки, так что название можно было прочитать только при ярком свете или нащупать кончиками пальцев.

«Жизнь, необыкновенные и удивительные приключения Робинзона Крузо и так далее, и так далее». Жизнь паренька, не пожелавшего учиться судейскому делу и в восемнадцать лет покинувшего родительский дом, чтобы полностью отдаться единственной своей любви — морю.

Мальчик, зачитывавшийся в детстве этой книгой, вырос и в восемнадцать лет решил стать юристом, потому что не любил никого и ничего. Я положила книгу на край стола. Начинать разговор первой не хотелось, потому что последний наш разговор несколько часов назад закончился не очень хорошо.

После больницы я выпросила у Джокера пятиминутную остановку перед кондитерской миссис Адамс. Просто не могла себе отказать в нескольких глотках какао с корицей и кофейным ликером. Как-будто знала, что этот обжигающий напиток в двойном картонном стаканчике будет моей единственной радостью в этот день.

А на выходе я столкнулась с шерифом Келли. Он уже ушел на пенсию, сильно поседел и чуть ссутулился, но выглядел все таким-же крепким и надежным, как сучковатая дубовая палка отставного полковника викторианской эпохи. Он вежливо поздоровался и посторонился, давая мне дорогу. Он всегда был вежлив, но сейчас в его голосе не слышалось былого тепла. Наверное, он тоже винил меня в разрыве в Робом.

Когда я опустилась на заднее сиденье рядом с Джокером, его лицо казалось ничего не выражающей маской. Крепко сжатые губы, пустые холодные глаза. Смотреть на него не хотелось, и я отвернулась к окну.

Во время переговоров Вилда с нотариусом, я бессмысленно пялилась на стопки документов на антикварном столе, на огромные книжные шкафы с книгами по семейному праву. Рассуждения об особенностях брачного контракта Элис ван Хорн Говард, о прецедентах оспаривания наследства и судебном преследовании поединков проходили мимо моего сознания.

Возвращаясь к машине, я все так же старалась держаться подальше от Джокера. Меня знобило, не помогала ни застегнутая на молнию куртка, ни глубоко спрятанные в карманы кулаки.

— Думаешь, он все еще видит в тебе свою несостоявшуюся невестку?

Так можно было говорить о ставках Питсбург Пингвинз против Могучих Уток[43].

— Можешь собой гордиться. Этого уже не случится.

Я надеялась, что мой голос звучит так же безразлично. Вилд резко затормозил и повернулся ко мне:

— Чего «этого»?

Я пожала плечами, не переставая мелко дрожать. Противно, что он это видел.

— Брака с надежным человеком. Семьи, детей, школьных утренников, Рождества за общим столом. Я такая же женщина, как все остальные, и хотела того же самого. Разве ты этого не знал?

Джокер сделал еще шаг вперед и замер, почти касаясь меня грудью. Неуловимым движением выдернул мои руки из карманов и спрятал их в своих горячих ладонях.

— С Робом ты когда-нибудь чувствовала то, что было между нами?

Черт, опять эти искры, сливающиеся в потоки тепла. Глаза невольно остановились на его губах и я судорожно сглотнула. Держи себя в руках, Лина. Если я сейчас облизну губы, то проиграю раз и навсегда. Окончательная капитуляция станет всего лишь вопросом времени.

— Думаешь, под ним ты стонала бы так же, как тогда на Девичьей скале?

Заткнись, Джокер! Заткнись!

Во рту пересохло, и я уже не думала, как сохранить лицо. Пусть смотрит. Пусть видит, как я его ненавижу.

— Разве ты дал мне шанс проверить?

В машине Вилд бросил шоферу:

— Домой, — и молчал до самых ворот Логова.

Оставшуюся часть пути я задыхалась от жара. Когда водитель вышел, чтобы открыть мне дверь, Джокер тихо произнес:

— На самом деле, ты должны быть мне благодарна, Лина. Я спас тебя от брака без любви. Я освободил тебя из ловушки.

Я бегом бросилась в свою комнату, и минут десять простояла над струей холодной воды, пытаясь остудить руки и лицо.

Сейчас я молча стояла в темной библиотеке, глядя на склоненную голову Джокера. Если он не захочет говорить, я просто уйду.

— Его тоже зовут Генри Говард. Генри Говард-младший.

— Сын твоего отчима?

— Да. После того, как я покончу с ними обоими, всем будет наплевать, кто из них младший, а кто старший. О них просто забудут.

В голосе Вилда не звучало злости, словно он думал о чем-то другом.

— Если мы найдем колдуна, твои шансы возрастут. Ты что-нибудь знаешь об этом «младшем»?

Он устало потер переносицу:

— Слышал. Он занимается боями без правил. Участвовал в нескольких любительских поединках. — Н-да, звучит не очень обнадеживающе. Мы с моими койотами можем пролететь. — Я видел записи. — Джокер посмотрел на меня, словно понимая, о чем я сейчас думала. — Лина, я лучше него. Я справлюсь.

Это прозвучало так, словно великий и ужасный Вилд ван Хорн боялся разочаровать меня. Сегодня определенно был день сюрпризов. Преодолев свой страх я подошла ближе и коснулась его локтя.

— Я тебе верю. А теперь иди спать.

Его пальцы перехватили мою руку.

— Лина…

— Да?

— Ты знаешь, мать написала, что всегда любила меня.

Наверное, так оно и было, судя по тому, что мне довелось сегодня услышать в маленьком кафе в госпитале. Я кивнула, подтверждая его слова.

— Она отправила меня в интернат, чтобы защитить. И это она наняла тренера Коннели, чтобы он позаботился обо мне.

— Может быть, она просто не могла сделать ничего больше?

Он криво усмехнулся:

— Думаю, да. Я хорошо помню деда. Мой отчим просто его копия, неудивительно, что они так быстро поладили. Может быть, поэтому старик закрывал глаза на то, что Генри избивал меня. — Я порывисто вздохнула. — Она действительно не могла ничего поделать. Просто странно, что все эти годы рядом со мной был человек, который меня на самом деле любил.

Итак, мать Джокера спряталась на дне бутылки, а на него самого надели ошейник и выставили из дома. Мне, койотской девушке, которую мать с отцом весь первый год жизни носили на руках, а затем берегли и хранили, как главное свое сокровище, невозможно было понять этих людей.

Но я, как и он сам, не верила, что Вилда ван Хорна можно любить. Его хотели, его пытались заполучить, даже приворожить пробовали. Но любить его было невозможно.

Вот только было бесконечно жаль того маленького мальчика, лишенного родительской любви. Того искалеченного волчонка, который вообще не должен был выжить, но все-таки вырос и вернулся домой.

Я сжала ладонями его виски, наклонилась и подула на покорно опустившиеся веки:

— Спи, Вилд.

Глава 30

Не знаю, почему Лина решила идти со мной, но я был рад. Как-то спокойнее было держать ее под присмотром. Вместе с тем я ни в коем случае не хотел допустить, чтобы Генри Говард увидел ее.

— Подожди меня здесь, — я кивнул в сторону скрытого за колонной столика. — Я присоединюсь к тебе после встречи. Меню и винная карта полностью в твоем распоряжении.

Чтобы не пропустить отчима вглубь зала, я занял позицию ближе ко входу и наблюдал, как перед зеркальной витриной ресторана останавливается серебристый Бьюик, как по-старомодному элегантный водитель открывает дверь пассажиру, и как опускается на тротуар нога, обутая в сшитую на заказ туфлю от Лардини.

Привет, Генри, у меня для тебя две новости. Во-первых, с сегодняшнего дня тебе придется попрощаться с маэтро Лардини, так же как с маэстро Фиораванти и прочими, одевавшими твое дряхлеющее тело в роскошные костюмы, сорочки и белье. У тебя больше не будет на них средств. Во-вторых, своей скорой нищетой и будущим прозябанием в бедном районе ты будешь обязан мне и только мне. Сюрприз, сюрприз.

Поглаживая кончиками пальцев ножку винного бокала, я наблюдал, как Генри идет ко мне. Значит, вот этот недопырок ростом с сидящую собаку и был тем самым монстром, разрушившим мою жизнь? Это его я с такой страстью ненавидел и боялся столько долгих лет? Пришла пора нам поменяться местами.

— Приехал навестить мать, сынок? — Как же меня бесил его покровительственный тон. — Несколько поздновато, но ты все равно молодец.

При последней встрече мы пришли к молчаливому согласию о вооруженном нейтралитете. Он чувствовал, что я набираю силу, но ничего не мог сделать. Я в то время уже начал закладывать мины замедленного действия под его бизнес, и не хотел, чтобы он узнал об этом раньше времени. Сегодня пришло время выложить карты на стол. На кону были большие деньги.

Вся власть Генри держалась на деньгах, доставшихся ему сначала от его отца и деда, а потом моего деда и матери. С их помощью он контролировал мою мать, свою любовницу, всех вокруг. Единственное, что давало ему уважение окружающих — его деньги. Без денег он станет беспомощным, как лишенная раковины улитка, потому что не знает, каково это — собственными зубами выгрызать себе место среди своры таких же бесконечно жадных и совершенно бессовестных дельцов. Унаследовать капитал и сколотить его самому — две большие разницы.

— А ты приехал навестить семейного нотариуса? Очень предусмотрительно, Генри.

Отчим скривился. Я тоже. Мой волк брезгливо морщил нос, чувствуя запах бессильного страха.

— Но на твоем месте я бы тоже навестил свою умирающую жену. Как-никак, она последний человек, который тебя боялся. С завтрашнего дня для всего мира ты станешь пустым местом. Ведь собственных денег у тебя не осталось, а к капиталам ван Хорнов тебе доступ закроют.

— Что? — Покрытая старческими пятнами рука метнулась к воротничку сорочки, чтобы ослабить узел галстука.

Я насмешливо приподнял брови:

— А что тебя удивляет? Скандал с комиссией по ценным бумагам, с антимонопольным комитетом, отказ в кредитах от крупнейших банков… Считаешь, это была досадная случайность? Думаешь, все чем ты владел, твоя репутация, твое имя, «старые деньги» Говардов рассыпались в пыль из-за очередного финансового кризиса?

Кажется, Генри собирался что-то сказать, но смог издать только хрип.

— Я…

— Кстати, — я поддернул манжет белоснежной сорочки и бросил небрежный взгляд на часы, — именно сейчас проходит Совет директоров «Говард и Говард, Инк.». И на нем решается вопрос о снятии тебя с должности Президента компании.

— Я…

Я вежливо подождал, не хватит ли старика инфаркт прямо сейчас, но нет. Не случилось.

— Сам понимаешь, они не могут оставить на этой должности мошенника, продававшего химическое оружие в Магриб. — Лицо отчима начало багроветь. — Который в скором времени должен будет давать показания перед сенатским Комитетом по незаконному обороту оружия.

Или все же окочурится?

Официанту и бармену, наблюдающему за нами из-за стойки, мы должны были казаться лучшими друзьями. Во всяком случае, я улыбался самой ласковой из своих улыбок. А вот Генри разучился держать удар. Плачевно.

Ладно, пора его добить:

— Во всяком случае, юристы, уволившиеся из твоей компании, постараются быть как можно убедительнее. А аудиторы «Ван Хорн Мобил» уже разослали акционерам отчет о твоей попытке слить деньги компании, чтобы закрыть дыры в бюджете «Говард и Говард».

— Крысы бегут с тонущего корабля? — Ему удалось наконец трясущимися руками расстегнуть две верхних пуговицы.

Наслаждаясь этим зрелищем, я даже подался вперед:

— Может быть, когда корабль покинут ВСЕ крысы, он перестанет тонуть? Во всяком случае, я присмотрю за состоянием твоих предков, Генри. Обещаю.

Губы отчима посинели, щеки запали, лицо заострилось. Еще никогда он не был так похож на голодную крысу. Отлично. Вот именно таким я и хотел его запомнить — побежденным, уничтоженным, раздавленным.

Я поднял руку, подзывая официанта:

— Ваше лучшее вино?

Кажется, невозможно было склониться ниже, но у парня получилось:

— Монтраше Домэн 1978 года.

— Бургундское? Отлично. Подайте за столик, где сидит дама в белой рубашке. — Затем снова повернулся к Генри. — Извини, сегодня праздную без тебя.

Уже поднявшись из-за стола, я на секунду задержался, давая отчиму возможность для последнего слова. Он не замедлил ею воспользоваться:

— Рано торжествуешь, щенок. — Он все еще хрипел, как удавленник, но с каждым словом его голос набирал силу. — Я отберу у тебя все. До последнего крейцера. До последней нитки. — Он что, действительно верил в эту эпическую дурнину? — Даже твою скво заберу.

Черт! Неужели он почуял Лину? В этот момент на мое плечо опустилась легкая рука, и я чуть не взвыл от разочарования. Она стояла за моим стулом и, не моргая, смотрела на Генри. Самое странное, что испуганным сейчас выглядел именно мой отчим.

Лина медленно наклонилась к столу и, глядя на Генри расширенными зрачками, произнесла:

— Не надейся на своего колдуна. Он давно пережил свою силу. Даже у змеиного яда есть свой срок. Вот, возьми и передай ему: — она схватила со стола вилку и, прежде чем я успел перехватить ее руку, царапнула себя по запястью. А потом подняла руку над пустой тарелкой Генри. Ошеломленные, мы оба смотрели, как на фарфоровую поверхность падают густые алые пятна. — Пусть в последний раз покажет, на что способен.

Кажется, он только и ждал сигнала к действию. Быстро ткнул в тарелку льняной салфеткой, сунул ее в карман и бросился к выходу, словно ожидая удара между лопаток. Мы смотрели вслед: я удивленно, официант испуганно, Лина с легкой улыбкой.

— А теперь объясни, что это было?

Мы перебрались за столик за колонной и сделали по первому глотку того самого Монтраше. Если честно, настоящим ценителем вина я так и не стал. Лучше виски может быть только виски. Имею мнение — хрен оспоришь.

— Нам не надо ждать санитаров? Что-то официант странновато на нас поглядывает.

— Он ягуар, — Лина откровенно наслаждалась вином, — и все отлично понял. Ммм… — она даже зажмурилась, сделав новый глоток. — Ты не представляешь, какое седло барашка я могу приготовить к такому вину.

Итак, Генри, Лина и даже официант в курсе, что сейчас произошло. Один я тут сижу, как дурак. С Монтраше, блять.

— Может, и меня просветишь?

Конечно, она все объяснит. После этого маленького скандала Покахонтас выглядела как кошка, налакавшаяся сливок.

— Скоро я найду колдуна. Уверена, это тот самый, что когда-то надел на тебя ошейник.

