Время твоей жизни

Второй Акт

Джо: Мадж… Лобовиц?

Мэри: Что-что?

Джо: Имя. Мейбел Лепескью?

Мэри: Чье имя?

Джо: Инициалы М.Л. На вашей сумочке.

Мэри: Нет.

Джо: (после долгой паузы, глубоко задумавшись над тайной ее имени, вертит в руках карту и изучает красивое женское лицо.) Марджи Лонгуорти?

Мэри: (все это время она очень естественна и откровенна, без малейшего намека на юмор: они оба пьяны, но держатся торжественно) Нет.

Джо: (его голос звучит слегка выше, как бы от подступающего волнения) Мидж Лори? (Мэри качает головой). А мои инициалы: Д. Т.

Мэри: (Пауза.) Джон?

Джо: Нет. (Пауза.) Марта Ланкастер?

Мэри: Нет. (Небольшая пауза.) Джозеф?

Джо: Ну, не совсем. Это мое имя, но все зовут меня Джо. А вот фамилия потруднее. Я вам немножко помогу. Я ирландец. (Пауза) Неужели просто Мэри?

Мэри: Да. Я тоже ирландка. По крайней мере, со стороны отца. А по матери — англичанка.

Джо: А я ирландец с обеих сторон. Мэри — это одно из моих любимых имен. Наверное поэтому я не сразу догадался. Однажды в Мексико-Сити я познакомился с девушкой по имени Мэри. Она была американкой из Филадельфии. Там она вышла замуж. Я хочу сказать, в Мексико-Сити. Причем при мне. Мы были влюблены друг в друга. По крайней мере я был влюблен. А влюблены ли они в вас — этого никогда наверняка не знаешь. Они были обручены, понимаете, и ее мать была при ней, поэтому она все-таки вышла за него замуж. Уже лет шесть или семь прошло. Сейчас у нее наверное трое или четверо детей.

Мэри: Вы все еще влюблены в нее?

Джо: Ну, нет. Если честно, я не вполне уверен. Наверное да. Я даже не знал, что она обручена, я узнал за пару дней до свадьбы. Я думал, я на ней женюсь. Я все представлял, какие у нас будут дети. Третий был моим любимчиком. Первые два были замечательные. Красивые и обаятельные, и умные, но этот третий был не похож ни на кого. Тихий, и такой… придурковатый. Мне он ужасно нравился. Когда она сказала мне, что выходит замуж, я не жалел о первых двух, я жалел только об этом третьем.

Мэри: (после непродолжительной паузы) Чем вы занимаетесь?

Джо: Занимаюсь? Если честно, ничем.

Мэри: Вы всегда так много пьете?

Джо: (тоном ученого) Не всегда. Только, когда я бодрствую. А каждую ночь я, знаете ли, по семь-восемь часов сплю.

Мэри: Как хорошо. Я хочу сказать, пить только, когда бодрствуешь.

Джо: (задумчиво) Да, это привилегия.

Мэри: А вам действительно нравится пить?

Джо: (уверенно) Так же, как мне нравится дышать.

Мэри: (красиво) Почему?

Джо: (драматично) Почему мне нравится пить? (Пауза.) Потому что я не люблю, когда меня обжуливают. Потому что я не люблю большую часть времени разгуливать мертвым и лишь изредка оживать. (Пауза.) Когда я не пью, я по уши запутываюсь во всякой ерунде, как и все остальные. Я становлюсь занятым. Делаю разные делишки. Разные мелкие, идиотские делишки по разным мелким, идиотским причинам. Наглые, эгоистичные, обыденные делишки. Я только их и делал. Зато теперь я ничего не делаю. Я все время просто живу. А потом ложусь спать. (Пауза).

Мэри: И хорошо спите?

Джо: (как нечто само собой разумеющееся) Разумеется.

Мэри: (тихо, почти с нежностью) А каковы ваши планы?

Джо: (громко, но тоже с нежностью) Планы? У меня нет никаких планов. Я просто просыпаюсь и встаю.

