Враждебные воды

Глава 4

К-219, Саргассово море, 480 миль к востоку от Бермудских островов, 3 октября, день тридцатый

Британов сидел в своем кресле, отхлебывая из стакана чай. Пить горячий чай на ночной вахте давно уже стало укоренившейся привычкой. И, хотя корабельные часы показывали три часа утра по московскому времени, спать не хотелось. Организм командира давно перестроился на новый биологический ритм — его утро начиналось в полночь.

Распорядок дня подчинялся только расписанию вахт. Считалось, что хуже всех третьей боевой смене: им приходилось не только нести вахту с 8 до 12 и с 20 до 24, но и вместе с остальными заниматься боевой подготовкой «днем» — с 13 до 18 часов. В конце концов Британов разрешил им дополнительно отдыхать после 16.00 до вечерней вахты. Это было разумно — кому нужны сонные мухи на вахте?

Понятия дня и ночи перестали существовать в привычном образе. Никого не интересовало, что́ сейчас над ними — луна или солнце. Разве что штурмана и командира — от времени суток зависел выбор всплытия на сеанс связи и способ определения своего места в океане. Точность места была жестко регламентирована, ведь от нее зависит и точность наведения ракетных боеголовок.

Именно поэтому Британов гораздо чаще контролировал работу штурманов, чем ракетчиков. Сложившийся стереотип мышления был предельно прост — до боевых пусков ракет, скорее всего, дело не дойдет, а за каждый лишний кабельтов «невязки» по головке не погладят.

Командира и штурмана, «потерявшихся» в море, наказывали беспощадно, вплоть до снятия с должности.

График всплытия под перископ на сеанс связи и определения места Британов держал только в своей голове, стараясь придать ему незакономерный, а значит, и не прогнозируемый для противника характер. Ночь и шторм — самое подходящее время.

Британов взглянул на штурманскую карту.

Двигаясь на глубине, находясь на расстоянии тысячи двухсот морских миль к юго-востоку от Нью-Йорка, К-219 должна была вскоре взять курс на юг, к своему второму, южному району боевого патрулирования, расположенному прямо на широте Майами. Первая неделя патрулирования в северном квадрате подходила к концу.

— Радисты, штурман! Будем всплывать на сеанс связи в 04.55! Местное время?

— Полночь, товарищ командир!

— Слава Богу, их летчики как раз спят или пьянствуют в борделях Флориды и, надеюсь, не будут нам мешать. Штурман! Есть ли для нас в это время хороший навигационный спутник?

— Так точно, очень даже прекрасный спутник.

— Вот по нему и определишь точное место. Марков! Твои радисты готовы?

— Мы как юные пионеры — всегда готовы!

Британов знал, что не все американские летчики спят в эту ночь, но очень надеялся на свое везение. И хотя денег на топливо противник не жалеет, так далеко, скорее всего, самолет посылать не будут. Надводных противолодочных кораблей вблизи пока не просматривается, значит, более всего следует опасаться их лодок-охотников.

Тем более после недавнего щелчка по носу, в прямом смысле этого слова, самоуверенный американский командир лодки наверняка захочет отыграться и затихарился где-то рядом.

Британов хорошо понимал, что до сих пор им сказочно везло. Захватить врасплох американскую лодку было делом почти неслыханным. Так что это патрулирование станет показательным не только потому, что один из матросов свалился с приступом аппендицита. Хирургическая операция на лодке всегда рискованна, профессора-консультанта за спиной нет, а роль медсестры исполнял мичман Саша Байдин. Но молодой врач Игорь Кочергин оказался отличным хирургом, и все обошлось.

Самое большое удовлетворение Британов испытывал от таких маленьких профессиональных побед. Он с особой симпатией относился к тем членам своего экипажа, которые могли и умели брать ответственность на себя. Теперь для него в один ряд с ветеранами Азнабаевым, Красильниковым, Капитульским, Марковым встал и лейтенант Кочергин.

В советском подводном флоте всегда существовало неписаное правило — если есть возможность быстро эвакуировать больного на берег или на большой корабль с хорошим госпиталем — надо это делать. Жизнь человека в этом случае ставилась превыше всегo. И, случись это у своих берегов, Британов непременно так бы и сделал. Но в Атлантике помощи ждать было не от кого. Рядом были только враги.

Более того, им еще ни разу по-настоящему не досаждали противолодочные силы. Хотя, конечно, теперь они будут более осторожны. Пусть. Мы преподали им хороший урок, для разнообразия.

Он обвел взглядом расположенные вокруг приборы цвета слоновой кости, всматриваясь в круглые индикаторы и манометры так, словно это были крошечные окошки, сквозь которые можно заглянуть в теплые воды Атлантики. Что там, за бортом? Могут ли солнечные лучи проникать сквозь стометровую толщу океана? Нет. Даже в знаменитых своей чистотой водах Бермуд. Там, за стальной оболочкой, царит кромешная тьма. Под килем тянется Гатеррасская глубоководная равнина. Место, подходящее только для монстров.

