Больница «Ройал Поинсиана» размещалась в двенадцатиэтажном здании из светло-желтого кирпича в конце Эвкалиптовой улицы. Этот район был не из безопасных. Здесь, выходя из машины, нужно было обязательно запереть ее. Вокруг больницы теснились полуразрушенные блочные дома и дешевые автоматические прачечные. Население состояло исключительно из чернокожих, давным-давно облюбовавших этот район города.
Как бы там ни было, Мэтти казалась абсолютно спокойной, когда, оставив ее черный «лексус» на больничной стоянке, они торопливо вошли в приемный покой. Прохладный больничный воздух слегка отдавал бинтами и антисептиками. Охранник любезно показал им, где зарегистрироваться и взять карточки посетителей.
Мэтти повернулась к Кроукеру. Сейчас она выглядела крайне измученной. С помощью косметики она пыталась скрыть темные круги под глазами, но, сняв солнцезащитные очки, поняла по взгляду брата, что у нее ничего путного не получилось.
Поднявшись на шестой этаж, они прошли длинным коридором и очутились в отделении диализа. Кроукеру показалось, что он попал в преддверие ада. Вдоль стен стояли изможденные старики и старухи, опираясь кто на костыли, кто на палочки, а кто и на спинки инвалидных кресел. Время от времени к ним подходила медсестра и уводила одного из них куда-то в дальнюю комнату. На лицах людей было написано страдание и смирение одновременно. Проходя мимо дряхлых и совершенно немощных больных людей, Кроукер слышал их тяжелое дыхание, слабые стоны и тихие жалобы.
— Это диабетики, ждут своей очереди на диализ, — тихо проговорила Мэтти.
За другими дверями было отделение неотложного интенсивного диализа, представлявшее собой множество крохотных палат, расположенных вокруг центрального медицинского поста, на котором неотлучно дежурили медсестры. Вокруг кроватей пациентов стояли мониторы, капельницы и машины для диализа.
Из восьми пациентов отделения лишь Рейчел была молодой. Все прочие казались совсем старыми, как те несчастные, что стояли в очереди в коридоре.
Боясь потревожить Рейчел звуком своих шагов, Кроукер на цыпочках подошел к ее постели. Однако его осторожность была явно излишней — Рейчел была в коме. Она была доставлена в больницу в критическом состоянии и до сих пор не пришла в себя. Она была мертвенно-бледна, ни кровинки в лице, только на висках слабо пульсировали вены. Вьющиеся волосы спутанной массой лежали на подушке. Золотое кольцо, вдетое в нос, было сдвинуто в сторону пластиковыми трубочками, вставленными в ноздри. Кроукер силился вспомнить ее тем ребенком, которого он держал на руках во время обряда крещения, но видел только пятнадцатилетнюю девочку, безжизненно распростертую на кровати. Его сердце болезненно сжалось. Несмотря на то что ее лицо было похоже на маску смерти, Рейчел все же оставалась очень красивой.
Многочисленные трубочки и катетеры оплетали ее тело, электронные мониторы высвечивали пульс и кровяное давление. Тихо гудела машина для диализа, очищая ее кровь и тем самым выполняя работу поврежденных почек.
Не выдержав, Кроукер повернулся к Мэтти.
— Что это? Что с ней случилось?
Внутри закипали жалость и ярость одновременно.
Мэтти молча разглядывала машину для диализа, которая странным образом походила на живое существо, вроде большой и верной собаки, которая ни за что на свете не отойдет от постели хозяина.
— В двух словах у нее нефротоксическое отравление, вызванное передозировкой кокаина и амфетамина.
Обернувшись, Кроукер увидел неслышно вошедшую в палату женщину-врача лет тридцати пяти, очень привлекательную, с гибкой спортивной фигурой. Лицо чем-то напоминало кошечку, а рыжеватые волосы были зачесаны назад.
Она протянула Кроукеру руку, и тот пожал ее.
— Я доктор Марш, Дженни Марш. — Она вопросительно подняла бровь: — А вы?...
— Лью Кроукер, я...
— А, возвращение блудного брата, — улыбнулась доктор Марш. — Миссис Дьюк много рассказывала о вас, и я рада, что ей удалось вас найти. Прошу простить, я на минуту.
Она повернулась к Мэтти:
— Нам необходимо взять ее кровь и мочу на анализ, миссис Дьюк.
Мэтти молча кивнула, и доктор Марш сделала лаборантке знак войти.
— Доктор, я хотел бы расспросить вас о состоянии здоровья моей племянницы. — Кроукер посторонился, пропуская лаборантку к постели Рейчел.
Маленькая палата была явно слишком тесной для четверых, и доктор Марш предложила:
— Почему бы нам не продолжить наш разговор в другом месте?
Вместе с Кроукером она вышла из палаты, Мэтти осталась с дочерью.
— Моя сестра...
— Лично я рада, что вы здесь, — сказала доктор Марш. — Миссис Дьюк с огромным трудом понимает, что произошло с ее дочерью. Впрочем, принимая во внимание создавшееся положение, это вполне естественно... Она говорила, что вы — бывший полицейский, это правда?
Кроукер молча кивнул.
— В таком случае, я полагаю, вы встречали подростков, употребляющих наркотики.
— Да и даже слишком часто.
Дженни Марш кивнула и знаком пригласила следовать за ней. Они вышли из отделения диализа и, открыв дверь, на которой висела табличка «Лаборатория по изучению воздействия наркотиков на организм человека — посторонним вход строго воспрещен», очутились в небольшой комнате без окон, заставленной оцинкованными лабораторными столами, на которых громоздились спиртовые горелки, автоклавы, центрифуги и микроскопы. На стеллажах вдоль стен стояли ровные ряды пробирок, реторт, пипеток, стекол для образцов биоматериалов и стеклянных флакончиков с реактивами. В углу высился электронный микроскоп. От всей этой аппаратуры Кроукеру стало не по себе. Она напоминала ему морги, где ему приходилось бывать по долгу службы. Он сопровождал туда родственников убитых для проведения болезненной процедуры опознания.
В углу комнатки стоял холодильник давно устаревшей модели, рядом — на небольшом столике — кофеварка, бумажные стаканчики, бутылки с минералкой...
— Здесь мы проводим исследования воздействия наркотических веществ на человеческий организм, — сказала Дженни Марш. — Программу финансирует округ, но, поскольку она проводится именно в этой больнице, я вызвалась осуществлять надзор за ее выполнением.
— Разве у вас своих дел мало, доктор?
Дженни Марш улыбнулась чудесной улыбкой, на мгновение забыв о холодной, любезной маске врача.
— Пожалуй, даже слишком много. Но это исследование имеет крайне важное значение. Честно говоря, я готова не спать ночами, чтобы ускорить получение результатов.
В комнату вошла лаборантка, которую Кроукер видел в палате у Рейчел, наверное, она принесла ее кровь на анализ.
— Как только мы поняли, что Рейчел регулярно принимала наркотики, мы взяли ее кровь и мочу для проведения специальных анализов, — сказала доктор Марш. — Теперь это делается дважды в день, чтобы осуществлять постоянный контроль за возможными изменениями в крови и моче. Кроме того, мы используем эти анализы в рамках общей исследовательской программы.
— Мэтти дала свое согласие?
— Да, когда я объяснила ей огромное значение этой программы, — ответила доктор Марш.
Кроукер кивнул:
— Тогда я тоже не возражаю.
— Вот и отлично.
Дженни Марш подошла к кофеварке.
— Рейчел была доставлена в больницу машиной «скорой помощи». У нее были обнаружены все классические симптомы наркотического отравления.
— Какие именно? — спросил Кроукер. — Она была в сильном возбуждении, у нее были галлюцинации, помутилось сознание?
Наливая в стаканчики кофе для себя и для Кроукера, доктор Марш согласно кивнула головой.
— Да, все, что вы перечислили, плюс сильнейшие приступы рвоты. По мнению дежурного врача в приемном покое, она была в глубоком шоке. — Она обернулась к Кроукеру. — Черный? С молоком?
— Черный, пожалуйста, — ответил он.
Положив в свой стаканчик четыре кусочка сахара, она протянула к Кроукеру его кофе.
— Доктор Нигель, дежуривший в тот вечер, пытался привести ее в сознание, но безрезультатно. Тогда он послал медсестру спросить у миссис Дьюк, ожидавшей в холле, не знает ли она, какие именно наркотики принимала ее дочь. — Во взгляде доктора Марш появилось искреннее сочувствие. — Вот тут-то она и сломалась...
— Что значит сломалась? — отставив в сторону свой стаканчик с кофе, спросил Кроукер.
Доктор Марш присела на краешек табуретки.
— У нее случилась настоящая истерика, она стала требовать, чтобы мы вернули ее дочь, кричать, что отдаст всех нас под суд за неоказание медицинской помощи. Она заявила, что ее дочь никогда в жизни не принимала наркотики и что все мы — гнусные лжецы и шарлатаны.
— Но ведь она ничего не знала...
— Да, — сложив руки на груди, вздохнула доктор Марш. — Ваша пятнадцатилетняя племянница уже не один год регулярно употребляет наркотики.
— Насколько это серьезно? Она кололась?
— Это единственная хорошая новость, — прихлебывая горячий кофе, сказала доктор Марш. — Мы не обнаружили никаких следов от иглы. Она пользовалась возбуждающими наркотиками — ЛСД, марихуаной, кокаином. Это подтверждает и анализ крови. — Она вздохнула. — А потом, судя по отчету доктора Нигеля, у нее начали сдавать почки. Доктор заподозрил бактериальный эндокардит. Эта инфекция часто встречается у наркоманов, пользующихся грязными иглами.
— Правильно, инфекция сердечных клапанов. Вызывает образование тромбов, которые могут оторваться и с током крови выпасть в мозг... или почки.
Кроукер отодвинул в сторону стаканчик с кофе, который стал вдруг совершенно невкусным. Сейчас они говорили не о ком-то чужом, а о его собственной племяннице.
— Однако никакого бактериального эндокардита у Рейчел не оказалось, так? — задумчиво произнес он.
— Так. — Доктор Марш встала и, открыв старенький холодильник, достала вскрытую упаковку йогурта. — Хотите что-нибудь?
— Нет, только не из этого холодильника, — поморщился Кроукер.
— И правильно. Нужно быть врачом, у которого в течение тридцати часов не было ни крошки во рту, чтобы отважиться на такое. — Она захлопнула дверцу холодильника. — Наиболее типичной болезнью в таком возрасте является поликистоз почек, это передается по наследству. Однако ультразвуковое исследование не подтвердило это подозрение. — Она принялась за йогурт. — Но выяснилось другое... В этот момент доктор Нигель позвал на помощь меня. Давление было опасно низким, и в тканях почки было крайне мало кислорода.
— Нефротоксическое отравление.
— Да.
— Но вы сказали «почка», значит, только в одной почке?
Доктор Марш медленно поглощала йогурт, словно это был вкуснейший продукт на свете.
— Ультразвуковое исследование показало наличие аномалии у вашей племянницы, а именно: у нее от рождения только одна полноценно функционирующая почка, другая же — сморщенная, абсолютно не работающая.
— Вы видели ее историю болезни?
Доктор Марш кивнула.
— После того как мы подключили ее к машине для диализа, а проще говоря, к искусственной почке, я спросила миссис Дьюк об их семейном враче. Его зовут Рональд Стански. Если вы задержитесь здесь еще ненадолго, то наверняка увидите его. Похоже, он не на шутку встревожился. Кажется, ему не было известно о том, что у Рейчел только одна нормальная почка. Впрочем, это неудивительно. Если у Рейчел никогда не было проблем с почками, то доктор Стански не имел никаких причин проводить ультразвуковое исследование.
— У нее были такие проблемы?
— В том-то и дело, что не было...
Снова и снова Кроукер мысленно прокручивал цепь событий, пытаясь восстановить все до мельчайших деталей. Он был так взволнован, что не мог сосредоточиться.
В соседней комнате зазвонил телефон.
— Я хочу знать, чем могу помочь, — сказал Кроукер. — Вы без всяких обиняков рассказали мне о всей тяжести положения Рейчел, и я... — У него перехватило дыхание, как только он представил себе Рейчел, лежавшую без сознания всего в двадцати ярдах от него. — Господи, наконец, я ее нашел, и вдруг...
— Не стоит пороть горячку, — тихо сказала доктор Марш. Кроукер непроизвольно отметил, что свет лампы, отражаясь в ее глазах, придает им зеленоватый оттенок. — С таким потоком эмоций и переживаний очень непросто справиться, уж я-то это знаю.
В комнату вошла лаборантка и сказала, что доктора просят к телефону. Дженни Марш одними губами ответила: «Не сейчас», — и продолжила, обращаясь к Кроукеру:
— Я хочу быть уверенной, что на вас можно положиться.
— Да, конечно, — поспешно кивнул Кроукер. — Просто... ведь она еще ребенок... Сама мысль о том, что всю оставшуюся жизнь она будет вынуждена провести рядом с искусственной почкой... К этому надо привыкнуть.
— Если бы все было так просто!
Кроукер интуитивно почувствовал, что его ждет страшный удар.
— Что вы имеете в виду?
— Рейчел нуждается в срочной пересадке почки.
Кроукера словно окатили ведром ледяной воды.
— Почему? — невольно вырвалось у него.
— Обычно бывает достаточно провести диализ, но в случае с Рейчел имеются серьезные осложнения.
На ее лице появилось выражение мрачной решимости, и Кроукер понял, что сейчас она скажет то главное, ради чего и был затеян разговор.
— Какие осложнения? — осторожно спросил он.
— У нее развивается сепсис. Инфекция.
— Это из-за катетера?
— Заражение произошло не в больнице, за это я ручаюсь, — твердо сказала она. — Во время приступа она потеряла сознание и упала. Подозреваю, что сепсис возник именно из-за раны, полученной ею при падении. В приемном покое первым делом обратили внимание на острую почечную недостаточность — и были абсолютно правы, — а уж потом обработали рану.
Она отставила в сторону пустой стаканчик из-под йогурта.
— Вот почему я намеренно увела вас от вашей сестры и племянницы. В ближайшие дни и недели миссис Дьюк будут нужны ваше хладнокровие и способность трезво мыслить. Понимаете, я несколько раз пыталась объяснить ей всю тяжесть положения Рейчел, но она и слушать меня не хочет.
— В таком случае объясните это мне, — сказал Кроукер, испытывая смертельный страх за свою племянницу.
Доктор Марш коротко вздохнула и начала:
— Искусственная почка очищает ее кровь, выполняя работу пораженной почки, это действительно так. Сейчас очень важно добиться стабилизации состояния, остановить падение в пропасть. А вот этого нам как раз никак не удается сделать. Стремительно развивающийся сепсис отнимает у организма последние силы и лишает нас надежды на стабилизацию.
Кроукер молча следил за ней широко раскрытыми глазами.
Похоже, Дженни Марш не любила ходить вокруг да около.
— Она умрет, если мы не проведем срочную операцию по пересадке почки.
— Срочную... — Его сковал ледяной ужас перед неотвратимо надвигавшейся бедой. — Сколько времени в нашем распоряжении?
Доктор Марш пожала плечами.
— Недели две, в лучшем случае три, — твердым, недрогнувшим голосом сказала она, глядя прямо в глаза Кроукеру, и он был в высшей степени благодарен ей за это.
— Доктор, прошу вас, скажите откровенно, насколько высока ваша квалификация?
— Самая высокая, какая только может быть, — спокойно ответила она не допускающим возражений тоном. — Я советовала вашей сестре получить консультацию у двух-трех других врачей. Она так и сделала. Оба врача независимо друг от друга подтвердили мой прогноз. Вы можете лично поговорить с ними и убедиться в том, что у Рейчел остался один шанс выжить — пересадка почки, и как можно скорее.
— Оперировать будете вы?
— Вне всяких сомнений, — кивнула она.
— Хорошо. Значит, мы достанем ей почку.
Дженни Марш тяжело вздохнула.
— Идеальным вариантом было бы существование брата или сестры, лучше всего близнеца, у которого можно было бы взять донорскую почку. Увы, у Рейчел совсем мало родственников, а почка ее матери оказалась несовместимой по физико-химическим показателям ее организма.
— Может, моя почка окажется более подходящей?
— Мы, конечно, проведем необходимые анализы, — кивнула Дженни Марш, — но, боюсь, шансов на положительный результат совсем мало, ведь почка вашей сестры оказалась несовместимой.
— Хорошо, если я не смогу дать ей свою почку, то скажите мне, какие иные пути получения донорской почки существуют в медицине?
— В нашей стране каждая почка, которую можно использовать для трансплантации, подлежит строгой регистрации. Сообщение о такой почке тут же появляется в информационной базе Национального компьютерного центра Объединенной сети трансплантатов, который находится в Ричмонде, в штате Вайоминг. Все без исключения органы, подходящие для трансплантации, в обязательном порядке регистрируются в ОСТ. К сожалению, реципиентов, нуждающихся в трансплантации, значительно больше, чем донорских органов. Люди не хотят, чтобы их тела или тела их родственников в случае внезапной гибели служили донорским целям, и это ужасно... В прошлом году в нашем округе погибло тридцать пять тысяч. Если бы их тела были использованы в донорских целях, то не только Рейчел, но страждущие во всей стране могли бы получить новую жизнь...
— Однако дело обстоит совсем скверно, — пробормотал Кроукер.
— Да, — кивнула доктор Марш. — И боюсь, решения этой проблемы нам не найти. В списке реципиентов, ожидающих донорской почки, тридцать шесть тысяч или около того. Рейчел молода, и это плюс, но она наркоманка, а это огромный минус. Значит, в лучшем случае мы можем надеяться на получение донорской почки не раньше, чем через два года.
Кроукер даже отшатнулся, словно получил пощечину.
— Господи, это совершенно невероятно!
— Боюсь, дело обстоит именно так, — сказала доктор Марш. — С одной стороны, нам повезло, что требуется именно почка, а не иной орган. Дело в том, что почка пока единственный крупный орган, который современная медицина научилась довольно долго сохранять живым вне тела. С помощью специальной машины ее охлаждают до тридцати двух градусов и накачивают бельтцеровским раствором, основой для которого, хотите верьте, хотите нет, служит картофельный крахмал. Это серьезное достижение современной медицины. Почку можно даже сохранить в теле человека, чей мозг уже безвозвратно погиб. Нужно просто закачать в брюшную полость охлажденный раствор, и почка в течение следующих семидесяти двух часов останется пригодной для трансплантации.
— Однако в нашем случае это поразительное достижение медицины бесполезно. — Кроукер изо всех сил старался не выдать переполнявшее его отчаяние.
— Если только вы не сможете достать почку для Рейчел иным, неизвестным мне путем...
Кроукер от неожиданности подался вперед всем телом.
— Доктор, скажите, как я могу достать почку для Рейчел?
Какое-то время она молча смотрела на него, и ему показалось, что в ее глазах мелькнула жалость. Наконец, она сказала:
— Пожертвовав сотню миллионов долларов на развитие нефрологии, вы могли бы рассчитывать на немедленное получение почки для Рейчел. Но ведь у вас нет таких денег, не так ли? Я вам уже говорила, каждая почка тщательно регистрируется, и, делая операцию по пересадке незарегистрированной почки, врач рискует потерять не только профессиональную карьеру и хорошую репутацию, но и свободу — ведь это уголовное преступление!
Биомеханическая рука Кроукера сжалась в мощный кулак.
— Но должен же быть какой-то выход! — воскликнул он.