А вот теперь мне самому захотелось как можно скорее увидеть этого чертова колдуна.

— Ты уверена?

— Абсолютно. Понимаешь, волк твоего отчима давным-давно издох. Ты ведь почувствовал, как от него несет тухлятиной?

Так вот, что за запах исходил от Генри. Для него же лучше самому потерять нюх.

— И?

— Ни один уважающий себя шаман или колдун не станет связываться с таким отребьем. Убить своего духа намного хуже, чем просто быть человеком. Так что можно сделать вывод, что тот колдун уже выполнял заказы твоего отчима и ненавидит лично тебя… — Она взглянула на меня вопросительно, но я лишь пожал плечами. Не припомню, чтобы я ссорился с койотским колдуном в возрасте десяти лет. — … или твою семью.

А вот это вполне возможно. Учитывая, что ван Хорны нажили первые миллионы на крови изгнанных со своих земель койотов, а я пользовался плодами грабежа и извиняться за это не собирался.

— Но к чему был этот спектакль?

— Колдуну, чтобы направить стрелу, нужно получить что-то от своей жертвы. Волосы, или слюну. Я решила дать кровь. Все-таки плеваться в таком роскошном месте… — она обвела взглядом обитые шелком стены и обюссонский ковер размером с половину федерального округа, — … я сочла неприличным.

— Подожди, — от волнения я сунул пальцы в волосы и с силой помассировал затылок, — ты хочешь сказать, что теперь он попробует убить тебя? Ты сознательно подставилась под удар?

Лина пожала плечами, словно мы тут о цветочках разговаривали:

— Или тебя или меня. Во всяком случае, мы заставим его высунуть нос из норы. Я уверена, он где-то рядом.

— Так!

Я выгреб из бумажника всю наличность и швырнул пачку купюр на стол. Это должно было покрыть наш счет вдвойне. Затем схватил Лину за руку и поволок к выходу.

— Куда ты меня тащишь?

— Домой! — Рявкнул я.

Во всяком случае, там есть хоть какая-то иллюзия защиты — ее поделки и картинки. Но перекинуть дуреху через колено и как следует всыпать ей по заднице хотелось нестерпимо.

— Можно не торопиться. — Лина с самым светским видом расположилась на заднем сиденье нашего автомобиля и глотнула вина прямо из горлышка. — Будешь? — Протянула бутылку мне.

Вся злость ушла стремительно, как вода в песок. Эта зараза, похоже, была уверена, что полностью контролирует ситуацию. Даже вино успела с собой прихватить.

— Оставь для барашка. — Она послушно опустила руку с бутылкой, а я смотрел на нее с улыбкой. И не мог насмотреться. — Ты знаешь, что Покахонтас это не имя, а прозвище. На самом деле ту койотскую принцессу звали Матоака.

Лина кивнула головой. Она тоже улыбалась.

— А ее прозвище означает…

— Проказница. Шалунья. Зла на тебя не хватает.

На самом деле, злиться на нее было невозможно. Не понимаю, как это у меня получалось десять лет назад?

Лина сдержала слово. Через два часа из кухни до второго этажа поднялся такой мясной аромат, что я пошел на него, как на звук дудочки крысолова. Я и до того, пытался поучаствовать в процессе: просто было чертовски приятно видеть Лину такой оживленной, раскрасневшейся, в фартуке нашей кухарки (как раз два раза обернуться). Но на мое предложение отыскать блендер, меня наградили таким презрительным взглядом, что я предпочел спрятаться в библиотеке. Оказывается, чтобы получить правильный вкус, специи, горчичные зерна и чеснок надо перетереть в ступке. Так бы сразу и сказала.

Вина осталось как раз по бокалу на каждого.

— Ешь как следует. — Лина подложила мне на тарелку еще кусок. И себя тоже не забыла. — Силы нам еще понадобятся.

— Что ты будешь делать, если он пустит новые стрелы?

— Верну их обратно. Сначала несколько, чтобы найти его. Они поплывут по ветру к своему хозяину, а я полечу за ними.

— Полетишь?

— Конечно, ведь мой дух — птица.

Так вот откуда в ней это неистребимое свободолюбие.

— Потом мы поедем к нему.

У меня даже кончики пальцев закололо от предвкушения хорошей драки. Вот только…

— Лина, ты не поедешь. Назовешь мне место и будешь ждать здесь. Я сам разберусь.

Она нахмурилась и тряхнула головой:

— Нет. Ты не убийца, Джокер. — Милая, ты плохо меня знаешь. — Мы поедем вместе, и я верну ему остальные стрелы. Самые большие.

— То есть ты решила убить его сама?

Что-то этот план нравился мне все меньше и меньше. Нет, в мужские разборки я женщину не допущу. Но Лина продолжала хмуриться:

— С ним случится только то, что он пытался сделать с нами. Это справедливо, и духи нас не осудят.

Ладно, посмотрим, что у нее получится. Но если что-то пойдет не так, я получу возможность сделать все по-своему. То есть правильно.

Оставшаяся часть ужина прошла в молчании. Лина, похоже, полностью погрузилась в свои мысли, только время от времени поглядывала за окно на белую луну. Полнолуние.

… Над землей большая плошка

Опрокинутой воды…

Иногда по бледному диску пробегала легкая рябь, и тогда я невольно сжимал челюсти, чтобы сдержать рвущийся из горла то ли плач, то ли стон.

Успокаивало только присутствие Лины. Внезапно она посмотрела на меня поверх своего бокала:

— Что?

— Что? — Тупо повторил я.

— Ты как-то странно смотришь. Что случилось?

Ах, вот она о чем. Не знаю, как я смотрел. Просто думал, что готов сидеть с ней вот так до конца жизни.

— Не ожидал, что ты когда-нибудь будешь разговаривать со мной, как со старым приятелем. С тобой хорошо, Лина.

Она спокойно поставила бокал на столешницу.

— Скоро все закончится.

Нож звякнул о край тарелки. Теперь молчание за столом уже не казалось таким умиротворяющим. Наконец я отодвинул свой стул назад:

— Иди отдыхай. Я сам тут все уберу.

А потом пойду бить мешок с песком. Покахонтас послушалась без единого слова. На меня она больше не смотрела. Просто отложила свою салфетку, вышла из кухни и скрылась в темноте холла.

Я стоял, опираясь кулаками о гранит столешницы, и напряженно прислушивался к ее шагам. Вот она подошла к лестнице… Поднимается наверх… Внезапно сверху раздался тихий вскрик, и что-то покатилось по ступенькам вниз.

Глава 31

Пальцы обожгло, и я невольно выпустила ловца из рук. От внезапно нахлынувшей слабости пришлось сесть на верхнюю площадку лестницы. Снизу, прыгая через две ступени, мчался Джокер.

— Все в порядке. Жива, здорова.

— Мать-перемать, — ответили мне с большим чувством.

Вот не надо делать мне тут трагедию. Всего лишь магический ожог. Устраивать из этого целое событие в мои планы не входило. Но мощь выпущенной стрелы произвела на меня впечатление. То ли колдун намного сильнее, чем я предполагала, то ли он вложил в этот удар последние силы. Хотелось надеяться на последнее.

— Осторожнее, — предупредила я. — Держи за обод. И не вздумай тыкать пальцем в голубой огонек.

— Это я уже понял, — несколько сварливо сказал Вилд.

Он сел на ступеньку ниже, положил рядом ловца с мерцающей стрелой и взял меня за руки:

— Покажи.

Нахмурив брови, он наклонился, чтобы лучше рассмотреть ожог, потом подул на него и, наклонившись еще ниже, поцеловал. Наверное, я очень удивилась, раз не отняла руки сразу. Но прикосновение его пальцев было таким успокаивающим и теплым, а глаза светились таком не свойственным ему теплом, что я просто замерла и безмолвно считала удары сердца. Раз… два… три!..четыре!!.. пятьшестьсемь!!! Ох, надо скорее выдохнуть.

— Ничего страшного, — голос немного не слушался, зато озноб прошел, и слабость миновала. — Нарисую воду, и буду как новенькая. Зато все идет по плану. Он попался. Идем, — я поднялась и кивнула в сторону пролета на третий этаж.

— Лина, — Джокер опять задержал меня. — Подожди.

— Что еще?

Вообще-то действовать нужно было быстро, но Вилд уже имел собственное мнение.

— Это был плохой план. Все отменяется.

— Да? — Захотелось снова дать ему в глаз, но я решила как можно дольше быть вежливой. — И какой же?

— Ты сейчас едешь в аэропорт. Я закажу тебе билет на ближайший рейс. — Во избежании искушения я убрала кулак за спину.

— А ты?

— Я найму детективов. Через три часа здесь будут рыскать все ищейки Соноры. Переговорю с койотами из резерваций. У них должна быть информация обо всех шаманах, даже тех, кто живет отшельником.

Кулак сам собой трансформировался в фигу. Как же, будут койотоы разговаривать с наследником ван Хорнов и его детективами. Скорее всего, они и сами не знают, где искать колдуна. Иначе давно бы уже нашли и разобрались с ним по-нашему, по-койотски.

— А каков план «Б»? — Джокер отвел глаза, и я уже громче потребовала: — Говори!

— Если ничего не получится, я выйду на бой, как есть. Я в отличной форме. Тренируюсь каждый день. Ой! — Это я ткнула его кулаком в живот. Судя по тому, как он согнулся, боль была сильной. — Ой!! — А это я ударила его под ключицу. Точно в то место, куда вошла вторая стрела.

— Больно? — Сочувственно поинтересовалась я.

— Еще как! Не ожидал, что ты такая сильная. — Он с видимым трудом выпрямился и потер место удара.

— Не сильнее обыкновенной женщины. Просто запомни, это твои зоны поражения. Достаточно будет ткнуть в них зубочисткой, чтобы свалить тебя с ног. И твой соперник будет о них знать, не сомневайся.

Я по глазам видела, что Джокер лихорадочно придумывает новый способ отделаться от меня, поэтому просто взяла его за руку и сказала:

— Идем ко мне.

И он пошел, как ребенок за конфеткой.

В спальне, Вилд настоял, чтобы я сначала занялась своим ожогом. Это было минутное дело. Сунув для убедительности ему под нос чистую без единого пятнышка ладонь, я заявила:

— Теперь твоя очередь. Снимай рубашку. Я вытащу стрелы.

Подаренная старым ягуаром костяная трубка лежала у меня в верхнем ящике комода, заботливо упакованная в несколько слоев мягкой ткани. Ну, что ж, красавица моя, пришла пора проверить тебя в деле.

Сначала приставила более широкий конец к розовому пятнышку над ремнем джинсов. Эта стрела была меньше, и след больше напоминал ожог от сигареты.

— Не дыши. — Быстро втянула в себя воздух и резко выдохнула, целясь из трубки в сторону окна. — Дыши.

Увидеть стрелу я не успела, но судя по образовавшейся в занавеске дыре, все получилось. Второй след был размером с серебряный далер, и я невольно поморщилась, представив, какую боль она причинила, войдя в тело Джокера.

Несколько раз глубоко вздохнула, готовясь, и припала к его груди. На этот раз вдох был длинным, как лассо. В какой-то момент мне показалось, что я захлебываюсь. Тело непроизвольно вздрогнуло, и Джокер рванулся ко мне. Я успела остановить его, приложив ладонь к груди.

— Все хорошо.

Так же медленно я выдохнула и смотрела, как на моих глазах оплавляется ткань занавески. Дыра размером с детскую голову. Вилд действительно силен, если смог восстановиться после такого удара. Мои глаза вернулись к ладони у него на груди. Снова это ощущение, будто кожа плавится, намертво прикипая к чужой плоти.

Джокер положил руку поверх моей и стоял неподвижно, прикрыв глаза и тоже прислушиваясь к тому, что происходило внутри него. Как-то это было неправильно. Совсем не так, как на Девичьей скале.

Я встряхнула головой, избавляясь от наваждения. Разберемся с этим потом. Перехватила его руку и подвела к своей кровати.

— Теперь слушай меня. Я на некоторое время засну. Не пугайся, так надо. Это называется полет шамана. Я последую за стрелами и увижу, где прячется их хозяин. Не пытайся меня будить, я должна вернуться сама.

— А что делать мне?

— Держать меня. Ты будешь моим якорем.

Раз у Джокера получалось восстанавливать мои силы, то есть шанс, что он сможет вернуть меня из сна. Во всяком случае, цель у нас пока была одна, и, что уж греха таить, его прикосновения меня действительно волновали.

— Держи за руку или за ногу, только не отпускай, пока не проснусь.

Он кивнул и плотно сжал побелевшие губы. Честно говоря, не хотела его так сильно волновать. Неужели он переживает за меня всерьез? С этим тоже будем разбираться потом.

Ветер с гор,

Найди меня среди благословенных.

Крыло орла, подними меня над долиной…

Я нараспев читала древнюю молитву моих предков и словно сама растворялась в ее словах. Тяжесть вытекала из тела, как родниковая вода, и я поднималась все выше и выше. Я все еще находилась здесь, в небольшой комнате с узкой кроватью. Казалось, я и кровать не покидала, вот только потолок опускался на меня все ниже и ниже.

А потом тело опрокинулось, как перегруженное каноэ, и я зависла под потолком глядя вниз. Точно подо мной на пестром покрывале лежала девушка, на первый взгляд похожая на самого обыкновенного человека. А рядом, тесно прижавшись к ее ногам, пристроился огромный черный волк. Удивительно было видеть этого страшного зверя таким послушным и смирным, как собака. Одну лапу он положил поперек бедер девушки, и зубами прикусил рукав ее рубашки. Бока еле-еле вздымались от почти незаметного дыхания, зато глаза следили за мной, висящей под потолком, неотрывно и напряженно.

Пока, волк. Я взмахнула крыльями и сквозь обгорелые занавески выплыла в потоки весеннего воздуха. Множество волнующих запахов и звуков разом окутали меня. В кроне акации кого-то передразнивал дрозд, и мне захотелось посмотреть, где он спрятал свое гнездо. Но тут же меня отвлекла полевка. Ничего не подозревая, она сидела у входа в свою норку и чистила лапками усы. По земле скользнула тень коршуна, и мышь юркнула в нору, а дрозд замолк прямо посреди особенно замысловатого коленца.

Вдали сверкнула голубая искра, а чуть впереди еще одна, и я вспомнила о своих делах. Казалось, я могла бы догнать их несколькими взмахами крыльев, но дунул ветер, подхватил их и понес в сторону гор. Главное, не потерять стрелы из виду, и я, позабыв о мышах и дроздах, усердно замахала крыльями.

