Времена меняются

ГЛАВА 16. БЕЗ ГРАВИЦАППЫ — ПЕПЕЛАЦ НЕ ЛЕТАЕТ

В душной и горячей «Лянча-Гамме» мы мчимся в направлении Бургаса по Черноморскому шоссе. Чем ближе к зениту подбирается солнце, тем сильнее салон машины напоминает печку. Почему итальянцы до сих пор не оборудуют свои авто кондиционерами? Американские фирмы уже лет десять этим занимаются, а Европа так и продолжает «наслаждаться» душными салонами. Позор! Вместе со мной заживо запекаются и два моих попутчика: водитель Роман и представитель власти капитан Стоян Боянов. Это он нашёл меня на пляже. Радует одно, — расстояния в Болгарии небольшие. Везёт он меня не в Софию, а в морскую резиденцию Живкова «Перла». Через час после старта мы, миновав дубовый заповедный лес, оказываемся перед будкой КПП. Будка врезана в забор с колючей проволокой по верху. Рядом с воротами, украшенными болгарскими львами, большие фанерные щиты с красными надписями на русском, английском и болгарском языках: «Проход и проезд строго воспрещён».

По всему, похоже, что генсек принял близко к сердцу сообщение Ванги про нашу с ней беседу и решил, лично насладиться моим обществом. Я же для себя решил, что буду придерживаться версии самопроизвольного возникновения информации в моём мозгу. Скажем так, что во время сна происходит получение сообщений, но только о тех событиях, которые были освещены в прессе. С одной стороны, объяснение крайне примитивное, но чего-то более складного я придумать не смог. По крайней мере, это лучше, чем рассказ о межвременных перемещениях. Кроме большей правдоподобности, такая версия позволяет мне дозировать информацию. Если будут бить, то скажу, что от физического воздействия информация может перестать приходить совсем. Поставлю перед выбором, будут иметь сведения, что я им дам, или не будут иметь вообще.

Створки ворот гостеприимно распахиваются. Ещё пара минут пути по лесной, но чистой и аккуратной дороге, и мы подезжаем к трёхэтажному белому зданию, стоящему практически на пляже, но в тени высоких кипарисов. Новая резиденция главы БКП, а значит и всей страны, не поражает архитектурой. Для главы государства даже скромно. Минимализм модный двадцать лет назад. «Перлу» сдали только в апреле этого года, поэтому она выглядит как на картинке: чисто белая, модернистская постройка в лучших традициях интернационального стиля.

Отдуваясь и утирая пот с лица, мокрые как мыши, мы с облегчением вываливаемся на площадку, вымощенную серыми гранитными плитами. Воздух после душного салона кажется просто восхитительным. Коктейль из йодистого запаха моря и можжевелового хвойника слегка пьянит. Мокрая от пота одежда моментально сохнет на морском ветерке.

— Извините, Борис, что заставил вас ждать, — раздаётся с высокого крыльца уверенный баритон. — Государственные дела не позволяют расслабляться даже в такую жару. Приходится делать несколько дел одновременно. Скоро стану Юлием Цезарем.

Поднимайтесь, проходите в тень, сейчас сварится кофе, и мы поговорим. Вы голодны?

Пожилой мужчина среднего роста в коричневых брюках и белой рубашке с коротким рукавом жестом приглашает меня к главному входу. Это Тодор Живков собственной персоной, я узнаю его по характерному длинному носу-клюву, бросающемуся в глаза на всех официальных фотографиях.

Миновав прихожую с огромными хрустальными люстрами и помпезную гостиную, мы выходим с противоположной стороны здания. В густой тени азалий примостился небольшой деревянный столик, украшенный букетиком полевых цветов.

— Милости прошу, — Живков жестом предлагаем мне сесть. — Значит, это вы спасли в позапрошлую зиму наших граждан? — полуутвердительно, полувопросительно обращается он ко мне.

— Да, было такое. Непосредственно сам я их спасти не мог, я в Новосибирске живу. Но с моей подачи ветераны-лётчики сделали, что смогли. Жаль, что не получилось спасти больше народу в «России». Они старались, но никто слушать не хотел.

— Да, я помню, я сам тогда Леониду Ильичу звонил. Он мне знаете, как ответил? — Не надо лезть со всякой ерундой в такие сложные времена. — Дал, что называется, «дружеский совет» товарища по партии.