Дженни Марш с молчаливым уважением посмотрела на протез.
— Если вы найдете донора, который согласится отдать Рейчел свою почку, и его группа крови и тип лимфоантигенов окажутся совместимы с характеристиками реципиента, я готова провести операцию. Боюсь, иного выхода у нас нет.
— Мэтти говорила вам, что я служил детективом? — спросил Кроукер.
— Да, говорила.
— Я найду донора для Рейчел. Каковы мои шансы?
— Должна сказать вам, по собственному опыту я знаю, что очень немногие люди могут дать согласие стать донором почки. Однако, если вам даже удастся найти такого человека, группа его крови и по меньшей мере три из шести показателей типа лимфоантигенов должны совпадать с характеристиками Рейчел.
Дрожь пробежала по телу Кроукера.
— Господи, тогда это все равно что выиграть в лотерею...
Доктор Марш покачала головой:
— Хорошо, что есть хоть какой-то, пусть даже микроскопически маленький шанс, мистер Кроукер.
Этот день был не самый лучший для Сони Виллалобос. Проснувшись поутру, она обнаружила, что во всем доме нет электричества. При свете утреннего солнца она тщательно убрала постель. Потом ей пришлось воспользоваться феном, который работал от батареек. Свой макияж она делала, уже сидя в машине.
На крыльце соседнего дома показалась миссис Лейес, и Соня не удержалась от того, чтобы пожаловаться ей на отсутствие электроэнергии. Эстрелла Лейес скрылась в доме и через секунду вернулась с кастрюлькой, завернутой в фольгу.
— Это для Нестора. — Она поцеловала Соню в щеку. Ее собственная дочь жила теперь очень далеко, и она постепенно стала относиться к Соне, как к дочери. — Ну как, ему лучше? — с надеждой в голосе спросила она.
— К сожалению, нет.
— Ты бы привезла его ко мне, — сказала миссис Лейес.
Улыбнувшись, Соня с искренней благодарностью пожала ей руку.
— Я бы так и сделала, да он уже так плох, что это просто невозможна...
— Ах бедняжка! — по-испански воскликнула миссис Лейес. — Тогда я сама наведаюсь к нему.
— Это было бы здорово, — сказала Соня. — Но я не знаю, стоит ли. Нестор умирает...
От дома до работы Соня обычно доезжала за двенадцать — пятнадцать минут. Трижды в неделю она по дороге заезжала к своему другу Нестору, который прежде был профессиональном танцовщиком. Теперь он медленно умирал от СПИДа. Ужасно было видеть, как болезнь пожирает его некогда красивое, гибкое тело. Соня часто привозила ему кушанья собственного приготовления или, когда была особенно занята, покупала ему еду в тайском ресторанчике. Нестору нравилась тайская кухня. Кастрюльки Эстреллы не вызывали у него особого энтузиазма, но Соня никогда не говорила миссис Лейес об этом.
В тот день, войдя в дом своего друга, она нашла Нестора в постели — он лежал, повернувшись лицом к стене. Простыни были испачканы и скомканы. Соне потребовалось не меньше сорока минут, чтобы привести в порядок самого Нестора и его постель. Он был в подавленном состоянии и не произнес ни слова, пока Соня хлопотала вокруг него, поэтому она стала читать наизусть стихи Редьярда Киплинга. Она знала, что ему нравятся стихи этого поэта прошлого века, в особенности мистические.
Ее сердце разрывалось при мысли, что придется оставить Нестора в полном одиночестве. Впрочем, она сделала для него все, что могла, и к тому же опаздывала на работу. Дизайнерская фирма, в которой она работала, располагалась в двухэтажном красном здании, окруженном невысоким забором, за которым буйно разрослись пальмы и гибискусы.
Почти вбежав в свой кабинет, она поспешно уселась за стол. Являясь одним из трех совладельцев фирмы, она занималась закупкой фурнитуры и прочих аксессуаров для мебели. Секретарь принесла ей огромный список срочных звонков, на которые ей предстояло ответить как можно скорее. Она была настолько занята, что даже не успела обговорить со своей помощницей тему предстоявших во второй половине дня переговоров, хотя, как правило, всегда делала это.
В половине первого, когда в животе у нее уже урчало от голода, в кабинет просунула голову Кэрол, ее помощница.
— Прошу прощения, — сказала она, — только что позвонили из электрокомпании, обслуживающей ваш район. У вас не отключалось электричество?
Соня кивнула, продолжая раздумывать над тем, как лучше вести себя с Элен Райт, встреча с которой была назначена на вторую половину дня.
— Да, как раз сегодня утром у меня не было света.
— Они говорят, им нужно войти в дом, чтобы выяснить причину.
— Хорошо, назначьте встречу на...
— Они говорят, это нужно сделать немедленно. — На веснушчатом личике помощницы появилось сочувствующее выражение. — Кажется, у них колоссальная авария, связанная с газопроводом, и они говорят, что дело не терпит отлагательств...
Выругавшись про себя, Соня сказала:
— Ну хорошо, скажите, я сейчас приеду. И еще, Кэрол, отмените встречу с миссис Райт. Я позвоню вам, как только выясню, сколько времени мне придется провозиться с этими электриками. Надеюсь, нам не придется отменять другие встречи.
Как только Соня села в машину и отправилась домой, начался дождь, вернее ливень, как это часто бывает в Южной Флориде. Воздух немедленно наполнился ароматом влажной тропической зелени. Оглушительно грохотал гром, из-под колес несущихся по шоссе автомашин летели фонтаны брызг.
Внезапно Соня поймала себя на том, что вместо дела думает о Лью Кроукере. Ей захотелось позвонить ему, и она пообещала себе, что непременно сделает это, как только выдастся удобный момент. К своему немалому удивлению, она испытывала к нему нешуточную симпатию. Странно, ведь она почти не знала его. Обычно она была осторожна с незнакомыми мужчинами, и ей требовалось немало времени, чтобы определиться в своих чувствах. К тому же он имел английские корни, хотя и прекрасно разбирался в культуре латиноамериканцев. Но в отличие от многих мужчин, которых она знала, он не был грубым животным.
Подъезжая к дому, она удивилась тому, что, хотя у нее электричество было отключено, из окон соседнего дома доносились звуки работающего телевизора. Ее сосед, мистер Лейес, когда-то работал линейным монтером. Однажды он сорвался со столба, и в результате его разбил паралич. Оказавшись прикованным к инвалидному креслу, он с утра до вечера смотрел спортивные передачи.
Соня забыла взять с собой зонтик и успела промокнуть до нитки, пока бежала к своему крыльцу, поставив машину под навес своего дома. Там тоже была дверь, но ее замок был давным-давно сломан, и она все никак не могла вызвать слесаря, чтобы починить его. Она жила в белом, недавно покрашенном, одноэтажном домике под черепичной крышей, выстроенном в пятидесятых годах. Перед домом красовался старый и, увы, неработающий фонтан с чугунными морскими коньками по краям. Пробежав мимо фонтана, мокрого лимонного дерева и густого куста жасмина, немилосердно потрепанного ветром, она поднялась на крыльцо, защищенное от дождя навесом, и оглянулась вокруг. Где же эти чертовы электрики? Вот так у них всегда — сначала кричат о срочности, а потом сами же опаздывают! Она решила подождать их в доме.
Внутри было сумрачно. Дождь барабанил по подоконникам, покрывая оконные стекла веером мелких брызг. Очередной раскат грома на мгновение оглушил Соню.
Пройдя через гостиную, она заглянула в маленькую кухню. Открыла по привычке холодильник и снова закрыла его, не найдя там ничего аппетитного.
Потом она пошла в спальню и включила стоявший на ночном столике радиоприемник — благо, он работал на батарейках. Послышалась быстрая испанская речь диктора, которая сменилась сексуальной афро-кубинской мелодией. Слегка пританцовывая, Соня пошла в ванную комнату. Там было темно, и ей пришлось наклониться над раковиной, чтобы хоть что-то разглядеть в большом зеркале над ней.
Внезапно она вздрогнула. Что это? Ей показалось, что в зеркале мелькнуло чье-то отражение. Чья-то тень на миг показалась в самом углу зеркала и снова пропала. Нет, не может быть... Должно быть, за окном проехала машина. Она снова стала разглядывать свое отражение.
По радио диктор приглашал всех в субботу на вечеринку в Саут-Бич. Это показалось Соне заманчивым. Интересно, согласится ли Кроукер пойти с ней на эту вечеринку? Соня была почти уверена, что он не откажется от ее приглашения. Чем больше она о нем думала, тем сильнее ей хотелось снова увидеть его — он был невероятно сексуален! Она вспомнила, как они танцевали в баре «Акула», пока не возникла, словно из-под земли, его несчастная сестра. Соня вспомнила его прикосновения, и ее сердце забилось сильнее.
Она снова вздрогнула — опять в зеркале что-то мелькнуло. Да, на этот раз она была уверена, что в квартире кто-то был! Сзади послышался шорох — не то в спальне, не то в гостиной.
Замерев, Соня внимательно разглядывала в зеркале отражение комнаты. Она долго не поворачивалась, не желая показать, что заметила что-то странное. Она была скорее встревожена, чем испугана. Год назад у нее был приятель, который показал ей пару приемов самообороны, после чего она уже не боялась ездить в одиночку ночью в круглосуточный магазинчик за молоком или сахаром.
Однако теперь ситуация была иная — кто-то чужой был в ее доме. Может, он сейчас в гостиной?
Она повернулась и, стараясь быть спокойной, пошла обратно в спальню. Она долго стояла на пороге, вглядываясь в сумрак комнаты и не решаясь сделать шаг вперед. По ее телу пробежала холодная дрожь. Она посмотрела на телефон, стоявший на ночном столике с другой стороны кровати. Внезапно у нее подкосились ноги, и она рухнула на постель, машинально посмотрев в сторону гостиной. То, что она увидела, заставило ее сердце замереть от страха. На полу блестела лужица дождевой воды. Соня хорошо помнила, что не оставляла после себя никаких мокрых следов. Лежа на кровати, она не могла видеть всю гостиную. Возможно, кто-то стоит там, выжидая...
Может, это электрик? Но тогда почему он молчит и прячется от нее?
Животный страх охватил ее, она метнулась к телефону, чтобы набрать номер службы спасения — 911. И тут же почувствовала чье-то стремительное приближение, сильный удар сбросил ее с кровати на пол. Огромная тяжесть навалилась ей на грудь, и что-то мягкое, пахнущее приятно и до странности знакомо, накрыло ее лицо. Сразу стало трудно, а потом и вовсе невозможно дышать. Кто-то душил Соню ее собственной подушкой.
Она открыла рот, чтобы закричать, но чья-то сильная рука тут же вдавила угол подушки между открытыми челюстями, и Соня начала задыхаться, в отчаянии колотя руками и ногами по нападавшему. Но было слишком поздно.
Давясь подушкой, она все же не сдавалась и изо всех сил царапала ногтями руки убийцы, пока тот, потеряв терпение, не схватил ее за кисти с такой силой, что чуть не сломал их.
Уже теряя сознание, она услышала голос:
— Осторожно! Ты же знаешь, она должна быть в целости и сохранности!
Испанский диалект, на котором говорил мужчина, показался Соне очень знакомым. Где она уже слышала его? Потом она вспомнила — на этом диалекте иногда говорил дедушка Бенни, человек странный и иногда даже пугающий. Странно, что даже в такую страшную минуту ее угасающий мозг мог вспоминать такие мелочи. Дед Бенни Милагроса был высоким, немного сутулым стариком, с кустистыми бровями и густыми белоснежными усами, с невероятно ясными и проницательными глазами. Когда он, бывало, курил сделанную вручную ароматную сигару, то казалось, сам парил в воздухе. Вот и теперь он, как живой, стоял перед Соней и что-то тихо говорил ей на своем диалекте. Она понимала, что он пытается сказать ей что-то очень важное, но уже не слышала его — с каждым новым ударом сердца жизнь покидала ее. Из последних сил она попыталась вдохнуть хоть немного воздуха сквозь подушку, вдавленную ей в рот. Легкие нестерпимо горели, и, когда она еще раз попыталась сделать вдох, содержимое желудка обожгло кислотой гортань и наполнило ее рот. Соне показалось, будто она падает куда-то вниз, в бездонную пропасть...
Дед Бенни Милагроса исчез, и вместо него она увидела себя танцующей в «Акуле» вместе с Лью Кроукером под горячую кубинскую музыку. Соня смотрела в глаза Кроукера, и ее тело заливала горячая волна страсти...
«Я хочу тебя...» — мелькнуло в ее угасавшем сознании, и через секунду она уже была мертва.
До вечера было еще далеко, а Кроукер уже чувствовал себя совершенно опустошенным. Сдав кровь на анализ для определения типа лимфоантигенов, он долго расспрашивал доктора Нигеля о том, в каком состоянии была доставлена в больницу Рейчел, а потом снова поднялся в палату к племяннице, чтобы хоть немного утешить Мэтти.
Выйдя, наконец, из больницы на примыкавшую к зданию автомобильную стоянку, он позвонил по сотовому телефону в свой офис на пристани и попросил отменить все выходы в океан на ближайшие недели. В свое время он получал неплохие деньги, работая после выхода в отставку на федералов. К тому же ему удалось весьма удачно разместить свои средства в различных банках и инвестиционных компаниях, так что теперь он мог совершенно спокойно на время забросить рыбную ловлю. Собственно говоря, он занимался этим делом не столько ради денег, сколько ради собственного удовольствия.
Не успел он повесить трубку, как раздался сигнал вызова.
— Алло!
В ответ ни звука. Впрочем, нет, Кроукер услышал чье-то дыхание.
— Лью? Это Мария.
Мария? На секунду он задумался, но потом вспомнил — та девушка, что была вместе с Бенни. Это она привела с собой Соню.
— Привет, Мария! Как поживаешь? — сказал Кроукер по-испански.
— Ты знаешь, где живет Соня?
— Да, мне она говорила.
— Нам нужно, чтобы ты сейчас приехал сюда, к ней. Нам? Кому это нам?
— Мария, что случилось? — Внезапно горло перехватило от дурного предчувствия. — Что случилось?
В ответ в трубке раздались приглушенные всхлипывания.
— Мария, ты сейчас у Сони? — невольно закричал Кроукер.
— Пожалуйста, — простонала Мария. — Скорее...
Кроукер уже бежал к своей машине.
Дорога до дома Сони, в обычное время занявшая бы у него полтора часа, была теперь проделана за час и пять минут. Благо, проливной дождь к тому моменту превратился в мелкую морось.
Кроукер несся на такой скорости, что чуть было не пропустил нужный поворот с оживленного шоссе на улицу, ведущую в тихий и благопристойный квартал, где жила Соня. Дождь совсем прекратился, и только яркие капли на листьях деревьев, на траве и цветах отражали горячие лучи тропического солнца. Он мчался мимо аккуратных небольших домиков. Их оштукатуренные фасады были выкрашены в нежные, светлые, преимущественно холодные тона. По обочинам густо росли баньяны вперемешку с цитрусовыми деревьями. Тщательно вымытая тропическим ливнем зелень деревьев нестерпимо ярко сверкала на солнце.
Черный армейский джип Бенни был виден издалека, и Кроукер без труда нашел дом Сони. Поставив свою машину рядом с автомобилем Бенни, он стремительно выскочил из-за руля. Джип был оснащен пуленепробиваемыми стеклами и замками, которые невозможно было взломать. Это могло бы показаться перебором, но только не для Бенни. Этого требовал его бизнес.
Стекло передней пассажирской двери было опущено, и Кроукер заметил, что внутри кто-то есть — Мария! Должно быть, она услышала его шаги, потому что повернулась к нему, на ее лице застыл страх.
Остановившись у открытого окна, он сказал:
— Ну вот, Мария, я здесь.
Не двигаясь и даже не моргая, она проговорила:
— Я позвонила Бенни, он тоже здесь...
— Мария, скажи мне, наконец, что случилось? Что-то с Соней?
Она долго не отвечала.
— Льюис! — Кроукер обернулся. Из-за дома вышел Бенни, стряхивая с себя грязь и прилипшие мокрые листья жасмина. Странно, что в таком дорогом и к тому же светлом костюме он ползал по земле, под кустами жасмина. Бенни подошел ближе, странное выражение его лица заставило Кроукера похолодеть от предчувствия непоправимого несчастья.
— Послушай, — спокойно произнес Бенни. — Поворачивай и уезжай отсюда. Зря Мария тебя вызвала...
— Что за дела, Бенни, черт побери! Да что тут происходит?
— Поезжай домой, — повторил Бенни. — Я не хочу втягивать тебя в это...
— Я уже втянут, — резко сказал Кроукер. — Ты втянул меня, когда познакомил с Соней!
— Весьма сожалею, Льюис, — по-испански пробормотал Бенни, не сводя взгляда с лица Кроукера.
— Да в чем дело? Скажи мне, что здесь происходит!
— Ничего хорошего. — Бенни незаметно сделал ему знак, и они отошли от машины, в которой все так же неподвижно и безмолвно сидела Мария.
— Сегодня, приблизительно в три часа дня Марии позвонила помощница Сони из ее дизайнерской фирмы и рассказала ей, что Соне позвонили из электрической компании и попросили ее приехать домой, чтобы монтеры могли исправить какие-то неполадки с проводкой. Приблизительно в половине первого Соня уехала с работы. Она должна была вернуться к трем, у нее были назначены переговоры, но так и не вернулась, и, что самое странное, не позвонила, хотя обещала это сделать. Помощница пыталась дозвониться до Сони, но безрезультатно — у нее дома никто не отвечал.
Взглянув через плечо Кроукера на Марию, неподвижно, как изваяние, сидящую в джипе, Бенни продолжил:
— Тогда она позвонила в эту самую электрическую компанию... А теперь слушай меня внимательно — они ничего не знают ни о неполадках с проводкой, ни о том, чтобы кто-нибудь из их компании посылал туда аварийную бригаду, не говоря уже о том, чтобы звонить ей на работу и просить срочно приехать домой.
Внутри у Кроукера все похолодело.
— Так ты проверил проводку? — едва слышно спросил он.
— Ну да, — кивнул Бенни, отряхивая брюки. — Кто-то перерезал провода там, где они входят в дом — причем очень профессионально, чисто, одним движением.
— А ты не заметил там еще что-нибудь? Следы, какие-нибудь отпечатки? На сырой земле должны были остаться хоть какие-нибудь следы!
— Увы, ничего такого я не заметил...
— У тебя есть с собой изолента? — Кроукер мотнул головой в сторону машины Бенни.
Какое-то время Бенни молча глядел на Кроукера, потом быстрыми шагами направился к своей машине. Порывшись под водительским сиденьем, он вскоре вернулся с мотком черной изоленты.
Вдвоем они быстро обошли вокруг дома. Никаких отпечатков ног Кроукер не увидел, но в одном месте обнаружил какие-то непонятные параллельные линии на мокрой траве.
— Как ты думаешь, что бы это могло значить? Бенни пожал плечами.
Наконец они добрались до того места, где электропровода были перерезаны.
— Что-то не хочется мне соваться в пекло, не зная, что меня там ожидает, — пробормотал Кроукер.
Ловко орудуя поликарбонатными пальцами протеза, он тщательно соединил оголенные концы и замотал их изолентой.
Закончив работу, он с облегчением перевел дух:
— Пожалуй, нам стоит попытаться войти в дом. Как ты думаешь, мы сможем сделать это через парадный вход?
