Время алых снегов

Тихий август

Возможно, то была учебная мишень, а может быть, боевой самолет, несущий смерть на острых пилонах. Он летел с северо-востока на юго-запад, держась вблизи границы ночи и дня. Он мог легко догнать уходящий день, но не спешил. Пилоту хотелось прийти к цели в такой час, когда уставшие за день люди засыпают...

Стояла середина августа, когда луна ходит высоко, светит ярко, но умиротворенно. Вокруг самолета небо на сотни километров было пустынным, как и северная земля, расстилавшаяся внизу. Белая полоса заката почти не ослабляла лунного сияния, и от самолета на облака падала тень. Оттого казалось — в небе летят два самолета: контрастно черный и молочно-серебристый, ускользающий от взора.

Самолет шел без огней...

Лейтенант Кудрявцев сидел впереди капитана Соснина, собранный, официально строгий, и неотрывно следил за выпуклым экраном локатора. Он сидел, слегка отклонясь в сторону, чтобы капитану виделась вся панель станции, и руки Кудрявцева то нерешительно замирали над этой панелью, то бегали по тумблерам с показной небрежностью.

На боевом дежурстве Кудрявцев держался с Сосниным как подчиненный с начальником, обращался только на «вы», давая понять, что их дружба вовсе не мешает ему быть сейчас в полной зависимости от капитана, который оказался в роли поверяющего, и что он, Кудрявцев, вовсе не рассчитывает на снисходительное отношение к себе. Эта искренняя и слишком очевидная забота лейтенанта о субординации в другое время рассмешила бы Соснина, а теперь он лишь морщился. Наконец не выдержал:

— Ты — хозяин расчета и, пожалуйста, оставь эти свои «разрешите». Поступай как знаешь. Надо будет — сам вмешаюсь.

Кудрявцев понял: капитан не в духе и следует держать ухо востро. Он наклонился ближе к панели, весь погруженный в созерцание экранов и индикаторов... Кудрявцев удивился бы, узнай, что Соснин видит сейчас не только его работу, но и еще такое, что никак не отнесешь к службе.

А между тем это было так, хотя Соснин успевал отмечать про себя и запоминать даже маленькие погрешности лейтенанта. Экран локатора был сейчас для капитана не просто экраном, но и окном, уводящим его взор далеко от леса, в котором затаилась станция разведки воздушных целей. Светлые, размытые пятна на округлости дымчатого стекла оставались отметками «местников», и в то же время они напоминали ему вспышки глянцевой тополиной листвы, облитой закатным солнцем, а лента развертки убегала вверх, словно знакомая улочка от набережной к центру тихого городка...

Мелькают, не задерживая внимания, призрачные светляки по экрану, а капитану кажется — это мельтешат лица прохожих, среди которых он ищет единственное, нужное ему лицо. Он узнает его из тысяч, хотя не помнит в подробности ни одной черточки в нем. Только помнит, что у девушки этой светлые волосы, светлые от солнца брови и вся она светлая — просто светлая. И чем упорнее старается капитан представить себе ее глаза, нос, губы, щеки, фигуру, собрать в один облик, тем нереальнее, тем призрачнее она становится, растворяясь светлым, потухающим в зеленой дымке пятном.

Соснин начинает бояться, что никогда больше не узнает эту девушку, что память его зрения теряет силу. А ведь он до сих пор не мог пожаловаться на свою память. Она могла бы мгновенно оживить лица всех знакомых женщин, даже той, с которой вот уже целых восемь лет его не связывают даже письма.

Та женщина осталась в далеком южном городе, где он учился. Позже написала, что не собирается ехать невесть куда ради... Что она хотела сказать своим «ради»? Может быть, ради «зеленого» двадцати двухлетнего лейтенанта, у которого впереди только дороги, лесные гарнизоны, ночные дежурства и расставания, расставания... Он не рассказывал о ней даже лучшим друзьям, но письмо ее с недомолвкой хранит доныне — единственное из всех, хотя потом были совсем другие ее письма, оставленные им без ответа.