— Товарищ Живков, его тоже можно понять. Информация слишком невероятна, а её источник не заслуживает ни грамма доверия. Если предпринять какие-то действия, а ничего не произойдёт, то появятся дополнительные расходы, жалобы клиентов, разговоры в мировой прессе. Брежнев же не знает, что я не ошибаюсь в своих снах.

Мою речь прерывает появление симпатичной девочки в белом передничке со всем необходимым для кофе. Аккуратно, не торопясь, она наполняет чашечки густым и ароматным напитком. На столе появляются вазочки с пахлавой, лукумом, ещё какими-то сладостями. Пока вся эта благодать расставляется на столике, мы обсуждаем погоду на ближайшие дни. Живков уверяет, что сушь и жара продержатся еще пару недель.

Наконец, приборы и закуски расставлены.

— Вот мы и подошли к главному вопросу. — Голос товарища Живкова приобретает характерную начальственную твёрдость. — Борис, что ты можешь сказать о природе своих способностей. Ладно, наша Ванга, старая полуграмотная крестьянка… Ты же человек эпохи НТР, окончил советскую школу, учишься в ВУЗе. У тебя есть какие-нибудь соображения о собственном феномене?

— Товарищ Живков, я не могу ничего сказать по этому поводу, слишком бессистемно приходят ко мне эти особенные сны. То, что я читал по работе головного мозга, про сновидения и их символику, приложить к моим снам у меня не получалось. Содержание их тоже хаотично. Разный объём, разная точность и наполненность. Единственное что связывает эти сведения, это то, что они проходят как продукт журналистики, то есть все они будут напечатаны, или как-то отображены в средствах массовой информации. Такие сны отличаются от обычных чёткостью и конкретностью. Я в них читаю или книгу, или газету, или архивный документ. Как это происходит, я не знаю. Думаю, объяснить это современная наука пока не в состоянии.

— Подожди, дорогой! Как это современная наука не в состоянии! Есть в нашей Болгарской Академии наук такой человек. Мы в Софии для него создали НИИ суггестологии, слышал может быть? Так вот его директор и главный по всем исследованиям Георгий Лозанов, как раз исследует такие феномены. Он и с бабой Вангой работает.

— Нет, к сожалению, ничего такого я не слышал. Может быть, у нас в стране такие исследования проходят как ненаучные, а может наоборот, засекречены по причине их важности для военных целей. У нас же всё засекречено, и наверное, это правильно, — я стараюсь говорить нигде не нарушая принятых в СССР норм.

— Тогда надо тебя с ним срочно познакомить. Давай тебя прямо сегодня вечером отправим в Софию. Там Лозанов тебя препарирует, мозг твой достанет и под микроскопом исследует. Чем чёрт не шутит, может, сделает сенсационное открытие.

— Вы знаете, мне как-то такое предложение не очень нравится. Ходить с препарированным мозгом, — перспектива не из весёлых. К тому же у меня с первого октября занятия в институте начинаются. Мне бы не хотелось бросать обучение, ради работы подопытным кроликом. Да и честно заслуженные каникулы прерывать не хотелось бы. Я здесь с девушкой, которую люблю, и которая меня любит, у нас так классно проходит время в вашей гостеприимной стране.

— Давай сделаем так. Ты поедешь вечером к Лозанову. Завтра он с тобой пообщается, проведёт пару-тройку экспериментов. Пока он результаты будет обрабатывать, ты вернёшься и будешь дальше любовь крутить.

Если Лозанову удастся что-то нащупать, то я лично буду добиваться твоего переезда в Болгарию. Вместе с твоей девушкой. Только тогда надо официально брак заключить. Учиться тут будешь. Я думаю, что… — неожиданно Живков прервал свой спич и, привстав из-за стола произнёс:

— Мила, иди сюда, сегодня у нас в гостях тот самый уникум, про которого нам баба Ванга рассказывала. — С этими словами он перевёл взгляд на меня, — Борис, познакомьтесь, это Мила, моя единственная и любимая дочь. Мила — это Борис Рогов, из Новосибирска. Это благодаря его «пророчеству», удалось избежать гибели нашему Иванову и его подопечным.

— Татко, я помню эту историю, — слышу я у себя за спиной женский низкий голос. К нам подходит высокая стройная брюнетка в тёмных очках, в голубом парео и темно-синем бикини.