— Дверь закрыта, но это нам не помешает. — Бенни достал из кармана связку ключей. — Мария привезла с собой запасные ключи, которые ей на всякий случай дала сама Соня.
— Отлично. — Кроукер направился к входной двери. — Пойдем.
Однако Бенни, положив руку на плечо Кроукера, остановил его.
— Льюис, возможно, мы сейчас окажемся на месте преступления. Я не могу втягивать тебя в это.
Темные глаза Бенни были наполнены печалью.
— Мы же друзья, Бенни. К чему лишние слова?
— Ну хорошо, — сокрушенно покачал головой Бенни. Вместе они быстро пересекли лужайку, прошли мимо фонтана с чугунными изваяниями морских коньков и поднялись по ступенькам крыльца. Остановившись перед дверью, Кроукер спросил:
— Бенни, ты нашел замену утерянному в бою с акулой револьверу?
Тот молча вытащил из кобуры, висевшей под мышкой, точно такой же «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра и вручил Кроукеру ключи от входной двери.
Почувствовав, как перехватило горло, Кроукер так же молча открыл дверь. Бенни, не мешкая ни секунды, шагнул в полумрак дома. Кроукер услышал его мягкие шаги по ковровому покрытию коридора. Войдя в дом вслед за Бенни, Кроукер включил свет. Яркие тропические краски убранства гостиной на мгновение ошеломили его. В комнате было чисто прибрано и очень уютно, все вещи были на своих местах.
Сделав несколько шагов, Кроукер остановился, уставившись себе под ноги.
— Бенни, посмотри сюда. Видишь, следы от лужицы воды. Кто-то, должно быть, довольно долго стоял здесь, раз натекла целая лужица. Соня? Или кто-нибудь другой?
Бенни сопел, словно мощный двигатель на холостом ходу.
Осторожно двигаясь по дому, они включили повсюду свет.
За единственной запертой дверью оказались аккуратные стопки чистых полотенец и постельного белья, разобранного по цвету и рисунку. Они зашли в ванную комнату, потом — в комнату для гостей. Затем очередь дошла до спальни Сони. Заглянув в примыкавшую к ней ванную комнату, Бенни отрицательно покачал головой:
— Никого и ничего.
Обернувшись, Кроукер еще раз окинул взглядом кровать. На первый взгляд она казалась аккуратно прибранной, однако, тщательно приглядевшись, можно было заметить, что покрывало на ней как-то странно вытянуто, словно кто-то, лежа на кровати, пытался дотянуться до телефона, стоявшего на ночном столике.
Кроукер обошел кровать и внимательно стал разглядывать ковер.
Сзади подошел Бенни:
— Что ты там ищешь?
— Сам не знаю, — признался Кроукер, продолжая внимательно разглядывать ковер. Встав на колени, он подобрал маленький клок волос, застрявший в ворсе. Судя по длине и цвету волос, они принадлежали Соне. Похоже, они были вырваны с корнем.
Поднявшись с колен, Кроукер заметил, что из-под покрывала выглядывает уголок подушки, словно постель убирали второпях.
— Соня аккуратистка, не так ли, Бенни?
Тот молча кивнул. Казалось, он был загипнотизирован действиями Кроукера.
Стальным когтем он откинул покрывало с подушек — одна оказалась слегка смятой и лежала косо, на наволочке виднелось пятно от губной помады.
— Что за черт? — озадаченно спросил Бенни.
Приглядевшись, Кроукер заметил прилипшие к наволочке две реснички. Положив подушку на место, он внимательно еще раз оглядел спальню.
— Да где же она сама? — прошептал Бенни. Кроукер молча указал на дверь стенного шкафа. Держа револьвер наготове, Бенни распахнул дверь — ничего, кроме аккуратно развешенной одежды и столь же аккуратно расставленной обуви.
— Это ее машина? — спросил Кроукер, выглянув из окна.
— Да, стоит под навесом, — ответил Бенни. — Я проверил, это именно ее машина.
Заметив автоответчик, Кроукер стальным когтем щелкнул по клавише. Дважды звонившие просто вешали трубку, но третий оставил свое сообщение: «Дорогая, это Нестор. С нетерпением жду твоего утреннего визита. Я очень благодарен тебе за поддержку, но, ей-богу, не стоит приносить мне еду — я чувствую себя ужасно, и лучше мне уже никогда не станет. Впрочем, надо держаться до конца, так ведь? Люблю и жду тебя».
— Очевидно, он позвонил до того, как отключилось электричество, — задумчиво произнес Бенни.
— Точно! Наверное, еще вчера вечером. — Кроукер вопросительно взглянул на Бенни. — А кто такой этот Нестор? Его звонок был последним перед тем, как отключили электричество.
— Нестор — танцовщик, — с готовностью ответил Бенни. — По крайней мере был им до того, как подхватил СПИД. Теперь он медленно умирает, а Соня неустанно ухаживает за ним.
Кроукера удивил слегка раздраженный тон, которым это было сказано.
— Ты это не одобряешь?
— Понимаешь, смерть Нестора неизбежна, это только вопрос времени, а она с ним возится так, словно... — Бенни скривил лицо и замолчал.
— Ну зачем ты так, — сказал Кроукер. — Только представь, каково сейчас этому парню. — Он машинально постукивал пальцем по крышке автоответчика. — Ты знаешь, где он живет?
— Нет, но его номер наверняка есть в телефонной памяти, так что можешь сам спросить его...
Что ж, Бенни был прав. Отложив на время звонок Нестору, Кроукер продолжил осмотр дома. Единственным помещением, где они с Бенни еще не были, оставалась кухня. Остановившись у порога, Кроукер щелкнул выключателем. Зажглась холодная флуоресцентная лампа, и у Кроукера широко раскрылись от удивления глаза. На кухонном столе было аккуратно разложено все содержимое холодильника — пакеты молока и апельсинового сока, банки с джемом, бутылки с кетчупом и горчицей, какие-то пластиковые баночки и коробочки с остатками еды, пачка сливочного масла. Все это было выстроено строго по ранжиру — от низкого к высокому, от маленького к большому.
— Что за черт? — воскликнул Бенни.
И снова дурное предчувствие холодком пробежало по спине Кроукера.
— Вся эта дребедень, похоже, была в холодильнике. — Бенни замотал головой. — А зачем все это вынули оттуда? Думаешь, это сделала сама Соня?
Кроукер не отвечал, глядя на дверцу холодильника. Проследив за взглядом Кроукера, Бенни неожиданно охрипшим голосом произнес:
— Господи Иисусе, амиго, придется его открыть, ничего не поделаешь...
Чуть помедлив, Кроукер потянул за ручку старомодного холодильника.
Дверца послушно отворилась, и ему захотелось зажмуриться. Боковые стенки были в крови: на одной был нарисован треугольник внутри окружности, на другой — точка внутри квадрата.
Единственный предмет, находившийся в холодильнике, был размером с двадцатифунтовую индейку. Но это была не индейка. На полке холодильника лежала голова Сони, аккуратнейшем образом отделенная от тела. В ее светлых глазах навсегда застыл ужас...
Вернувшись в спальню, Кроукер медленно подошел к открытой двери в ванную.
— Там, где мы нашли следы лужицы воды на полу, кто-то довольно долго стоял, и его невозможно было заметить ни из ванной, ни из спальни.
Бенни вскинул голову:
— Если убийца стоял именно там, то он выбрал самое удобное место, чтобы наблюдать за ней, оставаясь незамеченным.
— К тому же он был достаточно хитер, чтобы не оставить никаких следов от обуви. Должно быть, он оставил башмаки снаружи.
— Вот как она была убита. — Кроукер показал на наволочку со следами губной помады и прилипшими ресничками.
Бенни подошел поближе.
— Ты хочешь сказать, ее задушили?
Кроукер кивнул:
— Вот этой подушкой. Соня была сильной девушкой, так что тот, кто сумел с ней справиться, тоже должен обладать недюжинной силой.
— А может, убийца был не один? — сказал Бенни.
— Так тоже могло быть, — кивнул Кроукер.
Он живо представил себе, как Соня, совершенно беспомощная, умирала, задыхаясь под плотно прижатой ко рту подушкой. Он испытывал странное чувство, словно убийца и его лишил частички жизни.
— Она умерла прямо здесь, — проговорил он.
Бенни сжал кулаки, его шея и щеки побагровели. Издав нечленораздельный вопль, он выскочил из спальни.
Кроукер догнал его уже на пороге кухни.
— Бенни! — Кровь застыла у него в жилах, когда он увидел, что Бенни открывает дверцу холодильника. — Что, черт возьми, ты делаешь?
— Извини, но я не собираюсь оставлять ее голову в этом холодильнике.
С этими словами он стал вынимать голову Сони из холодильника, стараясь не глядеть ни на нее, ни на символы, нарисованные на стенках. Потом, взяв чистые полотенца, он стал с чрезвычайной осторожностью и нежностью заворачивать в них голову.
— Я не допущу такого унижения бедной Сони...
Биомеханические пальцы Кроукера замкнулись на запястье Бенни, тот обернулся, взгляд его был безумен.
— Извини, когда-то мужчины шли на гибель за честь женщин.
Кроукер шагнул вперед.
— Скажи мне, Бенни, это действительно для того, чтобы защитить честь Сони?
— Да.
Однако Кроукер не отпустил его руку и не сделал ни шагу назад. Бенни тоже не хотел уступать.
Наконец, изобразив на лице жалкое подобие улыбки, Бенни сказал:
— Отпусти меня, Кроукер, и давай поговорим спокойно.
Кроукер неторопливо разжал биомеханические пальцы.
— Ты же мог запросто раздробить мне кисть, — сказал Бенни неожиданно вяло, словно они болтали о каких-то пустяках, нежась на горячем солнышке.
Он снова улыбнулся, теперь уже по-настоящему, и вынул из кобуры свой револьвер.
— И тогда мне пришлось бы выстрелить тебе в живот, а после этого я бы мог сделать с тобой, Льюис, все, что угодно. Ты слышишь, все, что угодно!
В комнате воцарилось жутковатое молчание. Обоим мужчинам показалось, что в воздухе слишком мало кислорода.
Наконец, Бенни повел плечами:
— Друзья не должны так разговаривать друг с другом, у них не должно даже возникать таких мыслей!
— Возможно, ты прав, — спокойно отозвался Кроукер. — Впрочем, возможно также, что у тебя искаженное представление о дружбе.
Убрав револьвер в кобуру, Бенни развел руками.
— Ты сердишься, Льюис? Мы уже больше не друзья?
Кроукер молча посмотрел ему в глаза.
— Ну хорошо, хорошо, — замотал головой Бенни. — Твоя взяла!
Он протянул Кроукеру руку:
— Помиримся и забудем об этом!
Кроукер, помедлив, взял протянутую ему руку, и Бенни с искренней радостью сжал ее.
— Я сказал тебе правду, Льюис, — проговорил Бенни. — К смерти надо относиться с уважением, иначе... — он снова повел плечами, — бессмертная душа омрачается неизвестностью. Но ты прав, дело не только в этом. Я не хочу, чтобы в это дело вмешивалась полиция, постарайся понять меня. Именно поэтому я просил тебя уехать, чтобы не втягивать в это...
— Очнись, Бенни, что ты несешь! Здесь совершено страшное преступление, — воскликнул Кроукер. — Я тебя не понимаю!
Бенни криво усмехнулся:
— Электропроводка, подушка, автоответчик — на них остались следы и твоих пальцев...
Он снова стал заворачивать голову Сони в полотенца, пользуясь замешательством Кроукера.
— Может, ты все-таки объяснишь мне свое поведение?
— Запомни, я никогда ничего не делаю, не имея на то причины, — пробормотал Бенни, открывая один за другим ящики буфета. Наконец, ему удалось найти моток бечевки, которой хозяйки обычно связывают ножки птицы, прежде чем засунуть ее в печь.
— Я знаю, кто убил ее, и это так же верно, как то, что мы с тобой друзья.
Он стал обматывать сверток бечевкой.
— Именно поэтому об убийстве Сони никто не должен знать. Когда ты выслушаешь меня до конца, уверен, ты согласишься со мной.
Когда Бенни рассказал Марии, что случилось с Соней, с ней случилась истерика. Друзья отвезли ее к Бенни, в его девятнадцатикомнатный дом в стиле венецианского палаццо на Сорок девятой улице Майами-Бич. Дом был излишне роскошным — семь спален, очевидно, по одной на каждую ночь недели, и при каждой — ванна-джакузи. Были также библиотека в европейском стиле, бильярдная, полностью автоматизированный кинозал, отделанный камнем винный погреб и даже специальная курительная комната. Дом стоял на берегу океана, пристань охраняли позеленевшие крылатые каменные львы, которые, казалось, прилетели сюда прямо из Венеции с Гранд-канала. У причала стояла узкая, темно-синяя моторная лодка, созданная исключительно для высоких скоростей.
Кроукер и Бенни спустились к пристани, невольно любуясь красками заката. Далеко в океане, у самой линии горизонта, все еще висела черная туча, напоминавшая о разразившейся днем грозе. Слабый бриз ерошил им волосы, обдавая лица океанской солью. В это время рыбаки по всей Южной Флориде за бутылкой хвастались друг перед другом своей дневной добычей.
Кроукер был не в том настроении, чтобы наслаждаться выпивкой, хотя держал в руке бокал ледяного коктейля. События дня тяжелым камнем лежали у него на душе. Бенни бережно уложил в лодку большой круглый сверток, который он всю дорогу держал в руках. Приглашенный им доктор, невысокий лысеющий колумбиец с редкими усиками, едва прикрывавшими верхнюю заячью губу, прошел в одну из многочисленных спален дома, где билась в истерике Мария.
Океанские волны покачивали лодку и вместе с ней покачивался ее страшный груз — голова Сони. Бенни уже позвонил партнерам Сони по фирме и сообщил, что она была вынуждена срочно уехать по семейным делам.
Теперь никто не станет искать ее...
— Там было кое-что похуже отрезанной головы, — после долгого молчания произнес Кроукер.
Внизу плескалась океанская синевато-зеленая, удивительно чистая вода.
Вынув сигару, Бенни неторопливо и с видимым удовольствием раскурил ее.
— Да? Что-то я ничего такого не заметил.
— Бенни, там не было крови. Как это могло получиться? Она была задушена в спальне подушкой. — В сознании Кроукера мелькнуло воспоминание о длинных красивых ногах Сони, и его охватила глубокая печаль, смешанная с яростью — как страшно и трагично оборвалась ее жизнь! — Кровь была только в холодильнике, где мы нашли голову Сони. Ни в одной из комнат не было ни малейшего пятнышка крови...
Бенни курил, глядя на закат.
— У убийцы было не так уж много времени, — продолжал Кроукер. — Так что же он сделал с ней после того, как задушил подушкой? Он не мог отрезать ей голову прямо там, в спальне.
— Помнишь эти странные параллельные линии на траве? — сказал Бенни. — А что, если он вытащил ее тело во двор и сделал свое черное дело там?
Кроукер задумчиво покачал головой:
— Мы с тобой обошли весь двор и не нашли ничего, кроме этих линий. Никакой крови, внутренностей, ничего. Кроме того, делать это на улице — слишком рискованно. Ведь его мог увидеть сосед или какой-нибудь случайный прохожий.
— Так что же там все-таки произошло? — недоуменно спросил Бенни.
— Не имею ни малейшего понятия.
Неожиданно Кроукер вспомнил счастливое лицо Сони, когда они танцевали испанские танцы в «Акуле». С одной стороны, он гордился тем хладнокровием, с которым обдумывал события последних часов, но, с другой стороны, ему было отчего-то очень стыдно.
Должно быть, Бенни тоже безуспешно пытался догадаться о том, что же на самом деле произошло в доме Сони. Глубоко вдохнув, Кроукер облокотился о балюстраду и стал смотреть на двигавшуюся вдали светлую рыбачью лодку. Внизу плескались о деревянные опоры волны, раскачивая узкую лодку Бенни.
Кроукер вспомнил, как однажды на закате дня вместе с Каменным Деревом плыл в лодке. Сидя на корме, семинол ловко управлял лодкой, пробираясь по узким протокам сквозь густые мангровые заросли.
— Ты видишь? — вдруг спросил он.
Кроукер ждал, что семинол укажет ему, куда смотреть, но тот не сделал ни единого жеста.
— Нет, я ничего не вижу, — вынужден был признаться Кроукер. — Уже темнеет.
— Только не для моих глаз, — коротко сказал Каменное Дерево, считая дальнейшие объяснения излишними.
Из дома вышел доктор и, спустившись по мраморной лестнице, подошел к Бенни.
— Мария успокоилась, — сказал он по-испански. — Должно быть, ей пришлось очень нелегко. — Он был достаточно умен, чтобы не спрашивать о причине шока. — Лекарство, которое я ей дал, обеспечит долгий и глубокий сон, а когда она проснется, то будет чувствовать себя гораздо лучше. Если же нет...
С этими словами он протянул Бенни визитную карточку.
— Это один из моих друзей. Если вам понадобится хороший и умный совет надежного человека... — Он замолчал и многозначительно потеребил свои усики. — Уверяю вас, он умеет хранить чужие тайны.
Бенни проводил доктора до машины. При этом Льюис не заметил, чтобы Бенни заплатил доктору за визит. Очевидно, расплачиваться деньгами было не в его стиле. Свои долги он отдавал не столь грубым, в определенном смысле вульгарным способом. Его невидимой, но могущественной валютой были связи, авторитет, влияние. Проводив доктора, Бенни ушел обратно в дом, очевидно, чтобы взглянуть на Марию.
Глядя на зажженные фары автомашин, проносившихся по шоссе, Кроукер размышлял над тем, до чего его довела дружба с Бенни и знакомство с Соней. Внезапно он почувствовал, что невольно стал теперь частью того темного мира, в котором жил и делал свой бизнес Бенни. Пока еще он не понимал до конца, каковы могут быть последствия, но одно знал наверняка — его жизнь резко и бесповоротно изменилась.
Стараясь отделаться от этих неприятных мыслей, он стал звонить по сотовому телефону своим друзьям в федеральном правительстве. Двоих не оказалось на месте, и он оставил сообщения на автоответчиках. Третий же взял трубку сам и, выслушав подробный рассказ Кроукера об отчаянном положении, в котором оказалась его племянница, перевел его звонок своему другу, врачу одной из лучших больниц. Однако тот почти в точности повторил слова Дженни Марш.
— Крупные внутренние органы всегда в жесточайшем дефиците, — сказал он. — И тот факт, что она принимала наркотики, сводит ее шансы на получение донорской почки вне очереди практически к нулю. — Он помолчал. — Одно хорошо. Она в умелых и надежных руках. Я прекрасно знаю доктора Марш, у нее репутация первоклассного специалиста. Если есть хоть малейший шанс спасти вашу племянницу, будьте уверены, она не упустит его. Однако если ситуация действительно такова, как вы говорите... — Он тяжело вздохнул. — Поверьте, мне бы очень хотелось утешить вас, мистер Кроукер. Но в данной конкретной ситуации, боюсь, остается только молиться и надеяться на чудо.
