Времена меняются

ГЛАВА 2.ПЕРВАЯ ПРЕМИЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ

Под резкими порывами холодного октябрьского ветра Самарович едва удерживался на ногах. Дело было даже не столько в силе этих пробирающих до самых костей порывов, сколько в поклаже, которую он сегодня тащил в институт. Вчера Павел договорился с народом из родной тринадцатой группы, что он угостит пироженками девочек и пивом мальчиков, а в отместку эти девочки и мальчики будут дружно изображать творческую молодёжь страны советов, полную великих замыслов и мечт. Всё это для призового снимка в журнале «Смена».

В оттягивающей плечо, большой спортивной сумке были аккуратно упакованы все необходимые для профессиональной съёмки инструменты. Во-первых, классный зеркальный аппарат «Зенит-Е», купленный вместе с объективом «Гелиос» всего за 100 рублей. Во-вторых, ширик[6] «Мир 24М» отличная штука, но ни разу не опробованная. Пишут, что у этого объектива просветлённая оптика или многослойное просветление. Крутая штука. Ну а в-третьих, по мелочи, экспонометр, пыха[7], штатив ФШУ-7 и двойной софит. Каждый прибамбас весил вроде бы немного, но вместе получилось килограмм десять не меньше. Тащить против ветра всё это добро было утомительно, но были у Паши несколько интересных идей, которые стоили того, чтобы немного помучиться.

Накануне он договорился с Валерой Блинковым, который с прошлого года был назначен куратором группы, что оставит своё оборудование на кафедре. Валеры он почему-то утром не обнаружил, тот, как обычно, опаздывал, но присутствовавший в тот момент Владимир Матвеевич Пивкин возражать не стал.

— Конечно, в угол поставь за шкаф. Чужие тут не ходят, а свои в присвоении чужого добра не замечены. Верочка у нас до шести работает, а потом всё закрывает и сдаёт ключ на вахту, поэтому будь любезен до шести забрать.

В половине четвертого сразу после окончания четвёртой пары, 213 группа попыталась было разбежаться. Большинству Пашина идея фотосессии сразу не казалась сколько-нибудь стоящей. Тем не менее, добрая половина группы собралась в 316 аудитории, среди мольбертов, софитов, подрамников и прочей утвари, необходимой в академическом рисунке.

— Самарович, — первой начала возмущаться Инка Ромашкина, — ты нас уболтал, мы пошли тебе навстречу, пришли, сидим тут голодные и холодные, а ты не готов. Где штативы? Где аппараты? В конце концов, где обещанные плюшки и чай?

— Павлик, — поддерживает её Нелька Минерт, отличница и дочка профессора Карла Людвиговича Минерта, благодаря ей нас пустили в кабинет — у тебя осталось всего 45 минут. Время пошло.

— Девочки, милые, ну имейте совесть! — я пулей сбегаю на кафедру, заберу оборудование и через минуту начнём. А пока вот, нарежьте, я тут два сметанника купил. Неля, а ты не знаешь, есть на кафедре рисунка чайник, или надо в буфете просить?

— По-моему, нету, по крайней мере, я не знаю — тряхнув чёлкой, отвечает Минерт, не задумываясь.

— Борька, не в службу, а в дружбу, сгоняй за чайником и водой.

Рогов, не вступая в пререкания, скачет в буфет. Надо же успеть, пока он не закрылся. По пути он вспоминает, что ещё и посуду прихватить придётся, чай да сахар.

— Наталья Петровна, милая, выручайте бедных голодный студентов, — с мольбой в голосе обращается он к буфетчице, монументально возвышающейся над пустой витриной.

Та сначала отказывается, но через минуту мне всё-таки удаётся уговорить добрую женщину. Водружаю на поднос десяток обычных гранёных стаканов, чайник с горячей водой, полкоробки рафинада и пакет грузинского чая. Хорошо, что Пашка додумался купить манник на прошлом перерыве, а то бы сейчас голодали. Как заправский халдей с этим подносом в руках я почти скачками несусь по лестнице на третий этаж.

В триста шестнадцатой уже царит веселье и смех. Паша расставляет девочек в ряд, подсвечивает их мощными софитами с одной стороны, и принесёнными из дома фотолампами с другой. Парней пока ещё расставил не до конца, но Ваньку с Гулей уже расположил по флангам. В момент, когда я появляюсь с чайником, он как раз пытается впихнуть Петьку в центр композиции, но что-то ему в этом не нравится.

— А вот кому горячий чай, подходи-налетай. Торопись-незевай, в чашки чай наливай! — ору я, чтобы привлечь внимание.