— Так значит это вы молодой человек попросили бабу Вангу донести до меня то страшное сообщение? — обращается она уже ко мне.

— Да, я знаю, что вы дружите с целительницей. Помогаете ей во всём, прислушиваетесь к её пророчествам. Я не знаю статистики о удачных случаях излечения с её помощью, но что не было ни одного сбывшегося политического, научного или культурного — это факт.

— Как вы можете такое говорить! — возмущается Людмила. — Её узкое, с тонкими чертами лицо можно было бы назвать привлекательным, если бы не длинный нос, практически один в один повторяющий нос папы. — А как же поражения Германии? Смерть Сталина?

— Здесь всё очень просто, технология известна ещё со времён Дельфийского оракула. Прорицатель говорит так расплывчато, что слова его можно при необходимости трактовать как заблагорассудится. Легко внушаемые люди охотно верят, остальным — без разницы.

В отличие от Ванги, я предсказываю абсолютно конкретные события, в абсолютно конкретные время и место, с конкретными персонами. Например, следующий год вы, дорогая товарищ министр объявите годом Леонардо да Винчи. А ровно через год 15 августа начнётся в Софии «Международная детская ассамблея «Знамя Мира». Я не знаю, что там будет, но дату открытия я помню совершенно точно.

— Вот тут вы, Борис, попались! — вдруг усмехается Людмила, — я, как организатор этих мероприятий могу перенести на неделю эти события, могу дать им другое название, и полетят ваши прогнозы в тартарары, так, кажется, у вас говорят.

— Это, точно! — смеюсь я вместе с ней, — воля ваша, хозяин — барин, захотел и перенёс, или переименовал. Ладно. Я тут уже что-то рассказывал на тему этого года, поэтому сейчас вам пару событий назову, которые вы никак изменить не сможете.

Я делаю вид, что глубоко задумываюсь, как бы погружаюсь в воспоминания. — Вот! Сегодня у нас какое число? 16 августа? Правильно. Завтра в Кабуле по приказу Тараки будет арестован министр обороны Абдул Кадыр. Был у меня в прошлом декабре такой странный сон. Давайте подождём до завтра и вы сами убедитесь.

Предлагаю подождать всего лишь один день, чтобы убедиться в полном соответствии моих слов реальности…

— Борис, а почему новость именно из Афганистана? Это же какие-то дикие задворки цивилизации.

— Милая Мила, я и сам этого не знаю, просто про эту страну мне идёт много информации. Раз в неделю это минимум, я вижу сны именно про Афганистан.

— Милко, — к разговору подключается Живков старший, — я предложил Борису какое-то время пожить в Болгарии, чтобы исследовать с помощью доктора Лозанова этот его странный феномен…

— Мне, идея понравилась, — подхватываю я его слова. — Но мне всё-таки хотелось бы завершить некоторые свои дела.

— Наверное, ты прав! Это моя южная горячая кровь играет. Всё хочется быстрее… Нет в нас, в болгарах, нордической выдержки.

— Товарищ Живков, мне кажется, что неделя, или две, или даже пара месяцев ничего не решат. Доктору Лозанову надо будет подготовиться к исследованиям, собрать коллектив, написать программу экспериментов. Согласовать её с вами или ещё с кем-то из руководства. Добиться выделения финансов. Такие дела быстро не делаются.

— И снова не могу с тобой не согласиться, — кивает Живков, — как раз на все оргвопросы уйдёт никак не меньше месяца. Давай, ты сегодня у нас здесь переночуешь, а прямо с утра капитан Боянов в Обзор тебя отвезёт. Догуляешь свои каникулы, вернёшься домой, все свои дела закончишь, а мы пока официальное приглашение подготовим. От БКП, через Леонида Ильича. Я думаю, он не откажет в такой малости. Хотя тут могут заинтересоваться парни Андропова. Какую причину придумать, чтобы нам тебя захотеть?

— Лучше всего было бы сделать так, чтобы это КГБ само меня отправило с какой-то миссией в Болгарию. — Я усмехаюсь, — но это фантастика даже не научная. Придумайте что-нибудь.

— Не знаю, не знаю… может и не такая уж и фантастика. — Бормочет Живков себе под нос, даже не услышав моей последней просьбы. — Ты в институте какую-нибудь общественную работу ведёшь?