Мэри: (начинает все понимать) Ах, да. Да, конечно.

Дадли кидает в граммофон еще пятицентовик.

Джо: (задумчиво) Почему я пью? (Пауза, во время которой он размышляет над этим. Очевидно его размышления глубоки и сложны и из-за этого на его лице появляется очень комичное и наивное выражение.) На этот вопрос существует довольно сложный ответ. (Он абстрактно улыбается).

Мэри: О, я не имела в виду…

Джо: (быстро, галантно) Нет, нет, я настаиваю. Я знаю почему. Я просто подыскивал подходящие слова. Простые.

Мэри: Ей богу, это не так уж важно.

Джо: (серьезно) О, нет, это очень важно. (Как врач) Итак, почему я пью? (Как ученый) Нет. Почему вообще люди пьют? (Размышляет) В каждом дне двадцать четыре часа.

Мэри: (с грустью, но живо) Да, правильно.

Джо: Двадцать-четыре часа. Из этих двадцати-четырех, как минимум, двадцать-три с половиной — боже мой, я не знаю, почему — тусклы, мертвы, скучны, пусты и убийственны. Минуты на часах, а не время жизни. Не важно, кто вы и чем занимаетесь, двадцать-три с половиной часа из двадцати-четырех вы проводите в ожидании.

Мэри: В ожидании?

Джо: (жестикулируя, громко) И чем дольше мы ждем, тем меньше у нас есть, чего ждать.

Мэри: (внимательно, как примерная ученица Джо) О?

Джо: (продолжает) И это продолжается днями и неделями, и месяцами, и годами, и не успеваешь оглянуться, как понимаешь, что все эти годы были мертвы. Все минуты были мертвы. Вы сами были мертвы. И больше ждать нечего. Остается только отсчитывать минуты на часах. И они перестают быть временем твоей жизни. Они становятся просто минутами и идиотством. Прекрасным, светлым, умным идиотством. (Пауза.) Я ответил на ваш вопрос?

Мэри: (откровенно) Боюсь, что да. Спасибо. Вам не стоило так затруднять себя.

Джо: Мне это не составило никакого труда. (Пауза.) У вас есть дети?

Мэри: Да. Двое. Сын и дочь.

Джо: (в восторге) Как замечательно. Они похожи на вас?

Мэри: Да.

Джо: Тогда почему вам так грустно?

Мэри: Мне всегда было грустно. Но после замужества мне разрешили пить.

Джо: (с готовностью) Кого вы ждете?

Мэри: Никого.

Джо: (улыбаясь) И я никого.

Мэри: Моего мужа, разумеется.

Джо: Ах да.

Мэри: Он адвокат.

Джо: (встает, и облокачивается на стол) Мировой мужик. Он мне нравится. У меня к нему очень теплые чувства.

Мэри: (слушает) А у вас есть обязанности?

Джо: (громко) Одна и тысяча других. Должен сказать, я чувствую себя обязанным всем. Ко крайней мере всем, кого я знаю. И вот уже три года я пытаюсь понять, возможно ли жить так, как в моем представлении должен жить цивилизованный человек. Я хочу сказать, не причиняя боли другим.

Мэри: Вы — знаменитость?

Джо: Крупная. Совершенно неизвестен, но жутко знаменит. Хотите потанцевать?

Мэри: Давайте.

Джо: (громко) Простите. Я не танцую. Я не думал, что вы согласитесь.

Мэри: Если честно, я совсем не люблю танцевать.

Джо: (с гордостью. Как комментатор.) А я вообще на ногах не держусь.

Мэри: Вы хотите сказать, вы под мухой?

Джо: (улыбается) Нет. Я имел в виду вообще.

Мэри: (внимательно смотрит на него) Вы когда-нибудь бывали в Париже?

Джо: В 1929 и еще раз в 1934.

Мэри: В каком месяце в 1934?

Джо: Большую половину апреля, весь май и немножко в июне.

