Вполне современные девочки

Часть четвертая ЗИМА 1981–9184

Я вернулась в Малибу к концу лета. Джейсон же остался в городе и приезжал только на выходные, чтобы провести время с детьми. (Он сообщил мне, что лечится от сифилиса, не уточняя деталей, где, как и т. д. Мне все было неинтересно.) Из всех членов семьи только Лу и Мэган заметили изменения, произошедшие во мне. И они обе предполагали, что причиной того было отчаяние, которое я чувствовала из-за потери ребенка и вели себя соответствующим образом. Лу почти не ворчала на меня и готовила мне разную вкуснятину, а Мэган не уходила далеко от дома, помогая Лу, и пыталась подбодрить меня. Она говорила мне, что все как нельзя лучше, что ее подруга Солти, фамилия которой была Пеппер, сказала, что я уже немолода, чтобы иметь ребенка, в любом случае, это было бы обузой для остальных членов семьи. Я знала, что она хотела помочь мне почувствовать себя лучше.

Чтобы занять себя, я гуляла по пляжу и составляла план, по которому Джейсон и я должны были жить в дальнейшем. Ему не разрешалось говорить со мной ни о чем, кроме детей, дома. Лу, а также о тех делах дома, которые касались меня.

Ему не позволялось говорить о Сесиллии, если это не касалось «Белой Лилии», постановка которой не должна была останавливаться. Образно говоря, я умерла во время съемок этого фильма, и он тоже должен жить или умереть вместе с ним. Я бросала ему вызов, от которого он не мог отмахнуться.

И уж, конечно, ему было запрещено шантажировать меня. Я ни за что больше не потерплю ни одного слова о потере сознания, провалах памяти, о том, как он проснулся с головной болью и увидел Сесиллию, лежащую без сознания, в той же комнате. (Без сомнения, для любого здравомыслящего человека это было уж слишком.) И я не буду больше слушать о том, как он проснулся с неясным чувством тревоги и неуверенности в том, что было правдой, а что только фантазией. Фантазии были только в его фильмах. И я добавила «лжец» и «обманщик» к тому списку нелестных слов, которыми я его обычно называла про себя. Шарлатан он, которого я обожала и которому поклонялась из-за великого множества реальных и нереальных причин, он, кем я восхищалась и кого я уважала за честность и силу поступков.

Он не должен был вмешиваться в мою личную жизнь или говорить о ней — его вмешательство только отнимало бы у меня драгоценное время, но это было бы к лучшему. Ведь чем больше ему приходилось бы чувствовать это, тем лучше. Но в действительности я думала об этом меньше всего. Мертвец не мешает никому. И он волен был думать все, что хочет, пока это не станет известно всем и не нанесет вред мне или моим детям. Поэтому ему необходимо быть осмотрительным.

Я заказала два гарнитура с полутораспальными кроватями, чтобы заменить наши двуспальные в домах в Малибу и в Беверли Хиллз. Не имело смысла жить в отдельных комнатах, когда у вас полон дом любознательных детей, выросших с мыслью, что у мамы с папой общая спальня. Не говоря уже о Лу. Это было одно из главных правил: дети и все окружающие, включая мою сестру Энн, не должны были даже подозревать, что что-то не так в нашем браке. Для окружающих мы должны были остаться единым целым.

Я знала, что бы он мне ответил на мое предложение быть свободным в сексуальных делах. Он бы поклялся, что у него не было никогда намерения заниматься любовью с кем-либо. Это даже неважно, верила я ему или нет, так как я знала, что не отсутствие секса будет больше всего угнетать его. Он был сиротой, и я надеялась, что именно отсутствие теплоты и душевной общности так характерных для нашей совместной жизни, остудят сердце этого обманщика. Оно лопнет, и я буду вознаграждена.

В дальнейшем, без сомнения, будут и другие правила. Я надеялась быть такой же изобретательной, как Джейсон или Мо в подобной ситуации, включить правила, как только они мне придут в голову. Что касается Сесиллии, я буду разговаривать с нею и позволю ей делать это в случае необходимости. Но у меня нет намерения показывать ей, что я все знаю. Это было бы еще одним незначительным уколом в ответ на то огромное унижение, которое я испытала. И, как бы там ни было, я, конечно, буду обращаться с нею дружески и разговаривать вежливо и ровно. Без сомнения, у меня нет желания оставаться с нею наедине, ибо я могу расцарапать ногтями ее лицо, вырвать с корнями ее рыжие волосы, ударить туфлями с металлическими каблуками. (Однажды ночью мне приснилось, что я нашла нож, вонзила его в белоснежную кожу у горла и стала резать вдоль ее прекрасное тело, пока не достигла самой сути ее женского естества. И тут я пришла в ярость и начала кромсать все подряд, то же самое, что сделали с моим ребенком.)

Но это было мое подсознание. Я попыталась проверить мои мысли. Я ни за что не буду одной из тех женщин, которые обвиняют другую женщину. Сесиллия только поклялась быть моей подругой. Мой же муж, избранник моей души, который поклялся быть полностью моим, который взял мою жизнь после того, как я отдала ее ему и поклялся дорожить ею вечно. Она была только воровкой, он же — убийцей. Более того, она ничего не значила для меня, в то время как он был кумиром для меня.

Мы вернулись в Беверли Хиллз, и наша жизнь потекла своим чередом. Мэган и Митчел стали вновь ходить в школу, Мэтти — в детский сад, а я сидела дома с Мики. Лу и я возобновили наши обычные взаимоотношения — я разговаривала с нею, она фыркала, и мы спорили, главным образом, о моем намерении нанять дополнительную прислугу, чего она мне никак не позволяла. Джейсон регулярно ходил в студию и регулярно возвращался к обеду, забавлялся детской болтовней, казался более сдержанным и более непримиримым, чем накануне. После обеда, когда дети ложились спать, наступала тишина. Если у него было, что рассказать мне о съемках, я была рада послушать, но не комментировала, не давала советов. Вместо этого я начала вести дневник «Белой Лилии», который был задуман как дневник несчастий. Самая первая страница посвящалась направлению Сесиллии в санаторий в Пальм-Спрингс.

Я была уверена, что новости появятся скоро, и ждала. Мы продолжали появляться в увеселительных местах, делая вид, что ничего не произошло. И если улыбка Джейсона была вынужденной, это его проблемы. Я же много смеялась и демонстрировала свои многочисленные туалеты, которые были более пышными и экстравагантными по сравнению с теми, которые я носила раньше. Я создавала коллекцию туалетов в стиле Голливуда. Я также была занята покупкой большого количества драгоценностей, внесенных в списки магазинов Беверли Хиллз. Я практически ничего из этого не одевала. Я показывала их Энн, которая смотрела на меня с недоумением. «Однажды мудрый человек сказал мне, что, когда вас ожидают финансовые затруднения, которые в дальнейшем могут стать еще больше, умный человек покрепче закроет свой кошелек и отложит покупки на другой день».

Я не спросила ее, какие финансовые проблемы она предрекает. Я только поинтересовалась, кто был этим мудрым человеком. И она ответила: «Джейсон Старк». Поэтому я стала показывать ему свои приобретения тоже. Он каждый раз хвалил купленные мною драгоценности: кольцо с рубином, ожерелье с изумрудами и бриллиантами, золотой браслет с бриллиантами и прочее. А потом я убрала все драгоценности в банковский сейф в ожидании более подходящего дня.

Вскоре я поняла, что Джейсон тоже ждал такого дня. Он ждал, когда моя боль утихнет. Он рассчитывал на то, что нужен мне, я хочу его и не смогу его отвергнуть, то есть никогда раньше я не была в состоянии сделать это. Он ждал примирения, когда постепенно мы бы стали почти такими же, какими были раньше. Но моя новая жизненная роль заключалась в том, чтобы освободить его от этих мыслей. Мы жили в идиллии, и Джейсону следовало бы знать, что если однажды очарование разрушится, то идиллия не сможет повториться никогда.

Я не так часто видела Энн в эти дни. Она устремилась вперед и начала свое небольшое дело, работая вне дома. Она принимала заказы на выпечку и специальный десерт для тех хозяек, которые хотели что-нибудь особенное, что невозможно купить в обычных магазинах. И она наслаждалась неимоверно. Розовощекая, она суетилась на кухне, насвистывая. Я была очень рада за нее, и особенно тому, что у нее больше не было ни времени, ни желания читать мне нотации об опасности жизни в Голливуде и его окрестностях. Будучи жертвой синдрома Голливуда, я больше не имела намерений защищать жизнь в Южной Калифорнии с пеной у рта.

Джейн заходила регулярно, чтобы сообщить мне, как у нее дела. Она решила пункт № 1. — Расторжение брака, а именно его финансовую часть. Таким образом, она получила половину того, что она и Джо нажили совместно. Она обеспечивала значительное материальное положение детей и себя на пять лет вперед. Оказалось, что поскольку денежный вопрос решен, многие из ее обид исчезли. Мне было интересно, какие требования будет включать пункт № 2. И я, наконец, узнала:

— Секс! — воскликнула она. — Он очень важен для людей нашего возраста. И даже если ты занимаешься им регулярно, замужняя женщина, ты согласишься со мной, что вершиной всего является секс. Согласна?

— Нет Джейн! Не секс, а месть.

Мне было интересно, как Джейн прошла стадию мести так быстро, но ответ был прост, чем больше ты любишь, тем больше ты теряешь, тем более мстительным ты становишься. Но потери Джейн, возможно, были меньше моих.

— Итак, как же ты решишь вопрос с сексом? — спросила я.

— О, я ищу его в разных местах.

— Где?

Джейн хихикнула.

В течение многих лет я слышала о барах для одиноких, секс-клубах и тому подобных местах. Ну а сейчас я все это пробую сама.

— Не хочешь ли ты сказать, что ты находишь мужчин и спишь с ними? — спросила я с недоверием.

— Но это же сейчас вполне респектабельно. Между прочим, никто не приглашает меня на званые обеды, где бы я могла встретить порядочных мужчин. Хотя меня еще приглашают на коктейли, но если присмотреться к ним поближе, то они незначительно отличаются от поиска партнеров в барах для одиноких. На этих вечерах все ищут партнеров, обрабатывают толпу, действуют энергично, устанавливая связи: сексуальные, профессиональные, или просто добиваясь продвижения по общественной лестнице. В чем разница? В барах, секс-клубах — это поиск примитивного секса, хотя и не всегда примитивного.

— Когда прошел мой первоначальный шок, я засмеялась. В конце концов, я сейчас гораздо более искушенная женщина, чем несколько месяцев тому назад.

— Мне просто трудно описать тебе, примерной жене, то, что называется поиском партнера.

— Все, что я могу тебе сказать, заключается в том, что если секс тебе нужен, бары и секс-клубы — как раз подходящее место для тебя.

Должно быть, на моем лице появилось сомнение, так как Джейн быстро добавила:

— Это правда: если ты хочешь только секса, то единственным значащим является игра, не так ли? На званом обеде ты сидишь с каким-либо парнем, который, без сомнения, принадлежит кому-то, а если ты уходишь домой с ним, то неизвестно, что ты получишь. Но если один из этих парней находится в подобном доме, ты можешь быть уверена в их способностях, ибо здесь все поставлено на поток. Поэтому, если ты выбираешь его и идешь к нему домой и затем находишь, что это не совсем то, чего ты хотела, то твоя очередь смеяться. Когда в следующий раз вы оба в том же доме для одиночек, именно ты подталкиваешь женщину рядом с тобой и говоришь: «Возьми его, но у него даже не стоит». И ты ухмыляешься и хихикаешь. Это как раз то, что делают мужчины уже многие века. И кроме этого, у него будет прекрасное нижнее белье, свежевыбритое лицо, только что вымытое, благоухающее тело. Он весь крепкий и накачанный, и выглядит как на рекламном щите: «Я горяч, я сексуален, я необыкновенный. Попробуй меня». А что получает замужняя женщина, ложась в постель? Невыбритое лицо, вчерашний душ и слабый член. И кроме того, мужья всегда думают, что делают тебе одолжение. Джо всегда вел себя так, как будто он дарил мне необыкновенный подарок. И даже не заботился, приятно мне это или нет. Вне этого ты получаешь больше равенства. Он готов сделать тебе приятное.

Я видела разной Джейн Вилсон Тайсон но то, что я увидела сейчас, мне не очень понравилось. Но я надеялась, что скоро у нее будет новый образ, чтобы я могла сравнить с предыдущими и выбрать.

— А как же мама? — спросила я. — Что она говорит обо всем этом или ты ей не сказала?

Глаза Джейн округлились в предвкушении того, что она собиралась сказать.

— О, неужели я тебе не говорила о маме ничего? В последнее время она не обращает на меня никакого внимания. У нее появился любовник. Один из моих далласских адвокатов. Ему около шестидесяти пяти лет, но он очень симпатичный и богатый. Он глаз не отводит от матери. Он говорит, что устал от потаскушек… именно так он и говорит… и он уважает женщину, которая не только красива, но и самостоятельна. Кроме того, мама раньше тоже была связана с юриспруденцией, поэтому у них есть что-то общее. Ну, так или иначе, Дьюк, так его зовут, имеет свой собственный самолет и ранчо недалеко от Далласа, и возит маму туда и обратно. И самое удивительное, что мама от него без ума. Она говорит, что ей хочется избавить его от нездоровой ковбойской еды и угостить полезными калифорнийскими салатами. Я думаю, что мама уже мысленно репетирует роль хозяйки на этом ранчо в Далласе и видоизменяет его. И будет так, как в старые добрые времена в Тенафлай, но только в техасском стиле. А знаешь ли ты, что она сказала мне? «Послушай Джейн. И посмотри, что может случиться с женщиной, когда она не позволяет себе расслабиться и унывать, когда она бодра и держит себя в состоянии готовности», — Джейн понизила голос и проговорила: — горяча и готова.

Мы обе рассмеялись, и я подумала: «О боже! Жизнь — это кино. Нет, не кино, а мыльная опера».

Я видела Джесику изредка и не задавала ей больше вопросов, что происходит с ее сценарием. Я так долго сочувствовала ей и давала советы, но все напрасно. А сейчас у меня свой собственный сценарий и своя навязчивая идея. Она совсем не упоминала Криса, и я предположила, что она с ним сейчас не видится, так же, как и с Грегом. Я же знала, что он сейчас очень занят на съемках. Они пытаются отснять все эпизоды, в которых не участвует Сесиллия, так как она все еще находится в институте Перси в Пальм-Спрингсе.

Сесиллия равнодушно сидела в прекрасно оборудованной комнате санатория в ожидании того, когда Гард заберет ее домой. Она уже не хотела ни кока-колы, ни вина, ни сигарет — ничего, даже славы. У нее было лишь одно заветное желание — держаться подальше от Гарда и его пистолета. Ее единственным чувством был ужас.

Гард ни разу не приезжал повидать ее с того дня, как привез к Черси, чтобы тот вновь восстановил ее физическое равновесие. Она же хотела лишь одного — найти в себе силы воспрепятствовать этому, чтобы он ни за что и никогда не вернулся к ней. И она думала только об этом.

Итак, однажды ночью, когда сестра Барри принесла ей успокоительное и дала стакан воды, чтобы запить его — в Институте Черси не пользовались маленькими бумажными стаканами — она сломала стакан о металлическую подставку и поднесла обломок к щеке, чтобы разрезать ее от скулы до подбородка. Но перед тем, как сделать это, она заколебалась… Ей не удалось сделать это. Сестра Барри схватила ее за запястье и давила на него до тех пор, пока Сесиллия не выронила сломанный стакан и не зарыдала, бормоча что-то о пистолете.

Как психиатр доктор Генри Черси знал, что Сесиллия была далека от выздоровления. Но как владелец первоклассного, очень дорогого Института Черси, он вынужден был идти на компромисс с самим собой. Если человек, оплачивающий счета больного, полагался на мнение специалиста Хэнка Черси, то не было никаких проблем. Но если платил такой человек, как Гард Пруденс который точно знал, что он, Гард, хочет, то складывалась не очень приятная ситуация.

Хэнк Черси охарактеризовал Гарду Пруденсу состояние больной и перспективы выздоровления. У нее уже не было ни физического, ни психологического влечения к наркотикам. Но что же касалось ее общего состояния, то… Гард резко его оборвал:

— Вы занимаетесь здесь благотворительностью, доктор? — И Черси все стало ясно. Он, конечно, не мог больше удерживать Сесиллию. Ее судьба стала ему неподвластна.

Когда сестра пришла, чтобы помочь Сесиллии надеть одежду, принесенную мужем, — шелковую атласную блузку персикового цвета, отделанную кружевом и французский шелковый костюм с превосходным шитьем, туфли-лодочки из итальянской кожи — она увидела, что пациентка сидела, как большая красивая кукла, широко раскрыв глаза от… Сестра не могла найти подходящего слова. Это был ужас!

Гард пригласил декораторов в то время, когда она была в санатории и они придали форму этому чуждому ей месту. Она и Генри говорили о доме, в котором они хотели бы жить, — настоящее жилище кинозвезды — белый атлас и белый бархат, белые ворсовые половые покрытия и большой обитый диван, — настоящий дом кинозвезды с большим количеством цветов и огромным бассейном, в котором можно поплескаться.

Гард и его декораторы создали музей Медичи. Конические колонны и столбы, стены из черного мрамора, мраморные урны. Картины и скульптуры, римский саркофаг из желтого мрамора. Итальянский ризничный буфет, сделанный в XIV веке. Все странное и чужое. Спальня была украшена в религиозном стиле. Кровать, представляющая сочетание религиозного искусства и испанского Возрождения, убрана тканями и выглядела как богато украшенный гроб.

Но это не важно. Она легла на кровать, которая больше подходила Клеопатре или Марии-Антуанетте, или современной кинозвезде. Но была ли она звездой? Может быть, она действительно была Клеопатрой или Марией-Антуанеттой? Обе умерли преждевременно. Возможно, она тоже уже умерла, хотя и не совсем! Гард в это время был в своей гардеробной, готовясь насладиться своей собственностью, своим трофеем. Она принадлежала ему, он купил ее. Но она даже не знала, что предназначена для продажи, не знала и цены. И все же люди, которые могли бы спасти ее, ушли — Боб, Генри… и даже Кэтти и Джейсон. Они ни разу не навестили ее за время пребывания в санатории. Они рассердились на нее. Рассердились из-за того, что она вышла замуж за Гарда, и не помогут ей. Но она не могла их винить. Они были друзьями, по крайней мере, трое из них, а она внесла раскол в их дружбу прикосновением холодной стали. Нет, они не помогут ей.

Она почувствовала что-то под подушкой справа. Да, именно там. Все еще там. Пистолет Гарда. Гард подбирался к ней. Эта ночь должна быть ночью, когда холодно-голубое видение достигнет ее, взорвется внутри, и она исчезнет.

Перси увидела, что Сесиллия вернулась из санатория чистая, как новорожденное дитя. Ни наркотиков, ни таблеток, ни сигарет, ни рюмки вина, даже ни чашки кофе. У Гарда она пила травяной чай. О, Боже, он был на съемках, конечно, каждый день. И Перси понимала, а если вы обладаете чем-то очень ценным, то вы внимательно следите за малейшими изменениями, происходящими с ним. А Гард, в конце концов, получал наслаждение от плодов своего труда.

А она? Сейчас все было хуже, чем когда-либо на дороге или в Вегасе. Где в конце концов была передышка. Хью показывал свое шоу за пару часов, затем, был перерыв, когда можно было собраться с мыслями.

Но на съемках же было все иначе. Они были там по 10–14 часов в день. И даже когда Хью не снимался, или были перерывы и люди заходили и выходили из павильона.

Я собиралась на съемки в первый день возвращения Сесиллии. Нельзя сказать, что я была рада присоединиться к всеобщему ликованию по поводу ее возвращения к работе. С тех пор, как я посетила доктора в тот роковой день, я не виделась с нею вообще. Но мне казалось важным установить такие отношения, которые у нас могут быть в будущем, а именно отношения вежливых знакомых.

Когда она пришла на съемочную площадку, она казалась более веселой, чем когда-либо. Однако она уже не была той восемнадцатилетней ослепительной красавицей, с которой я впервые встретилась, и у нее уже не было сверкающе-трепещущей красоты, как во время ее выступления в Вегасе. Она выглядела сейчас зрелой, настоящей красавицей в классическом стиле. Она была чрезвычайно стройна, но это лишь придавало ей уязвимость. Она была очень бледна и поэтому выглядела хрупкой. Ее лицо изменилось, но оставалось гладким, что привлекало внимание к ее ямочкам и утонченным скулам. И то, что ее странные, «янтарного» цвета глаза были затуманены и казались глубоко посаженными, то это больше соответствовало красавицам из легенд, чем девицам легкого поведения.

Но что-то существенное было утрачено, но что, я не могла объяснить сразу.

Рабочие на съемочной площадке — киномеханики и корректоры, посыльные и сценаристки, гофрировщицы и гардеробщицы — все аплодировали ей как героине-победительнице, возвратившейся с триумфом. Но в душе я чувствовала, что это была лишь показуха. Как торжествующая королева, она повернулась к своей свите, кивая каждому, улыбаясь, пожимая руки. И тогда я поняла, чего же не хватает. Это сияние, которое держало ее на расстоянии от толпы, даже в самые трудные моменты ее жизни. Сейчас она выглядела изумительно, утонченно, но это был пустой манекен.

Я почти добралась до нее, чтобы поприветствовать ее, но в это время ее муж обнял ее как собственник, и в ее глазах появилось что-то новое. Это был страх. Я была уверена в этом. Я отвернулась и ждала, пока она не позвала меня. Я вернулась к ней, сделала над собой усилие, касаясь ее щекой и целуя воздух.

— Рада видеть тебя снова на съемках, — сказала я быстро и равнодушно. Она попыталась удержать меня.

О, Кэтти, у меня не было подходящего момента, чтобы выразить свое соболезнование по поводу потери ребенка, я… — она кинула взгляд на Гарда Пруденса, чья настойчивая рука тянула ее от меня. Она улыбнулась мне вяло, и ее глаза… я не могла поверить этому… молили меня. И затем Гард увел ее.

Я была ошеломлена. Как она смеет? Как она может? Неужели ее злобе нет конца? Умолять меня, с кем она была так несправедлива! Вот момент! Я увидела Джейсона, который так пристально смотрел на меня, как будто воздух горел между нами. Черт побери, что он хочет? Неужели он тоже такой бессердечный, что ждет, что я буду доброй к его пустоглазой потаскушке. Это тот самый инструмент, который он использует, чтобы разрушить меня. О! Секунда! Я должна признать, что какое-то время я колебалась. Когда я увидела тот страх в ее глазах и когда рука Гарда схватила ее руку как железные тиски, и она посмотрела на меня так просяще, я знала, что мне пришлось бы ожесточиться, чтобы не попасть в ловушку снова, не обратиться к ней с душевными, успокаивающими словами. Но когда я увидела, что Джейсон следит за мной, я стала снова сильной. Я покинула съемочную площадку, оставив создателей фильма за их работой. Я села в машину, проехала через ворота направо по Сансет и помчалась на Запад, назад в Беверли Хиллз, оставляя Голливуд позади себя. «Человеческая психология очень странная штука», — подумала я. Что касается Сесиллии, которой была меньше всего обязана, то чувство мести к ней ослабло, и чем больше я сражалась с этим чувством, тем больше во мне просыпалось сострадание. Что касается Джейсона, чем больше он страдал, тем больше страданий я желала ему. При виде и запахе его крови я жаждала ее еще больше.

Становилось все труднее и труднее сохранять работоспособность Хью, и он становился все более и более требовательным и хотел получить все, от чего она обычно удерживала его все эти годы. Даже Богом проклятые гамбургеры и жаркое. Между съемками он сидел, жадно глотая еду. Сейчас ей пришлось добавить клизмы к их обычным ночным делам, чтобы избавить его от всего, что он поглотил за день. Самым ужасным было то, что он утратил контроль над собой. И если она не сделает ничего, то они потеряют тот шанс, который был послан ему судьбой.

Сейчас все было так близко. Большой дом в нескольких кварталах от Сесиллии и Гарда, дом, который, по словам Эллен Вилсон, был домом Рода Стюарта. Бассейн, теннисный корт, сауна… и даже биде. И дом ждал, что, когда у нее появится время, она пригласит декораторов и изменит его. О, они приготовились к хорошей жизни, но пока всего этого невозможно достичь.

А что же сам Хью? Захлебнулся собственной рвотой. Джим Моррисон умер тоже, и Роллинг Стоунз поместил его фотографию на обложке с надписью: «Горяч, сексуален, мертв». Боже, сколько ублюдков погубило свою карьеру в унитазе! Необузданные, они потеряли все. Но она не хотела, чтобы подобное случилось с ними, с Хью. Милый Хью. Она обязана спасти Хью, чего бы это ни стоило.

Она сообщила Джейсону Старку, что собиралась повезти Хью туда, где лечилась Сесиллия — это было жизненно необходимо. Он посмотрел ей в лицо и увидел, что она говорит с ним откровенно, не шутя. Она была вынуждена сказать ему это. Он думал недолго, только побледнел, уголки губ выпрямились. Она подумала тогда, что он изменился с той ночи, а все остальные?

В этот вечер, когда Джейсон вернулся домой из студии, он попросил меня поговорить с ним до ужина.

— Можно ли подождать до конца обеда? Когда дети уйдут спать? — мой тон был деловым.

— Нет, пожалуйста, сейчас.

Очень хорошо, предоставлю ему аудиенцию до обеда. В действительности я очень хотела поговорить — новости со съемок были частью разговора, которая меня развлекала, но которой Джейсон всегда касался с большим неудовольствием.

Для меня все еще было нелегко обсуждать что-либо с Джейсоном. Было трудно смотреть ему в лицо, видеть боль моего сердца, отраженную в его глазах. Да, я все еще рвалась к нему, несмотря на свое решение. Часть меня хотела видеть эту боль, а другая не могла вынести этого.

— Кэтти! — крикнул он, все его страдание выплеснулось с этим словом наружу. — Позволь мне сказать, я прошу тебя! Давай прекратим наши распри. Я прошу тебя.

Я знала, что разговор будет о фильме.

— Что случилось? — спросила я, холодея.

— Перси Хьюларт хочет отправить Хью в институт Черси. Кажется, что он, как и Сесиллия, наркоман, и она хочет сделать что-то с ним до окончания съемок.

Я усмехнулась:

— Но ты же знал, что он употребляет наркотики. Постоянно. Все знают. Как мог ты не знать?

Он побагровел:

— Конечно, я знал. Но я думал, это вполне естественно в Голливуде — Вегасе. Я думал, что поскольку он снимается, она будет контролировать его.

— А она — нет. Женщина-дракон не в состоянии сделать это чудо для тебя, поэтому ты хочешь бросить все!

— Ничего в этом хорошего нет, Кэтти! И ничего лучшего не ожидается. Не важно, что ты чувствуешь по отношению ко мне, к нам, но почему ты настаиваешь на продолжении разрушать все, что мы создали?

— Потому что начал это ты, и сейчас ты должен все это терпеть… даже если это тебя убьет… как уже убило меня. Постановка «Белой Лилии» будет продолжаться, — мой голос был монотонным. — Во время отсутствия Сесиллии ты снимал эпизоды, в которых она не участвовала. Делай то же самое с Хью. Сейчас, когда звезда Сесиллия вернулась, ты можешь снимать сцены пылкой любви с Грегом, пока Хью не вернется.

Я нравилась себе. Я старалась придумать что-нибудь поумнее.

— Ты ведь не бросишь потом? — спросил он.

— Нет, я нет! А ты? — И я наблюдала, как в нем проходила внутренняя борьба. Все было очень сложно. Если бы он сказал, что бросит кино, тогда он был бы вынужден оставить меня. Если он этого не сделает, то у меня не будет никакого выбора. Мне придется уйти от него насовсем. Наша женитьба кончилась бы в физическом смысле тоже. Мы оба знали это, ибо это было главное правило, установленное мною.

Он покачал головой:

— Ты чудо! — он сказал это с горечью. — Сначала ты положишь конец двадцати годам любви и доверия по причине моей неверности. Тебе не приходило в голову, что может быть другой вариант. Ты не права, а все, что я тебе говорю — это правда, что действительно был одурманен таблетками и вином, и то, чем я занимался с Сесиллией остается загадкой для меня до сих пор. Все то, что я сделал, было бы невозможно, если бы я был в сознании. А сейчас ты позволишь нашему будущему развалиться, потому что ты настаиваешь на том, чтобы я продолжал работать над этой картиной. Да, я буду продолжать, и что бы ни случилось, я думаю, мы оба разделим ответственность, не правда ли?

Он вышел из комнаты в маленькую столовую, где дети ждали нас ужинать.

И я была ошарашена его словами. Может ли быть такое, что я не права?

И затем я вспомнила, что Джейсон делает лучше всего… он мастер говорить. Он мог всегда сделать что-либо абсолютно невозможное возможным. Пришло время, когда глупец, даже глупец в любви вынужден использовать все для выявления того, где правда, а где фантазия.

Позднее вечером, я взяла свой дневник и написала: «Хью Хьюларт оставляет съемки и отправляется на лечение от наркомании на Пальм-Спрингсе. Съемки будут продолжаться как можно дольше при участии Грега и Сесиллии. Возможности: покажет ли Грег себя, сможет ли Сесиллия играть сейчас, когда она свободна от наркотиков, чиста, как белый лист бумаги, полна жизни, как манекен в отделе магазина. Сможет ли Джейсон после всего взять себя в руки, собрать разрушенное воедино?»

Перси ощущала странное чувство свободы, пока Хью находился в Институте Черси на лечении и под присмотром докторов и медсестер. Впервые примерно за двадцать лет у нее было немного времени для себя, и она точно знала, что делать с ним. Она наймет декораторов для оформления их двадцати трех комнат, и ни в коем случае она не собирается привлекать к этому людей Гарда. О, боже, это место похоже на морг. Она хотела сделать все по-современному: чистые линии, чистые цвета, все таинственное и поросшее кустарником. Что она хорошо знала, так это то, что все должно быть хирургически стерильным. Их кухня должна быть такой чистой, как лаборатория. Если кто-нибудь захочет съесть бургер или тосты в ее кухне, они могут есть их прямо с пола.

Еще она хотела вступить в гольф-клуб, для того чтобы, когда Хью закончит свою картину, он смог бы снова играть в гольф. Или, возможно, в теннис, если это было тем самым, во что бы ему стоило поиграть. И она должна познакомиться с нужными людьми. Она должна попасть в список лиц, о которых она постоянно слышала. В лист А входят Стюарты, Пексы и даже, может быть, Гарри Гранты, Дина Шор и эта Сара Гольд Росс. Возможно, Хью окажется хорошим игроком в гольф, может быть, он сможет даже играть в одном из самых престижных клубов?

А она будет завтракать в тех местах, куда ходят все жены знаменитостей.

Только с чего начать? У нее не было ни единой мысли. Она знала только двоих людей в городе: Сесиллию и Кэтлин Старк. Сесиллия говорила с нею откровенно во время встречи. Она догадывалась, что Сесиллия получила по заслугам от Гарда и винила ее за пристрастие к кокаину. Она немного жалела ее, но неужели Сесиллия не понимала, что происходит? Ведь она такая божественно красивая и необыкновенная? Но, возможно, никто не заслуживает Гарда. Если бы она могла, она бы попыталась помочь Сесиллии. Когда у нее будет время подумать? Но Гард! Кто знает, как избавиться от него? Она сама сделала это, но осталась несчастной. Нет, Сесиллия не станет помогать ей начать жизнь в этом городе, даже если бы она могла. Она понимала, что Сесиллия совершенно беспомощна. А эта Кэтти Старк тоже не поможет ей. Кэтти не любит ее. И дело не в том, что тогда в Вегасе она ввела Джейсону Старку дозу наркотиков. Не может быть, что он сказал своей жене об этом, даже если бы ему захотелось сделать это. Он впал в полное забытье и не знал, кто сделал это. И даже если он помнил что-то о той ночи, она подстроила все так, чтобы позже он подумал, что это сделала Сесиллия а не она. В то время она думала, что это прекрасная шутка. Но сейчас она пожалела об этом. Он был приятным подтянутым парнем, и Кэтти Старк была не так уж плоха — немного холодна, но некоторые люди были такими же.

Ну сейчас все уже забыто, да и не так уж много вреда она нанесла. Однако Кэтти Старк не может быть ее подругой. Они люди разного типа. Не такого, как они с Сесиллией.

Держись Перси! Ты знаешь, кто тебе может помочь. Это Джейн Тайсон. Она слышала, что Джейн Тайсон знала всех и все в городе и была профессиональной в вопросах продвижения в обществе.

Джейн и я были на ленче, в новом местечке на маленьком Санта-Мо, которое Джейн хотела испробовать. Она дегустировала миндаль с черными маслинами и бекон-квич.

— Далеко не так хорош, как квичи Энн, — сказала она задумчиво. Я показала Джейн брошь, которую купила сегодня утром у Тиффани. Она была сделана из нефрита и украшена алмазами в форме сюрреалистического цветка.

— Интересно. Но скоро у тебя будет столько драгоценностей, что ты сможешь открыть свой собственный магазин?

Я засмеялась смущенно:

— Вряд ли.

— Джо всегда говорит, что когда деньги перестают прибывать, наступает время прекратить их тратить.

Я справилась со своим блюдом из даров моря. Неужели она намекает на студию, на неприятности, связанные со съемками? Я выпила глоток вина:

— Джо! Ты разговаривала с Джо недавно?

— Да, он приходил навещать детей.

— И вы прекрасно ладите?

— Да, лучше для детей, когда мы ладим, не правда ли? И сейчас, когда все решено, нет причин ссориться, не правда ли?

— Да, конечно, вы должны относиться друг к другу хорошо ради детей. Вы молодцы!

Я воткнула вилку в ее квич, чтобы попробовать его. Да, квич Энн был гораздо лучше.

— Но в последний раз, когда я разговаривала с тобой, я не почувствовала великодушия к нему. Неужели тот замечательный секс, о котором ты мне недавно рассказывала, размягчил тебя?

Джейн улыбнулась застенчиво?

— Я покончила со всем этим.

— Так быстро? Что случилось? Ты подхватила сифилис? — Я только дразнила, но даже для моих ушей это звучало чересчур. — Я только шучу, — поспешно добавила я.

— Кэтти, здесь шутки не причем!

— Что случилось?

— Честно, ничего существенного. Однажды утром я вернулась домой после долгой и трудной ночи, и мои дети сами собирались в школу, везде был беспорядок. Эсмеральда уволилась за день до того, и Джо обжегся, готовя сам себе яичницу, а Тэбби сидела на краю своей кроватки и плакала.

— Почему она плакала?

— Я не знаю, она не сказала мне. Я была очень огорчена. Я ушла с молодым человеком, голова которого была покрыта прекрасными черными кудрями, а когда мы пришли к нему, его парик спал, и я увидела как он попытался избавиться от него, о боже!

Я старалась не смеяться.

— И потом я пришла домой и увидела этих двоих детей, прекрасных детей, чей отец ушел от них и теперь водит детей своей подружки в зоопарк, вместо того, чтобы проводить большую часть своего времени с ними, и увидела их мать, которая занята любовными утехами и думает, что это увлекательно — заниматься любовью с парнем, который носит парик. И я подумала про себя: «Послушай, Джейн, не пора ли тебе взяться за ум?»

Меня смущала речь Джейн, но я была взволнована, мне даже хотелось ее поддержать.

— Итак, что я сделала. Я пошла к лучшему психиатру в городе — Гэвину Роту.

— Это имя звучит как ненастоящее.

— Да, Гэвин Рот может иметь только настоящее имя. И, кроме того, он вылитый Роберт Рэдфорд.

О Боже, как Джейн играет!

— Психиатр, который похож на Рэдфорда, звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но насколько он может быть хорошим доктором? Я боялась его сама, когда увидела в первый раз. Но дело в том, что я зажгла его.

— О Боже, не может быть!

— Я действительно это сделала, — Джейн улыбнулась, гордясь собой. — Я сделала это, но он полностью игнорировал меня. Он был действительно очень хорош. И я добилась встречи с ним три раза в неделю.

— Не многовато ли? Я имею в виду, что ты сейчас совершенно нормальный человек.

— Точно, поэтому я и действую так быстро. Чем ты слабее, тем больше требуется времени, я думала. Но, честно говоря, как бы хорош ни был доктор, я не хочу оказаться среди тех людей, которые обречены на лечение до конца жизни. Он сначала был против того, чтобы мы встречались три раза в неделю. Но я настойчивая, ты знаешь меня. Я могу быть очень настойчивой.

— Особенно когда ты разжигаешь.

Она так рассмеялась, что поперхнулась вином:

— Я вернулась к своим возможностям. Что касается заигрываний, они были только первое время, я клянусь. И он полностью игнорировал их. Я догадывалась, что это случается с ним все время. Во всяком случае, так было после второй встречи, когда я поняла, что я возбудилась не потому, что так любила секс, а потому, что хотела быть наравне со своей матерью и Джо. Я поняла, что могу обставить их, занимаясь сексом с десятью парнями. Но мама так и не воспринимает тот факт, что ее маленькая Джейн занимается грязным сексом. И к тому же она так занята со своим далласским ковбоем, так какого же черта я буду морочить ей голову.

Она села и задумалась. Я сделала то же самое. Какой секрет был у Джейн, что она могла решать проблемы матери так быстро, так легко, без всякого возмущения? А Джесика — Джесика не могла даже намекнуть на проблемы своей матери. Вот так то!

— Что касается Джо, да, было глупо вступать в связи так неразборчиво из-за Джо. Мне пришлось признать это. Все, о чем заботился Джо — это деньги. Всякий раз, когда он выписывал чек, я старалась ударить его побольнее. Я пила из него кровь из месяца в месяц. Чтобы досадить Джо, мне не нужно искать сексуальных партнеров, презирая себя, не нужно превращаться в проститутку. Мальчишка! Было ли это облегчением? Сейчас я могу выбирать, ибо не могу больше мучить себя.

Это было невероятно. Столько правды за два сеанса доктора.

— Может быть, ты знала это раньше? Все сама, без помощи психиатра?

— Я уверена, я знала. Но доктор Рот дал знаниям выход, заставил меня понять, что именно я знала. И после третьего сеанса я осознала, что совсем не ненавижу Джо.

Сейчас я начала терять уважение к доктору. Что касалось меня — это был шаг назад. Почти двадцать лет понадобилось Джейн понять, что она должна ненавидеть Джо. Доктор Рот заставил меня увидеть, что Джо не чудовище, которого я создала. Джо не чудовище. Он только ничтожество. Он прекрасный режиссер, но как человек он просто глупый, бесчувственный, эгоистичный и ничтожный, он задница, и есть ли смысл его ненавидеть!

— Итак, сейчас ты ненавидишь Джо. Ты просто будешь брать его чеки каждый месяц и держаться от него подальше.

— В основном, так, но Гэвин… доктор Рот… заставил меня понять, что я должна быть просто дружелюбной. Для спасения детей — он их отец — наши взаимоотношения и так нанесли им травму. Поэтому сейчас, когда Джо приходит повидать детей, мы с ним приятно болтаем. Настолько приятно, насколько я могу себя заставить.

— А о чем вы говорите?

Джейн задумалась на минуту, а потом засмеялась.

— Он действительно задница. Наш дом, как ты знаешь, общая собственность. На суде мне было предложено не продавать дом и не тратить деньги, пока дети в колледже, или пока у них не будет собственного дома. Но сейчас стоимость недвижимости бешено высока, Джо сходит с ума от желания продать дом и иметь прибыль. И во время последнего разговора он пытался меня убедить в том, что я хочу жить в другом месте. Он сказал об этом так, что меня чуть не вырвало. Где это написано, что Джейн Тайсон должна жить в розовом доме на Роуд? Это предначертано богом. Не будет ли Джейн Вилсон Тайсон счастлива?

— Задница, — пробормотала я. — И ты не взбесилась?

— Нет, это так весело видеть, как Джо кланяется, пытаясь убедить меня, так льстиво. Я только сказала ему, что как бы это мне не нравилось, я не могу быть такой эгоистичной и забрать Тэбби и Джона из школы в Беверли Хиллз, чтобы влачить существование в этих многоэтажках.

— Что еще тебе сказал Джо? — Что-нибудь о картине?

— Да, он сообщил мне, что сцена с Сесиллией и Грегом изумительна. Он добавил, что не может даже поверить, как она хороша. Он рассказывал, что вне работы она напичкана наркотиками. Это делает ее такой прекрасной перед камерой, она воспринимает, буквально впитывая все, что он ей говорит.

Я вспомнила страх на лице Сесиллии, когда Гард обнял ее, и у меня возникла своя собственная идея о том, почему она так неожиданно хороша перед камерой. Я думала, что считая реальную жизнь невыносимой, она хотела избежать действительности и была хорошо готова исчезнуть в роли «Белой Лилии», спрятаться в фантазии. Но я не хотела думать об этом.

— Итак Джо думает, что съемки идут хорошо?

Она взглянула на меня с подозрением.

— Я не говорила, что Джо сказал именно это. Все, что он сказал, это то, что Сесиллия великолепна, что она стала настоящей актрисой. Она выглядела так, как будто сражалась с желанием что-то сказать. Это ужасно тяжело делать фильм таким путем, каким они его делали — сначала Сесиллия уехала на месяц, сейчас Хью. Столько работы вокруг. И все очень дорого. Но что говорит Джейсон?

Я улыбнулась, пожала плечами.

— Ты знаешь Джейсона, он не любит говорить о проблемах студии дома. Он старается защитить меня.

— Я догадываюсь… сказала она неопределенно.

— Да я не сказала тебе все мои новости.

— Рассказывай. — Мне хотелось сменить тему.

— Перси Хьюларт позвонила мне. Она хотела, чтобы я помогла ей устроиться в этом городе. Она хотела, чтобы я порекомендовала ей лучшие клубы и организации, в которые она могла бы вступить. Все самые лучшие. Она сказала, что хочет вступить в Хиллпрест Кантри Клуб. Скорее всего, она хотела, чтобы Хью вступил. Она хотела бы, чтобы он играл в гольф здесь. А когда я ей сказала, что это еврейский клуб, ее это нисколько не смутило. Если Дэнни Томас его член, а в нем немного арабской крови, то почему бы и Хью не вступить.

Мы обе засмеялись и Джейн продолжала.

— Затем она сказала, что она хочет, чтобы Хью вступил в Калифорнийский клуб. Я не хотела вмешиваться, потому что Калифорнийский клуб был не клубом страны — это был клуб для непоказательного бизнеса, довольно традиционный и консервативный, который бы просто не выдержал упоминания имени Хью и поэтому я сказала, что Хью будет чувствовать себя «не в своей тарелке», что у них вообще нет курса по обучению игре в гольф и вряд ли у них есть вообще евреи.

— О, Джейн! Собираешься ли ты помочь ей?

— Я, да. Я организовала большой ленч для нее у себя дома, так как мы начинаем реконструировать его. И я приглашаю всех, то есть любого в городе. Ты приглашаешься тоже.

— Я нет, — сказала я быстро.

— Почему?

— Честно, я не схожу с ума по Перси, и, хотя это была Сесиллия, которая совершила вероломство… Сесиллия и Джейсон… у меня всегда будет ощущение, что Перси Хьюларт причастна к этому. Она подруга Сесиллии, и они были там вместе.

— Я должна сказать, что она дружелюбно настроена по отношению к тебе. Перво-наперво она спросила, была ли приглашена ты. Она сказала, что хотела бы познакомиться с тобой поближе. Она думает, что ты великая леди. И более того, как это выглядит? Ее муж звезда кино, а твой муж снимает его.

Я начала колебаться.

— Я великая леди? Я всего лишь девушка маленького городка в Огайо. Отвергнутая жена из Огайо.

— Погоди, Кэтти! Ты знаешь что она имеет в виду. И Джесика идет.

— Неужели? Как ты сказала ей это?

— Это было не так уж трудно. Я думаю, она устала от своей самообладающей роли принцессы башни из слоновой кости. Я думаю она одинока, что она хочет вернуться к действительности.

Итак, даже для Джесики, фантазия, надежда утомительны. Я и Джесика, мы обе были безнадежными случаями. Это было слишком много. Фантазия и реальность. Где одно кончалось, а другое начиналось. Все, что я знала, это то, что я хотела сладкой любви юности, и ничего не значит, сколько мне придется томиться. И сколько мне придется ждать, но все это вряд ли сбудется. Как для меня, так и для Джесики.

Я слышала, как Джейн сказала что-то об Энн.

— Как дела у Энн?

— Энн готовит весь обед полностью. Сначала она хотела делать только десерт, но я уговорила ее готовить весь обед и даже нанять помощников. Неужели она не говорила тебе?

— Возможно, она говорила мне. Но я не слушала многое из того, что говорили люди в эти дни. Мое одиночество было острым.

— Ты платишь ей?

— Конечно, она профессионал сейчас. Кроме того, мне платят, так почему Энн не должна получать? Сейчас я пытаюсь договориться с Энн стать моим официальным партнером.

— Я действительно не слышала ничего в эти дни.

— У тебя есть дело сейчас?

— Да, ленч Перси. Это мой первый проект.

— Но ты говорила, что не будешь делать ничего, чтобы делать деньги? До тех пор, пока не истечет срок пятилетней поддержки Джо.

— Но это было до Гэвина Рота. Сейчас я поняла, что это глупо — позволить пяти годам жизни на алименты удерживать меня от изменений в моей жизни. Это было саморазрушительно думать так только для того, чтобы мстить. Алименты и Джо не стоят пяти лет моей жизни. — Затем она усмехнулась: — Кроме того, Джо придется пойти в суд и доказать, что мой бизнес приносит доход. И за пять лет жизни в Голливуде, я поняла, что ужасен даже самый маленький бухгалтер, который может припрятать уйму денег. О, Господи! Ты должна знать это, Кэтти.

Я не знала больше ничего.

Дом Джейн был прекрасным. Много цветов, огромные растения — настоящие джунгли.

— Деревья взяты напрокат, — прошептала Джейн. — Если ты хочешь знать, где я их получила, я скажу тебе — бесплатно.

Я улыбнулась.