Британов провел ладонью по затылку, покрытому бисером потных капель, и обернулся к старшему механику:

— Нельзя ли хотя бы немного понизить температуру?

Красильников даже не посмотрел в его сторону.

— Прикажите Нептуну, может, он смилуется. Если за бортом двадцать семь градусов, что могут сделать мои холодильные машины?

Красильников становится невыносимым, но Британов не мог на него сердиться. Если так жарко в центральном, что же творится у турбинистов? Похоже, К-219 была спроектирована для плавания в холодных морях Арктики. Здесь, в районе Бермудских островов, ее кондиционеры просто не могли справиться со своей задачей. А звукоподводной связи с Нептуном пока установить не удалось.

Британов посмотрел вверх, на стальной потолок, мечтая оказаться подо льдами родных морей, вынырнуть у своей базы в Гаджиево, увидеть цепочку разноцветных фигурок на фоне серых скал, зная, что Наталья стоит там, живая и невредимая. Так же как дети — старший Саша и младшая Марина.

— Через тридцать минут сеанс связи, — хриплый голос Маркова вывел командира из минутного оцепенения.

Лицо Британова не выразило никаких чувств. Через полчаса из Москвы придет очередное радио. В первую минуту после начала сеанса связи у всех непроизвольно сжималось сердце. И Британов не был исключением, а скорее наоборот — любой приказ или информация в первую очередь докладывались только ему — и никому больше. Ни замполит, ни особист не имели права раньше командира читать радиограммы.

Никто не верил в возможность получения приказа на пуск ракет, но чем черт не шутит, когда Бог спит? Именно поэтому перед сеансом связи в центральном посту появились слегка заспанные старпом и замполит, а Петрачков занял место на ГКП у ПУРО — пульта управления ракетным оружием. На войне как на войне. Можно верить или не верить в ядерную войну, в конце концов, это личное дело каждого, но быть готовым к ней обязаны на подводном ракетоносце все.

В любой момент Москва может дать сигнал на проведение учебной ракетной атаки с условным пуском ракет. И с его получением беспристрастные секундомеры и самописцы неумолимо поведут отсчет и запись действий каждого из корабельного боевого расчета. Ракетная атака разительно отличается от торпедной. Если торпедная атака скорее искусство расчета и импровизации, то главное в ракетной атаке — сверхточное, почти автоматическое выполнение в неизменной последовательности определенного алгоритма действий: от проверки достоверности сигнала, разблокировки ядерного оружия и до команды «СТАРТ!».

С момента покладки на боевой курс для пуска ракет лодка не может изменить ни скорость, ни глубину погружения. Даже если ее атакуют вражеские торпеды. В ракетной атаке все подчинено одной, главной цели — выпустить все шестнадцать ракет. Только потом командир имеет право уклоняться. Конечно, и на боевом курсе командир будет использовать все свои средства самообороны, но их не так много…

Вот почему каждое всплытие советского ракетоносца на сеанс связи под перископ вызывает ответную напряженность и у следящей за ней лодки-охотника. Ее задача — уничтожить ракетоносец до пуска первой ракеты.

Вот в чем суть противоборства «Аугусты» и К-219, Вон Сускила и Британова.

— Пятнадцать минут до сеанса связи!

— Есть. Старпом — учебная тревога, по местам стоять к всплытию под перископ на сеанс связи и определения места! Готовность к старту — пятнадцать минут, — эту команду Британов отдал совершенно спокойным голосом, в конце концов, это их работа. Будничная и страшная одновременно. Только и всего.

То, как быстро исполнялись все приказания Британова в этой душной, влажной жаре, красноречиво говорило не только об авторитете командира, но прежде всего о выработанной за тридцать суток «сплаванности» экипажа. Это не могло не радовать командира. Еще немного времени, и у него будет вполне боеспособный, готовый к любым трудностям экипаж.

04.52 Повинуясь движению рулей, К-219 резко пошла вверх, к поверхности, освещенной лунным светом. Легкое потрескивание корпуса давно стало привычным делом и никого не волновало.

Казалось, все идет совершенно нормально, если только можно считать нормальным положение людей, запертых внутри пороховой бочки, которая плывет в глубине океана.

Британов находился в боевой рубке у шахты перископа. Специальный красный свет помогал глазам адаптироваться к темноте, но в то же время не мешал следить за глубиномером.

— Глубина двадцать метров — поднимается перископ. Глубина семнадцать метров. Визуально и радиолокационный горизонт чист. Поднимаются выдвижные — «Ива», «Ван», «Синтез», «Залив».

Начали определение своего места по космической навигационной системе «Парус». Получена радиограмма-повестка: в наш адрес персональной информации нет.