Мэри: В том году я была там в ноябре и в декабре.

Джо: Мы были там почти в одно и то же время. Вы были замужем?

Мэри: Обручена. (Какое-то мгновение они молчат и смотрят друг на друга. Тихо и с огромным обаянием.) Вы действительно влюблены в меня?

Джо: Да.

Мэри: Из-за шампанского?

Джо: Да. По крайней мере, частично. (Он садится).

Мэри: Если вы меня больше не увидите, вы будете очень несчастны?

Джо: Очень.

Мэри: (встает) Как это приятно. (Джо глубоко жаль, что она уходит. В сущности, он почти в панике, и когда он встает, его движения полны страшного горя и отчаяния.) Мне пора. Пожалуйста, не поднимайтесь. (Джо стоит и смотрит на нее с изумлением.) До свиданья.

Джо: (просто) До свиданья.

Женщина какое-то мгновение смотрит на него, потом поворачивается и уходит. Джо долго смотрит ей вслед. Как только он начинает медленно опускаться на стул, входит Мальчишка-газетчик и подходит к его столику.

Мальчишка-газетчик: Купите газету, мистер?

Джо: Сколько их у тебя?

Мальчишка-газетчик: Одиннадцать.

Джо покупает все газеты, просматривает кричащие заголовки и отшвыривает газеты в сторону.

Мальчишка-газетчик с изумлением смотрит на Джо. Потом подходит к Нику за стойкой.

Мальчишка-газетчик: (с тревогой) Эй, мистер, вы тут хозяин?

Ник: (просто, но многозначительно) Я хозяин.

Мальчишка-газетчик: Вам случайно не нужен отличный лирический тенор?

Ник: (почти про себя) Отличный лирический тенор? (Громко) А кто это?

Мальчишка-газетчик: (громко и с досадой) Я. Мне уже не подобает продавать газеты. И мне надоело вечно выкрикивать заголовки. Я хочу петь. Ведь вам нужен отличный лирический тенор?

Ник: А что в тебе лирического?

Мальчишка-газетчик: (тонким голосом, сбит с толку) Мой голос.

Ник: О. (Недолгая пауза, решает уступить) Ладно, тогда — пой!

Мальчишка-газетчик начинает петь быструю и красивую песню. Ник и Джо внимательно слушают: Ник с любопытством, Джо с изумлением и восторгом.

Ник: (громко) Ты ирландец?

Мальчишка-газетчик: (скоро, громко, слегка нетерпеливо отвечая на неуместный вопрос) Нет. Я грек. (Он заканчивает песню громче, чем начал ее).

Он драматично поворачивается к Нику, как певец водевиля, который ждет, что его зрители вот-вот зааплодируют. Ник внимательно разглядывает мальчика. Джо встает на ноги и наклоняется к мальчику и Нику.

Ник: Неплохо. Приходи через год, я еще раз тебя послушаю.

Мальчишка-газетчик: (в восторге) Честно?

Ник: Ага. Приходи седьмого ноября, 1940.

Мальчишка-газетчик: (таким радостным он ни разу в жизни не был, подбегает к Джо) Вы тоже слышали, мистер?

Джо: Да и это было великолепно. Откуда ты родом из Греции?

Мальчишка-газетчик: Из Салоники. Ух ты, мистер. Спасибо.

Джо: Не жди год. Приходи немного погодя с газетами. Ты отличный певец.

Мальчишка-газетчик: (в восторге) Ой, спасибо, мистер. Ну, всего. (Подбегает к Нику) Спасибо, мистер.

Он выбегает. Джо и Ник смотрят на вращающиеся двери. Джо садится, Ник смеется.

Ник: Джо, какие все-таки люди чУдные. Погляди на этого пацана.

Джо: Конечно чУдные. Все до единого чУдные.

Входят МакКарти и Крапп, разговаривая.