— Даже бесплатно? Я действительно польщена.

— Не фальшивь со мной, Кэтти Старк. Только просчитай. И будь приветливой с Перси. Не забывай, она действительно хозяйка сегодня. Я не имею ничего против того, чтобы сказать тебе, что я хочу помочь ей добиться успеха. Я предоставляю ей все. Мой дом, мой список приглашенных. Я решила, что каждый раз, когда я даю мой список приглашенных на вечеринку, я несу за это ответственность. Похоже на то, когда ты идешь к врачу и платишь за визит, ты оплачиваешь десять лет его учебы в медколледже. И мне понадобилось десять лет, чтобы составить этот список. Я права?

— Без сомнения.

— Не ври, сходи поприветствуй Перси.

Перси Хьюларт выглядела сияющей, ее обычно мертвое лицо оживилось, и в глазах появилась искорка. Я редко видела ее в чем-то другом, а не в белом или черном, а сегодня она скомбинировала эти два цвета очень удачно. Она выглядела и счастливой, и элегантной. Как молодая парижанка. Я помню тех парижских женщин в кафе… в черном и белом, как картины во время моего медового месяца. Теперь мне не хотелось больше думать о моем медовом месяце. Но, связанная обязательством, я пошла к Перси, заставляя себя быть более чем вежливой, более чем просто грациозной. Я должна быть тепла. Она была окружена гостями и была такой удовлетворенной, как будто ее прием этой толпы был сюрпризом. Она должна была знать, что это по-настоящему было не трудно — все, что тебе было нужно — это быть богатым или известным, связанным с бизнесом или быть замужем за богатым или известным человеком. Быть богатой или красивой — было лишь изюминкой пирога. И Перси удовлетворяла все уровни.

— Перси! — воскликнула я и заставила себя коснуться ее щекой. — Как хорошо увидеть тебя! Какой прекрасный вечер! А как Хью?

И я почувствовала холод, поднимающийся и опускающийся по позвоночнику. Что ты сделаешь с человеком, к которому испытываешь отвращение? Я почувствовала вину, пытаясь быть внимательной и грациозной, и зная, что у меня не получается это. Но это правильно, так как она должна чувствовать то же самое по отношению ко мне. Как только я прижала свою щеку к ее, я почувствовала, как ее тело застыло, ее улыбка исчезла, и ее веки тяжело поднялись. У нее было отвращение ко мне тоже. Не было того, что могло бы установить дружбу между нами. Я пошла на кухню поискать Энн. Но у нее не было времени для меня. Она была одета в белую блузку и большой белый фартук поверх всего. Ее щеки были розовыми. Она была очень занята, снуя между столом и духовкой, чтобы проверить большой поднос с лапками омара. На обратном пути к духовке она остановилась, чтобы поцеловать меня в щеку и попробовать большой розово-белый салат…

Она велела помощнику посыпать еще немного перцу на салат.

— Что это? Я никогда раньше не видела бело-розовых салатов?

— Иди и будь гостьей, — попросила меня Энн, — ешь и наслаждайся.

Я взяла пальцем что-то розовое и Энн, моя родная сестра, которую я привезла из Огайо и помогла ей завоевать авторитет, хлопнула меня по руке.

— Иди в другую комнату.

— Очень хорошо. Я иду. Не сердись. Ты не должна прибегать к насилию. Ты придешь позже.

Поставленная на свое место, я чувствовала себя гораздо лучше и вернулась к гостям. Как жена директора студии я зашла в комнату, поздоровавшись с одним, пообещав пригласить на ленч другого. И затем я увидела Джесику. Она казалось чересчур нервной и держала большой стакан скотча.

— Кто занимается с Дженни?

— Я отправила ее в детский сад, туда же, куда ходит Мэтти.

Первое, о чем я подумала, было: кто же за это заплатит? Это было недешево. Неужели она пересилила себя и попросила у матери денег, или она нарушила договор, заключенный с Грегом, принимая от него деньги. Возможно, она прочла вопрос в моих глазах.

— Крис выслал мне чек! — сказала она, — на большую сумму, в его записке написано, что это будет лучше для Дженни, если она, в конце концов, выйдет в реальный мир. Нет причин, чтобы она стала жертвой моего одиночества, моей неспособности вырастить ее и разрешить проблемы.

Я кивнула головой в знак согласия.

— Он сказал что-нибудь еще?

— Нет, — она выглядела, как мне показалось, чрезвычайно взволнованной сегодня! — Он ничего не сказал о нас. Я хотела спросить тебя, что происходит с «Белой Лилией»? Как идут дела? Я читала, что Хью госпитализирован по причине венерической инфекции. Это правда? Он правда болен? Он вернется в картину? — Ее рука дрожала. — Пожалуйста, Кэтти, скажи мне, эта чертова картина когда-нибудь закончится? Я точно решила — конец картины будет для меня благом. Это мой временный ограничитель. Выиграю или проиграю, по окончании картины я собираюсь действовать. Да, выиграю или проиграю.

Мне пришлось убеждать ее:

— Хью болен, — сказала я. — Но, говорят он скоро вернется на съемочную площадку. А съемки идут прекрасно. Они не будут слишком долгими.

Она отвернулась, убежденная. А я пошла за ней. Я говорила более чем уверенно. Она была моей подругой. Я сказала ей правду.

Я схватила ее за руку:

— Я не знаю точно о фильме, Джесика. Я не думаю, что он закончится успешно, скорее всего, это будет провал. Не жди, напиши Крису. Действуй сейчас. Забудь о фильме. Делай что-нибудь.

Она слабо улыбнулась:

— И все-таки мне следует подождать. Хотя, очевидно, уже слишком поздно. Я думала, Крис меня ненавидит. — Она была молчалива, думая о том времени, когда она была на вершине успеха.

Она следила за домом. Каждую ночь электрическое устройство выключало свет, раз в неделю приезжала уборочная команда в большом грузовике. Но в течение многих недель не было и признаков присутствия Криса. Однажды она решила подняться в дом, чтобы проверить, что осталось в доме на тот случай, если Крис захочет вернуться. У нее было устройство, чтобы открыть электрические ворога. Ключи от входной двери и от двери, в которую входили слуги.

Она взволновалась, когда обнаружила, что ворота прочно закрыты. Проем в стене, через который она однажды пролезла в сад, был тщательно заделан. Она не сможет зайти, если не перелезет каким-либо образом через башенные ворота. Потом она подумала о рабочих, у них должны быть ключи от замка.

Она ждала, когда они придут и разбредутся по участку. Тогда она пробралась туда и побежала вверх, чтобы ее не увидели. Она подбежала к центральной двери, вставила ключ в замок и… ничего. Замок сменили. Ее отрезали от дома, выгнали. В панике она обежала дом, где однажды входила через комнату прислуги. В случае необходимости, если замок там тоже поменяли, она сделает то, что делала раньше — сломает одно из стекол, просунет руку и откроет замок изнутри. Но потом она увидела, что это невозможно сделать — все было забито. Забито и зарешечено. Так она поняла, что Крис действительно изгнал ее.

— Не говори, что наверняка уже слишком поздно. Ты ждала — жди! — Я хотела встряхнуть ее. — Попытайся примириться с Крисом сейчас.

— Нет, я установила свой предел, которым является конец съемок фильма. — Она была действительно обеспокоена, но по-прежнему упряма, думала я, безнадежно качая головой.

— Если еще не слишком поздно, несколько месяцев не будут играть роли. А если уже слишком поздно, все бесполезно, — говорила она, потягивая шотландский виски.

Может быть, она права. Может быть, все бессмысленно. Победа или проигрыш, для меня и Джейсона все уже слишком поздно. И будет снят фильм или нет, возможно уже ничего не изменится для Джесики тоже.

Прошло два месяца с тех пор, как она в последний раз видела Хью. Ей сказали, что этого времени будет достаточно, и сегодня она собиралась повидать его и, вероятно, забрать домой. Она беседовала с доктором Черси несколько раз, он дал ей обычные докторские объяснения, все виды рецептов, рекомендаций, предписаний с использованием непонятных ей терминов, которые не давали ясного, полного представления неспециалисту. Но кое-что было очевидным. Хью следовало придерживаться диеты, чтобы избавиться от лишних 18 фунтов. Он должен заниматься физкультурой ежедневно, абсолютно не пить и принимать необходимые лекарства. И еще одно она знала очень хорошо. Если она не сможет забрать Хью домой сегодня, на следующей неделе это надо сделать обязательно. Джейсон Старк и «Белая Лилия» не намерены ждать вечно. Если ей не удастся вернуть Хью через несколько дней, сцены с его участием будут пересняты, и он будет заменен кем-нибудь другим. Им будет дешевле сделать это.

И, естественно, все грандиозные планы относительно их жизни в Голливуде, которые она обдумала, все еще были незавершенными. Невозможно за пару месяцев отстроить жилище, подобное их дому. Много времени нужно на отделку. До сих пор даже не приступили к созданию студии звукозаписи. Только в стадии проекта находился спортзал, где Хью мог бы заниматься. Но бассейн был уже готов, и Хью в свободное от работы время мог плавать и со всем комфортом отдыхать на солнце. Была закончена великолепная спальня, три стены которой задрапированы розовой тканью, а четвертая была зеркальной. Спальня должна понравиться Хью.

Шла подготовка к открытию клуба в стиле кантри. Джейн была уверена, что их обоих непременно примут туда. Пока все узнают об этом, Хью будет делать первые шаги. Она получила массу приглашений везде, куда стоит пойти. Перси стала добровольным секретарем Хью, чтобы направлять его дела. А сейчас, когда Хью становится все лучше, ей не нужно тратить много времени на устройство всех этих дел. Следует переключить внимание на другое.

Поэтому она направилась в Пальм-Спрингс. Она хотела, чтобы Хью как можно скорей увидел, как она едет в новом маленьком спортивном «Мерседесе». Перси знала, что хорошо нанимать машину с водителем и разъезжать на ней повсюду только в самом начале карьеры. Но вообще машина была показателем уровня жизни. В Южной Калифорнии более престижно было управлять своей собственной машиной. И сейчас ей не нужны были эти болваны-водители со своими автомобилями, у нее был свой. Особенно важно это было сейчас, когда за Хью уже не требовалось столько ухода.

Господи! Может, сегодня ей удастся забрать Хью домой. Тогда они уже этой ночью могут оказаться вдвоем. Как она ждала этой ночи, когда они смогут любить друг друга в своей новой розовой спальне. Это будет началом их жизни. Она представила себе эту ночь, девственную ночь пары новобрачных.

Доктор Черси настоял на встрече с ней до того, как она могла увидеть Хью. Ожидание было утомительно, но она тоже хотела бы сначала встретиться с доктором. Она знала все, что он может сказать ей. За те деньги, которые им платят, доктора вряд ли хотели отпускать своих пациентов. Она могла поклясться, что если бы Гард не настоял на том, чтобы забрать Сесиллию домой, она все еще была бы здесь.

Хэнк Черси был так же величественен и подтянут, как в тот день, когда она привезла сюда Хью. Доктор не нравился ей. Все врачи, с которыми ей приходилось встречаться раньше, были много дружелюбней. И дешевле. Она смотрела на него, пока он водружал очки на нос. Он почему-то постоянно нервничал.

— Миссис Хьюларт, когда мы согласились принять вашего мужа в качестве своего пациента, мы недооценили состояние его здоровья.

— Недооценили? Что это значит?

— Откровенно говоря, если бы мы… Откровенно говоря, миссис Хьюларт, мы не готовы… недостаточно оснащены… Мы обычно не принимаем больных с такими серьезными отклонениями.

— О чем вы говорите? Конечно, у него были проблемы. Именно поэтому он здесь. Но для того и создано такое заведение, как ваше.

— Но у нас санаторий, миссис Хьюларт. Мы принимаем пациентов с определенной патологией, но не абсолютно больных. Мы делаем это очень избирательно.

«Избирательно?» Она не знала, что могло это означать.

— А вы что, только сдираете шкуры с буйволов и натягиваете их?

Он вздрогнул и сказал:

— Наш институт считает, что для всех лучше, если ваш муж будет лечиться в другом заведении, более подходящем… лучше оборудованном, для поправки его здоровья.

Она не могла поверить услышанному. Они хотели, чтобы она забрала Хью.

— О чем вы говорите? Я считала, что ваши специалисты вылечат его. Во всяком случае, именно так вы говорили по телефону.

— Вылечат?! Прошу прощения, но к этому слову мы прибегаем вообще очень редко. И, конечно, оно совсем не может относиться к мистеру Хьюларту. Ситуация такова, что мы не можем даже лечить его. У нас не предусмотрены такие меры безопасности. Ведь у нас же не тюрьма, миссис Хьюларт. У нас нет заборов, запирающихся калиток, охраны наших пациентов. Мы не запираем своих больных. Они свободно могут уходить и возвращаться, когда захотят. Наши больные сами выбирают, когда им нужно находиться здесь. Мы их не задерживаем.

Она все еще не понимала, о чем идет речь.

— На что вы намекаете? — ее голос стал угрожающим. — Скажите прямо и побыстрей.

— Дело в том, миссис Хьюларт, что ваш муж пристает к другим пациентам… сексуально.

Доктор Черси остановился, потому что глаза Перси стали округляться. Он не ждал другой реакции.

— Такой случай первый в нашей практике.

Он заметил, что ее взгляд стал суровым. Она собралась с мыслями.

— Все когда-то случается впервые, доктор. Но это — ваши проблемы. — Ее голос стал жестким. — Не так ли? Хью присутствует здесь по состоянию здоровья, не пришел же он к вам отметить день своего рождения!

Губы доктора дернулись.

— К тому же мистер Хьюларт умудряется сбегать из больницы в город в поисках спиртного и наркотиков.

Внутри ее что-то зашевелилось.

— Нашему персоналу несколько раз приходилось вытаскивать мистера Хьюларта из, — он подыскивал подходящее слово, — из очень неподходящих мест.

«Боже мой!»

— В самом деле? Неужели? Но если бы он был сказочной Белоснежкой, он не оказался бы у вас. Мне кажется, вы преувеличиваете. Кроме того, вы лгали мне. Вы сказали мне по телефону, что Хью стало лучше, что он теряет вес, занимается ежедневно физкультурой и принимает предписанные ему препараты. Все это было ложью!

Ее тон был определенно угрожающим. Доктор определил, что и ее нужно лечить, не меньше, чем мужа. Но только не в институте Черси! Ни в коем случае!

— Все, что я сказал вам, было правдой. Вы увидите, что мистер Хьюларт был очень хитрым в своих уловках. Это обычно свойственно людям в его положении. Поэтому мы решили, что было необходимо в целях его излечения, поместить его в строгое заключение.

— Что это значит?

— Ну, — он слегка улыбнулся, довольный собой, — мы надели на него смирительную рубашку.

«Господи! Хью!»

— Ну и что? — ее голос выразил нетерпение.

— И каждый раз, когда мы делали это, — Черси сделал эффектную паузу, — мистер Хьюларт сбегал!

Перси уставилась на него:

— Но он возвращался?

— Безусловно. Но, конечно, вы понимаете, мы не можем лечить его здесь. Где угодно, но не здесь. Нет нужды говорить, что физическое заключение, которое иногда необходимо, не используется в моем институте. К нему не прибегали очень длительное время. Откровенно говоря, миссис Хьюларт, весь мой персонал считал необходимым перевести мистера Хьюларта куда-нибудь немедленно. Но против их и своего желания я решил оставить его здесь еще на некоторое время, потому что я хотел вернуть его вам в… более или менее здравом состоянии. Назовите это, если хотите, в более здравом виде. Я уверяю вас, что мистер Хьюларт в более работоспособном состоянии… и более худой. Его фигура неплохо выглядит, как я и говорил вам по телефону.

— Подождите, вы сказали, что прекратили использовать эту дурацкую смирительную рубашку, и не можете контролировать Хью без нее, — ее тон стал снова очень спокойным.

— Да. Я прибегнул к специальным лекарствам вместо нее. Мы успокаивали ими мистера Хьюларта, когда это было необходимо. Необходимая в этом случае процедура. Благодаря этому нам удалось в последние три недели поддерживать достаточный контроль, чтобы выполнить большую часть намеченной для его лечения программы. Тем не менее, у мистера Хьюларта есть некоторые особенности, с которыми нам пришлось столкнуться, поэтому я приготовил перечень учреждений, которые я мог бы вам порекомендовать. Там могут решить его психические и физические проблемы.

— Физические? — спросила она в отрешенности.

— Да, наши обследования показали нарушения в сердце, почках.

«Ах, нет!» Она не могла позволить ему продолжать.

— Вы — мерзкий лжец! Я постоянно показывала Хью докторам. И ни один из них ничего не говорил о его сердце и его почках!

Доктор Черси высокомерно улыбнулся.

— Может быть, квалификация врачей, с которыми вы консультировались, была недостаточно высока, чтобы определить то, чего вы, совершенно очевидно, не хотели слышать.

— Позвольте мне увидеть мужа! Я выведу вас на чистую воду! — Но в ее словах уже не было того жара, скорее только усталость.

Черси взглянул на часы и на лежавший на столе распорядок дня.

— Мистер Хьюларт принимает сейчас солнечные ванны. По двадцать минут два раза в день, — сказал он. — Пойдемте в солярий.

Хью лежал в шезлонге, а рядом на стуле сидела медсестра. Он был в одних плавках, и обнаженное тело его было удивительно тренированно, необыкновенно прекрасно. Его голубые, широко открытые и невинные, как у ребенка, глаза были бессмысленно обращены на торчащую громаду гор, граничащих на востоке с институтом Черси.

Хью был начинен транквилизаторами.

По дороге домой он сел рядом с ней. Одной рукой она управляла машиной, вторая лежала на его неподвижном бедре. Слезы текли у нее по лицу, мысли проносились одна за другой с невероятной скоростью. Была пятница. К понедельнику ей надо было во что бы то ни стало привести его в себя, чтобы он смог принять участие в съемках, если они хотят в них участвовать. Это было для нее сейчас единственной целью.

— Все в порядке, Хью, — она сжала его бедро, голос ее прервался. — Перси привезет тебя домой и позаботится о тебе. Немного подожди, и ты увидишь нашу милую розовую спальню. Она обязательно понравится тебе.

Ей потребовалось не три, а шесть дней, чтобы вернуть его в студию смеющимся и напевающим беззаботные мелодии. Он бродил по студии, приветствовал всех, пожимал руки в спокойном и дружелюбном расположении духа, но глядя куда угодно, только не на человека, с которым беседовал. Через пару часов Перси увела его из студии в гримерную, где он тут же бросился на тахту. Его трясло, он не знал куда себя деть. Когда она приготовилась сделать ему укол, он улыбнулся, глядя ей прямо в глаза:

— Милая Перси! Мне не нужно ничего, кроме твоей доброты.

Я не была на студии, когда туда вернулся Хью. Но когда вечером Джейсон пришел домой, как грозовая туча, я спросила его о Хью.

— Он выглядит совсем здоровым. Загоревший и похудевший на двадцать фунтов. Действительно, он выглядит очень неплохо. Все ожидали его болезненно бледным.

— А как он играл? — спросила я бесстрастно.

— Прекрасно! Замечательно!

— Ну, тогда можно забыть о том, как он выглядит сегодня. Через пару недель он станет бледным и его внешность испортится.

Джейсон достал сигарету. Только недавно он начал курить. Я оставила его с дымящейся сигаретой и вернулась к своим записям. Кроме возвращения Хью, у меня была еще запись. Джейсон прекратил просить меня позволить ему завершить съемки. Эта борьба была закончена.

Когда Сесиллия вернулась вечером домой, она сделала все, чтобы отложить тот момент, когда она войдет в свою спальню-мавзолей. В комнате стоял запах ее смерти, висели средневековые картины распятия Христа, и всегда находился в полной готовности тот, кого она так боялась, с холодным, блестящим пистолетом под подушкой.

Если бы только она могла находится на съемочной площадке днем и ночью! Но она была вынуждена возвращаться сюда. Она не могла больше спать. Она была уверена в этом. Она не могла спать в этой комнате, в одной постели с Гардом, с его постоянной заряженной пушкой, готовой в любой момент разрядиться в ее тело. С картинами святых, глядевших на нее ангельскими глазами, почти такими же, как ее собственные.

Иногда она была настолько глупа, что вымаливала у Гарда снотворное. Она говорила, что не она сама его страстно желает, а ее организму просто необходим излечивающий и успокаивающий сон. Она не говорила, что это ее рассудок требовал лекарства, чтобы сбежать от жизни, от мыслей. Но Гард был тверд, как сталь, тверд, как грубый инструмент ее смерти, наставленный между ее ног, на лицо и губы каждую ночь. Да, Гард был тверд, а голос его нежен и мягок. Этот смертельный мягкий голос.

Вместо снотворного он давал ей теплого молока с медом, дрожжами, сырыми яйцами, потому что она отказывалась есть, не могла глотать пищу, даже если ему силой удавалось впихнуть ей в рот. Она вынуждена была пить горячее молоко, потому что Гард угрожал, что ей будут вводить питание внутривенно, если она будет отказываться. Он не мог позволить, чтобы эта статуя совершенства стала менее совершенной, перейдя грань между изящной стройностью и истощением. Сначала она думала, что внутривенное питание означает ее помещение в клинику, ночи в пустой больничной палате вместо ее отвратительно роскошной спальни. И она с радостью выбрасывала все, что ей приносили. Затем она поняла, что Гард оборудует внутривенными инструментами ее спальню пыток. И искусственное питание показалось ей еще более унизительным, чем все его прежние оскорбления и насилие.

Во время бессонных ночей она думала только о том, как разрушить то оружие, которым он насилует ее тело. Эти мысли преследовали ее из ночи в ночь. И в одну из них, пока они еще не разошлись, ответ нашелся. Служанка принесла ей горячее молоко в великолепном, тонком, изящном бокале на серебряном подносе. Гард ушел в это время в ванную. Ах, сейчас она проделает эту злую шутку, которая положит конец насилию над ней.

Она опустошила бокал, торопливо выплеснув его содержимое на многоцветный дорогой ковер, и разбила его о мраморный ночник, оставив в руках осколок с исключительно острым, ровным краем. Закрыв глаза и улыбнувшись, она вонзила его себе в самое интимное женское отверстие. Она проучит этот постоянно действующий пулемет Гарда. Она изрежет себе все, ради чего он держит ее в заключении в этой спальне. И как только кровь хлынула из нее, покрывая бледные мраморные холодные бедра, ноги, обливая хрустящие белые простыни, она засмеялась.

Я записала в своем дневнике:

Я на секунду отложила ручку. Джейсон отрицательно ответил на мой вопрос, не задержит ли это съемки. Он творчески подошел к делу и «несчастный случай» с героиней вписали в сценарий. Я снова взялась за ручку и написала:

Мне было любопытно, сколько еще проблем «Белой Лилии» будет преодолено в такой творческой манере. А я подумала о несчастии с Сесиллией. Что правда? Что придумано? Я злилась на себя, что не могла остановить слез, но не по поводу случившегося с Сесиллией сейчас. Я плакала о рыжеволосом очаровательном длинноногом существе, которое поклонялось своему телу, этому своему храму в той своей прежней, давно ушедшей жизни.

Как говорится, шло время, Мэтти пошел в детский сад вместе с Дженни, дочкой Джесики, а Мики занял место Мэтти в яслях. Митч стал членом Маленькой Лиги и скаутом, а Мэган училась в старших классах средней школы. Она брала уроки балета и пользовалась вниманием сверстников. Джесика снова начала работать в музее. Дела Энн и Джейн процветали. Обе они были счастливы и постоянно заняты. И только я и «Белая Лилия» безнадежно бегали по кругу, неизвестно к чему стремясь.

Примерно раз в две недели я покупала себе новую ювелирную безделушку, а «Белая Лилия» каждые две-три недели переживала какую-нибудь неприятность.

А затем Джейсон решил, что пора положить конец отношениям со всеми, кто непосредственно не занят в съемках, за исключением Перси, чье присутствие было совершенно необходимо. Гард стал первым, против кого было введено это правило. Джейсон и Джо решили, что с тех пор, как Сесиллия вернулась из Санта-Барбары, на ее игру оказывал влияние Гард, стоявший где-нибудь в стороне от камер и наблюдавший за ней. Ситуация разворачивалась, как в кино. Гарду запретили присутствовать на съемках, он запретил Сесиллии сниматься, ожидая, что же Джейсон в конце концов сделает. Прежний Джейсон, которого было невозможно чем-либо напугать, имел свою собственную точку зрения на все, и он никогда бы не отступил от своего, когда был уверен, что он был прав. Но уже не существовало прежнего Джейсона. И весь Голливуд наблюдал за развитием событий на студии Старков. «Белая Лилия» из любимиц стала голливудским предметом для насмешек, над которой все злобно подшучивали.

Все снова закрутилось вокруг Сесиллии. Нью-йоркские банкиры, финансировавшие съемки, приостановили свое участие в них. Казалось, что Гард пустил в ход все свое влияние в высших сферах. Не было возможности снимать картину без дополнительных денежных субсидий. Ни одна студия, даже самая большая, не может самостоятельно снимать картину без дополнительной финансовой поддержки.

Я видела, как Джейсон каждый вечер уходил в библиотеку в поисках решения этой новой проблемы. Я предполагала, что он истратил все свои личные средства, которыми он имел право распоряжаться без моего согласия и моей подписи. Я начала подумывать о тех средствах, которые были вложены в драгоценности, ювелирные изделия — и хранились в банке. Только я имела право распоряжаться ими. Это были те драгоценности, в которые я вкладывала наши личные доходы, против которых Джейсон никогда не возражал и не очень вникал в эти приобретения. Мое человеческое чутье подсказывало мне, что было бы забавно преодолеть кризис, продав эти драгоценности. Это было бы как шутка. Но шутка не казалась мне очень веселой, скорей бессердечной, хотя я не хотела признаться в этом даже сама себе. И все это держала только в мыслях, пока ко мне не пришла Энн в отсутствии Джейсона и Джорджа, и не спросила меня, чего же я еще жду. Она сказала мне, что прочла, как Марион Дэйвис однажды продала все свои бриллианты, которые Виллиам Хэрст подарил ей, чтобы помочь ему в финансовых затруднениях.

«А это был мультимиллионер! И это был всего-навсего Виллиам Хэрст, а не Джейсон».

Энн недоумевала, почему я дрожу над своими драгоценностями. Она не понимала, почему я их постоянно покупала.

— Ты же никогда не интересовалась ювелирными изделиями. Даже тогда, когда Джейсон дарил их тебе.

Я пожала плечами, и она взглянула на меня с подозрением.

— Почему ты покупала… и все еще продолжаешь покупать их?

— Мне кажется, я изменилась и начала любить драгоценности. Случается, что люди меняются.

— Я не верю этому.

— А во что же ты тогда веришь?

— Я могу предположить, что люди меняются. Но я не настолько утонула в своих собственных заботах, чтобы не заметить, что с тобой происходит, и думаю, что точно знаю, в чем дело.

Сердце мое бешено забилось.

— Я думаю, что ты ревнуешь Джейсона. Ревнуешь к его успеху. Мне кажется, ты начала даже злиться, что благодаря ему живешь, катаясь как сыр в масле. Но это безобразная реакция. Так делают многие женщины, которые борются за свои права и считают, что мужчины их угнетают, ущемляют. По-моему, по этой самой причине ты бросаешь на ветер все деньги, которые зарабатывает Джейсон, чтобы показать, как мало они для тебя значат. А они — показатель его успеха.

Я рассмеялась ей в лицо:

— Ты несешь вздор, Энн.

— Тогда почему же ты не продашь свои драгоценности, чтобы спасти его?

— А ты печешься о его спасении? А может быть, ты просто заботишься о себе? Ведь ваша с Джорджем жизнь тоже зависит от этого.

Энн вспыхнула, руки ее задрожали. Я знала, что ей хочется ударить меня по лицу, и я бы не осудила ее за это.

«Боже! В кого я превратилась? Что происходит со мной?»

Но я все еще сердилась на нее. Она пришла просить за Джейсона, а в это время ее сестра постепенно умирает и увядает вот уже много месяцев. Я не могла простить ее.

Но она сказала:

— Считай, что я не слышала всего, что ты сейчас сказала, потому что я люблю тебя и думаю, что ты сделала это искренне. С тобой что-то происходит. В тебя вселился бес.

Нет. Она заблуждалась. Дьяволом был Джейсон, но он не прикасался ко мне все эти месяцы. Но я не сказала об этом Энн, потому что тогда она наверняка стала бы догадываться, что в моей семейной жизни что-то происходит не так. Поэтому я просто снова рассмеялась и сказала:

— Может быть, ты хочешь повести меня к колдуну?

— Оставь при себе свои идиотские шутки. Эти остроты — тоже новая черта в тебе. Отдай Джейсону бриллианты, Кэтти.

— Ты, действительно, серьезно, Энн? Но ты всегда в первую очередь беспокоилась об уверенности и обеспеченности. Ты всегда читала мне целые лекции о бессмысленности всего, что собирается предпринять Джейсон, даже тогда, когда его планы не были легкомысленны и необдуманны. Ты первая отвергла его идею заняться кинобизнесом, едва Джейсон заговорил о ней. А сейчас ты хочешь, чтобы я бросила все, что имею, все до копейки в эту дурацкую нелепость, которая называется Студией Старков. Этот фильм — катастрофа, Энн! Неужели ты не понимаешь этого? Студия не может существовать, даже если фильм будет закончен и снят. И ничто, никакие деньги не спасут ее!

— Постыдись, Кэтти! Я же говорю не о спасении «Белой Лилии». И даже не о спасении студии. Я говорю о сохранении Джейсона и твоего замужества. Если ты не предложишь ему свои драгоценности, если ты не окажешь ему этой поддержки, твой брак не будет стоить ничего. Это окажется большей нелепостью по сравнению со Студией Старков.

Бедная Энн! Она снова заблуждалась. Она не знала, что мое замужество уже превратилось в сущую бессмысленность, в опустошенное гиблое дело, и никакое количество денег не может ничего изменить.

— Сделай это, Кэтти! — умоляла она меня. — Отдай все, чтобы спасти его. Даже дом. Все, что у вас с Джейсоном есть. — Энн начала даже всхлипывать от избытка переполнявших ее эмоций. — Это будет благородно. Это стоит больше, чем миллион твоих злополучных изумрудов и отвратительных бриллиантов.

Я начала кричать в ответ о моей ушедшей драгоценной любви, и о том, что моя сестра кричит на меня, совершенно не зная, как обстоят дела. Я едва сдерживала слезы.

— Ты все драматизируешь, Энн. Это же только кино. Что такое студия? Множество зданий, съемочная площадка и оборудование. Не более.

Но я знала, что мои слова звучали фальшиво.

— Нет, студия — это значительно большее. Это борьба в жизни Джейсона. И если ты не постараешься ему помочь одержать победу в этой борьбе, ты потеряешь все.

«Уже потеряла. Уже безнадежно потеряла».

— Но есть другой выход из этого безвыходного положения, — выдавила я из себя. — Джейсону нужно пойти на уступки Гарду, вновь пустить его на съемочную площадку. Гард дает команду банкирам снова финансировать фильм. Все так просто. Правда?

Энн вытерла глаза.

— Не делай из меня дурочку, Кэтти Старк. Звучит это просто, но ты знаешь, что Джейсон не сделает этого никогда. Если он уступит этому упрямцу Гарду, он перестанет быть тем мужчиной, за которого ты выходила замуж.

Ну вот, Энн, наконец, дошла до сути дела. Это как раз то, что я ожидала. То, что нужно было выяснить. Что будет, если Джейсон все-таки уступит? Сама я уже знала, что тогда для меня перестанет существовать тот Джейсон, за которого я выходила замуж. Я продолжала молчать. А Энн ждала от меня ответа на свой вопрос. Не дождавшись, она уже неуверенно произнесла:

— И ты все-таки не сделаешь это? Даже после того, как я привела тебе столько доводов, ты не предложишь ему своих драгоценностей и дом, если это потребуется.

Я судорожно соображала.

— Я согласна. Но только если он сам попросит меня об этом.

Губы Энн с горечью дернулись.

— Ты не услышала ни одного моего слова. Твое замужество можно спасти, только если ты сама сделаешь это предложение, не дожидаясь, пока тебя станет просить Джейсон.

Прошли дни. Пять дней. Джейсон не просил моих бриллиантов, а сама я их не предлагала, хотя не думала ни о чем, кроме как об этом. А затем всему пришел конец. Очень быстро. Джейсон пришел домой насвистывая, и я почувствовала, что что-то случилось. Что-то, напоминавшее чудо. Я уже много месяцев не слышала его насвистывания.

Я ни о чем не спросила, просто наблюдала за ним. Он не хотел ничего рассказывать, пока я не задам вопросы, но не выдержал. Сесиллия вернулась на съемки. Гард привез ее и оставил. Это все, что Джейсон сказал и продолжал насвистывать. Так или иначе, он выиграл. Но какими средствами? Он не был намерен рассказать мне больше. Он ждал, что я стану спрашивать его.

Очевидно, что деньги, необходимые для съемок, появились откуда-то, но не из тех банков, которые Гард каким-то образом контролировал. Иначе Гард остался бы на съемочной площадке вместе с Сесиллией. Я имела право спросить Джейсона, откуда взялись деньги, все-таки студия была нашим общим делом, и мы, бывало, обсуждали связанные с ней проблемы. Но я не могла сделать этого.

Я сидела за столом с Джейсоном и детьми. Он больше не насвистывал, зато терзал Мэган вопросами о ее новом приятеле, обсуждал бейсбольный матч с Митчелом, учил глупым загадкам Мики и Мэтти. Он снова был победившим героем, сильным и уверенным в себе. Это вызывало во мне сильные эротические желания, почти непреодолимые, я едва могла сидеть на месте. Он был так возбужден и радостен, как будто победил ненавистного, многоголового дракона. А даже если бы было так на самом деле, мне-то что от этого? Я знала факт, и не более. А мне страстно хотелось знать подробности. Ведь если деньги поступили откуда-то со стороны, Гард мог не позволить Сесиллии сниматься. А он быстро сдался, уступил право наблюдать за своим драгоценным сокровищем. Почему?

После обеда дети занялись своими делами, а я решила навестить Энн и Джорджа, как будто случайно нанести им визит в свободный вечер. Джордж, наверняка, знал, что случилось, и даже если его не было дома, он, должно быть, все рассказал Энн. И мне, как собаке-ищейке, оставалось разнюхать всю эту историю. Конечно, погода была сырая, я могла простыть. Но мне было все равно. Я не могла оставаться дома с Джейсоном.

Но так всегда бывает. Прозвенел звонок в дверь. Это были Энн и Джордж… возбужденные, как два ребенка, пришедшие разделить с Джейсоном радость его успеха.

— Правда, это восхитительно? — кричала Энн, наблюдая за моей реакцией. — Это ли не замечательная победа!

Хитрая бестия, Энн! Ничуть не менее хитрая, чем та собака-ищейка, которой я только что была намерена стать.

— Действительно, великолепно, — сказала я, но поверх головы Энн столкнулась со взглядом Джейсона, покрытым таинственностью и загадочностью.

С той же хитростью Энн, скорей даже с хитростью Скарлетт О’Хара, я повернулась к ничего не подозревавшему Джорджу, пустила в ход все свое обаяние и, опустив ресницы, произнесла:

— Это все ты, Джордж! Не будь таким скромным. Не преуменьшай своей роли в этой ситуации.

— Я?! — Джордж даже вскрикнул от такого поворота дела. — Я к этому вообще не причастен. Все сделал сам Джейсон. Он скупал старые картины, которые ему удавалось найти. Выкупал целые киноархивы на других студиях. Он обращался к другим компаниям, чтобы они сделали это для него, и никто не знал, что этим занимается Студия Старков. Между прочим, я вынужден признаться в этом, именно я отговаривал его делать это, говорил, что он сумасшедший. Я считал это полным провалом. Но, как показало время, он был прав, это оказалось его козырным тузом. Вы можете себе это представить? Ему даже не нужно было перепродавать всю эту рухлядь. Он получил те деньги, которые были ему нужны, просто сдавая в аренду весь этот купленный вздор телекомпаниям и кабельным станциям. Вот так!

Джорджа переполняло восхищение. Мои глаза оторвались от него и взглянули на Джейсона. Я заметила, что он пытался скрыть свою радость, гордость, волнение. Итак, он снова добился всего сам, гениальный мальчишка из Акрона, неважно, что его непокорный мальчишеский чуб стал постепенно седым. Его глаза на минуту потеплели, как будто прочитав мои мысли. Ему, вероятно, показалось, что в моем взгляде он нашел одобрение. Но я вынуждена была отвернуться от него, потому что меня снова начали одолевать естественные человеческие желания, охватив все мое тело так, что мне с трудом удавалось укоротить их. Мне следует бороться с этим. Мне нужно преодолевать эти желания на суше, на море, где бы мы ни находились вместе. Нельзя уступать этим вспышкам плотских желаний. А какого одобрения он еще ждет от меня? За что? За то, что он доказал свои исключительные деловые качества? Что он может преодолеть все проблемы? Расплатиться со всеми долгами? Но он доказал это много лет назад. Нет, за это он не дождется от меня даже доброго слова.

Сейчас я узнала, где он взял деньги. Но я все еще не знала, почему Гард подчинился его требованиям. А может быть, Сесиллии удалось выпутаться из сети, которую ей сплел Гард? Вряд ли.

— Даже если и так, — я снова обратилась к Джорджу удивительно, что Гард отступил, сдался без борьбы.

— Мне кажется, что он понял, что если Джейсон Старк предъявил ультиматум, он на своем настоит. Как когда-то Кеннеди устоял перед Хрущевым.

Я засмеялась:

— Что мог подумать Гард? Что Джейсон сбросит на него маленькую атомную бомбочку?

Краем глаза я видела, что Энн смотри на меня. Ее взгляд выражал что-то близкое к сожалению, как будто я делала что-то унизительное, и ей было стыдно за меня, больно. Может быть, она хотела, чтобы я перестала строить из себя дурочку? Может быть, ей было печально, что Джейсон выкарабкался из сложной ситуации без моей помощи?

Джордж начал смеяться и больше ничего объяснять не стал. А Джейсон, вероятно устал играть во все эти игры и желая, чтобы я все знала, спокойно сказал:

— Я сказал Гарду, что съемки продолжаются, и что если Сесиллия не приедет ровно в девять утра, роли Лилии больше не будет вообще, что мы перепишем сценарий так, что преждевременная смерть постигнет нашу героиню. А Гард хочет жениться не на простой актрисе, а на Сесиллии-звезде.

Он победил своего врага. Чтобы спасти картину? Или чтобы показать мне, что он все еще сильный, храбрый и выносливый?

Энн и Джордж ушли, Джейсон поднялся наверх в спальню, а я записывала в дневник происшедшее с «Белой Лилией». Вдруг мне в голову пришла мысль. Она взбудоражила меня. Может быть, Джейсон просто играл роль блестящего рыцаря на белом коне, спасающего свою принцессу, свою любимую. Может быть, она попросила Джейсона удалить Гарда со съемок. Может быть, все это Джейсон сделал ради Сесиллии?

Эллен Вилсон нашла себе пару. Она собиралась замуж за своего юриста-миллионера из Техаса. Джейн была возбуждена почти так же, как сама Эллен. Джейн сообщила мне, что торжество состоится в Далласе на ранчо Дьюка, в предместье города, и что Дьюк доставит всех гостей из Лос-Анджелеса на своем самолете и разместит всех в самом шикарном отеле Далласа на весь уик-энд, и что приглашены будут все, вся наша компания. Даже Сесиллия и Гард.

Я хотела сказать, что не отношу к своей компании ни Сесиллию, ни Гарда, но промолчала. Джейн по-прежнему считала, что мы с Сесиллией — подруги. Но я спросила о Хью и Перси. Будут ли они в числе гостей?

— Конечно, разве мама упустит случай пригласить на свою свадьбу такую звезду, как Хью Хьюларт? Она рассчитывает, что он споет. Кроме того, с тех пор, как я помогла Перси начать их жизнь в обществе, мы подружились.

Я не отреагировала на это, только спросила:

— Ты сделала все приготовления к свадьбе? Не нужно ли Энн помочь тебе с приготовлением угощений?

— Нет-нет! Свадьба будет исключительно в техасском стиле, а ты же знаешь, у них все по-своему. Я буду свидетельницей, и пусть хоть кто-нибудь скажет, что я не гожусь на эту роль. Мой свободный папочка наступит на него, как бык. Они все такие большие и сильные в Техасе. Тэбби будет подругой невесты. Мама хочет, чтобы она была цветочницей, но я отговариваю ее от этого, она еще не доросла. Энн будет просто гостьей, но, я надеюсь, в нарядном платье. Ты знаешь, с тех пор, как мы стали партнерами, мы с Энн очень сблизились. Но у меня не хватает нервов убеждать ее, чтобы она сменила стиль одежды, отказалась от сатина и ситца, перестала быть «синим чулком». Но ты можешь и должна это сделать. Проследи, чтобы она была на уровне.

Я не стала говорить Джейн, что избегаю сестру в последнее время. Я не могу выносить ее вопросительного и в то же время укоризненного взгляда. У меня было предчувствие, что Энн не успокоилась и все пытается выяснить, что же происходит с моей семейной жизнью, между мной и моим мужем, а потом попытаться изменить это, выработать специальный план. Как будто это было возможно!

Неожиданно Джейн хихикнула:

— Я даже предложила матери пригласить Джо. Как любовь может оборачиваться ненавистью! Она даже слышать не хочет о нем.

— Боже! Зачем тебе нужен там Джо?

— Я думала, это было бы неплохо, цивилизованно, по крайней мере. Одна большая счастливая семья. Он — отец детей, а оба — Тэбби и Джош — присутствуют на свадьбе. Кэтти, я действительно желаю Джо всего хорошего.

— В самом деле? — задумчиво спросила я. Джейн была щедрой душой, решила я. Такой, какой я была раньше и сама или хотела быть.

Она рассмеялась:

— Действительно, я хочу, чтобы у него все было хорошо. Пока у него есть деньги, он без проблем выписывает нам ежемесячные чеки. Рука его при этом не напрягается от усилий.

Она сымитировала, как могла бы трястись от напряжения рука Джо, когда он подписывает чек.

Я улыбнулась, но не очень уверенно. Она желала добра Джо, оставив всю мелочность.

Она снова засмеялась. Я с удивлением подумала, смеялась ли она всегда так много. Или я стала замечать это только сейчас, когда самой мне совсем невесело.

— Хочешь услышать последнее из коллекции забавных высказываний Джона Тайсона?

Я кивнула.

— Джо отстал от меня с продажей дома и получением половины этих денег. Но сейчас у него другая навязчивая идея. Ему кажется, что у детей не все в порядке и что им пора в колледж. Хорошо хоть не в университет.

Джейн ожидала, что я рассмеюсь, но я не могла. Я уже так давно не смеялась, а весь бред о Джо, который несла Джейн, свел меня с ума.

— И ты хочешь еще пригласить его на свадьбу матери?

— Да. Я даже позволю ему прийти с подружкой.

«Сумасшедшая».

— Ты свалилась с печки, — сказала я ей.

— Она хочет стать детям приемной матерью.

«О Боже! Старые поэты были правы: в какой неразберихе мы живем!»

— А Джесика? — спросила я. — Я думаю, в таком случае, она придет с Грегом, которого уже давным-давно не видит.

Мой тон был более ироничным, чем саркастическим.

— Ах нет! Джесика, вероятно, не будет совсем. Ты совсем не знаешь ничего об этом. Мать Джесики хватил удар.

Нет, только не это. Я всегда боялась, что случится что-нибудь подобное. Я боялась, что если когда-нибудь придет день объявления независимости Джесики, это уже не будет иметь никакого значения.

— Ее уже привезли из больницы домой, но она почти полностью парализована. Это отнимает время и нервы, но Джесика ездит каждый день, чтобы посидеть возле матери.

«Конечно. На месте Джесики что еще остается делать?»

Джесика смотрела на мать, недвижимо лежащую в большой постели. Патриция выглядела такой маленькой и беспомощной, наполовину парализованной и разбитой. Джесика приходила сюда каждый день в последние две недели, как только Патриция вернулась домой из больницы, и весь ее страх, который она испытывала многие годы, улетучился, превратился в ничто. Эта женщина, это разбитое, бездействующее существо, бормочущее несвязную чепуху, перестало быть привидением, доминирующим над ее жизнью, прекратило вызывать в Джесике постоянное сопротивление, желание сделать наоборот, пропало горькое чувство страха, неуверенности. Она больше не могла ненавидеть мать. Не стало предмета, достойного ненависти. Судьба сыграла злую шутку, приведя мать и дочь к такому финишу. Эту разбитую старую женщину больше нельзя было принимать всерьез. Своим параличом мать парализовала и всю прежнюю жизнь своей дочери. Этим параличом мать сказала свое последнее слово. Она победила в последний раз.

Мать бредила:

— Рассказывала ли я тебе, что отец, бывало, брал меня в Сан-Симеон? А там в это время всегда была Марион Дэйвис. Я никогда не пойму, что мистер Слоун видел в ней. Она была артисткой, ты знаешь. Именно там я встретила Говарда. Я не помню его последнего имени. Но он сильно увлекся мною. Отец хотел, чтобы я вышла замуж… как же его звали, но он был такой упрямый человек. И очень странный. Твердый орешек, я всегда так считала, — бормотала она.

С достигнутой победой и освобождением от влияния матери уже мало значило, разведется она с Грегом или нет. Значение имела только Дженни. Джесика получила все, что заслужила. Прежняя Патриция говорила ей, что она была маленькой недостойной дурочкой. А маленькие недостойные дурочки заслуживают только того, что они получают. И вот она заслужила того, что имела сейчас, сидела и слушала, оставаясь дочерью Патриции Блэмонд и женой Грега Навареса. Оставаясь навсегда. Что касается ее победы, то существует ли вообще такое понятие? Могут ли когда-нибудь она и победа встретиться вместе? Да, и это уже случилось. Этому было доказательство. Дженни.

Бедная Дженни. Она, Джесика, сама стелила эту суровую постель их жизни, а ложиться в нее рядом с Джесикой вынуждена и Дженни.