«Удивительно, — подумал Британов, — что до сих пор все идет так гладко. Наверное, просто нужно уметь предвидеть одни события и терпеливо ожидать других. Тогда все будет идти как надо».

Цепко держась за рукоятки перископа, он пытался разглядеть хоть что-нибудь в черноте ночи. Его ничуть не привлекала красота звездного неба — он его просто не видел, лишь машинально отметив хорошую возможность астрокоррекции. Он искал только проблесковые огни самолета или противолодочного корабля.

Нет сигналов или нет противника. Из одного не обязательно следовало другое. Сигналы локатора могут отсутствовать и в том случае, если американцы используют другие виды аппаратуры слежения — этого добра у них хватает.

Как жаль, что нельзя услышать, что там, на поверхности. Рев четырех двигателей «Ориона» должен быть слышен издалека.

Небо ясное, море спокойное. Легкая зыбь поблескивает в лунном сиянии. Он почти ощущал на лице дыхание свежего ветра. Как давно он дышал чистым, свежим воздухом? Когда они покидали Гаджиево, там дул холодный ветер, сыпал мокрый снег. Теперь над ними теплая тропическая ночь. Цветы? Нет, слишком далеко от земли. И все же. Глоток свежего воздуха. Как хотелось бы вдохнуть его сейчас полной грудью.

05.07 Определено место по КНС «Парус». Широта — 30.43.8 северная, долгота — 54.24.4 западная. Окончили прием информации с берега — получена циркулярная разведсводка.

— Погружаться на глубину сорок шесть метров, опустить выдвижные.

К этому моменту Британов уже был в центральном. У перископа его сменил старпом. А теперь все вместе они склонились над картой в штурманской рубке Азнабаева.

— Марков! Где твоя разведсводка? Давай ее сюда!

— Есть, уже несу — вот только клей подсохнет на бланке.

— Беги быстрее, на ходу и высохнет, — Британову не терпелось поскорее разобраться в обстановке.

Итак, плановое смещение на юг уводит К-219 от маршрута перехода авианосца. Это хорошо. Возможно, и проклятый «Лос-Анджелес» оставит нас в покое и займется расчисткой маршрута для АУС. Как было замечательно, когда американцы бросились охранять и оборонять свою оперативно-ракетную группу во главе с линкором «Нью-Джерси» в Норвежском море. Хоть на какое-то время их оставили в покое. Но такое счастье выпадало редко.

Ладно, пока и так неплохо.

— Все свободны, не центральный, а восточный базар какой-то.

05.12 Глубина 46 метров. Дифферентовка в исходном. Боевая готовность № 2, подводная, второй боевой смене заступить. Продолжили погружение на 85 метров для замера гидрологии в районе и выбора оптимальной глубины плавания.

В четвертом отсеке трюмный матрос с испугом смотрел, как увеличивается струя воды из шланга от шестой шахты. Такого напора еще никогда не было!

— Командиру БЧ-2 просьба спуститься в трюм четвертого отсека! — взволнованным голосом передал он на КСПО.

— Где Чепиженко? Немедленно прибыть в трюм!

Через минуту они оба были внизу — течь росла на глазах. Казалось, обоих «заклинило». Первым очухался Чепиженко.

— Надо немедленно проверить все водяные магистрали шахт! Я не понимаю, откуда идет вода!

— Бегом в пятый отсек! Приготовь насосы! Отправь мичмана Сыча на КСПО!

05.18 Глубина 85 метров. На вахту заступила вторая боевая смена. Личному составу первой смены собраться в столовой четвертого отсека на политинформацию.

По команде «Подвахтенным от мест отойти» первая смена — около тридцать человек — начала подтягиваться в столовую четвертого отсека, которая располагалась на средней палубе по правому борту.

К политинформации все относились как к неизбежному злу. Всех утешала мысль о ее краткости и предстоящем просмотре кинофильма. Это было основным развлечением.

Третья смена сразу разбежалась по каютам — у них был шанс поспать еще три часа.

Ночные коки и вестовые занялись приготовлением обеда, который начнется в одиннадцать часов. Из открытой двери камбуза, прямо напротив столовой четвертого отсека, доносились почти домашние звуки и запахи кухни.

Освободившийся механик, прихватив по дороге главного связиста Маркова, направился в курилку четвертого. Привилегией немногих ветеранов было право первыми попасть туда после тревоги. Остальные выстраивались в длинную очередь на средней палубе все того же четвертого отсека. Это была самая демократичная советская очередь — звания и возраст значения не имели. Под завистливыми взглядами Красильников и Марков спустились на нижнюю палубу четвертого в заветную курилку…

Круглолицый и улыбчивый мичман-ракетчик Вася Сыч, беззаботно насвистывая, поднялся на верхнюю приборную палубу четвертого. Вася никогда и никуда не торопился, кроме камбуза. Вот и сейчас он не спешил подменить Чепиженко, которого кто-то куда-то вызвал. Торопиться некуда — до прихода на базу еще целых пятьдесят восемь суток. А то, что на посту контроля ракет КСПО уже пять минут никого нет, тоже не страшно.