МакКарти — крупный мужчина в рабочей одежде, которая его сильно молодит. На нем черные джинсы и голубая рабочая рубашка. Галстука на нем нет. Шляпы тоже нет. У него широкие плечи, худое умное лицо, густые черные волосы. В правом заднем кармане брюк — крюк портового грузчика. Руки у него длинные и волосатые. Рукава засучены как раз до локтей. Это раскованный, ласковый человек. Его движения легки, он сообразителен, отзывчив на обаяние, наивность, юмор. У него чистый, теплый, сильный голос и он им хорошо управляет. Ему нравится мир, несмотря на весь царящий в нем хаос. Ему нравятся люди, несмотря на всю их хаотичность.

Крапп не так высок и широкоплеч, как МакКарти. Полицейская форма, дубинка, револьвер, пояс и фуражка сковывают его движения. И сразу видно, что ему не по себе в роли полисмена. Двигается он скованно, что, вопреки его желанием, отдает напыщенностью. Это наивный человек, у него правильный стержень. Он не так проницателен как МакКарти, но он честен и не старается пускать людям пыль в глаза.

Крапп: Ты меня не понимаешь. Здорово, Джо.

Джо: Здравствуй, Крапп.

МакКарти: Здорово, Джо.

Джо: Здравствуй, МакКарти.

Крапп: Два пива, Ник. (Обращаясь с МакКарти.) Я вечно выполняю приказания, выполняю приказания и все. Я понятия не имею, что за ними стоит. Или, кто есть кто, или, кто против кого. Я просто выполняю приказания.

Ник ставит перед ними пиво.

МакКарти: Ты мало читаешь.

Крапп: Я читаю. Я читаю «Наблюдателя» каждое утро. И «Гудок» каждый вечер.

МакКарти: И выполняешь приказания. Что тебе сейчас приказали?

Крапп: Поддерживать порядок здесь, на берегу.

МакКарти: Поддерживать порядок для кого? (Обращаясь к Джо.) Верно?

Джо: (печально) Верно.

Крапп: Откуда я знаю. Порядок. Просто поддерживать его.

МакКарти: Но ты же поддерживаешь его для кого-то? Так для кого, не догадываешься?

Крапп: Для граждан!

МакКарти: Я гражданин!

Крапп: Ну вот, я поддерживаю его для тебя.

МакКарти: Как, ударяя меня дубинкой по голове? (Обращаясь к Джо.) Верно?

Джо: (меланхолично, как бы вспоминая о чем-то) Не знаю.

Крапп: Мак, ты же знаешь, я ни разу не бил тебя дубинкой по голове.

МакКарти: Но если тебе прикажут и я окажусь на другой стороне — долг заставит.

Крапп: Мы же в школе вместе учились. Мы всегда были приятелями. И подрались только один раз, из-за Алмы Хаггерти. Ты женился на Алме Хаггерти? (Обращаясь к Джо.) Верно?

Джо: Все верно.

МакКарти: Нет. А ты? (Обращаясь к Джо.) Джо, ты за меня или против меня?

Джо: Я за всех. По одному.

Крапп: Нет. Вот я и говорю.

МакКарти: Ты хочешь сказать, ни один из нас не женился на той, из-за кого мы подрались?

Крапп: Я даже не знаю, почему мы подрались?

МакКарти: Я же говорю, ты мало читаешь.

Крапп: Мак, ты тоже не знаешь, за что ты дерешься?

МакКарти: Это же так просто и здорово.

Крапп: Ладно, за что ты борешься?

МакКарти: За права низших. Верно?

Джо: Что-то вроде этого.

Крапп: За права кого?

МакКарти: Низших классов. В мире полно парней, которые не умеют надувать людей, как баранов. Все мы равны. Помнишь?

Крапп: Мак, ты не низший.

МакКарти: Я портовый грузчик. И идеалист. А для истинного интеллигента у меня чересчур много мускулов. Я женился на маленькой, чувствительной, культурной женщине, чтобы мои дети росли пусть неженками, но не простаками. Сильному мужику, с хоть каким-нибудь умишком ничего не остается, как быть или жуликом, или работником. Быть жуликом мне совесть не позволяет, поэтому я — работник. А мой сын-школьник, уже мечтает стать писателем.