Кроукер поблагодарил врача и повесил трубку. Потом он набрал другой номер и, дождавшись сигнала, набрал свой личный код доступа в АКСК. Поскольку он работал на АКСК внештатно, каждый раз ему присваивали временный личный код доступа. Хотя со времени последней операции прошло уже немало времени, его тогдашний код, похоже, еще не был отменен, поскольку он получил разрешающий сигнал. Тогда он набрал номер Уэйда Форреста, с которым он работал прежде в АКСК и который занимал там теперь довольно высокий пост. В отличие от Кроукера, который лишь время от времени внештатно сотрудничал с АКСК, Форрест был карьеристом до глубины души. Прибыв в Майами из Вашингтона со специальным заданием, он так и остался здесь. Откровенно говоря, он не слишком нравился Кроукеру — уж очень он был амбициозным, властолюбивым и даже агрессивным. Но на него можно было положиться. В свое время отец Кроукера крепко внушил сыну, что верность и преданность — это бесценные человеческие качества, которых не купишь, не возьмешь взаймы и не украдешь.
Форрест не отвечал, что в общем-то было неудивительно. Скорее всего он был где-то на задании. Удивительно было то, что вместо него трубку не взял дежурный офицер. Насколько Кроукеру было известно, офицеры АКСК поочередно несли круглосуточное дежурство у агентурных телефонов. Впрочем, в трубке послышались щелчки автоматической переадресовки звонка, и спустя секунду-другую Кроукер услышал запись голоса Уэйда Форреста, предлагавшего оставить сообщение. Кроукер оставил свое сообщение с пометкой «чрезвычайно срочно». Кто знает, может, у Форреста есть хоть какие-нибудь связи с Объединенной сетью трансплантатов. В любом случае нужно будет обязательно поговорить с ним лично.
Завидев возвращавшегося из дома Бенни, он убрал телефон. Бенни принес с собой небольшую дорожную сумку.
— Ну, Бенни, тебе не кажется, что настала пора объяснить свое более чем странное поведение?
— Согласен, — кивнул Бенни, задумчиво катая во рту сигару. — Всегда следует правильно выбирать не только время, но и место, Льюис. Это одна из важнейших заповедей моего бизнеса.
Согнувшись чуть ли не пополам, он бережно уложил сумку в свою узкую, как сигара, лодку, потом умело отвязал ее от причала и прыгнул в нее.
— Вперед, амиго, — сказал он. — У нас с тобой есть важное дело там, в океане.
Кроукер шагнул в лодку, и Бенни запустил мощные двигатели. Взревели дизели, выпуская голубоватое облачко дыма, и Бенни направил лодку в океан.
Мимо них проплывали веселые огни Майами-Бич. Слева по борту Кроукер заметил длинную процессию белых лимузинов, на которых в огромный холл гостиницы «Иден Рок» возвращался свадебный кортеж. Сияла огнями праздничная иллюминация и раздавались шумные аплодисменты, невеста порхала вокруг улыбавшегося жениха, с удовольствием позируя многочисленным фотографам.
Невеста, красивая, словно фотомодель, туго затянутая в белоснежный атлас и кружева, чем-то напомнила ему Соню, и перед его глазами мелькнуло страшное видение — голова невесты вдруг скатилась с плеч и упала на мраморную лестницу отеля!
Кроукер помотал головой, отгоняя наваждение, и, в последний раз взглянув на веселящихся молодоженов и их гостей, отвернулся, стараясь больше не смотреть в их сторону.
Он пробрался к Бенни и, стараясь перекрыть низкий рев двигателя, прокричал:
— Что ты затеваешь, Бенни?
Тот пожал плечами:
— Увидишь...
С кормы до них долетели брызги, поднимаемые мощными винтами.
— Понимаешь, Льюис, в жизни существует некоторая... как бы это сказать... неизбежность, неминуемость... У тебя, у меня, у всех есть враги. Но бывают просто враги, а бывают враги смертельные!
Внезапно Кроукеру почудилось присутствие какого-то живого существа где-то рядом, за бортом. Ощущение было мгновенным и очень острым — словно удар нашатыря в нос. У него заколотилось сердце.
— Бог свидетель, — говорил Бенни, — как раз такие смертельные враги однажды появились и у меня — братья Антонио и Хейтор Бонита. И не просто братья — близнецы! Это, скажу я тебе, настоящие чудовища! — Бенни возбужденно размахивал руками. — Еще в утробе матери они возненавидели весь мир и всех живущих в нем людей! Ты понимаешь, что я хочу сказать? Они — чудовищные злодеи! Но самое страшное — им все сходит с рук!
Не спуская с Бенни глаз, Кроукер спросил:
— И какое же отношение имеют эти братья Бонита к гибели Сони?
В лице Бенни произошла какая-то неуловимая и непонятная для Кроукера перемена.
— Это они убили ее, я в этом уверен. — Бенни ударил себя кулаком в грудь.
— Смелое предположение, — пробормотал Кроукер, еще не зная, верить ему или нет. — И на чем же зиждется твоя уверенность?
— Сказано настоящим детективом. — Бенни так стиснул зубы, что чуть не перекусил свою сигару. — Бог свидетель, это не пустые подозрения. Я слишком хорошо знаю братьев Бонита...
Тем временем они уже вышли в Мексиканский залив. Бесчисленные береговые огни окрашивали небо в пурпурный цвет. Темная и таинственная вода за бортом отражала творение человеческих рук — здания, причалы, фонари...
— Именно поэтому я не хочу вмешивать в это дело полицию, — продолжил Бенни. — Это были они, Антонио и Хейтор. Они убили Соню, чтобы предупредить меня.
— Но почему ты так в этом уверен?
Бенни помолчал. В его глазах на миг отразились бортовые огни.
— Так уже был однажды... — едва слышно произнес он.
Кроукер понял, что сейчас ему самое время помолчать и подождать, пока Бенни сам все не расскажет.
У Бенни было такое выражение лица, словно он собирался лечь на гвозди.
— Кажется, я уже говорил тебе о моей сестре Розе? — тихо спросил он.
— Да, когда мы были в «Акуле». Ты тогда сказал, что она умерла пять лет назад.
Бенни плавно опустил рычаг газа вниз, и лодка еще быстрее рванула вперед, на океанский простор.
— Да, но я не сказал тебе, как именно она умерла...
Соленые брызги ударили Кроукеру в лицо, он покрепче схватился за поручни. Бенни вытащил откуда-то пару ветровок, бросил одну Кроукеру. Ночью в открытом океане да еще на такой скорости было холодно. Над лодкой пролетела стая бакланов, мягко и почти неслышно взмахивая крыльями. Запрокинув голову к темно-синему ночному небу, Бенни некоторое время молча следил за птицами.
— Время и место, — словно самому себе пробормотал он. — История моих отношений с братьями Бонита началась давно, Льюис. Мы выросли в одном районе Асунсьона, так же как и Соня, и ее брат. Вот из-за этого я и совершил по отношению к ним страшную ошибку.
— Какую же?
— Однажды они стали моими клиентами, — покачал головой Бенни. — Это случилось восемь лет назад. Бог свидетель, это был самый черный день в моей жизни. — Он пожал плечами. — Понимаешь, тогда я был слишком молод, и мне, как, наверное, всем молодым людям, казалось, что я знаю все на свете. Меня переполняли энтузиазм и чрезмерный оптимизм. И жизнь тоже казалась простой и понятной.
От высокой скорости корпус лодки слегка вибрировал, радостно гудел двигатель, работавший на полную мощность. Они стремительно проносились мимо залитых светом островов.
— Значит, братья Бонита стали твоими клиентами, — задумчиво повторил Кроукер.
— Антонио и Хейтор занимаются грязным бизнесом и, поверь мне, делают это очень умело. Наркотики, торговля оружием, белыми рабами — вот их истинный бизнес в Южной Америке, хотя они гребут немало денег и от горнорудной компании, доставшейся им по наследству от матери. Медь, олово, литий, бериллий — они занимают одно из лидирующих мест на рынке этих металлов, и объем их торговли с США постоянно возрастает. Во всяком случае, за последние два года они открыли дочерние компании в Майами, Нью-Йорке и Вашингтоне.
— Округ Колумбия?
Бенни кивнул.
— Они даже торгуют металлами напрямую с правительством США. — Он взял курс на юго-восток. — Но торговля металлами утомляет братьев, они оба хотят жить ради своего удовольствия. Кое-кто в Южной Америке и даже из правительственных кругов периодически обращается к ним, чтобы убрать с дороги своих соперников, политических врагов, просто людей, которые слишком много знают.
— Ты знал об этом, когда брал их клиентами?
— Нет, но очень скоро узнал...
— То есть ты понял, что они — наемные убийцы?
— Если бы только это... — Бенни со злостью сплюнул за борт. — То-то и оно, Льюис. Антонио и Хейтор... как бы это сказать... У них весьма специфические пристрастия. Они не просто убивают людей, они стараются сделать это как можно изощреннее, потому что это доставляет им удовольствие... Обычно их жертвы просто исчезают. После того как братья вдоволь позабавятся с несчастными, они расчленяют их тела и продают внутренние органы тому, кто больше предложит, — это может быть министр правительства какой-нибудь южноамериканской страны или член его семьи, или его близкий друг, или политический союзник... Ну, ты понимаешь меня. — Бенни взглянул на Кроукера. — Вот таким грязным способом эти нечестивцы приобретают нечто гораздо большее, чем просто капитал, — они получают такую власть, какая нам с тобой и не снилась! — Он кисло улыбнулся. — Они получают власть над людьми, над их телами и душами. Они получают все, что ни пожелают, стоит им только заикнуться об этом. В Южной Америке их почитают, как богов, хотя своей жестокостью эти двое превзошли всех богов.
Бенни обогнул бакен.
— А теперь они переместили поле своей деятельности сюда, в США. Понимаешь, Льюис? Они убили Соню и забрали ее тело. Как ты думаешь, зачем они это сделали?
Кроукер молчал, глядя на сияющие вдали огни города. Если Бенни прав, то братья Бонита забрали ее тело, чтобы продать внутренние органы. Что, если это правда? На мгновение его захлестнул ужас, и в ту же минуту он вдруг подумал, что у них должна быть здоровая почка, которая могла бы спасти Рейчел. Неужели во Флориде существует черный рынок человеческих органов? Внезапно ему стало стыдно за эти, как ему показалось, омерзительные мысли. Отец всегда говорил ему, что отчаяние легко доводит человека до преступного компромисса. То, что Антонио и Хейтор сделали с Соней, само по себе было ужасно, но первая реакция Кроукера оказалась не менее ужасной. Он почувствовал себя низким человеком, недостойным быть защитником Рейчел. И в эту минуту в его сердце родилась глубокая ненависть к братьям Бонита, которые заставили его, пусть даже на мгновение, забыть об их злодеянии и подумать о возможности урвать кусок от их добычи. Такого Кроукер простить не мог — это было для него равносильно личному оскорблению.
Воцарилось неловкое молчание. В ночном воздухе, казалось, витал злобный призрак братьев Бонита, которые, по словам Бенни, обладали сверхъестественными способностями.
Помолчав, Кроукер спросил неожиданно мягко:
— Бенни, а что случилось с твоей сестрой Розой?
Бенни заскрежетал зубами.
— Пять лет назад я вел исключительно сложные переговоры с одной американской компанией по поводу продажи их доли на рынке руд и металлов братьям Бонита. Для братьев это означало моментальный выход на рынок США. Они просили меня любой ценой уговорить компанию продать эту долю. Я старался изо всех сил, но тому негодяю из американской компании было прекрасно известно, насколько желанной для братьев была эта сделка, и он ни за что не соглашался на предлагаемые условия. В один прекрасный вечер он столкнулся с братьями в каком-то клубе и публично посмеялся над ними. Бог свидетель, они пришли в ярость.
Бенни на полной скорости заложил такой крутой поворот, что за кормой веером взметнулась белая от пены вода.
— Но убить его они не могли, потому что тогда бы уже никогда не получили того, чего так сильно желали. Но им было необходимо выместить на ком-то свою ненависть. И они обрушились на меня.
Ветер раздувал ветровку Бенни, делая его похожим со спины на странную черепаху в мягком панцире.
— Я не выполнил своего обещания, это была моя профессиональная ошибка. Если бы я не допустил ее, то и публичного скандала не случилось бы. Так они мне говорили. Они наняли меня для выполнения определенной работы, а я их подвел. — На мгновение он закрыл глаза, а когда вновь открыл их, в них стояли жгучие слезы. Он с такой силой сжал руль, что побелели косточки на руках. — И тогда они забрали мою сестру, мою Розу. Надругавшись над ней, они отрезали ей голову и прислали в мой офис, чтобы я навсегда запомнил их урок.
Стоя рядом с Бенни, Кроукер чувствовал, как его бьет дрожь.
— А что было потом? — тихо спросил Кроукер.
В ответ Бенни жутковато рассмеялся. К этому времени они уже были в Атлантике. Волны становились выше, крепчал соленый ветер.
— А ты как думаешь? Мне удалось-таки совершить вожделенную сделку. Я выполнил свои обязательства перед братьями. Я все сумел сделать так, как должен был сделать сразу, с самого начала. Так они мне сказали. — Он горестно покачал головой. — Потом, спустя три недели после окончательного оформления сделки, они вытащили того парня прямо из постели и мучили его больше суток... Теперь его сердце бьется в груди президента Аргентины, а печень пересажена брату министра финансов Бразилии. Так они заставили его расплатиться за упрямство и нанесенное им публичное оскорбление. Бог свидетель, мы с ним оба расплатились за то, что связались с этими чудовищами.
— Но ведь с тех пор прошло уже пять лет, Бенни, — сказал Кроукер, засовывая замерзшую руку в карман ветровки. — Почему они появились вновь и расправились с Соней?
— У них долгая память... А я-то думал, что окончательно расквитался с ними и они больше никогда не вернутся в мою жизнь... Видно, я опять ошибся.
Лодка неслась вперед на полной скорости, подпрыгивая на гребнях волн так высоко, что у Кроукера клацали зубы. Бенни резко повернулся к нему.
— А знаешь, что гнетет меня и пожирает изнутри, Льюис? Ведь Антонио и Хейтор были тогда абсолютно правы. Пять лет назад в глубине души я не стремился к успешному завершению той сделки. Я действительно тогда не выложился по максимуму, я просто хотел как можно скорее отделаться от них. Однако я не сумел предвидеть всех последствий. Я был уверен, что уж кто-кто, а я-то сумею их перехитрить. — Он ударил себя кулаком в грудь. — Это я убил Розу! Я так же виноват в ее гибели, как и ее убийцы! — Он отвернулся от Кроукера. — Теперь ты понимаешь, что может произойти, когда ты молод и уверен, что знаешь ответы на все вопросы? Очень быстро ты начинаешь понимать, что не только не знаешь ответов, но и понятия не имеешь, каковы сами вопросы.
Рука, лежавшая на дросселе, плавно опустилась, и лодка замедлила ход. Двигатель недовольно заворчал на низких оборотах.
— Вот мы и на месте, — сказал Бенни, передавая Кроукеру руль. Потом он вынул дорожную сумку и открыл ее.
— Заглуши двигатель, — помолчав, сказал он.
Кроукер повиновался. Наступила полная тишина, слышался лишь тихий шорох волн. Они были одни в открытом океане. Земля виднелась узкой светлой полоской где-то далеко на западе, у самой линии горизонта.
— Теперь наступает очень важный момент, — сказал Бенни. — Прошу тебя сосредоточиться.
Наклонившись, он обмакнул руку в маленький глиняный горшок и помазал чем-то черным лоб, щеки и подбородок Кроукера. Потом он сделал то же самое со своим лицом.
— Что это ты делаешь, Бенни?
— Тс-с-с... — Бенни приложил палец к губам. — Сейчас мы попрощаемся с Соней.
— Ничего себе. — Кроукер выпучил глаза. — Вот как ты представляешь себе погребальную церемонию?!
— Нет, не я, — спокойно ответил Бенни. — Мой дедушка.
Он вынул голову Сони, замотанную в полотенца.
— Приступим. Теперь наши лица покрыты сажей, и злые духи не смогут узнать нас и утащить за собой, пока мы будем прощаться с душой Сони, которой предстоит долгий путь в иной мир.
— Бенни... — начал было Кроукер.
— Нет! Помолчи! — зашипел тот. — От своего деда я унаследовал нечто сокровенное, священное. Он был настоящим целителем и понимал гораздо больше нас с тобой. Когда мы будем прощаться с душой Сони, мы станем уязвимыми для могучих сил, не поддающихся человеческому контролю и пониманию. — Он пристально посмотрел на Кроукера. — Это правда, Льюис... Ты готов?
— Готов! — кивнул Кроукер.
Лицо Бенни, покрытое черными полосами сажи, казалось ему странным и совсем незнакомым. Проведя ладонью по своему лицу, Кроукер подумал, не произошли ли и с ним такие же перемены.
Из той же дорожной сумки Бенни извлек небольшую железную жаровню.
— Послушай меня, Льюис. Наш мир состоит из трех вещей. Закон природы, который не имеет ничего общего с законами человеческого общества, — это первый компонент. Второй — энергия и третий — сознание.
Именно сознание делает нас с тобой разумными существами. В отличие от животных мы, люди, умеем мыслить. Животные же руководствуются исключительно своими инстинктами. У людей тоже есть инстинкты, но есть и сознание. В чем-то это хорошо — люди делают изобретения, двигают прогресс. Но зачастую сознание подавляет наши инстинкты, а это очень скверно, амиго.
— Удивительно, — сказал Кроукер, — не предполагал в тебе склонности к оккультизму.
— Очевидно, ты полагаешь, что это комплимент? — хмыкнул Бенни.
Разговаривая с Кроукером, он смешивал какие-то порошки из пластиковых флаконов. Потом он добавил что-то похожее на высушенные листья и маленькие веточки и тщательно размешал все это на дне жаровни. Отвернувшись от сильного ветра, он поджег полученную смесь и знаком велел Кроукеру присесть на корточки так, чтобы жаровня оказалась между ними. Кроукер увидел, как Бенни, раздувая ноздри, стал глубоко вдыхать дым от жаровни, и последовал его примеру. Сделав первый вдох, он ощутил сильный запах мяты, можжевельника, апельсина и еще много других, незнакомых запахов, резких и жгучих, словно перец «чили». Он сделал еще несколько глубоких вдохов, и глаза его сами собой закрылись. Продолжая вдыхать ароматный дым, он почувствовал, как его тело стало тяжелеть, словно усилилась сила земного тяготения. Потом у него слегка закружилась голова, и ему внезапно показалось, что невидимая нить, связывавшая его с землей, оборвалась и его тело взлетело в воздух и стало парить в теплых восходящих потоках воздуха, совсем как это делают бакланы.
В полной темноте он услышал голос Бенни.
— Лодки всегда служили для перевозки духов и мертвецов. Мой дед рассказывал мне, что древние предки гварани использовали лодки в разных ритуалах... В те далекие времена гварани совершали невероятные путешествия по океану, расселяясь по островам и побережью. Современные люди и представить себе не могут, насколько тяжелы были такие путешествия, длившиеся иногда всю жизнь. Так вот первый ритуал, в котором использовались лодки, имел целью изгнать болезнь или злых духов. Второй — попытаться вернуть уходящую душу больного, лежащего на смертном одре. И третий — отправить душу умершего к берегам иной жизни.
Было очень тихо, только волны плескались о корпус лодки. Но Кроукеру казалось, что лодка покачивалась где-то далеко внизу, а они с Бенни подобно бесплотным духам парили в небесах.
— Море, — продолжал Бенни, — это царство мертвых. Оно не имеет ни дна, ни берегов. Здесь душа Сони и начнет путешествие к иной жизни.
