Врач Е. П. Серебренникова

Начало врачебной деятельности

Еще до окончания Евгенией Павловной врачебных курсов Серебренниковы часто подумывали о своей дальнейшей работе. Евгении Павловне, собственно, все было ясно. Она давно решила работать только среди простого народа. Павел Николаевич сначала колебался. Он со студенческой скамьи выбрал научную деятельность. Но его мучили сомнения. «Удастся ли здесь, в анатомическом театре, встретиться с общественными вопросами? — размышлял он. — Смогу ли я здесь помочь народу, жить с ним едиными мыслями и делами?.. Быть лекарем? Всегда одни и те же жалобы, одни и те же нужды… Есть ли у практического врача условия для постоянного роста, для научной работы?.. А Рудановский?»

Серебренниковых давно привлекала деятельность врача Петра Васильевича Рудановского. Павел Николаевич слышал о нем еще в детстве. Позднее, работая у Грубера, он познакомился с исследованиями Рудановского по анатомии и гистологии нервной системы, с его замечательным атласом нервной системы, изданным в Париже, узнал, что Рудановский впервые применил в гистологии приготовление срезов из замороженных тканей. И все это Петр Васильевич успевал делать помимо своей основной деятельности: он отвечал за работу медицинской части демидовских заводов Тагильского горного округа. Рудановский организовал неплохую медицинскую помощь населению в своем районе, создал музей, библиотеку, написал целый ряд научных работ, вместе с П. В. Кузнецким открыл в Нижнем Тагиле фельдшерскую школу. Он был известен далеко за пределами Урала.

В первых числах января 1880 года Павел Николаевич ездил в Нижний Тагил к Рудановскому.

Его встретил крупный мужчина лет пятидесяти с высоким лбом и усталыми добрыми глазами. Серебренников заметил, что лицо у Петра Васильевича бледное, одутловатое. «Не легко, видимо, ему», — подумал Павел Николаевич.

Беседа была не очень долгой, но содержательной. Рудановский покорил слушателя своей убежденностью, неподдельной страстностью. Молодой врач понравился Петру Васильевичу, и он предложил ему работу в Нижне-Салдинском заводе. Серебренников высказал свои опасения относительно научной работы.

— Это вы зря, батенька, — запросто сказал Рудановский. — Все будет от вас зависеть. Приезжайте на Урал — и все тут. Не пожалеете…

Петр Васильевич вспомнил свою молодость, все свои пути и дороги к науке и тяжело вздохнул. Потом он продолжал:

— Вы здесь встретите много неполадок, но никогда не действуйте по первому импульсу. Осмотрительность, осторожность — прежде всего. Они помогут вам избежать многих ошибок. Не старайтесь показать, что вы умнее окружающих. Люди будут ценить, уважать ваш ум, но не ждите от них каждый день, симпатии, откровенности. Для сближения с ними нужны непосредственность и душевное расположение. Местное начальство, пока вы ему поддакиваете и ничего нового не предлагаете, будет довольно вами. Но чуть вас заинтересует научная постановка дела, едва лишь заикнетесь о помощи народу вообще и выйдете за рамки определенного вам круга действий, вас постараются не понять, будто вы говорите на ином языке. Неизвестно откуда появятся препятствия, недовольство вами, какое-то отчуждение. Да что там…

Рудановский повел своей большой жилистой рукой в сторону окна, за которым наполовину в снегу чернели домики рабочего поселка:

— Лишь бы они понимали…

Павел Николаевич, ненадолго заехав в Пермь, возвратился в Петербург. Супруги твердо решили принять предложение Рудановского. После окончания Евгенией Павловной врачебных курсов они приехали в Нижне-Салдинский завод.

Больница, которую приняли под свое начало Серебренниковы, представляла убогое зрелище. Работавший здесь фельдшер жил где-то на окраине поселка и очень редко бывал в больнице. Больничный смотритель запустил все хозяйство. Предоставленные самим себе, больные утром разбредались по домам и приходили в больницу поздно вечером, часто пьяными. Многие сами назначали себе лечение, лечились у знахарей.

Серебренниковы взяли на себя все хозяйственные заботы. Они отремонтировали больницу, установили порядок в ней.

Население быстро привыкло к молодым врачам. Оно потянулось к ним не только с жалобами на недуги, но и за юридическими советами, с просьбами о материальной помощи.