Да, он мог бы представить всю ее до капризной морщинки над высокомерно вскинутой бровью, до последней складки на платье. Мог и не, хотел, как не захотел бы сейчас вспоминать тех немногих женщин, что случайно проходили через его жизнь за эти восемь лет. Он хотел вспомнить только одну девушку — ту, что была рядом с ним всего три дня назад, а образ ее ускользал, как ускользает от глаз светлое пятно на экране, оставленное лучом развертки.

Если бы снова увидеть ее наяву! Он должен был увидеть ее сегодня, через полчаса. Ему следовало сейчас находиться не в кабине локатора, а на той самой улочке, что убегает от набережной к центру знакомого городка. Ему следовало сердиться на Кудрявцева, из-за которого он задержался на службе, но сердиться на товарища Соснин не мог, потому что только благодаря Кудрявцеву капитан Соснин узнал, что эта девушка живет на земле...

Все начинается обыкновенно. Когда в минувшее воскресенье Соснина потревожили стуком в дверь, он поморщился: «Опять кого-то нелегкая тащит. Даже в выходной покоя не дадут...» В сверкающем парадном кителе в комнату общежития вошел Кудрявцев и, став картинно у двери, пропустил вперед лейтенанта из соседней роты.

— Капитан, мы готовы хоть на бал, — с шутливой торжественностью отрапортовал Кудрявцев. — Соизвольте ввести нас в лучшие дома вашей лесной столицы.

Соснин улыбнулся друзьям, чувствуя уже, что отказаться от поездки с ними в город у него не хватит решимости. К тому же следовало развеяться — он целый месяц не выбирался из части. Оба лейтенанта нравились ему за то, что не умели скучать в маленьком лесном гарнизоне. Уже через неделю после приезда сколотили здесь соперничающие футбольные команды, учили солдат борьбе, вечерами мастерили транзисторы или, надев кожаные перчатки, тузили друг друга в соседней комнате общежития. Соснин сам недавно был таким же. Впрочем, и теперь он мог держаться с лейтенантами на равных. Мог, а желания не было. Он уже ощущал ту внутреннюю грань, что отделяет опытного человека от беззаботной, легко увлекающейся юности...

За полдня они обошли весь городок, вечером завернули в кафе и уже в сумерках направились в городской парк. Видя, как нарастает нетерпение лейтенантов, подогреваемое летящими навстречу звуками оркестра, Соснин саркастически усмехался и замедлял шаг.

— Ты издеваешься над нами! — возмутился Кудрявцев. — Так оставайся же со своей меланхолией, а мы найдем лучших спутниц.

Лейтенанты направились к танцплощадке. Соснин медленно пошел за ними, потом в нерешительности остановился. Новых танцев он не знал, а глазеть на танцующих считал неприличным. Возвращаться одному — добрый час скучать в тряском автобусе — тоже не хотелось и решил устроить прогулку по парку, пока друзья отводят душу на танцплощадке.

— Вам билет, случайно, не нужен?

Соснин не сразу понял, что обращаются к нему.

— Понимаете, не пришла подруга...

Увидев в руке стоящей рядом девушки билет, Соснин отчего-то подумал, что она, вероятно, студентка, живет на стипендию, и рубль, который она отдала за лишний билет, для нее значит немало.

— Давайте, — сказал он и полез в карман за деньгами.

— Да ничего не надо, — смутилась девушка. — Просто жаль выбрасывать.

Но капитан решительно взял ладонь девушки, вложил в нее деньги и вдруг почувствовал тепло этой маленькой ладони, понял, как ему не хочется выпускать ее. Он глянул на девушку внимательнее. У нее были светлые волосы, светлые от солнца брови, и вся она была светлая, стеснительная и чистая... .