Честно говоря, не ожидала, что он прячется так близко. Дорога через перевал раздвоилась, и я поплыла над более узким рукавом, от которого ответвлялась уже едва заметная тропа. Она обрывалась на скалистом козырьке, нависшем над широкой пропастью.

Следов какой-либо переправы или моста с земли заметно не было, но немного покружив над широкой щелью, в которую затянуло огоньки, я нашла цепочку больших камней, по которым можно было спуститься вниз. Даже ловкий человек мог сделать это без серьезного риска, для одаренного духом-маниту спуск вообще не составил бы труда. И вел он к руслу пересохшей реки. Вешние воды уже спустились с гор, а до начала майских гроз оставалось еще достаточно времени, чтобы без риска разбить лагерь на сухой гальке.

Потянуло дымком, и я спустилась ниже. Так и есть. Небольшой костер, кучка заранее заготовленного плавника, ветхая от времени брезентовая палатка и одинокая фигура, сгорбившаяся над огнем.

— Духи воздуха, духи орлов и облаков, я не питаю злобы и ненависти к этому койоту. Я ищу только справедливости. — Мне не нужен был человеческий язык, чтобы произнести эти слова. — Верните злой подарок его хозяину, пусть к нему вернется то, что он послал людям.

Внезапно фигурка у костра повалилась на бок и скорчилась на земле. Смотреть на его страдания я не хотела.

Я снова слышала пение птиц, и шорох камешков, осыпающихся из-под копыт козы. А если посмотреть, что там, за дальней скалой? Может быть, удастся найти гнездо улара[44] или увидеть, как цветет кизил?

Донесшийся по ветру волчий вой подействовал как пригоршня холодной воды. Воздух вокруг загустел, свертываясь в тугую петлю, захлестнул, спеленал крылья и потянул назад.

В маленькой комнате черный волк уже обеими лапами обхватил ноги девушки, а сам рыдал, задрав морду к потолку. Хватит, хватит, я все вспомнила. Возвращаюсь.

В распростертое на кровати тело врезалось что-то тяжелое, от груди к рукам и ногам прокатилась болезненная волна, я вздрогнула и открыла глаза.

Несколько судорожных вздохов, чтобы справиться с остановившимся дыханием. Затем тело потеплело, обрело гибкость и наполнилось ликующей силой. Получилось! Я справилась!

На животе лежало что-то тяжелое. Я опустила глаза и встретилась с исполненным тревоги взглядом. А еще в нем было одиночество, печаль и боль — все то, что когда-то давно превратило Вилда ван Хорна в Джокера.

— Ты в порядке? — Одними губами спросил Вилд.

— Еще как в порядке!

Широко улыбаясь, я запустила пальцы в жесткие темные волосы, и притянула его голову к своей груди. На секунду стало и радостно и страшно, а потом, я крепко зажмурилась и ухнула с обрыва.

— Лина…

— Что?

Я покачивалась в надежном теплом коконе. Что со мной произошло? Я все-таки не удержалась и нырнула в спящую куколку бабочки? Открывать глаза, чтобы проверить, кто так нежно баюкает меня, не хотелось.

— Лина, — лица коснулись теплые губы, затем еще и еще раз. Потом ухо опалило вдруг ставшее горячим дыхание: — А давай еще разик, а?

Давай, Джокер. Руки сами поднялись, чтобы обвиться вокруг крепкой шеи. Я сонно пробормотала:

— Давно я вернулась?

— Еще вечером.

А сейчас что, не вечер? Я широко открыла глаза и испуганно дернулась в постели. Окно спальни выходило на восток. Все те же вчерашние обгорелые занавески были пронизаны лучами утреннего солнца. Да и вообще в комнате многое изменилось. Матрас наполовину сполз с кровати, подушка и покрывало валялись на полу, по обе стороны кучей громоздилась скомканная одежда, мужская и женская вперемежку, а… а я сама лежала в чем мать родила, тесно прижатая к такому же голому Джокеру.

Впору было опрокинуться в обморок от страха, если бы… если бы он не был таким красивым. Ой, хватит на него пялиться, сейчас ведь соглашусь.

— Черт! Мы все проспали.

Возвратившаяся память ехидно напомнила, что спали-то мы как раз мало. Однако, усталости не чувствовалось, даже наоборот. А значит, хватит валяться. Нас ждут великие дела.

А заметалась по комнате, собирая свою одежду.

— Где мои трусы?

Джокер лениво повернулся и вытащил откуда-то из-под бока белую тряпочку.

— Хотел сохранить на память, но раз они тебе так нужны — вот.

— Отдай, фетишист.

Я выхватила трикотажный лоскут из пальцев тихо посмеивающегося Вилда и уставилась на него в полном недоумении. И как это одевать? От них же ничего не осталось.

— Лифчик в таком же состоянии, — предупредил Джокер.

Он все еще лежал на кровати, подперев рукой голову, и пялился на меня с самодовольным видом шаха Фарсийского посреди собственного гарема. Ладно, ругаться тоже будем потом. Все потом. Сейчас надо ехать к колдуну.

— Одевайся, — я швырнула в него ворохом одежды, а сама запрыгала на одной ноге, пытаясь попасть в штанину джинсов.

— К чему такая спешка? — Его трусы были в таком же состоянии, как мои, и я испытала чувство законного удовлетворения. — Иди в душ, а я пока приготовлю завтрак.

— Какой душ? Какой завтрак!? — Я уже застегивала рубашку. Странно, но пуговицы были на месте. — Нам ехать несколько часов. Кто знает, сколько ему нужно времени на восстановление. Колдуна надо брать тепленьким, пока он еще не пришел в себя.

Вилд проникся. Надо отдать ему должное, одеваться быстро он умел.

— Бери все необходимое, потом спускайся и иди к гаражу. Я захвачу ключи.

А еще он успел взять воду. Я жадно приникла к горлышку пластиковой бутылки и, только ополовинив ее, смогла заговорить снова:

— Восточный склон Скагита. Орлиный перевал. Дальше покажу.

Ну что сказать, машину водил он тоже отлично. Мы добрались всего за два часа. Проехать тропинку до примеченного мной каменного карниза, конечно, не получилось. Глядя, как я вытаскиваю с заднего сиденья рюкзак, он задумчиво спросил:

— Лина? А тебе обязательно подходить к нему вплотную, ну, чтобы вернуть стрелу.

— Да, в общем, нет.

Пожалуй, он был прав. Лучше нанести удар заранее, до того, как колдун учует наш запах. Извлекла из рюкзака ловца и трубочку. На этот раз, несмотря на то, что стрела была самой большой из всех, обошлось без накладок.

Подрагивающая от сдерживаемой мощи шаровая молния зависла в воздухе в ярде от моего лица.

— Пусть к нему вернется то, что он послал людям.

Это было больше похоже на залп тяжелого орудия. Если я не промахнулась, колдун не оправится уже никогда. И все же надо было убедиться. Я сунула трубочку в карман, а рюкзак вернула на место.

— Пойдем, посмотрим, что с ним.

В ту же секунду ррраз… сильные руки перехватили меня поперек туловища. Два… мои ноги беспомощно дрыгнулись в воздухе. Три… я обнаружила себя на заднем сиденье ванхорновского Рендж Ровера. Щелкнули кнопки на всех четырех дверцах. Затем стекло заднего окна немного опустилось.

Оставил мне щелку для дыхания, сукин сын? Вот, значит, как?

— Открой машину, Джокер!

Его улыбающееся лицо приблизилось к стеклу:

— Прости, Лина. Дальше я сам. Постараюсь управиться побыстрее.

Его глаза просто искрились предвкушением и азартом. Я бы, наверное, залюбовалась ими, если бы не была так зла.

— Выпусти меня! Я тебе не морская свинка, чтобы в клетке сидеть.

— Я только туда и обратно. Не успеешь соскучиться, моя прелесть.

Он еще и издевался. Вилд вытащил из-за спины спрятанный пистолет — и как я его не заметила — и заткнул за пояс джинсов спереди. Нет, конечно, он меня не выпустит. Оставалось только устало признать свое поражение:

— Джокер, ты сволочь.

— Конечно, любовь моя, — сразу согласился он и подмигнул веселым глазом. — Но я твоя сволочь. А это, сама понимаешь, совсем другое дело.

В два прыжка он достиг поворота тропы и исчез из виду. Я допила воду из открытой бутылки и перебралась на сиденье водителя. Снять защитный кожух под рулем оказалось совсем не трудно. Но потом я могла лишь тупо таращиться на пучок разноцветных проводов.

Что тут с чем нужно соединять? В фильмах все выглядело гораздо проще, а мне хотелось бы, чтобы после моих опытов машина все-таки могла ехать.

Придется, видимо, довериться Джокеру. Хоть это и казалось диким на первый взгляд.

Глава 32

Пистолет я взял с собой просто на всякий случай. Я и с самого начала не планировал убивать старика, а теперь, когда увидел, что с ним стало после удара стрелы, тем более.

Он стоял напротив меня, покачиваясь на полусогнутых ногах и зажимал рукой рану на груди. И смотрел, как густая темная кровь капает с его пальцев и пятнает разноцветную гальку под ногами.

— Ты пришел, — произнес он и поднял голову.

Да, это было то самое лицо, которое я столько лет видел в своих детских кошмарах. Из под сальных седых косм на меня смотрели пронзительные черные глаза.

Вот чего я не ожидал, так этого того, что он будет улыбаться. Все-таки старый койот был чертовский крепким сукиным сыном. А еще у него были острые, словно заточенные напильником, зубы.

Вендиго. Койот, когда-то бывший человеком, но полностью отдавший свою душу злым духам. И заплативший за свою долгую жизнь жизнями всех своих близких. Полубезумное существо, терзаемое ненасытным голодом и злобой.

Глупо было спрашивать, за что он когда-то поступил так жестоко с невинным ребенком. И все же я спросил.

— Что ты имел против меня, колдун?

Его ухмылка стала шире:

— Ты последний в своем проклятом роду. Я должен был завершить дело своих предков. Мой народ будет отомщен.

Возражений у меня не нашлось. Учитывая, сколько койотов было истреблено первыми ван Хорнами, высадившимися на эти берега, расчет казался более, чем справедливым. И все же, я должен был дать ему последний шанс:

— Я верну твоему народу часть земель. Я обещал.

— Кому ты обещал? — Он скалился так, словно собирался впиться мне в горло. — Своей девке?

— Она чистокровная пайюта, и заботится о своем народе.

Он сплюнул кровью:

— Она тварь, связавшаяся с волком, и заслужила свою судьбу.

Похоже, старик совсем ослаб, потому что даже его плевок не долетел до земли, а сполз с окровавленных губ на подбородок.

Ладно, я еще мог послушать, как выживший из ума придурок кроет всеми хренами меня, но Лина такого хамства уж точно не заслуживала.

— Пока, людоед. — Я повернулся, чтобы уйти. — Не скучай. Поговорим в другой раз. На том свете.

Мне в спину полетел жуткий булькающий смех:

— Раньше, щенок. Мы встретимся гораздо раньше.

Даже если бы я хотел, то все равно не смог бы предотвратить то, что случилось потом. Крик замер у меня в горле, когда я увидел, как колдун шагнул в костер, и пламя с шипением вспыхнуло. Словно в него швырнули пригоршню пороха.

Его тело горело, как бумага. Огонь одним дуновением сорвал со старика одежду и багровыми пальцами охватил его голое тело. Пару секунд кожа казалась желтой, как пергамент. Затем по ней прихотливыми узорами пробежали красные линии. На моих глазах вздувался и распухал живот, с шипением закапал на горящие угли жир. Оранжевые языки облизывали уже мертвую плоть, сглаживая все ее выступы — ни носа ни ушей ни губ, на лице не осталось, но оно все еще продолжало смотреть на меня черными ямами глазниц.

Самое страшное, что он все еще стоял, словно привязанный к столбу еретик. Смрад горящих внутренностей и содержимого кишечника перебивал запах паленого мяса. Я сделал несколько шагов назад, и чуть не упал, зацепившись ногой за камень.

Не в силах отвести от костра глаза, я наблюдал, как с тихим треском костей распалась обгорелая плоть, как, удовлетворенно урча, пламя облизывает похожую на черную куриную лапу руку — все, что осталось от старика. Только эта скрюченная кисть и горка белого пепла.

Незаметно подкравшийся ветерок дунул, закрутил еще горячий прах маленьким смерчем и понес в мою сторону.

Тому, с какой скоростью я взлетел по камням вверх, мог позавидовать даже снежный барс. На моих глазах произошло что-то невероятное, непонятное и оттого еще более страшное, так что нужно было как можно скорее увезти Лину отсюда.

Тяжело дыша, я упал рядом с ней на водительское сиденье и повернул ключ зажигания. Конечно, она добралась до проводов и попыталась завести машину самостоятельно, но в эту минуту я был от всей души благодарен, что она не довела свой замысел до конца.

— Все кончено. Едем отсюда.

Лина послушно пристегнула ремень, но смотрела встревоженно:

— Ты цел? Что случилось?

Я как ребенок обрадовался ее первому вопросу. Значит, ей все-таки не наплевать на меня? Ну, тогда будем работать над этим дальше.

— Он умер. Сам себя убил.

— Убил? — Сначала изумление, потом проблеск догадки, потом страх отразились на ее лице. — Гони, Джокер. Быстрее!

Кто бы возражал. Я до пола втопил педаль газа, и машина, пробуксовывая на мелких камешках, рванула с места.

— Как далеко нам нужно уехать?

Я не отрывал взгляда от тропы. Очень скоро мы минуем последний поворот и выберемся на прочный асфальт. Там можно будет еще прибавить.

— Если это то, о чем я думаю, то расстояние не имеет значения. Просто нам надо быть ближе к людям, чтобы получить хоть какую-то помощь.

— Лина…

До меня начало доходить, чего она так испугалась. Я сам с ужасом смотрел, как когтями скрючиваются пальцы на рулевом колесе, как вздуваются вены на предплечьях. В мозговые извилины змеей вползало что-то холодное и жестокое, страшное и неотвратимое. Прежде, чем все померкло перед глазами, я успел затормозить и вытолкнуть ее из машины.

— Беги!

Сначала была темнота и тишина. Затем из темноты стал пробиваться знакомый голос. Лина. И кричала она что-то странное:

— Накося-выкуси! — В ее голосе звучало веселое и злобное торжество. — Хрен тебе! Хрен вам всем!

И это кричала девушка, которая когда-то краснела при слове «жопа». От изумления я сначала поперхнулся воздухом, затем закашлялся и, наконец, вздохнул полной грудью.