— Комсорг группы и член комитета комсомола факультета.

— Вот и прекрасно! Приедешь в порядке обмена. А сегодня ты составишь компанию одному старому и больному главе государства и его красавице принцессе.

Мы беседуем ещё целый час, придумывая, как нам побороть спецслужбы. Естественно, что я не упускаю случая поплавать в море. Всё-таки сидеть в ста метрах от кромки прибоя и не нырнуть — выше моих сил. Водичка в море прогрелась до +28 градусов. Людмила иногда составляет мне компанию. На удивление, она оказалась неплохим пловцом.

Я едва не начал тонуть, пытаясь угнаться за худенькой женщиной. Это маленькое приключение натолкнуло меня на существовавшую в эзотерических кругах, версию её смерти. Любителям Рерихов, Блаватской и прочих мистикам и эзотерикам почему-то не нравилась официальная версия смерти от инсульта. Этой компании всегда мерещились происки спецслужб или, на худой конец, инопланетян.

В общем, я решаю рассказать Людмиле о других версиях, о которых я Ванге не рассказывал:

— Людмила, можно к вам так обращаться? Как-то слова «товарищ министр» на пляже не очень уместны.

— Конечно, можно! — игриво восклицает член политбюро БКП. — Можно даже просто Мила, особенно на пляже.

— Мила, вы мне искренне симпатичны, поэтому хочется вас предостеречь. Ванга уже рассказывала о моём предсказании относительно вашей внезапной гибели?

— Нет, ничего такого она не говорила. Только сказала, что Союз распадётся, что папу арестуют, кажется, Чаушеску расстреляют. Честно говоря, мне бы не очень хотелось знать дату своей смерти… Может и не надо?

— Мила, с этим делом всё очень не просто. Мне кажется, что это в старости не надо, а в вашем возрасте, с вашими возможностями и вашими грандиозными планами, вероятное событие знать нужно, тем более, в случае его проявления, пострадает дело вашей жизни. Если вы не предпримете никаких мер, то очень велика вероятность, что 21 июля 1981 года в бассейне вашей резиденции в Бояне вы внезапно скончаетесь от инсульта. Инсульт — версия официальная. Она не подтверждается другими данными. Поэтому вам, наверное, было бы лучше поберечься в 1981 году. Найти женщину похожую на вас, сочинить какой-нибудь маршрут по Тибету или Гималаям, а самой спрятаться в каком-нибудь монастыре под чужим именем. Пожить так годик. А потом после окончания шумихи вокруг вашего имени, вернуться и продолжить великое дело — формирование «всесторонне развитого человека».

— Нет! Так делать нельзя! У меня много культурных, как это по-русски? Да, программ, «Знамя мира», детские мероприятия. Как это всё будет без меня? Нет, нет и нет!

— Да, Мила, наверное, вы правы. Хочу только заметить, что эти замечательные культурные достижения держатся только на вашем энтузиазме. После вашей внезапной кончины, их свернут. Подумайте, что лучше, перерыв на год и потом пусть трудное, но всё-таки продолжение, или полное забвение?

— Тут не поспоришь, легче что-то продолжить, чем с нуля начинать, но мне надо подумать.

Она замолкает, и дальше до беседки в тени кипариса мы движемся молча. Горячий песок обжигает нестерпимо, но мне неловко после таких выступлений, вдруг прыгать по песку как кенгуру.

Наконец-то прохлада полированного мрамора успокаивает обожжённые ступни.

— А ты не знаешь, что с моими детьми будет? — вдруг меняет тему мадам Живкова.

— В том же сне про вашу гибель было кратко и про ваших детей. Евгения будет успешным модельером, восемь раз будет становиться дизайнером года Болгарии, а вот Тодор будет заниматься какими-то тёмными делами, даже будет осуждён за соучастие в изнасиловании.

— Ох, зачем я вас об этом спросила! — Людмила рефлекторным жестом прикрывает губы. — Мне лучше этого было бы и не знать. Но, может быть, всё-таки тебя мне послал бог? Может быть, это сигнал, чтобы я больше внимания уделяла детям…

— Как там у Николая Рериха: «Нам всем не хватает дисциплины духа и чувства меры». Я буду надеяться, что у вас всё сложится в этот раз хорошо. Вам бы самой такие сны смотреть! Я думаю, что вы бы тоже задумались. Так что мой вам совет — тормозите!