Хотя глаза Кроукера были закрыты, он каким-то непостижимым образом увидел, как Бенни поднялся на ноги и, свесившись за борт, бережно опустил в океанские волны останки Сони. Округлый сверток из полотенец закачался на волнах, и над ними поднялось в воздух что-то неопределенное, непонятной формы, то, чему Кроукер никак не мог подобрать название. Потом это что-то постепенно обрело форму человеческого глаза с двойным зрачком. И в ту же секунду голова Сони скрылась в темной воде, чтобы уже никогда не появиться вновь из океанских глубин. Кроукер с трудом разлепил глаза, часто моргая ресницами. Бенни сидел на своем прежнем месте. Однако, оглядевшись, Кроукер не нашел в лодке свертка. От жаровни все еще исходил сильный аромат, и на какое-то мгновение перед глазами Кроукера мелькнул образ Сони, увлекаемый темными подводными течениями в таинственные океанские глубины.
Всю обратную дорогу к дому Бенни Кроукер спал мертвым сном, и ему снилось, что он танцует с Соней. Вокруг было темно, но он был абсолютно уверен, что они танцуют в «Акуле». Он чувствовал ее горячее и сильное тело, которое то отдалялось, то снова стремительно возвращалось в его объятия в ритме танца. И каждое ее возвращение было похоже на возрождающуюся жизнь. Он чувствовал на щеке ее теплое свежее дыхание. Она смеялась, и смех был похож на нежный перезвон колокольчиков. Когда они, танцуя, попали в полосу яркого света, ее волосы зажглись рыжеватым огнем, а глаза стали зеленоватыми. И Кроукер совершенно неожиданно увидел, что это вовсе не Соня, а Дженни Марш, врач Рейчел. Она подняла руку и нарисовала в воздухе контур человеческого глаза с двумя зрачками. Внезапно Кроукер краем глаза заметил какое-то движение. Обернувшись, он увидел, как окровавленная голова Сони, опутанная морскими водорослями и медузами, катится по ступеням отеля «Иден Рок». Из океанской глубины у подножия лестницы вынырнула гигантская тигровая акула и, разинув пасть, проглотила все, что осталось от Сони. Прежде чем снова исчезнуть в воде, акула остановила свой леденящий взгляд на Кроукере. Это длилось всего долю секунды, но Кроукеру стало страшно. Он проснулся весь в поту и увидел, что Бенни уже пришвартовывает лодку к пристани. Кроукер потер лицо руками и встал на ноги. Может, ему приснилась вся эта странная церемония погребения головы Сони? Какое-то время он молча смотрел на своего друга, который возился у причала.
— Бенни, чего, собственно, хотят эти братья Бонита?
Вытирая руки о штаны, Бенни пожал плечами.
— Ненависть и злоба свели их с ума, а кто же может сказать, что на уме у сумасшедших? Нормальному человеку их не понять.
— С одной стороны, ты прав, — сказал Кроукер. — Но, с другой стороны, иногда безумие тоже имеет свою цель. Когда-то выявление таких целей было моей работой...
— Наверное, они хотят убить меня. — Бенни махнул рукой. — Даже не наверное, а наверняка. Но ведь они считают себя не просто людьми, а богами! А кого Бог хочет погубить, того сначала лишает разума. Вот они и хотят свести меня с ума.
— Они что, действительно сумасшедшие?
Взяв опустевшую дорожную сумку, Бенни снова выбрался из лодки на причал и закурил сигару, поджидая Кроукера.
— Знаешь, давным-давно, когда мир был не таким сложным, как теперь, шляпных дел мастера сходили с ума, оттого что отравлялись парами ртути, которой они обрабатывали фетр. День за днем она проникала в их легкие, впитывалась в кожу рук. И в конце концов они теряли рассудок, становились безумными, — Он выпустил облачко ароматного дыма. — И я почти уверен, что с братьями Бонита случилось что-то в этом роде. Злые духи овладели ими еще в утробе матери...
Резко развернувшись, он направился по мраморной лестнице к дому.
В огромной столовой в доме Бенни их ждали толстенные обжаренные на углях бифштексы, которые Бенни заказал из ресторана, с жареной картошкой. Кроукер понял, что несварение желудка ему обеспечено. Но голод не тетка, пришлось есть что дают. Потом Бенни принес бутылку мескаля, но на этот раз Кроукер нашел в себе силы отказаться.
Потом они вместе отправились на кухню варить кофе. Бенни молол темные душистые зерна, а Кроукер молча прохаживался вокруг. Наконец он сказал:
— Бенни, я хотел бы тебя кое о чем спросить...
— Валяй! — спокойно ответил тот.
Кроукер вздохнул, ощущая тяжесть в желудке.
— Когда братья Бонита прислали тебе отрезанную голову твоей сестры, там были какие-нибудь символы, вроде тех, что мы обнаружили в холодильнике в доме у Сони?
Бенни невольно вздрогнул.
— Почему ты об этом спрашиваешь?
Он отвернулся, чтобы Кроукер не видел его лица.
— Потому, что ты, вынимая из холодильника голову Сони, изо всех сил старался не глядеть на эти символы. Значит, они имеют для тебя какой-то смысл?
Бенни молчал, с преувеличенным старанием засыпая молотый кофе в кофеварку.
— Бенни, я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понимать, что ты не всегда говоришь то, что думаешь.
Бенни был внешне совершенно спокоен, но Кроукер чувствовал, как он напрягся.
— Ну что же, хорошо... — произнес, наконец, Бенни. Взяв нож, он стал ловко очищать от кожуры большой спелый лимон. — Понимаешь, дело в том, что... эти символы, ну... — Он прикусил губу. — Эти символы своего рода краеугольные камни мира моего деда. — На покрасневшем лице Бенни заметнее проступили белые пятна оспин. — Я хочу сказать, что они занимают центральное место в его верованиях и в той магии, которой он... которой он научил братьев Бонита.
Воцарилось долгое, неловкое молчание, и оба вздрогнули, когда раздались громкий свист и шипение готового кофе.
— Так, значит, братья Бонита были учениками твоего деда? — спросил Кроукер.
Горестно кивнув, Бенни достал маленькие кофейные чашечки и положил в них по кружочку лимона.
— Он научил их искусству целительства, которое распространено среди гварани, коренных жителей моей страны. На их языке это искусство называется хета-и, что можно перевести как «многие воды». — Глаза Бенни были широко открыты, но взгляд был невидящим, словно он весь ушел в прошлое. — Однако тому, что сделали братья, нет прощения. Научившись секретам исцеления людей, они в своем безумии превратили хета-и в страшное орудие зла.
Пока Бенни разливал по чашкам горячий кофе, Кроукер думал о том, какие интересные факты открывались перед ним.
— Так что же означают эти символы? — спросил он.
— С их помощью обычно призывают силы всех четырех сторон света. Изобразив сразу все четыре символа, можно вызвать всех духов одновременно, а это — чрезвычайно мощное оружие в руках посвященного.
Кроукер взял чашку.
— Но в холодильнике было только два символа.
Бенни кивнул.
— Третий — это крест внутри трех пересекающихся концентрических окружностей, а четвертый — контур человеческого глаза с двумя зрачками...
Бенни тоже взял свою чашку, но так и держал ее в руках, не сделав ни глотка.
— И каждый посвященный выбирает для себя какой-то один из этих четырех символов. Глаз с двумя зрачками был личным символом моего деда.
По спине Кроукера пробежал холодок. Он в двух словах рассказал Бенни о своем сне и о том, что видел в нем именно этот символ.
Медленно поставив чашку на стол, Бенни вышел из кухни. Сгорая от любопытства, Кроукер последовал за ним на веранду.
— Бенни, что с тобой?
Он долго молчал, словно раздумывая над ответом. Наконец, он произнес:
— Честно говоря, Льюис, я теперь не знаю, что и думать.
Облокотившись на перила, он уставился на отражение огней в темной воде у пристани.
— Когда умер мой дед, десять дней подряд шел сильный дождь. Мне тогда было лет пятнадцать, и я хорошо помню этот холодный дождь. Мой дед умер в самый холодный день зимы. Рыбаки вытащили его из реки Парагвай... Он жил у самой реки, ему тогда было уже за девяносто, и все говорили что, должно быть, он потерял в темноте равновесие, упал в воду и разбил себе голову о камни. Я никогда не верил в это...
Мой дед крепко стоял на ногах. Он даже умел ловить рыбу ногами, и это всегда очень смешило меня...
Бенни был по-прежнему напряжен и бледен.
— Как бы там ни было, мой дед при жизни был целителем, поэтому его тело полагалось сжечь на костре. Мы соорудили высокий погребальный костер и положили его тело на самый верх. Зарезав его любимого коня, мы зажарили мясо и, пока горел костер, ели его, чтобы почтить память деда. Несмотря на проливной дождь, костер не угасал и горел ровным пламенем. Все вокруг удивлялись и говорили, что это просто чудо...
Бенни склонил голову, грудь его тяжело вздымалась, словно у него начался приступ астмы. Вокруг звенели и верещали сверчки и древесные лягушки, но Кроукер слышал их как будто сквозь вату.
— Я сидел на дереве, — с трудом выдавил из себя Бенни. — Оттуда мне было хорошо видно, как горело тело моего деда. Он, бывало, говорил мне, что он наполовину человек, а наполовину животное. Однажды я спросил его, какое именно животное. В ответ он лишь улыбнулся и сказал: «Когда я умру, внимательно смотри на мой погребальный костер, тогда узнаешь».
Бенни покачал головой.
— Ты должен понять меня, Льюис. Когда умер мой дед, я смертельно перепугался. Он хотел научить меня искусству целительства, чтобы я стал хранителем традиций народа гварани. Я отказался. Сам не знаю почему. Может быть, я испугался ответственности, которая навсегда привязала бы меня к Асунсьону. У деда было очень много пациентов, жизнь которых зависела от его мастерства целителя. У меня же на уме тогда были только деньги. Кроме того, мне смертельно хотелось повидать мир. — Вынув сигару, Бенни уставился на нее невидящим взглядом. — А может, в глубине души я просто не верил в его науку... — Отвернувшись, Бенни пожал плечами. — Вот почему мой дед обратил свое внимание на Антонио и Хейтора. Бог свидетель, им была нужна сильная рука. Их отец умер, когда они были совсем маленькими, а мать... Говорили, она была знатного происхождения, но все-таки она была в определенном смысле ведьмой. Мне кажется, мой дед пожалел их. Обучая их своему искусству, он старался дать им чувство защищенности, чувство настоящей семьи...
— Так почему ты испугался, когда он умер? — спросил Кроукер.
Бенни помолчал, разглядывая свою сигару.
— Ну, знаешь... — Он попытался улыбнуться, но в глазах отражался страх. — Я тогда был сердит на него... Наверное, за то, что он заставил меня чувствовать себя виноватым.... Впрочем, сам не знаю за что. Как бы там ни было, я перестал разговаривать с ним. И когда он умер...
— Так что случилось?
Бенни закурил сигару. Привычная процедура немного успокоила его. Раскурив сигару как следует, он сказал:
— Так вот, я сидел на дереве и смотрел, как языки пламени пожирали тело моего деда. Я не отрывал глаз от этого зрелища, потому что был уверен, что вижу, как отлетает его душа. Как птица или что-то в этом роде...
— Но все произошло не так.
Бенни выпустил изо рта облачко дыма. Его голос изменился и стал звонким, словно у того подростка в Асунсьоне, каким он когда-то был.
— Понимаешь, не зря целых десять дней без перерыва лил сильный дождь — так было нужно...
— Зачем, Бенни?
— Это нужно было душе моего деда, потому что она... это была не птица, не конь, не оцелот. — Повернувшись лицом к Кроукеру, Бенни посмотрел ему в глаза. — Это была акула, Льюис.
— Но, Бенни....
— Нет, нет и еще раз нет! Я видел это собственными глазами! — Бенни взмахнул рукой. — Из пламени и раскаленных добела углей выплыла чудовищная акула и по дождевым струям поднялась в небо. — Взволнованный, он вынул изо рта сигару. — Та вчерашняя тигровая акула, которая сожрала мою ваху, и те символы, которые были у Сони в холодильнике, и приснившийся тебе символ моего деда... Помнишь, я говорил тебе, что мы будем уязвимы для духов. Ты убил акулу, Льюис, и теперь, Бог свидетель, дух моего деда здесь. — Он ткнул пальцем Кроукеру в грудь. Появление той тигровой акулы было не случайным. Из всех рыбаков в океане она выбрала именно нас. — Голос Бенни снизился до шепота. — Льюис, мой дед пытается нам что-то сказать...
— Что? — спросил Кроукер.
Бенни сжал его плечо.
— Может, он хочет сказать, кто убил его. Он не может уйти в иной мир насовсем, пока не будут найдены и преданы справедливому суду его убийцы.
Кроукер молча глядел на Бенни. Самое интересное заключалось в том, что после всех событий вечера рассказ Бенни показался ему вполне правдоподобным. Кроукер озадаченно помотал головой. Может быть, это оттого, что он надышался того ароматного дыма? Или он просто потихоньку сходит с ума? Как бы то ни было, становилось уже поздно. Кроукер поглядел на часы.
— Тебе нужно идти? — спросил Бенни.
Кроукер кивнул.
— Да, я должен заехать в больницу проведать Рейчел.
Они вернулись в дом.
— Насчет этого... — Бенни замолчал в нерешительности. — Я думал о твоей племяннице.
С этими словами он взял руку Кроукера и что-то вложил в нее.
Это был темно-зеленый камень правильной овальной формы, отшлифованный многими годами пребывания в морской воде.
— Что это? — спросил Кроукер, глядя на Бенни.
Взяв друга за руку, Бенни повел его к дверям. Они вышли на крыльцо. Ночь звенела от сверчков и древесных лягушек.
— Однажды, когда я был еще совсем маленьким, — начал Бенни, — я видел, как мой дед вылечил одной женщине искалеченную болезнью руку. Не спрашивай как. — Он ткнул пальцем куда-то вверх. — Так же как эта древесная лягушка не имеет ни малейшего понятия, о чем мы сейчас с тобой разговариваем, так же и ты не имеешь ни малейшего понятия о том, как происходит исцеление. И в этом ты похож на древесную лягушку. Ведь для нее наша беседа как бы не существует, потому что она не способна понять человеческую речь. Но ведь это совсем не значит, что наша беседа действительно не существует, ведь так?
Кроукер кивнул.
— Это камень духов, он принадлежал моему деду. — Речь Бенни была спокойной и плавной, словно он был в церкви. — Он обладает огромной силой. Я хочу, чтобы ты положил этот камень на грудь Рейчел. Это целительный камень, но ведь ни ты, ни я не являемся целителями, поэтому его энергия несколько ослаблена. Однако кто знает, может, он облегчит ее страдания?
Кроукеру почудилось, что от камня исходит какое-то тепло. Но он решил, что это всего лишь игра воображения.
— Я буду беречь его.
Бенни задумчиво поглядел на друга.
— Знаешь, говорят, что целители-гварани никогда не умирают полностью — их сила и энергия остаются здесь.
В полном молчании они дошли до машины Кроукера, и когда он уже открыл дверцу, Бенни сказал:
— Льюис, я хочу попросить тебя об одном одолжении.
— Для тебя я готов на все, дружище.
— Я хочу нанять твою лодку на одну ночь. Она будет нужна мне через два дня.
— Так ты хочешь обеспечить меня работой? — засмеялся Кроукер. — Какое же это одолжение?
— Нет, твоя лодка нужна мне не для рыбалки, Льюис.
— Надеюсь, ничего противозаконного, Бенни? — нахмурился Кроукер.
— Нет, ничего такого, но... — Бенни огляделся, словно опасался, что его подслушивают. — Это должно остаться строго между нами. Ты не должен говорить об этом никому, даже своим работникам. Для всех остальных ты просто берешь лодку для себя, хорошо?
— Хорошо, но ведь у тебя есть своя собственная прекрасная лодка.
— Моя лодка для этого не годится. — Бенни похлопал его по плечу. — Спасибо, амиго. Для меня это архиважно. Кроме тебя, я не знаю ни одного человека здесь, кому мог бы довериться. — Он придержал дверцу, пока Кроукер усаживался в машину. — Так не забудь, через два дня.
— В какое время?
— Мы должны будем отчалить в восемь вечера.
— И куда же мы отправимся, Бенни? На Кубу?
Ничего не ответив, Бенни приложил палец к губам.
«Что за тайны?» — подумал Кроукер. Впрочем, на то они и друзья, чтобы не задавать лишних вопросов.
— Бенни! — Он порывисто обнял друга. — Поможет твой камень духов Рейчел или нет, все равно я очень благодарен тебе за него!
Было уже довольно поздно, десятый час. Дорога от дома Бенни до больницы, где лежала Рейчел, заняла почти полтора часа.
Когда он поднялся в отделение диализа, Мэтти спала. Медсестры разрешили ей прилечь в свободной палате. Кроукер на цыпочках пробрался мимо нее в палату Рейчел. По пути он столкнулся с дежурной медсестрой и спросил ее о состоянии племянницы. Услышав, что ничего не изменилось, он не знал, радоваться ему или огорчаться. Наверное, если не ожидать чуда, это было лучшее, на что они могли надеяться.
Рейчел лежала все в том же положении, в каком он оставил ее утром, — на спине, без сознания, вся обвитая таким множеством пластиковых трубочек, что казалась каким-то получеловеком-полумашиной. Глубокие тени залегли на ее лице, и у Кроукера сжалось сердце от отчаяния. Она уходила от него навсегда... Должен же быть какой-то способ достать для нее здоровую почку!
Присаживаясь на край ее постели, он вдруг почувствовал, что весь дрожит. Он осторожно взял ее руку в свою, словно пытаясь согреть ее своим теплом. В этот момент ему показалось, что воспоминания о Соне смешались в его мозгу с тревогой за племянницу, словно обе их души были теперь где-то по другую сторону реальности, непостижимым образом связанные друг с другом.
Он достал из кармана камень духов, который подарил ему Бенни. В слабом свете ламп его темно-зеленая поверхность казалась матовой. В нерешительности Кроукер повертел его в пальцах. Ему казалось, что по внешнему виду камень ничем не отличается от тех бесчисленных сотен и тысяч камней, которые можно найти на побережье.
Тем не менее он все Же осторожно положил его на грудь Рейчел поверх белой простыни, которой она была прикрыта. Он с надеждой искал в лице девочки признаки возвращающейся жизни, но тщетно — не произошло ровным счетом ничего. Все так же чуть слышно работали контрольные мониторы, тихо гудела машина диализа, мерно падали капли лекарственного раствора в капельницах. Сидя совершенно неподвижно, Кроукер ждал, и ему казалось, что прошла уже целая вечность, но Рейчел не выходила из комы. Отчаявшись, он протянул руку, чтобы забрать камень духов, но тут же, вскрикнув, отдернул ее — камень был горячий!
— Кто здесь?
Кроукер вздрогнул, словно его укололи иглой.
— Рейчел? — Он склонился над ее постелью.
Она открыла глаза, и он увидел, что они у нее действительно небесно-голубого цвета.
— Кто вы?
— Я твой дядя Лью, брат твоей мамы. — Он подвинулся ближе, чтобы она могла разглядеть его. — Мама рядом, в соседней палате. Позвать ее?
— Нет!
Она произнесла это слово шепотом, но Кроукер застыл на месте, словно она закричала во весь голос. Она изо всех сил вцепилась в его правую руку, стараясь удержать возле себя.
— Боже... дядя Лью, а я думала... я думала, ты мне снишься. — Она попыталась улыбнуться, но у нее ничего не получилось. — Ты был на белом коне, в сияющих доспехах.