Крапп: Когда-то я тоже хотел быть писателем.

Джо: Чудесно. (Он кладет на стол газету и смотрит на Краппа и МакКарти.

МакКарти: Они все хотели быть писателями. Все эти маньяки, которые начинали войны и гробили массы людей, когда-то прятались на чердаках или в подвальчиках и сочиняли стихи. А получалось у них одно дерьмо. И тогда они сводили с миром счеты, становясь важными жуликами. И сейчас происходит то же самое.

Крапп: Неужели это правда, Джо?

Джо: Взгляни на сегодняшние газеты.

МакКарти: Даже сейчас, вот в эту минуту, где-то на Телеграфном Холме сидит какая-нибудь гнилушка и мечтает стать Шекспиром. А через десять лет это будет сенатор. Или коммунист.

Крапп: Так надо же что-то с этим делать.

МакКарти: (с хитрецой, со смехом в голосе) Надо издавать побольше журналов. Вот в чем соль. Сотни. Тысячи. Надо печатать все их мысли и тогда они поверят в свое бессмертие. И это удержит их от конкретного сдвига.

Крапп: Мак, тебе впору самому быть писателем.

МакКарти: Ненавижу эту братию. Интриганы. Верно?

Джо: (быстро) Все верно. Верно и неверно.

Крапп: Тогда зачем ты читаешь?

МакКарти: (смеясь) Меня это успокаивает. Смягчает. (Пауза.) Писатели самые паршивые люди на свете. Сам язык в полном порядке. А вот люди, которые используют этот язык — они паршивые. (Араб придвигается поближе и внимательно слушает.) А ты как считаешь, браток?

Араб: (глубоко задумывается, гримасничает) Никакого фундамента. Нигде. Ни на грош. Что есть. Чего нет. Ничего. Пойду гулять. На небо смотреть. (Он выходит).

Крапп: Что есть? Чего нет? (Обращаясь к Джо.) Что это значит?

Джо: (медленно, думая, вспоминая) Что есть? Чего нет? Это значит, эта сторона, та сторона. Вдох, выдох. Что есть: рождение. Чего нет: смерть. Неизбежное, изумительное, величественное семя, с которого начинается всякий рост и всякое увядание. Начало и конец. Этот человек — по-своему пророк. При помощи пива он способен достигнуть той степени понимания, на которой что есть и чего нет, рациональное и иррациональное, сливаются воедино.

МакКарти: Верно.

Крапп: Если ты понимаешь такой язык, как ты можешь оставаться грузчиком?

МакКарти: Я из старого, славного рода МакКарти, в котором все женились и спали не иначе, как с самыми могучими и крикливыми бабами. (Пьет пиво).

Крапп: Я могу часами слушать вас обоих, но черт меня раздери, если я понимаю хоть слово.

МакКарти: Из этого следует, что МакКарти слишком велики и сильны, чтобы быть героями. Героями становятся слабаки и тугодумы. Они должны ими быть. Чем больше на свете героев, тем хуже выглядит мировая история. Верно?

Джо: Выйди на улицу и убедись в этом.

Крапп: Да, ей богу, вы умеете филос… филофос… Ух, вы славно болтаете.

МакКарти: Не будь на тебе этой формы и понимай ты хоть одно мое слово я бы с тобой так не говорил. Это я о ТЕБЕ, друг.

Звонит телефон.

Харри вдруг вскакивает из-за своего столика и начинает танцевать новый танец.

Крапп: (замечает это, на правах начальства) Ну, ну. Чего это ты?

Харри: (останавливается) У меня только что появилась идея для нового танца. Я и пробую. Ник, Ник, телефон звонит.

Крапп: (обращаясь к МакКарти) Разве он имеет право так себя вести?

МакКарти: Живые существа танцевали с незапамятных времен. Я бы даже сказал, танец и жизнь развивались параллельно друг с другом и теперь у нас на глазах — (обращаясь к Харри) — давай, танцуй, сынок. Покажи нам, что ты умеешь.