Нет, он ничего больше не может вспомнить теперь. А ведь она почти наяву смотрит на него, словно из зеркала, из глубины экрана. Но эта дымка, эта кипящая зеленая дымка прячет ее черты.

...Потом он долго искал девушку среди танцующих, раскаивался, что не решился сразу пригласить на танец, волновался, что не узнает ее — площадка освещалась слабо, капитан не раз начинал было проталкиваться туда, где мелькало знакомое лицо, но всякий раз скоро обнаруживал ошибку. У ограды, полу-обнявшись, смеялись пары. Соснин почти со страхом взглядывал на эти пары, боясь увидеть ее не одну.

— Николай! — Соснина потянули сзади за рукав. — Знакомься! Это Люба...

Кудрявцев держал за руку симпатичную смеющуюся смуглянку, подталкивая ее к Соснину.

— Очень приятно,— сухо отозвался Николай, сердись, что ему помешали. За миг до того ему показалось, будто недалеко от оркестра мелькнул знакомый профиль. — Извините, но...

Пытаясь обойти Кудрявцева, он глянул на подругу Любы и почему-то даже не удивился, что это та, которую искал. Девушка укоризненно и смущенно смотрела на Кудрявцева.

— Я же говорила, Георгий, что ваш друг ищет кого-то, и не надо ему мешать. — Она виновато глянула на Соснина.

— Я искал вас, — неожиданно признался Соснин.

— Браво, капитан! — восхитился Кудрявцев. — Да ты еще лучше, чем я думал. Люба, нам, кажется, тут делать нечего, — и он увлек девушку в круг танцующих.

Удивительно, как все меняется в один миг. Музыка была необыкновенно красивой и волнующей, хотя за минуту до того Соснину казалось, что оркестр местами изрядно фальшивит. Танцевал Соснин легко и с удовольствием, не замечая сердитых взглядов окружающих, чьи бока и спины оказывались слишком близко от его локтей. Но всего прекраснее было лицо девушки, обращенное к нему. Он мог без устали смотреть на него. Он ловил всякое движение на этом лице, каждую улыбку, каждое новое выражение глаз, словно боялся, что они не повторятся, и они действительно каждый раз были новыми.

Они говорили друг другу какие-то шутливые, необязательные слова, как будто были знакомы, давным-давно, как будто вечер этот никогда не кончится.

— Знаете, — она вдруг глянула на часы. — Мне пора.

И потом, сегодня здесь такая толкучка — одно расстройство, а не танцы. Вы меня проводите?...

Они шли в сторону набережной. Над ними шелестела тополиная листва, дома прятались за деревьями, и только светящиеся сквозь кроны окна обозначали улицу.

— А вы не похожи на того, каким мне вас разрисовали, — сказала она вдруг.

— То есть?.. — Соснин даже остановился.

Девушка засмеялась и объяснила:

— Это Георгий... Как только вы появились, он сказал: «Вон тот мрачный капитан и есть наш третий. Хотите, познакомлю? Правда, несусветный молчун и холостяк железный. Ему любую девушку можно доверить, как постовому кошелек. Доставит по назначению в сохранности».

— Вы поверили?

— Я вашим погонам верю. И зачем я вам? Вы же другую искали, я видела. И если б нашли...

— Я искал вас.

— Зачем вы говорите вздор?

— Но я в самом деле искал вас. Ведь это вы вручили мне лишний билет?

Она ответила сердито:

— Я никогда не покупаю лишних билетов. Вы или нарочно сердите меня или — еще хуже — путаете с кем-то.

— Вас я никогда и ни с кем не перепутаю, — сказал он и умолк, чувствуя неловкость от сказанного.

После минутного молчания девушка задумчиво произнесла:

— Странно как-то. Меня еще ни разу не провожал взрослый мужчина.

—- А не взрослый?

Она улыбнулась, уловив в его усмешке обидную нотку.

— Вы меня не поняли. Все мои товарищи — одногодки.