Он ободряюще улыбнулся:
— Мы же во Флориде, дорогая, а тут слишком жарко, чтобы надевать на себя доспехи. Но я тебе не снюсь, я действительно тут, рядом с тобой.
Она еще крепче сжала его руку.
— Как хорошо, что ты здесь...
— Рейчел, милая, позволь мне позвать маму, ведь она так волнуется за тебя, ей очень хочется поговорить с тобой.
— Я не хочу разговаривать с ней, — неожиданно твердо произнесла Рейчел, глядя на Кроукера ледяными голубыми глазами.
— Тогда я позову доктора, нужно сказать, что ты пришла в себя.
— Прошу тебя, дядя Лью... ты позовешь их через минуту, а пока просто побудь со мной.
Он знал, что поступает неправильно. Во всяком случае, нужно было позвать хотя бы Дженни Марш. Но он не мог отказать Рейчел, своей единственной племяннице, которую он много лет заочно любил. Кроме того, как истинный детектив, он не мог упустить случай получить ответы хотя бы на некоторые вопросы.
— Рейчи, что с тобой случилось?
— Что это за трубочки?... — прошептала она.
— Ты в больнице. Очевидно, ты наглоталась какой-то гадости.
— Ты совсем не такой, как мама, — слегка удивленно прошептала она. — Она и понятия не имеет, что я балуюсь наркотиками.
Внезапно ее губы задрожали, и глаза медленно закрылись.
— Рейчел! — Кроукер прижал к ее груди горячий камень духов.
Она открыла глаза:
— Все в порядке, дядя Лью.
Мониторы подтверждали стабильное сердцебиение и кровяное давление. Кончиком языка она провела по растрескавшимся губам.
— Принеси мне, пожалуйста, попить. Что-нибудь вроде диетической колы. Я так хочу пить...
— Жидкость поступает в твой организм по этим трубкам. Боюсь, сейчас тебе нельзя ничего пить. Может, доктор разрешит тебе попить после того, как осмотрит тебя.
Ледяные голубые глаза вопросительно уставились на него.
— Что произошло между тобой и мамой?
— Хорошо, я расскажу тебе об этом, если ты мне скажешь, где взяла ту дрянь, которая довела тебя до такого состояния, — сказал проснувшийся в Кроукере детектив.
— Я уже играла в такие игры.
— Какие игры?
— Я покажу тебе свое, если ты покажешь мне свое.
Неужели эта пятнадцатилетняя девочка уже знает на практике, что такое секс? Впрочем, теперь столь юный возраст уже не считался помехой для начала половой жизни. Кроукер подавил в себе желание задать вопрос напрямую, оставив это для Мэтти, и улыбнулся.
— Я тоже пару раз играл в такую игру.
— И как тебе?
Кроукер озадаченно помолчал, не зная, как расценивать такой вопрос из уст пятнадцатилетней девочки.
— Не знаю, — пробормотал он. — Так ты согласна на мои условия?
— Да, рассказывай ты первым.
Кроукер стоял у ее постели, держа в своей ладони ее руку.
— Мы с твоей мамой... — Он замолчал, не зная, что сказать. — Понимаешь, мы с ней как кошка с собакой, во всяком случае, иногда. Она называет белым то, что мне кажется черным, и мы с ней готовы спорить до хрипоты по любому поводу.
— Ты стараешься запудрить мне мозги, — сказала Рейчел. — Не надо, дядя Лью.
И тогда он рассказал о ее гнусном отце, сколько счел возможным, рассказал он и о том, что именно Дональд сумел возвести стену между Мэтти и ее семьей. На самом деле он не рассказывал ей и половины всей правды, но он был уверен, что и этого было более чем достаточно для нее.
— Родители, как кошки, — вздохнула Рейчел. — Никогда не знаешь, что у них на уме. Когда мы с мамой разговариваем, она кажется мне такой простой и понятной, но когда речь заходит о ней и ее взаимоотношениях с отцом, она становится непроницаемой и не хочет говорить мне правду.
— А может, родители и не должны быть такими уж понятными для своих детей? — неожиданно для себя возразил Кроукер.
— Одна мысль сводит меня с ума: неужели мой отец ушел от мамы из-за меня? — с обезоруживающей детской простотой сказала Рейчел.
От неожиданности Кроукер вытаращил глаза.
— С чего это пришло тебе в голову, детка? Их разрыв не имеет никакого отношения лично к тебе.
— В нашей семье все люди почему-то уходят — ты, мой отец... И только я никуда не ухожу.
— Но это не совсем так!
— Все оставляют меня. — В ее глазах появились слезы. — После развода отец ни разу не пришел навестить меня. Значит, он ушел из семьи из-за меня?
«Чтоб ты в гробу перевернулся тысячу раз, Дональд!» — зло подумал Кроукер.
— А мама... Она так преувеличенно участлива...
Что-то в голосе Рейчел не понравилось ему, и он спросил:
— Что происходит между тобой и матерью?
— Скорее, что не происходит между нами....
— Что ты имеешь в виду?
— Она хочет получать от меня только такие ответы, какие ее полностью устраивали бы, она задает совсем не те вопросы, которые нужно задавать... она не имеет никакого понятия о том, что со мной происходит.
— Так что же с тобой случилось, Рейчел?
Она молча сжала зубы. Ледяной взгляд голубых глаз пронизывал Кроукера насквозь. Льюис понял, что эта девочка прекрасно умеет настраивать против себя даже близких, любящих ее людей. Эта опасная способность могла привести к самоуничтожению личности. Может, именно эта черта характера привела ее к опасной грани между жизнью и смертью, на которой она сейчас находилась?
— Ну хорошо, я рассказал тебе то, что ты хотела знать, — сказал он. — А теперь твоя очередь рассказывать. Где ты взяла эту дурь?
Рейчел повернула голову к стене.
— Милая...
Она высвободила свою руку из его ладони. Такое поведение было ему знакомо. Кого она хотела защитить?
— Рейчел, ты же обещала!
— Ничего я не обещала.
— А как же правила игры?...
— Ты ничего не понимаешь в играх. — В ее голосе прозвучало столько яда, что он невольно отшатнулся. — Я же не сплюнула!
— Что?!
— Если я не сплюнула, принимая твои условия, значит, я не взяла на себя никаких обязательств перед тобой. Каждому кретину это известно!
— Только не мне, — парировал Кроукер. — К тому же ты не в том состоянии, чтобы плеваться.
Ответ понравился Рейчел, она приглушенно засмеялась. Но все же не повернула головы в сторону Кроукера.
Он уже начинал сердиться. Нужно было во что бы то ни стало найти ключик и пробраться сквозь колючий забор, который Рейчел столь внезапно возвела между ними.
— Рейчел, послушай, я тебе не враг. Всего минуту назад я был единственным человеком, с которым ты хотела говорить. Почему ты отгородилась от меня? Что случилось?
В комнате воцарилось молчание, нарушаемое лишь монотонным попискиванием мониторов и тихим гудением искусственной почки.
— Все равно ты не поймешь, — прошептала она, наконец. — Никто меня не поймет...
Она снова повернулась к нему лицом, и Кроукер увидел, что она плачет.
— Я совсем раздавлена, разбита, — всхлипнула она. — Дядя Лью, я умру.
Кроукер вытер ей слезы рукавом рубашки.
— Нет, милая.
— Понимаешь, я должна знать наверняка.
Он поцеловал ее влажный лоб.
— Ты не умрешь.
— Понимаешь, если я действительно умру, мне надо к этому подготовиться...
— Милая, я же сказал тебе. — Он поцеловал ее щеки.
Ее рука снова сжала руку Кроукера.
— Если я умру, мне надо повидать Гидеон.
— Кто такой этот Гидеон?
Внезапно глаза Рейчел широко раскрылись, и все тело свело судорогой. Тревожно загудели контрольные мониторы, и Кроукер стал громко звать дежурную медсестру.
— Дядя Лью, о Боже!...
Кроукер прочел в ее глазах столько боли и ужаса, что совершенно растерялся. Казалось, ее боль пронзила его тело тысячами стеклянных осколков.
Он инстинктивно обнял ее, словно хотел собой заслонить девочку от всех бед, спасти ей жизнь.
— Держись, Рейчел! Держись!
Кроукер взял камень духов и спрятал в карман.
Глаза Рейчел закатились, и руки заметно похолодели.
Через несколько секунд в палату вбежал врач в сопровождении трех медсестер, следом ворвалась Мэтти.
— Моя девочка! — кричала она. — Что с моей девочкой?
Дежурный врач, смуглый латиноамериканец, взглянув на Кроукера, хладнокровно произнес:
— Не могли бы вы оставить нас наедине с больной?
— Доктор Марш... — начал было Кроукер.
— Ей уже позвонили на пейджер. — В руках врача появились шприц и ампула с лекарством. Отдавая команды двум медсестрам, он зубами снял с одноразовой иглы пластиковый колпачок. Все внимание врача было теперь сконцентрировано на пациентке, и Кроукер почувствовал к нему за это искреннюю благодарность.
Только теперь Кроукер заметил, что все еще сжимает в ладонях руку своей племянницы. Словно зачарованный, он смотрел на мониторы, которые казались ему сейчас творениями неземных цивилизаций. Наконец, он отпустил руку Рейчел, прошел мимо врача и медсестер и, обхватив за плечи сестру, силой вывел ее в коридор.
Кроукер завел Мэтти в туалет и, открыв кран с холодной водой, сунул ее голову под струю. Вода была не очень холодной — ледяной во Флориде она не бывает никогда, — но сила струи ошеломила Мэтти. Она перестала кричать и брыкаться, зато сильно двинула Кроукеру под ребра. В ответ он лишь заворчал и еще глубже задвинул ее голову в раковину.
Потом он услышал, что она пытается что-то сказать.
— Что-что? — спросил он, склоняясь над раковиной и чуть ослабляя хватку, чтобы она могла повернуть голову.
— Мне нечем дышать, негодяй ты этакий! — задыхаясь, сказала Мэтти.
— Вот теперь узнаю свою сестру! — с удовлетворением произнес Кроукер и отпустил Мэтти, она выпрямилась, кашляя и отплевываясь.
Отмотав несколько бумажных полотенец, Кроукер протянул их ей. Мэтти смотрела на полотенца, словно не понимая, для чего они предназначены. Потом она застонала и тихо всхлипнула:
— О Боже, Лью!...
Он обнял ее и крепко прижал к себе, гладя мокрые спутанные волосы. По ее телу пробегали судороги. Она ослабела в его руках, и Кроукер вспомнил, как когда-то, весь в грязи и отцовской крови, он точно так же прижимал к себе обезумевшую от горя мать.
Теперь ослабевшая от горя и отчаяния, Мэтти прижалась к брату. От нее ушел муж, а теперь умирала единственная дочь. Ее била мелкая дрожь. Она подняла залитое слезами лицо, и Кроукер увидел в ее глазах ужас.
— Лью, — хрипло прошептала она, — я не могу остановиться, меня всю колотит. — У нее стучали зубы. — Что это со мной?
— Шок, — спокойно ответил Кроукер, — нервное истощение. — Он провел рукой по ее влажному лбу, отводя в сторону намокшие пряди волос. — Вот что, дорогая, сейчас я отвезу тебя домой.
Мэтти была похожа на оленя, случайно выскочившего на шоссе и попавшего в лучи автомобильных фар — животный страх светился в ее больших глазах.
— Но моя малышка... Как же Рейчел без меня?...
Глядя на сестру, Кроукер понимал, что в любом случае ее надо увезти домой и заставить хоть немного отдохнуть. Но прежде он хотел заглянуть к Рейчел.
Усадив сестру на крышку унитаза, он сказал:
— Подожди меня здесь, я скоро вернусь.
В отделении интенсивного диализа стояла какая-то противоестественная тишина, и его сердце замерло от страха. Проходя мимо центрального врачебного поста, он увидел Дженни Марш, выходящую вместе с двумя медсестрами из палаты Рейчел. Она так была увлечена разговором, что Кроукер решил не мешать ей и остановился рядом с опустевшим постом.
— Ничего страшного не случилось, — сказала доктор Марш, заметив Кроукера. — Сейчас с ней доктор Кортинес. — Она что-то писала в карте Рейчел.
— Но что с ней произошло?
— Думаю, это вы должны мне рассказать, что с ней произошло. Насколько я понимаю, вы были рядом с ней, когда она пришла в себя?
В ее голосе явственно слышался укор. Она вручила карту медсестре, любезно кивнула ей и лишь потом снова повернулась к Кроукеру.
— Вам следовало немедленно позвать медсестру, мистер Кроукер.
— Именно это я и хотел сделать, но Рейчел так настойчиво просила меня не оставлять ее... Прошу прощения. Знаю, что поступил не лучшим образом, но я ничего не мог поделать.
Дженни Марш холодно взглянула ему в глаза.
— Рейчел вышла из комы, что, должна вам сказать, само по себе невероятно с точки зрения медицины. Сомневаюсь, что она вообще могла говорить, не то чтобы настаивать!
— А вот тут вы ошибаетесь, доктор. Она была в здравом уме, и мы с ней разговаривали.
Кроукер решил не говорить о камне духов. Профессиональное образование и практика никогда бы не позволили Дженни Марш принять такое мистическое объяснение внезапного выхода Рейчел из комы, пусть даже и кратковременного. Впрочем, даже сам Кроукер сомневался, не было ли это простым совпадением? Хотя по своему многолетнему опыту сыщика знал, что совпадений практически не бывает.
Дженни Марш посмотрела на него так, словно у него вдруг выросли крылья, и холодно произнесла:
— Мой окончательный диагноз остается в силе, мистер Кроукер. Ей нужна донорская почка. Без нее, без пересадки, ей не выжить.
Кроукер растерянно провел по волосам.
— Хорошо, я достану почку. А как мои анализы на совместимость?
— К сожалению, ваша почка не годится. — Она кисло улыбнулась. — Мне действительно очень жаль.
Кроукер вздохнул. Каким образом, интересно, он собирался достать для Рейчел донорскую почку? И снова он подумал о братьях Бонита, которые, судя по словам Бенни, занимались поставкой донорских органов в Южную Америку, а теперь, возможно, и в США, для немногих избранных, кто мог заплатить за это непомерную, в этом Кроукер не сомневался, цену. Нет, ему нельзя было отчаиваться и опускать руки — он должен был непременно найти способ достать донорскую почку.
— Что мне сказать сестре о состоянии Рейчел? — спросил он.
— Я же сказала, состояние более или менее стабильно, но она снова в коме, — сказала доктор Марш. — Сейчас мы пытаемся определить, что вывело ее из комы, но результаты будут готовы самое раннее завтра утром. Почему бы вам не отвезти сестру домой, мистер Кроукер? Сейчас ни вы, ни она ничего не можете сделать для Рейчел. А если вдруг появятся какие-либо изменения в ее состоянии, мы немедленно дадим вам об этом знать.
Доктор Марш уже повернулась, чтобы уйти, когда он сказал ей вслед:
— Лью. Меня зовут Лью.
Дженни Марш обернулась.
— Доктор, насчет почки. Должен быть какой-то источник или что-то еще в этом роде. Может, вы знаете что-нибудь об этом?
Знала ли она о братьях Бонита и их торговле человеческими органами?
— Я звонила своим друзьям, пыталась найти какие-то ходы... Пару раз я валяла дурочку, умоляла... Бесполезно, я больше ничего не могу сделать.
Однако в ее поведении Кроукер скорее почувствовал, чем увидел, некоторую нерешительность, и тут же взял быка за рога.
— Доктор, если существует какой-то иной способ достать донорскую почку, я должен знать об этом. Прошу вас, скажите.
На своем веку Кроукер, как и его отец в свое время, повидал немало богачей, хапуг, воров и взяточников, чтобы сразу распознать внутреннюю борьбу между совестью и корыстью. Конечно, Дженни Марш была не такой, но сейчас ее доброе сердце и человеколюбие боролись в ней с профессиональной совестью врача.
Дженни Марш молча смотрела ему в глаза, и, казалось, это длилось целую вечность. Наконец, она знаком пригласила следовать за ней, и они направились через все отделение диализа к двери с табличкой «Комната для отдыха врачей». Это оказалась средних размеров комната, обставленная старомодной — очевидно, пожертвованной кем-то — мебелью. Единственное окно выходило на залив. В комнате никого не было.
— Должно быть, я сошла с ума, — покачала головой Дженни Марш, засовывая руки в карманы белого халата. — Послушайте, я хочу, чтобы вы кое-что поняли. Все мы, специалисты в области трансплантации органов, очень щепетильно — я подчеркиваю — очень щепетильно относимся к вопросам врачебной этики. Под страхом смерти ни один из нас не станет иметь дело с незарегистрированным донорским органом. Подобное противозаконное деяние просто невозможно для нас. Кроме того, это было бы и грубым нарушением человеческой морали.
В этот момент Кроукер вдруг ясно почувствовал, что их беседа приняла несколько иной, чем прежде, характер.
— Я внимательно слушаю вас, доктор.
Расправив плечи и выпрямившись, доктор Марш сказала:
— Время от времени до меня доходят слухи о появлении незарегистрированных органов...
Кроукер, привыкший вытягивать признания из неразговорчивых свидетелей и подозреваемых, умел читать между строк.
— Вы хотите сказать, что здесь, в этой стране, существует подпольная торговля украденными человеческими органами?
Она отрывисто кивнула.
— Но вы этого не слышали. Имейте в виду, я буду все отрицать. — Ее глаза потемнели от страха, стали совсем зелеными.
Кроукер так сильно сжал спинку дивана, что у него занемели пальцы. Он вспомнил, как обнаружил в холодильнике голову Сони — чем не предложение дьявольской сделки? Что сделали братья Бонита с ее телом? Ни Бенни, ни сам Кроукер так и не смогли найти однозначный ответ на этот вопрос. Теперь же их худшие предположения неожиданно получили подтверждение. Кроукера охватила нервная дрожь. Он снова ощутил себя уязвимым и отчего-то беззащитным.
— Кто этим занимается?
— Как правило, арабы, китайцы и пакистанцы.
— Насколько я знаю, латиноамериканцы тоже не чураются этого бизнеса. Когда без вести пропадают люди — диссиденты, бунтари, политические враги, да мало ли кто еще — кое-кто не прочь извлечь из этого выгоду.
Дженни Марш кивнула:
— Да, я слышала об этом.
— Возможно ли подобное в США, здесь, во Флориде?
Дженни пожала плечами.
Неужели братья Бонита действительно занимаются торговлей человеческими органами уже и здесь, в США. Он продолжал давить на нее.
— Вы не знаете наверняка или просто не хотите говорить?
— Не знаю, и никто этого не знает наверняка.
— Кто-то непременно должен знать. — На мгновение Кроукер задумался. — Скажите, доктор, если все вы, специалисты в области трансплантации, столь неподкупны, то кто же покупает эти органы?
— Из тех людей, кого я знаю, никто.
— А другие?
Дженни осторожно огляделась, словно опасалась, что их разговор могут подслушать, потом сделала ему знак следовать за ней. Она привела его в операционную. У стены стоял небольшой аппарат из нержавеющий стали и фарфора, из корпуса выходили гибкие пластиковые трубки. Он был продолговатой формы, на резиновых колесиках. Дженни подошла к аппарату.
— Это перфузионная машина. — Она положила руку на гладкий корпус. — В ней донорская почка хранится столько, сколько понадобится, пока не будет проведена операция по трансплантации.
