Время жестоких чудес. Навязчивая идея неодиночества

Навязчивая идея неодиночества

Ах, как не хочется нам быть такими глобально одинокими во вселенной. Мы страдаем синдромом Робинзона, сидя на нашем шарике-острове, который можно облететь по окружности на обычном самолете всего за пару дней. Мы так устали от обыденности нашего космического отшельничества, что открытие какой-нибудь недовымершей рыбины в индийском океане становиться событием всемирного значения.

Мы хотим иметь соседей по вселенной в силу совершенно иррациональных причин — как дети хотят братика, сестричку (до такой степени, что согласны даже на щенка, котенка или хотя бы рыбок).

Сначала нам хотелось соседей, обязательно похожих на нас (антропоморфных) и по возможности дружелюбных. Мы даже всерьез изобретали теории, согласно которым всякие разумные марсиане или альфа-центавряне не только должны существовать, но должны быть двуногими, двурукими, двуполыми, одноголовыми, живородящими теплокровными млекопитающими.

Потом мы уже были согласны на противных склизких угрюмых осьминогов, которые живут в океане жидкого сероводорода при –50 по Цельсию — лишь бы они были разумными существами. Пускай их нельзя погладить и даже поговорить с ними — мы бы все равно смотрели на них с умилением и любили их, как родных.

Теперь мы согласны даже на всякую экзотику, типа условно-разумных космических плазмоидов из разреженного до безобразия ионизированного газа — лишь бы яйцеголовые ученые-космологи авторитетно заявили: «ребята, иррегулярно-серийное излучение этого плазмоида указывает на то, что он внутри себя решает проблемы морального выбора между добром и злом».

Мы готовы любить этот плазмотд, как брата, не смотря на его басурманское имя (из трех латинских букв, одного тире и пяти арабских цифр) и на то, что его можно увидеть только в телескоп (с 6-метровым зеркалом, установленным выше 5-километровой отметки), да и то только в ИК-диапазоне.

Поскольку все это именно так, нам совершенно не грозит остаться одинокими во вселенной. Придет день, когда мы все по общему доброму согласию припишем разумность какой-нибудь космической штуковине.

Мы сделаем это столь же безосновательно, как приписали разумность себе и как отказали в разумности остальным обитателям Земли.

И, может быть, после этого мы наконец поймем, зачем нам так не хочется быть одинокими. Вдруг в этом действительно в этом проявится какой-нибудь глубокий смысл?