Глянув на часы, Вася отметил время — 05.19 — пусть потом Чепиженко отстоит за него на вахте в два раза больше, его сон стоит дорого. Но все это мгновенно вылетело из его головы, когда он увидел горящую красным аварийным цветом третью панель контроля ракет и оцепенел:

АВАРИЙНАЯ ШАХТА № 6 ВОДА В ШАХТЕ — ВЕРХНИЙ УРОВЕНЬ

Автоматическое осушение шахты — отключено, все системы контроля ракеты в шахте — отключены. Ревун аварийной тревоги — отключен.

— Где командир БЧ-2? У нас авария! Где он? — испуганно заорал Сыч в «Каштан» спецсвязи БЧ-2.

— Не ори, придурок! — тут же отозвался из трюма четвертого Петрачков. — Это всего лишь конденсат! Сообщи в центральный по телефону, и все!

— Какой конденсат! Шахта полностью затоплена!

— Заткнись!!! Делай, что приказано!

05.20 Красильников и Марков, переступив через гофрированный шланг от днища шестой шахты в трюм, уже открыли дверь в курилку, но, обратив внимание на необычную суету ракетчиков вокруг шестой шахты, старший механик все же спросил:

— Что за суета вокруг дивана? Откуда вода?

— Как всегда — сливаем конденсат из шахты из-за этой проклятой жары, — не оборачиваясь, буркнул Петрачков.

— Что-то больно много конденсата, может… — но на большее его не хватило, и вслед за Марковым механик зашел в курилку, полностью сосредоточившись на предстоящем удовольствии от первой сигареты. Наверное, заядлые курильщики их поймут.

Замполит Сергиенко уже опередил их и курил в гордом одиночестве — еще бы, ведь ему не надо заниматься дифферентовкой или разбирать радиограммы, рассчитывать маневр отрыва от точки всплытия. У него более важное дело — ухитриться рассказать на политинформации о перестройке, смысла которой не понимал ни он, ни тот, кто ее придумал.

Желая показать свою причастность не только к перестройке, но и к лодочным делам, Сергиенко спросил:

— Чего там ракетчики копаются?

— А хрен их знает! Изображают работу, как всегда, — недовольный своим невмешательством отозвался механик. Смутная тревога вдруг охватила его.

«Покурю и тогда разберусь», — успокоил он сам себя.

— Четвертый! Что у вас случилось? — раздался из «Каштана» голос вахтенного офицера.

— Все нормально, просто сливаем конденсат.

— Есть, когда закончите — доложите на ГКП.

Почему все так спокойны? Почему никто не чувствует и не видит опасности? Непонятно…

Стоявшие на проходной средней палубе четвертого недовольно расступились, пропуская выскочившего из трюма Чепиженко.

Чего он носится? Демонстрирует усердие? Перед кем? Идиот…

05.24 Оттолкнув оторопевшего Сыча от пульта контроля, Чепиженко защелкал тумблерами, запуская оба насоса пятого отсека на осушение шестой шахты.

В это время старпом Владимиров безучастно и величаво проследовал в курилку.

В центральном царили тишина и спокойствие.

Британов не собирался сидеть сложа руки в ожидании событий. К-219 — военный корабль, а не какой-нибудь буксир, снующий вдоль Невы.

Он решил повторить маневр резкого разворота и еще раз попытаться обнаружить подводную лодку противника. На этот раз без особых выкрутасов и надежды на успех. Просто этого требовала инструкция: «После каждого всплытия на сеанс связи выполнять маневр по прерыву контакта с возможно следящей подводной лодкой и последующим отрывом от точки всплытия под перископ с учетом возможного обнаружения противолодочным самолетом».

05.26

— Лево на борт! Ложиться на обратный курс! Боцман, всплывать на сорок шесть метров! Акустики — слушать внимательно! У меня есть предчувствие, что мы можем застать американцев врасплох еще раз.

Американцы называли этот прием «сумасшедший Иван». Без малейшего предупреждения советская лодка выполняла крутой поворот. При этом чувствительные датчики, установленные на носу лодки, могли засечь следующего по пятам противника.

Но такой резкий маневр грозил лодкам столкновением. Американской лодке приходилось тормозить и самой выполнять внезапный поворот. Часто при этом ее винты «вырывали» в океане дыры, которые затем оглушительно схлопывались под действием огромного давления воды. Шум — это было именно то, чего от них добивался Британов. Собственное чутье, а вовсе не разведсводка из Москвы, говорило ему, что вражеская подводная лодка по-прежнему идет следом.