Открыл глаза. Лина сидела рядом со мной на земле и показывала кому-то невидимому средний палец. Зрение вернулось так же быстро, как и слух. Моя голова покоилась у Лины на груди, и это мне понравилось. Толстовка и майка валялись рядом на земле. Странно, но, в принципе, не возражаю. Но все тело, включая руки до кончиков пальцев, было разрисовано коричневыми узорами. Пахли они почему-то кровью. Мой взгляд упал на запястье Лины, перетянутое побуревшей тряпкой. Черт!

Я сел, придерживая ее за плечи одной рукой.

— Что здесь случилось?

— Колдун захватил твое тело и пытался убить меня, — бодро отчиталась Лина. — Мы с тобой побегали вокруг машины, потом я подобрала камень побольше и залепила тебе в лоб.

Точно, на лбу болезненно пульсировала здоровая шишка.

— Умница. А это что за хрень?

— Чтобы выгнать призрака, пришлось тебя разрисовать. Хорошо, что в аптечке нашелся шприц.

— А кровью-то зачем?

— Это самое сильное средство. Не смывай. Другой защиты от мертвого колдуна у нас пока нет.

— То есть мне всегда теперь так ходить?

Ясно. Колдун помер, но от нас так и не отвязался. И как с ним справиться, непонятно. А значит, мы реально в дерьме, хоть и на стороне Света.

В любом случае, я не собирался позволять Лине расходовать свою кровь. Еще чего не хватало.

— Лина, — я обхватил ее лицо ладонями и наклонился к ней близко-близко. — Должен быть какой-то способ. Я знаю, в Лобо-дель-Валле есть ясновидящая.

— Это Амнерис-то? — Фыркнула Лина. — Да знаю я эту профурсетку. Не видит она призраков. Это я их вижу. Вон, бродит тут кругами.

И она снова выбросила перед собой кулак с оттопыренным средним пальцем. Лина видит призраков? Нет, сегодня точно день сюрпризов.

Я потерся щекой о Линину грудь и задумался. Привидение не пристрелишь и морду ему не набьешь. Это минус. Но с другой стороны, еще древние говорили: Similia similibus curantur. Подобное излечивается подобным.

— А другие призраки с ним не справятся, а?

Лина смотрела на меня, чуть приоткрыв рот. Затем сглотнула и встряхнула головой.

— Едем!

Она вскочила с земли и потянула меня за руку.

— Куда?

— На Роузхилл. Нам нужен Ведьмин Круг.

Туман встретил нас прямо у ворот кладбища, что в ясный апрельский день выглядело более чем странным. Зато Лина приободрилась, словно увидела хороший признак.

— Кажется, нас ждут.

Взявшись за руки, мы медленно шли по вязкому, словно болотный ил мареву. Сначала белесая мгла поднялась нам до колен, затем по пояс. На Ведьмином Кругу из тумана виднелись только самые верхушки камней.

Все так же, не выпуская моей ладони, Лина остановился на самой границе и заговорила срывающимся от волнения голосом:

— Духи отцов, я Аделина Гарсия, обращаюсь к вам.

Ответом была абсолютная тишина. Некоторое время Лина стояла, все так же сжимая мою руку и опустив голову. Потом высоко вскинула подбородок и упрямо повторила:

— Духи отцов, я, ваша дочь Аяш Нэша, прошу у вас защиты для белого волка.

Спина между лопаток похолодела. Над ухом раздалось недовольное бормотание, невнятное, но оттого не менее зловещее. Кажется, у меня даже волосы на затылке приподнялись от ощущения невидимой угрозы. Вот только на Лину это произвело мало впечатления.

— Он много раз приносил вам здесь в жертву свою кровь. — И чужую тоже, если уж быть совсем честным. — Он обещал вернуть вашему народу его исконные земли. — Тишина казалась настороженной, словно действительно прислушивалась к ее словам. — Помогите этому волку выполнить свое обещание.

Еще минута тишины, затем туман начал подниматься, словно вода в трюме тонущего корабля. Действительно, было ощущение, что мы сейчас захлебнемся. Лина повернула голову ко мне и очень серьезно сказала:

— Подумай, Вилд. Ты еще можешь отказаться. Если сейчас дашь клятву, нарушить ее уже не сможешь.

Вместо ответа, я шагнул вперед, увлекая ее за собой. Нога погрузилась в высокую траву, и я в изумлении осмотрелся по сторонам. Здесь не было тумана, но не было и солнца. Сумрак, не имеющий ничего общего ни с золотистым вечерним полумраком, ни с розовым предрассветным.

Ни шороха листвы, ни плеска воды — только серое безмолвие среди высоких, словно сотканных из того же тумана деревьев. Я оглянулся назад. У нас за спиной плотной стеной стояла клубящаяся мгла, отсекая от мира живых.

Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины.

Нижние ветви деревьев начинали расти высоко над землей, футах в десяти, не меньше. И на этих сучковатых и прочных ветвях кожаными ремнями были закреплены дощатые помосты. Вот они, могилы койотов. Туго спеленутые коконы из шкур и одеял. Копья, луки и полные стрел колчаны. С одного из помостов свешивалась длинная коса.

Не помню сам, как я вошел туда,

Настолько сон меня опутал ложью,

Когда я сбился с верного следа.

Прижавшись друг к другу, словно заблудившиеся дети, мы с Линой сидели на земле.

— Ты пришел дать клятву?

Я сам не заметил, как среди ровных стволов появились темные фигуры. Лица разглядеть было невозможно — только головные уборы из орлиных перьев, украшенные теми же перьями щиты и длинные боевые копья. Я поднялся и выпрямился во весь рост, стараясь держаться в таким же достоинством:

— Я Вилд ван Хорн, последний в своем роду, прошу у вас защиты от призрака колдуна-вендиго. — Койоты ждали неподвижно. — Взамен я обещаю вернуть земли на восточном склоне Скагита людям вашего народа. Я подтверждаю свою клятву жизнью.

Кажется, у койотов жизнь последнего в роду, считается намного ценнее жизни обычного человека. Я же особой разницы не видел. Так что, либо я смогу отвоевать империю ван Хорнов, либо сдохну. Другого пути не было.

— Я, Джеронимо, принимаю твою клятву.

В лицо пахнуло теплым ветром.

— Я, Секвойя…

— Я, Зорянка…

— Я, Красное Облако…

— Я, Си Танка, принимаю твою клятву.

Кажется, только сейчас я смог вздохнуть полной грудью. Ни деревьев ни тумана уже не было. Дело сделано, всем спасибо, все свободны.

Вот только Лина все еще сидела на земле, и по лицу ее текли слезы.

— Лина! — С схватил ее за плечи, а потом начал ощупывать трясущимися руками. — Тебе плохо? Где болит?

— Отстань, Джокер. — Давясь слезами, она затрясла головой. — Ты не понимаешь. Я видела наших Истинных Мужей!

Ну да, действительно, не понимал. Главное, она была жива и здорова.

— Они… они такие… Ваши Линкольн с Вашингтоном просто мальчишки перед Отцами койотов. Вам, и в правду, не понять. Вы же поколение пепси и Микки Мауса.

Я выдохнул с облегчением, а потом просто обнял ее и крепче прижал к себе:

— Лина, послушай… — Тихо сказал, дыша ей в макушку: — Можешь сколько угодно топтаться по Аврааму с Джорджем, но прошу тебя…

— О чем?

— Не трогай Микки.

Глава 33

Лина не позволила мне ни вымыться ни пожрать. Сразу с Ведьминого Круга потащила в госпиталь:

— Тебе надо успеть попрощаться с матерью.

Я слушался ее беспрекословно, такой уж сегодня был день. Медсестра странно покосилась на бурые разводы у меня на руках и ключицах, но мне было плевать, так что я не потрудился застегнуть рубашку на три верхних пуговицы.

Лина вошла в палату вместе со мной и остановилась в ногах больничной койки, глядя на тело моей матери, опутанное паутиной трубок. Знаю, некоторые люди испытывают отвращение при виде беспомощного тела с дыхательной трубкой во рту и катетером, спускающимся из-под одеяла к пластиковому пакету с фекалиями. Или страх, если у них хватает воображения представить себя самого на больничной койке. Но лицо Лины не выражало ничего, кроме нежности, словно она смотрела на спящего ребенка. Я не мог решить, была ли то смелость или искреннее, очищенное от малейших примесей эгоизма, сострадание.

Затем ее глаза поднялись выше. Теперь она смотрела прямо перед собой, на кого-то стоящего напротив за изголовьем кровати.

— Вы можете уйти, Элис. Теперь он справится.

Руки матери мелко задрожали, словно она только и ожидала этих слов, и тут же раздался пронзительный писк приборов. Я успел взять маму за руку и держал ее секунд пять, прежде чем в палату ворвалась бригада реаниматоров с дефибриллятором и еще кучей приборов на тележке.

— Как ты думаешь, у них получится?

Мы снова сидели в том самом маленьком кафе на пятом этаже. Лина держала свой стаканчик с какао обеими руками, словно всерьез пыталась решить, пить ей эту коричневую бурду или нет.

— Нет. Она уже ушла. Она вообще не хотела оставаться в Лобо-дель-Валле. Скорее всего, упокоится сразу, раз ничего больше ее здесь не держит.

В этих словах звучало странное утешение. Впервые за много лет — наверное, вообще за всю жизнь — Элис ван Хорн Гловер обрела свободу и сама распоряжалась своей судьбой. В таком случае я рад за тебя, мама.

Я едва дождался окончания сочувственной речи врача, чтобы наконец свалить отсюда. Наверное, он счел меня конченым ублюдком, когда я кивнул ему, деловито пожал протянутую руку и быстро пошел в сторону лифта, крепко держа Лину за локоть.

Все долги были выплачены, по крайней мере здесь, и я торопился вернуться к жизни. Глядя на стоящую рядом со мной девушку, я мог думать только о том, что и так упустил слишком большой кусок этой самой жизни.

— К черту!

Я нажал кнопку «стоп» и толкнул Лину к стене. От нее все еще пахло нашей первой ночью. Запахи наших с ней соков, смешавшиеся на ее золотистой коже, действовали на меня, как кровь на акулу.

Когда мои ладони наполнились чем-то тяжелым и горячим, она забилась в моих руках, как рыбка:

— Джокер, не смей. Только не здесь.

Ну, хорошо хоть, что мне не отказывали в продолжении вообще.

— Почему? — Оторваться от нее было невозможно.

— Потому что так нельзя. Это неправильно.

Я с трудом переставил сначала одну руку, затем другую на стенку лифта. Такова уж была Лина. Можно забрать девушку из церкви, но не церковь из девушки. Мне достался единственный экземпляр человеческого существа, меряющего свои поступки по шкале от «неправильно» до «хорошо». А еще она знала слова «честность», «порядочность», «справедливость», что было чертовский неудобно для меня, но придется как-то с этим жить.

В качестве вознаграждения за послушание я позволил себе поцеловать ее — долго, мучительно медленно, изнывая от предвкушения того, что скоро обязательно случится между нами.

В конце концов, хороший длинный поцелуй может оказаться лучше быстрого секса. Я обеими руками оттолкнулся от стены и сделал шаг назад. Лифт снова поехал вниз.

Прежде чем сесть в машину, Лина строго предупредила меня:

— И не здесь. Джокер, мы едем домой.

Точно. Мы едем домой, и как можно скорее.

Хорошо, что она заговорила и отвлекла меня от грешных мыслей, иначе в Логово я вошел бы уже с разорванной молнией на штанах.

— Это был хороший поцелуй.

— Рад, что тебе понравилось, милая. У меня еще много таких в запасе.

Она немного поерзала на сиденье и спросила:

— А раньше ты мысленно целовал меня так?

— И так и множеством других способов. Но вместо меня ты целовалась с ним.

Лина снова замолчала, и теперь я точно знал, о ком она думает. О Робе. Конечно, он обязательно явится на похороны моей матери. И увидит ее.

Я знал, что Роб все еще считает ее сукой за тот побег. А заодно и всех остальных женщин. Может быть, в своей до сих пор не прошедшей злости он находит оправдание тому, что не упускает случая сунуть свою сосиску в первый же свободный горшочек. А может быть, нанесенная Линой рана, действительно не зажила до сих пор.

Вернее, рана, нанесенная моей рукой.

Я смотрел, как Лина раздевается в полумраке моей спальни, и уже не торопился схватить и пометить ее тело. Внезапно я осознал странную вещь. Впервые в жизни я хотел что-то, не связанное с деньгами, карьерой и местью отчиму. Вернее, кого-то. Я хотел Лину. Я не хотел разговаривать с ней о жизни. Я не хотел узнавать ее лучше. Я просто хотел забрать ее себе всю. Любую. Со всем, что она в себе несла.

Она стояла посреди комнаты в чем мать родила, вся золотистая, как спелый персик, без единой белой полоски от купальника, и смотрела как я медленно приближаюсь к ней. Я не хотел набрасываться на нее, как маньяк. Вернее, очень даже хотел. Только боялся напугать.

Когда я уже готов был протянуть к ней руки, ее ладонь уперлась мне в грудь и заставила остановиться:

— Извинись, — сказала она.

— За что?

— За то, что оскорблял меня в школе. Обращался со мной, как с грязью. За то, что на десять лет лишил меня моей семьи.

— Я прошу прощения за все то, что сделал с тобой в юности. Но теперь я вырос, и постараюсь искупить каждую свою ошибку. Теперь твоя очередь. Извиняйся.

— За что?

— За то, что была так горда. За то, что никогда ни о чем не просила. За то, что не дала мне шанса извиниться раньше.

— Извини, что не помешала твоей глупой голове взять верх над сердцем.

Я опустился на колени и прижался лицом к темному пушку внизу живота.

После безумно суматошных, безумно страшных, безумно счастливых первых дней в Лобо-дель-Валле наступила неделя тишины. Тело Элис ван Хорн Говард, накачанное формалином, лежало в похоронном бюро. Сама она то ли бродила неизвестно где, то ли действительно решила упокоиться, не дожидаясь, пока ее гроб спустят в семейный мраморный склеп и оставят там в тишине и темноте.

Алфредо сказал, что такое поведение очень необычно для леди. Обычно покойницы интересуются тем, кто и какими словами провожает их в последний путь, в чем приходят на похороны их подружки и все такое.

— Хотя после того скандала, когда законная жена адвоката Хосе Баэса явилась на его похороны в красном платье и несколько раз пыталась прорваться к гробу, чтобы плюнуть ему в лицо, ничего по настоящему интересного больше не происходило.

— За что это она его так?

— За дело, дорогая моя. Учитывая, сколько внебрачных детей наплодил ее благоверный, от оставленного им состояния ей достались только рожки да ножки. Собственно, с тех пор в Лобо-дель-Валле и завелась традиция не оглашать завещания до дня похорон.