Я посчитала, Эллен Вилсон было нужно восемнадцать лет, чтобы найти себе нового мужа. Ее первый брак распался, когда мы учились первый год в колледже, а сейчас уже 1983. Но, как будто наверстывая потерянное время, эта ее свадьба стала, действительно, грандиозным кутежом. Это была свадьба в истинно техасском стиле. Судья, законный символ Старого Запада, руководил церемонией. И само место, ранчо Дьюка, было выбрано как нельзя лучше. Это было подлинным Далласом, который всегда показывали по телевидению. Только сейчас мужчины носили белые галстуки, а женщины современные платья разных фасонов. На огромных вертелах красовались сочные туши баранов и телят, приготовлением которых занимались не ковбои, а одетые в смокинги повара. Гости сидели за столами, накрытыми скатертями серебряно-золотистых тонов, как было принять на ранчо Дьюка, и сервированными серебряными приборами. Ночь вокруг нас с ее причудливой растительностью светилась тысячами крохотных огоньков. И повсюду композиции из желтых роз Техаса.

Свадебное торжество в воскресенье вечером было кульминацией всех празднеств. А некоторые гости приехали только на него. Например, Сесиллия и Гард. Сесиллия была одета во все белое, выглядела снежной королевой, а может быть и невестой. Но с этим было все в порядке, потому что настоящая невеста была одета в золотистые тона, подобно скатертям на столах. Это не было случайным — она не была молода и девственна.

Мне казалось, что в любой момент мог появится Генри он был другом и клиентом жениха. Это произвело бы взрыв — Сесиллия и Генри снова вместе на свадьбе в техасском стиле, но в этот раз в присутствии Гарда, мрачного, зловещего привидения.

Мне показалось, что Сесиллия думала об этом тоже. Я видела ее глаза, беспокойные и нервные, бегающие и высматривающие что-то. А может быть, она рассматривала все атрибуты этой техасской свадьбы, так напоминавшей ее собственную на студии «XX сенчури». Но о чем бы ни думала Сесиллия, Генри уже не появится. Эллен сказала мне, что Генри был в Монте-Карло, занимаясь очередным банком. Отказавшись от студии, он переключил свое внимание на банковскую промышленность.

Когда глаза Сесиллии встретились с моими, ее блуждающий взгляд остановился, свет его померк и в янтарных зрачках появилось притворство и лицемерие. Она, естественно, не дождалась от меня того же. Мы улыбнулись друг другу, две приятельницы, стремящиеся быть вежливыми. Меня пронзило горькое чувство сожаления. Я почувствовала, что действительно хочу, чтобы Генри был здесь. Но это не имело ничего общего с моими личными чувствами. Меня просто преследовала мысль, почему Сесиллия постоянно следует спасать? Почему бы ей не пострадать, как это происходит со мной сейчас? Я страстно желала, чтобы Генри появился для полного сохранения сценария. Тогда был бы закономерный его конец.

Я отвернулась, сконфуженная и ничтожная, какой была все эти дни, и натолкнулась на Перси Хьюларт, стоявшую рядом. Она и Хью прилетели вместе с Сесиллией и Гардом. Перси выглядела такой же увядшей, какой чувствовала себя я. Она была одета, как обычно, в черное и белое, и цвет лица соответствовал цветам одежды: темные глаза, как две черных вишни, смотрели из белых, плотно обтянутых кожей глазниц. Я только приготовилась обнажить зубы в щедрой улыбке, как Перси заговорила первая низким, хриплым голосом.

— Мы не были дружны, и, я думаю, это вряд ли когда могло случиться. У меня вообще нет друзей. Но ваш муж вел себя с нами так, как будто был одним из них. Во всяком случае, он был с нами честным и справедливым. Поэтому я хочу кое-что сказать вам. Остерегайтесь этого Гарда! Он не тот человек, который позволит одержать над собой верх!

Я смотрела, как она уходила к Хью, стоящему неподалеку, широко улыбающемуся, напоминающему маленького мальчика на великолепном вечере, где угощают мороженым и шоколадным тортом. Затем я увидела спину Гарда, который вел Сесиллию, как куклу на веревочках. Нет, это была не кукла. Огромная, великолепная, выведенная напоказ собака с рыжей шерстью.

Я почувствовала, что меня как будто ткнули в самое сердце. «Она права! Перси была права!»

Конечно, Гард был не тем человеком, который позволит взять верх над собой. Я отыскала взглядом море одетых в белое мужчин и среди них фигуру Джейсона, стоящего в кругу высоких техасцев, потягивающих вино и разговаривающих. Его лицо было напряженным и задумчивым. Знал ли он, что нужно опасаться Гарда и держать себя с ним начеку? Знал ли он, что Гард не так прост? Что он не позволит одержать над ним победу? Или он думал, кто ударит из них первым? Гард? А может быть, я… его собственная жена? Но затем я успокоила себя мыслью, что Перси говорила не о физической угрозе. Нет, конечно же, нет. Люди, подобные Гарду, не убивали людей в физическом смысле слова. Наверняка, Перси имела в виду психологическое противостояние: один бизнесмен хочет привести к краху другого бизнесмена. А затем мое волнение совсем развеялось при мысли, что Джейсон боролся с Гардом ради Сесиллии. А ему бы самому следовало остерегаться Гарда.

Джо был подавлен, сопровождая свою подругу, одетую в бежевые тона. Я была рада, что на ней было все именно бежевое — так бледно она выглядела по сравнению с сияющей Джейн, блистательной в своем серебристом наряде, великолепно причесанной. Они с матерью очень гармонировали в цвете одежды. Я смотрела на Джейн, как она ритмично вытанцовывала в сопровождении высоченного Дейла Вэкслера, отец которого был крупным нефтяным магнатом, а на свадьбе — свидетелем жениха. Его считали одним из самых блистательных мужчин. Джейн говорила мне, что он недавно развелся, хотя на самом деле это было не так. При взгляде в глаза Дейла Джейн излучила такой же свет, как ее блестящее серебристое платье. Может быть, это был вызов?

Джордж и Энн также энергично танцевали буги, пока Энн не опустила руки и не пробормотала:

— Все, больше невмоготу. Выдохлась! — и выбежала из танцевального зала. Ее глаза сияли почти так же ярко, как глаза Джейн. Джейн, должно быть, поговорила с Энн перед свадьбой о ее манере одеваться, и на Энн было броское, экстравагантное платье, которое она приобрела у новоявленного сверхсовременного японского модельера, чьим стилем были геометрические формы и яркие цвета. Было трудно поверить, что это была моя сестра из Огайо, которая зарабатывала с трудом себе на жизнь в Южной Калифорнии. На этой изысканной свадьбе в Техасе она превратилась в токийскую леди, презирающую условности. Невероятно все это — сон!

Случилось так, что она подошла к противоположной стороне стола. Из приехавших из Лос-Анджелеса там оказались три очень веселых, милых женских лица — Эллен, Джейн и Энн. А на нашей стороне — Перси, Сесиллия и я. А может быть, это была не Энн, кто подошел к столу, а ее двойник?

«А ты, Джесика? Где ты в эту ночь? Кто с тобой рядом?»

Затем был сюрприз. Хью Хьюларт вышел на сцену и объявил всем собравшимся своим высоким, присущим только ему голосом, что споет песню из фильма «Белая Лилия», который скоро должен выйти. Публика шумно приветствовала. Хью Хьюларт был знаменит в Техасе. А я улыбнулась, «который скоро должен выйти». Действительно.

Перси, стоящая перед сценой, подала ему знак. И Хью наклонился к микрофону и поведал зрителям, что запись этой песни «Любовь остается» на следующей неделе появится в магазинах, а сделана она будет на студии звукозаписи Старков.

Я подпрыгнула, с удивлением разыскивая взглядом Джейсона. Но он стоял у меня за спиной, улыбаясь мне в своей новой загадочной манере. Ему удалось вытянуть еще одного кролика из своей бездонной шляпы. Фокусник! Волшебник!

«Тебе следует остерегаться, Гард Пруденс! — подумала я. — Слишком выносливый парень Джейсон Старк, чтобы его победить».

Пока Хью пел, Перси опустила голову, плечи ее вздрагивали, она совсем не смотрела на Хью. А голос его разносился в ночи, пленительный и завораживающий, нежно-меланхоличный. Может быть, она видела это много раз? Может быть, ей было лучше только слышать его голос:

Я вышла из кабинета доктора Харви в тот июньский день после ежегодного гинекологического обследования. Мы собирались через неделю в Малибу, чтобы провести там лето, и я хотела, чтобы эта неприятная процедура осталась позади. Она была обязательна. Прошло почти два года с тех пор, как я неудачно лишилась ребенка — вторая годовщина для меня, и почти вторая для «Белой Лилии», которая все еще находилась в производстве и стала предметом разговора для всего кинобизнеса. Слухи крутились вокруг одного: выпустит ли студия Старков эту свою продукцию.

Сказывалось то, что едва удавалось собрать трех ведущих актеров для съемок вместе. Последняя проблема состояла в том, что Грег Наварес получил сильное раздражение кожи после окраски волос. Все было в порядке, пока он не надумал изменить их цвет. Самым смешным было то, что он даже не был седым. Почему есть люди, которые годами красят в черный цвет свою пышную шевелюру русых, почти белых волос? Это загадка. Сейчас Грег был вынужден носить парик, потому что ему запретили красить волосы, пока раздражение не пройдет.

Тем не менее, несмотря на эти новые осложнения, студия официально объявила, что через пару месяцев фильм будет завершен. И что хотя затраты были так велики, как, наверно, никогда в истории кинематографа, студия покроет все затраченные средства и избежит краха, Джейсон, вероятно, сумел вернуть все затраты и удовлетворить все текущие потребности прибылью от студии звукозаписи и от архива старых фильмов. Кроме того, вся общественность и влиятельные люди ходили в кино, неважно, что фильм мог оказаться плохим. Поэтому Гард Пруденс, который оставался большим знаком вопроса в моей голове, не предпринимал больше никаких действий.

Когда я подходила к лифту, я вспомнила наш разговор, который произошел с женщиной в приемной доктора Харви. Милая девушка с огромной копной кудрявых волос призналась мне, абсолютно постороннему человеку, что у нее лишай.

— Я думала, что нашла единственного парня из тысячи. Одного нормального мужчину в море беззаботных, легкомысленных радостей. Я имею в виду, что знаю многих мужчин. И каждый раз, стоит мне отвернуться, каждый переступает вожделенную грань и исчезает. Вы согласны, что всегда так бывает?

Я кивнула, хотя совсем не была согласна. Я не относилась к тем женщинам, которые находили забаву в многочисленных связях с мужчинами, узнавая их, приближая к себе и оставаясь в одиночестве. Но я кивнула, желая поддержать эту молодую женщину, помочь ей справиться с несчастьем.

— Мне кажется, сейчас стало еще больше развлечений здесь, чем раньше. Я думаю, это влияние Голливуда. Здесь трудно остановиться. Если не получилось в одном месте, — она повела головой вокруг, показывая, что развлечения можно найти, где угодно.

— А потом я встретила этого мужчину и его насекомых, которые гнездились на его грандиозном теле. Он красив, безумно занят, делает бешеные деньги, ездит на «Мерседесе» и так ласков со мной. Но что он сделал? Он подарил мне этих тварей, даже не предупредив о них. Как вы считаете, он должен был хотя бы сказать мне о них? Дать мне выбор. Право самой принять решение на их счет.

— Но у вас был выбор, — сказала я.

— Чепуха! — раздражаясь, возразила она.

«Право выбора должно быть частью Билля о правах женщины», — думала я, когда дверь лифта открылась, и в нем предстал блондин. Я зашла в лифт, мы оказались вдвоем. Яркие голубые глаза мужчины дважды взглянули на меня.

«Роберт Рэдфорд и Вивьен Ли».

Наши глаза встретились, он улыбнулся, немного застенчиво… очаровательно. Да, это была улыбка Рэдфорда.

Ах, это, должно быть, доктор Рот, который лечит Джейн. Она была права. Он был двойник, или по крайней мере, его призрак.

Лифт предупредительно зазвенел и остановился, чтобы забрать нового пассажира, а в моей голове путалось множество мыслей, посылаемых туда моим телом, психикой, подсознанием. Подсознание? Если я правильно помнила из учебника по психологии определение подсознания, то это была часть психики, связанная с инстинктивными импульсами для удовлетворения примитивных потребностей. Да, мои примитивные потребности уже кричали о необходимости их удовлетворения! А мое разбитое сердце говорило, что был единственный путь его разбить — недоверие и сомнение. Оно подсказывало мне написанное в Старом Завете, что справедливость достигается местью: око за око. А кроме того, это волнующий, заманчивый вариант. Печаль была такой скучной, утомительной вещью.

Я открыла для себя, что мысль об измене находилась в глубине моего сознания уже несколько месяцев.

Я пришла домой и позвонила в клинику доктора Рота, чтобы записаться на прием. Я решила соблазнить доктора Рота и сделать все, что было для этого нужно. Я даже не задумалась над вопросом, что за человек был Гэвин Рот, и что нужно для того, чтобы он захотел пофлиртовать с пациенткой.

Я приезжала из Малибу все лето, один раз в неделю, чтобы посетить кабинет доктора Рота. Иногда я была очень разочарована. Я почти перестала верить, что великая сцена обольщения когда-нибудь произойдет. Доктор Рот казался неподверженным соблазнам. Ноя упорствовала. Постоянно обновляя эту игру, я сделала все, что, как мне казалось, должна была сделать Скарлетт О’Хара. Я была мила, очаровательна, проницательна, смела, дерзка, страстна и холодна, и надеялась, что неотразима. Иногда мне казалось, что он сломлен, увлечен мною. Но по-прежнему мои визиты имели только профессиональный характер. Он ждал меня, чтобы побеседовать, а мне казалось скучным разговаривать с психиатром. Но, конечно, у меня не было намерений говорить о чем-то действительно относящемся к делу. Я вообще редко разговаривала с кем бы то ни было в те дни.

Дерзость, легкомыслие, саркастические остроты и провокационные шутки стали второй моей натурой, образом жизни. Я привыкла скрывать свои истинные чувства.

Уже стоял сентябрь, и мой последний визит был так же безуспешен, как первый, хотя я наверняка знала, что он находит меня привлекательной. Женщины всегда чувствуют это. Между нами существовало нервное напряжение, хотя я ничего не делала откровенно, как Джейн, заставлявшая доктора Рота краснеть. Я делала многое, что не было так явно. Я особым образом улыбалась, строила глазки, облизывала нетерпеливо губы языком, прикусывала палец, намеренно клала ногу на ногу и меняла их местами, — все, что знала из языка жестов и намеков. И, как я думала, психиатры были как раз теми людьми, кто хорошо понимают этот язык.

Я взяла талон на прием, заверила его у секретаря доктора, Розмари, точной копии Мэрилин Монро. Голливуд был наполнен такими Мэрилин. Я отправилась лифтом на четырнадцатый этаж, решив, что сегодня должна провести на него атаку, довести эту игру до конца. Я была просто обязана это сделать.

Я болтала десять минут, подробно расписывая детали своей стычки с Лу за день накануне приема. Мне было очевидно, что эта стычка не была результатом моего психического состояния, обыкновенный разговор двух женщин, который даже не разозлил нас. Но это было хоть что-то, чем можно заполнить те пятьдесят минут за сто долларов, которые я могла провести здесь. Не так дорого, думала я, если разделить по минутам, получается два доллара в минуту. Адвокаты в Беверли Хиллз берут больше, по три доллара в минуту.

Я была на середине предложения, рассказывая о том, как Лу повернулась ко мне спиной, демонстрируя, что она по-прежнему будет резать лук вручную, хотя я купила кухонную машину, чтобы облегчить ей труд.

У нее хватает нервов бороться за отказ пользоваться этой машиной, и она постоянно испытывает мои.

Он резко прервал меня:

— Миссис Старк, зачем вы теряете время и пытаетесь убедить меня в болезненном состоянии своей абсолютно здоровой психики? Если вы не прекратите эту глупую игру и не скажете, что вас действительно беспокоит, я думаю, мы…

Почему он так сердится? Было ли это от неисполненности плотских желаний, которые он испытывает ко мне? А может быть, сегодня был неблагоприятный день, и поэтому он был так раздражен? Что бы там ни было, я тоже устала от этой игры. Я была готова отбросить всякие условности и надеялась, что он тоже.

— Ну, хорошо, доктор, — сказала я вкрадчиво. — Я скажу вам, что мучает меня. Я была бы очень вам признательна, если бы вы переспали со мной.

Его лицо вытянулось и окаменело. Он находился в замешательстве, хотя мои слова не оказали на него шокирующего воздействия. Мы оба жили в придуманном, нереальном мире. Обескураженный, он сказал:

— Я боюсь, мне непозволительно вступать в такие контакты с пациентами, даже если они сами делают к этому попытки.

Но я уже переступила грань, сказав ему эти слова, и была намерена идти еще дальше. Уже не имело значения, что он может отказаться от этого и что сама я могу оказаться в затруднительном положении. Кроме того, доктор испустил многозначительный вздох, который подтолкнул меня.

Я мило улыбнулась ему и начала расстегивать свой белый шелковый жакет.

— Пожалуйста, доктор Рот, пусть ваши этические принципы не останавливают вас. Вы не совершаете насилия надо мной, вы даже не соблазнили меня. Давайте скажем всем, кто нас сейчас может случайно подслушивать, что это я соблазнила вас.

Я сняла жакет и начала расстегивать блузку.

— И давайте скажем, что мы делаем это на дружеской основе, не как врач и пациент.

Я разделась до бюстгальтера и была готова снять его.

— Не беспокойтесь о своих этических нормах. Это же Голливуд!

Когда я встала перед ним обнаженная, он бросился к двери и закрыл ее. Но сделано это было так, как будто он не знал, как ему поступить, что еще сделать, чтобы разрядить обстановку. Он вернулся ко мне, лицо его горело, он был готов сражаться со мной, чтобы отстоять честь своей профессии. Но я обняла его за шею, прильнула своими губами к его, плотно прижалась к нему. Он пытался оттолкнуть меня, но я сопротивлялась решительно. Он боролся, но постепенно его сопротивление ослабло. К счастью, рядом оказалась кушетка, на которую мы и упали, все еще споря. Он уступил, как я и ожидала. Сценарий был написан мною. И у меня было чувство, что доктор за все эти недели нашего знакомства нафантазировал слишком много. Иначе, я думаю, мне бы никогда не удалось соблазнить его, как бы настойчива я ни была.

По дороге домой я прокручивала в мыслях все происходящее. Конечно, он очень торопился и нервничал, ведь по ту сторону двери находилась его секретарша. И, сказать по правде, я тоже нервничала, хотя все это взволновало меня и не было неприятно.

«Это произведет удивительное впечатление, — подумала я, — если я смогу поделиться этим с кем-нибудь. Соблазнила доктора Рота! К сожалению, я не могу рассказать это Джейсону. Его всегда приводят в восторг забавные истории. Может быть, Сесиллия? Как Сесиллия будет над этим смеяться».

Я вспомнила, что одного взгляда на мою грудь хватило доктору, чтобы прийти в возбуждение. Но кто мог меня обвинить в этом? С ним рядом была соблазнительная, живая, молодая Вивьен, с трепещущими густыми ресницами и нежными женскими прелестями. Конечно, в последнее время я добавила полфунта лишних к своей безупречной фигуре, но они не помешали, не сделали ее менее привлекательной, менее обольстительной на той коричневой медицинской кушетке, где произошло это совращение.

Но поскольку смеяться над этим было некому, кроме меня самой, я в одиночестве вспоминала, как он ласкал мою грудь, склонив голову, и губами водил вокруг моих воспринимавших его прикосновения розовых возбужденных сосков. «Это за дополнительную плату, три доллара в минуту вместо двух по счету», — смеясь, бормотал он. Я засмеялась, подумав, как это, должно быть, забавно со стороны!

Я резко затормозила на красный свет и заплакала. Мне уже было около сорока, а я все это испытала впервые. Я впервые изменила Джейсону Старку, и, несмотря на то, по какой причине это произошло, испытала необыкновенный триумф от этого опыта, и это не имело никакого отношения к Гэвину Роту вообще. Он сделал все, что от него требовалось, прекрасно. Я не сомневалась, что именно так и будет. Он был нежен той нежностью, которую я ожидала от него: он целовал меня в губы, шею, уши, грудь. Он был милым мальчишкой с замечательными светлыми волосами и небольшим носом. И этот маленький нос полностью разрушил женщинами придуманную теорию о связи длины носа с длиной члена.

Да, блестящий опыт, и я подумала, что никогда не забуду этого.

Я нажала на газ. Нет, я не жалела о том, что случилось. Я была искренне рада. Но нельзя было сказать, что в душе у меня совсем не было печали. Еще больше расширилась пропасть между мальчишкой и девчонкой, которые отдались друг другу в жуткой страсти девятнадцать лет назад.

Прежде чем войти в дом, я обошла вокруг него, чтобы проверить, в каком состоянии находится бассейн. Был понедельник, как раз по понедельникам Мануэль приводил бассейн в порядок, и я убедилась, что он приходил и наполнил бассейн до краев. Все было в порядке: поверхность воды спокойная и очищенная от водяных жуков и плавающих листьев. Совсем не как моя жизнь, покрытая кучей опавшей листвы.

Лу была в кухне. Она стояла у плиты ресторанского размера и что-то мешала в кастрюле.

— Что готовится? — спросила я — и получила в ответ тяжелый взгляд. — Прекрасно, Лу, действительно, прекрасно.

Я поняла, как я устала, что, как и Лу, раздражена. Дневное событие, оказалось, давило мне на сознание, несмотря на то, что я пыталась убедить себя, что оно не произвело никакого воздействия.

— Передали по телефону, — пробормотала Лу, жестом показывая в сторону записки, лежавшей на полированном гранитном столике, рядом с телефоном.

Я бегло просмотрела записку, только верхние строчки и спросила:

— Где Мики и Мэтти?

— В детской. К ним пришел приятель Тути.

— Прекрасно. Я поднимусь в спальню, прилягу. Подойди к телефону, пожалуйста, если будут звонить.

— Опять какая-то ерунда, — она подозрительно посмотрела на меня. — Что с вами?

— Со мной все в порядке, — ответила я раздраженно. — Слегка устала, и все.

— Опять эти таблетки, — услышала я ее голос уже за дверью.

Я вошла в свою драпированную белым спальню, где стояли две королевского размера кровати, и где два года назад было достаточно одной, хотя еще большей по размерам, скинула туфли, забралась под одеяло, натянув его почти на голову. Я не обвиняла Лу за ее раздражительность. В конце концов, каждый имел на это право.

Я скинула одеяло, уставилась в белый потолок и сказала себе:

— Ну, как, Кэтти? Ты только что вернулась от красивого, великолепного мужчины, к тому же это случилось с тобой впервые в жизни за такое долгое-долгое время.

Я задумалась, догадался ли Гэвин Рот, что несмотря на мою настойчивость, в последнюю секунду я почти потеряла самообладание и почти запуталась в своих эмоциях. Меня захлестнули одновременно страстные эротические желания и жажда мести. Сюда добавилось чувство стыда и неудобства за свою дерзость. Все смешалось вместе, но мысль: «Я устрою это тебе, Джейсон Старк!» — взяла верх. В конце концов, все это сменилось сильным чувством досады и горечи. Я подумала о юной девочке, которая однажды твердо поверила, что любить можно всю жизнь только одного мужчину.

Я снова вернулась к сцене с Гэвином и живо представила ее. «Он целовал мои губы, шею, грудь. Я откинула голову и прогнулась навстречу ему, он становился все ближе и ближе на той медицинской кушетке, и я запустила руки в его светлые волосы».

Я старалась, но не могла отогнать другое воспоминание, которое также живо стояло в глазах: я лежала распростертая и прятала лицо в копне густых каштановых волос.

«О Боже! Какая сладость! Какое волшебство! Все так вздорно и нелепо! Господи! Ты же знаешь, как я его любила».

В холле зазвонил телефон, притупляя мою душевную боль, но я не вставала. Кажется я просила Лу ответить на звонки.

Я услышала, как Лу поднимается по лестнице. Несмотря на то, что я много раз просила ее пользоваться внутренним телефоном, она настойчиво этого избегала.

«Ах, Лу! Не входи! Я не хочу никого видеть. Мне больно!»

Она осталась по ту сторону двери.

— Возьмите телефон, — пробормотала она.

Я встала с постели, но разговаривала с ней через дверь.

— Я не хочу ни с кем говорить. Скажи, что меня нет дома. Запиши, что передадут.

— Это Мэган. Она сказала, что вам обязательно нужно поговорить с ней, — выдохнула Лу с обидой.

Я бросилась к телефону.

— Мэган! Что случилось?

— Разве я сказала, что что-то случилось, мамуля? Случилось то, что сегодня днем показательные выступления в нашем балетном классе, и я думаю, что ты придешь. Вот что случилось, мамуля! Если ты действительно хочешь это знать.

— Ну, конечно, я приду, — ответила, как будто защищаясь я. — Я буду через десять минут. Я уже почти у двери.

— Ты не успеешь доехать за десять минут. Мне кажется, ты совсем забыла об этих выступлениях.

— Ни в коем случае. Возвращайся к своим, я буду через пятнадцать минут. Хорошо?

Я помнила об этом утром, но необычные события дня просто вымели все из памяти. Я быстро надела туфли, схватила сумку и ключи.

— Вернусь через пару часов, Лу, — прокричала я в кухню на бегу. — Не позволяй мальчикам убивать друг друга. А когда Митч вернется, скажи ему, что я просила позаниматься на пианино.

Снова в машину и на дорогу. Прямо в Сансет, в балетную студию Брэнтвуд. Слава Богу, что занимающихся в балетном классе привозили и увозили, иначе мне самой пришлось бы делать это дважды в день, два раза в неделю. Если бы этого не было, я проводила бы больше времени в машине, чем в кровати. Когда мы только что приехали в Лос-Анджелес, я так устала от этой вечной езды, что Джейсон предложил нанять шофера. Но я не хотела и слышать об этом. Я сказала ему: «Может быть, мы еще наймем человека стелить нам постель?» Он усмехнулся: «А ты думаешь, людей здесь не нанимают с этой целью?»

Я припарковала машину на крохотном участке, пронеслась через маленький сад и поднялась по лестнице в салон в сопровождении Тани Станиславы. Она была настоящей бруклинской девицей, которая танцевала с Мартой Грехем. В самом деле! И никто другой!

Подбежала Мэган.

— Ты можешь себя поздравить! Ты едва не опоздала на мое выступление, — громко прошептала она. «Как она мила!» — уже в тысячный раз подумала я. И уже в стотысячный раз я подумала: «Как она похожа на отца!»

— Но я же не опоздала, Мэган. Это же очень важно. Когда ты выступаешь?

— Через пять минут. Я очень удивлена, что ты вообще приехала.

— Мэган! Но я же приехала.

— Ну, хорошо. Мне пора за кулисы. Я, наверно, умру на сцене. Я очень хотела убедиться, что ты здесь.

Я кивнула: «Счастливо!»

— Отец обещал тоже подойти с минуты на минуту. Но я не могу больше ждать. Я должна бежать.

— Как ты узнала, что он приедет?

— Он сказал, что придет, сегодня утром, пока ты была в постели, — укоризненно сказала Мэган. — И я позвонила ему тогда же, когда звонила тебе. Его секретарша сказала, что он уже выехал.

Я кивнула.

— Вот видишь, он не забыл.

«А он забыл уже многое, доченька!»

Кто-то позвал Мэган.

— Мама, тебе лучше сесть. И займи место рядом с тобой для отца.

«Я всегда делала так, Мэган. До совсем недавнего времени».

Когда я пришла на прием, Гэвин сделал невероятное усилие вернуть ситуацию на прежний профессиональный уровень. Мне стало жаль его. Я знала, как бывает тяжело расставаться со своими идеалами.

«Неужели он не знал, что это был только первый шаг? Что, сделав однажды прыжок вперед, уже нельзя вернуться назад».

Я снова успокоила его:

— Вы не нарушили никаких норм. Это не вы охмурили доверчивую пациентку. Это сама пациентка предложила заняться психо-сексуальным лечением на вашей милой медицинской кушетке. Все сделала я сама. Вы можете обвинять меня.

Он вздрогнул. Я видела, как он вздрогнул, и сказала:

— Если вы настаиваете, если вы действительно этого хотите, я скажу. У меня есть, что сказать. Посудите сами. Мы уже говорили с вами о Лу и детях. Может быть, мы не говорили о Бэсс? Бэсс приходил по вторникам, средам и пятницам делать генеральную уборку. Но она может изменять время своего прихода по своему желанию.

— Она так же интересна, как Лу?

— Никакого сходства. Конечно, Лу — это не Бэсс. А еще Герман — мойщик окон. Он показывается раз в месяц или около того. А еще прачка Марлена — дважды в неделю. Ходят слухи, что она стала Марленой, изменив свое настоящее имя, Эльвира.

— Есть ли еще кто-нибудь в вашей жизни? — спросил он, на первый взгляд, заинтересованно.

— Есть еще очень низкорослый человек, он зовет себя небоскребом, он приходит чистить хрустальную люстру. Всего их три, этих люстр, в нашем доме. Одна во французской гостиной, недавно сменившей стиль Людовика XV на Людовика XVI. Больше шика… или шикарнее, как вам больше нравится. Еще одна люстра в английском стиле в столовой. Эпоха Георгианства. Самая большая, конечно, в холле у входа. Итальянский Ренессанс.

— А какой национальности кухня? — спросил он, проявляя очевидную нервозность.

— Отечественная, американская… сталь, стекло, ну, в общем, без особых примет, вы понимаете меня?

— С кем еще вы встречаетесь за день?

— Ну, есть еще Мануэль, он приходит привести в порядок бассейн. Два раза в неделю. А еще Хиромото с его командой. Трижды в неделю. Сад, его поливка, уход. Это очень важно. А еще приходит Джун мыть машину раз в неделю. Мы будет обсуждать Джун, доктор, или все-таки займемся любовью?

«Займемся любовью. Это так называется».

Я запомнила, однажды один молодой человек изрек: «Заниматься любовью совсем не значит действительно любить».

Я начала расстегивать платье, заперев сама в этот раз дверь.

— Нам нужно поговорить о вашем муже, — сказал Гэвин отрешенно.

Я добродушно улыбнулась ему и покачала головой:

— Нет, вы заблуждаетесь. Мы не можем говорить о моем муже. Во всяком случае, не сейчас. — Затем я мягко добавила: — В самом деле, пути назад нет, вы же сами понимаете.

Через три недели Гэвин, к моему великому облегчению, отказался от попыток вылечить меня. Он уже не старался поговорить со мной обо мне, о моем муже и о моем браке. У нас даже начали складываться дружеские отношения, а не только любовные, хотя я решила, что в наших обоюдных интересах оставаться обезличенными друзьями и обезличенными любовниками, хотя, с одной стороны, это было неблагородно, тем более, что он был порядочным человеком и нравился мне чисто по-человечески. Если бы мы не были любовниками, мы, наверняка, стали бы хорошими друзьями. Но в настоящее время мои нервы были более успокоены его физическим воздействием на меня, чем болтовней. Это конечно, очень грубо, но это так, и я едва ли повторю это когда-нибудь с кем бы то ни было.

Гэвина очень волновал вопрос оплаты. Он сказал, что отказывается от денег по вполне понятным причинам, что это вообще обман, мошенничество с его стороны. Но я настаивала, объясняя это тем, что Джейсон получает счета. И как посмотрят на мои еженедельные визиты секретарша, помощник доктор Силверстен, если не будет счетов, рецептов, рекомендаций? Да и муж мой знал, что я нахожусь под наблюдением психиатра. Он ожидал счетов.

— Вот мое решение. Часть моего решения, — сделал заключение Гэвин. — Мы не должны встречаться здесь, в этом кабинете. Мы будем видеться в каком-нибудь другом месте, я сниму что-нибудь, — он подыскивал слова, но не мог найти нужных. — Перенесем это из моего кабинета ко мне домой. Мне будет много удобней так. Сейчас получается так, что я злоупотребляю своим должностным положением, да еще твой муж платит мне за это деньги. Знаешь, чего мне все это стоит?

Я улыбнулась:

— Я думаю, не стоит думать об этом.

Он был очень мил и абсолютно отличался от обычных мужчин в Лос-Анджелесе. Как ему удалось остаться таким невинным?

— Поверь мне, Гэв, это единственный путь — встречаться здесь — единственная возможность, самая безопасная.

«Была ли безопасность именно тем, чего я опасалась?»

— Все знают, что я здесь, и могут понять, что мы закрываемся, чтобы соблюсти врачебную тайну и осторожность от вмешательства посторонних глаз во время приема. Так что получай свои деньги. — Я снова улыбнулась и энергично помахала рукой. — Ты действительно заработал эти деньги.

Да, я была удовлетворена тем, как все было организовано. Но я понимала, что Гэвин был не самым удачным местом посадки для меня. Другими словами, на деньги Джейсона он оказался самым лучшим видом терапии, который мог принести мне успокоение в настоящее время.

Но он не хотел так оставлять дело.

— Если ты не хочешь прийти ко мне домой, то приходи сюда, но после работы. Я поняла, что он имеет в виду после ухода секретарши Розмари. Она уходила после пяти, насколько я помнила. У нее была своя личная жизнь, а не только работа. Она вероятно, проводила свою личную жизнь в поисках мужчины или счастливого случая, как тысячи других, одиноких женщин здесь. В отличие от жен, которые терпеливо ждали своих мужей, понимая, что они должны беречь и ценить их, крепко вцепившись в своих супругов.

Потом я подумала, что Гэвин мог быть связан с Розмари не только по работе. А почему бы нет? Они были оба одиноки. Он был красив, она тоже очаровательна. Но я сказала себе, что меня это все не касается. Я не была ревнива. Чтобы ревновать, нужно испытывать любовь, или что-то с ней сходное, нужно иметь желание обладать любимым. У меня не было ни того, ни другого. Я не любила. Я не могла любить. Я не могла тратить свою эмоциональную энергию на истинную любовь. Моя эмоциональная энергия была истрачена.

Я сказала Гэвину, что не могу приходить после работы. Но он настаивал. Он посмотрел в календарь.

— По вторникам после пяти будет очень удобно. А затем мы можем вместе поужинать.

Я понимала, к чему ведут все эти попытки: он старался превратить наши краткие минуты общения на кушетке во что-то более серьезное. Но совместные ужины совсем не вписывались в мои планы. Небольшие, интимные ужины в полутемном ресторане? Это означало дальнейшее сближение, какие-то планы, чувства. У меня в жизни не было места для всего этого. Ни в мыслях, ни в сердце.

— Вторники не подходят. По вторникам у меня занятия на фортепиано. — Затем я подумала и добавила: — Я попробую прийти сюда после работы, но никаких ужинов. Раз это так важно для тебя, я думаю, я смогу поменяться временем с Лу, у которой урок ровно в два.

— Лу берет уроки фортепьяно?

— Да. Мне кажется, она хочет играть на пианино на том свете. Поэтому, когда мисс Гэффни приходит давать по вторникам уроки — Мэтти в три часа, Митчел — в четыре, мне — в пять, я прошу ее позаниматься с Лу в два часа.

— Это удивительно, — сказал он, откровенно тронутый.

Я подумала, что, может, сейчас он не будет думать обо мне плохо, как о непорядочной женщине.

— Я, в самом деле, не знаю, хорошо ли это. Сейчас, когда Лу берет уроки музыки, она говорит, что я принуждаю ее к этому. Что от этого у нее болят пальцы.

Он добродушно засмеялся, посмотрев на часы.

— Это замечательно. Итак, я жду тебя завтра. После пяти.

Он проводил меня к двери, немного торопливо. Мы захватили начало времени, предназначенное для другого пациента. Разница между приемом одного пациента и другого составляли десять минут, чтобы люди не могли встретиться друг с другом. Я вышла широкими шагами, отводя глаза от пациента, ожидающего в приемной, измеряющего ее шагами, нервничающего, чтобы не привести его в замешательство. Но я не смогла отказать себе в том, чтобы не взглянуть на Розмари триумфально: я отняла у ее доктора несколько лишних минут. В ответ она с раздражением тряхнула головой, демонстрируя длинные, ступенями подстриженные волосы. Я не сказала ей, хотя очень хотела: «Джейн Тайсон говорит, что стриженные ступенями волосы вышли из моды в этом сезоне. Все носят строгие геометрические линии».

Я еще находилась в машине, когда поняла, что если сегодня был понедельник, значит, я завтра снова иду к доктору. Получалось два дня подряд. А это уже означало ускорение ситуации. Это было как раз то, чего я хотела избежать: увлечения и ускорения.

Я приехала в клинику ровно четверть шестого. Очень странно, но я испытывала стыд. Впервые мы были действительно одни: комната секретарши пуста, входная дверь заперта.

Он был без пиджака, рукава рубашки закатаны, галстук ослаблен. Я никогда не видела его таким. Все прежние разы он был или полностью одет, или полностью раздет. Если был одет, то очень специфично, в свою профессиональную одежду — халат и фонендоскоп, а если раздет, то как раз наоборот, был очень обыкновенен, как все любовники, рвущиеся в бой. Сейчас, в 17.15, он был просто расслабленным мужчиной и отдыхающим с рюмкой в руках после рабочего дня.

— Выпьешь со мной? У меня только виски, льда нет.

Я кивнула, он протянул мне приземистый стакан, наполовину заполненный золотистой жидкостью. Обстановка была другой, и он тоже чувствовал это. Я могла выразить это словами. Возникла интимная атмосфера, чего никогда не было днем. Несмотря на большой стол и ряды полок с научными томами, я почти ощущала нежный запах цветов, я почти слышала струны проникновенной скрипки, возникавших из ничего. Слишком интимная обстановка, слишком много теплоты и чувства. Я, должно быть, совершила ошибку, придя сюда после работы. Я почувствовала, что задыхаюсь от цветов, музыки, близости с ним. Я решила уйти. Немедленно. Я поставила виски и направилась к двери.

Сначала мне показалось, что Гэв удивился, потом огорчился.

— Ты только что пришла.

— Я знаю. Но я не могу остаться. Я вспомнила, что оставила плиту невыключенной.

— Но ты же никогда не готовишь, — сказал он укоризненно. — Этим занимается Лу.

— Лу играет на пианино. Извини. В самом деле. В другой раз… в другое время.

Я оказалась в приемной, сердце мое отчаянно билось. Я прошла холл, направилась к лифту, затем замедлила шаги, пошла еще медленней, наполовину ожидая, наполовину надеясь, что он подбежит ко мне, обнимет, поцелует волосы, губы, кончик языка, проворкует что-нибудь на ухо, вернет меня назад в пустой кабинет. Но он не сделал этого, и я нажала на кнопку лифта.

Я ездила кругами, обескураженная. Я чувствовала себя дурой. Дурой, которая сама не знает, что хочет. Чего я хотела?

«Он кладет меня на кушетку, встает передо мной на колени. Я чувствую прикосновения его языка… я взволнована… мне хорошо, это безумство.

Если это такие сладкие минуты, так воспользуйся ими!»

Но я не воспользовалась.

Я еще не была готова ехать домой. Я решила проехаться и навестить Джесику. Она должна быть дома сейчас, кормить Дженни обедом. Мне всегда было легко находиться в обществе Джесики. Она не задавала вопросов, не высказывала категорических суждений. Мы чувствовали себя спокойней, когда делились своей никчемностью.

Джесика и Дженни разгадывали вместе головоломку, уже почти завершив ужин. Джесика уложила Дженни в кровать с красочной книжкой, а мы устроились поблизости, не включая света. Это как раз совпадало с нашим настроением.

Я отказалась, а она налила себе выпить. Мне показалось, что она пьет слишком много, но, конечно, я не имела права давать какие-то советы. Я думала, она должна была спросить меня, как обстоят дела с «Белой Лилией». Забавным было то, что подготовка к съемкам и их начало заняли так много времени, что все беспрестанно спрашивали, когда к ним приступят. Сейчас все интересовались, когда же фильм будет завершен. Но Джесика не спросила об этом. Складывалось впечатление, что она потеряла интерес ко всему происходящему. Мать была неизлечимо больна, и как казалось Джесике, не совсем в уме, поэтому все, что касалось фильма и Грега, абсолютно было ей безразлично. Она спросила меня, чем я занималась все эти дни, и я ответила, что ходила на консультации к психиатру.

— Да ты что?! Но ты, наверно, самое разумное создание из всех, кого я знаю.

— Недостаточно разумное, — улыбнулась я.

— Разумней не придумаешь! Я вспомнила, как несколько лет назад ты посоветовала мне обратиться к врачу-психиатру. Может быть, мне и следовало тогда сделать это. Может быть, тогда из моей жизни не получилось бы такой неразберихи. Была бы небольшая путаница, но не этот полный крах.

— Еще не поздно — сказала я без большой уверенности. Было бесполезно с жаром уговаривать ее, даже если бы у меня было для этого достаточно энергии. Она никогда не следовала моим советам даже в юности, а на этом жизненном этапе мне бы не удалось убедить ее тем более.

— Слишком поздно, — сказала она спокойно.

Безнадежность ее голоса, как обычно, передалась мне, и, независимо от себя самой, я начала проникаться теплотой к ней.

— Ты не должна отчаиваться, Джесика. Ты слишком молода для отчаяния. Почему бы тебе не позвонить Крису, дать ему право на отказ?

— Его молчание достаточно красноречиво. Это и есть отказ. Он сказал мне, что это было очень важно, чтобы я сказала матери все раньше — ну, ты знаешь все. Он дал ясно понять, что был только один путь, которым он мог принести мне какую-то пользу. А сейчас я не могу ничего сказать матери. Она больна и вообще иногда не понимает, о чем я говорю ей. И я даже не могу освободиться от своего брака, сделав для Криса хотя бы это. Уже не от чего освобождаться, все умерло. Умерло само по себе. Поэтому я ничего не могу сделать для Криса, чтобы показать, что его любовь что-то значит для меня. Что наша с ним любовь не на втором плане. И что он не был вторым в моей жизни. Мужчинам не нравится сознавать себя вторыми, даже если уверяешь их, что это глупая выдумка. Сейчас он подумает, что я выбрала его только по обязательству, по обещанию. Он не хочет больше иметь со мной дело. Зачем я ему сейчас?

— Но он же любит тебя! — рассудительно сказала я. — И, несмотря ни на что, он должен чувствовать, что ты любишь его тоже. А еще же есть Дженни. — С этими словами надежда и уверенность стали заполнять мою грудь. Может быть, мне сейчас удастся убедить ее, хотя раньше у меня этого не получалось.

— Джесика, но он не сможет отвернуться от Дженни.

— Но я не могу пользоваться девочкой.

— Кто сказал тебе, что ты не можешь? — требовательно спрашивала я. — Это у тебя есть. К тому же, ты же сделаешь это для Дженни. Дай ребенку передышку. Верни ей настоящего отца.

Она сделает это для Дженни, я поняла это по ее глазам.

— И не надо звонить. Просто сходи. Пойди в конце этой недели. Вы проведете вместе уик-энд.

— А мать? Дженни?

— Оставь мать с медработниками и подругами. А Дженни приводи к нам.

Она посмотрела на меня, и в ее взгляде я заметила первый проблеск надежды, которого не могла поймать уже много лет, с тех пор, как Крис ушел.

— Ты так считаешь? — спросила она меня больше формально. — А это удобно?

— Какой разговор, Джесика? Конечно же!

— Хорошо, я сделаю это. Ах Кэтти, спасибо тебе! — Она обняла меня.

— Тебе не за что благодарить меня.

— Есть за что. Я благодарю тебя за то, что ты моя подруга и все еще не махнула на меня рукой.

— О, Боже, — я почувствовала горячие слезы на лице. — Я еще могу приносить кому-то добро.

Наконец, хоть один день прошел не напрасно.

Всю оставшуюся часть недели я не могла думать ни о чем, кроме своего бегства от Гэвина во вторник. Было ли это концом наших отношений? Хотела ли я, чтобы это стало концом? Так быстро? Мне нужно было сразу как следует подумать. С самого начала. Я же знала, что Гэвин был серьезным человеком и что авантюра, подобная этой, не могла длиться долго. Можно было предположить, что вскоре она закончится ничем или приобретет большее значение. Но он же был доктором-психиатром, почему он не смог оценить ее состояние, и сам не принял решение? Я никак не могла определить, стоит ли мне продолжать свои регулярные посещения клиники по понедельникам днем.

В пятницу утром позвонила Энн. Она сказала что будет дома весь день: почему бы мне не заскочить к ней? Мы уже давно не встречались с Энн. Я шла к ней в это утро, надеясь, что она не будет расспрашивать меня ни о чем.

«Ах, взять бы да поехать к Энн верхом!»

Нет, это был Лос-Анджелес, и лошадей здесь не было, только автомобили. Множество-множество автомобилей, перекатывающихся с холма, мелодично сигналящих. Девицы, расчесывающие волосы на остановке у светофора. Большинство машин было спортивного типа с особыми отметками на бампере. С опознавательными отметками. Но какая разница для дороги, кто есть кто?

Я въехала в тихий тупик с домами из красного дерева и стекла. Я помнила, как Энн выбирала эту тихую заводь, вдали от оживленного движения, чтобы детям было безопасней. Я взбежала по лестнице, находившейся на ступенчатой террасе. Энн встретила меня. Волосы ее были заплетены в две косы, и налей был кухонный фартук. По дому витал волнующий кулинарный запах.

— Я думала, что вы с Джейн занимаетесь общественным питанием только в том заведении, которые вы создали.

— Нет, у меня сегодня выходной. Я готовлю для семьи. Я думаю, пока побаловать и их.

Я последовала за Энн в ее научно организованную современную кухню, полностью отделанную дубом, напоминающую зеленый сад с геранями, цветущими орхидеями и пряными травами.

— Что произошло? — как бы между прочим спросила Энн. Слишком уж безразличной она старалась казаться. С того самого дня, когда она уговаривала меня драгоценностями спасти мое замужество, она постоянно подозревала меня.

— Ничего особенного.

— Ты все еще ходишь к этому психиатру?