Американская подводная лодка «Аугуста»

— Контакт! «Сумасшедший Иван!» — акустик закричал так, что его можно было услышать в другом отсеке. Он был перепуган до смерти, потому что они шли по пятам за громыхающей «Янки», совсем близко к ее корме. — Красный-2 поворачивает влево!

— Стоп турбины! — скомандовал командир. — Полнейшая тишина!

Они крались за лодкой русских полдня, соблюдая на этот раз крайнюю осторожность. Вон Сускил не хотел, чтобы его еще раз застали врасплох. Но цель двигалась прямиком, не меняя направления, как будто не заботясь о том, что враг может увязаться следом.

— Командир, если они применят активный сонар, то наверняка нас засекут.

— Не думаю, что они это сделают. Я кое-что припас для этого шутника, — ответил Вон Сускил.

Теперь «Аугуста» должна была опасаться не только столкновения, хотя при такой маленькой дистанции и эта опасность была достаточно реальной. Американской лодке необходимо было избежать шума. Им надо было оставаться настолько беззвучными, чтобы пассивные сонары противника не смогли обнаружить их присутствия. Для этого инженеры-энергетики на «Аугусте» ограничили мощность ядерного реактора до минимальной. Так же, как это делал их советский коллега Капитульский. Все насосы были отключены. Реактор S6G на время даже остался без охлаждения.

Команда восприняла событие очень серьезно. На лодке, и без того тихой, смолкли все разговоры.

— Скорость снижается, — доложил старпом. — Расстояние сто сорок ярдов.

Командир воспринял «сумасшедшего Ивана» как личный вызов — второй раунд в поединке, где он может отыграть свой чемпионский титул.

«Красный-2 умеет играть жестко», — подумал он. Он собирался подпустить советскую лодку совсем близко, а затем послать в нее активный импульс на полную мощность. Это называлось «поймать „Янки“», и Вон Сускил был рад случаю немного отыграться.

— Сонар?

— Они по-прежнему поворачивают, сэр. Расстояние сто ярдов. Активного импульса не было. — Он сделал паузу. — Все еще разворачиваются к нам. Цель расширяется. — На дисплее акустика подводная лодка отображалась как реальный объект, очертания которого увеличивались с каждой секундой. — Все еще разворачивается. Она пройдет под нами.

— Надеюсь, что так, — сказал старпом.

— Расстояние пятьдесят ярдов.

— Прекрасно. Мы пропустим ее под нами, затем развернемся вслед за ней. Подготовьте активный сонар. Мы дадим один импульс на всю катушку. Пусть они наделают в штаны от страху.

— Командир, Красный-2 прямо под нами. Он очень близко. Я имею в виду, что он слишком…

— Спокойствие… — резкий звук прервал его на полуслове. Что, черт возьми, это могло быть? Он оглянулся на своих людей в поисках ответа.

Они тоже слышали этот звук.

К-219

Ни старпом, ни механик так и не разобрались, что происходит в четвертом, а командир был полностью поглощен маневром.

05.30 Глубина 46 метров. Лодка все еще разворачивается влево по курсу. Осушена шахта № 6. Остановлены насосы.

Когда шахта оказалась полностью затопленной, ракету Р-27 сдавило мощным давлением забортной воды, которое на глубине 85 метров сильно превосходило прочность ее корпуса. Быстрое осушение шахты двумя мощными насосами привело к резкому распрямлению сжатого корпуса ракеты, и бак с окислителем попросту треснул… Ядовитая жидкость мгновенно заполнила шахту, одновременно превращаясь в сверхтоксичный, смертельный для людей газ…

05.31 На пульте контроля ракет КСПО выпал аварийный сигнал по шахте № 6 — «Газоанализ токсичный» — и почти сразу — «Газоанализ предельный».

— Командир! Ее прорвало! «ГА предельный» по шестой! — кричал Чепиженко.

Но Петрачков и сам понял это, когда увидел, как из шланга вместо воды повалил бурый дым. Внезапный ужас от происходящего остановила мысль — немедленно убрать лишних людей! Сейчас в отсеке было не менее пятидесяти человек!

— Центральный!!!

05.32 АВАРИЙНАЯ ТРЕВОГА!!! «ГА предельный» по шестой!

Динь-динь-динь-динь!!! — колокола громкого боя тут же разнесли тревогу по всей лодке.

— Четвертый! Петрачков! Что происходит? Доложите обстановку!

Четвертый молчал.

— Немедленно включить орошение по шестой!!!

— Оно не включается! — хриплый крик Петрачкова разорвал динамик «Каштана» — Не включается!!!

— Четвертый! Всем немедленно включиться в средства защиты!

— Центральный! Выпал сигналы «ГА предельный» по третьей, пятой, восьмой и десятой шахтам! Я не понимаю, что происходит!