Итак, до момента, когда станет окончательно известна судьба империи ван Хорнов и обещанных койотам земель, оставалась неделя. Весь день Вилд был занят с бухгалтерами и юристами «Ван Хорн Мобил», которые сновали по Логову, как стаи термитов, так что я предпочитала проводить все свободное время со своей семьей.

Зато поздно вечером я возвращалась обратно, туда, где сразу же за порогом меня подхватывали горячие сильные руки, чтобы стремительно переместить в спальню на втором этаже. Душ, постель, диван у окна, комод в углу, ковер на полу гардеробной, затем снова постель, и, наконец, совершенно опустошенная и надежно спеленутая руками и ногами Джокера, я засыпала у него под боком. До утра он лежал неподвижно и тихо, уткнувшись носом в мои волосы, словно и во сне не мог надышаться мной.

Тем временем в город съезжались представители самых старых и богатых семей Соноры. В долине вот-вот должен был появиться новый хозяин, и никто не хотел пропустить это знаменательное событие.

На улицах Френч Картье было не протолкнуться от дорогих автомобилей, по вечерам в ресторанах на набережной Баттери публика безжалостно слепила друг друга бриллиантами в запонках и на лебединых шеях. Даже в магазине, с которым Анна сотрудничала последние пять лет вся ее коллекция была до последней нитки раскуплена под снисходительное «забавно», «о, это что-то новенькое» и «пожалуй, возьму для дочери».

Желая избежать всей этой суеты, я отсиживалась в Южном районе у мамы и не знала, что в Лобо-дель-Валле приехал Робин Келли, пока он собственной персоной не объявился на крыльце нашего дома.

Я закончила вымешивать тесто для шоколадного бисквита и, прежде чем перелить его в доставшуюся еще от бабушки форму, сунула палец в густую сметанообразную массу. Отлично. Перца в самую меру. В последние дни я сыпала перец — острый чили, душистый кайенский, сладкую паприку — в любое тесто, за которое бралась. Определенно, Вилд ван Хорн наполнил мою жизнь новым вкусом.

О том, что скоро все это закончится, я старалась не думать.

В дверь позвонили.

— Я открою, — Анна прошлепала босыми ногами по нашему узкому коридорчику.

За звуком открываемого замка последовала довольно долгая пауза. Ни о чем не беспокоясь, я поставила форму в заранее разогретую печь и заметила на часах время. Когда Анна открывала дверь вот в таком виде — в коротко обрезанных джинсах, широкой, открывающей одно плечо, майке и с перекинутой на плечо гривой спутанных волос — посетители-мужчины зависали минуты на две, не меньше. Даже наш почтальон так и не смог привыкнуть к этому душераздирающему зрелищу. Хоть и старался заходить почаще. Наверное, тренировался.

— Лина, это к тебе. — Крикнула из коридора Анна. — Твой бывший. Впускать?

Сердце ухнуло в живот. Я готовилась ко встрече с Робом, но не ожидала, что это случится так внезапно.

Робу шло быть богатым и успешным. Красивый, веселый и жизнерадостный парень из моей юности превратился в мужчину, устоять перед которым смогла бы только парализованная мумия. Уверена, что все остальные женщины совали ему свои сердца в карман пачками.

Правда, его несколько портили покрасневшие глаза под набрякшими веками. И трехдневная щетина. И еще ему хорошо было бы постричься. Вчера.

И все же он улыбался той самой самоуверенной улыбкой я-здесь-самый-крутой, с которой, кажется, все Горячие стволы явились на свет из утробы матери.

— Входи, Роб, — пригласила я.

Анна посторонилась, затем пожала плечами и ушла в дом. Молчание затягивалось. Он тупо пялился на домотканые коврики. На большой шкаф из цельного дуба, который Анна откопала на какой-то гаражной распродаже, очистила от бесчисленных слоев масляной краски, а потом декорировала обойными гвоздиками и расписала кечуанскими узорами. На охранные талисманы.

Я гордо подняла подбородок. Если Робу не нравился дом моей семьи, то его никто сюда, собственно, и не звал. Наконец, он перевел взгляд на меня:

— Здравствуй, Лина.

Нужно было следить за бисквитом в духовке, поэтому я отвела Роба на кухню. А еще нужно было заполнить чем-то невыносимо затянувшуюся паузу.

— Приготовить тебе шоколад?

Он посмотрел на меня ошеломленно, а потом вдруг улыбнулся, как когда-то в юности, смешно морща нос.

— Спасибо.

Уфф, значит, мебель сегодня ломать не будут? Хорошо.

Когда не знаешь, с чего начать разговор — начинай с главного. Баюкая свою чашку в руках, я с искренним сожалением смотрела в лицо Роба:

— Я должна была извиниться перед тобой. Но врать я не хотела, а сказать правду не могла.

Желваки на его челюсти зашевелились, словно он пытался прожевать мои слова. Затем спросил:

— Это было связано с Джокером?

Конечно. Это еще как было связано с Джокером. Я молча кивнула.

— Так ты поэтому теперь с ним?

— Он меня нанял, Роб. А потом все завертелось и… вот.

Я беспомощно развела руки. Кто бы мне самой объяснил, как я оказалась в постели ван Хорна, и почему с такой тоской и болью думаю о времени, когда мне придется ее покинуть.

— И сколько он тебе заплатил? — В голосе Роба нарастала обида. — Думаешь, я дал бы тебе меньше?

— Ни крейцера. — Я говорила чистую правду. — Но скоро он заплатит. И это будет стоить дороже денег.

Похоже, говорить загадками Робу надоело.

— Я его убью, — пообещал он чашке с шоколадом.

Согласна, мужчины имеют право выяснять отношение с помощью кулаков, и женщинам не стоит в это вмешиваться. И все же я попросила:

— Дай ему шанс объясниться. Все-таки меня ты знал меньше года, а с ним дружишь больше десяти лет.

Роб был хорошим парнем. Моим первым парнем. Но теперь я понимала, что не стоило ему тогда становиться между мной и Джокером.

По коридору прошлепали босые ноги, и в кухню вошла Анна. Она не потрудилась ни сменить старую майку ни нанести хоть каплю макияжа на лицо ради красавца-миллионера. Она даже ни разу не взглянула на Роба.

Зато его лицо мгновенно приняло так знакомое мне выражение туповатого восторга. Эй, почтальон, парни Южного района и половина мужского населения Лобо-дель-Валле, принимайте новичка. В вашем клубе пополнение. Вот только где, спрашивается, были его глаза десять лет назад. И все последующие десять лет.

— Лина, твой бисквит благоухает на весь дом. — Она достала из шкафа стакан и налила себе воды. — Когда мы будем его есть?

— Скоро, — пообещала я. — Кстати, Роб, не хочешь попробовать мою выпечку?

Возврата к прошлому не было, но мы могли хотя бы попытаться стать друзьями.

— Ээээ… — нерешительно протянул он, с надеждой глядя на Анну.

Пожалуйста, Анна, безмолвно попросила я сестру. Немного доброты тебя не убьет. Бесполезно я надеялась на альтруизм сестры. Когда дело касалось сладкого, она была беспощадна.

— Он же совсем маленький, — с плохо скрытым возмущением возразила та. — Нам и самим может не хватить.

А потом, так ни разу и не взглянув на Роба, выплыла из кухни. Одного намека оказалось достаточно. Роб вскочил со стула, распрощался и — о чудо! — даже чмокнул меня в щечку на прощание.

Слегка отодвинув занавеску на окне, я наблюдала, как он идет через садик к калитке, перед которой был припаркован блестящий черный мерседес. По пути он успел обернуться на наши окна раз пять, не меньше.

А, может, Анна и права. Не хватало нам в доме еще одной жертвы ее гуманизма. Пусть богатые мальчики гуляют с богатыми девочками.

И еще: пожалуй, сегодня вечером я в Логово не вернусь.

Глава 34

Я широко распахнул парадную дверь, собираясь принять Лину в свои объятия, но вместо нее словил сокрушительный прямой кулаком точно в нос. Мимо меня прошло что-то большое и, судя по звуку шагов, направилось в гостиную.

Когда перед глазами снова зажегся свет, а звон в ушах прекратился, я прошел следом. На диване сидел Роб со стаканом в руке и придирчиво рассматривал бутылку тридцатилетнего Courvoisier L’Esprit Decanter[45].

— Не буду спрашивать, зачем ты приперся, — сказал я, — а то, боюсь, решишь, что мне это действительно интересно.

Впрочем, кровь, капающая с моего подбородка на рубашку, объясняла многое.

Роб плеснул себе на два пальца и уставился на мой нос, с такой гаденькой ухмылкой, словно в жизни не видел ничего приятнее.

— Она была моей девушкой, — сказал он и сделал первый глоток.

Я откинул голову назад и рассмеялся. Он что, всерьез в это верит?

— Да ладно. Хотя бы себе не ври.

Роб задумчиво смотрел на меня. Ему явно было недостаточно той боли, что он причинил мне только-что. Ладно, я дал ему время на размышления. Он выцедил в себя первый стакан и сразу налил второй. Если и дальше будет пить с такой скоростью, через час заблюет мне весь ковер. Может, действительно, лучше побыстрее подраться и покончить с этим?

Но Роб не торопился:

— И теперь ты ее трахаешь. — Задумчиво протянул он. — Стараешься за двоих, значит?

К черту! Он сам напросился.

— Не делай трагедию на пустом месте, бро. Я был у нее первым, к твоему сведению. И она еще ни разу не сказала, что жалеет об этом.

Бутылка, а следом за ней и стакан полетели в стену.

— Ты трахал ее десять лет назад, сука?

Сейчас Роб страдал не меньше, чем я, когда он встречался с моей девушкой в школе. Только роли поменялись, и партию главного мудака сегодня исполнял я. И, насколько я успел заметить, его сердце не было разбито, в то время как мое только-только начало оживать. И все же, я должен был быть честным со своим другом:

— Как видишь, это не удержало ее в Лобо-дель-Валле.

— Может быть, нашелся кто-то еще? — Все та же гадкая ухмылка. — Кто-то, кто трахнул ее лучше?

Я знал Роба, он бы никогда не сказал так грязно о Лине, если бы не хотел зацепить меня. И я не мог допустить, чтобы он говорил о ней так.

— Нет. Это я заставил ее уехать. Я поставил условие — или я или никто. Сам знаешь, что она выбрала.

— Как… Как ты ее заставил?

По лицу друга было видно, что он ни в малейшей степени не сомневается в моих способностях. Просто пытается переварить эту внезапно открывшуюся ему истину. Да, чувак, ты мог получить второй шанс, если бы попытался найти Аделину Гарсия. У тебя было на это десять лет. А теперь твой поезд ушел.

— Просто пригрозил ее семье. Человек с любовью в сердце всегда уязвим. Собирался дать ей денег на дорогу, но она не взяла.

Роб встал с дивана и теперь, чуть покачиваясь, стоял напротив меня.

— Какой же ты мудак, — тихо сказал он. Асиома, не нуждающаяся в доказательствах. — А я-то все эти годы считал ее сукой.

— Значит, мы оба мудаки. И оба наказаны. Эта невинная крошка в итоге поимела нас обоих.

Друг упрямо покачал головой:

— Нет, не достаточно наказаны. Идем.

— Куда?

Спросил больше для порядка. Я облажался и должен был принять свое наказание. Роб быстро шел к двери и задерживаться ради объяснений не собирался.

— В Ведьмин Круг, — бросил он через плечо.

Я действительно облажался перед другом, и потому намеренно пропустил несколько ударов, в том числе сокрушительный джеб в челюсть. Затем некоторое время лежал, скорчившись, на земле и покорно принимал пинки ногами по ребрам.

Наверное, Роб уже остыл, потому что пинать меня по почкам не пытался. Стало быть, можно было и поговорить. Например, о лопате.

Прежде чем закрыть свою машину, Роб вытащил ее, совершенно новенькую, с ценником на лотке, из багажника и пошел к воротам Роузхилл. Кажется, сегодня эти ржавые ворота споют одному из нас колыбельную.

Я, кряхтя и подсчитывая про себя возможный ущерб (синяк на скуле и пара трещин в ребрах), поднялся с земли и пристроил свой отбитый зад на поваленный камень.

— Есть закурить?

Роб поднял из травы куртку и, нащупав в кармане помятую пачку, бросил ее мне. Затем уселся рядом и тоже закурил.

— Собирался меня закопать, бро?

Он пожал плечами:

— Была такая мысль.

— Почему передумал?

Он прищурился и глубоко затянулся:

— Не хочу огорчать Лину.

Выяснять, как она относится ко мне, я пока не рисковал, но слова Роба придали мне храбрости.

— Думаешь, ей будет не все равно?

— Ты совсем дебил, чувак? — Он рассматривал меня сквозь струю табачного дыма. — Думаешь, такая девушка, как она, будет с кем-то спать ради выгоды?

Действительно. Почему-то не пришло в голову рассмотреть ситуацию с этой стороны.

— Но… но она все равно бросила меня, хотя все вокруг знали, что она моя.

— А ты ей это сказал, идиота кусок? Хоть раз? Не-е-ет. Ты обливал ее дерьмом, как только она оказывалась в пределах слуховой досягаемости. — Роб немного помолчал и спросил: — Сейчас-то хоть сказал?

— Скажу, как только разберусь с делами.

— Ладно. Не проеби свой последний шанс. — Друг щелчком отправил окурок в густую траву за границей Ведьминого Круга. — Сейчас бы курнуть чего повеселее. Есть?

— Нету. Завязал.

— А выпить?

— Тоже нет. Хотя… погоди.

Все так же кряхтя от боли, я поднялся с камня, подхватил лопату и пошел к камню со сколотой вершиной. Два шага вправо и три за Круг. Это должно быть здесь.

Через пять минут Роб отобрал у меня лопату. Меняясь по очереди, мы углубились в землю по грудь. Дальше копали, соблюдая осторожность. Наконец под лопатой что-то звякнуло. Друг наклонился и начал разгребать мокрый суглинок руками:

— Вот она. Целая и невредимая. Иди сюда, моя хорошая.

Он поставил на край невостребованной десять лет назад могилы облепленную грязью бутылку и выбрался наверх вслед за ней.

Горлышко кое-как обтерли подолом рубахи, а потом снова сидели на камне, передавая ставший на десять лет старше виски из рук в руки.

— Ты понимаешь, чувак, что если снова ее упустишь, все полетит псу под хвост? — Его язык уже слегка заплетался. — Ей нагадил, мне нагадил, себе тоже нагадил. И все зря.

— Не упущу. — Проскрипел я.