— Да. А что еще остается делать? — сказала я легкомысленно. — Вы с Джейн все время на работе, Джесика постоянно занята матерью… Сесиллия, конечно, тоже не бездельничает, — пробормотала я быстро, не давая ей шанса заподозрить меня в том, что я по какой-то причине не упомянула имени Сесиллии. — Мне не с кем общаться. А если женщина не занята, она становится обузой для детей и мужа. Она слишком много ворчит на них. Ты не согласна?

Она проигнорировала мое последнее замечание.

— Но у тебя же есть другие друзья.

Я скорчила гримасу.

— Старый друг лучше новых двух.

— Кэтти, твоя беда в том, что ты привыкла работать. Это приносило тебе пользу.

— Раньше ты, однако, так не думала. Там, в Огайо, ты бывало, говорила мне, что мне следует находиться дома, с детьми.

Она открыла дверцу духовки, что-то засунула туда и снова закрыла.

— То было тогда, а это сейчас. То был Огайо.

— Что это значит?

— Это означает, что там было не так много вещей, которые сбивали тебя с толку.

— Я снова не понимаю, о чем ты говоришь.

— Кроме того, дети повзрослели. Почему бы тебе не пойти работать на студию, Кэтти? Они найдут тебе работу. Ты нужна им, Джорджу и Джейсону как раз нужен кто-то, чтобы руководить работой звукозаписывающей компании.

Я скривилась.

— Один из восстановленных объектов Джейсона, превзошедших старую звукозаписывающую компанию «Голд Рэкорд».

— Джордж говорит, что Джейсон, действительно, вернул компании ее былую славу.

— Да, я думаю записать Хью было бы для них подарком судьбы. А если они сделают это хорошо, я им не нужна совсем. Не так ли?

— Что с тобой? Разве ты не видишь, как изматывает себя Джейсон? Да и Джордж тоже. Они худеют на глазах.

— Ну, Джейсон мог бы поручать больше работы своим подчиненным. А если ты не прекратишь лезть ко мне со своими вопросами, я уеду домой. Я приехала сюда для легкой, приятной беседы, а не для того, чтобы отвечать на вопросы, как на допросе.

— Что говорит Джейсон по поводу твоего посещения психиатра?

— Я не знаю. Мы не обсуждали этот вопрос.

— Кэтти, счастлива ли ты?

— О Боже! А это еще что за вопрос? Конечно, я безумно счастлива. У меня жизнь, о которой мечтает любая молодая особа в Америке. Я живу в Беверли Хиллз. Это раз.

— А что, жизнь в Беверли Хиллз делает тебя счастливой?

— Конечно. Это означает, что если я буду осторожна, не буду уходить далеко от дома и буду прикована, в основном, к бульвару Сансет, я, вероятно, никогда не окажусь на панели. В Южной Америке это счастье. И я тебе уже сказала, не тяни из меня нервы. Я не за этим сюда пришла.

— А зачем ты пришла?

— Ты пригласила меня. И, как я уже сказала, по-дружески с тобой поболтать. И проконтролировать тебя. Убедиться, что у тебя все в порядке, не случилось никаких неприятностей. — Я взглянула на нее.

— А у тебя, Кэтти?

— Что у меня?

— Не случилось ли каких-нибудь неприятностей?

Я поднялась, подошла к плите, подняла крышку, сунула палец в кастрюлю, облизала его.

— Вкуснятина!

— Это ответ на мой вопрос?

— Что происходит здесь, Энн? Твоя семья съест все это?

— Ты знаешь, я всю неделю готовлю для посторонних людей и приношу детям и Джорджу то, что остается у нас в кафе. Но когда у меня есть возможность, я хочу приготовить Джорджу изысканную деликатесную, питательную домашнюю пищу, которую бы он вспоминал весь месяц. — Наконец она прервалась и рассмеялась. — Я хочу поубавить у Джорджа привлекательности. Он должен чувствовать разницу с теми, кто, может быть, любит его, горячо и страстно, но кормит только йогуртом.

Я рассмеялась удовлетворенная тем, что Энн не потеряла окончательно чувства юмора.

— Помнишь, как мы говорили в юности? «Люби его сильно, а корми его слабо». Помнишь?

Она заулыбалась, припоминая:

— Да.

А эти постоянные наставления: «Я умру, отправлюсь на небеса, а ты, маменькина дочка, останешься неумелым кулинаром».

— Ну, а сейчас не маменькина дочка готовит все это, а настоящая еврейка.

— Когда ты начала готовить по-еврейски?

— В последнее время я читала много еврейских кулинарных книг, чтобы научиться их кухне. Я хотела готовить для Джорджа еду, на которой он вырос, чтобы он знал, что этот дом из красного дерева и стекла — действительно его дом, его убежище, его очаг. Дом — это то место, к которому тянется сердце, Кэтти.

— О Боже. Ты закончишь или нет свои проповеди? Неужели нам не о чем поговорить? Расскажи мне, что здесь готовится? То, во что я опустила палец, было божественно.

— Это фаршированная капуста.

Я снова заглянула в кастрюлю. Капустные листья лебедями плавали в томатном соусе с золотистыми блестками жира. Я снова засунула руку в кастрюлю, в этот раз вынула часть капустного листа, немного обожглась при этом, положила капусту в рот.

— Горячо! Но восхитительно!

— Садись. Я дам тебе тарелку, нож и вилку.

Я покачала головой.

— Что еще ты готовишь?

— Циммес.

— Что такое «циммес»?

— Это сладкий картофель, морковь и чернослив.

Она открыла кастрюлю, чтобы я заглянула в нее, и снова я засунула туда палец.

— Подожди, — сказала Энн. — Я дам тебе тарелку. Садись.

— Спасибо, не надо. Между прочим, очень давно, у нас было такое блюдо дома. Ты помнишь? Только мама называла его морковным желе.

— Я не думаю. Мама готовила в немецком стиле.

Я покачала головой:

— Мне это блюдо очень напоминает приготовленное мамой. Что ты мне скажешь на это?

— Ну, может быть, и есть сходство, — ревниво сказала Энн. Она открыла одну из двойных дверец плиты. Я заглянула внутрь. — Еще одно блюдо. Пудинг из макарон, — триумфально заявила я. — Не так ли?

— Да, это кугель. С золотым изюмом.

— Мама пользовалась темным. Ты знаешь, я после маминого ни разу не пробовала макаронного пудинга. Дай мне рецепт. Может быть, я уговорю Лу приготовить его.

— Хочешь сейчас попробовать?

— Да. Небольшой кусочек. Я имею в виду совсем крохотный. Я же не балую себя, ты это знаешь.

— Не растолстеешь от маленького кусочка.

— Согласна. Ты разговариваешь, как настоящая еврейская матрона. Или так, как я себе представляю, она должна разговаривать.

Энн отрезала мне огромный кусок, против которого я долго возражала, но съела до конца.

— Восхитительно, сказала я, облизывая последние крошки с вилки.

— У меня еще есть грудная косточка.

— Покажи.

— Она остывает в холодильнике, чтобы я могла снять с нее лишний жир. Затем я нарежу ее, положу в обезжиренный соус и снова в печку подогреться. Но лучше взгляни на десерт.

Она держала торт с клубничным мороженым.

— Это еврейский торт? — спросила я, сохраняя невозмутимое лицо.

— Нет, это торт любви, — она опустила блюдо с тортом до такого уровня, что я смогла прочитать сделанную кремом надпись: «Я люблю тебя, Джордж».

— Ах! — и я разревелась.

— Что случилось? Я знала, что-то не в порядке.

— Ничего не случилось, ты дурочка, — сказала я, вытирая глаза кухонным полотенцем. — Я просто тронута, вот и все. Торт удивительный, я расчувствовалась. Старина Джордж, действительно, порадуется сегодня. Ради такой еды стоит приходить домой. А что за прелесть этот торт! Но, Энн, Джорджу не нужен торт, чтобы поверить, как ты его любишь.

— Ты права, но ты же помнишь мудрость: «И это не повредит». Об этом ходит даже анекдот.

— Я не слышала, расскажи.

— Старый актер на сцене во время еврейского спектакля падает замертво. Все засуетились, наконец, вынесли тело со сцены, вышел директор и сделал объявление, что по причине смерти актера пьеса не может быть завершена. Один из зрителей возмутился. Директор возразил: «Простите, но человек умер, и ничего не поделаешь». Зритель упорствовал: «Поставьте ему клизму». Директор начал терять терпение: «Я же сказал вам, он умер, клизма не поможет». — «Но и не повредит», — был ответ.

Я повеселилась от всего сердца, но стала смотреть на часы.

— Уже почти три. Мне пора идти. Дженни, дочка Джесики, должно быть, вернется из школы на одном автобусе с Мэтти. Они учатся в одном классе, ты знаешь это, а Дженни проведет с нами уик-энд. Я хочу, чтобы было все в порядке, чтобы они не забыли высадить Дженни у нас.

— Но ты только что пришла. Почему бы тебе не позвонить Лу и не попросить ее проследить за этим? А ты можешь со спокойным сердцем оставаться у меня.

— Хорошо, — я набрала номер нашего телефона, и после, вероятно, десяти гудков Лу подошла к телефону.

— Все в порядке? Дженни пришла?

Лу вздохнула:

— Все хорошо, приходите скорей, — и повесила трубку.

— Кому пришла в голову идея оставить у тебя Дженни?

— Джесика отправилась в Пало Альто повидать Криса Марлоу.

— Того, который был ее соседом?

— Угу.

Энн изучающе рассматривала меня некоторое время.

— Дженни — его дочь?

— Да, но не вздумай сказать об этом кому бы то ни было.

— Совсем не понимаю Джесику. Она не живет с Грегом, уже давно не живет. А Крис — отец Дженни. А раз она поехала навестить его, я делаю вывод, что он ей все еще не безразличен. Почему же она не разведется с Грегом и не выйдет замуж за Криса? Или хотя бы она могла жить с ним просто так.

— Потому что жизнь не так проста и однозначна для всех, как для тебя, Энн. Твоя дорога всегда ясна тебе. Но не все так счастливы в этом. Между прочим, где мой племянник и племянница? Скоро ли они вернутся домой? Я бы хотела повидать их, раз пришла к тебе.

— Ах, эти дети! Они почти не бывают дома. Когда они малы и сводят нас с ума, мы готовы все отдать ради нескольких свободных от них часов. А когда они вырастают и проводят с друзьями больше времени, чем с нами, нам постоянно хочется быть с ними. У Пети репетиция ансамбля. Это единственное, чем он бредит. А Бекки на религиозной проповеди.

— Религиозной проповеди? Что за религиозная проповедь? — Мы с Энн не были завсегдатаями церкви.

— Бекки хочет стать прихожанкой еврейской церкви. Убежденной. Она сама захотела этого.

— Сначала еврейская кухня, потом Бекки — и еврейская церковь. Вы что тут, все обратились в новую веру?

Я почувствовала, что сказано мною все это было очень безжалостным тоном, Энн даже рассердилась.

— Никто не говорил мне, что я обратилась в другую веру. Бекки сама захотела стать еврейкой, это ее право. А что в этом плохого? Что плохого, если мы с Пети тоже обратимся в другую религию? Это совсем неплохо, если семья имеет религиозные устои, неважно какого она вероисповедания. Лично мне кажется, что церковь — более достойное место, чем Голливудский бульвар, заполненный наркоманами.

В этом была вся Энн. Никаких полутонов. Или так, или иначе. Ее путь так ясен. А мой так запутан. Я не могу решить даже для себя, хочу я или нет возвращаться в кабинет Гэвина в понедельник? Он становился опасным местом для меня.

Когда я вернулась домой, то обнаружила, что на обеде было больше человек, чем я планировала. Вдобавок к Дженни Мэган привела свою подругу Фаун. Получилось так, что едва оказавшись на пороге нашего дома, Фаун немедленно позвонила матери и попросила разрешения не только поужинать, но и переночевать у нас. Мать Фаун щедро разрешила. И Митчел притащил своего друга, Хилана. Хилан тоже обратился к родителям за разрешением поужинать у нас, правда, спать у нас он не был намерен, к сожалению (хотя с чьей стороны взглянуть на это).

В честь Дженни, Фаун и Хилана Лу приготовила биточки и спагетти, которые вряд ли можно было назвать одним из моих любимых блюд. Стол в комнате был уже накрыт для завтрака. Там и меня ждало место.

— Я уйду до обеда, Лу.

— Нет, вы не уйдете.

Я молча ждала, что Лу продолжит, зная, что рано или поздно она скажет все.

— Звонил мистер Старк. Он очень сожалеет, что не может пообедать вместе с вами.

Она засунула руку в карман, выудила оттуда обрывок бумаги.

— Он сказал, что вы должны встретиться с ним на обзоре материалов. В девять часов.

У меня брови поползли вверх от удивления. Обзор материалов? Ах, ну, конечно, отбор, а не обзор. Мы собирались встретиться с Даннами на обед, а затем заняться отбором материалов в студии МГМ.

— Стол здесь явно мал для такого количества человек, Лу. Почему мы не обедаем в столовой?

— Чего это ради! — решительно возразила она. — Повсюду будут разбросаны спагетти, а там такой сказочный ковер. Вы хотите, чтобы он пришел в негодность?

«Ты так мудра, Лу. Ты можешь определить всю женскую суть с первого взгляда».

Я села за стол, взяв только тарелку с сыром.

— Почему вы не едите спагетти и тефтели? — сердито спросила Лу. — Чем плоха вам эта еда?

— Я на диете. А ты почему не подвинешь стул и не присоединишься к нам?

Она уклонялась от ответа, выкручивалась, прикидывалась, оправдывалась.

Никто никогда не видел, чтобы Лу нормально ела.

— А я уже.

Мне казалось, что она набивает себе желудок сладостями весь день, пока не нее никто не смотрит. Ее ничто не удерживало от сладостей. В ее возрасте и одиноком, незамужнем положении она могла наносить организму любой вред, какой только пожелает.

Митч и Хилан пытались сгрести себе в тарелки все содержимое огромной чаши со спагетти и тефтелями.

— А ну-ка, остановись. Не жадничай. Оставь остальным, — сказала я Митчелу.

— Мы растущие мальчики, — закричал Митч, рисуясь перед своим дружком. — Нам нужно больше мяса, чем этим девчонкам.

Они с Хиланом откровенно рассмеялись.

— Грубияны, — сказала Мэган.

— Я думаю, что они больше делают вид, чем являются ими на самом деле.

— Я тоже растущий мальчик, — сказал Мэтти, встал на стул, чтобы положить себе еще тефтелей.

«Боже, и он беспокоится о своей причастности к клану мужчин», — подумала я. А Лу посадила его на место и пустила чашу по кругу. Мики хватал тефтели руками, и Лу шлепала его за это. Мэган проворчала: «И этот — грубиян», после чего я сказала:

— Возьми нож и вилку для мяса, Мики.

Неожиданно я подумала, что вместо моих бессмысленных раздумий насчет того, следует мне закончить или продолжать консультации у психиатра, мне бы было лучше находиться дома и обучить своих детей самым элементарным правилам поведения и хорошим манерам.

— Оставь его в покое, — сказал Митч. — Мужчина должен есть по-мужски, — и они с Хиланом снова зашлись в смехе.

Над Митчелом довлело сегодня чувство мужского превосходства. Я потрепала его темно-каштановый чуб.

— Это что еще за разговоры! Здесь все равны, у всех равные права, и каждый получит свою долю тефтелей. Хорошо?

Мэган и Фаун смотрели на Митчела и Хилана с превосходством взрослых.

— Мама, ты знаешь, что делают мальчишки в нашей школьной столовой? Они кидают пищу друг в друга. И им уже по 14–15 лет. Ты можешь себе это представить?

— Необузданное никакими условностями поведение, — засмеялась я.

Дженни тщательно пережевывала пищу, прежде чем заговорить, проглатывала ее, никогда не говорила с полным ртом.

— Манеры мальчиков ужасны. Вы не находите, миссис Старк.

Я едва сдержала улыбку. Чувство полового превосходства было присуще не только мальчикам.

— Зато твои манеры великолепны, Дженни. Я думаю, что мальчикам за этим столом нужно поучиться у тебя.

Она озарилась удовлетворением от похвалы.

Лу положила в тарелку Мики немного бобов. Он оттолкнул их, выбросил из тарелки сначала на стол, потом на пол и посмотрел на старшего брата в ожидании одобрения. Я была готова сама шлепнуть его по рукам, но в этот момент Лу пробормотала:

— И она еще хотела, чтобы они ели в столовой, эти дикие животные.

Зазвенел телефон. «Она», так Лу относится ко мне. Я выскочила из-за стола прежде, чем Мэган смогла взять трубку, и ответила на звонок сама. Я разговаривала в кухне, потому что в комнате для завтрака было слишком шумно.

Это был Гэвин! Я впервые слышала его голос по телефону и испытала что-то вроде сенсации — как будто танец бабочек, порхающих вокруг и внутри меня, охватил все мое существо. Я рассердилась на этих бабочек и сказала:

— Вам не следует звонить сюда.

— А почему бы нет? Доктор имеет право позвонить своему пациенту, — ворчал он.

— Вы позвонили мне по поводу моего следующего визита, доктор? В следующий понедельник?

— Я звоню из дома, — сказал он. — Ты не одна? Ты не можешь говорить?

— В данный момент да, — принимая меры предосторожности, сказала я. — Я действительно не могу. А что случилось? Чего вы хотите?

— Как неприветливо! Я просто хотел узнать, как обстоят наши дела?

— Мы обедаем. Дети, я, гости моих детей и Лу.

— Я весь вечер буду дома. Вы бы не могли зайти ко мне, когда закончите обед?

— Нет.

— Я буду ждать тебя.

«Как быстро мужчины теряют разум, — подумала я. — Как быстро он сдался мне, утонул в моей трясине». Только несколько дней назад Гэвин говорил о каких-то этических нормах, о невозможности подобного общения с замужними женщинами, а сейчас он звонит мне домой и уговаривает бросить семью и устроить с ним тайное свидание.

— Нет, я не могу. Я должна присутствовать на отборе материалов. В девять часов. Я встречаюсь с мужем.

Последовало минутное молчание. Слово «муж», очевидно, вернуло ему рассудок. Но затем он сказал:

— Зайди на полчаса перед отбором материалов.

Он тут же положил трубку, почти что молниеносно. Казалось, что этой торопливостью Гэвин хочет преодолеть последние условности, угнетавшие его. Я была довольна. Мужчина с идеалами был всегда надежен, порядочен, но уязвим. А мужчина с принципами и уязвимостью сделал меня такой беззащитной и чувствительной. А это приводит к обязательствам, а я уже имела обязательства перед Джейсоном. И не стоит связываться с доктором Гэвином Ротом.

Затем я стала думать о его жилище. Я сказала ему, что не приду, но он едва ли поверил мне. Хотя я не спрашивала у него адреса, я знала его. Я записала его еще раньше… на случай экстренной медицинской помощи.

Конечно, если я пойду туда, у нас найдется, о чем поговорить. Он был психиатром и было интересно знать его точку зрения на определенные вещи. Это очень важно, особенно с тех пор, как я не могу обсудить с мужем определенные проблемы, например, теорию о мужском превосходстве. Врожденное это или воспитанное? А еще: почему Энн представляла жизнь ровной, ясно очерченной и определенной дорогой, а у меня была сплошная путаница?

Взбудораженная, я не могла сосредоточиться на беседе за столом. Лу вышла за десертом, оставленным в холодильнике, а я неожиданно услышала, как Митч сказал всей компании:

— …так врезал ему изо всей силы, — и все засмеялись, даже Мэган и Фаун.

— Это замечательно, Митч, — сказала я, хотя не слышала начала рассказа. — Никогда не слыхала о таком веском аргументе в споре.

Лу принесла поднос со сладостями, я помогла раздать их. Затем я подняла глаза и увидела Джейсона в дверях. Холл у него за спиной не был освещен, и в этой полутьме Джейсон казался прежним, не переменившимся, сердце мое забилось. Могло сложиться впечатление, что со здоровьем у меня не все в порядке: внутри клокотало, прыгало, переворачивалось.

Я пыталась раскрыть глаза и увидеть его таким, каким он был сейчас. Хотя внешне он мало переменился. Непокорный чуб стал почти седым и более прибранным с годами. И пиджаки или костюмы на нем стали более элегантными, цвета беж, как того требовала современная мода.

Что он делал здесь? Он должен быть занят где угодно. А к девяти часам подойти на отбор материалов.

— Вот чудо! — крикнула я только для детей. — По-смотрите, кто пришел к нам на обед. — И только Лу, бросившая на меня темный, мрачный взгляд, должно быть, заметила язвительность в моем тоне.

— Как жаль, что вы немного опоздали. Все тефтели съедены.

— Да, папа, — сказал Митч, — стоит только немного задержаться, и всегда бываешь немного не успевшим к чему-то.

Джейсон положил руки на плечи Митчела и сказал:

— Держу пари, что пока я поднимусь наверх, чтобы переодеться, к тому времени, когда я буду спускаться назад, Лу что-нибудь найдет перекусить. Как вы думаете, детвора?

— Конечно, папа.

— Обязательно найдет.

— Я думаю, ты прав.

— А как ты считаешь, Дженни? — спросил он маленькую дочку Джесики.

— О, да, мистер Старк, я уверена, что так и будет.

«В тебе прежнее обаяние, Джейсон».

Лу пропала в кухне, в спешке выполняя просьбу этого обаятельного мужчины.

— Я решил закончить с делами пораньше, чтобы успеть к обеду, — он призывно улыбнулся мне. — И отбор материала подождет. Ничего же не горит.

Я безучастно посмотрела на него, настолько, насколько хватило моей безучастности.

— Я решил провести вечер дома. С тобой и детьми.

Я ничего не ответила, и он обратился к детям.

— Ну, хорошо. Подождите меня немного.

К тому времени, как он вернулся, переодетый в белый свитер и джинсы, Лу зажарила отбивные, заполнившие запахом весь дом. Наконец она воспользовалась микроволновой печью! Это, вероятно, только ради Джейсона.

— А мы всего только мальчишки, — сказал Митч, глядя на отбивные. — Отбивные мужчинам, а нам только тефтели и спагетти. Еще недоросли.

— А я, на ваш взгляд, ничего, — спросил Джейсон, поливая отбивную кетчупом. Он время от времени улыбался мне, но это не вызывало у меня ответной улыбки.

— Кто будет играть со мной в шары, после того, как я пообедаю?

— Я!

— Я тоже!

— И я, папа!

— А вы, Мэган и Фаун? Что ты думаешь по этому поводу, Фаун? Не хотите ли вы поиграть?

Мэган и Фаун обменялись взглядами и кивнули друг другу. Они решили доставить ему приятное.

— Конечно, папа, мы присоединимся к вам.

— Но мы не сможем играть на улице, мистер Старк, — осторожно вступила в разговор Дженни. — Уже темно.

— Я включу свет, Дженни, будет достаточно светло для игры.

Он зашел в кухню, где находился выключатель света. И через секунду мы увидели, что ночь вокруг озарилась светом.

Он вернулся и снова сел.

— Ну, Дженни, получился из меня волшебник? Осветил я ночь?

Дженни улыбнулась, довольная:

— Да, мистер Старк.

«Да, ты волшебник, почти что Бог».

Я вспомнила, что однажды я уже приняла его за волшебника.

— А ты, Кэтти? — спросил Джейсон, не поднимая глаз, поскольку был занят разрезанием отбивной. — Ты тоже будешь играть в шары? Детвора, уговорите маму поиграть с нами.

Они ждали от меня положительного ответа, но у меня не было никакого желания. Совершенно очевидно, что у меня не наблюдалось такого беспредельного энтузиазма, как у хозяина дома.

— Это было бы прекрасно, — сказала я. — Но у меня назначена встреча. В комитете по музейным приобретениям. Я намечала пойти туда перед отбором материала, — сказала я, хотя мы оба, Джейсон и я, знали, что только два часа назад нашим планом до отбора материала была встреча с Даннами на обеде.

Джейсон не акцентировал на этом внимания, хотя взглянул на меня неравнодушно.

— Может быть, ты отложишь это? Я поиграю с ребятами в шары, почитаю на ночь Дженни, Мики и Мэтти, а потом мы бы могли поиграть в «Монополию».

Он был настолько умен, что не забыл упомянуть о книжке на ночь для младших, чтобы они не поднимали шума по поводу того, что не будут участвовать в игре в «Монополию». Но он немного промахнулся. Старшие дети с большим удовольствием хотели бы поиграть в видеоигры.

— Нет, — сказала я решительно, — я не могу отложить встречу. Может быть, Лу поиграет вместо меня? Как, Лу?

Лу одарила меня незамедлительно своим суровым дьявольским взглядом.

Даже уже сидя в машине, я не была уверена, что намерена ехать к Гэвину. Для меня было важно просто уйти из дома, чтобы заставить Джейсона размышлять, куда, в самом деле, я могла поехать.

Я повернула на восток от Сансет, ехала бессмысленно, пока не обнаружила, что оказалась в Голливуде. Я развернулась, поехала к западу от Сансет, стараясь собраться с мыслями. Сейчас нужно было принять более важное решение, чем то, которое я приняла тогда, когда соблазнила Гэвина в его кабинете. Теперешнее мое решение уже вело к определенным обязательствам. Я была уверена в этом, и прежде, чем я приду к нему, я должна быть уверена, что он отдает себе в этом отчет, и отступления назад уже не будет ни для одного из нас.

Неожиданно я оказалась на углу Беверли Гленн и приняла решение — я сделала левый поворот из правого ряда, чуть не врезалась в серебристый «Ягуар», и молодой человек за рулем «Ягуара» показал мне кулак — я не могла больше сопротивляться этому. Я отчаянно мчалась по Уилширскому бульвару. Мне нужно было сделать это чем быстрее, тем лучше.

Я поставила машину на подземной стоянке, поднялась в лифте в вестибюль.

— К доктору Роту, — сказала я вахтерше.

— Как мне представить вас, мадам?

«О Боже! Все это было слишком обязывающим. Неужели Гэвин не мог предусмотреть это, не заставлять меня представляться? Почему он не предупредил, чтобы к нему пускали без называния имени?»

— Мата Хари, — импровизировала я.

Вахтерша сняла телефонную трубку.

— К вам пришла миссис Мата Хари, сэр.

Она слушала ответ.

— Доктор Рот сказал, что вы можете подняться к нему прямо сейчас. Воспользуйтесь правым лифтом, пожалуйста, 1106.

Меня разочаровало, что он не встретил меня у двери лифта. Я оглянулась, разыскивая 1106. Нашла, позвонила, ожидала ответа, ощущая себя при этом высококлассной проституткой из Голливуда.

Когда он, наконец, открыл дверь, я была захвачена врасплох его видом. Он был только в джинсах, босой, без рубашки, только волосатая грудь. Я не знала, каким я его хотела увидеть, но только не таким. Это казалось слишком непринужденно, слишком откровенно.

— Почему ты не подумал обо мне? — спросила я обиженно. — Назад мне придется возвращаться, очевидно, минуя все инспекторские проверки ЦРУ.

Он улыбнулся мне завораживающей улыбкой Роберта Рэдфорда.

— Ты удачно преодолела все преграды.

Он был красив, красивей Джейсона, подумала я с раздражением. И моложе на несколько лет. Мысль Джейн насчет того, что молодые партнеры в этом году в моде, разозлила меня еще больше. Я огляделась в едва освещенной комнате. Она была хорошо обставлена, даже роскошно. Но она слишком походила на его кабинет, те же цвета, тот же стиль. Хотя было и отличие, здесь было уютней, много уютней. Это взволновало меня. Меня охватили ощущения, особенно в бедрах, ногах, груди.

Я пошла к двери в спальню, заглянула в щель. Кругом серая фланель.

— Что за контрасты? — решительно спросила я, стараясь разрядить обстановку.

Он махнул рукой в безнадежном жесте:

— Какая разница? — А потом произнес: — Ты сегодня великолепна!

Он никогда раньше не говорил мне таких слов. От этого мне не стало спокойней.

На мне был мужского покроя костюм, высокие, почти до колена, сапоги. Подсознательно обезопасила себя одеждой? Возможно. Но здесь, в этой квартире, кровь бросилась мне в голову. Мне не следовало приходить сюда. Это было ужасной ошибкой. В помещении ощущалось слишком большое напряжение. Комната была слишком темной и тесной. А он стоял рядом, глядя на меня, такой близкий, такой притягательный. Джейн сказала бы: «Такой желанный, такой сексуальный».

Хотя он не сделал ни одного движения в моем направлении, не касался меня, я уже хотела его, мое тело испытывало страстное вожделение. Я хотела, чтобы он подошел ко мне, обнял, положил руки мне на грудь. Мне бы вздохну лось легче. Он стоял, глядя на меня откровенным зовущим взглядом, но не трогал меня. Ничего не было сказано, но обстановка в комнате была и без этого предельно красноречивой.

Наконец он спросил, вспомнив о своих манерах, не хочу ли я выпить.

Я покачала головой, не в силах что-либо произнести. Он подошел и без прикосновения руками спрятался лицом в вырезе моей блузки, и я непроизвольно издала напоминающий рычание звук. Колени у меня дрожали и ослабевали. Он обнял меня и прижал к своей груди. Гэвин подхватил меня на руки, отнес в спальню. Глаза у меня были закрыты, я ничего не могла видеть, только чувствовать. Я ощущала его руки, раздевающие меня, затем почувствовала губы, припавшие к моей груди, и услышала его слова: «Ты восхитительна!» Затем были его горячие поцелуи, язык, трепетно прикасающийся к моим губам, и наконец дьявольская сила поднялась во мне, становилась мощней и очевидней, наконец охватила всю мою сущность, я вскрикнула, зарычала и широко открыла глаза. Вот это был тот момент, когда я действительно изменила Джейсону Старку. А все, что происходило до этого в кабинете доктора, не имело к измене никакого отношения.

Я уезжала от него обессиленная, более обессиленная, чем во все предыдущие встречи. По дороге домой я думала о торте, который показывала мне сегодня Энн, торт — признание в любви Джорджу. Однажды я тоже пекла для Джейсона торт, такое небольшое трехэтажное сооружение. Торт не удался по причине никуда негодной духовки, подгорел снизу, не пропекся сверху. Торт я пекла по какому-то особому случаю. Я старалась вспомнить, что это был за случай, но произошло это так давно, что я ничего не могла вспомнить.

Суббота прошла без всяких приключений, наступило яркое раннее воскресное утро. Джордж и Бекки приехали в машине, по размерам близкой к железнодорожному вагону, на которой Энн обычно закупала продукты для своего общественного питания. Джордж забрал Джейсона, Мики, Мэтти, Митчела, Хилана и Дженни в Диснейленд. В последний момент Мэган и Фаун, которые только что приехали, позволили уговорить себя присоединиться к компании. Джордж сказал, что у Энн сегодня рабочий день, а Пети репетирует с ансамблем. Джордж приложил все усилия, уговаривая меня поехать с ними. Я попросила прощения, сказала, что давно не видела Джесику и хотела бы навестить ее, как только она вернется с уик-энда.

Дела на студии, очевидно, процветают, догадалась я, раз Джейсон и Джордж могут позволить себе отдохнуть в воскресенье так легкомысленно. Обычно Джейсон проводил полвоскресенья, изучая итоги недели и консультируясь с Джо и редакторами.

Я довезла Лу до церкви, вернулась домой, обошла его, пустой, раздумывая, нужно ли будет идти на прием к Гэвину на следующий день в клинику, и ждала Джесику.

Добрым знаком должно оказаться то, что Джесика ни разу не позвонила мне в эти дни. Это означало, что они хорошо провели время с Крисом, возобновили свой союз, и у них не было времени на звонки.

Лу приехала из церкви на такси. Как обычно, я сказала ей, чтобы она позвонила мне, и я могла бы заехать за ней. Но это было не в ее правилах, а мне надоело ее уговаривать.

Весь день я чувствовала себя развалиной, которая мучилась вопросом, идти или нет завтра на прием к милому доктору, терзалась, что могло произойти с Джесикой, что ее до сих пор нет, раздражаясь от подозрительных взглядов Лу в моем направлении.

Наконец, появилась Джесика, но сердце мое упало, когда я увидела, что она была одна. Я надеялась, что она вернется с триумфом, в паре с Крисом. Но мне лучше было дождаться ее рассказа. Она выглядела ужасно. Джесика сказала, что едет с самого рассвета.

— Ну? — почти набросилась я на нее, ожидая рассказа.

— Я совсем не встретилась с Крисом.

— Да?

— Его не было там. Он отправился в Тахо на уик-энд. Мне сказала это его домоправительница.

— Но почему ты не дождалась его возвращения?

— Сначала я так и решила сделать. Я приехала из Пало в Сан-Франциско и устроилась в гостинице. Я хотела вернуться в Пало Альто в воскресенье вечером. Но в последнюю ночь я подумала, что он, вероятно, поехал в Тахо не один. Поэтому я села в машину рано утром, и вот я здесь.

— Но он мог поехать и один. Он мог поехать туда и с друзьями. С приятелями. Порыбачить, просто побродить. Конечно, он мог поехать и с женщиной. Ну и что? Ты же понимаешь, что он не может жить монахом.

— Я просто запаниковала. Я не хотела обнаруживать, что у него мог быть серьезный роман, хотя его нельзя было винить за это. Он мог иметь очень серьезные намерения к женщине, а мне не хотелось влезать во все это. — Она тряхнула головой. — Я постелила очень жесткую кровать, и не его вина, что он не хочет в нее со мной ложиться.

Я была настолько расстроена, что мне хотелось плакать. Но слез уже не было. И кто мог бы возразить женщине, которая испугалась, столкнувшись с вероятностью потерять свою мечту, свою надежду, и остаться одной уже навсегда.

Она пошла домой. Я обещала ей отправить Дженни, как только она вернется из Диснейленда. Со всеми событиями я решила, что не произойдет ничего страшного, если я завтра встречусь с Гэвином. Я не буду повторять ошибок Джесики. Я не упущу свой шанс!

Затем вся шумная компания вернулась домой, а Лу неожиданно сказала, что плохо себя чувствует и отправилась прилечь. Я была уверена, что это ее плохое самочувствие было как-то связано с моим завтрашним посещением доктора. Я думаю, Лу подсознательно связывает мои визиты к доктору с теми проблемами, которые она также подсознательно ощущала в нашем доме, даже не присутствуя в нашей спальне. Я всегда подозревала, что Лу — ясновидящая.

Задержав дыхание, осторожно спускаясь вниз по лестнице на цыпочках, я вышла в семь часов на следующее утро. Если Лу сегодня чувствует себя лучше, то она накормит детей и Джейсона а я могу еще залезть в постель и полежать, пока Джейсон не уйдет на работу. Я предпочитала утром не встречаться с Джейсоном и детьми, у них сложились особые отношения: Джейсон мягко дразнил Мэган, слушал рассказы мальчишек, помогал Мики, был добр с Лу, а она с ним так же добра, как никогда в оставшуюся часть дня. Это была очень милая сцена, настолько милая, что мне было трудно ее перенести.

Я молила Бога, чтобы Лу поднялась и уже пекла пироги на скорую руку или жарила гренки. Если Лу стало лучше, я могла бы пойти на прием к доктору Гэвину в его клинику. А если ей все еще нездоровилось, я буду вынуждена остаться дома, чтобы встретить Мики из яслей, а Мэтти из детского сада. Да и о самой Лу нужно было позаботиться. Даже если я смогу попросить Бэсс, которая всегда прибиралась по вторникам, прийти сегодня, я вряд ли смогу попросить ее присмотреть за Лу, которая может запустить лампой в Бэсс, если та приблизится к ее постели. Но сейчас я уже испытывала потребность видеть Гэвина. Я не могла не видеть его.

Я постояла в холле напротив комнаты для завтрака. Да, все было в порядке. Лу встала и уже настаивала, чтобы Митчел ел яйца, если он хочет получить сосиски. Джейсон стоял к ней спиной, а Мэган уговаривала его отвезти ее в школу, а он возражал, потому что мог опоздать на работу, если бы стал ждать ее. Каждое утро начиналось у них с этого разговора. Каждое утро Джейсон, который любил приходить на работу рано, предупреждал Мэган, что не будет ждать ее, что она поедет на школьном автобусе… и почти каждое утро ждал ее. Это была их маленькая игра, она стала уже традицией.

Я повернулась и стала подниматься по лестнице, благодарная Лу за то, что она поднялась из постели. У меня было новое платье, в котором я хотела пойти к доктору на прием — красное шелковое китайское платье, с разрезами почти до бедра, с плодами мандарина, раскиданными по золотистому полю. Я представляла, как Гэвин оценит меня в этом платье. Я думала обо всем этом и забыла о теплом дружеском завтраке, протекавшем сейчас в нашей комнате для завтрака.

В половине десятого я приняла ванну, когда зазвонил телефон. Я подняла трубку, зная, что Лу не сделает этого, пока он не протрезвонит, по меньшей мере, раз двенадцать.

Это была Розмари, секретарша Гэвина.

— Кэтти, — сказала она, и это обращение звучало очень удивительно для нее. — Я звоню вам, чтобы предупредить, что ваш прием у доктора сегодня не состоится.

— А когда мне прийти?

— Доктор Рот не назначил время нового приема.

Мне показалось, что в ее голосе звучит определенное удовлетворение.

— Могу я поговорить с доктором?

— К сожалению, Кэтти, его нет.

— Но он должен быть на месте, у него же приемное время.

— Он выехал по неотложному вызову.

— Куда? Мне нужно поговорить с ним.

— Я очень сожалею, Кэтти, — сказала она заботливо, — но я не могу соединить вас с доктором. Как только он позвонит, я могу передать ему вашу просьбу.

Гэвин не позвонил мне до одиннадцати часов, я снова связалась с клиникой.

— Это миссис Старк. Я хочу поговорить с доктором Ротом.

— Извините, Кэтти, но у него пациент, он занят сейчас. Я знаю, что не могу беспокоить его, когда он принимает пациентов, — настаивала Розмари.

— Вы передали ему, что я просила позвонить мне?

— Конечно. Я думаю, он позже позвонит, — сказала она с подъемом.

Вероятно, не одна Лу была ясновидящей в этом городе.

Чего он добивался сейчас? Какую вел игру? Я считала его таким невинным, таким простым. Но сейчас он что-то преследовал, какую-то свою цель. Но какую? Что означали все его действия?

Я позвонила снова.

— Вы скажите, пожалуйста, доктору Роту, что мне во что бы то ни стало нужно с ним поговорить. Скажите ему, что у меня нервный срыв и я всерьез подумываю о самоубийстве.

Трубку отложили, попросили подождать, вернулись через несколько минут:

— Доктор сказал, что перезвонит сам через двадцать минут. Он просил вас взять себя в руки и не прибегать к самоубийству за это время. Он предложил вам выпить стакан холодной воды и сосчитать до десяти.

Он позвонил ровно через двадцать минут.

— Почему мой прием отменен? — требовала я ответа.

— Я объясню это тебе сегодня вечером. У меня дома. И прекрати звонить в клинику каждые пять минут. Ты мешаешь вести прием.

— Но я сама хочу на прием! Я не могу прийти к тебе домой! Почему я не могу быть принятой в клинике?

— Действительно, я не могу принять тебя. Твое время прошло. Я назначаю новое на восемь часов у меня дома. Я буду ждать тебя и объясню тебе все.

— Я не могу прийти.

— В таком случае, я не смогу тебе ничего объяснить.

— Я предупреждаю тебя. Я предупреждаю тебя, что приму двадцать таблеток снотворного и стакан водки.

— Не глупи. Ты же знаешь, их нельзя принимать вместе. Я буду ждать тебя.

Джейсон не пришел к обеду. Он позвонил мне коротко, что Грег Наварес попал в неприятную историю ночью, и с ним возникли проблемы.

— Что за неприятность? Где? Что случилось? — допытывалась я, страдая от недостатка информации.

— Расскажу вечером, когда вернусь домой.

Считал ли он, что этого достаточно, чтобы я осталась дома и ждала его? Что бы там ни было, этого следовало ожидать. С Сесиллией уже были неприятности, с Хью многочисленные. Пришла очередь Грега. Интересно, будут ли вновь отложены съемки.

Я взяла дневник, чтобы сделать в нем записи. Но мысли мои были далеко от него. Я постоянно думала о том спектакле, который мог разыграться сегодня у Гэвина дома. Мне нельзя больше туда идти! Я твердо решила не делать этого. Мне больше была нужна атмосфера его кабинета, эта обезличенная равнодушная медицинская кушетка. Иначе я могла быть полностью охвачена интимной обстановкой серой фланелевой спальни Гэвина и полностью раствориться в ней. Но мне обязательно нужно пойти туда еще раз, чтобы услышать, почему меня нельзя принимать в клинике. Хотя я и сама понимала причину.

Хилан, друг Митча, снова был нашим гостем на обеде. Ему, очевидно, нравилась атмосфера нашего дома.

— Мне очень понравился обед на прошлой неделе, миссис Старк, но сегодня он еще вкусней. Мне нравится спагетти с тефтелями, но я просто могу проглотить язык от отбивной с картофельным пюре. Особенно от картофельного пюре. И он погладил живот в знак высокой оценки обеда.

— Мы до глубины души тронуты такой высокой оценкой, Хилан, — съязвила Мэган.

Я строго посмотрела на нее и сказала:

— Вот и хорошо, тогда скажи спасибо Лу, Хилан, это она готовила картофельное пюре.

После обеда я сказала Лу, что собираюсь на демонстрацию моделей одежды в «Сенчури Плаза» этим вечером. Затем, чувствуя, что я вынуждена дать ей объяснения, я сказала:

— Это благотворительное мероприятие, ты же знаешь. В пользу…

Но она не слушала. Она снова одарила меня своим уникальным взглядом, повернулась, всем видом показывая, что она понимает и назначение моего китайского красного платья, и красной кружевной сорочки под ним. «Боже, — подумала я, — она все знает!»

Она постоянно это подчеркивала, и я устала от ее непрекращающихся укоров.

— Ты не очень хорошо чувствуешь себя, приляг, — холодно сказала я. — Я скажу Мэган прибрать кухню, присмотреть за тобой и принести тебе все, что требуется.

Она встрепенулась.

— Ничего не нужно говорить вашей Мэган.

Я с удивлением отметила, что и Мэган уже стала «моей».

Его ясные голубые глаза устремились в мои.

— Я хочу все поставить на свои места и уточнить наше будущее. Приходя сюда, а не в кабинет ко мне, ты сможешь полнее удовлетворять свои желания и воплощать свои истинные чувства.

— Да? А какие у меня истинные чувства?

Он нажал мне на кончик носа.

— Как раз это и осталось выяснить. Мне кажется, у тебя сильное желание наставить мужу рога. Но это твоя практическая цель. Как мужчина я, может быть, несколько слаб и достаточно глуп, чтобы согласиться помочь тебе в достижении этой цели. Но как врач я не могу любить тебя, делая вид, что я исцеляю тебя. И естественно, я не могу брать деньги с твоего мужа за то, что сплю с его женой. Нашим официальным отношениям как доктора и пациента пришел конец, и я не разрешаю тебе больше приходить в клинику. Вот, — он взмахнул резко рукой, подтверждая окончание формальных отношений. — Я ведь еще и мужчина, а не только врач. И вот здесь ты вынуждена общаться со мной как с мужчиной. Вот ты и имеешь небольшое представление, почему я назначил тебе прием здесь. Нужен ли я тебе? Или все еще только в тебе не успокоилось желание изменить мужу! Я предупреждаю тебя. Как мужчина, я хочу любить тебя, я страстно желаю этого, но я не хочу, чтобы мной просто пользовались. Каждый хочет, чтобы и его любили. Это естественное человеческое желание.

«Любовь? А кто-то говорил о любви? Как раз меньше всего я хотела думать, говорить о любви, переживать ее. Мне уже однажды с лихвой хватило этой любви. В моем сердце не было места для любви».

Но он был честен и искренен. Он был доктором, психиатром, в конце концов. Почему он не понимает, что все не так просто, не так прямолинейно, не так ясно очерчено?

— Итак, ты хочешь меня лечить? Ты хочешь, чтобы я приходила сюда, чтобы ты мог вправить мне мозги, дал выход моим чувствам? — голос у меня был холодным, равнодушным. — Я понимаю так, что пока мои мозги не встанут на место, пока я не разберусь, что со мной происходит, ты не будешь любить меня?

Он вспыхнул. Невинный, детский румянец.

— Я хочу любить тебя, — говорил он с трудом, — если бы я этого не хотел! Я бы хотел найти в себе силы отправить тебя к другому доктору, чтобы не видеть тебя совсем.

— Почему же ты так не сделаешь? — спросила я, зная, что это был ненужный вопрос, что я не получу на него ответа. Вместо того, чтобы задавать этот вопрос, мне нужно было бежать отсюда. Уходить, пока не поздно.

— Почему же ты не делаешь этого? — повторила я вопрос.

— Потому что я люблю тебя, Кэтти.

«Я люблю тебя, Кэтти».

Это было случайное время, случайное место, случайный человек… но были ли случайными эти слова?

Он снял с меня платье, раздел совсем. Он целовал меня там и тут… кончики пальцев, шею, грудь.

«Да, там и тут. Если ты делаешь это для меня, ради меня, я отвечу тебе: я буду извиваться для тебя, я буду вздыхать для тебя, приближаться и отдаляться, играя с тобой, но полюблю ли я тебя? Хочу ли я полюбить тебя? Смогу ли полюбить тебя?»

Я запустила пальцы в его светлые волосы, плотно прижалась к нему, отвечая на его ласки и возбуждаясь. Я вспомнила строчку из стихотворения, которое читала много лет назад и точно не помнила. Смысл ее был такой: «Люби меня ради меня самого, а не ради моих светлых кудрей».

Я ехала домой в беззвездной ночи и думала не о светлых волосах, а о непокорном чубе. «Боже, неужели это никогда не прекратится».

Джейсон ждал меня у двери с бледным лицом, а Лу торчала за ним в красном махровом халате. Что-то случилось! Что-то ужасное! Дети!! Что-то случилось с кем-нибудь из детей, пока их мать развлекалась, как блудливая кошка!

Джейсон подал мне руку.

