Врата Вечности

ГЛАВА 8 Дворцовые тайны

После того, как взявшееся невесть откуда войско нанесло сокрушительное поражение косальцам и головы убитых врагов были сложены на главной площади Эль-Мехема в большую пирамиду, дабы вызывать в сердцах жителей ликование и гордость, Абу-Дастан предложил магу половину всех сокровищ, хранившихся в подвалах шахсарского дворца.

«Оставь у себя сокровища свои, – ответил колдун, приняв самый смиренный вид, – желания человека моих лет весьма ограничены. Кроме того, я дал обет смирения своим учителям. Дай мне лишь небольшую сумму, необходимую на незначительные переделки в моем скромном жилище, и на сем желания мои будут удовлетворены».

«Ты обладаешь духом истинного мудреца, – отвечал Абу-Дастан, весьма довольный умеренностью стигийца, – то, ради чего другие идут на подвиги и преступления, в глазах твоих не имеет никакой цены, но нас связывает непоколебимая дружба, скрепленная победой над извечными врагами мехемцев, и я сделаю все, что ты попросишь».

«Запомню твои слова», – сказал маг, и сказал это при свидетелях.

Тотчас было дано повеление хранителю шахсарской казны выделить необходимые средства и не жалеть ничего, для удовлетворения малейших прихотей спасителя Мехема.

– В силу своей должности, – говорил Абу-Гарим, – я надзираю за распорядителями работ, и потому не раз бывал с мастерами в пещере волшебника. Это только так говорится – пещера, на самом деле стигиец устроил в недрах горы настоящий дворец! Арр-Магарбан приказал иссечь в скалах несколько помещений, украсил их блестящими материями, кхитайскими вазами, пол выстелил гранитными плитами, и уставил комнаты роскошными диванами с горами самых мягких подушек, покрытых вендийскими тканями. «Я стар и хил, – говорил этот лицемер, – и не могу спать на жестком ложе, как в молодости. В конце концов, я заслужил в свои годы некоторые удобства».

Потом он приказал устроить купальню, снабженную всеми принадлежностями роскоши и неги, утверждая, что ароматные ванны необходимы старикам, чтобы смягчить иссохшие члены и успокоить болезненную тревогу мозга, измученного долговременными трудами и учением.

– Клянусь Кромом, – осклабился варвар, слушая викиля со все возрастающим весельем, – не иначе старичок решил пожить в свое удовольствие, прежде чем отправиться к Нергалу!

– Да не торопится он на Серые Равнины! – возмущенно воскликнул Абу-Гарим. – Все знают, что колдун владеет тайной эликсира, продлевающего человеческую жизнь. Стигиец крепок и может бегать так быстро, что и молодой не угонится. А все притворяется немощным старцем. Утверждает, что даже солнечный свет ему вреден. Потому приказал развесить в пещерах серебряные и хрустальные лампы, которые горят сами собой – посредством чудесного масла, приготовленного по старинным стигийским рецептам. «Лампады сии, – говорит, – крайне экономны и не требуют пополнения горючего материала. Их слабый свет позволит мне продолжать в уединении научные разыскания, коим я посвятил себя на благо людей…»

Между тем, несмотря на подобное самоотвержение, которым не переставал хвалиться стигийский чародей, отделка его убежища стоила огромных сумм. Казнохранитель, видя беспрерывное истощение сокровищницы, только хватался за голову, но, не смея ослушаться приказания шахсара, исправно выплачивал деньги работникам, поставщикам и художникам. Наконец, когда какой-то камбуец потребовал две тысячи золотых за чучело белой обезьяны, невесть зачем понадобившееся чародею, терпение казнохранителя лопнуло, и он отправился с докладом к шахсару.

Немедиец долго чесал бороду, после чего изрек слова, слышанные всеми присутствующими: «Да, не дешево стоят скромные желания нашего друга, но мы обязаны ему своим словом, а слово шахсара – дороже золота! Кроме того, безопасность Эль-Мехема, защищенного отныне от всякого покушения врагов, вдесятеро вознаградит нас! Отныне мы можем грозить любой державе и диктовать наши условия».

– Что-то я не слышал, чтобы мехемцам удалось превратить кого-нибудь в своих данников, – прервал рассказ викиля киммериец. – Впервые за все время они дерзнули обратиться с подобным требованием к дэви Вендии, да и то безуспешно. Говорят, посол Дастана до сих пор сидит в айодхийской темнице.