Она вдруг потупилась, быть может сообразив, что нечаянно сказала малознакомому человеку, будто он не может быть для нее только товарищем.

Но капитан иначе воспринял ее слова. Он впервые подумал о том, что старше ее лет на десять, что для нее он один из случайных знакомых и что, скажи он невпопад ей что-нибудь, она тотчас отвернется и уйдет.

Опять какое-то время шли молча, и Соснину становилось уже неловко находиться рядом с этой девушкой среди пустеющих улиц городка. Он снова почувствовал себя случайным здесь человеком, которого ждут рейсовый автобус, ночная дорога и затерянный в диком лесу гарнизон. Лишь там он свой. Соснин мучился от неумения возобновить разговор, ему хотелось, чтобы скорее уж кончилось это провожание, но вместе с тем он боялся минуты, когда ему придется расставаться с девушкой.

Когда Соснин не нравился сам себе, он начинал издеваться над собственной неловкостью, и это помогало обрести душевное равновесие. Сейчас настала именно такая минута. «Ты, друг, — сказал он себе, — похож на семнадцатилетнего мальчишку, который в муках изобретает велосипед, чтобы подъехать к первой своей даме. Но тебе- то пора знать, что подобные велосипеды давно изобретены. Ну порази ее воображение какими-нибудь строчками модного поэта, скажем, об уличных фонарях, предстань говорливым, все на свете знающим умником — ведь путь к женскому сердцу лежит через уши...

...До чего пошло и глупо, — подумал он вдруг с искренней злостью. — Даже над собой поиздеваться не умеешь как следует. Признайся хоть, что тебе Хочется говорить этой девчонке настоящие, единственные слова, которых ты не знаешь. Жалкий ты человек, Соснин...»

— Почему вы замолчали? — спросила она первой.

— Почему?.. Я подумал, что со «взрослыми мужчинами» не очень взрослым женщинам, наверное, бывает скучно.

— Женщинам это лучше знать,— ответила она с улыбкой. И просто добавила: — С вами как-то спокойно.

Наверное, в городской электросети подскочило напряжение, потому что цепь электрических огней, бегущих к реке, брызнула настоящим солнечным светом. И все, что увидели в тот миг глаза Соснина — дома с уютными окнами, деревья, речку с широким мостом, автобус, полный пассажиров, — все показалось таким знакомым и своим. Он был свой в своем городе, на своей земле, и рядом с ним была девушка, самая нужная ему из всех девушек.

И оттого, что она была такая доверчивая, хрупкая, почти девочка, Николай, как никогда, почувствовал себя большим и сильным. Взять бы ее на руки, и нести долго-долго, и слышать снова и снова: «С вами спокойно... спокойно... спокойно...»

— Я почти пришла, — сказала она, останавливаясь на перекрестке. — Вам до остановки тоже совсем близко.

В маленьком городе не было секретом, в какую сторону ездят военные.

— Я провожу вас до дома, — предложил он.

— Нет, — она покачала головой, но не уходила, словно ждала чего-то.

— Мы еще встретимся когда-нибудь? — спросил Соснин.

— Если хотите... Я свободна по вечерам.

Соснин мысленно перебрал все дни новой недели и нашел свободным от службы только один.

— В среду. В двадцать часов. Здесь, — предложил он.

— Правда?— удивилась девушка.— Военные не очень надежны, когда назначают свидания. Они любят внезапно появляться и так же внезапно пропадать.

— Вот как? Откуда вы это знаете? — спросил капитан с настороженностью.

— Еще бы не знать! Мой папа был артиллеристом тридцать лет...

Капитан смотрел вслед уходящей девушке, слушая стук ее каблуков. Эти звуки среди пустынной улицы были так четки и мелодичны, в них было столько значения, что ему хотелось слушать их вечно. Но девушка скрылась за углом, и стук ее каблучков постепенно затих. Лишь теперь он вспомнил, что не спросил ни имени, ни адреса, ни телефона. Он кинулся следом, свернул за угол — ее не было.