— Стоять! — Орёт Паша. — Борька, идиот! Ты мне сейчас всю малину испортишь со своим чаем. Ничего ни с кем не случится, если чаепитие будет через пять или даже десять минут.

— Ладно, ладно, не кипишуй[8], скажи лучше, куда мне встать? Я же тоже хочу оказаться в гениальном шедевре…

— Отойди, лысая башка! Блики от твоей плеши мне всю фотографию испортят. И вообще, ты совершенно выпадаешь из общего контекста.

Наконец все расставлены, Павел начинает колдовать с экспонометром, двигать штатив, лампы, отражатели. Через десять минут наступает очередь аппарата. Бархатно скрипит взводимый затвор — щщщ-щолк, тут же щелчок переставленной диафрагмы — щщщ-щолк, щщщ-щолк, щщщ-щолк…

Паша с этой постановки полплёнки уже отснял и объявил перерыв.

— Представляете, как бы было здорово, если бы можно было ещё до проявки увидеть что снято. — Говорит Ромашкина, разливая остывшую воду по стаканам. — А то столько трудов, и полная неизвестность, что там получилось. Всё только на интуиции и опыте.

— Я вам точно говорю, что такой аппарат обязательно появится и довольно скоро. Пишут, что через двадцать лет япошки разработают первую любительскую камеру с наружным дисплеем. Очень несовершенную, маленького формата и с непонятной системой фиксирования. Зато видно будет что отснято и даже в цвете.

— Врёшь, Рогов. Этого не может быть, — подаёт голос Шалмин. Забыл что ли, как устроен фотоаппарат? Там же чтобы появилось какое-то изображение, должна пройти химическая реакция проявки в эмульсионном слое плёнки. А для этого надо на плёнку проявитель налить.

— Это будет фотография на совершенно другом физическом принципе. Никакого серебра, никакого проявления. Светочувствительные микродиоды реагирующие на свет и никакой химии. Поэтому изображение получается моментально, а значит, его можно будет посмотреть.

— Сказки это всё! Чтобы фотку получить надо же как-то изображение зафиксировать, никаких светодиодов не напасёшься.

Пока мы с Шалминым дискутируем о будущем фотографии, Пашка бегает вокруг с аппаратом и снимает всё подряд.

Паш, — говорю я ему, — кончай мельтешить. Ты так ничего путного не снимешь, только всех раздражаешь этой суетой. Давай лучше так сделаем: ты притаишься с аппаратом наизготовку, а я попробую народ вывести на эмоции. Как ругаться девочки начнут, ты не зевай, снимай.

Я обращаюсь к друзьям, — народ, давайте уже закругляться, у всех дел полно, а мы тут сидим, время теряем. Пока Павлуша с техникой возится, давайте я вас расставлять буду. Сейчас будем изображать великих проектантов в порыве творческих мук.

— Ты кто такой вообще? Ещё от горшка два вершка, а уже командовать берёшься. Комсорг нашёлся, — народ недовольно заворчал. После чая надо покурить, без перекура никакая работа не пойдёт. Ты же не куришь, поэтому нифига не понимаешь.

— Курить — здоровью вредить! Давайте быстренько закончим, а потом курите хоть до посинения. Это же вам сейчас в курилку переться, потом обратно.

— Нам не трудно. Паша может с нами пойти, сделать несколько кадров, может это будут как раз самые лучшие кадры?

— Мальчики, мне кажется, Боря всё-таки прав, — вступает в нашу перепалку Минерт. Быстро отсняли последнюю постановку, быстро разбежались.

— Неля, ты плохой товарищ, ты не поддерживаешь коллектив, — отчитывает девушку Шалмин. — Я вот сейчас настучу этому лысому комсоргу по кумполу, он и отвянет.

— Ваня, ты не прав, я сейчас обижусь на тебя и буду тебе мстить… Слушайте! Паша, кончай там ерундой заниматься, давай сюда. У меня гениальная идея созрела.

— Ну, какая гениальная идея может быть у женщины? — Я подливаю масла в огонь. — Давай, рассказывай, что там за идея такая.

К счастью, Неля пропускает мимо ушей мой подкол про женщин.

— Сейчас я сбегаю на кафедру, у отца там должны быть какие-нибудь старые чертежи. Мы бросим несколько листов на пол, сами соберемся вокруг, а Пашка влезет на стол и сделает несколько фоток сверху. Если еще свет на лица направит, получится очень эффектно.