Через несколько месяцев Серебренниковы по приглашению Ирбитской городской управы, а также идя навстречу пожеланиям родственников, переезжают в Ирбит. В письме к своему гимназическому учителю А. В. Кролюницкому Евгения Павловна так рассказывала об этом периоде жизни: «Кончила я курс в 80-м году и, полные желания служить народу, я и мой муж бросили Питер, где муж был на профессорской дороге (уже ассистентом), поехали в завод Салду. Как теперь помню я момент въезда, когда я, увидав множество (в заводе 12000 жителей) покосившихся избушек, дала молча себе слово быть другом в каждой из них. При приложении этой задачи на практике мне частью пришлось узнать и радость и горе. Радость была та, что народ, и не только бабы, но и мужики, отнеслись ко мне, как к врачу, с полным доверием. Горе же заключалось в том, что сойтись, слиться с народом, как мечтали мы в Петербурге, у меня не оказалось никакой способности. Все выходило искусственно. Чутье подсказало, что лучше не притворяться, а быть самой собой. Муж же мой как нельзя лучше был в этой роли.

Прожили мы там хорошо, но недолго. Полюбил нас и народ, и интеллигенция местная, но просьбы родных перетянули на Ирбит, и с горькими слезами, провожаемая множеством людей, рассталась с Салдой, о которой и теперь вспоминаю с самым лучшим чувством.

По приезде в Ирбит картина совершенно меняется. Те радости, которые удовлетворяли меня в Салде, исчезли: довольство от успеха лечения — потому, что я уже чувствовала себя тверже и привыкла, что так и следует быть; а радости по случаю излечения пациента — потому, что контингент их стал другой и самый несимпатичный: мещане, купцы, гоголевские чиновники, которые норовят потом тебя же обвинить, осудить, почесать язычок. Редко попадалась симпатичная семья из среднего или простого класса, где можно было отдохнуть душой и где после леченья устанавливалась и нравственная связь. Кроме того, стала чувствоваться тяжесть частной практики (я ведь была не на службе), вследствие несоразмерности траты времени с продуктивностью труда и вследствие невозможности вести свое дело научно, как, например, в больнице; приходилось подчиняться обстановке, капризу и проч. Все это было и в Салде, но сгоряча многое не замечалось и затушевывалось суждением, что служу рабочему человеку…

Зато в другом отношении Ирбит дал то, чего не было в Салде, — это так называемая общественная деятельность. Муж мой в качестве городского врача должен был заботиться о санитарном улучшении города. По поводу этого ему приходилось и много говорить, и писать, и сталкиваться со всеми представителями города, наживать и друзей и врагов, и и противников, и адептов. Я тоже принимала в этом участие. Кроме того, сблизились с молодежью, с учителями городскими и сельскими. Я готовила несколько девушек в фельдшерицы, муж читал на учительском съезде анатомию и гигиену, и благодаря всему этому у нас образовался большой и тесный кружок молодых и уже солидных людей с хорошими стремлениями. Теперь я с хорошим удовольствием вспоминаю эти три года, которые жили в Ирбите».

Медицинское обслуживание, и особенно санитария, в Ирбите находилось в плачевном состоянии. За период с 1801 по 1871 год здесь на каждые сто рождений приходилось 99 смертей, а с 1864 по 1871 год — даже 120 смертей. Население города и уезда страдало из-за тяжелых антисанитарных условий. Ежегодная Ирбитская ярмарка способствовала увеличению заболеваемости.

В Ирбите немало занимались обсуждением различных проектов по улучшению санитарного состояния города и уезда. Земство пыталось создать видимость работы в этом направлении, Но дело от этого не двигалось вперед. Не было исполнительного органа, который бы развернул практическую деятельность. Эту роль попыталась выполнить в 1881–1882 годах созданная по инициативе Серебренникова санитарная комиссия. Павел Николаевич был избран председателем комиссии, Евгения Павловна — ее секретарем.

В программе деятельности комиссии видное место занимало изучение условий, влияющих на здоровье населения. Члены комиссии установили карточный учет заболеваемости и смертности, организовали однодневную перепись населения. Они провели нивелировку города для устройства водостоков и дренажа, так как в сырое время года по улицам Ирбита из-за грязи невозможно было пройти.

Евгения Павловна и врач стоявшего в Ирбите пехотного батальона И. Потехин сделали анализ воды ирбитских водоемов. Они начали борьбу с загрязненностью питьевой воды.

Через три месяца после приезда в Ирбит Серебренникову избирают председательницей местного попечительства о бедных. По ее инициативе попечительство устроило приют на тридцать детей.

В Ирбите Серебренниковы встретились с И. И. Моллесоном, о котором они много говорили еще в медико-хирургической академии и деятельностью которого восхищались. Вместе с Моллесоном они работали в уездном врачебном совете. Знакомство перешло в дружбу.