Снова помолчали. И снова Роб заговорил первым:

— Знаешь Анну, сестру Лины?

Я пожал плечами. Вроде, была какая-то сестра. Во всяком случае, Лина подпрыгивала как кузнечик, стоило только мне ее упомянуть.

— И что?

— Она выросла. Стала настоящей красавицей.

Я поперхнулся виски и кашлял, пока друг со всей дури не заехал мне по спине.

— Ох уж эти мне девочки Гарсия, — пробормотал я сквозь пьяный смех. — Никуда от них не деться.

— Это точно, — подтвердил он.

В Логове нас уже ждали Дик с Нортом. Похоже, их самолеты приземлились в Лос Анхелосе почти одновременно. Я взмахом руки прервал начавшийся было поток соболезнований:

— Не надо. На похоронах я наслушаюсь этой хрени по самые гланды. Наливайте.

Мы подняли первый бокал.

— Вы что, уже пытались друг друга прикопать? — Норт намекал на нашу перепачканную землей одежду. — По какому поводу?

— Могу предположить только один. Джокер увел у Роба бабу. — Дик всегда был самым проницательным из нас.

Глаза Норта полезли на лоб:

— Бабу? У Роба?! Невозможно. — Он растопырил пальцы, готовясь облапить меня за лицо. — Ай, красава! Дай я тебя поцелую.

— Это Лина, урод, — тихо и беззлобно объяснил Роб.

— А для тебя мисс Гарсия, — закончил я и с такой силой чокнулся с его стаканом, что чуть не расколотил оба.

— Ну… эээ… Роб, — Дик смотрел на Роба сочувственно, словно доктор, сообщающий пациенту о неизлечимой болезни. — Джокер ведь дрался за нее с Марой. Помнишь?

— Помню. Поэтому хочу сделать одно маленькое объявление. — Роб хищно уставился на этих двоих. — Если кто из вас, кобелей, положит свой блядский глаз на Анну Гарсия, лишу потомства с особым цинизмом. Усекли?

Его взгляд ясно говорил: все, чего недополучил сегодня я, в любой момент может быть роздано всем желающим.

— Усекли.

Первый утренний парадокс: если вечером лег спать в ботинках, утром будет болеть голова. Массируя готовый взорваться череп, я сел и огляделся. Подо мной находился диван, а вокруг валялись еще не очнувшиеся организмы.

Черт, была же причина, по которой я проснулся. Надо вспомнить. О! Пиво!

Второй утренний парадокс: пиво с утра не только вредно, но и полезно. Петляя по гостиной, а затем по холлу, я добрел до кухни. Холодильник открылся с первого рывка. Щелкнул ключ на жестяной банке. Первый глоток. Блаженство. Я приложил холодную жестянку к виску. Экстаз.

Вернулся обратно. За время моего отсутствия ни одно из тел даже не пошевелилось. Третий утренний парадокс: если вы проснулись на полу, значит, вы там заснули. Пусть встают сами.

Оставив упаковку пива на испачканном липкими пятнами столике, я побрел наверх. По дороге пинал пустые бутылки. Интересно, откуда они берутся, если я всегда покупаю только полные?

В ванной сбросил одежду на пол и подошел к зеркалу. Кто спал с моей рожей и помял ее всю?

После горячего, а затем холодного душа в голове прояснилось. Обмотавшись полотенцем я вышел в кабинет и сел к ноутбуку. Лина, благослови ее Бог, уже успела рассортировать мою почту. Итак, что мы имеем?

Через два дня нас ожидает говно-шоу под названием «похороны Элис ван Хорн Говард. Похоронная контора на ушах, весь парк черных кадиллаков мобилизован, агенты на низком старте. Служба в церкви Сердца Христова, затем кортеж до кладбища, еще час нытья перед дверью склепа, и можно будет приступать к тому, ради чего все эти стервятники на самом деле и слетелись в город.

Нотариус сообщал, что оглашение завещания будет открытым, для чего город предоставил всем допуск в помещение суда. Ошибочка вышла, надо было арендовать цирк. И еще мне понадобятся свидетели. Есть такие. Валяются в гостиной на полу. И еще приедет парочка — мой старый знакомый Гичи-Анаквад и новый вождь койотов-пайютов Сидящий Бык. С ними мы поговорим отдельно у моего адвоката.

А вот самое интересное: после двух дней отсутствия в город вернулся и поселился в «Рэдиссоне» мой дорогой отчим Генри Говард. Вместе со здоровенным жлобом, его сыном, судя по всему.

Я с интересом просмотрел снимки, сделанные нанятым мной детективом. Генри Говард не был рядом с моей матерью, когда она умирала, и не держал ее за руку в ее последнюю минуту. Однако, судя по зеленоватому цвету его лица, он все же не прохлаждался на Гавайях. Внутренний голос подсказывал, что Генри пытался подсчитать, сколько у него останется активов после оглашения завещания. Мог бы просто спросить у меня. Нисколько.

Я откинулся на спинку стула и блаженно ухмыльнулся. Два-три дня, в худшем случае неделя — и я закончу все дела. Долги будут выплачены, грехи отпущены, и я смогу вплотную заняться Линой. Женюсь, если понадобится, чтобы застолбить ее за собой, чтобы избавиться от вечного страха, что она может исчезнуть в любую минуту. И сделаю ей ребенка. Это дело, кстати, можно и не откладывать.

Размяться как следует в тренажерном зале не получилось, все-таки ребра напоминали о вчерашнем. Зато проснулся волчий аппетит. Я вернулся на кухню и — сюрприз, сюрприз. За столом уже сидели все трое пьяниц, а Лина — МОЯ ЛИНА! — кормила их яичницей. И жареным беконом. И еще чем-то, судя по запаху, очень вкусным.

Она повернулась на звук мох шагов и окинула критическим взглядом с ног до головы:

— Вам с Робом идут распухшие носы. Всегда так ходите.

Робу, как и мне, смеяться явно было больно.

— Извини, милая, так уж получилось, — пробормотал я, целуя ее в губы.

Заодно выразительно посмотрел на друзей. Все поняли? Вид у них был донельзя понятливый.

— Что сначала, — спросила Лина, — лечиться или есть?

— Лечиться, — Я взял ее за руку, повел по лестнице на второй этаж, затем по коридору к двери с бронзовой ручкой, через порог и сел на край кровати. Поставил ее между колен. — Лечи.

Лина, мягко обхватив мое лицо ладонями, наклонилась и поцеловала сначала синяк на скуле, затем кончик носа. Я ухватил ее за талию и живо опрокинул на спину. Раздеть ее полностью не хватило терпения. Скользнул ладонью под длинную юбку, стянул трусики и навис над ней, опираясь лишь на локти по обе стороны от ее лица. Мой член, как щенок, уже скулил возле ее дверцы…

— Презерватив, — сказала Лина.

Бля!

Глава 35

Оставшиеся до оглашения завещания дни я работал как проклятый. Гичи и Сидящий Бык оказались ребятами некапризными и лишних вопросов не задавали. Быстро подписали документы о передаче земли и свалили в бар на окраине обмывать неожиданное приобретение.

Гичи собирался начать перевозить своих людей в Йосемити, как только решит вопрос с кредитами на строительство поселка, а вот Сидящему Быку еще предстояло подождать. Зато его жена сразу развила бурную деятельность — день и ночь моталась по горам, оценивая состояние лесов и уже торговалась с питомниками по обе стороны Сьерра-Невады, выбивая лучшие цены на саженцы секвойи.

Своим мужем, кстати, она командовала, как сержант новобранцем. Даже удивительно было видеть, с какой покорностью этот звероватый с виду мужик слушается свою птичку-жену. Кажется, Лина получала от этого зрелища особое удовольствие. Черт, если меня ждет та же участь, то спасибо, что хоть предупредили.

Выезжая в город, я старался брать Лину с собой. Не скажу, что ее очень радовали эти поездки, зато я в полной мере наслаждался вытянувшимися лицами гламурной публики, когда мы с ней — богатый белый мудак в шелковом костюме и маленькая скво в джинсах и куртке с бахромой — заваливались в какой-нибудь из ресторанов на набережной.

Правда, к нотариусу я ее не повез. Знал, что эта идея ей не понравится. Поэтому последний из подписанных мной документов был засвидетельствован Робом, Диком и Нортом, запечатан в конверт и оставлен на хранение в том же кабинете, где и был заверен. Лина получит свою копию в свое время. Если это время придет.

За последние десять лет это были самые счастливые дни моей жизни. Да что там десять лет, вообще за всю жизнь. Меня даже не раздражали мелкие пакости, которыми Лина испытывала границы моего терпения. Для нее оно было безгранично.

Она поцарапала мой Рендж Ровер, когда выгоняла его из гаража. Ну и хрен с ним. Пролила шоколад на клавиатуру ноута. Да на здоровье. Зато кровать мы сломали вместе, и за это несли солидарную ответственность.

Лина сказала, что моя мать уже обрела покой, так что поминальная служба и недолгое прощание на Роузхилл не лишили меня душевного равновесия. Самым большим моим огорчением стал ее отказ быть рядом со мной в течении этой половины дня.

В церкви наши глаза встретились, но ни один из нас не улыбнулся. Она едва заметно кивнула и прошла к одной из задних скамей, где сидели ее койоты. Жаль. Я был бы не против, если бы она села рядом со мной и переплела свои пальцы с моими. Если бы она внезапно стала вести себя, как моя девушка.

Остальные гости явились на похороны, облаченные в карибский загар, наряды от ведущих дизайнеров и фальшивое сочувствие.

— Мы сожалеем о вашей потере, мистер ван Хорн, — говорили они, потому что в таких случаях надо было что-то сказать.

— Спасибо, признателен за внимание, — отвечал я по той же причине.

Хили со своими подружками из загородного клуба ревниво косились на девушек из Фриско, оценивая стоимость их сумочек и туфель. И те и другие выглядели дешевками. Все, что можно купить за деньги — любые деньги — теперь было в моих глазах дешевкой.

Интриги добавил мой отчим, явившийся на похороны с тем самым парнем из «Редиссона». Судя по тому, как поглядывала на него Хили, она уже успела забить местечко под возможным наследником империи ван Хорнов. Ну что ж, приятного ей герпеса.

Генри уже представлял парня всем, как своего сына, так что народ, быстро сложив два и два, явно смутился. Однако, надо отдать им должное: не определившись с наследниками, опытные крысы решили подождать с выражением лояльности и сосредоточились на скорби.

Тем не менее, занимая места в заде суда, они едва сдерживали нетерпение. Лина снова сидела в заднем ряду, а я тихо бесился, что не могу видеть ее лица.

С последней волей матери все было ясно: ее личное имущество, а именно недвижимость в Лос Анхелосе и доставшиеся от бабушки деньги переходили мне. О Генри Говарде не вспомнили ни разу. Но после ее смерти отчим терял права опеки над семейным имуществом ван Хорнов, поэтому пришло время сдуть пыль с завещания моего деда. И вот это уже было интересно.

Верфи во Фриско, шахты и серебряные рудники в Сьерра-Неваде, инвестиционные фонды, банки на обоих побережьях, нефтедобывающая компания, двести лет назад ставшая фундаментом благосостояния ван Хорнов — здесь никаких мин замедленного действия не обнаружилось. Во всех этих предприятиях работали мои наблюдатели, и я сумел обеспечить регулярный аудит, так что давно лишил Генри возможности стянуть у меня хоть пятак.

Империя не подлежала разделу и должна была вся, до последнего крейцера достаться одному-единственному наследнику.

Зато масштабы финансового могущества ван Хорнов порядком впечатлили публику, так что к концу второй страницы завещания в зале стоял тихий гул взволнованных голосов. Я скосил глаза в сторону и злобно ухмыльнулся. Генри сидел с остекленевшими глазами, больше похожий на жертву таксидермиста, чем на живого человека. Его ублюдок медленно сжимал и разжимал кулаки, а Хили рядом с ним то и дело вытирала о платье потные ладони.

Нотариус отложил в сторону завещание и достал из папки еще один конверт. Все рты захлопнулись, как по команде. Вот он — момент истины. От звука рвущейся бумаги по спине пробежал холодок. Старый юрист, беззвучно шевеля губами, прочел текст, а затем бросил поверх очков взгляд, явно говорящий, что всех присутствующих ждет незабываемое шоу.

Я тоже ждал.

Генри Говарду не сойдет с рук убийство моего отца.

Генри Говард выйдет из этого зала босой и голый.

Генри Говард узнает, что справедливость еще жива на этом свете.

Я выпрямился и с вызовом уставился на моего врага.

— Дополнение к завещанию от…

Восемнадцать лет назад. Иногда мне казалось, что подслушанный когда-то в библиотеке разговор был всего лишь сном. Сейчас меня должны были разбудить окончательно.

— … предусматривает возможность оспорить право наследования по линии крови лицами, состоящими в родстве через усыновление и брак. Таковые лица, если найдутся, должны заявить свои права в день оглашения до захода солнца.

Смешно сказать, все, до единой головы, повернулись в сторону окна. Солнце стояло в зените.

В полной тишине мужчина, сидевший по правую руку от моего отчима, встал со своего стула, поднял правую руку и уверенно и громко произнес:

— Я, Норман Говард, законный сын Генри Говарда, заявляю свои права на имущество, указанное в завещании Вилда ван Хорна-старшего. Я готов отстаивать свои права в присутствии свидетелей в то время и в том месте, которое будет назначено свидетелями обеих сторон.

Бля, чувак реально выглядел таким суровым, словно террорист, собирающийся перестрелять всех заложников, включая котят и щенков

Я опустил голову, чтобы никто не увидел моего лица и сглотнул кислый комок гнева. Дед никогда не любил меня, и все же я не ожидал, что так больно будет получить последнее тому подтверждение.

Вот и закончилась моя миссия, думала я, стоя на зеленой траве Роузхилл рядом с Гичи и Гаечкой, женой Сидящего Быка. Она оказалась милой женщиной, доброй и чуткой, и, по моим наблюдениям, была счастлива в браке с Сидящим Быком.

Он выглядел немного смущенным, когда знакомил нас, зато Гаечка, пожимая мне руку, улыбалась открытой широкой улыбкой:

— Скоро наши кумушки насплетничают тебе, что я сама женила этого парня, — она легонько толкнула мужа плечом, — на себе. Сразу говорю, так оно и было.

— Жаль, что это не случилось раньше, — совершенно искренне ответила я, а Сидящий Бык покраснел, как задница павиана.

В общем, он понял, что я имела ввиду.

— Судя по количеству золотоискательниц в Лобо-дель-Валле открыли новый Эльдорадо.

Я чуть не подпрыгнула, услышав над ухом знакомый веселый голос. Алфредо появлялся так же как и исчезал — совершенно бесшумно.