Кроукер внимательно разглядывал перфузионную машину, но не находил в ее облике ничего странного или необычного. Она выглядела как и остальные медицинские аппараты — немного таинственно, а потому угрожающе.
— Предположим следующую ситуацию, — сказала Дженни. — В городе происходит катастрофа со множеством летальных исходов. Нынешние правила таковы, что тела жертв даже не доставляют в больницу. Сначала служба эвакуации трупов занимается их опознанием, потом их отвозят в морг. — Она заложила прядь волос за ухо. — А теперь предположим, что какой-нибудь медик из службы эвакуации по уши завяз в долгах или просто хочет немного подзаработать. Поскольку его никто не контролирует, он вполне может обложить трупы льдом, чтобы снизить их температуру до тридцати двух градусов по Цельсию. Потом он накачивает их бельтцеровским раствором. Помните, я говорила вам, что почка может храниться таким образом в течение семидесяти двух часов. К тому же очень может быть, что у него уже есть клиенты, с нетерпением ожидающие возможности купить у него тот или иной орган. Он проводит тест на антигены, что, как правило, занимает не больше шести — восьми часов. И вдруг удача! Почка оказывается совместимой с требованиями того или иного клиента. И тогда он продает ее за хорошие деньги. И никто никогда не узнает об этом, потому что трупы, подобранные на месте катастрофы, обычно сильно искалечены. Кто в морге станет искать на них следы хирургического вмешательства?
Кроукер вскинул голову:
— Насколько реальна такая ситуация?
Она отвела взгляд в сторону.
— Иногда такое случается...
— Ну хорошо, а что происходит потом? Ведь тот, кто купил полученный незаконным образом донорский орган, не может обратиться к вам или другому специалисту, чтобы тот провел операцию по пересадке!
— Ко мне — нет! — Дженни длинными пальцами поглаживала полу халата. — Но, несомненно, найдутся другие, кто согласится на это за соответствующее вознаграждение...
— И эти другие обладают такой же высокой квалификацией?
Ее лицо было непроницаемым.
— Вы будете удивлены, но операция по пересадке почки не такая уж сложная. Почти все частные клиники имеют для этого необходимое оборудование. Собственно говоря, для такой операции нужны три хороших профессионала: хирург, анестезиолог и техник, обслуживающий медицинскую аппаратуру.
Кроукер не сводил с нее глаз.
— Так вы говорите, что подобное время от времени действительно происходит?
— Сами делайте выводы, — тихо ответила Дженни.
— Зачем вы рассказали мне все это? — спросил Кроукер. — Даже если бы мне удалось достать для Рейчел здоровую донорскую почку, вы не согласитесь делать операцию, даже если речь будет идти о ее жизни и смерти.
Дженни Марш коснулась рукой виска.
— Не знаю. Я же сказала, что, должно быть, сошла с ума...
Она отвернулась от Кроукера и уставилась невидящим взглядом на пустой, блестевший в свете ламп хирургический стол.
— Может... ведь вы полицейский, а это почти то же самое, что священник, в некотором смысле. Иногда нужно кому-то исповедаться...
— Но вы же не сделали ничего плохого.
Она обернулась, и ее зеленые глаза обожгли Кроукера.
— Еще не сделала. Но ради Рейчел я, кажется, готова пойти на преступление.
— И это пугает вас.
— Больше, чем вы можете себе представить.
— Приглашаю вас поужинать вместе со мной завтра вечером, — неожиданно сказал Кроукер. Ему непременно нужно было узнать как можно больше о торговле человеческими органами.
Может быть, найдется какая-то ниточка, ведущая к Антонио и Хейтору. Похоже, доктор Марш дала ему слабую надежду на благополучный исход. А что, если она знает такого человека, который мог бы достать для Рейчел здоровую совместимую почку законным или не совсем законным путем?... Взять орган погибшего в катастрофе человека — это совсем не то, что делают Антонио и Хейтор, и все же... Эта мысль пугала и его самого, не только Дженни Марш.
— Сейчас я должен отвезти домой сестру, но завтра мы сможем продолжить наш разговор.
— Я занята завтра вечером.
— Неправда, — сказал Кроукер. — Проходя мимо дежурного поста, я украдкой взглянул на ваше рабочее расписание — завтра вы освободитесь в восемь часов.
— А почему вы уверены, что у меня не назначено свидание? — холодно спросила Дженни.
— У вас действительно назначено свидание?
Она опустила глаза.
— Это не имеет никакого значения. Нам не о чем больше разговаривать.
— Возможно, но это не помешает вам поужинать вместе со мной, — улыбнулся Кроукер. — Пусть это будет знаком благодарности за то, что вы сделали для Рейчел.
— Даже если бы я и хотела... — Она покачала головой. — Я взяла себе за неукоснительное правило не общаться с членами семей моих пациентов вне стен больницы.
— Разумное решение, — слегка иронично кивнул Кроукер. — Но бывают случаи, когда стоит забыть об осторожности.
— Вы хотите сказать, что теперь с вами именно такой случай, мистер Кроукер?
— Лью, — поправил он. — Да, именно так. Сколько случаев, подобных Рейчел, было в вашей практике, доктор?
— Ни одного.
Она ответила, не колеблясь, и он счел это хорошим признаком.
— Что же, тогда почему бы нам с вами не нарушить к черту все правила?
Дженни Марш долго смотрела на него изучающим взглядом, потом неохотно кивнула.
— Вот и отлично! — сказал Кроукер. — Я заеду за вами сюда в больницу.
Она грустно улыбнулась.
— Почему вы так уверены, что я потом не пожалею об этом?
— Потому что вы привыкли играть по правилам.
— А разве так уж плохо заранее знать, что с тобой может произойти? — Она улыбнулась чуточку веселее.
Мэтти жила в Палм-Бич в квартире, которую Дональд купил пять лет назад и которая осталась в ее собственности после развода. Она находилась на двенадцатом этаже одного из новых сверкающих стеклом и сталью высотных зданий, которыми было утыкано все Золотое побережье Южной Флориды. Иметь апартаменты в таком шикарном доме мечтал всякий сноб, из тех, кто даже на пляже не снимает бриллиантов. В этом доме, с просторными квартирами чрезвычайно удобной планировки, с роскошными, отделанными золотом и мрамором ванными на самом верхнем этаже под стеклянной крышей размещался еще и оздоровительный центр для страдающих сердечно-сосудистыми заболеваниями. Помимо обычного в таких домах консьержа, здесь был еще и привратник.
Холл на первом этаже был типичным для подобных домов, где квартиры назывались «резиденциями» и стоили более миллиона долларов. Тут были и четыре массивные хрустальные люстры, и толстые ковры, и полированная бронза, и розовая замша, и прочая цветистая роскошь.
Кроукер включил свет во всех комнатах, словно пытаясь таким образом прогнать тоску, в которой пребывала Мэтти. Она не произнесла ни слова, пока он вез ее домой.
Кроукер усадил Мэтти на диване в гостиной. Вся квартира была великолепно обставлена в европейском стиле: прекрасные восточные ковры ручной работы, слегка поблекшие от времени и яркого флоридского солнца, стильная мебель, обитая светлым французским муаром, роскошные портьеры, множество эклектичных антикварных безделушек.
Все это чрезмерное великолепие было призвано отражать высокий культурный уровень хозяев. Собственно, это не удивило Кроукера, хорошо знавшего Дональда Дьюка. Его удивило другое. Среди всего этого дорогостоящего хлама он не увидел ни одной фотографии, ни одной характерной личной вещицы, словно в этой квартире никто не жил все эти годы. Казалось, весь этот шик и блеск не имел никакого отношения к Мэтти, и наоборот.
Хозяйка всей этой роскоши сидела, поджав босые ноги, на ковре, окруженная холодным блеском хрусталя и зеркал. Она выглядела совершенно раздавленной страхом и отчаянием.
— Мэтти, когда ты ела в последний раз? Мэтти, ты слышишь меня?
— Не помню, — едва слышно ответила она.
— Тогда я приготовлю тебе что-нибудь поесть, — сказал Кроукер, направляясь в кухню.
— Тогда тебе придется стать волшебником, — негромко сказала она ему вслед. — Я ничего не покупала целую неделю.
Она не шутила. В холодильнике не оказалось ничего, кроме трех бумажных коробок из китайского ресторанчика, початого пакета скисшего молока, пустой коробки из-под пшеничных хлопьев, головки чеснока, половины кочана уже подгнившего салата, полузавядшего лука-шалота и баночки арахисового масла. В морозильнике Кроукер обнаружил несколько упакованных в фольгу кексов, пакетик отличного кофе в зернах и две порции мороженого.
— Боже... — пробормотал Кроукер, разглядывая содержимое бумажных коробок из китайского ресторанчика. В одной оказался засохший и твердый, как камень, рис, в другой — протухшие креветки, от которых несло так, что Кроукера передернуло. В третьей коробке, очевидно, было когда-то мясо в имбирном соусе, скорее всего говядина. Однако теперь в коробке плавало лишь несколько кусочков имбиря в загустевшем коричневом соусе.
Порывшись в буфете, он нашел пачку макарон и треть бутылки шотландского виски. Что ж, всего этого ему должно было вполне хватить для сотворения «чуда».
Он нашел большую кастрюлю, налил в нее воды и поставил на огонь. Растер в мисочке арахисовое масло, добавил мелко нарубленный чеснок и лук-шалот, кусочки имбиря и соевый соус, поджарил все это на сковородке и в довершение всего плеснул туда порядочную порцию виски. К этому времени в кастрюле уже закипела вода. Отмерив нужное количество макарон, Кроукер бросил их в кипящую воду.
Когда пятнадцать минут спустя он позвал Мэтти к столу, у нее округлились глаза от изумления.
— Это что? — спросила она, показывая на горячие макароны, политые светло-коричневым соусом.
— Садись и ешь, — скомандовал Кроукер.
Вздохнув и проведя рукой по волосам, она уселась за стол. Пока Кроукер занимался стряпней, она успела смыть остатки размазанного макияжа и предстала перед братом прелестной молоденькой девушкой, какой он ее помнил. Осторожно попробовав макароны, она стала уплетать их за обе щеки. Утолив первый голод, она с благодарностью взглянула на брата.
— А ты и впрямь волшебник! Это просто невероятно вкусно!
— Вот спасибо, так спасибо, — слегка смущенно пробормотал Кроукер, уселся за стол напротив нее и положил себе тоже немного макарон. Собственно говоря, он сделал это лишь для того, чтобы поддержать компанию. Бифштекс, съеденный за ужином у Бенни, до сих пор камнем лежал в желудке.
Мэтти вытерла салфеткой губы.
— Где ты научился так здорово готовить?
— В Японии, — спокойно ответил Кроукер. — Собственно, я был вынужден научиться готовить еду. Ты же знаешь, я терпеть не могу сырую рыбу, поэтому мне приходилось посещать китайские ресторанчики, которых в Японии довольно много. — Он намотал несколько макарон на свою вилку. — Мне почему-то всегда удавалось подружиться с шеф-поваром. — Он засмеялся, вспомнив что-то. — Впрочем, это и неудивительно. — Он выпустил стальные когти своего биомеханического протеза. — Стоило показать им, как я шинкую и нарезаю продукты с помощью протеза, они потом всякий раз, когда я появлялся в ресторанчике, зазывали меня на кухню. Видела бы ты, какой я производил фурор!
Удивленно покачав головой, Мэтти положила себе добавку.
— Действительно, от тебя можно ждать любого сюрприза.
— От тебя тоже.
Он многозначительно посмотрел на нее и сказал:
— Мэтти, ты не можешь мне сказать, почему это Рейчел считает, что Дональд ушел из семьи из-за нее?
Она нахмурилась:
— Это она сама так тебе сказала?
— Угу... А еще она сказала, что после развода отец ни разу не зашел навестить ее.
— Это действительно так. — Еще больше нахмурившись, она отложила в сторону свою вилку. — Знаешь, я много раз ругалась из-за этого с Дональдом, правда, по телефону.
— Почему по телефону?
Она покачала головой:
— Дональд настаивал на полном разрыве. Он считал, что развод — это что-то вроде хирургической операции: никто не навещает удаленный мочевой пузырь.
— Но ведь Рейчел его дочь...
Она повела бровями.
— В его глазах Рейчел — моя дочь. Для него она — часть жизни, которую он когда-то вел и которая смертельно ему надоела.
— Ты так спокойно об этом говоришь...
Она отодвинула в сторону тарелку.
— Дональд был не совсем нормальным человеком, он был одержимым. Он не знал покоя, вечно что-то строил, а потом разрушал, потом снова строил... Он никогда не бывал доволен тем, что создавал. Но я понимала его, а вот ты никогда не хотел попытаться его понять.
Кроукер подавил поднимавшееся в нем раздражение.
— Ты все еще защищаешь этого негодяя?
Мэтти вздохнула и провела рукой по густым волосам.
— Похоже, я знаю, чем закончится наш разговор, и мне совсем не хочется повторять все сначала. — Она положила ладонь на руку Кроукера. — Во всяком случае, не сейчас, когда мы снова обрели друг друга. — Она улыбнулась ему. — Но, честное слово, Лью, в нем было нечто, чего ты не понимал, ненависть к его порокам застилала тебе глаза.
— Пороков было слишком много.
На секунду ее глаза вдруг посуровели, и Кроукер непроизвольно сжал в кулак свой биомеханический протез.
— Давай поговорим начистоту, Мэтти. На крестинах Рейчи я был искренне счастлив за тебя, несмотря на твое отвратительное отношение к нам, твоей семье. Потом ко мне подошел Дональд и даже обнял меня. Клянусь, он чуть было не поцеловал меня в щеку.
— Это я помню...
— Но ты не знаешь, что произошло потом, — сказал Кроукер. — Он сказал мне, что ужасно рад породниться с полицейским и что мы станем с ним большими друзьями и будем вместе летать на его самолете на рыбалку и охоту. «Теперь вся округа станет нашим заповедником, — заявил он мне, — ты будешь приглашать с собой друзей — ну, ты меня понимаешь — полицейских шишек...» Это все его слова. Потом он крепко обнял меня и тихо сказал: «Моя женитьба на твоей сестре — самая большая удача в твоей жизни. Поверь, мы с тобой, если будем держаться вместе, сможем сделать столько денег, сколько тебе и не снилось. Особенно, если тебе удастся договориться со своими друзьями из полицейского управления».
— Что ты хочешь этим сказать?
Увидев ее испуганный взгляд, он крепко сжал ее руку.
— Это последний наш разговор о Дональде. Он и так слишком много лет стоял между нами. Больше я этого не допущу. Теперь все в прошлом, ты согласна?
Она кивнула:
— Да, Лью. Но я хочу услышать правду о том, что тогда произошло между вами.
— Хорошо. Дональд хотел завязать отношения со всеми нужными людьми в Нью-Йорке, то есть с политиками, полицейскими и профсоюзными боссами. Он хотел, чтобы я свел его с этими людьми. А потом он бы стал с их небескорыстной помощью проворачивать свои грязные делишки. — Кроукер наклонился к сестре — Вот тут-то я и взорвался...
— Но ты никогда не рассказывал мне об этом... — прошептала она.
— Потому что ты так разозлилась, что это было невозможно, — сказал он. — А может быть, потому, что ты не хотела выслушать меня.
Взгляд Мэтти был полон боли и отчаяния. Теперь она узнала о своем бывшем муже всю правду... Самое удивительное заключалось в том, что Кроукер много лет мечтал о минуте, когда он развеет ее иллюзии. Но теперь, когда эта минута наступила, он не испытывал ни малейшей радости, только горькую боль за сестру.
— Господи, что я сделала со своей жизнью...
— Просто ты без оглядки влюбилась.
Она хрипло рассмеялась:
— Ах вот как это называется? Я была умна, красива и... беззащитна. Дональд понял это сразу, и я была для него легкой добычей. — Она попыталась улыбнуться. — Вот как все это было, Лью. Все его друзья — нет, пожалуй, лучше назвать их приятелями... Так вот, все его приятели, молодые миллионеры и преуспевающие предприниматели, женились ради статуса. Они выбирали женщин с хорошей родословной, чтобы стать вхожими в те круги, где одних только денег недостаточно. Но Дональд был не таким, как они, для него это было слишком просто. Он хотел большего — создать конфетку из ничего, как он не раз делал в бизнесе. Возможно, ему хотелось поиграть в Генри Хиггинса, а для меня он приберег роль Элизы Дулиттл. Он хотел сотворить настоящую леди из девчонки, выросшей в бедном районе Нью-Йорка.
Она махнула рукой.
— Впрочем, он и не скрывал этого. Меня это даже возбуждало... да и кто, оказавшись на моем месте, стал бы отказываться? Он был так внимателен и щедр, что мне показалось, что моя мечта сбывается! Он нанял мне учителей по дикции, манерам, иностранным языкам — Бог ты мой! Он даже нанял знаменитого преподавателя вокала, который работал с оперными дивами из «Метрополитен-опера»! Я брала частные уроки балетного танца, тенниса, верховой езды, поло, судовождения... Когда он решил, что я уже достаточно подготовлена для выхода в свет, мы отправились в Англию участвовать в охоте на лис. Потом мы играли в поло в Аргентине, ходили на яхте в Ньюпорте. Я была ослеплена всем этим и не видела вокруг себя ничего и никого.
Она крепко сжала руку Кроукера, словно он был спасателем, а она тонула в море.
— Вот когда наступила расплата! Дональд погиб, сейчас дочь на грани смерти... Последние иллюзии насчет достоинств Дональда исчезли, у меня больше нет добрых воспоминаний... Правда смотрит мне в глаза, словно смерть с косой в руке.
Протянув руку, Мэтти положила ладонь Кроукеру на голову, словно благословляя его, и взъерошила ему волосы, как делала, когда они были детьми.
— Ладно. — Ее глубокое и красивое колоратурное сопрано заполнило комнату. — Наконец-то я поняла, отчего мы так сердились друг на друга все это время.
Она поднялась и, взяв Кроукера за подбородок, расцеловала его в обе щеки.
— Теперь, когда все сказано, мы навсегда забудем об этом, потому что обрели друг друга после многих лет разлуки.
Потом Мэтти стала нетерпеливо убирать со стола. По тому, как ловко она это делала, он понял, что она уже привыкла обслуживать себя и дочь.
Подойдя к сестре, Кроукер повернул ее к себе лицом и крепко обнял. Он чувствовал, как сильно билось у нее сердце, и ему стало невыразимо больно за нее и за себя... Наконец, он выпустил ее из объятий, и она, снова принимаясь за посуду, сказала:
— Лью, а что еще сказала тебе Рейчел, когда пришла в сознание?
— Она очень сердита.
Натянув на руки желтые резиновые перчатки, Мэтти усердно мыла посуду.
— Разве не все подростки в мире сердятся на своих родителей? — спросила она, словно стараясь убедить себя в этом. Она глянула на Кроукера через плечо и спросила: — Ты уже настолько постарел, что не помнишь себя в ее возрасте?
— Да, но не все подростки балуются наркотиками, — возразил он. — К тому же не у всех есть тайны...
Мэтти встревоженно обернулась.
— Что еще за тайны?
— Не знаю, — признался он. — Честно говоря, я надеялся, что ты мне об этом расскажешь. Рейчел не стала рассказывать сама.
Мэтти снова принялась греметь посудой, но от глаз Кроукера не укрылось, что она встревожилась.
Кроукер стал помогать ей вытирать посуду.
— Скажи, ты не заметила каких-либо перемен с Рейчел за последние, скажем, три-четыре месяца?