Харри: Это еще не полностью отделано, но начинается вот так. (Он танцует).

Ник: (в телефон) Бар Ника на Океанской, ресторан и ночной клуб. Добрый день. Это Ник. (Слушает.) Кого? (Оборачивается) Есть в этой дыре Дадли Бостуик?

Дадли вскакивает и мчится к телефону.

Дадли: (в телефон) Алле, Элси? (Слушает) Сейчас придешь? (Ликуя, обращаясь ко всем присутствующим) Она идет. (Пауза) Нет, я не буду пить. Ой, господи, Элси.

Он вешает трубку, как-то странно оглядывается по сторонам, словно только что родился, начинает расхаживать по бару, трогает все подряд, придвигает стулья к столикам и так далее.

МакКарти: (обращаясь к Харри) Великолепно. Великолепно.

Харри: А потом я делаю вот эту махонькую штучку.

Показывает.

Крапп: Это хорошо, Мак?

МакКарти: Это ужасно, но зато искренне и честолюбиво, как и все в этой великой стране.

Харри: А потом я перехожу вот в это. (Показывает) А вот здесь я по-настоящему расхожусь. (Заканчивает танец).

МакКарти: Замечательно. Это наиполнейшая демонстрация современного состояния американского духа и тела. Сынок, ты — гений.

Харри: (в восторге, жмет МакКарти руку) Сегодня вечером я впервые буду выступать перед публикой.

МакКарти: Они обалдеют. А где ты научился танцевать?

Харри: А я совсем не учился. Я танцор-самородок. А еще я — комик.

МакКарти: (поражен) Ты умеешь смешить людей?

Харри: (глуповато) Я умею быть смешным, но они не смеются.

МакКарти: Странно. Почему?

Харри: Не знаю. Не смеются и все.

МакКарти: Хочешь — рассмеши меня?

Харри: Я могу попробовать новый монолог, я сейчас над ним работаю.

МакКарти: Пожалуйста попробуй. Даю слово, если это смешно — я буду ржать, как жеребец!

Харри: Итак. (С бешенной энергией бросается в монолог.) Я у Шарка на Турецкой Улице. На часах без четверти девять, по летнему времени. Среда. Одиннадцатое. Все, что у меня есть — это головная боль и пятицентовик 1918 года. Все, что я хочу — это чашку кофе. Если я потрачу пятицентовик на чашку кофе — домой мне придется идти пешком. Н-да, положеньице. Грек Джоржд играет с филлипинцем Педро в бильярд. Я в лохмотьях. А на них тридцати-пяти долларовые костюмы из ателье. У меня даже сигареты нет. Они курят тонкие кубинские сигары. Я думаю, как всегда: все кончено. Греку Джорджу приходится туго. Если я куплю одну чашку кофе — я захочу другую. Что происходит? Ухо болит! Мое ухо. Грек Джордж берет в руки кий. Трет его мелом. Изучает стол. Осторожно трогает кончик кия. Тук. Что происходит? Он сбил три шара! Что делаю я. Я сбит с толку. Я выхожу и покупаю утреннюю газету. На кой черт мне утренняя газета? Что мне нужно — это чашка кофе и хорошая подержанная машина. А я иду и покупаю утреннюю газету. Четверг. Двенадцатое. Может, заголовок обо мне. Я быстро проверяю. Нет. Заголовок не обо мне. Он о Гитлере. За семь тысяч миль отсюда. Я здесь. Кто такой Гитлер, черт побери? Кому трудно? Я оборачиваюсь? Всем трудно.

Пауза. Крапп приближается к Харри словно готовится арестовать опасного преступника. Харри отбегает к вращающимся дверям. МакКарти останавливает Краппа.

МакКарти: (обращаясь к Харри) В жизни не слыхал такой хохмы. И не видал тоже.

Харри: (снова подходит к МакКарти) Тогда почему вы не смеетесь?