Дома вокруг были все новые, одинаковые. Капитан медленно побрел назад, постоял на остановке, сел в подошедший автобус и всю дорогу неотрывно смотрел в темное окно, увозя из города чувство утраты...

Позже Соснин решил, что по законам вероятности все должно было случиться так, как случилось.

Именно в среду командир как бы между прочим сказал Соснину:

— Николай Александрович, вы, кажется, дружите с Кудрявцевым и хорошо знаете его?

Капитан кивнул.

— Сегодня он впервые будет самостоятельно командовать расчетом станции на боевом дежурстве. Парень с головой, а все же впервые. Ротный у них занят... Побудьте с Кудрявцевым первые часа два-три, помогите освоиться.

Это было похоже на просьбу, но для Соснина не существовало разницы просит командир или приказывает. Капитан ответил спокойно:

— Хорошо, побуду.

Он привык к тому, что его нередко просят отдежурить за кого-нибудь в выходной день, неожиданно посылают в командировки, поручают срочные задания. Он принимал это как должное — ведь у других жены, дети, а с ними всякие внеслужебные заботы. Он был лишен таких забот. Скажи он командиру, что его в этот вечер ждет девушка, тот удивился бы и, чего доброго, сам просидел бы сутки в кабине станции — выпади в этот день дежурство Соснину. Но просить за себя Соснин не умел. Служба поглотила все его интересы. Теперь она, как верная и ревнивая жена, властно удерживала его, требуя очередной безответной жертвы...

В кабину станции заглянул кто-то из связистов.

— Товарищ капитан, вас командир вызывает.

Оторвавшись от экрана, Соснин вылез наружу. Майор ждал его в газике, открыв дверцу.

— В город еду, — сказал он. — Ну как? Тянет на самостоятельную? — Майор кивнул на радиолокатор, где работал Кудрявцев.

— Пока хорошо. Только чересчур подменяет оператора.

— Ничего, это пройдет. Внимательно последите за ним — свежий глаз скорее замечает, где человек грешит. Завтра проведете с ним разбор...

«Сказать ему сейчас все?.. Ведь это сама судьба послала мне командира с машиной. Всего двадцать минут остается до назначенного свидания. Пятнадцать она еще, быть может, подождет. Потом уж ничего не воротишь...»

Соснин отвернулся, дверца машины стукнула за его спиной, и шум мотора стал удаляться. Но — странное дело — теперь капитан был совершенно спокоен. Он даже усмехнулся, подумав, какую глупость мог спороть. К девчонке на свидание со службы! Чушь какая-то!..

Но в последнюю минуту, оставшуюся до их встречи, он уже думал иначе, и девушка возникла перед ним на экране. Она шла по той самой улочке с равнодушным видом гуляющей, но капитан знал, что взгляд ее пытливо всматривается в прохожих. На ней была уже знакомая ему голубая кофточка. Ее мягкое, красивое лицо приближается, и Соснин совершенно отчетливо видит ее глаза. Они голубовато-серые, глубокие и грустные. И чем больше нарастает яркость экрана, усиленная Кудрявцевым, тем отчетливее вспоминается ее лицо... Как близко ее щека, совсем юная, живая. И на щеке — едва различимая ямочка... Или пятнышко. Но почему?..

— Георгий, смотри!.. Квадрат двенадцать — сорок шесть!

Лейтенант встрепенулся, весь подался к экрану.

— «Местник», — сказал он не слишком уверенно.

Там, в квадрате двенадцать — сорок шесть, действительно угасала слабая отметка «местника». Но для привычного к «местникам» взгляда Соснина экран был чист от них.

— Освещение, — тихо сказал он.

Экран чуть потускнел, и тогда от «местника» отделилась слабая искорка. Она походила на все другие искорки, но те гасли почти мгновенно после прохождения луча, а эта жила секунду, другую, третью... На новом обороте развертки она опять появилась.