— Борис, ты очень необычный человек, давай я дам тебе мой персональный телефон, чтобы ты мог сразу сообщать содержание своих снов. Если меня не будет, говори на автоответчик. Тогда я тебя смогу найти. Только говори, как-нибудь иносказательно, боюсь, что наши телефоны прослушиваются вашими шпионами. — С этими словами она скрывается в глубине виллы, но вскоре возвращается с визиткой. — Вот, смотрите не потеряйте! А мне пора работать. Я ночью поездом возвращаюсь в Софию.

В общем-то, на этом моя встреча в верхах завершилась. После кофе с мелбой[44] Живков показал мне свою новую резиденцию. Я, чтобы поддержать доброе к себе отношение, постоянно хвалил его вкус и щедрость.

В резиденции всё очень аскетично. Слава богу, ему хватает ума не копировать советских чиновников хотя бы в вопросах оформления интерьеров. Стоить вспомнить эти дурацкие деревянные панели по стенам и тяжёлые портьеры на окнах… бр-р-р.

Мирно беседуя об интерьерах, архитектуре, строительстве, мы обходим всё здание. Наконец на третьем этаже товарищ Живков открывает передо мной дверь гостевой комнаты, оборудованной по типу гостиничного номера. Двуспальная кровать, телевизор, мини-бар, что ещё нужно чтобы провести ночь?

— Борис, можете смотреть телевизор, гулять по окрестностям, купаться в море, читать книги в библиотеке, там есть свежая пресса. Из Москвы нам доставляют «Правду», «Известия» и «Комсомолку», так, кажется, молодёжную газету называет народ? Только за пределы сегодня я вас попрошу не выходить.

Остаток дня прошел мне пришлось провести в праздности. Вечером Живков поехал проводить дочь в Софию, поэтому ужинал я в компании охранников и персонала резиденции. При чужом человеке парни и девушки вели себя крайне сдержанно. Они как-то странно обсуждали свою работу. Рассказывая друг другу о том, как им повезло работать рядом с таким великим человеком, какой он замечательный, добрый и заботливый.

Чем-то это мне напомнило пока не снятый фильм «Кин-дза-дза». В конце концов, мне наскучило это проявление верноподданства, и я ушёл к морю. Море было прекрасно. Наверное, оно помогло мне поймать очередную идею, что можно будет сообщить товарищу генеральному секретарю завтра. На этот раз никакой политики, только история с археологией. Я пока не представляю, как это может отразиться на будущем, но как-то отразится, поскольку история — прежде всего политика, и только потом поиск и систематизация фактов.

Утром, после морских процедур, которые улучшают и без того прекрасное настроение, я пью утренний кофе с товарищем Живковым. Он решил составить мне компанию в надежде услышать что-нибудь «пророческое». Я не обманул его ожидания.

— Товарищ Живков, я не знаю, что повлияло, может здесь у вас место какое-то особенное, или «солнце, воздух и вода», но у меня сегодня был тот самый сон, специфический.

В газете «Комсомольская правда» за 15 апреля 2003 года напечатана статься об открытии для туристов комплекса Беглик Таш и о его чудесных акустических свойствах. Духовые инструменты как-то там резонируют с древними мегалитами, в результате имеет место оздоравливающий эффект.

— Чакай[45]! Стой! Подожди, не спеши. Я не успеваю, всё-таки русский для меня не родной, — Живков делает рукой останавливающий жест. — Начни сначала и медленно.

— Где-то здесь недалеко от «Перлы» есть мегалитический комплекс. — Я стараюсь говорить размеренно. — Его открыл некий чех по фамилии Иличек ещё в прошлом веке, но исследований там не проводилось. Археологи получат туда доступ только, когда будет снят режим с заповедника и виллы.

— Борис, а давай сегодня сходим сами и посмотрим этот комплекс. Ты же не торопишься, я надеюсь.

— Как мы его найдём? В газете ни координат, ни карты не было. Найти можно только тем, кто знает, где он находится, или с вертолёта. Только отдельные камни выходят на поверхность и сверху его трудно отличить от естественных скальных выходов.

— Жалко! — Живков с досадой хлопает ладонью по колену. — Но ничего, мы направим наших учёных на правильный путь.