Британов судорожно сжимал спинку кресла механика, пытаясь разобраться в обстановке. Мысли об американской лодке давно улетучились. Откуда столько аварийных сигналов? Почему не включилось орошение? Что делать?!?

На мгновение показалось, что и сама лодка, и все люди на ней замерли.

Корабельные часы показывали точное московское время:

05.38 Мощный взрыв потряс лодку… Палуба ушла из-под ног, свет погас, но тут же вспыхнул вновь, людей бросало друг на друга, каждому казалось, что взорвался его отсек.

— Это конец, — почти беззвучно прошептал штурман. Так подумали все. Но по крайне мере четыре человека, от которых в это мгновение зависела жизнь экипажа и самой лодки, сделали свое дело:

— ВСПЛЫВАТЬ!!!

— ПРОДУТЬ СРЕДНЮЮ!!!

Две команды, два спасительных приказа командира Британова и механика Красильникова прозвучали одновременно.

Но палуба все еще уходила из-под ног, а лодка продолжала стремительно проваливаться вниз — глубина 70 метров!

Одно дело отдать приказ, другое — его выполнить.

Боцман дернул рукоятки рулей на себя и беззвучно шевелил губами, словно просил их двигаться быстрее. Рули дернулись и уверенно пошли на всплытие! Но слишком мал ход лодки! Рули просто не вытянут ее!

Глубина 90 метров! Лодка погружается!

Глубина 100 метров! Лодка погружается!

Американская подводная лодка «Аугуста»

— Докладывает акустик! Русские заполнили ракетную шахту водой! Красный-2 на стартовой глубине! По всем признакам они готовятся к пуску!

— Ракетная шахта или торпедный аппарат? — выкрикнул в ответ Вон Сускил. Разница имела огромное значение. Если ракета, то он пошлет торпеду во вражескую подводную лодку немедленно. Каждая ракета, которую он остановит, уничтожив русскую подлодку, означала спасение целого американского города. Ракета означала начало войны. Торпедный же аппарат предполагал только возможность войны. По условиям доктрины врагу предоставлялось право первого удара. И если это старт ракет…

— Боевая готовность торпедным аппаратам три и четыре! Цель прежняя! — приказал Вон Сускил. Они держали красных на прицеле уже достаточно долго. Достаточно для того, чтобы уничтожить их точным ударом.

— Воду в третий! Воду в четвертый!

— Давление уравнялось. Третий и четвертый готовы!

— Торпедные аппараты… товсь!

— Товсь выполнено!

Акустик закончил наведение торпед на К-219, когда страшный взрыв заблокировал его датчики. Во избежание повреждений система автоматически отключила гидрофоны.

Когда затихло эхо взрыва, он услышал зловещий шум воды, врывающейся в корпус русской лодки.

— Нет, сэр! Стойте! — глядя на дисплей сумасшедшими глазами, закричал акустик. — Это не ракетная атака! Это не старт ракет! Повторяю — это не предстартовая подготовка и не старт!

— Что же это такое, черт побери? Что???

— Это взрыв, сэр! Они взорвались! И они погружаются, сэр… Они тонут, сэр!

К-219

Секунды превращались в метры глубины.

Глубина 110 метров! Лодка погружается!

Воздух высокого давления рвался из баллонов в цистерны, с трудом вытесняя тянущий на океанское дно водяной балласт.

Воздух всегда был спасением для человека, и пусть сейчас он наполнял не его легкие, а цистерны субмарины, по сути это было одно и то же. Только он мог спасти лодку и ее экипаж.

Прочный корпус раненой лодки вибрировал и, казалось, готов был разорваться на части.

Но падение в бездну замедлилось! Глубиномер замер на 117 метрах, и лодка на мгновение зависла. Зависла в прямом смысле между жизнью и смертью. Своей и людей.

И уже в следующий миг, показавшийся всем вечностью, она начала всплывать!

Раскрученная турбина добавляла так нужного сейчас хода. Вперед, вверх, всплываем!!!

Американская подводная лодка «Аугуста»

— Господи! — все, что мог сказать акустик, с открытым ртом слушая, как подлодка, которую он считал советской, то есть вражеской, продолжала идти ко дну.

Он слышал треск и скрежет обшивки, по мере того как вода сдавливала лодку. Он понимал, что дела у русских плохи.

— Докладывает акустик, — сказал он, — русские по-прежнему погружаются. Слышу шум воды, проникающей через обшивку. Ее двигатели еще работают, но… — он сделал паузу, слушая через большие наушники, — сэр, сейчас их раздавит!

Вон Сускил подумал, что так и надо этим подонкам, сунувшимся сюда на такой старой посудине.

— Старпом, отметьте координаты, может быть, они скоро понадобятся многим, в том числе советскому командованию… Стоп машина!

— Есть, — ответил рулевой.