— Все хорошо, — быстро сказал он. — Это Пети, но все будет в порядке. Он просто попал в аварию. Несчастный случай на Сансет.

— Но у Пети нет машины, — глупо проговорила я, чувствуя дурноту.

— За рулем был его друг, Эдди, — сказал Джейсон.

— Насколько он плох?

— У него сотрясение, но надеются, что все будет хорошо.

— Где он?

— В больнице Калифорнийского университета. Я был там, привез Энн домой. Она хотела пойти домой к Бекки. А Джордж все еще там.

Затем я заметила, что он обнимал меня, успокаивая.

— Есть что-то, что ты не хочешь мне говорить?

— Пети и Эдди были пьяные. Кроме того, есть данные, что они употребляют наркотики.

— О, Боже! Энн!

Я освободилась из его объятий, пошла назад к двери.

— Куда ты собралась? Уже слишком поздно.

— Я должна пойти к Энн.

— Я пойду с тобой.

— Нет, — сказала я, глядя на Лу, которая неожиданно превратилась в старую, худую, жалкую женщину. Она очень близко восприняла ночное событие. Я знала, она боготворила Энн. Она уважала Энн.

— Оставайся дома с детьми и Лу.

Энн открыла дверь с каменным лицом.

— Я так и думала, что это ты.

Энн, которая кричала, когда умер Джон Кеннеди, Роберт Кеннеди, Мартин Лютер Кинг, Джон Леннон и Натали Вуд, сейчас, когда ее сын лежал в больнице с сотрясением мозга, сидела с сухими глазами. Это казалось неестественным. Я обняла ее и заплакала.

— Ему лучше, — сказала она. — Доктора сказали, что все будет хорошо.

Она вышла в кухню сварить кофе.

— А как друг Пети, Эдди? — спросила я.

— Практически не пострадал. Одни ушибы.

— Ну и хорошо. А другая машина? Ее пассажиры?

— Там был только водитель. Девушка шестнадцати лет. У нее миллион переломов. — Она, вероятно, пробудет в гипсе примерно год.

— Бедняжка. Но, слава Богу, хоть жива.

— Но она была напичкана ангельской пудрой.

— Ах, «ангельская пудра». Какое красивое название для этого отвратительного, смертоносного препарата.

— В ней обнаружили ангельскую пудру, но и мой сын со своим другом были не только пьяны, но и наколоты наркотиком. Все трое принимали наркотики, всем им не более шестнадцати лет. Все они ездили с этим ядом в крови, с одурманенными головами. Петер и Эдд возвращались с залива, куда они ездили за спиртным, которого им не хватило.

— Но откуда ты знаешь?

— Полиция расколола Эдди.

— А где Эдди?

— Родители забрали его домой. На нем ни царапинки. Они, его родители, подарили ему автомобиль на день рождения. Ну, что еще можно сказать, когда люди дарят машины совсем детям, прекрасно осознавая, что они совершают ужасные вещи!

— Ах, Энн, не думай сейчас об этом. Благодари Бога, что все живы. Это самое главное во всей этой истории.

— Если бы, действительно, это было так…

— Продолжай, что ты хочешь этим сказать?

— Я думала, у нас счастливая семья. Приличная семья. Но я была в плену иллюзий. Я думала, что если я делаю все правильно, то ничего плохого не может произойти у нас в семье. Я беспокоилась за Пети, по поводу этих постоянных репетиций в ансамбле. Я подозревала, что часть его друзей — панки. А я знала, что эта часть молодежи пьет и употребляет наркотики, но я надеялась на Пети, на нас. Я думала, что если у нас дом полон любви и сын был любим…

— Не говори «был», Энн. У тебя есть сын. Не передергивай, Энн. Может быть, он употребил наркотики впервые.

— Я не думаю, что сильно преувеличиваю. Люди говорили мне об этом раньше. Но мне плохо, и я ужасно устала от всего этого. У меня сын, которому шестнадцать, колется наркотиками, пьет. Кто принимал уже Бог знает что раньше, и будет употреблять еще Бог знает что в будущем. К тому же в любое время он может умереть от принятия чрезмерной дозы какой-нибудь гадости. Может быть, было бы лучше, что бы он сразу погиб сегодня.

— Энн! Что за ужасные слова ты говоришь! Бог накажет тебя.

— Он уже наказал.

— Энн, Бог вернул тебе сына из дорожной катастрофы живым, где он мог бы запросто погибнуть. Подожди, может быть, эта авария послужит ему уроком. Накажи его как следует, чтобы больше его не тянуло на такие занятия.

— Ах, Кэтти, ты дурочка! Шестнадцатилетний юнец ничего не извлечет из аварии, подобно этой, если ему удастся выйти из нее не пострадавшим. Все, что его беспокоит, так это разбитые инструменты, разбитая аппаратура. А вот я сделала вывод, что нет ни одной нормальной семьи в этой Стране Лотоса. Грешное место. Пацаны пьют и балуются наркотиками, ребята постарше колются ими постоянно, все мы пьем какие-то пилюли, и все ругаются и ворчат. И никто из нас не может вырваться из этого круга. Ты сидишь здесь и говоришь эти банальности. Но не существует сказок! Ты-то знаешь, насколько мы все грешны. Нас окружают греховные приманки, и мы все совершаем грехопадение и не думай, что я не знаю, что происходит между вами с Джейсоном. Что-то случилось с вашей семейной жизнью, и именно здесь. Что-то произошло с вашим союзом, который, как я думала, был создан на небесах. А ваши дети? Почему вы думаете, что Мэган такая хорошая девочка? Как вы можете быть уверены в этом, если она постоянно имеет возможность наблюдать, что происходит вокруг.

— Не надо, Энн, — умоляла я. — Ты взвинчена и возбуждена. — Я положила руки ей на плечи.

Она ушла от объятий и продолжала:

— Ты уверена, Кэтти, что все в порядке с Мэган? Говорят, что половина школьников в Лос-Анджелесе курят травку и пьют. Что заставляет вас считать, что ваша дочь не принадлежит к этой половине? Все, что вы знаете, это ее болтовня с подружками, которой она занимается каждый вечер, и уроки балета. Но за этим может скрываться все, что угодно.

— Ты заблуждаешься, Энн. Ты просто получила ужасный удар. Но все будет хорошо. Вот увидишь. Ты позаботишься обо всем этом. Ты вместе с Джорджем. Вы направите Пети по верной дороге. Вы оба — прекрасные люди, и достаточно сильные.

Она покачала головой.

— Этого недостаточно. Ах, Кэтти, зачем мы только уехали из Огайо!

«Ах, не спрашивай меня об этом, Энн. Я задавала себе уже тысячи раз этот вопрос».

Но я не могу сказать об этом сейчас Энн. Во всяком случае, не сейчас, когда она окаменела и похолодела от горя.

Я улыбнулась ей, давая понять, что сейчас продолжу свои сказки:

— Мы уехали из Огайо за лучшей жизнью. И, вот увидишь, она еще наступит.

— Ну, конечно: землетрясения, оползни, туманы, суета, полное отсутствие мест, где можно приткнуть машину. Засухи, с одной стороны, и скользкие, как лед, тротуары, если дождь все-таки пройдет. А цены! И испорченные дети, и неверные мужья.

Я печально засмеялась над этим союзом детей и мужей.

— Но только не твой муж, Энн. Во всяком случае, это твое обвинение к нему не относится. Тебе в этом повезло. А ты взгляни на это с другой стороны: у тебя хватает мужества жить в Калифорнии. Это земля для отважных.

— Я не думаю, что принадлежу к ним. Утратила все мужество. Я хочу, чтобы ты пошла домой, Кэтти. Уже поздно. Я хочу, чтобы ты была дома, с семьей, в безопасности в своей кровати. Я буду волноваться, как ты поедешь по ночному городу, по улицам, наполненным этими пьяными юнцами и одурманенными подонками. Я хочу знать, что ты в безопасности, если вообще существует такое понятие.

Джейсон все еще не спал, когда я вернулась. Я слышала, что в соседней с холлом комнате работает телевизор. Наверняка, он слышал шум моей машины. Ждал ли он, что я зайду и скажу ему о своем благополучном возвращении? Я поднялась по лестнице, Джейсон конечно же, волновался, предполагая, что опасность может подстерегать на каждом углу.

Через несколько дней Петер был готов к выписке из больницы. Энн позвонила мне и сказала, что забирает его оттуда прямо в реабилитационный центр в Техасе.

— Почему в Техасе, Энн? Тебе придется забрать его из школы. Почему он не мог лечиться где-нибудь здесь? После школы.

— Нет. Я и Джорджу сказала, что надо забрать Петера из привычной обстановки, чтобы поставить его мозги на место.

— Ну и что сказал на это Джордж?

— Сейчас Джордж не говорит ничего. Мне, во всяком случае. Мы не разговариваем. Джордж сказал, что если я сделаю это, то он не простит меня никогда.

Я вздрогнула:

— И ты все равно делаешь это?

Голос ее был твердым.

— Я вынуждена делать то, что считаю правильным.

«Ах, Энн, нет. Только не ценой своего замужества». — Перемени это решение, Энн! — «Не допусти того, чтобы ваш брак превратился в обломки при кораблекрушении, лежащие на тихоокеанском песке, подобно моим. Только не губи семейную жизнь, Энн. Пожалуйста».

— Я вынуждена делать то, что считаю нужным.

Я догадывалась, что мне не удастся изменить решение Энн. Я знала только одного человека, кто, наверняка, мог бы это сделать — волшебник с великим даром убеждения. Но я не могла просить его ни о чем, даже за Энн и Джорджа.

— Мы едем в Малибу на уик-энд, — сказала я Гэвину по телефону. — Все мы и Энн с Джорджем и дочкой. У Энн и Джорджа проблемы с сыном. Я хочу, чтобы ты тоже поехал с нами.

— Ах, нет!

— Прошу тебя! — настаивала я. Хотя я не могла состязаться с Джейсоном, в мастерстве убеждений, но держала второе после него место в этом искусстве.

— Я не хочу оказываться в этой ситуации. Одно дело иметь роман с замужней женщиной, другое дело — общаться с ее мужем. Что ты намерена делать? Афишировать наши отношения перед мужем?

— Не говори глупостей. Я уже сказала Джейсону, что ты поедешь с нами. Я сказала, что попросила тебя поговорить с Энн.

— Я не верю тебе. Просто ты хочешь утереть ему нос… мною.

— Не говори глупостей, — повторила я. — Если ты будешь гостем нашего дома, никто ничего не заподозрит вообще. Никто не подумает, что я могу пригласить в дом кого-то, с кем я флиртую. Ты должен прийти. Мне нужно, чтобы ты помог нам с Энн. Ты не можешь отказать мне в помощи. Я никогда не прощу тебе, если ты даже не попытаешься помочь мне.

Мне удалось убедить его и, в конце концов, он согласился.

А была ли я до конца откровенна с ним? Честно ли было это с моей стороны?

Может быть, Энн была только поводом, а причиной было просто то, что я очень хотела, чтобы он поехал? А может быть, Гэвин был прав? И я, действительно, просто хотела утереть нос Джейсону? Я ни в чем не была уверена.

Обе наши семьи поехали к морю в пятницу вечером. Джордж и Энн почти не разговаривали между собой. Пети даже при своем отсутствии стоял между ними.

Гэвин приехал в субботу утром. Джейсон принял звонок от входных ворот.

— Твой доктор прибыл, — сказал он просто. — Я пойду поиграю с ребятами в волейбол.

— Неужели ты не можешь задержаться на пару минут и познакомиться с ним? — бросила я вызов.

— Дети уже ждут у сетки. А он пробудет у нас до ленча? — спросил он, его ореховые глаза вопросительно встретились с моими. — А может быть, ты приведешь его на пляж, после того как устроишь его?

— Но он здесь для того, чтобы поговорить с Энн, — парировала я. — А, может быть, Джордж и Энн тоже собираются играть в волейбол?

— Я не думаю. Джордж занимается здесь бегом, а Энн не играет ни во что.

— Как видишь, — сказала я Гэвину, — у нас здесь не очень изысканно. Простой дом на побережье.

— А мне все кажется искусным и роскошным, — сказал Гэвин, немного с грустью, оглядываясь по сторонам, оценивая нашу белую отделку, сценически убранные тахты и привлекающие к себе внимание полы в испанском стиле. Мы прошли в открытый внутренний дворик, где бил родник, росли тропические растения, стояли изваяния и был фонтан. Затем мы вернулись в гостиную, подошли к стеклянной стене, через которую был виден песчаный берег и океан.

— Я должен сказать, что все это очень роскошно.

Я пожала плечами.

— Но это временное жилье. Мы часто приезжаем сюда в течение года. Случайно, только на уик-энд.

Мы вышли на веранду. С океана дул сильный ветер, но солнце светило тепло. Несколько секунд он наблюдал, как играют в волейбол. Джейсон полностью отдался игре, энергично отбивая подачи, попутно давая детям объяснения, вдохновляя их на игру. Он был гибкий, мускулистый, с загорелым телом. Подсознательно я была довольна, что он не был толстым и неуклюжим, что мне не стыдно за его тело перед Гэвином.

Джейсон играл в одной команде с Мики и Мэтти против Мэган, Митча и Бекки. Энн в это время сидела в стороне от площадки, у кромки воды, глядя в море, позволяя крохотным пенным барашкам волн омыть ее ноги.

— Я думаю, день не очень подходит для серфинга, — сказала я.

Гэвин засмеялся:

— Я не занимаюсь серфингом.

— В самом деле? Но ты же живешь в Калифорнии. Коренной калифорниец.

— Я рос в засушливых районах. Мы не слишком часто ездили к морю.

— Чувствовал ли ты себя при этом обделенным?

— Я не помню такого чувства. А там Энн? У воды?

— Да.

— Как дела у их сына? Ты не рассказывала.

— Лучше, чем у Энн, я думаю. И лучше, чем у Джорджа. Все так глупо. Джордж и Энн были последней примерной парой в Голливуде. Этот случай с сыном отдалил их друг от друга. Я говорила тебе — Энн хочет непременно лечить Пети от наркотиков, поместив его в больницу, а Джордж хочет, чтобы он был дома. Он говорит, что он верит Пети, и этот раз был первым, когда он употреблял наркотики. Но Энн действует, как солдафон. Она всегда уступала Джорджу, но в этом случае она уперлась. Она не отступит ни на дюйм. А Джордж, который всегда мягкий и уступчивый, в этот раз решил настоять на своем. Они практически перестали разговаривать. Прошлый вечер был вообще ужасным. Мы все играли и веселились, а Энн и Джордж только ворчали. А когда Джордж взял второй бокал виски, Энн взглянула на него, как будто он был алкоголиком.

— Звучит все достаточно забавно, — сказал Гэвин, когда мы снова зашли в дом.

— Зачем же они вообще ехали в Малибу?

— Не нахожу в этом ничего забавного, считая…

Он продолжал:

— Но так не может длиться долго. Вот увидишь. Через пару дней Энн и Джордж будут снова мурлыкать друг с другом.

— Все твои слова звучат неубедительно, не как профессиональный медицинский диагноз, — торопливо сказала я, ожидая, что может завязаться спор. — Что ты намерен делать с профессиональной точки зрения? Ведь именно за этим я пригласила тебя сюда. Что бы ты предпринял как врач?

Сейчас он начал наступать на меня.

— Почему ты сердишься? Может быть, потому что ты сама не уверена, зачем ты позвала меня сюда? Может быть, Энн и Джордж здесь совсем ни при чем. Может быть, ты просто хочешь воспользоваться этой ситуацией? Ты. Я. Джейсон. Каждый из нас смотрит на другого и пытается угадать мысли друг друга. Люди, бывает, создают такие ситуации.

— Не будь дураком. Неужели ты думаешь, что я стала бы играть в эти игры, когда здесь присутствуют дети? Дети дороже для меня, чем все эти игры.

— Они также более важны, чем те чувства, которые ты испытываешь к Джейсону?

— Что это значит?

— А я? Где нахожусь в твоем рейтинге я? Конечно, сразу следом за детьми? Но перед этими играми? Или после Джейсона? А может быть, после этих интриг?

— Может быть, хватит с этими нелепыми пытками? Прошу тебя. Я не хочу, чтобы ты работал на меня. Я прошу тебя сделать что-нибудь для Энн. Я хочу, чтобы ты убедил ее, что эта история с Пети — еще не конец света. Что мир не кончается по той причине, что ее сын употребляет спиртное и наркотики. А ей кажется, что это — конец. И последнее, что она должна успеть — вбить клин между ею и Джорджем. Я хочу, чтобы ты настоял, чтобы она оставила Пети дома.

— Ты же знаешь, я не могу ни на чем настаивать. Единственное, что я могу сделать, — побеседовать с ней. Я могу помочь ей разобраться, что она делает и почему. Но я не имею права диктовать ей поступать так, а не иначе.

— Но почему ты не можешь это? Почему все вы, доктора, можете только просиживать штаны и позволять людям тонуть все глубже и глубже, не пытаясь даже спасти их? Неужели нельзя хоть немного пошевелиться?

— Ты расстроена, Кэтти? Но я думаю, ты не отдаешь себе отчета, чем ты так расстроена. Отчасти причина, я думаю, в том, что ты не можешь наблюдать, как приходит в упадок спокойная, размеренная, порядочная жизнь твоей сестры и ее семьи. Ты могла держаться за них, оказавшись перед лицом твоего собственного распадающегося брака.

— Как ты можешь так говорить?

— А разве это не так?

— Что заставляет тебя думать, что брак распадается?

Он рассмеялся коротко, холодно, недоверчиво.

— Если бы было иначе, меня бы не было в твоей жизни.

— Половина Голливуда имеет любовников, это не мешает их семейной жизни.

Это не значит ничего.

— Очень циничная точка зрения. Он взял в ладони мое лицо и посмотрел пристально в глаза. Но это не относится к тебе. Ты не можешь так. Ты не можешь иметь просто любовника, который ничего не значит для тебя. Ты можешь убедить себя в этом, но я не поверю в подобное никогда. Поэтому я стараюсь держаться… на расстоянии.

Неожиданно мне захотелось заплакать, и я убрала лицо из его ладоней.

— А что ты знаешь обо мне? Мы едва знакомы. Мы любовники, но все еще посторонние друг другу люди.

— Я не чувствую себя посторонним, — прошептал он. Он прижал меня к себе, не с примитивным плотским желанием, а с нежным любовным чувством. Он обнял меня. Он очень крепко обнял меня.

«Ах, Гэвин, не надо. Не будь со мной так нежен. Ты не представляешь, что происходит со мной, когда я ощущаю эту нежность. Я хочу, чтобы ты просто любил мое тело, но, пожалуйста, не будь, никогда не будь так нежен».

— Ты постараешься, правда? Ты постараешься помочь Энн?

— Конечно.

— Переоденься, и мы пойдем на пляж. Пойдем, я покажу тебе твою комнату.

Я повела его по коридору в комнату, находящуюся в стороне от дома.

— Специальная комната для гостей. Или комната для прислуги, как тебе больше нравится. В ней только нет специальной комнаты для переодевания и ванной.

— Небезызвестная Лу не приехала?

— Нет. Она ненавидит побережье.

— Но кто делает всю работу по дому? Только не говори мне, что ты сама.

Его тон дразнил, но я не была в игривом расположении духа, поэтому начала немедленно защищаться.

— Но я не из тех голливудских красоток, ты знаешь. Я умею работать. Я напряженно работала всю жизнь. Джейсон и я… мы оба работали упорно, чтобы добиться того, что имеем.

Он мягко улыбался мне, и от этой мягкости я почувствовала себя в дурацком положении — и рассмеялась.

— Честно говоря, я рассчитывала на Энн, что она поможет мне с приготовлением еды. Но мне кажется, что в своем состоянии она не способна ни на что, кроме стонов. Но мы пойдем пообедать куда-нибудь.

Он взял теннисные шорты из сумки и пошел в ванную переодеться, закрыв за собой дверь. Я смотрела на закрытую дверь пару секунд, затем открыла ее, зашла и закрыла за собой изнутри.

— Ты соображаешь, что ты делаешь? — спросил он скептически.

Я приблизилась к нему, обвила его голую спину, руки скользнули ниже, я подняла лицо. Мои руки стали более настойчивы, и он оттолкнул меня прочь… очень резко.

— Подожди меня в другой комнате.

— Почему? — спросила я. — Мы можем воспользоваться туалетным столиком.

Он был взбешен, настолько взбешен, что потерял свою постоянную выдержку.

— Прочь отсюда! Ты рехнулась! Я не собираюсь располагаться с тобой на этом туалетном столике в доме твоего мужа. Что с тобой произошло? Здесь же твои дети.

Я и в самом деле походила на сумасшедшую. Может быть, у меня будет повод вновь записаться к нему на прием. Чего я добивалась: чтобы Джейсон застал нас вдвоем?

Я повернулась, вышла из ванной и прошла в основную часть здания.

Джейсон забежал поздороваться с Гэвином.

— Рад вас видеть, доктор, — сказал он и извинился, что вынужден вернуться к игравшим. — Должен помочь устроить соревнование между мальчишками, — объяснил он радостно.

Джордж вернулся после пробежки у моря и сидел немного в стороне, остывая, спиной к Энн. Он играл песком, пропуская его между пальцами снова и снова.

— Не нужно ли тебе полотенце, Джордж, — спросила я, подходя с Гэвином и знакомя их. Затем я обернулась:

— Энн, дорогая, подойди, пожалуйста, познакомься с Гэвином Ротом.

Она заставила себя улыбнуться.

— Так не хочется подниматься, идите сюда.

Мы сели с обеих сторон от Энн, но она, едва сказав «здравствуйте», поднялась и побежала в воду.

— Давай сделаем так, — сказала я Гэвину. — Я пойду посижу с Джорджем. Ты оставайся здесь, и, когда Энн выйдет из воды, начни с ней разговор. А еще лучше иди за ней в воду.

— Но на мне шорты, а не плавки. К тому же сегодня не жарко, чтобы плавать. Даже ты не надела купальник, — сказал он рассудительно.

Это была правда. На мне было длинное вышитое пляжное платье.

— Гэвин! Пожалуйста!

Он зарычал и медленно пошел в холодную волну.

Я взглянула в сторону игравших в волейбол. Джейсон стоял абсолютно прямо, наблюдая за мной, пока дети не потребовали, чтобы он сосредоточился. Я направилась назад к Джорджу, который был полностью погружен в строительство песочных замков.

— Могу ли я помочь? — спросила я.

Он улыбнулся мне:

— Всегда рад помощи.

Я собиралась начать приготовление завтрака. Гэвин и Энн сидели на берегу, занятые беседой, и я не хотела прерывать их разговор по такому ничтожному поводу. Поэтому я просто сидела, в то время, как Джордж и Джейсон резвились с ребятами в воде. Было удивительно, но Мэган никогда не отказывалась поиграть с младшими, когда рядом был отец. Сначала она совсем не хотела, ехать на уик-энд, по той причине, что я не разрешила ей пригласить с собой Фаун, считая, что в этот раз и так слишком много проблем, чтобы дополнять их болтливой Фаун. Кроме того, Мэган спала в одной комнате с Бекки.

Энн и Гэвин поднялись и пошли вниз по берегу. Я видела, как Джордж смотрел им вслед. Боже! Каждый наблюдал друг за другом в этот день.

— Я думаю, пора позавтракать, — сказал Джейсон. — Дети голодны.

Я вздохнула:

— Хорошо. Я достану отбивные и накрою на стол на веранде. Спроси Джорджа, не поможет ли он мне приготовить салат.

— Я сам сделаю салат, — предложил Джейсон. — Пусть Джордж займется детьми.

— Я все сделаю сама, — сказала я, отдавая себе отчет, что все это очень напоминало книжный роман.

— Как ты думаешь, Энн и твой друг-доктор скоро вернутся?

— Откуда я знаю. Что значит «твой друг-доктор»? Он просто пытается помочь.

— Я знаю. Именно поэтому ты пригласила его сюда на уик-энд.

За этой репликой последовало молчание. Затем Джейсон спросил:

— Может быть, мне стоит пригласить Вейскиндов к нам на завтрак?

— Для чего?

— Чтобы ослабить напряжение между Энн и Джорджем.

Я вынула из холодильника зелень для салата.

— Непременно. Тебе следует сделать это. Наши необычные соседи с их последними «новостями». Они вездесущи, дают советы на все случаи жизни, начиная от консервирования овощей, кончая любовными утехами, медленно переходя от одного к другому. Да, их непременно нужно пригласить.

Джейсон вышел с веранды, а я начала мыть овощи для салата.

Энн и Гэвин вернулись, позавтракали, затем снова отправились к берегу. Я надела купальник, тот вид одежды, который представлял мою грудь в самом выгодном свете, и пошла играть с детьми, пока Джейсон и Джордж сидели на веранде и пили виски. Затем я объявила конкурс на лучшую постройку из песка, разделила их на две команды, будучи уверенной, что Мэган поможет Мики. Я надеялась, что Джордж не напьется допьяна к тому времени, как Энн вернется с прогулки.

Когда Энн и Гэвин вернулись, она казалась менее напряженной, даже дружелюбной. Я воспользовалась первой попавшейся возможностью поговорить с Гэвином наедине.

— Как дела?

— Энн сказала, что она согласна принять курс терапевтического лечения.

— Энн? Лечиться? От чего именно? А Пети?

— Есть от чего.

— Так от чего же? — спросила я с определенной долей раздражения.

— Ты же знаешь, я не могу обсуждать это с тобой.

Я взглянула на него, отказываясь понимать, о чем он говорит, я не могла понять его цели.

— Не сердись на меня, Кэтти. Ты хотела, чтобы я помог Энн, и я пытаюсь это сделать. Она, действительно, в очень затруднительном положении.

— А как Пети?

— А что Пети?

— Как что? Он — источник всех бед, из-за него разгорелся сыр-бор. Я же просила тебя, чтобы ты уговорил Энн отказаться от ее безумной идеи лечить его от наркомании, а ты решил вместо этого лечить ее саму. Именно из-за этой идеи они и ссорятся с Джорджем. А может быть, и Джордж болен?

— Я думаю, что она и сама хотела бы отказаться лечить сына, но я не мог сказать, что это было бы самое правильное решение.

— То есть, она не заберет его домой? Это главное, чего тебе удалось достичь в вашем разговоре?

— Мне кажется, она не готова сделать это сейчас.

— А когда будет готова? Через год?

Он покачал головой, как будто в досаде, что я не хочу понять очевидного. Но он ничего не хотел понимать.

— Прости, Кэтти, я попытаюсь еще поговорить с ней. Хорошо?

Обедать мы отправились в закусочную к Дону. Детям нравилось там барбекю. Это было самым приличным заведением.

Обед наш начался с того, что между Бекки и Энн состоялась горячая дискуссия, где лучше организовать вечер, на который Бекки могла бы пригласить своих подружек, Бекки настаивала, чтобы он состоялся в гостинице «Беверли Хиллз», где ее подруга, Стася, собиралась устраивать прием. Энн просила не проводить никаких сравнений. Она совершенно определенно вынесла свое решение, что вечер может быть или в храме, или дома. Энн взглядом искала поддержки у Джорджа, но Джордж проигнорировал ее взгляд, а только взял новую рюмку с виски. Очевидно, он выдерживал характер. Это заключалось в том, что он не разговаривал с Энн с тех пор, как она не позволила Пети уехать из Техаса и отказывался поддерживать Энн в каких бы то ни было вопросах.

Гэвин ел какое-то восточное блюдо специальными палочками.

Мэган смотрела на него с откровенным восхищением, просила научить ее пользоваться этими палочками. Хотя я подозревала, что она уже умела делать это. Я с легким шоком обнаружила, что она заигрывала с ним. Это, конечно, льстило Гэвину. Она прогибалась, стеснялась, испускала через чувственно надутые губы гортанный смех, сопровождая это искусными маневрами своего рта, то приоткрытого, то с плотно сжатыми губами, то с временами показывающимся языком. Джейсон прикидывался, что ничего не замечал даже тогда, когда она игриво взялась за подбородок Гэвина легкомысленными пальчиками, что принудило меня бросить на Джейсона беглый взгляд, чтобы снять реакцию от всего происходящего. Был в этом взгляде и укор, ведь он всегда был слишком снисходительным и во многом уступал своей взрослеющей дочери. Он наблюдал за событиями за столом со стиснутыми зубами, даже тогда, когда она нежным язычком слизнула соус с подбородка Мики.

Я шлепнула Митча по рукам, когда он пытался вытереть жирные руки о спину Мэтти, и в это мгновение мои глаза остановились на Мэган. Неужели еще одна новая проблема? Как все предотвратить? Я ненавидела преждевременно сексуальных подростков. Но как отвести часы назад, пока бомба еще не взорвалась?

Я пыталась успокоить себя, что не произошло ничего страшного. Разве не каждая молодая девушка пытается флиртовать с более взрослыми мужчинами? Но это не значит ровным счетом ничего. Затем я увидела, как покраснел Гэвин, так как ему становилось все более и более неудобно. Что-то, наверняка, происходило, раз он не знал, как себя вести. Ведь не могло же быть достаточно того, что пухленькие губки и порхающие ресницы Мэган привели в смущение взрослого мужчину. А может, он смущался откровенного, неспокойного взгляда Джейсона. Затем я нагнулась, чтобы поднять упавшую салфетку Мэтти и поняла, в чем было дело: нога Мэган терлась о голубые джинсы Гэвина с совершенно откровенной определенностью.

Неужели Энн права? Неужели Голливуд привел Мэган к растлению?

Или я была настолько занята сама собой, что не заметила, как это произошло, как это случилось. Где Мэган получила свое эротическое образование? Может быть, Джейсон проводил с ней беседы? В любом случае, нужно стать более строгими с дочерью.

Лицо Гэвина из румяного превратилось в ярко пунцовое. Я поднялась, делая вид, что хочу выйти в другую комнату, а на самом деле хотела посмотреть, что происходит под столом. Я увидела, что рука Мэган лежала на бедре Гэвина.

«Ах, маленькая сука!» — Мэган! — скомандовала я, — я хочу, чтобы ты поднялась со мной наверх в туалет.

— Но мне не нужно в туалет, мамуля!

— Тебе непременно нужно сделать это, ты не ходила туда уже очень давно.

Мы вернулись домой, уложили детей спать, времени было уже больше десяти часов. Мэган возражала против того, чтобы идти спать в одно время с младшими детьми, но я настояла. Я была очень зла на нее. Но после того, как она ушла спать, злость моя немного прошла. То, что Мэган сделала сегодня, вероятно, было естественно, она взрослела, и я, наверное, волновалась напрасно. Точно так, как напрасно волнуется Энн по поводу Пети. Преувеличение.

Пока я раздумывала, чем бы еще заняться вечером, на веранде за стеклянными дверями появились Вейскинды. Бернард осторожно постучал в стеклянную дверь. Джейсон впустил его. На Бернарде Вейскинде были белые шорты и розовая футболка с надписью «Еще один дрянной день в Малибу». Флора выглядела совершенно контрастно: в кружевной белой рубашке, черные бархатные бриджи и модные туфли на высоком каблуке. Светлые пряди волос были заколоты золотой заколкой. Джейн сказала бы, что ее прическа была не модной в этом сезоне.

— Мы шли с вечера у Джона Фолкера. Увидев вас здесь, мы решили заглянуть и нанести вам визит; вам тоже надо было пойти туда — там был Й. О.

— Й. О.? — удивленно спросила Энн.

— Лэрри Х., — сказала ей Флора, изумленная тем, что Энн нужны объяснения. — У них дом в конце улицы, неужели вы не знаете? Как можно это не знать? Дом с развевающимся флагом Техаса. Везде, где живет Лэрри, он вывешивает этот флаг.

«О, Боже, как раз этого нам не хватало, — подумала я. — Разговоров о Техасе».

— Дети ушли спать? — робко спросил Бернард. — Не хотелось бы, чтобы они видели, — он достал из кармана шортов искусно украшенную пудреницу, открыл ее и показал мелкий белый порошок.

Энн резко поднялась и выбежала из комнаты.

— Что это с ней? Уж не помешалась ли она? — допытывался Бернард.

Я улыбнулась:

— Пара помешанных.

Джордж закашлялся:

— Я думаю, что мне тоже пора спать. Всем спокойной ночи.

— Мы сегодня прилично устали, Берни, — сказал Джейсон. — В следующий раз, хорошо?

Вейскинды взглянули друг на друга и Бернард захлопнул пудреницу.

— Конечно-конечно. Извините, что потревожили, — сказал он, смущаясь.

— Пойдем к Дорсей, может быть, у них лучшее настроение, Берни, — Флора чихнула, когда они выходили.

Джейсон запер за ним дверь.

— Я думаю, что тоже пойду спать, — сказал он, день был трудный. А ты, Кэтти? — его голос, так же, как и выражение лица, были спокойными и ровными.

— Нет. Еще рано. Мы с Гэвином немного пройдемся.

— В таком случае, спокойной ночи. Не задерживайтесь долго. Мы всегда очень рано встаем по утрам на побережье, Гэв.

Гэв покраснел.

Я протянула ему руку через игровой столик. Наши руки встретились, ладонь к ладони, палец к пальцу. Я медленно поворачивала свою ладонь и ощущала жар его руки. Он плотнее прижал свою руку к моей. Мой пульс участился. Он закрыл глаза, подвинул стул ближе, чтобы встретиться могли и наши ноги, встретиться, прикоснуться, крепко прижаться, сплестись. Он сидел с закрытыми глазами, судорожно дыша. Я слышала его сбивчивое дыхание.

Неожиданно он встал, отошел к стеклянной стене, устремил взгляд в море.

— Я мерзкая тварь, — сказал он, кивая головой в знак самоосуждения. — В доме твоего мужа…

— Но это и мой дом, — возразила я.

Повисло молчание, потом он нарушил его:

— Пойду надену плавки. Может быть, искупаюсь, — и он ушел к себе в комнату.

Когда он вернулся, я сказала:

— Пройдусь с тобой к морю.

— Может быть, лучше не стоит?

Но я пошла. Было холодно, но Гэвин отчаянно нырнул в волну. Меня трясло, я обхватила себя руками. Инстинктивно я повернулась, взглянула в сторону дома. Я увидела огонек сигареты на веранде, но не могла различить, чьей. Хотя из всех в доме, за исключением Мэган, которая могла побаловаться сигаретой, курил только Джейсон.

Когда я проснулась на следующее утро, я обнаружила, что Джейсон уже встал. Я взглянула на часы на моем ночном столике. Десять часов! Должно быть, поднялись уже все!

В доме не было никого, за исключением Гэвина, который читал «Таймс» на веранде.

— Где все?

— Твоя сестра пошла погулять с Джейсоном по берегу.

— А дети?

— Джордж забрал их в Венецианский залив.

— Зачем?

— Он говорил что-то о покупке скейтбордов.

— Скейтбордов? Он сошел с ума?

— Я думаю, что он просто хотел доставить им радость. В кофейнике свежий кофе.

— Кофе варила Энн?

— Первый кофейник заварил Джейсон, я второй.

Я поперхнулась.

— Вот тосты и бекон, а жареные яйца на сковородке на плите.

— Очень предусмотрительно с твоей стороны.

— Это делал Джейсон.

— Да? А чем занималась Энн, пока разворачивалась вся эта деятельность?

— Сидела на песке.

— Разговаривал ли ты с ней еще раз? О Пети.

— Нет, я помогал Джейсону готовить.

— Но это же безобразие! Ужас!

— Ничего особенного. Мама всегда учила меня помогать, даже когда я гость в чьем-то доме.

— В самом деле? И ты сам заправлял сегодня кровать?

— Конечно. И подмел пол в ванной.

Я зашла на кухню, поставила на поднос еду, налила чашку кофе и, вернувшись на веранду, села за стол.

— А ты уверен, что правильно выбрал профессию?

— Ты, во всяком случае, раньше считала так.

— Сейчас я уже не уверена.

— Я тоже. — Неожиданно он заявил: — Я собираюсь отказаться от практики в Беверли Хиллз.

С чего это вдруг? Так неожиданно.

— Не глупи. Ты будешь сумасшедшим, если сделаешь это. Чем ты будешь тогда заниматься?

— Мой друг открыл клинику в Сан-Франциско. Он зовет меня к себе.

— Что за клиника? Открытая?

— Не совсем. Клиника для психически больных людей, которые не могут лечиться по ценам Беверли Хиллз.

Я взглянула на него, как будто он собирался лететь на Луну.

— Как давно ты получил это предложение?

Я хотела знать, когда он задумался об отказе от практики до того, как я его совратила или после.

— Давно ты над этим думаешь?

— Несколько месяцев.

— Но почему?

— У меня нет никакого чувства удовлетворения от того, что я делаю. А мне бы этого хотелось. Я работал однажды в течение шести месяцев в Общественной Службе в Сакраменто. Там я почувствовал себя настоящим психиатром. Мне не безразлично, понимаешь ты или нет, что это для меня означает. — Он вспыхнул. — Я знаю, это звучит банально, но я… но я, действительно хочу быть полезным.

Но это действительно было банально. А мне и в самом деле небезразлично. Я почувствовала гнев. Переложил все на меня, хотя я была не в состоянии перенести все это. Но я понимала, что он имел в виду. Так уж мне повезло. Я хотела сверхпростого, современного, забавного, легкомысленного развлечения, чтобы бросить им вызов мужу. А случилось так, что мне встретился старомодный, честный, благородный герой. Но у меня не было выбора.

— А я? Ты хочешь сбежать в Сан-Франциско и оставить меня со всеми проблемами?

Джейн сказала бы, что свежими не могут быть цветы все двадцать лет.

— Но мне тоже нужна твоя помощь.

— Ты не больна. Все, что тебе было нужно, — легкий флирт. — Он взъерошил волосы. — Просто ты хотела досадить своему муженьку. А я, к сожалению, не так легкомыслен, и ты испугалась моей серьезности. И если меня не станет, мое место займет кто-нибудь другой.

Все звучало просто ужасно. Я не могла слышать это.

— Это же неправда.

— Это правда. И ты должна признать это. Ты только пользовалась мною, — грустно сказал он.

— Прекрати так говорить. Ведь все пользуются друг другом. Не так ли? — взывала я к нему.

Он пожал плечами, бросил безнадежный взгляд. Я хотела сказать ему что-нибудь доброе, ласковое, что могло бы смягчить ситуацию, но ничего не шло на ум.

Я встала из-за стола.

— Ты не можешь уехать. — Я стояла за ним, положив руки ему на плечи, прижавшись к его спине. — Ты мне нужен. Я не хочу никого другого.

Я услышала приближающиеся по лестнице шаги Джейсона и Энн, возвращающихся с прогулки, и отодвинулась от Гэвина. Энн впервые за все время улыбалась, а Джейсон нет. Видел ли он меня, прижавшуюся к Гэвину?

Энн протянула руки мне навстречу.

— Я собираюсь в Остин забрать Пети. Прямо сейчас. Где Джордж?

— Он повез детей на Венецианский залив, — ответил Гэвин, изучая лицо Энн, потом взглянул на Джейсона.

— Венецианский залив? Зачем? — поинтересовалась она.

— За скейтбордами. Что заставило тебя изменить свое решение относительно Пети? — Но я уже знала, что это была заслуга Джейсона.

Энн кивнула на Джейсона.

— Это все он. Как только Джордж вернется, мы поедем. Я хочу уточнить насчет самолета. Вы позаботитесь о Бекки до нашего возвращения?

— Как ты можешь об этом спрашивать? — я проводила ее в дом, к телефону, подождала, пока она все узнает, затем мы прошли к ней в комнату, и она начала укладывать вещи.

— Что такое сказал Джейсон, что вызвало у тебя такую реакцию? Что он мог сказать такого, чего не сказал никто?

Она пожала мне руки.

— В двух словах, он заставил меня заплакать.

Я могла в это поверить. Он и меня вынуждал плакать.

— Но что он все-таки сказал?

— Он сказал, что единственная мечта каждого человека спасти мир своего любимого. И Джордж хочет спасти мир своего сына. И Джейсон уговорил меня, — ее глаза наполнились слезами. — Джейсон сказал: «Энн, не лишай Джорджа его шанса. Не лишай Джорджа права спасти сына. Это будет самым счастливым его шансом». Как я могла не согласиться с такими доводами?

Я закрыла лицо руками, и мы заплакали вместе с Энн.

— Ах, Кэтти! Даже Гэвин Рот, прекрасный человек, замечательный мужчина, но он — не Джейсон Старк. Такой существует только один-единственный.

Я выбежала из комнаты.

Энн и Джордж напоминали двух детей, поехавших на машине в аэропорт, возбужденных и счастливых. А я снова плакала. Я была уверена, что Джордж спасет своего сына, а Джейсон спасет Энн и Джорджа, я была очень благодарна ему за это.

В последний момент Энн выскочила из автомобиля и подбежала ко мне. Она зашептала:

— Когда я вернусь, мы долго-долго будем говорить с тобой. Ты такая счастливая. Сначала Джейсон. Потом Гэвин Рот.

Я попыталась возразить.

— Не перебивай. Это говорит тебе сестра. Ты счастлива, но смотри, не упусти свое счастье.

Солнце и хорошая погода улетучились вместе с Энн и Джорджем. Погода в Южной Калифорнии менялась вне зависимости от прогнозов. Задумчивый Джейсон забрал ребят на Малибу Роуд испытать их новые скейтборды, а мы с Гэвином печально сидели на берегу. День становился все прохладнее, и я накинула меховое манто на купальник.

— Солнце выглянет, и туман развеется, — сказала я Гэвину.

— Я очень в этом сомневаюсь, — сказал он пессимистично.

— Так всегда бывает.

— Именно поэтому ты носишь норковое манто, — спросил он с издевкой.

— Оно старое, — оправдываясь, сказала я, — я ношу его вместо махрового халата.

— Замечательно. — Он протянул руку ладонью кверху. — Кажется, идет дождь.

— Не будь смешон. Неужели ты действительно собираешься покинуть Беверли Хиллз ради Сан-Франциско?

— Я думаю об этом. И очень сильно. Но в самом деле дождь. Разве ты не чувствуешь?

— Это просто туман. Дождь никогда не идет в это время года.

К нам бегом направлялся Джейсон. Он напоминал мальчишку, бежавшего по песку, подумала я.

— Собирается большой шторм. Я думаю, нам лучше поторопиться в город, пока дороги не залило.

— Я думала, ты катаешься с детворой на скейтах. Кто принес тебе эту новость? Сорока на хвосте?

— Когда я почувствовал первые капли дождя, я бросился в дом послушать прогноз погоды, — сказал он очень обоснованно.

— Я же говорил тебе, что идет дождь, — сказал Гэвин.

— Но в это время года никогда не идут дожди, — ответила я ему.

Джейсон кивнул Гэвину.

— Это самое привлекательное в жизни Южной Калифорнии. Всегда ждешь неожиданного.

Дети заняли места в автомобиле, размером с вагон, Джейсон и Гэвин пожали друг другу руки. Джейсон занял свое место на водительском сидении машины, а Гэвин подошел к своему «Вольво». Я приблизилась к Гэвину, чтобы попрощаться.

— Не пропадай.

Он многозначительно посмотрел на меня.

— Он удивительно прекрасный парень. В самом деле.

Я вздохнула.

— Всю жизнь люди говорят мне это.

Когда мы приехали домой, подруга Мэган, Фаун, и долговязый шестнадцатилетний юноша по имени Ларри, уже ждали нас. Как они точно сумели вычислить момент нашего возвращения, для меня показалось загадкой. Но на нее тут же нашелся ответ.

— Я была очень взволнована, когда ты сообщила мне по телефону, что возвращаешься, Мэгги. Ты позвонила как раз вовремя. Я думала, мать задушит меня голыми руками. — Фаун сидела, изящно-утонченная, одетая в гамму цвета розовой орхидеи — рубашка, брюки, кроссовки и кепка с козырьком.

— Что же такое ты сделала маме, Фаун? — спросила я, заранее убежденная, что убийство от рук матери не грозило ей.

— Лаура набросилась на меня, как обычно. С тех пор, как отец ушел от нас и мы были вынуждены переехать в эту жалкую комнатушку, Лаура без конца придирается ко мне. Особенно когда я высказываю свое отношение к ее мужчинам, что они далеки от идеала. А сегодня, когда я сказала, что последний из них, Сид, воплощение неряшливости, она ударила меня. Она буквально ударила меня. Тогда я вышла на террасу и пронзительно завопила: «У Лауры Райт искусственные волосы, искусственная грудь, искусственные зубы и украденный нос».

Ларри и Мэган рассмеялись, а я остолбенела от такой характеристики Лауры.

— Это было до дождя, или дождь уже начался? — спросила я, надеясь, что матери Фаун удалось по крайней мере, избежать аудитории соседок, которые сидели на террасе.

— Конечно до! Дождь идет здесь всего минут двадцать.

— Но это была очень злая шутка, Фаун.

Она задумалась, пожала плечами.

В гостиную вошел Джейсон.

— Лу кажется чем-то очень подавлена, — сказал он мне. — Почему бы нам не поехать всем на обед?

— Лу не поедет с нами наверняка, — сказала я. — Ты же знаешь, она находит массу причин, чтобы отказаться, когда я прошу ее об этом.

— Нет, она поедет. Я только что говорил с ней об этом.

— О Боже! — простонала Мэган, закатывая глаза перед своими приятелями. — Мало того, что мы вынуждены ехать со всей этой малышней, Бекки, Мики, Мэтти и Митчелом, но с нами поедет еще и Лу. И куда мы можем поехать со всей этой толпой?

Вместо того, чтобы одернуть ее, Джейсон обратился к дочери:

— Может быть, к «Тони Роме»? Ты любишь бараньи ребрышки в этом заведении? А гору жареного лука?

— Она очень хочет поехать к «Тони Роме», — сказала я. — Я хочу поговорить с тобой, Мэган. Давай выйдем.

Мы прошли в библиотеку. Но прежде, чем я что-то успела сказать, Мэган сама обрушилась на меня:

— Мама, неужели мы возьмем с собой Лу? Я думаю не о себе, и даже не о Фаун. Я люблю Лу. Но что подумает Ларри? Что за семейка, которая едет в воскресенье на обед с прислугой!