Весь расчет станции встрепенулся. Луч запросчика метнулся в надвигающиеся сумерки, но осциллограф не вычертил успокоительного зигзага.

Лейтенант почти вырвал у связиста трубку.

— «Ястреб», я — «Паук», в квадрате двенадцать — сорок шесть — неизвестная цель. Дальность... Высота... Курс...

Курс вел к маленькому уютному городку, где по одной из вечерних улиц девушка шла на свидание с капитаном Сосниным.

Он еще видел ее лицо на экране, но оно уже таяло, только пятнышко на щеке разгоралось с каждой минутой. Оно медленно, упорно ползло по экрану, по щеке девушки, и, может быть, поэтому чудилось нечто особо зловещее в его безмолвном движении...

На командном пункте координаты цели наносили на планшеты вычислители, отмечая ее положение все новыми точками, насторожились пилоты в кабинах дежурных

истребителей, зашевелились расчеты ракетных батарей. Но цель вдруг пропала.

«Черт! — ругнулся про себя капитан. — О чем только я думаю!»

Соснину хотелось занять место лейтенанта, однако он заставил себя не делать этого. А рядом с ним не было больше безропотного юноши. Рядом сидел сосредоточенный и суровый мужчина. Казалось, он не слышит вопросов связиста, от которого командный пункт требовал новых данных, не замечает операторов и Соснина. В складке, перерезавшей его лоб, блестит бисеринка пота. Руки двигаются легко и свободно, но Соснин знает, каких усилий стоит эта кажущаяся легкость движений. Собрав всю мощь локатора в узком, остро направленном луче, лейтенант, словно кинжалом, исполосовал далекий квадрат неба, куда, по всей вероятности, ускользнул воздушный «противник». И он нашел самолет посреди громадной небесной пустыни, вонзил в него луч-кинжал. Экран дымился помехами, линия на планшетах делала крутые горки и пике, выписывала замысловатые зигзаги, но электронный луч, казалось, прикипел к борту маневрирующей машины.

И «противник» понял: ему нечего больше прятаться. Скорость его прыгнула за звуковой барьер и продолжала расти. Он шел к цели кратчайшим курсом.

Когда на экране возникли точки перехватчиков, отметка «противника» раздвоилась.

— Запустил ракету, — вполголоса сказал кто-то.

Короче и строже стали доклады, резче — команды. Лица солдат окаменели, только неустанно работали руки, да лихорадочно блестевшие глаза выдавали сдерживаемое волнение.

Где-то лопнула натянутая до предела лесная тишина, и по округе катилось эхо от грома стартовавшей ракеты. Потом небо после встречи двух ракет осыпалось огненными кусками, а из-под крыльев истребителей во тьму, куда уходил самолет «противника», метнулись прямые короткие молнии...

В кабине локатора лишь монотонно жужжали умформеры. И все выглядело очень безобидно: сначала одна огненная точка на экране сошлась с другой — и обе пропали в короткой вспышке, а немного позже еще две точки настигли третью — и она бесследно исчезла с экрана.

Маленький городок, ни о чем не подозревая, постепенно гасил свои окна. Девушки, у которых сегодня не состоялись свидания, обескураженные и обиженные, уходили домой... -

Лейтенант Кудрявцев устало вытирал горячий лоб...

— Тихая у нас работа, — сказал Соснин.— Пойдем на воздух, подымим. Глазам надо отдохнуть. И потом, ты совсем подменил оператора, не годится так...

В первый момент наступивший вечер показался необычно темным. Сосны молчали. Август в здешних краях — самый тихий месяц. Наклоняясь к зажженной Сосниным спичке, лейтенант негромко сказал:

— Спасибо... — Руки его вздрагивали. — Спасибо... Знаешь, когда я его потерял, в первый момент подумал: все. Даже мыслишка явилась — попросить у тебя помощи. Но тут злость взяла: сам потерял — сам ищи! Думаю, если сотворю глупость — ты вмешаешься. А в общем, спасибо, что ты рядом был...