Она отрицательно покачала головой.
— Ничего серьезного. После смерти Дональда полгода назад она стала замкнутой и неразговорчивой, словно что-то в ней сломалось. Возможно, с его гибелью рухнула надежда, что когда-нибудь он снова вернется в семью.
— Ты говорила с ней об этом?
— Много раз. Но я совершенно не понимаю, в каком мире она живет. Как я ни старалась, я не могла понять все эти рок-ансамбли, изрыгающие шум и грохот вместо музыки.
Покончив с тарелками, она принялась за кастрюлю.
— Если быть честной до конца, Рейчел вполне устраивает то, что я не понимаю всего этого. Любую попытку с моей стороны как-то понять ее мир она воспринимает как вторжение.
— Мэтти, судя по количеству принимаемых ею наркотиков, тут дело серьезное. Неужели ты ничего не можешь припомнить?
— Надеюсь, ты понимаешь, что развод не привел к улучшению наших с Рейчел отношений, но это, пожалуй, все, что я могу сказать. Полгода назад она проходила ежегодную школьную диспансеризацию у доктора Стански, и все было в полном порядке.
Она нахмурилась.
— Между прочим, Стански ничего не говорил мне о том, что она принимает наркотики.
— Ну, это неудивительно, — сказал Кроукер. — Опытные наркоманы отлично умеют обманывать врачей. Ты уверена, что не замечала за ней ничего подозрительного? Может, она совершала какие-то эксцентрические поступки, стала хуже учиться в школе, врала, таскала деньги из твоего кошелька или что-нибудь еще в том же роде?
— Нет, совершенно ничего такого не было. В школе она всегда училась отлично. Что же касается прочего, я воспитала ее так, что ей и в голову такое не может прийти!
— Но наркотики сильно меняют людей, Мэтти. — Он помолчал, но, не дождавшись никакой реакции, продолжил: — Можно мне осмотреть ее комнату?
Вместо ответа на свой вопрос он услышал:
— Как жаль, что мы с ней так ни разу и не поговорили обстоятельно...
— Ты знаешь кого-нибудь по имени Гидеон?
Она обернулась:
— Наверное, кто-то из ее друзей. Я знаю, что она какое-то время встречалась с неким Гидеоном, но никогда не приводила его в дом и ничего о нем не рассказывала.
— И ты позволяла им встречаться, ничего не зная об этом парне?
— Лью, в свои пятнадцать лет Рейчи вполне могла бы сойти за двадцатилетнюю. Она уже взрослая.
Заметив оторопь на лице брата, она воскликнула:
— А что, по-твоему, я должна была делать? Надеть на нее ошейник с поводком? Не могу же я стеречь ее каждый вечер, как цепная собака, она и так не испытывает ко мне большой любви. Несколько дней назад она даже заявила, что ненавидит меня...
— А отца она тоже ненавидит?
Мэтти вздохнула:
— Для меня ее отношение к отцу — самая большая загадка. Сам Дональд никогда не проявлял особой заботы о своей дочери, а после развода и вовсе забыл о ней. Однако Рейчел, похоже, ничуть не была расстроена этим. Когда в доме звонил телефон, она первой бежала снять трубку, надеясь услышать его голос. И хотя он упорно отказывался поддерживать какие бы то ни было отношения со своей прежней семьей, она не теряла надежды. Меня это просто бесило!
В ее голосе вдруг прозвучали какие-то странные нотки, и Кроукер, настроившийся на душевное состояние сестры, не мог не заметить диссонанса.
— Мэтти, что ты хотела еще сказать?
— Ничего.
— Ну же, чего ты боишься, — мягко произнес Кроукер. — Нужно спасать Рейчи...
Она замотала головой.
— Не думай, что умеешь читать чужие мысли. Просто я... — Она глубоко вздохнула. — Ну, понимаешь, мне иногда казалось, что между Рейчел и Дональдом идет какая-то странная игра. — Она засмеялась, пытаясь скрыть смущение. — Вот дура-то!
— Вовсе не дура, — спокойно сказал Кроукер. — Объясни, что ты имеешь в виду под словом «игра».
Мэтти мыла посуду со свойственной ей педантичностью, проявлявшейся во всем, что она делала. Неудивительно, что все эти бесчисленные уроки, которые она брала по настоянию Дональда, принесли ей громадную пользу и сильно изменили ее к лучшему. Еще в школе, а потом в рекламном агентстве она проявляла недюжинные способности.
— Понимаешь, пока Рейчел росла, между ней и Дональдом никогда не было близких, теплых отношений.
— Ты имеешь в виду совместную жизнь с Дональдом еще до развода?
— Ну да, — кивнула Мэтти. — Казалось, между ними всегда стояла какая-то невидимая преграда, причем они словно играли друг с другом. Когда Рейчел пыталась сблизиться с отцом, он тут же отдалялся от нее, и наоборот. Так они доводили друг друга чуть ли не до белого каления.
— А потом? Что было потом?
— Не знаю. — Глаза Мэтти затуманились печальными воспоминаниями. — Все вдруг лопнуло как мыльный пузырь... Дональд ушел от нас.
— Они виделись после развода?
— Не знаю, по крайней мере ни он, ни она никогда не говорили мне об этом, — озадаченно проговорила Мэтти.
— Мэтти, — как можно мягче произнес Кроукер. — Я вынужден задать тебе еще один вопрос. Дональд был жесток с Рейчел?
— Нет, совсем нет, — без тени сомнения ответила Мэтти. — Ты же знаешь меня, Лью. Я бы никогда не допустила этого. Но такая проблема никогда не возникала. Дональд не из тех, кто применяет физическую силу, чтобы добиться желаемого. У него было множество иных, порой весьма изощренных способов повлиять на человека.
Какое-то время она молчала, погруженная в свои воспоминания. Закончив мыть посуду, она стянула с рук резиновые перчатки и мягким жестом положила руку на плечо брата. В ее глазах заблестели слезы.
— Иди посмотри на ее комнату, прибежище греха...
Кроукер нашел комнату Рейчел в самом конце коридора, устланного толстым ковром. Это оказалась обычная спальня подростка. Стены, выкрашенные в белый цвет. Темная, почти траурная полоска бордюра. На стенах — постеры: Курт Кобейн, покойный лидер «Нирваны», еще какие-то группы.
Кровать была застелена черно-белым клетчатым пледом в стиле пятидесятых годов. Присев на краешек кровати, Кроукер огляделся. Он хотел увидеть эту комнату глазами Рейчел. Каждое утро, просыпаясь, она видела вокруг себя именно эту обстановку. По своему собственному опыту Кроукер знал, что людям нравится просыпаться в окружении любимых вещей. Он посмотрел на портрет Кобейна, потом посмотрел в окно, потом — на фотографию на комоде. Черно-белая фотография молодой женщины экстравагантной наружности. Она была одета в прозрачный виниловый дождевик и прижимала к груди белую пушистую кошку. Кроме дождевика, на женщине не было ничего, только широкий черный кожаный пояс с заклепками. Кроукер встал и подошел поближе. Это была не фотография, а просто вырезка из журнала. Молодая женщина была фотомоделью. Повернув рамочку тыльной стороной, Кроукер открыл замочки, удерживавшие багет. Но на обратной стороне вырезки он обнаружил только рекламу джинсов «Буффало», ни названия журнала, ни даты выпуска.
Отложив фотографию в сторону, он взял в руки другую, оказавшуюся спрятанной за первой, меньшего размера. Это была фотография Рейчел. На ней было атласное платье цвета морской волны с глубоким вырезом. Она была накрашена, а на шее красовалось жемчужное ожерелье, позаимствованное, очевидно, у Мэтти. На этой фотографии она выглядела красивой и совсем взрослой. Похожа на выпускницу школы, подумал Кроукер. Однако лицо ее не выражало счастья. Кроукер вынул из кармана снимок, который подарила ему Мэтти, и стал их сравнивать. На одной фотографии Рейчел была застигнута врасплох. На другой же она намеренно позировала фотографу и выглядела напряженной, почти угрюмой.
Кроукер положил было выпускную фотографию на место, но что-то привлекло его внимание. Оказалось, под ней еще что-то есть. К своему неописуемому удивлению, Кроукер обнаружил под верхней фотографией свою собственную. Он не сразу вспомнил, где и когда была сделана эта фотография, но потом сообразил, что это было в Форест-Хилл, на свадьбе его кузины. Но, насколько помнил Кроукер, он снялся тогда вместе с Мэтти. Поднеся фотографию к свету, он увидел, что левая сторона снимка аккуратно отрезана. Приглядевшись, Кроукер нашел-таки плечо и бедро сестры.
Поставив все фотографии на место, он начал методичный осмотр ее комода, выдвигая ящик за ящиком, проверяя их углы, роясь под стопками черных футболок и хлопчатобумажных блузок, лифчиков и трусиков. Он искал две вещи: наркотики и дневник. Он знал, что девочкам ее возраста свойственно вести дневники, записывать в них все свои тайны. А у его племянницы тайн было предостаточно. Например, кто такой этот Гидеон? Мэтти считала, что это один из ее друзей, а Кроукеру казалось, что он мог быть еще и поставщиком наркотиков. Однако ничего интересного он не нашел, если не считать саше с запахом сирени в нижнем ящике.
Небольшой стенной шкаф оказался полупустым. Там было немного одежды, преимущественно черного цвета, три пары джинсов, две пары высоких ботинок на толстой подошве с высокой шнуровкой типа армейских и множество черных кожаных ремней с металлическими пряжками всевозможных форм и размеров. Кроукеру тут же вспомнилась девушка с фотографии в прозрачном плаще, под которым был надет такой же ремень. В самом углу шкафа он нашел черную кожаную куртку. На спине было выведено от руки белой краской «Манман».
Прямо под курткой на полу валялось то самое атласное платье, в котором она была сфотографирована. Бережно подняв платье, Кроукер повесил его на плечики и тут заметил на полу нечто любопытное. С помощью стального когтя он извлек на свет Божий красный резиновый мячик с прикрепленными к нему шелковыми шнурками. Кроукеру уже доводилось видеть такие штуки раньше. Это был своего рода кляп, которым пользовались сектанты для своих сатанинских ритуалов. Шарик вставляли в рот, а шнуры завязывали сзади на затылке, чтобы человек не мог выплюнуть его.
Кроукер долго не мог оторвать взгляда от резинового мячика. В висках у него стучало. Рейчел превращалась для него во все большую загадку. Когда дело касалось секса, его лозунгом всегда было «Живи сам, и дай жить другим», но это открытие потрясло его. Ведь дело касалось его племянницы, а не какого-нибудь члена секты «хлыстов».
Он вспомнил лицо Мэтти, смущенное и болезненно стыдливое, когда она говорила об отношениях между Рейчел и ее отцом. Теперь Кроукер отчетливо видел во всем этом влияние сатанинской секты, пусть даже только на эмоциональном уровне. А что, если сексуальные отношения Рейчел с Гидеоном не исключали и настоящих половых актов с сатанинскими извращениями?
Наконец, он стряхнул с себя оцепенение и положил резиновый мячик в карман. Ему вовсе не хотелось, чтобы его нашла сестра. У нее и так хватает горя.
Прежде чем продолжать осмотр, Кроукер бережно разгладил атласное платье. Ему казалось совершенно необходимым разгладить все до единой морщинки, словно таким простым способом он мог восстановить тот образ юной девочки, который сложился у него до того, как он обнаружил этот злосчастный резиновый мячик, наполнивший его душу страшными подозрениями.
Потом он методично осмотрел содержимое карманов кожаной куртки. Там он нашел полпачки жевательной резинки, несколько бумажных салфеток, тринадцать центов мелочью и небольшой плотный шарик из алюминиевой фольги. Стальным когтем он осторожно развернул фольгу, внутри не оказалось ничего, кроме следов белого порошка. Он понюхал его, потом осторожно лизнул. Возможно, это был кокаин, но определить это наверняка было невозможно — слишком мало его было.
Засовывая жевательную резинку обратно в левый карман куртки, он вдруг почувствовал что-то твердое под подкладкой. На него нахлынула волна дурных предчувствий. Вывернув куртку наизнанку, он осмотрел швы и нашел место, где стежки были крупнее и казались сделанными наспех и вручную. Выдернув нитку, он вытащил из-под подкладки крошечный пластиковый пакетик с белым порошком весом в одну унцию. Открыв пакетик, Кроукер осторожно попробовал на вкус его содержимое и тихо выругался. Ошибки тут быть не могло — кокаин!
Мэтти все еще была занята на кухне. Сварив кофе, она теперь резала ломтиками кекс с изюмом, вынутый из морозилки.
— Неприкосновенный запас на крайний случай, — сказала она, засовывая поднос с кексом в микроволновую печь. — Если сейчас не крайний случай, то я не знаю, что это такое. Нашел что-нибудь интересное?
— Да, кое-что, касающееся Гидеона и Рейчел, — тихо сказал Кроукер.
Страх исказил лицо Мэтти, когда она увидела в его руках пакетик с кокаином.
— Господи, что это? — Она приложила пальцы ко рту.
— Да, это кокаин, — кивнул Кроукер. — Я нашел его в шкафу Рейчел.
Кроукеру было больно смотреть на нее. Микроволновая печь звякнула, и Мэтти машинально открыла дверцу. Кухня наполнилась запахом изюма, грецких орехов и корицы. Некоторое время оба молчали, потом она сказала:
— Лью, скажи мне, ради Бога, что она с собой сделала?
— Не знаю, — мягко ответил Кроукер.
Она переложила ломтики кекса на тарелки и, облизав пальцы, стала наливать кофе в светло-зеленые кружки. Однако ее измотанные нервы дали о себе знать, она слегка покачнулась и пролила кофе на стол.
— О Боже, Боже мой... Мы с дочерью мало общались. Печально, но это факт — я совсем не знаю ее.
Кроукер нежно обнял ее за плечи.
— Давай я отнесу кофе и кекс в столовую, — сказал он.
Но она замотала головой.
— Нет, я сама это сделаю.
Она поставила кружки и тарелки на поднос, и руки у нее больше не дрожали.
В столовой, когда они оба уселись за стол, она вздохнула, отводя от лица выбившуюся прядь волос:
— Боже мой, кажется, я совсем не знала человека, за которым была замужем.
Кроукер откусил кусочек кекса.
— Не так давно у меня был роман с замужней женщиной, — сказал он, и когда Мэтти удивленно подняла брови, добавил: — Она была несчастна в браке, хотя это и не может послужить оправданием. — Откусив еще кусочек кекса, он запил его крепким кофе. — Впрочем, разговор не о том. У нее была дочь, очень красивая и умная девочка. Но она страдала булимией и все из-за родителей, которые ненавидели друг друга, и девочка знала об этом.
Мэтти меланхолично помешивала свой кофе.
— Ты видишь какую-то параллель?
— Та девочка чувствовала себя лишней, ненужной.
Мэтти снова задрожала, краска бросилась ей в лицо.
— Я люблю свою дочь, — прошептала она.
— Я знаю это. Я же сказал «чувствовала», но это не значит, что она действительно была ненужной. На самом деле мать очень любила ее.
— Я тоже очень люблю Рейчел. — Она умоляюще посмотрела на Кроукера. — Кроме тебя и нее, у меня никого нет. Но теперь мне кажется, что я слишком поздно поняла это...
— Скажи мне, Мэтти, где была Рейчел, когда вы с Дональдом ездили в Англию охотиться на лис, а потом в Аргентину и Ньюпорт?
Мэтти молчала, и Кроукер продолжил:
— А ведь ты тогда была ей очень нужна.
Мэтти медленно выковыривала орехи из кекса. Наконец она сказала:
— Я старалась проводить с ней побольше времени, но Дональд был так настойчив... Ведь он тоже хотел, чтобы я была с ним. Ведь он так много дал мне, я была ему стольким обязана... Поэтому я путешествовала вместе с ним, оставляя Рейчел на попечение няни.
Обеими руками она обхватила свою кружку, словно пытаясь согреться ее теплом. Ее глаза совсем потухли. Наконец, она сказала:
— Что же случилось с ней, пока меня не было рядом? Неужели она действительно возненавидела меня? Как ты думаешь, Лью?
— То, что я думаю, не имеет никакого значения. Ведь я новичок в вашей семье. А что ты сама думаешь?
— Лью, она принимает наркотики, она дружит с людьми, которых я не знаю, по вечерам она уходит неизвестно куда. А когда в больнице она пришла в сознание, то захотела говорить с тобой, а не со мной. — Ее лицо исказилось от боли. — Сейчас я хочу только одного — помириться с ней, обнять ее крепко-крепко и сказать, как сильно я ее люблю... Но, боюсь, уже слишком поздно...
Мэтти была готова разрыдаться, и Кроукер крепко сжал ее руку. Он хотел сказать ей, что еще не поздно, но не мог — через одну-две недели Рейчел действительно могла умереть.
— Не теряй надежды, я делаю все возможное и невозможное, чтобы найти для нее донорскую почку.
Она закусила губу.
— Боже, неужели... Лью, неужели ты сможешь это сделать? Это было бы настоящим чудом!
— Не отчаивайся, Мэтти. Ты должна держать себя в руках.
По ее щекам катились горькие слезы, она не могла вымолвить ни слова, наконец, прерывисто вздохнув, сказала:
— Дональд дал мне все, о чем я только могла мечтать, превратил меня в сказочную принцессу, за это я готова была сделать для него все, что угодно. Наверное, это было ошибкой.
— Нет, милая, — сказал Кроукер, — ты совершила ошибку еще раньше, когда познакомилась с ним.
Разглядывая фотографию модели в прозрачном виниловом дождевике, Кроукер не заметил, как уснул на постели Рейчел. Там его и нашла Мэтти. Она на цыпочках подошла к нему и заботливо укрыла одеялом. Ее взгляд упал на его биомеханическую руку, и она долго смотрела на нее. Она знала, что такое чувствовать себя калекой. Первые два месяца после развода с Дональдом у нее было такое ощущение, словно ей ампутировали обе ноги. Конечно, к этому времени их брак превратился в пустую формальность, но она привыкла к нему, как к чему-то жизненно необходимому, без чего она, несомненно, должна была умереть. Однако не умерла. И не жалела об этом.
Укрывая брата одеялом, она вдруг подумала, что так и не спросила его, как он потерял левую руку. Это было чертой ее характера — самой не говорить лишнего и не задавать другим лишних вопросов. Для нее существовала лишь одна форма близости — физическая. Любая другая была совершенно неприемлема. Долгие годы для нее это было нормой существования. И только теперь она осознала, к каким трагическим последствиям привела такая линия поведения. Это касалось ее отношений с Дональдом, и, что страшнее всего, с собственной дочерью, Рейчел.
Мэтти всем сердцем хотела восстановить в семье атмосферу любви и доверия, чтобы ее дочь больше не чувствовала себя одинокой и брошенной. Но она не могла сделать этого, пока в душе царили ужас и отчаяние.
Теперь она вспомнила, что у нее были подозрения насчет того, что с дочерью происходило что-то неладное. Только она не хотела себе в этом признаться, а теперь раскаяние мучило ее, лишало способности хладнокровно оценивать ситуацию. Ноги у нее внезапно подкосились, и она опустилась на колени перед постелью Рейчел, где теперь спал Кроукер, уткнулась в нее лицом и стала жадно вдыхать родной запах ребенка, словно он мог придать ей сил.
Что еще оставалось ей, кроме молитвы? Теперь она могла только просить Бога не забирать у нее горячо любимое дитя.