Добре! История это, конечно, важно и интересно, но я сейчас вспомнил, что Ванга рассказывала про нашу семью и, кажется, про Чаушеску? Это гораздо актуальнее. Рассказывай, что знаешь. Я вижу, действительно, ты владеешь странным даром.

— Вот тут я ничем не могу вас порадовать. В 1989 году по странам Восточного блока прокатится волна «бархатных» революций. За всеми будет стоять КГБ и лично Андропов. Вас арестуют, обвинив в растрате государственных средств. Ваши противники будут настаивать на расстреле, но более вменяемые предложат ограничиться заключением на пять лет. Поляки, чехи и венгры более или менее спокойно, без перетряхивания грязного белья уволят своих вождей, Кроме вас в тюрьме придётся посидеть Хонеккеру. Но хуже всех придётся Чаушеску. Его расстреляют мятежные части, кажется, в городе Торговиште, причем, вместе с женой. Руководить будут советские и венгерские агенты.

— Какие ужасы ты рассказываешь! — Пожилой мужчина медленно стягивает с носа тяжёлые роговые очки и платочком начинает протирать несуществующие пылинки. Минут пять он сидит в задумчивости. — С Югославами всё понятно. При таком развитии событий они быстро перекрасятся и станут обычной капстраной. А в Албании как будут идти дела?

— Не угадали, товарищ Живков, — не весело усмехаюсь я. — С Югославией всё будет хуже, чем везде. Страна распадётся на несколько частей, и несколько лет там будет идти кровопролитная гражданская война. На стороне хорватов выступит НАТО и сначала сербские анклавы отгеноцидят, а позже и по Сербии вдарят.

Про Албанию ничего не могу сказать. После смерти Мао власти этой маленькой страны перешли к политике полной самоизоляции и про них ничего мне не попадало. Если что-то будет, то я могу через Людмилу вам передавать.

— Это хорошо! Значит, она оставила вам свой телефон? Она очень умная девушка, знает, что мои номера на постоянном контроле. Кстати, какова судьба её и её детей.

— Я рассказал ей то, что видел во сне ещё дома. Только я боюсь, что Людмила может не прислушаться к моим прогнозам. Чувство долга возобладает над чувством самосохранения и она не убережётся. Я думаю, было бы хорошо, если бы вы как отец, как глава партии и государства настояли на её прикрытии в 1981 году.

— А что случится, если этого не делать?

— Официально — смерть от инсульта в резиденции «Бояна» 21 июля 1981 года. Неофициально — происки спецслужб, которые начали её травить малыми дозами, что и привело к состоянию похожему на инсульт.

— Какой смысл её убивать? Девочка же вне политики. Самосовершенствование, раннее развитие детей, культура в массы, всё очень даже вписывается в программу строительства коммунизма.

— Это с точки зрения отца. А с точки зрения маразматиков из политбюро всё это заигрывание с чуждой идеологией, потакание сектантству и всяким идеалистическим течениям, что приводит в лагерь империалистических наймитов.

— О, боже мой! Какая чудовищная чушь! — вдруг вырывается возглас у главы БКП. — Хотя риторику не узнать трудно. Так ведь и формулировали в далёкие тридцатые годы. Что же ты ей присоветовал?

— Найти похожую на неё женщину. Организовать в конце 1980 года экспедицию по Гималаям. Раструбить по всем каналам, что Людмила Живкова едет искать, ну например, Шамбалу. Торжественно при массовом стечении публики проводить экспедицию. Сама же Людмила в это время может пожить инкогнито в каком-нибудь монастыре или закрытом санатории. В 1982 году в СССР начнутся перестановки, и никому не будет никакого дела до культуры, мистиков, Людмилы Живковой и Болгарии вообще.

Спасибо за заботу о дочке. Я думаю, что пока ты будешь жить в Болгарии, ты сможешь придумать что-нибудь и получше. Давай пока на этом остановимся. Сейчас я вызову машину и тебя капитан отвезёт туда откуда забрал. Остальное пусть идёт, как мы вчера договорились.

Крепкое рукопожатие завершает нашу утреннюю беседу. Я поднимаюсь в свой номер, забрать сумку и через пять минут уже выкатываюсь из ворот резиденции «Перла». Ещё час и вот он — Обзор.