— Брось, — ответил капитан. — Потом как-нибудь в любви объяснишься. Своей Любе, конечно, а не мне.

Соснин был искренне груб, потому что не любил сантиментов. И, поняв, что мог всерьез обидеть парня, у которого сегодняшний день, может быть, самый важный за все двадцать два года жизни, сказал мягче:

— Без меня наверняка работал бы не хуже. По себе знаю: без нянек и контролеров всегда легче дышится.

Внезапно в нем шевельнулась горечь. Вспомнился голос: «Военные не очень надежны, когда назначают свидания...»

Однако привычная холодность рассудка тут же взяла верх над мгновенным чувством. Той девушки больше не существует для капитана Соснина. Даже в призрачном свете экрана он постарается не видеть ее никогда, потому что она станет лишь мешать его работе и бередить душу. Лучше всего посчитать, будто она пригрезилась, ведь в памяти не останется даже имени. А реальности твои, Соснин, вот они: древние сосны, поляна с отвалами капониров, локатор, задравший в небо решетчатую лапу антенны...

Далеко между деревьями блеснул свет фар.

— Командир возвращается, — сказал Кудрявцев. — Опять будет всю ночь по точкам мотаться. И когда он спит?

Уже различался шум мотора, и тогда Кудрявцев спросил:

— Слушай, ты не собираешься сегодня звонить Тане?

— Какой... Тане?

— Ты что, забыл, кого провожал три дня назад?

— Разве она Таня?

— Вот это да-а! Как же ты разговаривал с ней?

Соснин замялся.

— Значит, не будешь звонить. — Кудрявцев вздохнул. — Понимаешь, они с Любой вместе работают. А у Тани дома есть телефон. Вот мы и решили с его помощью условиться о встрече. Понимаешь, это единственный способ — после завтра Люба уже будет в отпуске, ей экзамены сдавать, а мне тут, сам знаешь, торчать долго,— он говорил почти просительным тоном.

— Я не помню номера ее телефона, — как можно спокойнее сказал капитан.

— «Не помню»! — лейтенант состроил в темноте веселую гримасу. — Если ты не помнишь даже ее имени, стоит ли о номере телефона говорить? Двенадцать — сорок шесть. Тот самый квадрат, где ты сегодня обнаружил «сюрприз». Не забудешь?..

Капитан не успел ответить, потому что машина подошла уже совсем близко...

Лейтенант, торопливо докуривая папиросу, наблюдал из темноты, как капитан, слабо озаренный отраженным светом подфарников, о чем-то разговаривает с командиром, наклонясь к открытой дверце кабины газика. «Хотел бы я знать, — думал Кудрявцев, — что этот чудак говорит майору обо мне. А главное, решится ли он позвонить сегодня? Если решится, надо постараться, чтобы субботний вечер у него оказался свободным. В самом деле, почему Соснин может выручать других, а Кудрявцев не может? Почему это удовольствие — выручать других — у нас чаще всего достается Соснину?»

Лейтенант затоптал окурок и твердым шагом двинулся навстречу офицерам, которые уже шли к станции. Он нисколько не волновался, готовясь рапортовать командиру. За последние два часа лейтенант Кудрявцев убедился, что способен принимать совсем неплохие решения...

Минут через сорок капитан Соснин вернулся в общежитие. Он долго сидел у телефонного столика, рассматривая зеленый аппарат, пока наконец решился взять трубку.

— Раз Кудрявцев так просил... — сказал он вслух, набирая нужные цифры, и подумал еще, что извиниться ему перед девушкой тоже следует.

Первый же далекий гудок оборвался на середине, и где-то совсем близко женский голос сказал:

— Слушаю вас...

1968 г.