– Посол вернулся, о храбрейший, – с готовностью доложил Абу-Гарим, – ему удалось бежать.

– Да ну! – хмыкнул Конан. – Вот каналья.

– Говоря о том, что сможет грозить соседям, шахсар ошибался, – продолжил викиль. – Стигиец заявил, что его войско не может покидать границ княжества. Тогда они первый раз поругались с Дастаном. Немедийцу пришлось смириться с тем, что армия колдуна лишь защищает княжество, уничтожая проникнувшего в долину неприятеля. Это подтверждает мои слова о том, что игру ведет стигийский маг, а не человек, именующий себя повелителем Эль-Мехема.

– То-то Бравгард так старался заманить войска дэви к себе в пустыню, – пробормотал Конан так тихо, что мехемец его не расслышал.

Немедийцу пришлось довольствоваться тем, что в город потянулись купцы, привлеченные безопасностью торговли. Войска колдуна одержали еще несколько побед, и всякий раз головы поверженных врагов складывали на рыночной площади.

Убежище чародея вмещало все самое ценное, что ранее находилось в шахсарском дворце. Вельможи роптали, Дастан со своими людьми предался необузданному пьянству. Немедийцы вели себя в Эль-Мехеме как в захваченном городе, все более возбуждая ненависть жителей.

А колдун не унимался. Однажды он явился к казнохранителю и сказал ему, скромно улыбаясь: «Теперь, любезнейший, все мои желания об успокоении исполнились, отныне я живым похороню себя в своем милом уединении и посвящу наукам дни, оставшиеся мне по милости богов. Не требую более ничего, кроме малой безделицы, которая развлекала бы меня в перерывах между важных занятий».

«Да исполнятся твои желания», – с поклоном отвечал казнохранитель, мысленно прикидывая, во что обойдется очередная «безделица», понадобившаяся чернокнижнику.

Однако дальнейшие слова мага поразили даже его.

«Мне хотелось бы иметь несколько танцовщиц, прекрасных во всех отношениях», – молвил старец.

«Танцовщиц!» – воскликнул казнохранитель, изумленный желанием, столь мало сообразным с обликом человека, посвятившего себя размышлениям и общению с высшими силами.

«Чему ты так удивляешься? – холодно спросил мудрец. – Я люблю созерцать прекраснейшие создания зиждителя Вселенной. Тебе должно быть известно, что вид юности и красоты возрождают утраченные силы стариков. Да не покажется трудным исполнить это мое желание: я не прихотлив, и на первое время мне понадобится совсем немного хорошеньких девушек. Скажем, дюжины две».

Конан снова расхохотался.

– Силен, старикашка! – воскликнул он, хлопая себя по коленям. – Две дюжины! Видать, колдун не терял зря времени, изучая тайные науки, и сварил себе знатное зелье!

– Ты прав, о справедливейший из раджибов, – льстиво захихикал Абу-Гарим, – и это было только начало! Всякий раз, одолев врагов с помощью своей магии, колдун требовал новых красоток, так что вскоре их пришлось выписывать из-за границы. Дастан же, натешив свою гордость победами, заскучал. Народы и племена, ранее совершавшие набеги на княжество, ужасаясь непрерывных неудач, смекнули наконец, что Эль-Мехем находится под покровительством сверхъестественных сил, и решили оставить нас в покое. Подозреваю, что немедиец уже собирался плюнуть на все и покинуть город со своими людьми, как тут, на нашу беду, серебряный всадник вновь опустил копье и указал им на юг…

– Но там ничего нет, кроме моря, – заметил сотник Аджар. – На вас напали пираты?

– Уж лучше бы это были пираты! – горестно воскликнул викиль, заламывая руки. – Ты прав, о кшатрий, к югу от Эль-Мехема лежит среди гор узкая бесплодная долина, выходящая к берегу Вендийского моря. Места эти пустынны и безжизненны, никто там не селится. Шахсар приказал отправить туда отряд под водительством Бравгарда, ибо чудесный всадник, испуская разнообразные мелодичные звуки, которые понимает только стигиец, сообщает колдуну о численности и принадлежности войск противника, но на этот раз он молчал.