— Не будь таким злым, — пробормотала я через неплотно сжатые губы, — надо же девушкам как-то устраиваться в этой жизни.

— Только почему обязательно на чужой шее? — Поинтересовался он. — Нет, ты только посмотри на нее. — Он кивнул в сторону Хили и пропел: — Поднимите мне ве-е-еки.

Дочь сенатора стояла рядом с Говардом-джуниором. Алфредо был прав: тушь на ее ресницах лежала таким густым слоем, что оставалось лишь удивляться, как она вообще может моргать. Но что заинтересовало меня гораздо больше: Говарды и Холбруки держались плотной группой и в церкви и здесь, на кладбище. Зато пространство на шаг вокруг них было совершенно свободно. То ли их считали прокаженными, то ли земля у них под ногами была заминирована.

Зато вокруг Джокера люди роились, словно пчелы вокруг матки. Подходили, уходили, пожимали руки, выражали сочувствие, заглядывали в глаза. Я ждала, кто из них сломается первым и по-лакейски приложится, наконец, к ручке нового хозяина Соноры. Уверена, остальные сразу же проделают то же самое.

В десяти шагах позади плотными рядами выстроились телохранители гостей.

— Ярмарка тщеславия зажигает огни, — продолжал комментировать происходящее Алфредо.

Я не останавливала его. Мне и самой уже казалось, что я стою посреди гигантской карусели, а мимо меня на деревянных лошадках летят мужчины в шелковых черных костюмах, их жены в огромных шляпах под вуалями, их дочери, скрывающие совершенно сухие глаза под солнцезащитными очками. Голова медленно кружилась, я пошатнулась и тут же с благодарностью почувствовала, как меня поддержала под локоть твердая рука Гичи.

В зале суда я через пелену невыплаканных слез смотрела в спину Вилда, когда он вместе с сыном Гловера подошел к нотариусу, когда их окружили свидетели, когда все они скрылись в кабинете судьи. Я знала, что вижу его в последний раз.

Моя часть сделки была выполнена полностью. Я не сомневалась, что Джокер сдержит обещание. Койоты получат в собственность землю, в которой лежат кости наших предков, которая кормила наш народ сотни, тысячи лет, пока не пришли волки и не отобрали ее у нас.

Я бы даже могла остаться с ними и жить в доме моей бабушки. Вот только остаться в Соноре было для меня невозможно. Я была обыкновенной женщиной, а не русалочкой, способной ходить по ножам.

Завтра утром я снова соберу рюкзак, выйду на шоссе, поймаю машину и уеду как можно дальше от Лобо-дель-Валле. С завтрашнего дня на моей карте это место будет помечено короткой надписью: не возвращаться, здесь живут драконы (зачеркнуто) воспоминания.

Откуда-то из глубины памяти выплыло:

Сердце, сердце, что с тобою

Как попало ты в беду?

Со временем я найду что-то, что заставит мое сердце тикать. Вот только боюсь, что оно уже никогда не будет петь и задыхаться от счастья. Джокер, как змей, заполз мне в душу, занял место в сердце и уселся поудобнее. И теперь даже Атропа не сможет обрезать нить, связывающую меня с этим мужчиной.

Моей ошибкой было то, что я позволила себе питать чувства к человеку, который славился их отсутствием. Ну что ж, за свои ошибки я привыкла отвечать сама. Даже если меня ждут следующие десять лет без права возвращения. И завтра наступает первый день моего срока.

Снова на попутках от города к городу, снова отели одиноких сердец, снова экспедиции в джунгли и горы — как можно дальше, как можно выше, как можно холоднее.

Хватит думать об этом. Решение принято, приговор вынесен. Сегодня вечером напьюсь, а завтра приступлю к исполнению.

Джокер не ночевал в Логове. Собственно, я его и не ждала. По давно и не нами установленным правилам, эту ночь оба наследника должны были провести в церкви, молясь перед образом Божьим и доверяя свою жизнь его суду. Зная Джокера, я была уверена, что он перекурил в притворе, а затем завалился спать на одной из церковных скамей.

Вещи были собраны, я присела на кровать — бабушка приучила нас к тому, что перед дальней дорогой, нужно обязательно посидеть несколько секунд в покое и молчании — и в последний раз оглядела комнату. Я не буду сожалеть о том, что не могло сбыться. Я буду достаточно мудрой, чтобы сохранить благодарность за то счастье, что было мне подарено. Такое яркое. Такое короткое.

Но я не позволю сожалениям сломать и искалечить меня. В конце концов духи, толкнувшие меня в объятия Джокера, владели лишь частью моей души. Я не разделю мое сердце пополам. Пусть даже истекающее кровью, оно останется цельным и будет принадлежать мне или тому мужчине, который заставит меня отдать его добровольно.

Я встала, закинула рюкзак на плечо и приготовилась считать шаги. Пять до двери, двадцать до лестницы. Сорок шагов вниз, пятьдесят через холл. Затем в гараж. Позаимствую одну из старых машин, ключи от которых висят в шкафчике справа от подъемных ворот. Потом оставлю ее на обочине шоссе.

Глубокий вдох, медленный поворот дверной ручки… и к моим ногам упал большой желтый конверт. Не знаю, почему его не подсунули под дверь, а вставили в щель между дверным полотном и коробкой.

Еще ничего не понимая, но уже с громко бьющимся сердцем, я села прямо на пол и надорвала край конверта. Еще один конверт. И вдвое сложенный лист бумаги. Почерк Вилда.

«Не принимай это всерьез, Лина, просто я слишком юрист, чтобы оставлять все на самотек. Если я не вернусь из Ведьминого Круга, ты сможешь выполнить мое обещание, но другим способом. Денег, что я заработал, будет больше чем достаточно, чтобы выкупить у Говардов земли койотов, и обеспечить тебе возможность жить так, как хочешь ты сама.

Я договорился с парнями, они выкупят у тебя мою долю акций «Ван Хорн Файненшл Инкорпорейтед» по честной цене.

Не вешай нос. Люблю тебя.

Дж.»

Нет, этого не может быть. Вилд сильнее Нормана Говарда. Это не может закончиться плохо.

На втором конверте значилась короткая надпись: «Вскрыть после смерти В. ван Х.». К черту эти предупреждения, я не собиралась ждать. Вот только руки тряслись, как у запойной.

Из конверта выпало несколько скрепленных вместе листов. Оттиснутая на золотой фольге печать, красный шнурок. Копия завещания Вилда ван Хорна.

Все, чем я владею… Находясь в здравом уме и по доброй воле…

Он использовал старинную формулу завещания, чтобы исключить возможность кому-либо оспорить его. В подтверждение моей догадки на последней страницы значились четыре подписи — священника церкви, прихожанами которой из поколения в поколение были все ван Хорны и трех (вместо двух) свидетелей.

Я была уверена, что открытый честный бой — это последний шанс Генри Говарда на наследство ван Хорнов. Но что, если я не все предусмотрела? Если у него в запасе остался какой-нибудь грязный трюк?

Оставив рюкзак и бумаги валяться на полу, я поднялась и на подгибающихся от страха ногах бросилась вниз по лестнице. Потом в гараж — на машине будет быстрее. Я сорвала с гвоздика в шкафу ключ с брелоком, на котором был указан номер машины, и нажала кнопку разблокировки сигнализации.

Удара по голове я не почувствовала. Просто отключилось зрение, затем слух и чернота полностью поглотила сознание. Моей последней мыслью было: не успею.

Глава 36

Сознание вернулось сразу, словно в голове включили лампочку, и она осветила все вокруг, даже самые темные углы. Память работала отлично. Меня ударили сзади. Я подняла левую руку и пощупала затылок. Голова была разбита, но кровь из раны уже не сочилась и даже начала подсыхать. Сколько же прошло времени? И где я находилась?

А вот это определить оказалось не сложно. Подсказкой служил гладкий столб, через широкое круглое отверстие в потолке уходящий на второй этаж. Здание старого пожарного депо. Кажется, здесь собирались устроить ночной клуб. Видимо, это случится еще не скоро.

Во всяком случае, я знала кратчайшую дорогу из этой части города до Роузхилл. Вот только моя правая рука… Пристегнута ко вмурованной в кирпичную кладку железной скобе? А это что? Наручники? С розовым мехом?

Я невольно застонала:

— Да, ладно, Хили. Не говори, что ты собираешься поиграть со мной в полицейского и плохую девочку. Только не розовый мех.

— Не нравится цвет? — Хили приподняла тонко выщипанные бровки. — Извини, не подумала. Но мы все-таки сыграем. В фотографа и модель. Догадайся, кто здесь фотограф.

Она поднесла смартфон (мой собственный, что особенно неприятно) к моему лицу и нажала на экран. Еще несколько тихих щелчков. С разного расстояния, с разных ракурсов. Наконец Хили остановилась и с довольным видом пролистала снимки.

— А ты фотогеничная, Покахонтас. Будешь неплохо смотреться на доске среди лучших работников МакДональдса… где тебе самое место!!!

Ух, даже уши заложило от ее визгливого смеха.

— Зачем же так кричать, Хили? Мы все тебя прекрасно слышим.

Она дернулась от неожиданности и оглянулась назад. Естественно, стоявшего за ее спиной Алфредо она увидеть не могла. Засунув руки в карманы брюк, призрак раскачивался с пятки на носок и с интересом наблюдал за происходящим.

— Глупые у тебя шутки, Покахонтас. Ну, ладно. Будем считать, что ты шутила в последний раз. После того, как Вилд сдаст бой, тебе незачем будет оставаться в Лобо-дель-Валле. Да и в Соноре тоже. Я лично за этим прослежу.

Я попыталась сесть поудобнее. Все-таки притянутая к скобе рука выворачивала плечо и заставляла тело неловко переваливаться на левый бок.

— Дай-ка угадаю. — Предложила я очень вежливым тоном. Так разговаривали мамины соседки за чаепитием. — Ты собираешься сейчас поехать на Роузхилл…

— Обязательно, — заверила меня Хили. — Но сначала пошлю эти фото Джокеру. И добавлю пару слов от себя. Например, на сколько частей тебя разрежут, если он не ляжет под Нортона…

— Мне казалось, место под Нортоном уже занято, — очень сладким голосом перебила ее я.

— Не смешно, — огрызнулась она.

— Конечно, не смешно, — согласилась я. — Особенно, если учесть, кто меня тут запугивает. Да ты и таракана раздавить побоишься.

— Таракана не смогу, а тебя запросто.

Кажется, я не заметила в Хили некоторые глубоко скрытые таланты. Сейчас ее белозубый хищный оскал заставил меня поверить обещанию.

— Ну, ладно. — Я расслабленно откинула голову к стене. — Давай отправляй свои поганые фотки. Знаешь, что он ответит? Я тебе скажу — ничего. Ему на меня наплевать. Ты поставила не на ту лошадку.

— Наплевать? Ты уверена? — Хили потакала пальцем в экран и, глумливо ухмыляясь, прочитала: — «Где ты, Лина? Ты нужна мне. Лина, я тебя люблю. Я не могу снова тебя потерять. Лина, я сейчас все брошу и приеду за тобой».

Меня снова накрыло волной тепла, как недавно в моей спальне. А затем пришел страх. Нет, он не может сейчас уйти с Роузхилл. И дело здесь не только в земле койотов. Мужчина должен уметь отстоять наследие своих предков и отомстить своим врагам. Иначе он будет унижен, разрушен, растоптан. Я не позволю Говардам и Холбрукам сломить его. Никому не позволю.

— Чего ждем? — Поинтересовалась я у замершей Хили. — Посылай. Вилд сможет предъявить снимки свидетелям, состоится новый Совет, и знаешь что, Хили?

— Что?

— Бой как минимум перенесут, а как максимум Говарду засчитают техническое поражение.

Конечно, я блефовала, но эти фото не должны были уйти с моего телефона. Хили отвлеклась от экрана и, приоткрыв рот, несколько раз моргнула, как пластмассовая кукла. Мыслительный процесс давался ей с явным трудом.

— Ну, вы закончили ругаться наконец? — Поинтересовался Алфредо. — Что делать-то будем? Бой действительно вот-вот начнется.

Я вздрогнула. Действительно, время шло, и терять его было не в моих интересах.

— Мне нужен ключ от наручников. — Сказала я.

— А пин-код от моей карты не нужен? — Любезно поинтересовалась Хили.

— Можно подумать, у тебя там еще что-то осталось, — фыркнула я. Судя по внезапно побагровевшему лицу Хили, удар попал в точку. — Алфредо, действуй.

Он сделал шаг вперед и исчез. В ту же секунду Хили выпрямилась и выронила телефон. Сходство с пластмассовой куклой заметно усилилось. Почти не сгибая колен, она подошла ко мне и стала шарить в кармане своего голубого жакета от Шанель.

— Черт, пальцы не гнутся, — произнесла она приятным баритоном. — Не могу подцепить.

— Сядь рядом, — попросила я.

Зад Хили в короткой юбке опустился рядом со мной на битые кирпичи. Я потянулась к ее правому карману:

— Вот он! Отлично.

Тихий щелчок, и наручники повисли на моей освобожденной руке. Ключи от машины нашлись во втором кармане.

— Сможешь ее немного задержать? — Спросила я Алфредо.

— Без проблем. Посижу в этой мусорной куче, дорогая, но только ради тебя.

Все-таки Хили, говорящая мужским голосом — зрелище не для слабонервных.

Форд прислуги, угнанный из гаража ван Хорнов, был припаркован в нескольких шагах от ворот депо.

Я гнала, в два раза превышая предельно допустимую скорость. Слава Богу, в этот утренний час машин на улицах почти не было. Потому что все, кто собирался сегодня поехать на Роузхилл, уже были там.

Я резко затормозила и с непривычки водить машину, чуть не въехала в куст дикого шиповника. Полоса живой изгороди отделяла стоянку от территории кладбища. Правее раскинулась небольшая зона отдыха. В Лобо-дель-Валле соблюдалась старая традиция строить что-то общественно-полезное в память об умерших родственниках, так что город был заполнен живописными фонтанчиками и красивыми скамьями с бронзовыми табличками спонсоров.

Сейчас на всех этих скамьях стаей голодных бакланов гнездились приехавшие на похороны гости — со все теми же женами, дочерями и охраной.

Не обращая на них внимания, я быстро прошла к воротам кладбища. Там тоже стояли люди в черных костюмах с телефонной гарнитурой в ушах. Мелькнула мысль: если не пропустят, перелезу через ограду с западной стороны. Жаль только потерять еще несколько минут.