— Скорость падает, — объявил старпом. Из сверхчувствительных гидрофонов, установленных на сферическом носу «Аугусты», доносились ужасные звуки. Слушая их, акустик сомневался, действительно ли он хочет услышать то, что последует за этим: скрежет стали, раздираемой под сильнейшим давлением воды, грохот обломков или рев взрыва. Он слышал звук падающих на палубу тарелок. Какие звуки вырвутся из горла сотни обреченных людей? Новые наушники были хорошими, может быть, даже слишком хорошими.

Командир Вон Сускил стоял в боевом отсеке. Ни звука. Последнее, что слышали все, был грохот взрыва. Он прозвучал так близко, что на мгновение Вон Сускил даже испугался, что он произошел на их лодке. Все слышали леденящую душу фразу: «Ракетная шахта заполнена, и русские на стартовой глубине!» Был слышен вой турбины вражеской лодки, когда та пыталась резко прибавить скорость, подобно пойманной на крючок рыбе, которая пытается уплыть и спастись. Как глубоко они погрузятся, прежде чем их лодка разлетится на куски?

— Акустик! Подключи меня. Я хочу это послушать.

— Есть! — ответил акустик. Это войдет в историю подводной войны.

Вон Сускил надел наушники; теперь он мог слушать поступающую от сонара информацию. И он услышал вой турбины и воздуха в цистернах их лодки. Но кроме этого доносились еще какие-то непонятные звуки. Что-то зловещее.

Русских затапливало. Он слышал рев воды, рвущейся через трещину в обшивке, и шипение пузырьков воздуха, вырывающихся наружу через пробоину. Этот звук означал, что там гибнут люди. Такие же люди, как он, как члены его команды, за исключением того, что они были врагами. Русскими. Что же взорвалось? Если реактор, то будут загрязнены все пляжи Восточного побережья. В этом месте проходили мощные северные течения. Они разнесут радиоактивные воды от Каролины до Канады. Дьявольщина! Вспомнить хотя бы остров Трим-Айленд. Вон Сускил жил недалеко от завода. Люди тогда просто неистовствовали, а ведь загрязнение в результате аварии было незначительным. Загрязнение от К-219 просто уничтожит побережье. Интересно, сколько человек погибнет?

Тот же русский Чернобыль, только в самом центре Гольфстрима!

Если это техническая авария и с реакторами ничего не произошло, тогда всё в порядке. Американские морские базы расположены неподалеку, поэтому они смогут быстро спуститься на дно и подобрать то, что останется от русских. Очень быстро. Они уже делали это в начале семидесятых, в самом центре Тихого океана, когда затонула та старая советская подлодка — «Гольф», К-129. Она тоже была ракетной, хотя и дизельной. Но какое дьявольское совпадение — те же цифры на борту обеих — К-219 и К-129! Исследовательское судно «Гломар эксплорер», поднявшее К-129 с такой же глубины, еще на ходу и готово к работе. Будут ли найденные обломки представлять какой-то интерес для них? Возможно.

Даже если бы Вон Сускил и испытывал сострадание к гибнущему врагу, он был слишком большим профессионалом, чтобы понимать, что они ничем не могут помочь русским. Ничем.

— Докладывает акустик. Они по-прежнему погружаются и пытаются увеличить ход… — Внезапно он сделал паузу. — Подождите. — Из наушников вновь донесся грохот, перемежающийся мощным свистом. — Сэр, мне кажется, что русские только что продули балласт. По звуку можно судить, что они продули абсолютно все.

Командир тоже услышал это. «Какой запас воздуха на русской подлодке?» — подумал Вон Сускил. Они будут продувать балласт, пока не используют весь воздух. Это делается только в том случае, когда ничего другого уже не остается. И тогда, возможно, лодка приобретет положительную плавучесть и погружение прекратится. Ее вытолкнет на поверхность как мыльный пузырь. Это будет означать конец боевого патрулирования лодки и, скорее всего, карьеры ее командира.

Всплыть возле вражеского берега, не получив разрешения от командования, — это для подводника то же, что для надводного моряка направить эсминец на песчаную мель. Для советской команды это, должно быть, означало ссылку в Сибирь, хотя Сибирь была намного лучше, чем ледяная бездна океана.

Ему хотелось знать, будут ли русские действовать так же, как американцы. Возможно. Проблема в том, что если после продувания всего балласта погружение не прекращается, то больше уже ничего сделать нельзя. Ничего. Такое произошло с несколькими американскими подлодками. Например, с новейшим атомоходом «Трешер» более двадцати лет назад. Во время погружения у них отказал реактор, и им не хватило энергии и воздуха, чтобы всплыть. Место аварии потом исследовали глубоководные аппараты Американского Военно-Морского Флота. Вон Сускил видел эти фотографии. Это были снимки, которые подводнику лучше не видеть.