— Лу — не прислуга. Она наша домоправительница и друг. Послушай меня, Мэган: такие Ларри приходят и уходят, поверь мне. В твоей жизни их может оказаться сотни, пока ты не остановишься на одном из них. А Лу? У тебя никогда больше не будет такой Лу. Ларри пришел и уйдет, а Лу останется здесь. Подумай об этом!

Мэган покраснела от стыда.

— Но папа сказал, что мы поедем в «Тони Рома». Это же не для Лу. Нам лучше поехать в «Спаго» или «Пастель».

— Ты не права, Мэган. Я думаю, что твой отец подумал о твоих братьях. Что им лучше всего будет у «Тони Рома». А что касается Лу, то мы могли бы взять ее даже на прием к королеве.

Мы уже почти вышли, когда зазвонил телефон. Я подпрыгнула, Джейсон и Лу тоже напряглись. Складывалось впечатление, что мы все трое ждали от телефона только неприятностей или плохих вестей. Я думала только об Энн и Пети.

— Я отвечу, — сказал Джейсон, возвращаясь.

— Нет, я, — сказала я, подбежав бегом к телефону. — А ты иди к машине и размести в ней всех. — Я взяла себя в руки.

— Догадайся, что случилось? — чистый, взволнованный голос Джейн доносился из трубки.

У меня вырвался вздох облегчения. Наконец я услышала голос неподдельной радости.

— Я думала, ты в Техасе на уик-энде. — Джейн ездила навестить сводного сына ее матери, Дейла Вэкслера. Это случалось регулярно после свадьбы матери.

— Именно оттуда я и звоню! Я на ранчо Дейла. А как ты думаешь, кто получил техасского размера обручальное кольцо с бриллиантом величиной с кулак?

— Ну, наверно, Джейн?

— А угадай, какая еще новость?

— Ну?

— Мне абсолютно безразлично, какого размера бриллиант. Я просто безумно влюблена.

«Ах, Джейн!»

Джейсон точно так же облегченно вздохнул, увидев радостное оживление на моем лице, когда я забралась на переднее сиденье, рядом с Лу.

— Добрые вести?

— Да, весьма! Джейн выходит замуж да Дейла Вэкслера.

Лицо Джейсона просветлело, и мне показалось, что я услышала возглас восторга от Лу.

Но я тут же почувствовала все растущую тревогу. Теперь, вероятно, Джейн уедет в Даллас, и это будет для меня немалая потеря. А если еще уедет Гэвин? Но он, может быть, только болтал, может быть, все это несерьезно. Может быть, это его ухищрения, чтобы затронуть мои глубинные чувства в душе? Разве решится хоть кто-нибудь сменить практику в Беверли Хиллз на работу в клинике в холодном и мокром Чикаго? Мысли сновали у меня в голове, как мыши: «Счастливая Джейн. Получила еще один шанс!»

Все вернулись из ресторана в хорошем расположении духа. Даже Мэган и ее друзья хорошо провели время, а Лу перестала печалиться. Ларри повез Фаун в автомобиле домой, Джейсон уложил младших детей спать, а Мэган согласилась поиграть с Бекки и Митчелом. Прежде, чем уйти с ребятами, Мэган нашла в себе силы сказать:

— Я была неправа, мама. Мы в самом деле очень хорошо провели время все вместе.

— Ну, я рада. А ты уже взрослеешь. И очень хорошо, что признаешь свои ошибки.

Она прижалась ко мне. Может быть, я и потеряю Джейн, которая, наверняка, уедет в Даллас, но, по крайней мере, я не останусь одна. У меня остается дочь, которую я с гордостью могу назвать другом.

Я отправила Митча и двух девочек спать, и уже сама подумывала пойти отдохнуть. День выдался длинный и напряженный, полный эмоций, положительных и отрицательных. Я прошла мимо библиотеки, где сидел Джейсон с газетами, и мне показалось, что у него снова какие-то финансовые затруднения. У меня чуть не вылетело пожелать ему «Спокойной ночи», но я вовремя одумалась, прошла мимо библиотеки и уже поднималась по лестнице, когда зазвенел телефон. Я приостановилась. Джейсон, вероятно, сразу взял трубку, потому что я услышала только один звонок. Я снова подумала об Энн и Джордже, поэтому повернулась и медленно пошла назад, вниз, в библиотеку.

Джейсон по-прежнему, сидел за рабочим столом, но он плакал.

«Нет!»

Я была захвачена врасплох, так ошеломлена, что не могла спросить, что заставило его плакать. Я только выдавила из себя мертвым голосом:

— Кто звонил?

— Дей Риклаус.

Дей Риклаус? Он был единственным юристом на студии. Что он мог такое сказать, чтобы заставить сурового мужчину плакать?

— Хью! — голос Джейсона прерывался. — Хью мертв.

Я, оглушенная услышанным, ничего не могла вымолвить, а только подумала, что плачет Джейсон над своим чадом, над фильмом, почти, но еще не совсем законченном. Сейчас это становится почти безнадежным делом.

Наконец я обрела голос.

— Как? Что случилось?

— Полиция обнаружила его в мотеле в Голливуде, — он вытер глаза, тяжело вздыхая. — Он был до смерти избит.

«О, Боже!»

— Но кто? Зачем?

— Его нашли привязанным к кровати с повязкой на глазах.

— Не может быть!

— Дей сказал, убийцы искали себе партнера среди мужчин. Они, вероятно, давно заметили его. — Его глаза снова наполнились, слезами, он закрыл их руками. — Хью и раньше замечали в этой компании. Я думаю, он там частенько бывал. Мне кажется, Перси не всегда могла уследить за ним. Ты знаешь, я так любил его! Я знаю, что это глупо, но он напоминал мне ребенка, большого ребенка. Я любил его, несмотря ни на что. — Он безнадежно всхлипнул.

Мне стало стыдно за себя. Как я могла подумать, что он сокрушается только о картине! Но самое печальное в этой истории было даже не то, что Хью мертв. Самое ужасное было то, как он умер. Именно это повергло Джейсона в такое состояние.

Он посмотрел на меня.

— Почему, почему я не попытался ему помочь? Я так был занят собой, — он тряс головой от отчаяния.

— А Перси, — сказала я. — Нам надо поехать к ней. Я думаю, что вряд ли кто к ней пришел.

Испуганная служанка-мексиканка открыла дверь.

— Миссис в спальне, — сказала она. — Больше в доме никого нет.

— Скажите ей, пожалуйста, что мы бы хотели ее повидать.

Она вернулась через пару минут.

— Она не отвечает. Дверь заперта.

Мы переглянулись.

— А где Вирджил? Смоуки? — нетерпеливо спросил Джейсон.

— Они ушли.

— А где спальня? — требовательно спросил он, быстро двигаясь в нужном направлении. Я следовала за ним.

Служанка едва успевала за Джейсоном, показывая дорогу. Джейсон попытался достучаться, настойчиво крича:

— Перси! Это Джейсон Старк! Пусти меня!

Когда ответа не последовало, он нажал плечом на дверь, так как это всегда делается в кино. Он предпринял несколько попыток, пока дверь сдвинулась, и мы вошли. Она полулежала в кровати, держа в руках полупустую бутылку какого-то лекарства. Джейсон бросился к ней, потрогал пульс.

— Бьется! Кэтти, быстрей доктора. Она еще, вероятно, жива! — он стащил ее с кровати.

Они сказали, что продержат ее в больнице два-три дня, и мы пошли домой. Я прокралась в кровать, не глядя на Джейсона, который уставился в потолок. Я выключила свет. Оба мы, вероятно, не заснем в эту ночь. Я почувствовала его руку на своем плече.

— Кэтти, пожалуйста… пожалуйста, Кэтти!

В этот момент мне захотелось повернуться к нему, пустить к себе в кровать, в свои объятия. Все мое тело, вся душа страстно желали этого. Я испытывала сильное желание, гораздо более сильное, чем когда-либо в жизни, но я не могла этого позволить. Как я могу согреть его, когда внутри совсем не осталось тепла?

Ничего не сказав, не взглянув на него, я заставила его понять, что ему лучше уйти к себе, в пустую, холодную постель. Я подумала о Перси Хьюларт, лежащей на узкой больничной койке после неудавшейся попытки самоубийства. Может быть, мы поступили неправильно, сохранив ей жизнь? Ей будет очень трудно жить.

Через два дня Перси отпустили из больницы, и мы привезли ее к нам домой. Мне не особенно хотелось этого, но у меня не было выбора. Я не могла отпустить ее назад домой одну. Мы не могли не подумать о том, что она может предпринять еще одну попытку покончить с собой. Мы однажды уже спасли ее и должны были подумать о том, чтобы сохранить ей жизнь второй раз. Есть такая мудрость или заповедь, что, спасая чью-то жизнь, человек отвечает за нее. Я не могла предположить, как долго могла Перси жить у нас, но решила, что нужно пережить похороны Хью. А перед этим в полиции должен быть произведен осмотр его тела. Съемки «Белой Лилии» были, естественно, приостановлены, а Перси была тихая-тихая.

Позвонил Гэвин. Я не видела его с того самого уик-энда.

— Мне очень жаль Хью Хьюларта. Я подумал, что ты и Джейсон были дружны с ним.

— Да.

— Я так и думал, говорили, что Джейсон и Хью — друзья. Когда я смогу тебя увидеть? — спросил он.

— Я не знаю. У нас живет Перси Хьюларт.

— Но, наверняка, ты можешь оставить ее на пару часов.

— Я не знаю, смогу ли. Она все еще очень неуравновешенна.

Я не знала, стоило ли посвящать Гэвина в попытку самоубийства Перси. Безусловно, она имела право скрыть это ото всех. Но средства массовой информации вряд ли оставят нас в покое. Они вероятно, висят на дверях и прослушивают телефоны. Откровенно говоря, я боялась за Лу. Она чувствовала себя неважно. Я понимала, что ей было трудно справиться со всем этим. Она уже не так молода. Мы даже не знали, сколько ей лет. И я не могла оставить Лу одну с Перси Хьюларт и детьми. Я не могла этого сделать. Я очень волновалась за них обеих. За Перси и Лу.

— А как же я? — опустошенно спросил он.

— А что ты?

— Я больше совсем не интересую тебя?

— Зачем ты так говоришь? Ты молодой, сильный, прекрасно выглядишь. Нет причин беспокоиться о тебе.

— Я смотрел кино прошлой ночью по телевизору. С Ирэной Данн. «Черная улица». Она была любовницей женатого мужчины почти пятьдесят лет. Каждый год он уделял ей только несколько минут, а она все ждала и ждала, из года в год, из года в год.

Я знала этот фильм. Я смотрела его много лет назад в кинотеатре на Хай Стрит в Колумбии, в Огайо. Это был очень душещипательный фильм.

— Не напоминаю ли я тебе ее немного? Ирэну Данн.

— Очень немного, — ответила я. — Глазами. Но фигура у тебя тучнее.

Мы вынуждены были нанять охрану, чтобы никто из газетчиков не проник к нам, когда ворота были открыты, чтобы пропускать тех людей, которым нужно пройти к нам.

Энн по возвращении очень расстроилась.

— Что тут происходит? Живете как в осажденном лагере.

— Корреспонденты во что бы то ни стало хотят заполучить Перси. И кто-то из этих шустрых ребят разнюхал, что Перси у нас, и их налетело множество. Разве ты их не заметила?

— Как я могла не заметить? Но, может быть, она могла жить и в своем доме с охраной. И ни ты, ни твоя семья не были бы втянуты в это дело.

— Дети любят ее, поверь мне, — замялась я. — И все равно это продлится всего несколько дней. Похороны пройдут, они забудут о Перси… и о Хью. Они ударятся во что-нибудь свеженькое, и Перси спокойно отправится домой. Но я не представляю, что будет делать Перси, когда все это закончится. Но пойдем наверх, ты расскажешь мне все по порядку о вашей поездке в Остин и воссоединении семейства.

— А где Джейсон?

— Все еще на студии. Работает допоздна. Раздумывает, наверняка, что делать с картиной.

Мы зашли в комнату. Зная, что Энн откажется, я налила себе выпить. Как я и ожидала, она одарила меня укоризненным взглядом. Я предполагала, что она превращалась в одного из совершенно непьющих, которые расценивают каждую рюмку спиртного как символ неизлечимого алкоголизма. Она имела на это право, считая, что в спиртном весь корень ее бед. Но главное было в том, что она забрала Пети домой, а со временем она вновь станет нормальным, умеренно пьющим, не считающим за окружающими рюмки человеком. Но для этого нужно время. Только оно разрешает все проблемы.

— Расскажи мне все по порядку. Что сказал Пети, когда вы с Джорджем приехали?

— А как ты думаешь? Он заплакал, когда Джордж сказал ему, что мы все вместе поедем домой. Но, между нами, плакал и Джордж. Они стояли пять минут обнявшись, пока Пети не помчался в свою комнату складывать вещи. В самолете по дороге домой он сотни раз уверял меня, что будет хорошим мальчиком.

— Неужели ты не веришь ему?

— Может быть. Джордж, во всяком случае, верит. Сейчас они оба дома, ведут душевную беседу. И, я думаю, сейчас совсем неважно, верю я Пети или нет. Я не уверена, что когда-нибудь смогу до конца поверить ему. Главное то, Что они с Джорджем могут использовать свой шанс и что-то изменить. Джейсон убедил меня в том, что это необходимо.

Я кивнула и вздохнула.

— А где Перси? Я пришла, чтобы повидать тебя, в первую очередь, но я бы хотела сказать ей утешительные слова. — Она наверху, практически не выходит из комнаты. Я схожу за ней, спрошу, спустится ли она к нам, чтобы поздороваться с тобой.

Перси пришла, обменялась несколькими словами с Энн и снова поднялась к себе.

— Как она держится? — спросила Энн.

— Ничего. Я думаю, она подержится… до похорон. Она понимает, что через все это необходимо пройти. А что будет потом, я не знаю.

— Как ты думаешь, она останется в Лос-Анджелесе? — спросила Энн.

— Понятия не имею. Я думаю, она тоже.

— А ты, Кэтти?

Мои глаза округлились.

— А что я?

— Не строй мне невинные глазки. Что ты намерена делать в своей ситуации?

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Но ты же любовница Гэвина Рота.

— Ты сошла с ума.

— И это ты говоришь мне? Тебе никогда не удастся ничего скрыть от меня. Я понимала уже давно, что что-то происходит. После последнего уик-энда я полностью убедилась в этом. И я думаю, что я не единственная, кто догадывается об этом.

— Кого ты имеешь в виду? Джорджа? Неужели Джордж может подумать, что мы с Гэвином любовники? — голос мой звучал насмешливо.

— При чем здесь Джордж? Джордж никогда не подумает о тебе так. Ты же знаешь его. Он самый невинный в мире человек. Он никого ни в чем не может заподозрить, особенно тебя. Джордж даже не догадывается, что у вас с Джейсоном проблемы.

— Конечно, нет. Он прав. Я разве когда-то говорила, что у нас что-то не в порядке? Это плод твоего больного воображения. Но если это не Джордж подозревает меня в связи с Гэвином, то кто же? Скажи мне. Кто же еще?

Она не ответила. Но в этом и не было необходимости. Я засмеялась, поднялась, чтобы налить еще вина.

— Это глупо, Энн.

— Я хочу помочь тебе, — спокойно сказала она. — Пожалуйста, позволь мне это сделать.

Я расплескала водку мимо рюмки.

— Но мне не в чем помогать.

— Проблема существует, и не говори мне, что ее нет. Вы с Гэвином любовники, потому что что-то произошло между тобой и Джейсоном. — Она сузила глаза. — Не говори мне, что все в порядке. Посмотри мне в глаза, — потребовала она. — Я чувствую. Это из-за Сесиллии? Я почти уверена, что причина неприятностей в Сесиллии.

Мне всегда казалось, что Лу ясновидящая, сейчас я то же самое могла сказать об Энн, она обладала тоже сверхъестественной прозорливостью. А может быть, это врожденные, подсознательные инстинкты, свойственные любой женщине?

Входная дверь хлопнула, мы обе подскочили. В комнату, широко улыбаясь, вошел Джейсон. Он увидел у входа машину Энн и очень обрадовался ей.

— Я едва протиснулся в калитку. Посмотрите, что я принес, — он сходил в холл и вернулся с четырьмя хозяйственными сумками оранжевых и желтых цветов. Комната наполнилась дивным запахом ноготков и бархатцев. Энн расхохоталась.

— Что это ты вдруг надумал скупить весь цветочный магазин?

— Не совсем точно. Это уличная цветочница торговала прямо у ворот студии. Ей не хотелось сидеть всю ночь, и она предложила мне все это за умеренную цену. Вы же знаете, что я не могу устоять в подобных случаях, — усмехнулся он.

А я сохраняла серьезность, не улыбалась, и сказала очень холодно:

— Мне казалось, тебе не нравились уличные торговцы. Ты всегда говорил, что они вредят экономике, постоянно уклоняются от налогов.

— Да, это так, — сказал Джейсон, и улыбка с его лица исчезла. — Но вспомнил себя четырнадцатилетним. Я продавал что-то на улице, и один пижон скупил у меня все сразу, дал при этом сто долларов! Это было самым волнующим событием моей жизни. — Он пожал плечами. — А когда я увидел эту цветочницу, я вспомнил еще кое-что. В памяти всплыл один день в Булонском лесу во время медового месяца, когда ты так умилялась этими цветами. — Его глаза умоляли меня вспомнить это.

Я вынула из сумки один цветок, поднесла к носу. Его запах навеял обворожительный французский воздух того дня.

Цветы уже не так пахнут, как бывало раньше. Ты заметила это, Энн? — Я засунула ноготок назад в сумку.

Глаза Энн напряженно следили за нами с Джейсоном. Затем она снова посмотрела на цветы:

— Здесь, наверно, их сотни.

— Да, — сказала я. — Возьми их домой. Хотя бы половину.

Протестуя, она взяла две корзины цветов с собой, а Джейсон пошел в кухню в поисках ваз, куда можно поставить оставшиеся цветы. Безусловно, я помнила тот день в Булонском лесу. Мы бегали и радовались, как дети, но целовались уже совсем как взрослые. Конечно, я помнила. Как можно было это забыть?

Он вернулся с одной вазой цветов.

— Я отнесу ее Перси. Может быть, они порадуют ее хоть немного.

— Да, конечно.

Неужели он действительно верил в это? В то, что ваза с цветами сможет хоть сколько-то повлиять на отчаяние Перси? Странные создания эти мужчины! Они считают, что корзиной цветов можно искупить любую, даже самую страшную ложь. Я пошла в кровать.

Он вошел в темную спальню, на цыпочках подошел ко мне, хрипло прошептал: «Кэтти!» Я не ответила. Я спала. Он, должно быть, вошел в комнату тоже с вазой цветов, потому что меня охватил их сладкий, волнующий запах.

— Ну, когда же? — услышала я его тихий вопль.

Я отчаянно уткнулась в подушку, крепко сжала под одеялом руки в кулаки, как будто старалась задушить одинокий, живой ноготок, который я взяла с собой в кровать.

Полиция, наконец, вернула нам тело Хью, и мы могли завершить оформление всех формальностей, связанных с похоронами. Мы с Джейсоном решили, что наш долг избежать большой шумихи при этой церемонии, и обратились в частную фирму, почти секретное похоронное бюро. Только там можно было достичь этой цели. В газетах уже и так было достаточно всяких сенсационных подробностей. Там даже поместили фотографию Хью, привязанного к узкой кровати мотеля с повязкой на глазах. Какой-то прыткий журналист умудрился найти этот снимок. Но истинная причина смерти Хью, которая могла оказаться самой сенсационной подробностью, оставалась в секрете от газетчиков. Они не знали, что Хью стал жертвой не просто зверского убийства с целью ограбления. И мы были обязаны похоронить этот секрет вместе с Хью.

Мы спросили Перси, где бы она хотела положить Хью на вечный покой. Она не колебалась ни минуты, как будто всю жизнь только об этом и думала.

— На кладбище Форист Лаун, — сказала она, — где похоронены все большие звезды.

Мы не спорили с ней, хотя было очень трудно организовать похороны человека, умершего насильственной смертью, на этом кладбище. Мы понимали, это было единственное, что она могла сейчас сделать для Хью — навечно определить его среди ярчайших звезд. Похороны на этом кладбище было трудно оставить в секрете, но это интересовало ее меньше всего. Мы поняли это, когда предложили ей организовать погребение в шесть часов утра и пригласить только нескольких близких. Она отказалась от таких скромных похорон. Ей хотелось толпы! Она хотела оплакать его со всеми почестями, чтобы присутствовали все его фаны, все, кто любил его. Она не возражала и против представителей прессы. Она хотела, чтобы это было прощание со звездой, и все это поняли.

Это, конечно, было причудой, но таков был выбор Перси. Она попросила Джейсона закрыть в этот день студию, чтобы все работники ее могли прийти проститься с Хью. Джейсон согласился. Затем она повернулась ко мне с просьбой, чтобы я позвонила Сесиллии и уговорила, чтобы они с Гардом не обошли вниманием эти похороны. Она придала особое значение их присутствию. При отсутствии родственников Сесиллия с Гардом могли частично их заменить.

Очень непросто для меня было позвонить Сесиллии, но я была должна и сделала это. Я передала ей просьбу Перси, и Сесиллия попросила сказать ей, что постоянно думает об этом несчастье. Голос ее звучал странно, но я не придала этому значения. В конце концов, мы уже достаточно отдалились друг от друга. Но в конце разговора она спросила о Джейсоне, которого не видела с тех пор, как остановились съемки. Она спросила также о детях, Энн и Джордже, даже о Джесике и Тайсонах, ни на секунду не задумавшись, что Джо и Джейн давно расстались. Вот это и было странным. Она постепенно забывала нас всех. Жизнь с Гардом занимала все ее сознание. А может быть, мозги ее были травмированы осознанием своей вины?

Только после того, как она повесила трубку, я вспомнила, что не услышала от нее ответа на просьбу Перси: придут они с Гардом на похороны или нет. Я собралась тут же позвонить еще раз, чтобы сообщить Перси определенный ответ, но потом передумала. Было достаточно того, что я передала сообщение.

После разговора с Кэтти Сесиллия снова уткнулась в подушку. Нет, она не пойдет на похороны. Она не могла с уверенностью сказать, пойдет ли Гард. Она знала наверняка только одно, что Гарда не было в больнице во время операции, и он не знал, что было извлечено в ходе ее. Гард не знал, что ее собирались оперировать. Она сумела сохранить это в секрете от него.

В ночь гибели Хью она впервые обнаружила опухоль в груди. Сначала ее охватил приступ ужаса, потом его сменила радость. Если в груди опухоль, грудь могут удалить, тогда Гард оставит ее в покое. Он больше не будет терроризировать ее! Не будет совершенства — не будет Гарда. Все очень просто. Она много раз думала о самоубийстве, дважды пыталась это сделать, и дважды ей препятствовали в этом. Однажды она потеряла решимость в самый последний момент, ее охватил ужас. Но сейчас все шло помимо ее воли.

На следующий день она пошла к доктору. Она сказала Гарду, что это заурядное обследование, поэтому не нужно ходить с ней, сидеть в приемной и консультироваться с докторами.

Врач попытался успокоить ее.

— Многие опухоли оказываются доброкачественными, вы же знаете.

Он, вероятно, счел бы ее душевно больной, если бы она высказала ему свои истинные мысли по этому поводу. Он все объяснял ей, как берутся пробы на анализ, делается все это очень быстро. Если опухоль все-таки окажется злокачественной, то есть право выбора: облучение пораженного места, что очень распространено. Но некоторые женщины предпочитают операцию по удалению самой опухоли, при этом они не теряют ничего во внешнем виде. По ее желанию могут удалить всю грудь, даже если опухоль распространилась по ней не полностью. Но, в любом случае, доктор должен был послать ее на обследование. По этому поводу она могла бы сказать, что у нее не было выбора. Только удалять грудь. Удалять полностью.

— Подождите, — остановил он ее. — Не торопитесь с ответом. Обдумайте его сегодня вечером. Идите сейчас домой, поговорите дома с мужем.

— Я должна принести подписанную им бумагу установленной формы? Я сама могу подписать вам любую бумагу, чтобы вы были вправе сделать мне операцию, неважно, какими будут результаты анализа, доброкачественная это опухоль или нет. Это мое тело, моя грудь, мой выбор.

— Никто не отнимает у вас права выбора, миссис Пруденс.

Он был ошеломлен ее поведением. Ей стало жаль доктора.

— Я ощущаю этот жуткий страх… это подозрение, что опухоль злокачественная… что я все равно умру. Мне будет спокойней, доктор, если пройдет операция. И я хочу освободить мужа от ответственности за принятие этого решения.

Ведь доктор не знал, какой злокачественной была вся ее жизнь. Каждую ночь жить в страхе от нескольких дюймов голубой равнодушной стали.

Она поступила в больницу под вымышленным именем, так они договорились, чтобы избежать шумихи. Гарду было сказано, что она ложится на обследование, формальное, но необходимое. Новое обследование, которое было нельзя провести в докторском кабинете на приеме. Может быть, Гард и проявил бы больше интереса, более подробно расспросил ее, настоял бы на том, чтобы сопровождать ее в больницу, если бы он не был так занят своими проблемами, новыми финансовыми трудностями, он поклялся, что сметет студию Джейсона — блокирует ее, задвинет в лужу, уничтожит, но нужен последний удар, последняя атака на фильм.

Поэтому он не поехал с ней. В тот момент, когда доктор разрушал ее храм, Гард, вероятно, находился в воздухе по дороге в Нью-Йорк.

Она перехитрит Гарда. Если ей удалят грудь, если она освободится от Гарда, она обманет его, помешает его планам. Она просто расскажет Джейсону о намерениях Гарда, предупредит, что ожидает студию Старков.

Джейн принесла Перси весь комплект одежды, полностью подобранный к случаю — платье, шляпа, туфли, сумка и даже нижнее белье. Но Перси отказалась. Она сказала, что хочет надеть черное платье, которое так любил Хью, поэтому она попросила проводить ее к себе домой, чтобы забрать там вещи. Мы поехали туда поздно вечером, чтобы ни с кем не встретиться по дороге. Она настояла на том, чтобы ее оставили одну в спальне и дали ей возможность собрать вещи, все, которые были ей нужны. Она несколько раз подчеркнула фразу: «Все, которые мне нужны».

Джейн пришла утром, чтобы помочь Перси одеться и наложить макияж. Джейн придавала косметике большое значение, принимая во внимание, что там будут вспышки камер, а Перси должна выглядеть так, как будто Хью мог ею гордиться. Ей следовало быть сдержанно-элегантной, хорошо причесанной, но не вычурной. Она считала необходимым сделать это для Хью и его поклонников.

Джейн сказала мне, что приедет Джо, и мы все вместе отправимся на нашей машине. Когда я выразила удивление, она сказала:

— Но у вас в машине много места. Конечно, Джейсон, я, Перси, Джейн и… Джо. Конечно, мы все войдем. Но дело не в этом.

— Подруга Джо послала его к черту. Он страдает, сожалеет об обоих: о Хью и о его подруге. Он вынужден был ехать на кладбище один, а быть одному в этой ситуации так тяжело.

Я не переставала удивляться Джейн. Она стала еще более щедрой. Она никогда ничего ни у кого не брала, только отдавала, но сейчас ее никто об этом не просил, это входило в ее долг, в ее обязанности.

— А что случилось с его подружкой?

— Она нашла кого-то новенького, — констатировала Джейн. — Это забавно. Джо разрушил из-за нее нашу семейную жизнь, это было самым печальным событием моей жизни. И как тривиально все закончилось. Складывалось впечатление, что она просто поклонялась его яркости и обаянию, но не могла устоять перед молодым актером — двадцатидвухлетним, без царя в голове, но хорошо накачанным и длинноволосым. Я не знаю, Кэтти, но мне жаль Джо. Он такой несчастный.

Мы отправились на машине на кладбище: Джейсон, Джейн, несчастный Джо и очень понурая, тихая Перси, сжимающая в руках сумочку. Я знала, что это ее молчание, покорность были проявлением истерики. Это был шок, неважно, каким при этом было ее поведение. Я боялась за нее. Когда она встанет у края могилы, лицом к лицу со смертью Хью, выдержит ли она это? Кладбище может оказаться сумасшедшим домом. Там будет полиция, частные телохранители, которых мы наняли, масса любопытных поклонников Хью, корреспондентов со всей страны… настоящий сумасшедший дом.

— Я убила его, чтоб вы все знали, — неожиданно, совершенно спокойно сказала Перси. — Я и… нет, не те злодеи, которые били его. Их, я думаю, не найдут совсем. Но не они истинные убийцы. Это я убила его.

Все сидящие в машине не могли поверить тому, что услышали.

— Нет-нет, — сказал Джейсон, сжимая ее руку.

— Ты была ему хорошей женой, — уверенно сказал Джейн, — которая сама была лучшей из жен, он ничего бы не добился без тебя.

— Он всегда был без ума от тебя, — добавил Джо, — он всегда говорил: «Моя Перси…»

— Я убила его! Я! И Гард!

Шокирующие слова, подумала я. Но Перси и сама была в шоке.

— Не думай сейчас об этом, Перси, — сказала я. — Потом. Потом ты расскажешь все. — Я думала, чем бы еще ее можно успокоить. — Считай главным то, что ты любила его, а он любил тебя. — Я не была уверена, слышит ли она хоть что-то из того, что ей говорили. — Ты делала все, что считала необходимым.

— Гард! Его убил Гард! Я и Гард!

Я выглянула из окна и не увидела солнца. Куда же пропало это солнце?

Перси решила все довести до конца. Сначала устроить пышные похороны Хью. Она хотела, чтобы о нем осталась достойная память. Она решила, что, стоя у могилы Хью с опущенной головой, в тот момент, когда гроб будут опускать в могилу, она застрелит Гарда Пруденса.

Она обязана сделать это, главным образом, для Хью. Гард так же повинен в смерти Хью, как она сама. Он развратил Хью. Он постоянно настаивал на этом. Сама бы она никогда не сделала этого.

Все годы в Вегасе она пыталась изменить ситуацию, положить конец всем извращениям, всему злу, но Гард препятствовал этому. Он сковывал ее по рукам и ногам. И если Хью мертв, то и Гарда следует убить. Хью был чист, невинен, несмотря ни на что, а Гард был дьяволом. И она отомстит за Хью, она сведет все счеты. Сесиллия. Это Перси свела Сесиллию с Гардом. Сейчас она освободит ее. Она освободит Джейсона Старка и его жену от угрозы Гарда. Они были очень добры к ним, и она многим им обязана. Они не понимают недооценивают, какую опасность может представлять Гард. Они не знают, что нельзя быть честным и открытым с такими людьми, как Гард. Она освободит их от него. А затем, когда она отомстит Гарду, она направит дуло в себя и ляжет в могилу рядом с Хью, милым, безмятежным Хью. Она любила его больше жизни. Жизнь не значит ничего по сравнению с Хью. Она так или иначе все равно неизбежно закончится.

Похороны собрали огромную толпу, такую не показывали даже в кино. Фотографы. Фаны. Все до единого работники студии. И Перси начала терять свою невозмутимость. Я увидела, что с ней происходит, чувствовала. Казалось, что она даже не слышала, что произносили в речах, сколько счастья принес Хью многим людям. Она рассматривала толпу. Кого она искала? Потом она вспомнила, как она хотела видеть Сесиллию и Гарда. Я не видела их.

Перед объективами камер, на виду у всей толпы мы видели, как Перси Хьюларт доставала из сумки пистолет, отрешенно оглядывалась, ожидая, когда гроб опустится в могилу. Затем она произнесла: «Я любила его» и приставила пистолет к виску. Мы едва успели остановить ее.

Да, я верила ей. Я ей верила.

Мы сидели в гостиной, стараясь уговорить ее выпить, даже Энн. Но она отказалась.

— Я не пью совсем, — говорила она.

Я знала, что ей нужно что-то, что дало бы ей силы жить, хотя бы просто жить, пока она не сможет простить себя.

— Постараться думать, что все, что случилось с Хью, было предначертано судьбой, как будто он переходил улицу и попал в аварию. А за то время, пока вы были вместе, ты дала ему столько, что не каждый может получить за всю жизнь. Успех, слава, поклонение миллионов — всего этого он бы не смог добиться без тебя. Ты дарила ему любовь, и он знал это. Он знал, сколько у тебя в сердце любви к нему… море любви.

Ее мертвые карие глаза на момент зажглись.

— Ведь вы же знаете это? Правда? Вы верите мне? Но ведь большинство людей этого не знают. Они не знают, как он мне был дорог. Что я делала все из любви к нему.

Я обняла ее. Мы были чужими, я никогда особенно не любила ее, если сказать по правде, но я притянула ее к себе. Я сама прижалась к ней. В ней смешались грехи и добродетель. Вполне возможно, что она взяла на себя грех в истории с Хью. Грех во имя любви. Как ужасно для нее осознавать, что согрешила против человека, которого она любила больше всего.

Все разошлись по домам. Завтра и Перси была намерена вернуться домой, назад, в свой опустевший дом. Я пошла на кухню помочь Лу убрать после гостей. Когда мы закончили, и я уговорила Перси идти спать, сама я пошла проверить Перси.

Я нашла ее в библиотеке. Они с Джейсоном сидели рядом на кожаной тахте и были увлечены беседой. Джейсон посмотрел на меня, глаза его казались непроницаемыми и отрешенными. Он представлял собой пример, как в каждой ситуации человек проходит определенные фазы. Я проследила все фазы в его поведении. Сразу же после больницы, когда из меня извлекли ребенка, он пытался что-то объяснить, доказать свою невиновность. Это была фаза номер один. Затем он отказался от этого и перешел в фазу номер два. Умиротворение, шарм, очарование, расположение, попытки как ни в чем не бывало общаться со мной в надежде, что я забуду и прощу, но сжимая кулаки от злости, что этого не происходит, что я ему не верю. Даже эта злость не производила на меня впечатления — я же знала, что лжецы всегда злятся, когда им не верят.

А затем настала ночь ноготков, когда он подошел к моей кровати, моля о любви, тепле, возврате всего ушедшего, но я отвергла его. На следующее утро я обнаружила Джейсона в фазе номер три. Замкнутый, отдалившийся, чужой. Сейчас я ждала, что же будет дальше. Наступит ли четвертая фаза? Или мы останемся на третьей фазе на всю оставшуюся жизнь, замороженные, неподвижные.

— Мы с Перси разговариваем о фильме, — сказал он.

Ну да, конечно, о картине. Кроме «Белой Лилии» не о чем было поговорить. Сейчас, со смертью Хью, она тоже умерла, застыла навсегда.

— Мы с Перси решили, что фильм будет завершен. Я хочу завершить его по многим очевидным причинам, а Перси хочет, чтобы это была память о Хью.

Я взглянула на Перси. Ее глаза столкнулись с моими, моля. Она не могла знать, что ситуация, сложившаяся вокруг «Белой Лилии», была смертельной схваткой, личной борьбой между мною и Джейсоном. Ей было только известно, что меня интересовала исключительно экономическая сторона дела и связанное с ней положение студии, ее авторитет.

Она умоляла меня взглядом не возражать.

— Но что вы намерены делать с…?

— Мы введем трагическую кончину героя в сценарий. Лон, персонаж Хью, умирает в гостиничном номере, жертва передозировки наркотиков. Мы снимем сцену смерти, не показывая лицо.

Я была шокирована. Мне было непонятно, что приятного нашла в этом Перси. Мы, очевидно, были совершенно разными женщинами. Можно было понять удовлетворение Джейсона от того, что их интересы совпали, его нельзя было обвинить.

— Я уговорил Перси принять участие в съемках картины в качестве помощника продюсера, — сказал он. — Ведь она присутствовала на съемках каждый день с самого начала, как только фильм был запущен в производство. Она знает картину изнутри. Кроме того, она находится уже двадцать лет в этой системе развлечений. Я уверен, что Перси принесет «Белой Лилии» много пользы.

Перси было нужно что-то, ради чего она могла жить. И Джейсон давал ей это. Он давал ей не только смысл жизни, цель, он давал еще более важное, более значительное — он подставлял ей свое плечо, чтобы она могла пережить эти дни.

Я стиснула ее руку.

— Я думаю, из тебя получится прекрасный помощник продюсера.

— Спасибо, — искренне поблагодарила она. — Вы с Джейсоном — лучшие друзья, какие у меня когда-либо были.

Он снова добился своего… волшебник. Он снова спас «Белую Лилию» от краха умением убеждать. В то же время он сделал доброе дело: Перси Хьюларт было на кого опереться.

Позже, когда я лежала в постели без сна, я вспомнила слова Перси: «Вы с Джейсоном — лучшие друзья, какие у меня когда-либо были». Но ведь она же говорила, что Гард и Сесиллия могли заменить им родственников на похоронах. А затем она сделала ошеломительное заявление, что она и Гард убили Хью. Когда она достала из сумки пистолет — было ли ее единственным намерением покончить жизнь самоубийством? Или она хотела застрелить Гарда? Гарда — чьего лица она так и не нашла в толпе.

Гард и Сесиллия. Они не пришли. Но почему, по крайней мере, не было Сесиллии?

Сесиллия отошла от анестезии на больничной койке поздно ночью. Ей потребовалась минута или даже больше, чтобы вспомнить, зачем она здесь. А когда она вспомнила, она незамедлительно протянула руку к груди. «Боже, только бы ее не было».

Во рту у нее пересохло. Огромное количество бинтов успокоило ее. Столько не наложили бы при удалении только опухоли. Она скоро будет свободной, наконец, независимой.

На следующее утро я проводила Перси домой. Не хотелось отпускать ее туда одну. В доме была служанка, на участке работал садовник. Ни Вирджила, ни Смоуки не было в поле зрения. Они не показались и на похоронах.

Они боятся показываться мне на глаза. Не уследили за Хью. Но на днях мы сможем их увидеть, чтобы выдать им зарплату. Я не нуждаюсь больше в их услугах. Придется отказаться и от машины: одной она мне не нужна. Иди домой, Кэтти. Все будет в порядке. Я и так отняла у тебя столько времени за эти дни! У тебя много дел. Я обещаю не перерезать себе вены. Честно, будь спокойна. Через пару дней начнется работа на студии. У меня будет мало свободного времени, чтобы задумываться над жизнью, хватит забот и без этого. Я бы хотела поговорить как-нибудь.

— Разговор будет о Гарде? Но ты уже предупреждала нас однажды на его счет. Джейсону известно о враждебных намерениях Гарда.

— Мне кажется, Джейсон недооценивает Гарда. Я могу пролить свет на многие вещи.

— Хорошо, — улыбнулась я. — Я буду иметь это в виду. Когда представится случай, Перси, желаю тебе удачи на съемках. Я, действительно, очень рада, что ты будешь работать.

По дороге домой я думала над ее словами, о ее намерении поговорить со мной. А это ее замечание: «Мне кажется, Джейсон недооценивает Гарда». Было ли это предупреждением от Гарда? Кто настроил на это Перси? Она все еще казалась мне странной женщиной, чуждой мне во многом.

Придя домой, я собиралась позвонить Гэвину. Уже несколько дней мы не разговаривали. А в последнюю беседу мне показалось по его тону, что он решил поставить крест на наших отношениях. Но именно сейчас он был мне нужен как никогда раньше. Лу передала записку, что Гэвин звонил сам. Вслед за этим Лу объявила, что собирается прилечь. Я проводила ее в комнату.

— Что с тобой, Лу? — она в самом деле ужасно выглядела.

— Мне нездоровится.

— Вызвать доктора?

— Нет, не надо, — упрямо сказала Лу. Ничего другого ожидать было нельзя.

— Ну, хорошо, — вздохнула я. — Иди в постель, я принесу чашку чая.

Днем Гэвин снова позвонил. Я взяла трубку в кухне.

— Я потерял тебя, — сказал он.

— А я потеряла тебя, — прошептала я в ответ.

— Судя по газетам, похороны закончились. Придешь вечером?

— Боюсь, что не смогу. Я думаю, придется остаться дома с Лу.

— Опять? Что на этот раз?

Казалось, он начинает терять самообладание. Даже не спросил ничего о Джейсоне.

— Ей нездоровится. Я ношу ей горячий чай, тосты и аспирин весь день.

— А что случилось?

— Не знаю. Просто недомогание.

— Я заеду, посмотрю, что с ней. Я все-таки доктор… мне кажется. Хотя уже не уверен в этом.

— Ради бога, не надо! Не надо приезжать сюда и осматривать ее. Я предложила ей вызвать утром доктора, так думала, что она убьет меня. Лу не любит докторов. Особенно тебя, хотя ни разу не видела.

— Может быть, зайдешь на час? Всего на час, — уговаривал Гэвин.

— Нет, боюсь не получится.

Он не ответил, и я спросила: «Ну и что?» Ответа снова не было. Затем из комнаты Лу послышался стон.

— Мне нужно идти. Лу стонет. Позвоню завтра утром. Хорошо?

— Но она, вряд ли поправится к завтрашнему утру.

— Почему ты так думаешь? Это медицинский прогноз?

— Чувствую печенкой.

Я принесла Лу чашку бульона.

— Хочешь крекеров или гренок?

Она покачала головой, приподняла голову от подушки, отхлебнула с ложки, которую я поднесла к ее сухим, бесцветным губам.

— Ну как? Не слишком горячо?

Она откинулась на подушку, покачала головой и почти улыбнулась.

— Замечательно, — сказала она.

Лу произнесла это слово впервые с тех пор, как мы с ней встретились.

Когда Джейсон поздно вечером вернулся домой, я все еще была на ногах. Он удостоил меня только приветливым кивком.

— Ну, что? — спросила я. — Джо старательно переделывает сценарий?

— Да.

— Все будет гладко? Съемки возобновятся?

— Мы не можем найти Сесиллию.

— Что ты имеешь в виду?

— Именно то, что сказал. Нет ни ее, ни Гарда. Никто из прислуги не знает, где она. Может быть, знают, но молчат.

— Вдруг Гард избавился от нее? Убил и сжег труп.

Джейсон не счел нужным ответить на мои высказывания, стал подниматься по лестнице. Неожиданно он обернулся и гневно произнес:

— Я знаю, что мне запрещено говорить об этом, но я хочу сказать только одно. Мне известно, что ты думаешь о случившемся между мною и Сесиллией, как смотришь на это. Трудно отрицать сам этот факт. Но о том, что произошло, она имеет ничуть не больше представления, чем я. Ей не известен даже сам факт. То, что сразило нас — отравленная еда, виски или эти проклятые наркотики — сразило нас обоих. Мы оба оказались жертвами. — И он продолжил путь к кровати.

Я горько думала о происшедших в нем изменениях. Сейчас это была уже отравленная пища и подсыпанный в ликер яд… или что-то там еще. И сейчас уже оба, он и Сесиллия, претендовали быть жертвами. Сейчас, два года спустя, он пытался защитить, выгородить ее, свою любовницу.

На следующий день Лу стало лучше, но я боялась, что это ненадолго и, затаив дыхание, надеялась, что новый день не принесет никаких несчастных случаев и неприятностей, но сознавала, что они стали почти регулярными. Я не знала, как поступить с Гэвином в этот вечер, желая встретиться с ним, независимо от того, будет Джейсон дома или нет.

Он еще не вернулся, когда я ушла, поцеловав на ночь детей, проверив, что Мэган и Митчел усердно выполняют домашнее задание, но в полной уверенности, что, оставшись без контроля, Мэган тут же засядет за телефон. Возраст еще позволял мне помнить, какое удовольствие доставляет болтовня с подружками часами с хихиканьем и обсуждением мальчишек. Пожелание доброй ночи Лу заставило ее отвернуться. Статус-кво продолжал существовать.

Без единого слова мы поцеловались и отправились в постель. В моем воображении присутствовало определенное чувство горечи от нашей любви. После всего Гэвин погладил меня по щеке.

— Кэтти, скоро для меня наступит время принятия важного решения.

Ах, нет! Любое решение будет сейчас невыносимо. Только не сейчас. И никаких ультиматумов. Неужели он не понимает, в каком состоянии я сейчас нахожусь? Но сказано было совсем не это:

— Да? А что за решение?

— Я решил оставить здесь практику и отправиться в Сан-Франциско.

— Это невозможно!

— Возможно и необходимо.

— Ты не сделаешь это ради меня! Ты просто хочешь отомстить мне.

Это вызвало удивленный взгляд.

— А может быть, ты считаешь, что я вообще живу, чтобы отомстить тебе? Зачем мне нужно причинять тебе боль? Я люблю тебя, Кэтти. Неужели ты настолько равнодушна, что не узнаешь любовь, когда она очевидна.

«Любовь очевидна!» Может быть, желание мести затмило во мне все?

— Ты же знаешь, что мы можем поехать вместе, — тихо сказал Гэвин.

Я посмотрела на него как на сумасшедшего.

— Не говори глупости! Как ты себе это представляешь?

— Но это происходит вокруг ежедневно. Когда семейная жизнь не удалась, нужно откровенно — признаться в этом и попытаться что-то изменить. Расстаться с супругом и стремиться к чему-то новому, более удачному.

Это были самые страшные слова, которые я когда-либо слышала от него.

— А как же дети?

— Не надо скрываться за детей. Это может быть решено тобой и мной… и Джейсоном.

— Глупости. Дети — самое главное во всем этом. Разве я похожа на женщину, которая бросает детей?

— Это не нужно делать. Ты возьмешь их с собой, — резонно возразил он.

Это вызвало у меня совсем не веселый смех.

— Ну, конечно. Только этого не хватало.

Он спрыгнул с кровати, пошел в гостиную, предложил мне выпить.

— Нет, спасибо. Ликер вряд ли поможет нам разобраться, — заметила я.

Он засмеялся, возвращаясь назад с бокалом.

— Твоя сестра рассуждает так же.

Моя сестра! Я представила, как моя сестра советует мне взять детей и отправиться в Сан-Франциско с Гэвином Ротом. Сама мысль об этом невозможна.

Он не лег снова со мной рядом, остался стоять, потягивая вино.

— Иди ко мне, обсудим ситуацию в постели, — игриво позвала я.

— Нет, больше пользы будет обсудить все порознь, ты там, я здесь. Но не торопись дать мне сейчас окончательный ответ. Я буду здесь еще два месяца заканчивать дела. У тебя есть время.