— Мисс Гарсия, — пробормотал охранник, прислушиваясь к тому, что происходило у него в ухе. Меня знают, запоздало удивилась я и проскользнула в приоткрытые ворота. — Вас ждут.

Дальше я уже бежала так быстро, насколько хватало дыхания.

Вот они. Двое обнаженных мужчин стояли друг против друга на границе Ведьминого Круга. Один взгляд на меня, короткий кивок, и Вилд, отшвырнув свой айфон в сторону, шагнул внутрь Круга.

Мои свидетели тянули время, пока я, быстрым шагом прохаживаясь между могильных плит, пытался дозвониться Лине. Она не отвечала ни на звонки ни на сообщения. Но галочки на экране моего айфона, по крайней мере, подтверждали, что она их прочитала.

Черт, не так я собирался признаться ей в своих чувствах, но сейчас меня захлестывало паническое ощущение, что я опоздал и снова проебал свой шанс.

Сегодня утром Лина должна была находиться здесь, рядом со мной. Я даже не допускал иной возможности, но она почему-то не приехала.

А если она снова сбежала? Нет, она бы не ушла вот так, без объяснений. Она бы не оставила своих близких, комфорт, надежды, уверенность в завтрашнем дне… или оставила бы? Блять, это же Лина!

Я с трудом удержался от желания разбить айфон о могильный камень, но в данный момент он был единственной ниточкой, связывающей меня с Линой.

Спину жгли упорные взгляды стоящий у границы Ведьминого Круга мужчин. Гичи и вождь койотов смотрели особенно хмуро, но ни один не сказал ни слова. И они тоже были не в курсе, куда запропастилась эта язва моей двенадцатиперстной кишки. Моя болезнь. Мое наваждение. Мое счастье. Аделина, блять, Гарсия.

Без нее моя жизнь рухнет, как карточный домик. Я плохо помню, что было со мной после ее ухода десять лет назад. Знаю, что сошел с рельсов. Пил, дрался, снова пил. А по ночам в тайне от всех забирался в ее комнату, чтобы найти отголоски ее запаха в подушке, в складках покрывала, в хранящейся в шкафу одежде.

Она ушла налегке, почти в чем была, и эта невозможность удержать ее — вещами, деньгами, обещаниями — вызывала во мне такую тоску, что, не в силах справиться с ней алкоголем и болью, я сбегал в горы. Именно тогда в полной мере проявилась моя волчья суть. Именно тогда я понял, что мое единственное истинное предназначение — беречь и защищать то, что мне действительно дорого. То, что я однажды попытался уничтожить.

Ладно, если Лина все-таки отвергла меня, сделаю то, что должен. Сдохну, вцепившись клыками в горло врага.

Я вернулся к Кругу и начал срывать с себя одежду.

— Вилд, — за спиной раздался голос Гичи.

— Что? — Я не оборачивался.

— Охрана у ворот передала: Лина приехала. Идет сюда.

Я поймал взгляд Нормана Говарда. Глядя мне за плечо, он хищно улыбнулся и медленно провел по губам кончиком острого красного языка.

Словно завороженный, я проследил за его взглядом. По дорожке между могильными плитами бежала, почти летела, Лина. Ее одежда была запорошена кирпичной пылью, волосы растрепаны, рукав рубашки почти оторван, что-то болталось на запястье. Ветерок ударил в ноздри запахом подсыхающей крови.

Я ощутил, как затапливает сознание багровый прилив. Яростный гул в ушах заглушал звуки внешнего мира. Крови! Крови! Крови!

Сам не помню как, я шагнул внутрь Круга.

Условия поединка допускали смерть или тяжелое увечье побежденного. Хуже того, всем стоящим вокруг было ясно — живым из Круга выйдет только один. Воздух содрогался от ярости и жажды убийства, и, захваченные этим безумием, зрители невольно твердили после каждого удара: убей! Убей! Убей!

Люди видели в Ведьмином Кругу двух мужчин, которые жестоко месили друг друга кулаками и ногами, стремясь сбросить на землю, навалиться сверху, прижать локоть к горлу противника, лишить его дыхания, заглушить последний удар сердца.

Койоты видели двух огромных волков — черного и серого. Они сшибались грудью, вставали на задние лапы, рычали, взвизгивали и скалили клыки, стремясь рвануть вражескую плоть.

Одна я видела полную картину. Над толпой, над грызущимися волками в воздухе на уровне макушек деревьев мелькали томагавки и боевые дубинки. Там шел незримый бой — Истинные Мужи пайютов сражались против обезумевшего людоеда, даже после смерти не отказавшегося от своей ненависти и мести.

— Давай, черный, рви его!

Откуда-то издалека до меня донесся взволнованный голос Гичи. Черный это ведь Вилд, да? Он побеждает? С ним все будет хорошо?

— Не отпускай его! Дожимай! Вот так! — Голоса все громче и громче гудели со всех сторон. — Давай, мужик, я сразу в тебя поверил! Ай, молодца!

Образ колдуна в небе вдруг застыл, потом подернулся рябью, как вода от несильного ветра, и взорвался облаком черной пыли. На мгновение показалось, что солнце померкло, наверное, эта чернота ослепила меня. Затем сквозь облако проглянули верхушки деревьев, парящий высоко в небе жаворонок, тающий в лазури след сверхзвукового самолета.

Голоса вокруг твердили: Вилд! Вилд. Все кончилось? Я опустила глаза. В кругу стоял Джокер, уже в человеческом теле, и смотрел на распростертого у его ног Нормана Говарда. Тот еще пытался подняться на подламывающихся ногах. То ли пытался спастись, то ли не хотел принимать последний удар на коленях.

Живой! Я задохнулась от счастья и, уже ничего перед собой не видя от застилающих глаза слез, бросилась к Вилду. Затем удар, противный хруст, темнота.

Эпилог

Веки дрогнули, поднялись и тут же опустились снова. Солнечный свет бритвой резанул по глазам, и я даже зажмурилась, изо всех сил стараясь защититься от новой боли.

— Врача! — Раздался над головой взволнованный голос. — Она пришла в себя.

Звук быстрых шагов, стук двери. Теплые пальцы осторожно коснулись лица и потянули веко вверх.

— Глаза режет, — прошептала я.

— Открывайте их медленно.

Жалеть меня никто не собирался. Ну ладно, раз поиграть в бедную сиротку не получается, тогда хоть посмотрю, где же я очутилась.

Надо мной маячило незнакомое лицо в странной зеленой шапочке.

— Сколько пальцев?

— Два.

Я осторожно принюхалась. Запах, мягко говоря, специфический. Ага, это фенол. Сильный антисептик, которым по старинке дезинфицируют помещения в больницах. Микробы здесь не живут, и их можно понять. А мужчина в шапочке, значит, врач.

— Выйдите все. Нам нужно сделать тесты. Посетителей впустим, если позволит состояние пациентки.

— Я никуда не пойду.

Взволнованный сердитый голос. Это Вилд? Я изо всех сил скосила глаза в сторону. Точно он. Хорошо.

— Извините доктор, он правда не уйдет, — а это Анна. — Мы подождем в коридоре. Пойдем, мама.

Все живы, здоровы. Замечательно. Я снова прикрыла глаза.

Наверное, я задремала, потому что, когда проснулась снова, трубки в носу уже не было. И иглу из вены убрали. Я пошевелила ногами, повела плечами — вроде, ничего. Осмелев, потянулась всем телом.

— Не вздумай вставать.

Вместо доктора на меня смотрел улыбающийся Вилд. Осунувшийся, небритый и с темными кругами под глазами, но свой — родной и любимый.

— Ты нас всех перепугала, зараза.

Улыбаться было больно, но заставить пересохшие губы не растягиваться я просто не могла:

— Я тебя люблю. И прости меня, Вилд.

— Что? — Он смотрел недоверчиво, словно увидел говорящую золотую рыбку.

— Прости, что хотела уйти от тебя.

Он встряхнул головой:

— Нет, не это. Перемотай назад. Туда, где ты сказала, что любишь меня.

— Люблю.

— Точно?

— Вот ты зануда.

— Я юрист. Мне нужно знать точно.

— Точно люблю, только отстань.

Моего носа коснулись теплые мягкие губы:

— Ладно, тогда постарайся еще немного поспать. Я дам знать всем нашим, что ты проснулась. Через два часа здесь будет не протолкнуться.

А так же не пройти между вазами с цветами и корзинками с фруктами. Посетителей пускали по очереди и минут на десять. Время бдительно отслеживал Джокер, устроившийся на стуле рядом с моей койкой.

Мама принесла мне домашней вязки носки, а Анна натянула их мне на ноги.

— А это шаль, я сама вышивала, — она накинула мне на плечи что-то цвета грудки зимородка. — Эти больничные распашонки меня убивают. Их надо запретить в законодательном порядке, как морально травмирующие женщин факторы.

Оказывается, в больнице я оказалась из-за Нормана Говарда. Он все же умудрился встать на ноги, но, как выяснилось, только для того, чтобы прыгнуть на меня и снова приложить мою многострадальную голову о камень.

— Кстати, а что с ним?

Гаечка решительно помотала головой:

— Доктор велел оберегать тебя от неприятных эмоций.

Зато Сидящий Бык за ее спиной очень выразительно изобразил, как ломает о колено чей-то хребет. Выражение его лица пробуждало очень неприятные эмоции. Я прикрыла глаза.

Анна умудрялась проникать в палату после каждых двух посетителей.

— Ты здесь уже целый день сидишь. Езжай домой, скоро стемнеет, — предложила я.

— Не беспокойся. Роб вызвался поработать моим шофером. Упс… — Она прикусила губу и испуганно посмотрела на меня. — Ты ведь не против?

— С чего бы вдруг?

— Ну, он как бы твой экс… и все такое.

С той стороны кровати, где дежурил Вилд, раздалось сердитое сопение.

— Ничего такого, — поспешила я успокоить обоих. — Очень за тебя рада. Кажется, он и раньше тебе нравился.

К десяти вечера в моей палате остался один Вилд.

— Тебе тоже надо съездить домой, — предложила я. — Ты уже два дня спишь на стуле.

— Зато я уверен, что так ты никуда не сбежишь.

На самом деле он на этом стуле не только спал, но и работал, разложив половину бумаг на моей кровати. Я взяла со своего живота тонкую бумажную папку. Полистала документы:

— Что это? Заключение Природоохранного Комитета? Оценка ущерба охотничьим угодьям в округе Уошито и на территории резерваций койотов-чокто?

Вилд на минуту оторвался от работы:

— Ну, да. Там под предлогом разведки водных ресурсов провели пробное бурение нефтеносных сланцев. В результате гидроразрыва нефть вылилась в реку. Перетравили всю рыбу, а так же уток и цапель, только что севших на гнезда.

— С каких это пор ты занялся защитой природы?

Джокер пожал плечами:

— Как только почуял запах далеров, стоящий над залитыми нефтью берегами Миссисипи. Я вытрясу из этих идиотов все до последнего крейцера. Не откажусь даже от зубных коронок, — его глаза хищно блеснули в темноте.

А чего я, собственно, ожидала? Что Джокер ван Хорн вдруг превратится в травоядного? Нет, я не была идеалисткой.

— Вилд, ты, конечно, финансовый гений и все такое, но неужели думаешь, что справишься с нефтяными компаниями? Один?

Он отнял у меня папку и помахал ею в воздухе:

— Конечно, не один. Гичи свел меня с местными койотами. Комитет Пяти племен у них возглавляет один очень толковый парень. Он уже организовал очень продуманную защиту земель, причем без финансовой и юридической поддержки. А с моей помощью, он станет сначала мэром, а затем губернатором.

— Скажи уж — президентом. Не мелочись, — подбодрила я.

— Это вряд ли, — Вилд задумчиво почесал подбородок. — Но уверен, лет через десять у меня будет свой человек в Сенате.

Значит, пока я спала, этот волчина уже распланировал свою жизнь на десять лет вперед, как минимум. Внезапно, у меня снова пересохло в горле:

— А я? Где буду я через десять лет?

Рядом с ним? В тени успешного финансиста и многообещающего политика? За столиком на благотворительном вечере? В каком-нибудь женском комитете, проводящем свои заседания в загородном клубе?

Джокер уставился на меня, не пытаясь скрыть своего удивления:

— А ты что, не знаешь, чем хочешь заниматься?

— Знаю. Просто не верила, что это когда-нибудь сбудется.

Наверное, это мой растерянный голос заставил его быстро пересесть на кровать и перетащить меня с подушки к себе на грудь.

— Все сбудется, моя любовь. Абсолютно все. И Теночтитлан, будь он неладен. И Камаронес, чтоб ему провалиться. Ты только обещай, что будешь иногда выползать из своих джунглей, чтобы навестить тоскующего мужа и малюток-детей.

Я задохнулась и со всей силы уткнулась лицом Джокеру в грудь. От запаха сосновой хвои и морского ветра стало легче дышать.

— Я никуда не уеду, Вилд. Я хочу быть с тобой. Всегда.

— Я тоже хочу быть с тобой. На самом деле, ты — это все, что я хочу, — пробормотал он мне в волосы. — Остальное вторично.

Со стороны двери раздался тихий смешок. Я подняла голову и с удивлением увидела двух койотов — мужчину и женщину. Что самое странное, они были именно такими, какими я видела моих соплеменников на пожелтевших от времени дагерротипах — в кожаных с бахромой одеждах, расшитых мелкой бирюзой и иглами дикобраза.

Мужчина обнимал женщину за плечи, так же, как Вилд обнимал сейчас меня. А женщина доверчиво склонила голову ему на грудь, так же, как я.

Уитаке и Бочико, так вот вы какие.

— Мы уходим, — одними губами произнесла женщина. — Вы оба выполнили наказ богов. Теперь вы свободны.

— Вилд, — позвала я, когда образы койотов рассеялись, и перед моими глазами осталась лишь белая больничная дверь. — Они ушли.

Он теснее прижал меня к себе и положил подбородок мне на макушку.

— Кто?

— Наши духи. Мы теперь станем обычными людьми. Твой волк тебя покинул.

— Ну и хорошо. Он меня достал, если честно. Я и без него знаю, как мне жить и кого любить. Лина, давай уже без всякого зверья в нашем доме, ладно?

— Но…

— И хватит со мной спорить. Иди сюда…

Я закрыла глаза и доверилась его рукам. И только после острой вспышки счастья, заставившей содрогнуться все мое тело, уже уставшая и уплывающая в объятиях Вилда куда-то по лунной реке, почувствовала, как где-то глубоко во мне приоткрыла сонный глаз маленькая пушистая белочка. Она зевнула, блеснув острыми зубками, плотнее закуталась в пышный хвост и снова свернулась клубочком, засыпая до утра.