– И что же оказалось? – нетерпеливо спросил киммериец.

– Вернувшись, Бравгард сообщил, что неприятеля не обнаружил, а его люди нашли чудно прелестную девушку, прикованную к скале на взморье.

– И что же сделали с этой девушкой?

– Ее привезли к Дастану. Немедиец пришел в восторг, и было отчего. Она вошла в главную залу дворца покрытая бурнусом из тонкой белой шерсти, а когда ткань упала к ее ногам, шахсар увидел во всей очаровательной девической наготе краснеющую и бледнеющую от стыда девушку лет шестнадцати, красота которой превосходила все, что может создать воображение…

– Ну так уж и все, – проворчал Конан, который на своем веку повидал не одну сотню обнаженных женщин – и краснеющих, и нагло улыбающихся, и объятых ужасом…

– В моих словах нет ни грана преувеличения, о сокол прозорливости, – заверил мехемец, – ибо Дастан завел обычай демонстрировать прелести своих наложниц всем придворным, и я присутствовал при сем событии. Клянусь Жудом и Мажудом, ее красота несравненна! Она, как невиданный драгоценный камень, требует оправы более изысканной, чем грубая власть немедийца. Но даже этот неотесанный вояка, место которому у котла с похлебкой, а не на троне, не посмел обидеть ее грубым словом. Он весьма изысканно осведомился, кто она и откуда.

Незнакомка отвечала самым сладостным голосом, но слова ее поначалу были не совсем ясны.

«Повелитель, я не та, за кого ты меня принимаешь, – сказала она, – но твое великодушие может сравниться с моим несчастьем. Ты видишь перед собой дочь бодейского губернатора, доверившегося одному своему неверному капитану. Этот низкий человек, с которым я вышла в море, дабы полюбоваться беспредельными просторами и игрой волн, воспылал ко мне низкой страстью и хотел учинить насилие прямо на корабле. Встретив сопротивление, он решил отомстить страшным злодеянием и высадил меня на пустынном берегу, отлично зная, что в этих местах нет людей. Я стала бы добычей хищных зверей, если бы твой доблестный военачальник не освободил меня и не спас от ужасной смерти».

Немедиец прямо-таки пожирал глазами свою будущую одалиску. Однако Арр-Магарбан, присутствовавший во дворце по какой-то надобности, уединившись с шахсаром, принялся остужать его пыл. Он сказал…

– Тебя они тоже пригласили? – насмешливо спросил варвар.

– Нет, о внимательнейший из раджибов, но стены во дворце имеют уши, поэтому беседа мага и немедийца не осталась неизвестной.

«Не доверяй льстивым словам этой женщины, – сказал колдун, – наука открыла мне, что мнимая дочь бодейского губернатора очень может оказаться одной из тех северных волшебниц, которые облекаются в самые обольстительные формы, дабы поймать в свои сети неосторожных. В облике ее и малейших движениях нахожу я нечто необыкновенное… Вспомни, серебряный всадник указал ее местонахождение, опустив копье, а так он указывает на врагов. Эта красавица и есть враг, которого надо опасаться».

Шахсар только насмешливо улыбнулся и ответил, что хорошо разбирается в женщинах, а к этой девушке чувствует страсть, которую давно не испытывал.

«Ничто не возбуждает во мне подозрений, и я оскорбил бы Митру, пренебрегая таким неоценимым даром», – заметил он.

«Друг мой, – не унимался чародей, – обрати взор внутрь себя и ответь честно: не мне ли ты обязан многочисленными победами, уничтожившими всех твоих врагов?»

«Не отрицаю этого», – согласился немедиец.

«Помнишь ли ты свое обещание, не жалеть для меня ничего, что бы я ни попросил?»

«Помню. Но не обвиняй меня ни в неблагодарности, ни в скупости, ибо ты всегда получал все, что хотел».

«Я и не думаю обвинять тебя, – вкрадчиво молвил колдун, – напротив, хочу оказать безвозмездно еще одну услугу. Выдай мне эту пленницу, которая угрожает твоей безопасности и безопасности твоего государства. Я уведу ее в свое убежище и заставлю звуками эльуда услаждать свой слух, дабы прогонять бессонницу моей печальной старости. Она будет под моим беспрестанным присмотром, и я смогу узнать, та ли она, за кого себя выдает. Если она дочь губернатора, ты сможешь получить богатый выкуп, если же мои подозрения оправдаются, я найду способ справиться с колдуньей».