— Но это невозможно.

— Почему же? Возможно, если ты любишь меня.

Он постоянно говорил мне о любви, но я ни разу не сказала, что люблю его. Не потому, что у меня ни разу не было желания произнести их. Это были слова, всегда готовые вырваться. «Я люблю тебя!» У некоторых они не задерживаются. Иногда даже без особого смысла, заложенного в них, бездумно. Но не у меня. Эти слова пугали меня, они звучали как обязательство.

Но сейчас они были нужны, без них не обойтись, чтобы успокоить его, успокоить себя, привязать его.

— Я люблю тебя.

Вот и все. Это оказалось не так трудно.

— Да, ты любишь меня. Но насколько сильно?

Значит, этих слов недостаточно? Есть такие люди, которым всегда чего-то не хватает. Им нужно больше, им нужно все.

— Любишь ли ты меня настолько, чтобы уйти от мужа, взять детей и выйти за меня замуж?

Замуж? Он хочет жениться на мне? Второе предложение в моей жизни. Моя вторая любовь.

— Вопрос в том, — продолжал он, осушив стакан, — насколько мертв твой брак. Кого ты любишь больше? Меня или Джейсона?

«Люблю Джейсона?» Он был плохим психиатром, иначе он должен был бы догадаться, что Джейсона я ненавижу.

— Я ненавижу Джейсона, я совсем не люблю его.

Гэвин подошел к кровати, присел на край, нежными, теплыми пальцами прикоснулся к моему лицу.

— Бедняжка Кэтти. Он замечательный человек, и я не верю, что ты ненавидишь его до такой степени.

Эти слова напугали меня.

— Почему ты не веришь?

— Я не знаю, что произошло между тобой и Джейсоном. Когда-то мне хотелось знать, но потом это прошло. Но ты все еще любишь его. Я не думаю, что ты — тот человек, который меняет любовь на ненависть. Слишком неравноценная замена.

Я не могла перевести дыхание.

— Ты заблуждаешься. Ненависть — успокаивающее чувство. Она… забавна. Ради нее можно жить так же, как ради любви.

— Неужели? Не верю, да и сама ты вряд ли веришь этому.

— Тогда ради чего я живу? — искренне, задумчиво спросила я.

— Это момент истины, Кэтти. Действительно, ради чего? У тебя есть несколько недель.

Джейсон сидел в холле, когда я вернулась, и, очевидно, ждал меня. Взгляд его был угрожающим.

— Где ты была? — спросил он.

Я не ответила. У меня было одно желание — пройти наверх, к себе в спальню, но он загородил мне дорогу. Я попыталась оттолкнуть его, но не смогла.

— Что ты хочешь? — сердито потребовала я.

— Ответа.

— И не подумаю отвечать. Я не обязана отчитываться перед тобой. Что-нибудь еще?

— Да, — его голос изменился, — звонила Сесиллия. Сесиллия, очевидно, сказала ему что-то сильно его взволновавшее.

— Ну, наконец ты ее нашел. А сейчас я могу подняться? Позволь мне пройти. — Мне действительно не хотелось оставаться в холле наедине с ним. Джейсон выглядел ужасно, а я выведена из равновесия всем сказанным Гэвином. — Я в самом деле очень устала. Эти дни были изнурительными.

Эти дни принесли много страдания душам мужчин? Женским — тоже.

— Но они не закончились. Сесиллия звонила мне из больницы. В Санта-Монике. У нее удалили грудь.

«Нет! Это уже было слишком! Закончится ли когда-нибудь эта драма? Придет ли конец этому кошмару?»

— Обе? — спросила я.

— Нет. Опухоль распространилась не так сильно.

Это была расплата Сесиллии за ту кражу, которую она у меня совершила. Я знала, что не следовало думать так, что это неблагородно. Но все-таки наказание следует за каждое преступление. Ах, Сесиллия, Сесиллия!

Но мысли о женщине, которая предала меня, забрав так много, почти все прошли. Я подумала о рыжеволосой девчонке, красивой и блистательной, которая беззаботно смеялась, считая, что мир создан только для нее, которая поклонялась только одному — своему телу, своему кумиру.

Я не выдержала и разревелась, хотя совсем не было желания делать это перед Джейсоном, но было уже поздно. Поток слез было невозможно остановить. Он стоял у меня за спиной, но не прикасался.

— Она хочет нас видеть, просит навестить ее завтра.

— Нет! Я не пойду. Не могу. Не пойду. Я не обязана это делать. Что еще ты хочешь от меня? — Остановиться я уже не могла. Из груди рвался крик, но кричать было нельзя: проснутся дети и Лу. Вместо этого я язвительно прошипела: — Вы вдвоем и так слишком много забрали у меня.

Он обнял меня за плечи.

— Она даже не подозревает о том, что ты думаешь. Я клянусь тебе! Бог свидетель, она ничего не знает. А она может умереть.

«Не говори так!»

Я сбросила его руки с плеч.

— Так просто не умирают. Даже когда этого хочется. Я-то уж это знаю. Волочишься за ней уже несколько лет, поэтому так страдаешь. Не беспокойся, Сесиллия не умрет. Кто угодно, только не она. Она переживет нас всех и окажется победительницей.

Крик, вероятно, все-таки вырвался из меня, потому что в дверях появилась Лу, вышедшая узнать, что происходит. Темное лицо ее было бледным, старый красный махровый халат казался еще более древним, чем был на самом деле. Один ее вид еще больше взбесил меня.

— Иди спать, Лу! — прошипела я.

Она оказалась последней каплей, которую я уже не могла вынести.

Я все-таки пошла с Джейсоном в больницу, хотя отказывалась верить в то, что Сесиллия не знала об измене с моим мужем. Самой мне не хотелось подавать виду, что мне эта история известна. Я дала себе обещание не делать этого.

Визит в больницу был очень тягостным для меня, самым невыносимым в жизни, разрывающим душу противоречивыми чувствами: негодованием, обидой, болью, сожалением.

Сесиллия плохо выглядела, но улыбалась. Джейсон бросился к кровати и крепко обнял ее со всеми бинтами и повязками под больничным халатом, несмотря на мое присутствие. Затем он нервно оглянулся на меня, как будто это проявление эмоций могло обидеть меня.

— А где Гард? — спросил он. — Разве его здесь нет?

— А Гард в Нью-Йорке. Это одно из того, что я хотела сказать вам. Он разрабатывает план, как забрать у вас студию.

— Не думай об этом, Сесиллия. Это не волнует меня, — беззаботно ответил Джейсон.

— Кэтти? — она протянула мне руку, и не оставалось ничего, кроме ответного крепкого пожатия.

— Гард знает об этом? — наконец задала я вопрос, считая, что болезнь Сесиллии могла воспрепятствовать его планам в Нью-Йорке.

— Нет, не знает, но ему скажут. Я надеюсь, что он прочтет об этом в газете.

Что все это значит? Я была удивлена.

— Как раз об этом я и хотела с вами поговорить.

— Ты намерена вести длительный разговор? — спросила я. — Но это утомительно. Тебе нужно отдыхать.

— Успею, отдохну после того, как улажу дела.

Эти слова еще больше насторожили меня. Думала ли она о смерти? А каким на самом деле было ее состояние? Грозит ли ей смерть? Может быть, она намерена поговорить со мной об их обмане — ее и Джейсона? Просить у меня прощения? Не этим ли вызвана необходимость нашего визита? Но я не хочу ничего слышать, никакой исповеди у кровати умирающей! Я не намерена никому отпускать грехи.

Но я не хотела и смерти Сесиллии! Мысли путались. «Не умирай, Сесиллия! Останься! Не говори ни слова!»

Я подумала, как бы скорей уйти отсюда, но вместо этого сказала:

— Отдохни. Поговорим потом. — Почему Джейсон не заставит ее замолчать? Отдохнуть?

— Нет, я хочу, просто должна сделать это сейчас. Я прошу вас выслушать меня. Когда Гард узнает о случившемся, будет поздно.

Я начала возражать, но Джейсон остановил меня, взяв за руку.

— Вы не поняли меня. Я хочу стать ему ненужной. — Мне казалось, что все теперь стало предельно ясно нам обоим: мне и Джейсону. — Именно об этом я думала сначала. Я хотела потерять грудь, чтобы освободиться от Гарда. Но эти мысли в прошлом. Потом пришло осознание потери, я кричала от своего уродства. Но и это прошло. Я поняла, что кричать нужно обо всей жизни. Она все еще в опасности, ампутация не остановит… — она задумалась, но все еще улыбаясь. Как ни странно, на ее лице была улыбка!

— Я решила бороться, сделать все, что требуется, пройти курс лечения. Я буду бороться и одержу победу! Речь идет о работе.

Джейсон присел на кровать, заботливо обнял ее. А я стояла рядом, уговаривая себя не плакать, не волноваться, не принимать все так близко к сердцу. Сесиллия устала, слишком устала, чтобы разговаривать.

— Нам лучше уйти, дать тебе отдохнуть, Сесиллия.

— Нет-нет. Я не устала и не все сказала, — она закрыла глаза на миг, но тут же продолжила. — Я не хочу бессмысленной жизни. Нужно использовать все шансы. Жизнь прошла бесцельно, не принеся никому добра, ничего не завершено. Мне так жаль Хью. Я всегда любила его, несмотря ни на что. Я даже не пошла… — она опустила голову. — Если ты собираешься продолжать съемки фильма, Джей, я хочу вернуться и закончить его.

Джейсон собрался что-то ответить, но она покачала головой, и он позволил ей продолжить.

— Мне потребуется недели три, чтобы прийти в себя, а потом можно продолжить съемки, если картина все-таки состоится, и я буду нужна.

— Конечно, нужна. А фильм непременно выйдет. Так или иначе он будет завершен.

— Хорошо. Но прежде всего я должна кое-что сделать. Имя, под которым я нахожусь здесь, вымышленное. Больница будет держать в тайне мою операцию. Трудно сохранять славу звезды, если люди узнают, как обстоят ее дела. И мне бы хотелось, чтобы мир не знал об этом. Но, с другой стороны, я вынуждена сказать об этом, чтобы моя жизнь имела какое-нибудь значение. Пусть толпа знает, что Сесиллия смогла остаться кинозвездой даже после такой операции. Удаление груди может не помешать остаться женщиной, сильной, красивой и любимой, жизнь может по-прежнему быть замечательной, если за это бороться. Можно сохранить все, что было, если мужество не изменит.

Но с этим фильмом у вас обоих слишком много поставлено на карту. Он не принес вам ничего, кроме хлопот и неприятностей. Я не переживу, если нанесу урон картине, изуродовав свой облик звезды. Вы оба — самые замечательные люди, которых я знала, мне не хотелось бы когда-нибудь лишиться вашей дружбы и привязанности.

Сесиллия выдохлась, закрыла глаза, а я выбежала из палаты. Это было невыносимо. Но у меня не было сомнений, что Джейсон скажет ей. Что еще может сказать герой своей возрожденной героине?

Я поняла, что и сама вступила в новую фазу. Подсознательно меня подтолкнули к этому, выбора не было. Эти чужие люди — Перси, Сесиллия, Джейсон — сделали это помимо моей воли. Даже Гард причастен к этому. Новая фаза заключалась в том, что я начала болеть за «Белую Лилию». Разве можно было поддерживать Гарда, который боролся с отцом моих детей?

До возвращения на студию Джейсон завез меня домой. Я вышла из машины и сказала:

— Перси предупреждала тебя в отношении Гарда; сейчас Сесиллия совершенно открыто сказала о его планах насчет студии.

Он холодно ответил:

— Мне известны его планы. Неужели ты искренне полагаешь, что я упускаю его из поля зрения? Он прибирает к рукам один за другим банки, которые ссужают деньги на картину, даже те, которые не подвержены его влиянию. Гард намерен потребовать нас оплатить все долги разом, по первому требованию, до того, как фильм будет завершен.

Сообщение ошеломило меня. Джейсон не смог бы это сделать, даже учитывая наш дом, киноархив и студию звукозаписи. Мои бриллианты тоже не смогли бы помочь. Несомненно, Гард Пруденс намерен положить конец Студии Старков.

— Тогда почему тебя так волнует окончание съемок?

«Ради Сесиллии? Или старомодные герои еще не вымерли?»

Он усмехнулся. Усмешка отличалась от тех, которые раньше дарил Джейсон Старк, она была абсолютно безрадостной.

— Крах неизбежен. — Я была безжалостна. — Зачем тянуть время?

— Генри. Генри Шмидт. У него больше денег, больше банков, чем Гард когда-либо видел. Он стоит за моей спиной. Он мой друг и верит в меня.

Джейсон вышел с победным выражением лица.

Все это больно ранило меня. Безумный Джей Старк! Неужели ты не знаешь, каким может стать Гард Пруденс, если над ним нависает угроза?! Что происходит с ним, если он не может победить законным путем. Или ты еще не насмотрелся фильмов? Ради Бога, Джейсон! Скольких людей уже уничтожил Гард! Он складывает их в мешки с булыжниками и бросает в море. А может быть, тебе больше нравится кончина в гостиничном номере с перерезанной глоткой? Или разбитая вдребезги и горящая машина?

Или совершится чудо, и в последнюю минуту волшебник снова окажется на высоте? Верила ли я в это? Надеялась ли на чудо? Выбора не было, оставалось только надеяться.

Студия организовала пресс-конференцию прямо в больнице. На Сесиллии было сверхблистательное платье, изящно нанесенный макияж, пылающая копна рыжих волос была уложена в том стиле, какому она следовала будучи манекенщицей Форреста. Она очень выразительно и красноречиво сделала заявление. Телестудии и газеты обыграли это очень умело. Хотя пресс-конференция не произвела сенсации, но о ней говорил каждый, она не осталась без внимания. Самым выразительным было то, что Сесиллия была предельно искренна, люди заметили это. Она предстала настоящей женщиной.

Она была намерена появиться на съемках прямо в день возвращения из больницы, потом решила, что лучше на следующий, чтобы передохнуть после больницы.

Когда наступил день выписки, я позвонила и предложила свои услуги, чтобы привезти ее из больницы домой, так как от Гарда не было вестей все это время. Я решила, что была обязана сделать это. Состояние обеспокоенности постоянно владело мною. Две мысли постоянно крутились в голове. Гэвин, его надвигающийся отъезд и выдвинутые предложения. И Гард с нависшей угрозой. Сесиллия отвергла мое предложение, студия послала за ней машину.

Она чувствовала себя замечательно. Был один из тех прекрасных, редких дней, когда воздух сверкал и не было и следа тумана. Один из тех дней, когда можно увидеть панораму всего города, очерченные на фоне неба холмы, если встать в подходящем месте. На следующий день Сесиллия собиралась на работу. А сегодня она будет дома, в своем доме, без Гарда. Он давно не появлялся, от него не было никаких известий, и была возможность не видеть и не слышать его никогда. А Джейсон успокоил насчет попыток Гарда посягнуть на студию. Милый, чудный Генри собирался помочь финансами. Наконец ею была одержана настоящая победа и неважно, какой ценой.

Минуты нахождения в доме, своем собственном, без Гарда, было достаточно, чтобы принять решение вызвать мастеров-декораторов. Она хотела изменить в доме все, от пола до потолка, чтобы не осталось ни малейшего напоминания о жилище Гарда и той, прежней, Сесиллии.

— До завтра, Гарри! — сказала она водителю машины, которую за ней послали, и ступила в дом.

Холл был заполнен ее упакованными вещами. Там стояло, должно быть, около сорока разных сумок. Сесиллия бросила быстрый взгляд на служанку, снующую и нервничающую.

— Мистер Пруденс, мадам, приказал упаковать багаж.

— Где он? Разве здесь?

— Да, мадам. Наверху, в спальне.

Она сказала себе, что ей нечего бояться. В конце концов, упакованный багаж может означать всего-навсего, что Гард не позволит ей жить в этом доме. Глупо было надеяться, что он позволит это. Но зачем нужен ей этот дом? Новая жизнь, новый дом. Ей вообще не следовало сюда возвращаться. Нужно было отправиться в гостиницу. Или в бунгало в Беверли Хиллз, где она была однажды счастлива. Может быть, вообще вместо того, чтобы сейчас подниматься по этой лестнице, ей следует повернуться, уйти прочь и не видеть больше никогда Гарда? Зачем ей нужно с ним встречаться? Она ненавидела его, боялась, была им терроризирована. Тем более с этими упакованными чемоданами появилась уверенность, что Гард не намерен держать ее, что она больше ему не нужна. А как можно было не бояться Гарда Пруденса и его пистолета?

Подсознательно она чувствовала, что Гард был дома. Может быть, именно поэтому она сюда и вернулась, считая необходимостью встретиться с ним лицом к лицу… взглянуть ему в глаза… со всей вновь обретенной отвагой? И неважно, какой ценой было приобретено это мужество. Заманчиво совершить действие, которого ты раньше боялся.

Сесиллия открыла дверь. Гард в черном костюме сидел за письменным столом восемнадцатого века под картиной Мадонны. Он, должно быть, только недавно вернулся из Нью-Йорка. Черный костюм никогда не был формой его одежды в Лас-Вегасе или Калифорнии. Он поднял глаза, когда услышал звук открывающейся двери. На лице была улыбка, мягкая, спокойная улыбка Гарда. Также мягко он заговорил. Ему не было свойственно повышать голос. Это были не его манеры. Он был тих… и зловещ.

— Добро пожаловать домой, — сказал он. — Я должен сказать «Добро пожаловать» и «Прощай». Если бы ты позвонила, я бы прислал багаж. Гард Пруденс не держит в доме того, что не нужно ему и чего он не хочет. Ты знаешь это, Сесиллия.

Она подошла к кровати, села, ноги подкашивались. Сесиллия совершила ошибку, очень серьезную. Она могла заставить себя взглянуть ему в лицо, бросить ему вызов, но организм был слаб и подвел ее. Сил и мужества было достаточно, чтобы смотреть в объективы камер несколько часов, но они изменили ей, когда несколько минут пришлось вновь ощутить эту конфронтацию.

— Зачем ты пришла, Сесиллия? — продолжал Гард. — Ведь ты была уверена, что больше не нужна мне. Да и я могу предположить, что ты не хочешь здесь больше оставаться. Не так ли? — он засмеялся, тихим, но угрожающим смехом.

Гард поднялся из-за стола, медленно приблизился к ней. Уж не намерен ли он убить ее? И только из-за того, что она осмелилась вернуться? Или потому, что она искала смерти? Или заслуживала ее?

— Ты ненавидишь меня. Я знаю это. — Он приближался все ближе и ближе. — Страх, нет, ужас охватывал тебя постоянно, когда я пользовался твоим драгоценным телом. Так почему же ты здесь? — Ближе и ближе. — Я думал, ты будешь счастлива никогда больше не ступить в этот дом. Ты пришла, потому что хочешь наказания? Только за этим? — Гард засмеялся. — А может быть, нет? Подожди, дай мне подумать. А! Ты решила, что я уехал? Уехал навсегда. Не дождешься! Неужели ты могла в самом деле подумать, что я выметусь и оставлю тебе дом? Ничто в жизни не заставит меня отказаться от того, что мне принадлежит. Разве я могу оставить этот дом тебе, с безобразным, изуродованным телом под этим шелковым платьем? — Он продолжал улыбаться. — Тебе известно, что Гард Пруденс никогда не ставит на хромую лошадь.

Сесиллия заерзала на кровати, поднимаясь ближе к изголовью, чтобы отдалиться, спрятаться. Он засмеялся.

— У тебя нет нужды бояться меня. Я не прикоснусь к тебе. Зачем нужно прикасаться к этой безгрудой уродине?

Эти слова заставили вскипеть ее кровь, которая потоком устремилась к голове.

— Я не боюсь тебя, — выкрикнула Сесиллия. — Ты — ничтожество! Ничтожней ничтожества! Змея! Удав! Дерьмо! Подлец! Мерзавец!

Гард занес руку, но опустил ее.

— Твой любовник не будет считать меня ничтожеством, когда я лишу его студии.

Пришла очередь смеяться ей.

— Ничего у тебя не получится! Ты думаешь, Джейсон Старк позволит такому мешку дерьма, как ты, забрать у него студию? Он слишком умен для этого. Джейсон уже все просчитал. Тебе придется подвинуться. Ты сам окажешься в луже!

Улыбка исчезла с его лица, глаза сузились. Он все-таки собирался пристрелить ее! Но нет, он снова улыбнулся.

— Твой приятель и впрямь намерен подвинуть меня? Ему следует сто раз подумать. Никто не сможет встать у меня поперек дороги. Вот что у него получится. — И Гард показал известную всем конструкцию из трех пальцев. — Знай, стерва, что он умрет при этом.

Кровь, горевшая в ее сосудах, при этих словах застыла. Сесиллия засунула руку под подушку. Там! Она вытащила блестящий голубой инструмент ужаса и нажала на курок. Секунды Гард стоял, уставившись на нее, совсем как в кино и упал на ковер, заливая кровью это произведение восточного искусства.

Гард был уже неподвижен, когда Сесиллия позвонила на студию и нашла Джейсона.

— Я только что застрелила Гарда и намерена позвонить в полицию. Наверно, нет нужды в этом, но на всякий случай, может быть, ты пошлешь пару своих юристов, прежде чем я дам лучшее представление в жизни?

Сесиллия не пришла на студию на следующий день. Как могла сделать это новоиспеченная вдова, которая случайно застрелила мужа, пытавшегося отнять у нее пистолет, который она вынула из-под подушки в то время, как взбивала их. Было высказано предположение, что Гард испугался самоубийства, которое Сесиллия могла совершить в связи со своим здоровьем и недавней операцией.

Трагедия происшедшего становится более пикантной оттого, что мысль о самоубийстве полностью покинула Сесиллию. Она собиралась работать вновь, преодолеть болезнь, которая так неожиданно обрушилась.

Что касается пистолета, то ходили слухи, что он всегда лежал под подушкой любящего мужа. Ирония судьбы, но Гард Пруденс держал его для защиты жены. Преданный супруг всегда опасался покушения на свою блистательную подругу-кинозвезду.

Работать Сесиллия начала через пять дней, что было свидетельством ее силы и выносливости. Женщина с характером.

Не успели оглянуться, пришло Рождество, а вместе с ним отъезд Гэвина, реальный и осязаемый. Я все еще надеялась, что этого не произойдет. Не могло быть и речи, что мы уедем вместе. Дети были препятствием этому. Дети и Лу.

Куда ушло время? Почему наши отношения, начавшиеся только в сентябре, стали приносить такую душевную боль? А может быть, стала не так ощутима другая боль, причиненная мне ранее? Или она ушла совсем? Ответа не было. Кроме того, произошло так много разных событий.

Я попросила Гэвина ответить на все терзавшие меня вопросы, но он не смог, и чувствовал себя очень смущенным.

— Я люблю тебя, — повторял он снова и снова.

— За что? — пытала я его. — За что любишь ты меня? — спрашивала я, зная, что было слишком поздно задавать подобные вопросы. Мы подошли к концу, а такие вопросы задают в начале знакомства. — За что ты меня любишь, ведь я не так привлекательна для любви.

— Замолчи!

— Может быть, что-то притягательное и есть, но только чуть-чуть. Так за что же ты любишь меня?

Зачем ему и мне эти мучения? Я не хотела терзать его. Я все-таки любила его. А может быть, нет?

— За что? — дразнил он меня. — Давай посчитаем: ты умная, но сумасшедшая, говоришь только книжными или киношными штампами, у тебя привлекательная грудь и талия; а эти зеленые, как океан, глаза! А если добавить сюда совершенно неуместное для Южной Калифорнии меховое пальто и драгоценности, а также предполагаемую ненависть к мужу, то все это не сможет перетянуть того, что ты сильная женщина, способная на такую любовь, которую я не в силах вынести. Я завидую Джейсону, что однажды он стал обладателем такой любви, но мне жаль его в то же время, потому что он совершил нечто, помешавшее тебе изливать свои чувства, свою любовь. Но эта любовь, этот шквал любви, вряд ли может окончательно умереть. Конечно, ты любишь меня, но только слегка, эта любовь вторична. Ты любишь меня, но недостаточно. Если бы чувства полностью захватили тебя, мы уехали бы вместе.

— Но если, по твоим словам, ты любишь меня, не уезжай. Останься.

«Снова и снова!»

— Я люблю тебя, именно по этой причине уезжаю. Нельзя жить только с частичкой любви, только с тем, что тебе время от времени перепадает. В этом доме так неуютно от твоей случайной любви.

«Снова и снова. По кругу, бессмысленно!»

Он ласкал меня трепетно и нежно, вызвал волнение, разбудил желания. Трудно в такие минуты не забыть все и не закричать: «Да-да-да! Я брошу все и поеду с тобой куда угодно!» Но я знала, что этого никогда не будет, что однажды я сделала свой выбор, и он будет единственным.

«Снова и снова».

— Ты странная женщина, Кэтти.

— Почему? — спросила я, целуя пульсирующую вену на шее.

— Ты говоришь о своей ненависти, я предлагаю тебе любовь, но ты все равно выбираешь ненависть. Это ли не странно?

«Да, странно. Любой назовет это странным».

Вдруг он стал сердитым от осознания приближающегося конца. Сердитым и мрачным.

— Малодушие. Ничтожное малодушие. Ты боишься сделать выбор. Ты боишься, что я не смогу устроить тебе такой жизни, какую подарил Джейсон. Поэтому ты прячешься за всеми этими мелкими причинами. Кэтти, ты полна лжи!

Это кричала боль его души, одинокой жизни. Поэтому я не придавала значения его словам, хотя звучали они очень сурово. Это были слова прощания, и я простила их ему. Пришло Рождество и его отъезд. Пришло Рождество, уходила наша любовь. Уходило все. Гэвин, фильм, все. Но я заблуждалась. Это был еще не конец. Пока не конец.

Позвонила Джейн. Она хотела заехать и спрашивала, могу ли я ее принять. Я попросила ее приходить прямо сейчас и сказала, что такими вопросами она приводит меня в смущение, чуть ли не записываясь на прием. Я не достигла еще той степени неприступности, чтобы назначать друзьям, старым друзьям, время для посещений.

Она вошла в дом, тяжело дыша, как обычно великолепная, в красивом платье с высокими плечами и широкими, присборенными рукавами. Было достаточно одного взгляда на меня, чтобы задать вопрос:

— Ты неважно себя чувствуешь? Что случилось?

— Все в порядке. Я думаю, сказалось несчастье с Сесиллией.

— Да, Сесиллия! Но я думаю, она сможет выкарабкаться из всего этого. Должна сказать, я никогда не была без ума от Сесиллии — ни в колледже, ни потом, особенно после ее интрижек с Джо, хотя, я думаю, они не были продолжительными. Но сейчас я вынуждена восхититься ею. Джо сказал, что она намерена продолжить съемки. Мне кажется, это вообще нужно внести в сценарий: пропустить характер Лилии через все эти коллизии и показать, что они только закалили эту женщину.

Я не знала, собирались ли они вносить болезнь Сесиллии в картину. Джейсон ничего не говорил об этом. Хотя была необходимость изменить что-то в сценарии, чтобы оправдать потерю веса героини. А что касается характера, то он стал, действительно, сильней, тверже. Сценарий вообще мог продолжаться бесконечно, пока продолжается жизнь. И смотреть можно было по одной серии в неделю, как это и было в театрах в древности. А этот сериал и вообще нескончаем — продолжающиеся превратности судьбы Лилии. А лучше всего показывать сериал по телевидению, тогда посмотрим, что будут смотреть охотней: передачу о Далласе или нашу эпическую оду жизни.

— Когда ты видела Джо?

— Я завтракала с ним. Перед тем, как прийти сюда.

— Завтракала с Джо? Снова? Но Джейн, тебе же сделали предложение. Или ты снова передумала?

Она засмеялась.

— Конечно, я осталась с прежним решением. Именно поэтому я здесь. Но это не значит, что я не могу завтракать с Джо… обсудить кое-что.

— И что же вы обсуждали с Джо? Кроме Сесиллии и фильма.

— Нечто более важное для меня сейчас. На Рождество я собираюсь замуж. И я хочу выйти замуж в вашем доме. Вот такая у меня к тебе просьба, из-за которой я и пришла. Не могли бы вы организовать свадьбу у себя? Обсудим этот вопрос немного погодя, я объясню тебе ситуацию, в которой оказалась. Я хотела некоторое время продолжать наше с Энн дело, периодически уезжая в Даллас и возвращаясь, даже после своего замужества. По правде говоря, мне не хотелось бы отказываться от него совсем. Оно создано мной и я люблю его. Оно мое.

Я перебила ее:

— Джейн, но что важней? Отказываться от замужества и не использовать реальный шанс?

— И постоянно ездить туда-сюда — тоже не выход. Я смогу организовать новое дело в Далласе и непременно сделаю это, как только освоюсь в городе, где самые лучшие рестораны. Но я не могу организовать в Лос-Анджелесе свадьбу в техасском стиле. Я связана этим замужеством и Дейлом. А Дейл хочет оформить все немедленно. В нашем возрасте нет смысла ждать. А это означает, что нужно срывать детей с места посредине учебного года и забирать их в Даллас. А мне нужно продать дом, отдать половину денег Джо. Но Джо не волнует больше продажа дома, как только Бабетта бросила его. Он так растерян и одинок. И мне пришла в голову мысль. Почему бы не оставить детей с Джо? В конце концов, это такие же его, как и мои, дети. Они нужны ему сейчас, а у них будет возможность закончить школу. Вот о чем шла беседа за завтраком.

— Значит ли это, что они останутся на попечении отца?

— Совершенно необязательно оформлять все официально. Это будет просто дружеское соглашение. Временное соглашение об обязательствах Джо, а там будет видно. Оформить попечительство — пустяковое дело. Так многие делают. — Джейн засмеялась. — Но если серьезно, Джо нужны дети, чтобы было за кого держаться.

Мое терпение кончилось.

— Не понимаю, Джейн, как ты можешь столько прощать и оставаться щедрой, не вспоминая ни о чем?

— А почему бы нет? Это не требует от меня ничего, не уменьшает то, что я сейчас имею. Отвергнуть Джо — отвергнуть часть жизни, молодость, забыть то ощущение счастья, радости и романтики. Ведь то время было чудесным, и неважно, каким был сам Джо. Важно другое: чувства, которые я испытывала к нему. Я любила его таким, каким представляла. Он казался мне замечательным, красивым, как Пол Маккартни, и одевался он в стиле «Битлз». Помнишь? А его взгляд? Все остальные казались примитивными, а он элегантным. К тому же, возглавлял молодежную организацию. Как же она называлась? Кажется, «Студенты за мир!» Он идеалистически мыслил. Все молодые девушки влюбляются в идеалистов. Все было удивительно, романтично, фантастично. Эта фантазия была моей сутью. Что толку устраивать сейчас разборки той жизни? Или клеветать на нее, называя имена, обливая их грязью. Лучше помнить все хорошее и доброе. Годам в колледже присуще особое очарование, которое никогда в жизни не повторялось и вряд ли повторится.

Да, очарование, которого не будет никогда.

Чувство любви и гордости к Джейн одолевало меня. Я относила ее к своим подругам уже многие годы, и это был правильный выбор. И главное не в том, что она повзрослела и стала значительной личностью. Просто она всегда могла заставить улыбнуться и сделать жизнь радостней. Я не могла сказать этого ни о ком другом, кто был с нами в самом начале, кого я любила больше. Джейсон и Сесиллия, Джесика и Энн. Джесика и Энн не причинили мне зла, но они никогда и не веселили меня так, как Джейн.

Но сейчас было не до смеха. Джейн вспомнила о прошлом, об истоках. При этом воспоминании глаза ее засветились, зажглись радостью. А меня они заставили только страдать.

— А теперь скажи мне, могу ли я выйти замуж в твоем доме в Рождество? Я объясню тебе, зачем мне это нужно. Если организовать свадьбу в Далласе, мама объявит это величайшим днем и соберет весь Техас вплоть до Аламо, чтобы удивить всех. Меньше всего мне хотелось бы этого. Я не могу организовать свадьбу в своем собственном доме здесь. Я жила там с Джо, и это было бы неблагородно. Не хотелось бы выходить замуж в гостинице или где-то еще. Я хочу начать новую семейную жизнь в доме, наполненном любовью, например, как твой, Кэтти. Это было бы счастливым символом.

Она ошибалась, но как можно было объяснить это новоявленной невесте с блеском в глазах?

— Это не доставит тебе хлопот, — продолжала Джейн. — Я все устрою сама.

— Вот этого у тебя не получится, Джейн Вилсон, — сказала я, сузив глаза. Ты — невеста, но это мой дом, и я в нем хозяйка, поэтому возьму организацию свадьбы на себя. И я не прибегну к услугам фирмы «Тайсон и Морган». Ты будешь гостей на своей свадьбе!

— Ты чудо, миссис Старк!

— А что будет с вашим делом? Энн ничего не говорила мне об этом.

— Ах, да! Мы с Энн подумали, может быть, ты заменишь меня? Энн будет заниматься приготовлением еды, а ты будешь выполнять мою работу. Организацию и ведение дел. Стоит тебе начать, и ты наверняка преуспеешь в этом также, как я.

— Скромности тебе недоставало всегда, Джейн.

Мне было над чем подумать. Может быть, дело сможет заменить потерю, несколько потерь.

— А если я откажусь?

Энн сказала, что будет делать все одна. Она сказала, что была бы рада с тобой работать, но если ты откажешься, она пересмотрит организацию дела, кого-нибудь найдет для приготовления еды, а сама займется организационной стороной и руководством.

Пусть Энн занимается этим сама. Осваивает. Приобретает опыт. Растет. Как сама Джейн. Как Перси. Даже как Сесиллия. Только мы с Джесикой топтались на месте, утонувшие в прошлом, в то время, как все вокруг двигались вперед, чего-то достигали.

Ходили слухи, что к Рождеству «Белая Лилия» будет закончена, отснята, а к весне выйдет на экраны. Но этого не произойдет: совершенно очевидно, что это невозможно. Рождество приближалось вместе со свадьбой Джейн и отъездом Гэвина. Гэвин уехал на Рождество в глушь, к родственникам, а потом сразу собирался на север! Уехал!

Я была опустошенная, хотя знала, что этот день неминуемо наступит, но разве можно быть полностью готовым к расставанию, прощанию, потере? Хотя случались и более печальные события, не так ли? Я буду плакать над этим, но только не сегодня. Сегодня был счастливый день: для детей — Рождество, для Джейн — свадьба.

Число гостей было ограничено по просьбе Джейн. Из всех техасцев были приглашены только Эмен Вилсон и ее муж, Дьюк, отец жениха, брат Дьюка, Дик с женой и их сын Динки.

— Почему его назвали Динки? — спросила я. — Ужасное имя.

— Это прозвище. Подожди, когда увидишь его, поймешь, почему.

— Скажи сейчас.

— Дьюку 64 года, а его брату Дику 63. Дейлу сейчас, как ты знаешь, 65. А Динки только около 6. — И она начала хихикать.

Я улыбнулась из вежливости.

— Что тут смешного?

Но Джейн продолжала хохотать.

— Подожди, ты еще не видела его жену. Ей 65.

Ну, вот это уже было интересно, я поняла смех Джейн.

Из местных гостей были приглашены Энн с Джорджем и двумя детьми, Перси, Сесиллия, Джесика с Дженни, но без Грега.

— Они даже не живут вместе, почему я должна его приглашать? Я свободна в выборе и хочу пригласить только того, кого хочу видеть. Но я приглашу Джо, и не отговаривай меня. А когда мы с Дейлом предадимся медовому месяцу, он с Джошем и Тэбби пойдет домой.

— Это твоя свадьба, и я не собираюсь давать тебе никаких советов насчет приглашенных. Хотя я считаю это дурным вкусом приглашать экс-мужа на твою новую свадьбу.

— Если бы мы не были с ним друзьями, я могла бы с тобой согласиться.

— Но это так необычно, модно, если хочешь.

— Ты хочешь задать тон новой традиции? — спросила я, начиная смеяться.

— Это очень изысканно, на любителя, — подхватила она мой игривый тон.

Я была готова согласиться с Джейн. Никто другой не мог оказаться на ее месте и сравниться с ней.

Сегодня даже Лу преобразилась. Лу в нарядном платье цвета красного вина была гостьей. Я сказала ей, что свадьба будет полностью обслуживаться, готовить ничего не нужно, а Джейн настаивает, чтобы Лу была ее гостьей, поэтому ей нужно новое платье, и хотя бы по такому торжественному случаю, однажды в жизни, не черное.

— Но мне нравится черный цвет, — возразила она.

И хотя мы разговаривали еще меньше, чем прежде, я обратилась к Джейсону за поддержкой:

— Скажи ей, что она должна надеть красное платье. — Я вспомнила о том, как Ретт Батлер уговаривал Мамми надеть красную нижнюю юбку, и по каким-то мне самой неясным причинам, это сравнение показалось мне очень важным.

Джейсон отвел Лу в сторону, и, когда она возвращалась назад, было слышно, как она бормотала: «Темно-красное». Темно-красное и было на ней.

Свадьба имела некоторые техасские черты: Федеральный судья из Далласа вел церемонию, но угощения были исключительно калифорнийскими: французские и итальянские блюда, низкокалорийные салаты и брюссельская капуста, про которую говорили, что она имеет свойства омолаживать. Но никакой обильной кухни. Энн, моя Энн, сказала, что калорийная пища вышла из моды.

Энн приобретала значение, двигалась вперед.

Настроение на свадьбе создавал струнный квартет и фортепьяно, исполнявшие нежные классические произведения и лирические баллады. Заранее мы договорились с Джейн, принимая во внимание присутствие Перси, что записанные песни Хью и мелодии из «Белой Лилии» не будут исполнены. Но сама Перси захотела этого, лично заказав пианисту то, чего мы остерегались. Она сказала, что хочет вспомнить Хью и его музыку.

— Это больно, — сказала она, — но это не злая боль.

И Перси продвигалась вперед.

Тем не менее, когда Сесиллия запела песню Хью «Любовь остывает», ее слова печально тронули всех:

Я все еще ожидала увидеть в любой момент появление Генри. Я знала, что он был другом нового семейства Джейн, и надеялась, что кто-нибудь, неважно, кто, пригласит его, но этого не случилось.

Вечер был почти закончен, почти все гости разошлись, жених с невестой отправились в аэропорт, когда неожиданно зазвонил телефон. Он звонил на протяжении всего вечера, но это был звон судьбы. Я знала, что-то случилось! Как иногда удается отличить один особый звонок телефона от множества заурядных? Ученые бы сказали, что это состояние психики, подсознание. Но я готова спорить с ними. Сам звук излучал тревогу, опасность.

К телефону подошел Джейсон, он тут же вернулся, шепнул мне, чтобы я задержала Джесику, позвал Джорджа, и они вдвоем отправились в библиотеку. Потом Джордж вышел, попросил Джо присоединиться к ним. Звонок имел отношение к Джесике. Но что случилось? Это не касалось Дженни, которая была с нами. Мать здесь тоже была ни при чем. Иначе зачем бы позвали в библиотеку Джо?

Вскоре ушли все, кроме Джесики, Энн и детей, включая Джош и Тэбби Тайсонов. Прислуга принялась за работу, прибрав сначала гостиную. Лу сняла новое красное платье, облачилась в привычное черное и, бездействующая с утра, принялась руководить уборкой.

Вышел Джейсон, отвел Джесику в сторону, беседовал с ней пару минут, как казалось со стороны, привел ее сначала в ужас, потом в изумление. Что-то с Крисом? Появились два наших юриста, Билл Харрис и Хатч Вагнер, глава отдела общественных отношений и из отдела рекламы и гласности. Нет, не Крис, что-то другое. Но поскольку здесь были юристы, то… Грег! Но что с ним? Растерзан, как Хью? Болен? Или что-то еще?

Джейсон отправил ребят наверх, мы все зашли в библиотеку. Джордж сказал нам, что Грег арестован. Была найдена пятнадцатилетняя девочка в Голливуде на аллее рядом с Сансет, жестоко избитая, изнасилованная, изрезанная, полуживая. Онемевшими губами, едва способная говорить, она произнесла достаточно, чтобы установить преступника: «Грег Наварес».

Я сидела с Джесикой, которая окаменела, взяла ее за руку, притянула к себе, она не сопротивлялась.

Первым заговорил человек из отдела рекламы и гласности:

— Это неизбежный скандал, а у нас кругом акции. Я должен признать, что это скандал приведет к полному краху.

Но представитель отдела по связям с общественностью возразил:

— Может быть, девочка лжет? Ведь может же она ошибиться?

Хатч Вагнер сказал:

— Совершенно спокойно может оказаться, что девочка лжет. Вероятно, она позволила специально избить себя, но кто-то перестарался. Она хотела получить что-то для себя за эту боль. Известности или денег. И она назвала имя звезды. Такое случалось. Так все время бывает.

— В самом деле, — сказал человек из отдела по связям с общественностью. — Сейчас она не только изнасилована, если насилие вообще имело место, но и избита. Но не просто изнасилована и избита, а избита и изнасилована звездой. Она, может, пожелает еще дать интервью.

— Большое уголовное дело, — добавил Билл Харрис. — Она станет известной.

Лицо Джорджа горело.

— Неужели нельзя дождаться Дэйва Риклауса? Он пошел в участок. Мы узнаем детали после его возвращения. А как же картина? — спросила Энн. — Как вы закончите сейчас фильм?

Еще бы пять-шесть дней съемок, и картина завершена, подумала я. Фильм был почти снят, лежал в коробках. Но Джо сказал:

— Все в порядке. Мы с Грегом закончили. Его последние съемки были несколько дней назад. Нам осталось поработать только с Сесиллией, снять больничные сцены.

Значит, картину не будут принимать в расчет, подумала я. Никто не скажет: «Давайте поможем Грегу выпутаться из этой истории, чтобы завершить фильм».

Наконец заговорил Джейсон:

— Вопрос не в том, чтобы завершить фильм. Мы не сможем выпустить его на экраны, если все это окажется правдой. Если все подтвердится, а мы выпустим фильм с Грегом в главной роли, воплощающим мораль и добродетель, картина произведет взрыв хохота во всех кинотеатрах. Она станет национальной шуткой и предметом для насмешек.

Ну, вот и итог. Многострадальная картина может стать предметом для насмешек. И все-таки решение этой проблемы снова связывалось с фильмом.

Джесика была молчалива, как покойник. Я смотрела в ее подавленное лицо и вспоминала, что уже видела его таким однажды, когда сами мы еще не были частью этой кино-компании, этого голливудского гнезда. Это было сто лет назад. Я вспомнила, как Джесика сказала мне тогда, что она дважды преследовала Грега на машине и видела, как он собирал молоденьких девиц, совсем подростков, совсем девочек.

Это было правдой. Это была его вина. Я знала это, и Джесика знала. И фильм, почти отснятый, находился под угрозой. И еще было что принять в расчет: Джесика и ее дочь.

— Девчонка рассказала в полиции, что на нем был парик, усы, он был хорошо загримирован, но она его без труда узнала. Его было невозможно с кем-то спутать. Я разговаривал с Грегом. Он настаивает на том, что девица врет, что он не появлялся в том районе в тот день, что он спал у себя дома, отключившись в полдень, так как накануне, за день до Рождества, он пропьянствовал всю ночь. — Рассказал нам Дэйв Риклаус, когда он наконец вернулся из полицейского участка.

— Бедняжка девочка, — сказала Энн. — Но, надеюсь, она не умрет?

— Нет, она будет жить. Это не будет делом об убийстве, а об изнасиловании и нападении, грубом унижении и избиении. Но это достаточно серьезные обвинения, если все будет доказано.

— Если он виновен. Но это если очень значительно, — сурово сказала Энн. — Давайте не будем выступать судьями. — Энн хотела справедливости.

Дэйв взглянул на Джесику, вздохнул и отвел взгляд.

— Я разговаривал с этим человеком, Уилкинсом, из министерства сухопутных войск. Местная полиция рассказала мне, что они замечали Грега там и раньше. Он часто разъезжал по этому бульвару, собирал девочек на своем красном «Феррари». Но раньше к ним не поступало жалоб. Как вы знаете, обычно эти девицы не жалуются.

— Но позвольте, это не означает его вины, — сказал Боб Стакки. — Мужчины приглашают девочек в автомобили, но это не значит, что они их бьют. Это не значит даже, что они их насилуют. Если девица садится в машину, она знает, на что идет.

— Нам нужно что-то предпринять. Сейчас мы пойдем в семью девицы. Подкупим их, чтобы они сказали девочке заявить, что она обозналась. Может быть, получится? Мы сделаем предложение, они имеют право от него отказаться. — Это был Билл Харрис.

Хатч Вагнер согласился.

— Почему бы не использовать и этот шанс? Слишком много от этого зависит, чтобы пренебречь и этой возможностью.

Они были все из одной команды, в конце концов. Они искали выход для студии. Энн была шокирована.

— Но так нельзя. Вы не можете так поступить.

Нужно дать Грегу шанс доказать свою невиновность.

На суде. Если вы подкупите этих людей, никто никогда не узнает, врет эта девочка или говорит правду.

Бедняга Энн. Она слишком наивна. Это уже становилось ее проблемой.

Я взглянула на Джейсона. Мы все смотрели на него. Он не промолвил ни слова. Джейсон смотрел на меня, но взгляд его ничего не говорил мне. Может быть, ему хотелось знать, что я жду от него? Какого решения? Я затаила дыхание, когда он смотрел на Джесику. Но и Джесика молчала. Джейсон опустил взгляд вниз, рассматривая свои руки, поворачивая их, оглядываясь по сторонам.

— Я не думаю, что Студии Старков нужно кого-то подкупать. Не тем видом бизнеса мы занимаемся, — говорил он монотонным голосом. — Я не знаю, виновен Грег или нет. Естественно, мне бы хотелось последнего. Но если есть хоть какое-то подозрение его виновности, я не хочу покупать свободу для этого человека. Разве наша картина важней, чем те молодые, несчастные девочки? Разве она может стать ценой их жизней?