— Неля, беги тогда за чертежами, а мы пока тут ещё поупражняемся, — Я беру управление в свои руки. — Так Марина, Инна встаньте вот туда, Вань ты за Марину зайди, Серёга, ты самый высокий, наклонись и сделай ручкой указующий жест, как будто, ты тут самый главный.

— Рогов, а чего это ты тут раскомандовался, — Инка Ромашкина внезапно начинает возмущаться. При этом она театрально закатывает глаза и эмоционально всплёскивает руками. Жаль, если Паша не успеет среагировать на этот спектакль. Она девушка резкая, настроение у неё меняется каждую секунду.

— Инна, ты не выступай, нам сейчас поскорее надо с этим делом закончить, раз уж мы взялись Паше помочь. Давай сделаем, как Борька говорит, а Пашка подойдёт и ему останется только фоткать.

Пока мы располагались для очередной композиции, прибежала Нелька с целой охапкой чертежей.

Смотрите, народ, какие клеевые чертёжики! — Радостным возгласом она обращает на себя наше внимание. — Вы пока свою постановку завершайте, а я, чтобы времени не терять, начну композицию из них тут раскладывать.

Ещё час и мы всё-таки закончили этот увлекательный процесс. Все уже разбежались, только Самарович в холле третьего этажа старательно и аккуратно складывал в сумку оборудование. Я сижу на подоконнике и наблюдаю и жду, когда он закончит.

— Как считаешь, будут хорошие кадры?

— Мне кажется, не меньше трёх. Нелькин с верхним ракурсом, это раз. С шеренгой, помнишь, ты так забавно снизу подсветил, это два. Ну и наверняка ещё какой-нибудь кадр выцепишь.

— Мне кажется, тот с Ромашкиной, когда она руками махала, тоже ничего должен получиться.

— Прямо сегодня прояви все плёнки. Завтра они как раз высохнут. Принесёшь, посмотрим в первом приближении. Завтра же и напечатаешь пару десятков в размере пробника. Как считаешь, десять на пятнадцать хватит?

— Даже девять на двенадцать хватит. Поздно уже, не знаю, успею ли сегодня проявить. Тут целых три катушки.

— Десять минут в проявителе, двадцать в закрепителе пока одна проявляется, ты следующую заряжаешь. Полтора часа и всё.

— У меня бачок только один и сейчас уже вечер не купить. Дашь мне свой на время?

— Базару нет! Пару пачек бумаги могу подарить, всё равно пропадает. Я что-то забросил это дело. Некогда.

Последний день приёма фотографий на конкурс выпал на субботу, уже во второй половине дня в аэропорту «Толмачёво» Павел метался в зале вылета в поисках невинной жертвы. В руках он сжимал аккуратную папку двенадцатого формата, обёрнутую в коричневую бумагу. Ему необходимо было успеть именно на этот самолёт, потому что в этот день в шесть часов пополудни в стенах редакции журнала «Смена» заканчивался приём работ на фотоконкурс.

Он не спал предыдущую ночь и пропустил целый день в институте, чтобы успеть напечатать пять настоящих фотошедевров. Напечатал он на самом деле целых пятнадцать одиннадцатого формата, но после мучительного выбора упаковал только пять. Таково было условие конкурса.

Наконец Павел заметил миловидную брюнетку лет тридцати в синей курточке и синем же брючном костюмчике. Судя по тому, что женщина несла на плече дорожную сумку, летела она одна.

— Извините, пожалуйста, — Павел был сама любезность, — вы в Москву летите?

— В Москву, а что? — приветливо улыбнулась девушка в ответ.

— Мне очень нужно именно сегодня передать в редакцию вот этот вот материал, — Павел приподнял вверх пакет с фотографиями. Я подготовил фотографии на конкурс, но немного затянул, а сегодня в шесть последний срок приёма работ.

— Ну, я даже не знаю. В принципе, у меня сегодня в Москве срочных дел нет. Муж обещал встретить в Шарике и домой отвезти. Он у меня очень строгий. Если только редакция по пути окажется. Какой адрес?

— Бумажный проезд, 14. Это рядом с Савёловским вокзалом. Это вроде бы из Шереметьево по Ленинградке прямо и у Таганки свернуть налево.

— Хм, вроде бы по пути. Сейчас у нас три, через полчаса вылет, ещё через четыре часа мы в должны быть на месте. Багажа у меня нет, значит, минут пятнадцать займёт выход в город. Ехать до центра минут сорок пять. Слушайте, а ведь можем успеть. Давайте сюда свои шедевры. Попробую вам помочь. Говорят же, что как аукнется, так и откликнется, буду теперь надеяться, что откликнется мне чем-нибудь хорошим. Телефон мой возьмите и позвоните сегодня вечером. Я тебе всё расскажу, получилось, или нет.