— Они всё еще погружаются, — сказал акустик. Он наблюдал за тем, как пленка все наматывается и наматывается на бобину магнитофона. Чем больше скорость, тем легче остановить погружение. Но они не успеют набрать ее… Спасет ли их продувание балласта? Он шепотом добавил: — Не думаю, что у них получится.

Вон Сускилу не хотелось дослушивать до конца — это выше человеческих сил, — и он сорвал наушники.

Акустик не имел такого права и был вынужден вслушиваться в слабеющие звуки, идущие из глубины. Какой кошмар — слышать, как умирают… Он замер, поднял голову, затем установил фильтры, уменьшающие посторонние шумы. Характер шума, издаваемый агонизирующей русской лодкой, изменился! Разница была едва различимой, но ведь именно за то ему и платили, чтобы он улавливал даже малейшие оттенки звука. Он продолжал слушать, а затем кивнул.

— Сэр! Докладывает акустик!

— Что еще случилось? — спросил Вон Сускил. Казалось, он был недоволен тем, что его снова отвлекают.

— Сэр, русские…

— Они погибли?

— Нет, сэр! Они… — Сделав паузу, он увеличил громкость и улыбнулся. — Они всплывают, сэр!

— Очень хорошо. Рулевой, поднять лодку на перископную глубину, — приказал он. — Мне кажется, надо взглянуть на них.

— Есть на перископную глубину.

Слабое движение балласта, небольшое отклонение руля, и «Аугуста» начала медленно подниматься к залитой лунным светом поверхности океана.

К-219

05.39–44 Широта — 30.43.9 северная, долгота — 54.24.6 западная. Всплыли в надводное положение.

Азнабаев дрожащей рукой отметил координаты лодки, считывая данные из инерционной навигационной системы. И на всякий случай, для себя, отметил: до ближайшего берега — Бермудских островов — четыреста восемьдесят пять миль. Но это территория врага, а до коммунистической Гаваны — тысяча пятьсот шестьдесят. Именно там должен стоять в немедленной готовности к выходу советский корабль-спасатель, и ему понадобится не менее четырех-пяти суток, чтобы дойти до них. И это при условии, что они действительно готовы, а если их готовили как и К-219?

Опыт аварий на советских атомных лодках подсказывал, что всплытие не всегда означает спасение. 8 апреля 1970 года в Бискайском заливе погибла К-8, одна из первых советских атомных лодок класса «Ноябрь». Тогда они тоже сумели всплыть, но после объемного пожара, потеряв продольную остойчивость, она затонула, превратившись в братскую могилу на дне океана для пятидесяти двух подводников. Больше половины ее экипажа.

Есть ли у нас жертвы после взрыва? — так подумали многие, если не все.

Другим аварийным лодкам везло больше. Печально известная К-19 по прозвищу «Хиросима», потерпев аварию ядерного реактора в Северной Атлантике 4 июля 1961 года, также сумела всплыть и была отбуксирована на базу. Она тоже была из Гаджиево. Тогда от радиационного облучения сразу погибло восемь человек.

Сколько жертв потребует ядерный бог на К-219?

И всегда рядом с терпящей бедствие субмариной оказывались советские торговые суда, которые первыми приходили на помощь подводникам. Главное было — успеть, и они успевали, выжимая из своих порой сильно изношенных машин полную мощность. Понадобится ли теперь такая помощь? Скорее всего — да. Кто придет к ним на помощь?

Может, их старый приятель — «Ярославль»?

Но сейчас главным было другое.

До всплытия на поверхность Британов практически не думал — он решительно действовал, делая всё для спасения людей и лодки. Слава Богу, он и его люди оказались готовы к экстремальной ситуации.

Наверное, у каждого в жизни бывают мгновения, когда от принятого решения зависит многое, если не всё. Цена ошибки в таком решении одна — твоя жизнь. И если на карту поставлены еще и чужие судьбы — мера твоей личной ответственности неизмерима. Под командой Британова экипаж выиграл первый раунд в схватке со смертью. Но сражение только началось. И они знали это.

Теперь, после всплытия, следовало всесторонне оценить обстановку и принять решение в условиях жесткого дефицита времени.

Командир не знал того, что знал и скрывал Петрачков. И теперь, до самого последнего момента, он будет постоянно ждать взрыва других ракет…

Сразу, как только лодка пошла вверх, Британов бросился в боевую рубку, к перископу. Мало ли что их ждет на поверхности.

В черноте ночи разглядеть что-либо было трудно, но ни кораблей, ни самолетов точно не было.

Ни о какой скрытности речи уже не шло.

— Поднять все антенны, включить ходовые огни!

Теперь его место в центральном посту.

— Владимиров — к перископу! Верхний рубочный люк не открывать!

Соскользнув вниз по вертикальному трапу, Британов буквально влетел в центральный:

— Механик! Что в четвертом? В каком состоянии лодка? Мне нужна информация!