В 1882 году в журнале «Врач» было напечатано письмо из Ирбита, подписанное Серебренниковыми, Моллесоном и еще тремя врачами. В нем говорилось: «Покорнейше просим напечатать во «Враче», что мы, нижеподписавшиеся — врачи Ирбитского уезда Пермской губернии, — для поддержания женских врачебных курсов обязуемся пока в течение 5 лет каждый год вносить по 1 % из нашего жалованья и на нынешний год посылаем вам 85 руб. (деньги переданы проф. Бородину А. П.). Мы думаем, что если бы согласились сделать то же и все остальные наши товарищи в России, чего мы от всей души желаем, то могла бы собраться сумма, которая составила бы серьезную помощь для указанной цели».

Все ирбитские врачи были горячими поборниками женского образования. Это несмотря на то, что к этому времени в стране усилилась реакция, возглавил которую министр внутренних дел Д. Толстой.

Подъем общественного движения, покушение в марте 1881 года на Александра II вызвали замешательство правящих кругов России, но вскоре царское правительство повернуло к еще более свирепой реакции.

В августе 1881 года вышло «Положение о мерах к охранению государственной безопасности и общественного спокойствия», по которому администрация по своему усмотрению имела право закрывать учебные заведения, торговые и промышленные предприятия, органы печати. Правительство в передовой русской молодежи стало видеть не надежду России, а злую силу, нуждающуюся в хорошей узде и ежовых рукавицах. Женский вопрос был объявлен измышлением вредных умов. Были забыты хорошие отзывы о работе женщин-врачей в русско-турецкую войну. В печати все чаще стали появляться клеветнические измышления по адресу женских врачебных курсов, которые в 1882 году были закрыты. Вскоре закрылись высшие женские курсы в Москве, Киеве, Казани.

Прогрессивно настроенная интеллигенция Ирбита не теряла надежды на лучшее. Светлым пятном на фоне реакции была в Ирбите квартира Серебренниковых.

Серебренниковы принимают деятельное участие в съезде учителей, собравшемся в Ирбите летом 1883 года. Павел Николаевич читал на нем популярные лекции по школьной гигиене. Известный педагог Н. Ф. Бунаков вспоминал о том времени: «Серебренниковы много света и тепла вносили в занятия учительского съезда и в семью ирбитского учительства… Евгения Павловна постоянно присутствовала на занятиях съезда среди учителей и учительниц, а вне этих занятий учительство группировалось около нее; сами собой установились беседы, столь же непринужденные, сколько и содержательные… Это была женщина, богато одаренная от природы, обладавшая не только многосторонними и серьезными знаниями, но и теплым, отзывчивым и любвеобильным сердцем, настойчивым энергическим характером и самыми чистыми идеальными стремлениями, да не в словах только, а на самом деле».

Евгения Павловна заботится о досуге учителей. Под ее руководством для учителей и в пользу их была поставлена пьеса «На пороге к делу», в которой Серебренникова играла и сама. В свободные от заседаний вечера она устраивала поездки учителей за город..

Большая общественная деятельность не отвлекала Евгению Павловну от лечебной работы. Свободной должности врача в Ирбите не было. Серебренникова по своей инициативе оказывает больным бесплатную помощь. Городская дума вынуждена была назначить ей ежегодное пособие в 600 рублей.

Особое влияние на дальнейшую судьбу Серебренниковых оказала работа в санитарной комиссии. Эта комиссия собрала большие материалы по здравоохранению Ирбитского уезда, и Павел Николаевич решил использовать их при написании докторской диссертации. Вместе с Евгенией Павловной он начерно написал диссертацию. Ему требовалась поездка в Петербург для ее завершения. Изучая материалы санитарной комиссии, а также другие материалы Евгения Павловна заметила, что в Пермской губернии очень большой процент глазных больных. Это натолкнуло ее выбрать специальность врача-глазника. Но для этого нужна была специализация.

В сентябре 1883 года Серебренниковы уезжали из Ирбита в Петербург. Отсутствовавший на проводах Моллесон прислал Серебренниковым приветственное письмо-адрес, называя их «Ein ganzer Mensch — цельный человек».

Характеры Павла Николаевича и Евгении Павловны удачно дополняли один другой. Общие взгляды на жизнь, совместная работа, умение уважать интересы другого — все это помогло Серебренниковым избежать того ужаса одиночества, на который обрекались в те годы многие люди интеллигентного труда.

В Петербурге Евгения Павловна работала сверхштатным ординатором в глазной клинике профессора Добровольского, затем у профессора Магавли, под руководством Донберга, а также на домашнем приеме. Ценные практические навыки приобрела она на амбулаторных приемах в общине святого Георгия. О результатах этой работы Серебренникова доложила в своей первой печатной статье «Отчет по глазной амбулатории при общине святого Георгия в С.-Петербурге за 1884 г.».

Весной 1885 года Павел Николаевич успешно защитил диссертацию. Полные сил и надежд Серебренниковы отправились в Пермь.