— Отлично! Я и сам вас хотел об этом попросить. Меня, кстати, Павел зовут, а вас? — Паша быстро проговаривает весь этот текст, одновременно протягивая Марине коробку конфет НШФ[9] «Птичье молоко».

— Очень приятно, меня Марина. Давай сюда свой пакет, на посадку уже пора бежать, девушка почти выхватила у Пашки из рук пакет и скрылась в направлении зоны вылета. Раскрыть коробку конфет она даже не успела.

На самом деле Марину в «Шарике» никто не ждал. Самолёт опоздал на целых полчаса. Со своим парнем она поругалась ещё месяц назад, поэтому ей пришлось идти на восемьсот пятьдесят первый автобус и сорок минут трястись до Речного вокзала, а потом восемь станций на метро. Когда же она поднималась по эскалатору к выходу с «Савёловской», времени до окончания приёма конкурсных работ оставалось полчаса. Правда, и идти до указанного адреса было всего с полкилометра.

Через десять минут Марина уже тянула на себя тяжеленную ручку скрипучей двери издательства журнала «Смена».

— Милая женщина, здравствуйте, а кому можно отдать фотографии на конкурс? — обратилась она к тетке, сидевшей в стеклянной будке на вахте.

Та, не спеша, повернулась к ней всем корпусом и исподлобья посмотрела в её сторону, казалось, что она не видит ничего и никого.

— И тебе не хворать, девочка, — после несколько затянувшейся паузы вдруг произнесла эта тумбообразная тётка. — Что ж ты, милая, так долго собиралась? В пять часов закончился приём работ. Михаил Григорич сам лично спустился и забрал последние принесённые конверты.

— А может, вы меня пропустите? Очень обидно ведь! Я везла через полстраны, на всех парах летела из Шереметьево и на самом финише узнала, что поезд уже ушёл. Будьте так добры, пропустите меня к вашему директору, может он смилостивится и примет. Ведь в журнале черным по белому было написано, «окончание приёма работ 18.00».

— Я тебя, девонька, пропущу, а мне потом премию срежут? Нет, даже и не проси. — Тётка снова отвернулась в сторону решаемого кроссворда. — Скажи лучше, что такое «короткое музыкальное приветствие» из трёх букв?

— А может скромная коробочка новосибирских шоколадных конфет, поможет вам скоротать тяжёлое ночное дежурство? — Марина решила не отступать. — А приветствие из трёх букв это туш.

— Шоколадные говоришь? А какие?

— «Птичье молоко» из взбитых сливок с агар-агаром в шоколадной глазури. Мои любимые конфеты. У нас в Новосибирске они считаются лучшим Новосибирским сувениром.

— Лучше что ли чем «Ротфронт»? Не может такого быть! Дай-ка я попробую. — Вахтёрша протягивает пальцы-сосиски к коробке и тянет её к себе. — Ладно, пользуйся моей добротой, беги на второй этаж, по коридору на высоких дверях табличка «Главный редактор Кизилов Г.М», чем чёрт не шутит, может он и возьмёт.

— Спасибо вам огромное, — прокричала Марина, быстрым шагом устремляясь по направлению к лестнице. Слава богу! Редактора она как-нибудь сумеет уговорить… В журнале же точно было написано, что конец приёма работ — 18.00.

В кабинет главреда Марина уже просто ворвалась как фурия, забыв с разбегу даже постучать.

Кизилов Г.М. стоял у подоконника и что-то рассматривал на просвет. От неожиданного хлопка двери за спиной он даже вздрогнул. Недовольно обернулся, но увидев привлекательную молодую женщину, изобразил на лице некое подобие улыбки.

— Добрый вечер, красавица! Что привело вас в столь поздний час в сей скромный уголок, то есть кабинет? — По витиеватой манере говорить, сразу чувствовалось, что человек принадлежит к литературным кругам. — Только не говорите, что принесли гениальный роман своего возлюбленного для скорейшей его публикации.

— Извините, что я так ворвалась без стука, устала просто. С самолёта и сразу к вам. Не надейтесь, никакого гениального романа, и даже посредственной повестушки я вам не принесла. Меня один юный фотограф попросил до шести вечера принести вам фотографии на конкурс. А на вахте женщина меня пускать не хотела. Уверяла, что приём работ уже закончен. Но как же он может быть закончен, если даже сейчас ещё 17.45?