Я подумала, что ничего другого Джейсон сказать не мог, по крайней мере, другого я не ожидала. Я еще не настолько отдалилась от него, не настолько перестала ощущать его чувства и эмоции, чтобы ошибиться в его реакции, в его оценке событий. Мне было не нужно большего, но я не ожидала и меньшего. Но была еще Джесика.

Наконец, заговорила и она.

— Все думают, что он — отец Дженни, а будут думать, что у моей дочери отец-садист. Но это не так.

Только я и Энн знали, что Грег не был отцом ее дочери. Знал и Джейсон. Остальные только догадывались.

— Поэтому ты будешь выгораживать его? — сказала Энн. — Ради Дженни.

— Сделаешь все, чтобы он оказался невиновным?

— Ты понимаешь, что ты говоришь, Энн! — закричала я. — Джесика не сделает ничего подобного. Единственное, что ей остается, сказать что он — не отец Дженни.

Это было бы слишком, если бы Джесика выступила за этого мерзавца.

— Подождите минуту, — сказал Джордж. — Грег — наш партнер. Нам не нужно никого подкупать, не нужно лгать, чтобы выгородить его, но пока его вина не доказана, если он вообще виноват, мы должны поддержать его. Это наша обязанность. В этом наша порядочность. Даже закон не дает мгновенного ответа, а все ставит под сомнение. Он не виновен, пока его вина не доказана. А пока не доказана его вина, он невиновен.

— Он виноват, — сказала Джесика, и все мы остолбенели.

— Ты не можешь говорить об этом наверняка, — сказал Джордж, — ведь тебя там не было, — мягко добавил он. — Но если мы его не поддержим, и ты в том числе, общественное мнение сразу восстанет против него. Я думаю, нам нужно сделать заявление, что мы его поддерживаем. Это наша обязанность.

— Да, — сказал Джейсон, — это необходимо.

— Я все уладил, и его должны отпустить под залог, — сказал Дэйв Риклаус. — Завтра его, вероятно, освободят. Он просил передать тебе, Джесика, что он вернется домой. В Бэл Эар. Он хочет произвести впечатление респектабельного, преданного, порядочного семьянина.

— Нет! — воспротивилась я. Мы с Джесикой были уверены в его виновности. Выступить за него в глазах общественности — это одно, но это уже было слишком.

— Пусть, — ответила Джесика. — Я обязана ему. Я обязана пустить его.

Она пошла домой, но Дженни оставила у нас.

Посреди ночи я неожиданно вскочила. Зачем она оставила у нас Дженни? Она собиралась убить Грега! Поэтому. Именно такое у нее было намерение. Я знала это. У нее было ружье, и Джесика решила повторить то, что сделала Дженни Элман. Она решила встать в окне спальни и застрелить его, когда он будет проходить по дорожке.

— Джейсон!

Он немедленно проснулся.

— Да? — в ожидании спросил он.

— Джесика! — произнесла я, он повторил: «Джесика?», как будто хотел услышать что-то другое.

— Она собралась убить Грега. Это действительно так. Я знаю. У нее есть ружье.

— Все будет в порядке, Кэтти.

— Но почему ты так уверен?

— Я позвонил Крису Марлоу. Я подумал, он ей будет необходим. Крис пообещал приехать.

Через час я снова проснулась. Был ли Джейсон прав? Все ли в порядке? Уже столько всего произошло и продолжает случаться. Что если Грег вернулся домой и обнаружил там Джесику и Криса? Грег был сумасшедшим, зверским маньяком. А что, если Джесика совершила ошибку и приняла Криса за Грега, когда он появился среди ночи? И застрелила его вместо Грега. Ведь никто наверняка уже никогда не скажет, Дженни Элман застрелила мужа по ошибке или намеренно.

Она сидела на стуле в темноте спальни, ожидающая и измученная. Дэйв Риклаус сказал, что Грега освободят завтра утром, ближе к полудню. У нее мало времени, есть только небольшая отсрочка приведения приговора в силу. Поэтому Джесика сидела здесь, заставляя себя хоть немного вздремнуть. Еще есть несколько часов. Огни розового дома еще горели. Автоматическое освещение не погаснет до утра.

Джесика не заметила автомобильных фар, но проснулась от хлопка входной двери. Нет! Еще слишком рано! Только не сейчас! Нет сил предстать перед ним! Джесика не могла! Она прижалась к двери, прислушалась к шагам на лестнице. Мужество покинуло ее, уступило место страху. Джесика не была готова. Пока не готова. Ее позвал голос: «Джесси! Джесси!»

Не может быть! Но дверь распахнулась, он вошел, и Джесика упала в его объятия. Крис!

— Я позвал тебя, боялся, что спутаешь меня с Грегом и снесешь мне голову.

— Это могло произойти. Ты глупый! Как ты пробрался?

Крис достал ключи, которые Джесика когда-то дала ему.

— Что ты делаешь здесь?

— Мне позвонил Джейсон Старк. Он сказал, что я, вероятно, тебе нужен.

«Нужен. Очень нужен. Спасибо, Джей».

— Откровенно говоря, я пришел сюда с единственной целью. Я боялся, что ты застрелишь Грега, и решил предотвратить это. Не могу позволить тебе этого ради Дженни. Пусть она идет по жизни, как я… не зная правды.

Сердце у Джесики остановилось. «Он пришел только ради Дженни?»

— Именно это я и была намерена сделать — убить Грега. Я сидела и ждала его. Стоило мне увидеть его приближение, как я тут же застрелила бы его. Я готова убить его! Я боялась, что ему все сойдет с рук, он освободится и начнет делать то же самое. Бить молодых девочек, может быть, даже убивать их. Энн Морган сказала, что я обязана поддерживать Грега все это время до суда, так как все думают, что он — отец Дженни. Энн считала это честным и справедливым, но я-то знала, что это не так, потому что мне известна вся правда, и я уверена — Грег заслуживает смерти. Я хочу уничтожить его, убрать прочь, чтобы его даже не считали отцом Дженни.

Но затем я поняла, что путь, который я выбрала, это трусливый путь, а я прошла уже и так слишком долгую дорогу. Застрелить его — и никакой конфронтации. Застрелить — и никакого суда. И мир будет знать, что у Джесики Блэмонд больше нет мужа-злодея. И никогда не будет. Но я решила прекратить быть трусихой, а встать и прямо ему в лицо сказать: «Я не намерена выгораживать тебя и покрывать твою ложь, притворяясь, что мы — дружная семья». Я решила не делать этого ради Дженни: очень просто убить его, а она всю жизнь будет мучиться, убила я Грега по случайности или из ненависти. Нет, я хочу, чтобы он предстал перед судом. Недостаточно того, чтобы только я вынесла приговор. Пусть его судят люди. Что касается Дженни, я расскажу ей, когда она станет старше, что отец ее — человек, которым она может гордиться. А пока объясню, что человек — это то, чего он достигает сам, а не кем были его отец и мать, чтобы ее не угнетал никакой груз, жизнь ничем не была омрачена, ведь все заключается в ней самой. Я надеюсь, из нее вырастет отважная, сильная личность, которая не боится жизни.

Я знаю, поздно… уже слишком поздно, но мне хочется выпрямиться и сделать нужную вещь — для себя самой.

Джесика взглянула в лицо Криса, но, кроме негодования, не различила в нем ничего. Слишком поздно. И для них слишком поздно. Ведь он же сказал, что пришел ради Дженни.

Смелая улыбка появилась у нее на лице.

— Так что все будет в порядке. И у Дженни будет все хорошо. Ты можешь вернуться, если уж не с легким сердцем, то во всяком случае, успокоенным.

Глаза Криса сузились, как всегда бывало, когда он думал или улыбался. Джесика наблюдала, как он боролся с тем, что в ее словах было просто малодушие перед ним, перед их дочерью. Ирония судьбы! Она всегда боялась матери: того, что мать подумает, что скажет. Патриция постоянно стояла между ними, а сейчас она даже не понимала, что происходит.

Она никак не могла повлиять на происходящее и даже обвинить Криса, что он так и не смог простить ее. Слишком поздно, и Джесика так спокойно отпускает его.

А так ли это? Может быть, Джесика слишком долго ждала, что что-то переменится? Изменится для них: Дженни, самой Джесики и Криса.

Она протянула руки навстречу.

— Я знаю, что из-за страха я потеряла пятнадцать лет своей жизни и пять лет нашей. Но это не может длиться вечно. Не пора ли положить конец этим потерям и смотреть не в прошлое, а оценить настоящее, а потом и будущее? Я постараюсь измениться, повзрослеть. Неизменным будет одно: я люблю тебя, — Джесика улыбнулась. — Дай мне возможность доказать любовь. Ты тот человек, который все время вытаскивал меня из прошлого. Не так ли? А не хочешь ли ты и сам проститься с прошлым, и мы вместе устремимся в будущее? — Джесика смотрела ему в глаза, стараясь засмеяться. — Ты не пожалеешь, я обещаю тебе. Я, мы обе с Дженни так любим тебя. Чем дальше живем, тем больше любим. Ну, что ты скажешь на это?

Она очень старалась. Ей хотелось убедить его, втянув даже Дженни в это дело. И все-таки Крис сопротивлялся внутри несколько секунд, прежде чем улыбка сузила его глаза.

— Звучит неплохо.

— Давай пойдем в розовый дом и подождем там утра, — предложила Джесика.

— Мне кажется, что уже утро. Смотри. — Крис подвел Джесику к окну. — Огни там погасли.

Он был прав. И вообще нужно остаться дома, встретиться с Грегом и сказать ему, что Джесика не намерена находиться с ним, пока разбирается дело, что ему придется пережить все это одному. Именно так жил Грег все эти годы, с пустым сердцем, без любви к кому бы то ни было, именно так, в одиночестве, суждено ему жить и дальше.

Крис и Джесика отправились в розовый дом, ей очень хотелось самой зажечь в нем все огни. Это было бы впервые за долгие-долгие годы, когда свет в замке зажегся бы человеческой рукой. Это был бы салют ее счастью, торжество. Ее принц вернулся.

Грега Навареса выпустили к половине двенадцатого. Очень долго ему пришлось добираться от тюрьмы. И вот его дом, отвратительный дом, который забирал столько средств все эти годы. Было бы хорошо, чтобы мерзкая дочь еще более мерзкой Патриции Блэмонд была дома. Она могла быть полезна некоторое время! Все эти годы Грегу пришлось платить за дом, отдавать ей деньги. А какая польза от Джесики или ее матери?

Если бы только она знала, как он презирает ее вежливость, изысканные манеры, мягкий голос, страдальческое, напоминающее святых, лицо. Но сейчас она послужит ему! А ее мать! Никто не признавал его способностей — как будто он и не жил с красивой, изысканной дочерью этой отвратительной старухи! А сейчас все желанное так близко! Фильм выйдет в свет, и ему больше не будет нужна его ничтожная жена. Стоит уладить эту неприятность, и он освободится от Джесики.

Джесике казалось, что у нее не было счастливей минуты, чем в тот день в замке с Крисом. Хотя одолевала тревога. Джесика боялась за Криса, за его будущее. Она не хотела ничего говорить Крису, не хотела проявлять страха, но Грег был не так прост. Было много случаев, убеждающих в этом. Что будет, если он обнаружит их вдвоем, узнает, что Джесика неверна ему и не собирается жить с ним до окончания дела? Проявятся ли при этом его зверские черты? Трудно предположить реакцию Грега. Но чем Джесика ему так обязана? Почему она должна оставаться здесь и ждать его? Ей захотелось сбежать.

Грег поймал такси. Мерзкая студия. Они же знали, что в тюрьме нет машины, почему не послали за ним? Он назвал в такси адрес и попросил поторопиться.

— А что прикажете делать с этим проклятым движением? Как его остановишь? А вы, случаем, не Грег Наварес?

Ошибкой было бы оставаться в этом доме, особенно принимая во внимание непредсказуемость Грега.

— Давай уйдем, Крис! Когда Грег вернется и не найдет меня здесь, он и сам обо всем догадается. Мне так хочется, чтобы ты скорее встретился с Дженни, а Дженни с тобой. А мать! — Она усмехнулась. — Она даже не поймет, кто ты такой, но я хочу, чтобы вы повидались. Она, вероятно, подумает, что ты — Говард Хьюэс. Именно о нем она говорит все последние дни, иногда, правда, забывая имя.

Джесика зажгла все огни, как и хотела сделать, даже в блоке прислуги, и они вышли.

Грег Наварес пробежал по дому. Где она? Сука! Лицемерная тварь! Со своими лживыми изысканными манерами! Раньше, даже когда он бил ее, она оставалась здесь. Где же она сейчас! Джесика исчезла. Грег был готов убить ее, если она не поможет ему сейчас. Ведь он все время посылал ей деньги, хотя совсем не жил с ней. Ради чего? Ей на здоровье? Зачем он посылал ей деньги, когда она возилась с этим трудоемким делом. Изнурительным делом в странном розовом замке. Надо же быть таким дураком! А этот ребенок? Чей же все-таки это ребенок? Сука! Он был определенно настроен убить Джесику.

Грег подбежал к окну в полной уверенности, что Джесика находилась там, в этом безобразном розовом доме. Естественно, не одна. Во всех окнах горел свет. И это в разгаре дня! Она, наверняка, там. Грег побежал в туалет достать ружье и топорик. Он был готов отправить их на небеса прямо сейчас: приставить ружье к его заднице и к ее носу! Нет! Они будут вынуждены просить пощады. А он, Грег Наварес, выпрет его прочь и вернет Джесику туда, где она ему сейчас нужна.

Грег выхватил ружье, но… Минуточку! Лучшая, более занятная идея пришла ему в голову, воспоминания, как дважды в Ла Джолла поджигали дом. Дважды. Какая суета вокруг поджога! Взметнувшиеся до неба всполохи огня. Как жаль, что рядом не было парней, поджигателей из Ла Джолла. Но и сам он может сделать это, поджечь розовый дом.

Грег побежал в гараж, где всегда хранилась запасная канистра бензина, который нужно расплескать по дому, от входа, до самых потаенных уголков, взломал двери. Только быстро, скорость — цена жизни. Ничто не могло уже остановить его. Холл, комната, еще одна, третья. Грег бегал, обливая все жидкостью и кидая за собой спички. С входными помещениями закончено. Столовая, подсобки, кухня. Грег оглянулся. За ним тянулся след огня, как горящей славы. Старый дом быстро сгорал. Грег почувствовал спиной его жар. Пора уходить. Он бросил последнюю спичку в последнюю лужу бензина и увидел перед собой закрытую дверь, а сбоку заколоченное досками окно.

Грег схватился за доски, стараясь оторвать их голыми руками, пока небо ярко не засветилось, так же ярко, как в доме, превращенное из голубого в ярко-оранжевое.

Возможную причастность Грега Навареса к делу избитой и изнасилованной девочки вскоре затмила весть о его смерти. Версия была такова, что Грег Наварес вернулся домой, увидел горящее пламя, готовое перекинуться на соседний дом и угрожающее жизни его жильцов, Грег умер смертью героя. Смешно. Смех и конъюнктура. Конъюнктура и фантазия. В умах обывателей фантазия быстро превращается в реальность.

Тело было прикрыто. Никто никогда не узнает правды. Но даже если бы истину можно было установить, виновника больше не существовало.

Существовала только девочка в больнице со своими воспоминаниями. Я уговаривала Джейсона, поскольку дело закрыто, и вина не будет установлена, возместить девочке и ее семье хотя бы материальные затраты, взять о них заботу, выплатить по медицинским счетам. Иначе сплошная несправедливость: если Грег был виновен, то на семье и на девочке лежит двойной груз: моральный и материальный. Не просто стремление откупиться деньгами, а частичное возмещение справедливости, как будто возродившееся из пепла.

Наконец съемки «Белой Лилии» закончились, началось послесъемочное редактирование. Казалось невероятным, что фильм закончен. А вместе с этим закончены все мучения и тревоги. Закончены для всех, кроме меня.

Намечалась обычная церемония — вечер в честь окончания съемок. Затем редактирование — неизвестно, как долго оно продлится, и, наконец, первая демонстрация картины. Потом, может быть, кое-какая правка перед премьерой, чтобы удовлетворить некоторые голливудские авторитеты, а затем выход на экраны всех кинотеатров. Но когда же наступит облегчение для меня? И где?

Было решено отложить вечер по поводу окончания съемок в знак уважения памяти Грега Навареса, скончавшегося всего несколько дней назад. А в это время потихоньку начали продвигаться дела и у редакторов.

Вот и Джесика продвинулась вперед и собралась уезжать. Туда, где она, ее принц и их дочка, наверняка, будут счастливы. Я поцеловала ее на прощание и заплакала. Джесика засмеялась в ответ:

— Но я же буду приезжать, и очень часто. Ведь Пало Альто так близко. Я буду навещать мать, в конце концов, хотя я знаю, что за ней будут хорошо ухаживать в доме, который она так любила.

Глаза Джесики на момент затуманились, мне показалось, по поводу розового замка, который так любила она.

— Но это же только дом, Джесси, только здание.

Она просветленно улыбнулась.

— И вообще, он никогда не был моим домом. Это был дом Дженни Элман, ее дом, ее прошлое. А сейчас это прошлое развеялось, сгорело вместе с домом, прошлое Дженни, ее секреты. Может быть, это к лучшему. — Она слегка покачала головой. — Ну так вот, я буду навещать тебя, когда приеду к матери в Уинфилд.

— Есть ли в душе у тебя обида на что-нибудь? — спросила я.

«Как и у Джейн, никакой обиды».

— Какая может быть обида? — пояснила она. — Это часть ушедшего. Если помнить эти обиды, они будут приносить только боль. А в моей душе больше нет места боли. Нет места! — с уверенностью заявила она.

— Кэтти, и ты тоже можешь навещать меня, — сказала Джесика, — или мы можем встретиться в Сан-Франциско, это совсем рядом с Пало Альто. Я позвоню, мы встретимся в гостинице у Марка Гопкинса, выпьем, почувствуем себя на вершине блаженства. Подожди, а зачем нам быть одним? Мы позовем с собой Криса и Джейсона. Крис пришел спасти меня, потому что Джейсон послал его для этого. Не сделай Джейсон этого, кто знает, как бы обернулась вся эта история.

Я попрощалась с Джесикой и побежала в слезах в ванную. Или само расставание, или упоминание Сан-Франциско, или мысль о том, что без участия Джейсона неизвестно, чем бы все кончилось, — а может быть, все это вместе взятое, вызвали у меня поток слез.

Затем я вспомнила, что у меня задержка и помчалась за календарем. Прошло несколько дней после нового года, я хотела убедиться, что не могла быть беременна сразу же после Рождества — после дня гибели Грега — через четыре дня после расставания с любимым, с которым была связана четыре месяца.

Я пошла в постель, окончательно огорченная таким поворотом дела, но успокоенная мыслью, что многие женщины, миллионы женщин до меня делали это. Сделать аборт было моей первой мыслью. Сейчас, когда прошло две-три недели, ребенок внутри меня был не больше крупинки. Нужно было избавиться от этой крупинки, и дело с концом. Убрать его со всеми воспоминаниями прошлого. Кому нужна эта крупинка, украденная у… У чего? У любви? Или у боли? Или у стремления вырваться из этой боли?

У меня уже было два аборта в жизни. Но та девочка из Огайо верила в детей, верила в жизнь. Сейчас я верила только в любовь. И я сохраню этого ребенка. Я сохраню его ради тех, потерянных. Я хотела этого ребенка, искренне хотела.

Девочка или мальчик, неважно, кто был плодом любви. Гэвин любил меня, говорил, что любил, и я верила ему. И отвечала определенным образом. Это не было самой великой моей любовью в жизни, но разве ее значение от этого уменьшается? Она была. Эта любовь стала сейчас частичкой во мне, из нее вырастет ребенок.

Может быть, пришло время забыть горькое прошлое, как это сделала Джесика? Оно вряд ли принесет много пользы. Поставить крест раз и навсегда на первой страстной любви, которая превратилась в пепел. Почему я так держусь за нее? Может быть, лучше забрать детей и еще нерожденного ребенка и уйти к человеку, который будет поклоняться нам, как когда-то молился на нас Джейсон… лживо.

Но если я останусь здесь и не сделаю аборта, мне остается только одно: подарить этого ребенка человеку, который наверняка знает, что он не отец ему. Это будет наказанием. Предательство за предательство. В результате Джейсон будет вынужден признать ребенка за своего, если он не хочет разрушения семейной жизни.

Бедное дитя! Орудие мести. Украденное у любви и рожденное для ненависти. Нет, не для ненависти! Джейсон не допустит этого. Он не будет возмещать на ней, несчастной невинной крошке, зло, раздражение. Неважно, что будет происходить у него в душе, но обращаться с ним он будет, как со своим собственным.

А любовь? Это будет трудно. Но это будет единственным, что я могу. Правильно ли я поступлю, лишив ребенка теплой любви отца, родного отца.

Мысли, сомнения и нет решения, нет выхода. Так я лежала в постели три или четыре дня, и никто особенно не интересовался мною. Дети заходили навестить меня, старались развеселить. Мики принес мороженое. Мэган испекла первый в жизни торт, чтобы удивить меня. Мэтти показал рисунок семьи, нарисованный в школе (все на рисунке улыбались). А Митчел привел поздороваться Хилана.

Джейсон каждый день спрашивал меня сдержанно, что он может для меня сделать, но смотрел при этом в сторону. И каждый день мне хотелось закричать: «Стань волшебником и устрани все неприятности, которые разрушили наш мир, таким, каким он существовал». Но я знала, что это невозможно, потому что для меня Джейсон потерял свою магическую силу.

Лу принесла мне куриный бульон, рисовый пудинг и уставилась на меня вопросительным взглядом, ничего не говоря. Но мне стало стыдно гонять Лу вверх и вниз по лестницам: она теряла силы на меня из большой любви. Поэтому я решила, что пора вставать, хватит лежать в постели. А решение так и не пришло.

Я бродила, не зная, что предпринять. Единственным очевидным решением было пойти к доктору и окончательно убедиться в своих предположениях.

Доктор Харви провел обследование, взяли анализы, чтобы быть абсолютно уверенными.

Когда результаты анализов были готовы, доктор Харви вызвал меня. Он улыбался, поэтому я сделала вывод, что мои предположения подтвердились. Я догадывалась, что доктор радовался за меня, вспоминая неудачу с моей последней беременностью.

Я направилась в холл к лифту, но передумав, вернулась в сторону кабинета доктора Харви, прошла мимо него к двери, на которой прежде висела табличка с именем доктора Гэвина Рота, а сейчас ее украшало другое имя — доктор Жериман О’Дрисколл. Самое странное имя, какое я когда-либо слыхала. Правда, я вспомнила, что точно так же подумала, когда Джейн впервые произнесла имя Гэвина. А может быть, там и есть Гэвин под новым именем, заставляя думать, что он в Сан-Франциско, чтобы его больше не беспокоили. И не имея никакой цели и необходимости, я открыла дверь и вошла.

За столом сидела Розмари. Розмари Гэвина. Но одета она была очень странно для медицинского кабинета: джинсы и футболка с надписью: «Назови меня как угодно, но не твердым орешком». Какая безвкусица, подумала я, предположив, что и Энн согласилась бы со мной. Когда здесь работал Гэвин, на нем всегда был костюм, а на Розмари — юбка. Обстановка изменилась.

— Кэтти? А Гэвина здесь больше нет!

«Почему слова так больно ранили?»

— Да, я вижу. А куда он уехал?

— В Сан-Франциско, — засмеялась она, а я не могла понять, что в этом смешного. — Что я могу сделать для вас? Может быть, записать вас к Жери?

— Жери?

— Да, Жериман. Доктор Жериман О’Дрисколл. Он занял место Гэва. Так записать вас?

Я покраснела.

— Нет. Я просто увидела на двери новое имя и захотела узнать, что случилось с доктором Ротом.

— Уехал во Фриско… с туманов в голове.

Я удивленно взглянула на нее.

— Как в песне поется, — пояснила она.

Дверь в кабинет открылась, и вышел молодой человек с черными кудрявыми волосами и бородой, в джинсах и распахнутой до пояса рубашке. Он вошел в приемную, доброжелательно мне кивнул и повернулся к Розмари:

— Как освободишься, я буду рад видеть тебя в своем кабинете, Рози. — И он вернулся к себе. На спине рубашки было вышито: «Кэлвин Кляйн».

Розмари улыбнулась мне:

— Ну, тогда до свидания. — Она повернулась на высоких каблуках, чтобы зайти в кабинет доктора. На спине у нее красовалось: «Глория Вандервильт». Глория (Роузи шла на свидание к Кэлвину) Жери.

Я шла домой и плакала. Но радовалась, несмотря ни на что, за Гэвина. Он уехал далеко, туда, где ему лучше, туда, где он делает полезное дело. Я была уверена в этом.

Энн навестила меня за неделю до вечера по поводу окончания съемок. Она одна занималась его организацией и выглядела очень усталой.

— Кэтти, я хочу, чтобы ты вошла в дело. Я могу справиться и одна, но очень хочу, чтобы ты была со мной. Это принесет нам обеим пользу.

— Извини, Энн, но я не могу.

— Почему?

— Просто не могу, и все.

— Но в чем причина? — настаивала Энн. Она всегда очень настойчива.

Я встала, чтобы закрыть дверь в гостиную. Не присаживаясь, я ответила:

— Потому что я беременна.

Энн так долго смотрела на меня, что мне пришлось сесть. Затем сестра отвернулась от меня, как будто ей доставляло мучение смотреть на меня, произнесла дважды: «Кэтти!» — Закрыла лицо руками и снова повторила: «Кэтти!»

Наконец она убрала руки и спросила:

— Это все доктор? Глупо отрицать. Это он.

А я и не отрицала. Я просто молчала.

— Но как ты могла? Изменить такому человеку, как Джейсон? Как ты могла? О Боже!

Я засмеялась со всей издевкой, на какую была способна.

— Ты рассуждаешь, как дама из романа девятнадцатого века. Кто же зовет в таких случаях Бога?

— Я бы никогда не смогла так поступить. В отличие от моей маленькой сестры, которая замужем за святым, за человеком, который не позволил себе ни единой подлости, который старался только…

— Прекрати свои причитания.

— Боже, что случилось с тобой, Кэтти? Что же все-таки произошло?

— Я расскажу тебе — мой муж, святой по твоим словам, этот блестящий мужчина, который, как ты считаешь, не обидит мухи, который старается облагодетельствовать весь мир, он предал меня! Вот что случилось.

— Я в это никогда не поверю! — Энн трясло и колотило.

— Ну, и напрасно. Этот святой предал не только меня. Он связался с моей подругой Сесиллией, с этим ничтожеством, подцепил сифилис и погубил ребенка.

Она вздрогнула, но все еще не веря. Недоверие было у нее на лице.

— Да! Тот несчастный случай, который произошел со мной два года назад, совсем не был несчастным случаем. Это был аборт по медицинским показаниям. Очень красивая формулировка убийства.

В дверь резко постучали. Заглянула Лу с загадочным, как все восточные, лицом.

— Вам нужно понизить голоса, леди. Наверху дети, — дверь захлопнулась.

— А, эта Лу! — ядовито продолжала я. — Она тоже считает его святым.

— Но, может быть, она и права, а заблуждаешься ты? — прошептала Энн.

— Нет, он ведь никогда и не отрицал случившегося.

Потребовалось несколько секунд, чтобы Энн пришла в себя.

— Это была вина Сесиллии, не его, — спокойно последовал вывод.

— Почему? Почему ты так думаешь? Почему вина всегда ложится на женщину? Почему считается всегда, что женщина совращает чужого мужа? А может быть, это он соблазнил ее? — я тоже зашептала.

— Нет, он не мог.

Я безнадежно махнула на нее рукой.

— Это все равно неважно. Какое это имеет значение? — печально спросила я. Ведь речь идет не о Сесиллии, а о Джейсоне.

— Но он, наверно, сможет все это объяснить. Он наверняка даст объяснения.

Я горько засмеялась.

— Как бы не так! Он даже не знает, что случилось. Они вместе пили красный ликер, они вместе ели отравленную пишу, оба приняли какие-то сомнительные таблетки от головной боли, и случилось так, что они оба проснулись в одной и той же комнате на следующее утро, и, естественно, у обоих провалы в памяти.

— Но ты сказала, что он и не отрицает этого. Но если у него провал в памяти, как же он может знать, что произошло? Как все это объяснить?

— А как можно это отрицать? Я имею в виду его сифилис, он так легко одарил меня им, а я из-за этого лишилась ребенка. Как можно отрицать подобные факты?

— А что говорит Сесиллия по этому поводу? У нее тоже был сифилис?

Я с сожалением посмотрела на Энн. С горьким сожалением.

— Неужели ты думаешь, что я говорила с ней об этом?

Энн на минуту задумалась, потом приблизилась ко мне вплотную.

— А если вся эта история правда? Что ему действительно стало плохо от таблеток или от вина, что он действительно очнулся, не зная, что произошло?

— Я могла бы допустить, что такое с ним произошло, но с ними обоими? Два тела с двумя головами и оба без памяти? — насмехалась я. — Даже святой не поверит в это.

Энн отодвинулась, закрыла глаза. Ни один святой не поверит этому. Ни одно наивнейшее существо, даже такое, как Энн. Она спокойно сказала:

— Ты так любила его, Кэтти. И он тебя любил. Почему вместо того, чтобы простить его, ты завела любовника?

Страсти уже улеглись, и мы разговаривали очень спокойно.

— Я не могла.

— Почему? Ведь любить — это прощать.

— Я не могла. — И я сказала Энн те слова, которые я говорила себе много раз; когда находилась в отчаянии, умирала от горя, уговаривала себя простить его. — Если бы я любила его меньше, я могла бы простить и большее. Я слишком его любила, чтобы простить. Понимаешь?

Она была тихой и удрученной.

— Частично понимаю. Но и другие женщины любили своих мужчин так же глубоко, так же страстно. Я знаю, ты скажешь, что так любить нельзя. Но так бывает. Так должно быть. И у них бывали всякие истории. Их мужья, их любимые предавали, изменяли, уходили, выбери любое слово, какое хочешь. И женщины их прощали. Большинство из них, я уверена. Может быть, прощали, не забывая, как и ты не забудешь этого, но прощали и жили дальше. Кэтти, большинство женщин прощает неверность, постоянные измены, особенно в наши дни, и продолжает жить. Это лучше, чем ничего, лучше, чем изменять самой.

— Неужели? А ты бы простила Джорджа? Твои мерки были так строги, так высоконравственны. Ты всегда была очень требовательна и щепетильна в вопросах морали. Совершенно неестественно для нашего времени. Нет, Энн, ты бы не простила этого.

— Когда я была моложе, когда только что вышла замуж, не простила бы. Я уже думала над этим, как бы я поступила. Первой была мысль об окончательном разрыве. Но, становясь старше, я становилась мудрей и поняла, что есть вещи более важные, чем верность и измены. Прощающее сердце — одна из них.

— Я не могу! Я пыталась! Я испытываю только ненависть. Мне хочется доставить ему такую же боль, какую он доставил мне. Мне хочется колоть его ножом прямо в сердце все глубже и глубже.

Но так ли это сейчас? Или что-то изменилось? Я не была уже ни в чем уверена.

— Если ты сможешь простить, ты станешь более счастливой, чем сейчас. Трудно жить с такой ненавистью. С ребенком от другого мужчины. Что ты собираешься с ним делать? — голос ее стал требовательным. — Избавься от него, Кэтти.

Несмотря ни на что, ее слова шокировали меня. Это были жестокие слова.

— Я не могу.

— Ты должна.

— Нет.

— Почему?

— Джейсон обязан мне одного ребенка. Взамен того, которого убил.

— Не говори так.

— Но это правда, — голос вместе с гневом поднимался. — Я не откажусь от этого ребенка.

— И что ты будешь делать? — резонно спросила она. — Если ты не можешь простить Джейсона, тебе нужно развестись с ним. Твой брак — мираж. Это ложь, уродливая, ужасная, разрушающая ложь. А если ты собралась родить этого ребенка, ты должна уйти к Гэвину Роту. Ты должна выйти за него замуж, ведь он — отец ребенка, от которого ты не можешь отказаться.

Рассудительность ее мыслей вывела меня из себя.

— У меня нет намерения делать это, — выпалила я.

— Почему же? У этого ребенка, если он все-таки будет рожден, тоже есть права. Он имеет право быть рожденным в любви. Ведь ты же любишь Гэвина.

Да. Я должна признаться хотя бы себе в этом. Я любила его. Особым образом, на определенном уровне. И какая-то часть меня будет любить его всегда. Не так, как любила когда-то… раньше… очень давно. Но это любовь.

— Да, — я кивнула Энн, — я люблю его!

— Тогда все очень просто. В этом случае ты должна сделать выбор между любовью и ненавистью, Кэтти.

Я уже слышала эти слова. Их говорил мне Гэвин.

— Ты говоришь, что любишь Гэвина, а к Джейсону испытываешь только непреодолимую ненависть. Так жить нельзя. Любить мужчину, а жить с другим, которого ненавидишь. Это непорядочно. Это малодушие, которому нужно положить конец. Это нужно вам всем. Джейсону. Нерожденному ребенку. Другим детям. Тебе. Сделай это, Кэтти. Сделай выбор между любовью и ненавистью.

Неожиданно на меня спустилось просветление, и пришло решение. Не так уж оно было и неожиданным, оно росло во мне, точно так же, как вновь зародившийся ребенок. Конечно, я должна избрать любовь. Но нужно разобраться, что это такое.

Я не могу уйти к Гэвину, потому что люблю его уже вторичной любовью. Нет, я останусь с Джейсоном, не из-за ненависти или ревности, и не из-за детей, а потому, что я не могу отказаться от моей великой любви. От любви, которая была так же сильна, как и раньше. Да, ненависть и непрощение стали моим наваждением. Но любовь к Джейсону Старку была самой большой силой моей жизни. Это было то наваждение, от которого не избавиться никогда.

Гэвин знал это. Он уговаривал меня, но действительно ли он хотел, чтобы я поехала с ним? Или это были его психиатрические уловки для того, чтобы я открыла правду для себя? Истинный дар любви.

И Энн знала это. Она сейчас делала то же самое своими разумными словами, убедительными доводами.

— Ты не можешь наградить Джейсона ребенком, о котором он будет заведомо знать, что он не его. Прости его сначала. Кэтти, выбери любовь.

Я провожала ее к двери. Но она не сразу ушла.

— Джейсон многое пережил за последние два года. Без твоей любви. Только ненависть, враждебность. Неважно, чем он при этом занимался. То, что делала ты, было еще хуже. А как ты думаешь, сколько еще он сможет вынести? Почему ты думаешь, что он примет этот удар? Может быть, он уйдет от тебя? Может быть, ты потеряешь его? А может быть, это к лучшему, если он уйдет?

Я закрыла за ней дверь и прислонилась к ней. У меня был сильный озноб, какого никогда в жизни еще не бывало.

Через полчаса Энн позвонила мне. Она все еще продолжала уговаривать. Хотя в этом не было необходимости.

— По дороге домой я обдумывала то, что услышала от тебя. Я предполагаю, то, что говорит Джейсон — правда. Жизнь настолько непредсказуема, Кэтти.

Я всегда верила в Энн, ровно столько же, сколько в Джейсона.

Разговор с Энн оставил меня еще в большем смятении, чем прежде, с еще более тяжелым сердцем. Я определила для себя, что люблю Джейсона так, как любила и раньше. У меня пропало все желание мести и пыток. В результате встали два вопроса: на какой стадии прощения я нахожусь? И что делать с ребенком, которого я вынашивала.

Я пришла на вечер по случаю окончания съемок, совершенно не надеясь, что там может быть весело. Но в атмосфере что-то ощущалось. Может быть, это был сладкий привкус успеха? Позже я могла определить это как проявление оптимизма, энтузиазма. «Белая Лилия», наше уродливое, несчастное создание, прошедшее катастрофы и катаклизмы, напоминало ребенка, рожденного для красоты и грации. Тонкий запах надежды. Хотя никто не мог давать никаких гарантий до премьеры фильма. Он легко смотрелся, но лица! Они были как привидения: Хью, Грег… как духи.

Я разыскивала глазами знакомые лица среди гостей и нашла свою Энн, одетую в розовое. Ярко-розовое подходило к проявлению оптимизма. Энн хорошо выглядела, наполовину гостья, наполовину обслуживающая вечер. Она очень умело руководила людьми. А вот и мой Джордж, беседующий с редактором, успокаивая его в чем-то.

Я заметила Сесиллию, не мою Сесиллию, танцующую с одним из операторов. Она хорошо выглядела, блестяще. Это была кинозвезда с развевающимися рыжими волосами в ярко-зеленом коротком платье. Я быстро отвела от нее глаза. Мне было трудно смотреть в ее сторону. Она тоже напоминала мне привидение.

Там же была Перси. Мы спасли ее от смерти, поэтому, мне кажется, я могу назвать ее своей. Перси разговаривала с Джо, кивая головой в знак согласия. Что касается Джо, его можно было совершенно справедливо назвать привидением для Джейн.

Я посылала приглашения Джесике и Джейн. Мне хотелось, чтобы они тоже были здесь. Добрые духи. Я хотела поделиться новостями, убедиться, что они довольны своей новой жизнью. Но обе они не могли приехать. Джесика была беременна и доктор запретил ей поездку, потому что незадолго перед этим ее беременность завершилась выкидышем.

Джейн была занята ремонтом их дома. Ну, конечно, что еще могла делать Джейн? Она хотела удивить всех своим домом. Техасское ранчо нужно было превратить в шикарные апартаменты, как в нью-йоркском Ист-Сайде, но сделать его таким же притягательным и солнечным, как испанская вилла в центре Беверли Хиллз, зеленым и уютным, как северный пригород Нью-Джерси, но все же помнить, что это — Техас.

Я оглянулась в поисках близких лиц. Джейсон стоял рядом со мной. Он поцеловал меня, когда зазвучала музыка, сердце у меня остановилось. Вспышка камеры. Как в кино, легкое прикосновение губ. Поцелуй был для зрителей.

Джейсон отошел, я быстро взглянула на Энн, которая следила за всем происходящим, улыбалась, но быстро отвела от меня взгляд, как будто ей было больно смотреть на меня.

Затем публика попросила Сесиллию спеть, но не ту песню, которая основным мотивом проходит через весь фильм, а «Госпожу Любовь», более утонченную и нежную, чем «Любовь остывает».

Я подошла к покрытому белой скатертью столу, чтобы взять фужер шампанского. Мне нужно что-то выпить, если я хочу послушать песни Хью о любви в исполнении Сесиллии.

Перси встала позади меня. Она была одета более элегантно, чем обычно, но выглядела очень напряженной и задумчивой. Я решила, что для нее это очень тяжелый день.

— Помните, я говорила, что нам нужно поговорить?

Я хотела сказать, что сейчас не время и не место, но она была так задумчива и напряжена, что мне передалось ее состояние. Тем более день был трудный для нее, и я согласилась. Мы уединились. Она беспомощно взглянула на меня:

— Я не знаю, с чего начать.

— Начни сначала, — улыбнулась я.

— Ну, хорошо. Помните, когда Джейсон приехал в Лас-Вегас, он подписал контракт со мной и Сесиллией?

«Помню ли я?» Я начала ощущать тошноту и головокружение.

— Да, Перси. Я помню, но не хочу думать сейчас об этом. Давай потом. — Я постаралась увернуться, но она взяла меня за руку.

— Тогда вы понимаете, о чем я говорю? — требовательно спросила она.

«Так вот когда мой муж лег в постель с Сесиллией. Ну и что? Значит, и Перси знает? Но я не намерена обсуждать это с ней. Я не обязана делать это».

— Знаю о чем, Перси? — холодно спросила я. — Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Если мы будем так разговаривать, то это будет только бег по кругу. Поэтому позвольте мне сказать. Я хочу кое-что прояснить вам.

— Но я не хочу ничего об этом слышать, Перси.

— Но я не о том, о чем вы думаете. Я не о Сесиллии.

— Что ты сказала?

«Может быть, мы вообще говорим о разных вещах?»

— Это была не Сесиллия, кто заразил Джейсона сифилисом. Это была я.

У этой женщины не все в порядке с головой, — подумала я, и моя собственная пошла кругом. Вероятно, кто-то подсказал ей, что если она хочет произвести впечатление такой же элегантной, как ее платье, то ей следует разговаривать в таком тоне. Мне стало плохо.

— Я хочу присесть.

— Пожалуйста. Вот стул. — Она притащила два стула. Неспособная говорить, я позволила сесть и ей рядом.

— Все очень непросто. Я думала, что, может быть, вы не знаете. И если вы не в курсе, то нам вообще лучше ничего не говорить. Но потом я подумала, что даже если вы ничего не знаете, а я вам скажу, то ничего страшного в этом нет, потому что Джейсон все равно ни в чем не виноват.

«Не его вина?» Хотя я сидела, но была близка к тому, чтобы упасть.

— А если вы знаете, то вам лучше знать всю правду. И Джейсону. И Сесиллии.

Кое-как мне удалось найти голос.

— Ты права, Перси, я думаю тебе нужно начать сначала.

— Хорошо, — она стиснула мою руку, я хотела отнять ее, но она держала крепко. — Я знала, что Джейсон приезжает в Лас-Вегас, чтобы посмотреть Сесиллию с точки зрения участия в съемках. Мне хотелось получить роль для Хью. Я хотела, чтобы Сесиллия поговорила с Джейсоном и уговорила его дать Хью роль, при необходимости даже соблазнив Джейсона. Я ведь была тем человеком, который устроил их брак с Гардом.

Весь ужас этого замечания не сразу дошел до меня.

Я не могла слышать ничего, кроме остальной части ее рассказа о Джейсоне и Сесиллии.

— Продолжай, — попросила я ее убитым голосом.

— Она не сделала это. Я умоляла ее, она отказалась.

— Она так и не соблазнила его? — прошептала я.

— Нет. Я поняла, что мне нужно сделать это самой. С помощью наркотиков привести Джейсона в состояние невменяемости, чтобы он подписал контракт с Хью. Я хочу сказать, что в то время я была совсем другим человеком, отличалась от себя теперешней.

— Продолжай свою историю, — поторопила я ее, перебивая.

— Но оказалось, что этого совсем и не нужно. Джейсон пришел с контрактом, с предложением.

— Продолжай, — прошептала я, оглушенная услышанным.

— Но я решила, что все равно сделаю это. Шутки ради. Подшучу над Сесиллией.

— Шутка?! — почти прокричала я, подумав, какая же она дрянь. Я была готова убить ее.

— Да, безобидная шутка. — За безобидную шутку мне еще больше хотелось наброситься на нее, прикончить тут же и ногтями содрать кожу с ее тела.

— А ты знала, что была заражена?

— Да. Я собиралась пойти к доктору, но все откладывала.

— Значит, у тебя все было спланировано заранее?

— Да, но это была только часть. Если бы ваш муж заразился и передал болезнь вам, то вы бы, наверняка, все узнали. Я запланировала как раз, чтобы вы узнали и подумали, что это Сесиллия. Тогда оба, Сесиллия и Гард, были бы у меня в руках. Гарда не было. Джейсон постоянно жаловался на головную боль, Сесиллия тоже недомогала. А у меня были средства от любой боли: от головной, зубной, релаксанты, тоники, и тот особый состав, который придает вам ощущение прыжка с Луны. Я дала им обоим. Но мне нужно было полностью отключить Сесиллию, а Джейсон еще должен был поработать. И когда Сесиллия отключилась, я проделала с Джейсоном все, что намечала. А потом я оставила их вместе. Я знала, что ни тот, ни другой ничего не поняли, что с ними случилось, и не думали, что могут быть какие-то последствия до тех пор, пока Джейсон не пришел домой и не заразил вас. Вы оба, вы и он, поверили, что во всем виновата Сесиллия.

Она замолчала. Я не хотела ее видеть, я просто не могла ее видеть. Я помолчала, и она снова заговорила:

— Я знаю, то, что я сделала… — она не могла найти нужного слова передернула плечами: — Я никогда не прощу себе этого.

Что ей было нужно от меня? Прощение? Она не могла сама простить себя, поэтому она хотела, чтобы я простила ее?

— Я могу понять, насколько мерзкой вы считаете меня…

В самом деле. Мы обе были мерзкими.

Мы сидели молча, я оглядывалась и не могла найти взглядом Джейсона. Но это было неважно. Я никогда не смогу вернуть его. Я никогда не смогу взглянуть ему в глаза. Мне лучше умереть. Так же как нам было лучше позволить умереть Перси в тот день.

Сесиллия была еще одной моей виной. Я не поверила Джейсону, отвернулась от Сесиллии, в то время, когда ей так нужна была моя помощь.

— Но я расскажу и ей это. Что я принесла ей.

Я посмотрела на Сесиллию. Она танцевала с одним из деловых людей, была очень оживленной, красивой и мужественной.

— Оставь ее в покое.

— Ничего не говорить ей?

— Нет. Это огорчит ее. Она и так достаточно перенесла.

— Но я хочу облегчить свою душу.

— Да, я понимаю это. Но для Сесиллии лучше, если ты промолчишь. Пусть это будет твоей ношей.

Она согласилась.

— Но я хочу рассказать об этом Джейсону.

— Ему расскажи. — Джейсон был честным человеком, а мы обе, я и Перси, заставили его сомневаться в себе. Это несправедливо. Ему нужно рассказать все.

— Хорошо. Рассказать ему сегодня? Я имею в виду сейчас?

— Попозже, я думаю.

— Вы настоящая леди. Многие не понимают, но вы, вероятно, поймете, что я стала совсем другой, я изменилась.

«Ты сама ничего не понимаешь, Перси. Я предала любовь и подругу. Я разрушила семейную жизнь. Я ношу ребенка, с которым не знаю, что делать. Я ощущаю огромную боль. А какую боль я причинила Джейсону?! Понимаешь ли ты все это, Перси?»

— Да, конечно, Перси, — сказала я.

— Вы прощаете меня?

— Ну, хорошо. Я рада. Я прощаю тебя.

— Спасибо. Я пойду поищу Джейсона.

— Хорошо. А я пойду домой. Если кто-нибудь будет искать меня, скажи, что я дома. А пока ты будешь искать Джейсона, передай моей сестре, что святые все-таки живы и некоторые из них обитают в Лос-Анджелесе.