Но Дастан на сей раз был непреклонен.

«Клянусь железной пяткой Мардука! – вскричал он. – Да ты самый продувной мудрец из всех чернокнижников! Как! Тебе мало танцовщиц, заживо погребенных в твоем склепе, и ты, ненасытный старик, готов возжелать каждую женщину, которая попадется тебе на глаза! Право, почтенный, ты преувеличиваешь свои силы, а вернее, силу лекарств, дающих твоей старости слишком много обманов чувств».

Маг еще долго уговаривал шахсара, все более мрачнея.

«Я требую от тебя не жертвы, а доказательства доверия, ибо пекусь исключительно о твоем благе», – заключил он сердито.

«Хватит! – потерял тут терпение бывший наемник. – Твой льстивый язык не переменит моего решения. Кто бы ни была эта девушка, она станет моею!»

Стигиец, злобно бормоча что-то на своем языке, удалился, а Дастан предался всем неистовствам страсти. Торговцы и ремесленники сносили к ногам одалиски блестящие золотые и шелковые ткани, редчайшие драгоценности, тончайшие благовония – подарки возобновлялись ежедневно. Шахсар вводил все новые налоги, дабы пополнить опустевшую казну. Празднества следовали за празднествами, пиры сменялись пирами, но та, ради которой так старался Дастан, смотрела на все глазами особы, привыкшей быть окруженной гораздо более утонченной роскошью и негой. Она равнодушно принимала знаки обожания и, казалось, поставила себе целью сделать дикого немедийского волка ручной собакой.

– Так, значит, Дастан не взял пленницу силой? – удивленно спросил Конан.

– Не взял, о раджиб, – кивнул мехемец отчего-то печально. – Наверное, он воспылал к девушке подлинной любовью. Такое случается даже с грубыми северянами. Когда же домогательства шахсара становятся слишком навязчивыми, она берет в руки эльуд и начинает музицировать. Видно, в звуках, которые она умеет извлекать из серебряных струн, заключается нечто сверхъестественное, ибо немедиец сразу же погружается в благоговейное онемение, за которым следует забвение страсти и сладостная истома…

– Готов поверить, что эта баба настоящая ведьма, – проворчал варвар. – Погрузить в сладостную негу немедийского наемника – все равно, что уговорить Нергала посадить розы на Серых Равнинах. Так что же, шахсар и колдун окончательно рассорились?

– Чернокнижник с тех пор ни разу не появлялся во дворце, а Дастан, кажется, не выходит из сераля…

– Слушает сладостные звуки эльуда?

– Может быть, уже и не слушает. Ибо пленница наконец решила сдаться его домогательствам.

– Вот как!

– Да, но поставила одно условие: чтобы Абу-Дастан совершил великое деяние, достойное ее любви.

– И какое же?

– Разгромил Вендию.

При этих словах оба сотника схватились за сабли, но Конан остановил их нетерпеливым жестом.

– Значит, – сказал он, что-то обдумывая, – это шестнадцатилетняя девчонка объявила нам войну. Тем хуже для дурня, который, видать, из-за бабы потерял остатки разума. Возможно, колдун, обидевшись, не станет помогать на сей раз немедийцу. Что ж, посмотрим. Мугаджар, вели седлать коней, Аджар, поднимай людей. Мы выступаем.

– Я могу показать потайную калитку в городской стене, – с готовностью предложил викиль.

– Если доберемся, покажешь. Дайте ему лошадь, он поедет рядом со мной.

Солнце уже встало над вершинами гор, и тени попрятались на дне разломов, когда отряд кшатриев спустился в Сокровенную Долину. Перед ними была пустая, покрытая щебнем равнина с невысокими холмами – до самого окоема.

– Ты – советник, а значит, много чего знаешь, – сказал Конан ехавшему рядом Абу-Гариму. – Мне сегодня приснилась змея. К чему бы это?

– Какая змея, о искуснейший из военачальников?

– Кобра.

– А какого цвета?

– Черная.

– Да убоятся враги твои возмездия… – начал было викиль, но варвар прервал его, буркнув:

– Что ты там болтаешь – возмездие… Всем известно, что змеи снятся к несчастью.