Вы же, товарищ — главный редактор, ответственный человек, раз занимаете такой высокий пост. И не можете так просто, волюнтаристски сдвигать время приёма. Я правильно понимаю?

— Как же вам сказать? — Кизилов немного замялся, — понимаете ли, милая девушка, к большому нашему сожалению, действительно из-за огромного количества работ было принято решение сократить на час время приёма. Правда по закону подлости, поток тут же и иссяк.

— То есть, вы хотите сказать, что отсекли от участия в конкурсе только наши работы? Но ведь это не честно! Это возмутительно! Давайте хотя бы вскроем конверт и посмотрим, что я привезла. Через полстраны летела, между прочим.

— Давайте лучше сходим в ресторан! У меня в грузинском ресторане знакомый метрдотель, поэтому проблем с проникновением не будет. Ах! Эта грузинская кухня! Лобио с ароматом кинзы, острейший харчо с нежными хорошо проваренными бараньими рёбрышками, шашлык из кабана маринованного в гранатовом соке, источающего умопомрачительный дух грузинского застолья… Извините, я не успел поинтересоваться вашим именем, надеюсь, это вас не обидело? Похоже, что он вашей красоты я совсем потерял голову.

— Меня Мариной зовут. Спасибо, за комплимент, за приглашение тоже. Я сегодня не успела пообедать, а по нашему времени уже и ужинать поздно, поэтому если вы возьмёте работы на конкурс, то я с удовольствием составлю вам компанию. Мне даже будет интересно, ни одного редактора среди знакомых у меня пока не было.

— Договорились. Тогда распаковывайте ваш «улов», а я вызову водителя. Пока он подойдёт, посмотрим, что вы нам принесли.

Судя по тому, что на просмотр пяти кадров у редактора ушло несколько больше времени, чем нужно по моим понятиям для рассмотрения рядовых работ, фотографии его заинтересовали. Им были присвоены номера, и он лично внёс их в регистрационную книгу.

— Завтра будет первое заседание конкурсной комиссии, я надеюсь, во второй тур ваши работы обязательно пройдут. Призовые места уже поделены между мэтрами отечественной фотожурналистики, сами понимаете это такая политика «сдержек и противовесов». Нам же тоже в журнале надо поддерживать высокий уровень. А если мастера не подкармливать время от времени, он дорогу к нам забудет. Такова жизнь, милая Марина. Чу! Из-за окна слышен гудок автомобильного клаксона, нам пора.

Вечер Марина провела просто превосходно. Ресторан был, в самом деле, очень даже не плох. Кизилов в меру нагл, и в меру галантен. Терпкое саперави тоже легло очень в масть. Наверное, поэтому ей пришла в голову мысль закрутить с редактором небольшой романчик. Он то, дурачок, подумал, что так велика сила его мужского обаяния. Что такая красивая девушка не смогла устоять.

Марина распласталась на довольно крепком корпусе своего негаданного любовника. Она лежала щекой у него на груди и пальчиком нежно перебирала чёрные волосы на руке.

— Геннадий, а у тебя есть семья? — внезапно для себя самой спросила она, и заглянув Кизилову в глаза.

— Да, милая, конечно есть. На пост главного редактора популярного журнала не назначают одиноких и разведенных. Но мы с женой уже давно просто хорошие друзья. Живём вместе только ради детей.

— Я бы хотела, чтобы ты с ней развёлся, а меня бы в жёны взял. Ты такой классный любовник, это просто неземной восторг. — Марина перекатилась на спину. — Дай мне сигарету.

— Ты тоже была просто богиня! К сожалению, развестись я не могу, тогда меня с работы попрут. Аморальное поведение недостойное высокого звания, и всё такое.

Так постепенно закладывалась основа будущей, приятной для обоих, связи, в которой у мужчины не было никаких обязательств, а у женщины оставалась надежда, что когда-нибудь, может быть…

Фотоработы Самаровича после отборочного тура прошли в главный отбор и удостоились быть напечатанными в альбоме фотографий посвященному шестидесятилетию Октябрьской Революции. Редакция выслала Павлу журнал с напечатанными фотографиями и именную грамоту, как лауреату с сопроводительным письмом. «…Надеемся на дальнейшее сотрудничество…, желаем творческих успехов…». Понятно было, что это просто протокольная вежливость, но всё равно Павлу было приятно повесить дома на стенку первый «боевой» трофей.

Я написал большими буквами поздравление от однокурсников со страницами из «Смены» и текстом поощрительного редакционного письма и повесил всё это рядом с деканатом. Это позже отразилось в его судьбе, но на то и был расчёт.