МакКарти: Не знаю, пока что.

Харри: У меня полно смешных идей, но они никого не смешат.

МакКарти: (задумчиво) А может ты, сам того не ожидая, отрыл новый жанр комедии?

Харри: Ну и на что он мне, раз никто не смеется?

МакКарти: Смех бывает разным, сынок. Вообще, если честно, я смеюсь, но только не вслух.

Харри: А я хочу слышать смех. Слышать. Для этого я и придумываю свои монологи.

МакКарти: Ну. Может, со временем люди поймут. Пошли, Крапп. До скорого, Джо. (МакКарти и Крапп выходят).

Джо: До скорого. (После короткой паузы.) Эй, Ник.

Ник: Да?

Джо: В следующем забеге поставь на МакКарти.

Ник: Ты с ума сошел. Эта не конь, а предатель, мерзкий…

Джо: Поставь все на МакКарти.

Ник: Я на него даже пятицентового не поставлю. Сам ставь все на МакКарти.

Джо: Я не нуждаюсь в деньгах.

Ник: А с чего ты решил, что МакКарти выиграет?

Джо: МакКарти зовут МакКарти, разве нет?

Ник: Ага, и что с того?

Джо: Конь по имени МакКарти обязательно выиграет, вот и все. Сегодня.

Ник: Почему?

Джо: Делай то, что я говорю и все будет в ажуре.

Ник: МакКарти обожает ораторствовать, вот и все. (Пауза.) Где Том?

Джо: Скоро явится. Скоро явится с несчастным видом. Минут через пять-десять.

Ник: Неужели ты поверил этой Китти? Ну, насчет того, что она была в бурлеске?

Джо: (очень четко) Мечтам верить легче, чем статистике.

Ник: (припоминая) Она — девчонка, что надо. Назвала меня дантистом.

Входит Том. Он сбит с толку, обеспокоен. Он быстро подходит к Джо.

Джо: В чем дело?

Том: Вот твоя пятерка, Джо. У меня снова беда.

Джо: Если она не анатомическая, то сама пройдет. А если анатомическая наука все вылечит. Так как: анатомическая или нет?

Том: Джо, я не знаю… (он выглядит полностью сломленным).

Джо: Что тебя тревожит? Я хочу тебе кое-что поручить.

Том: Китти.

Джо: Что с ней?

Том: Она в своей комнате, плачет.

Джо: Плачет?

Том: Да, она плачет уже целый час. Все это время я говорил с ней, но она не успокаивается.

Джо: О чем она плачет?

Том: Не знаю. Я ничего не понял. Она все плачет и рассказывает о большом доме и собаках колли, и цветах, и о том, что один ее брат умер, а другой пропал, неизвестно где. Джо, я не могу видеть, как Китти плачет.

Джо: Ты хочешь жениться на этой девушке?

Том: (кивая) Да.

Джо: (с любопытством и искренне) Зачем?

Том: Я не знаю точно зачем, Джо. (пауза) Джо, я не могу допустить, чтобы она шлялась по улицам. Наверное, я просто люблю ее.

Джо: Она хорошая девушка.

Том: Она ангел. Она не похожа на всех этих шлюх.

Джо: (быстро) Вот. Возьми эти деньги, беги к Фрэнки и поставь все на МакКарти.

Том: (быстро) Все эти деньги, Джо? На МакКарти?

Джо: Да. Быстро.

Том: (уходя) Ой, Джо. Если МакКарти выиграет — мы разбогатеем.

Джо: Да иди же, ну!

Том убегает и чуть не сбивает с ног Араба, который возвращается в бар. Ник без слов ставит перед ним пиво.

Араб: Никакого фундамента. Нигде. Весь мир. Никакого фундамента. Ни на грош.

Ник: (сердито) МакКарти! Сегодня утром тебе малость повезло и поэтому ты готов пустить на ветер восемьдесят баксов?

Джо: Он хочет женится на ней.

Ник: А вдруг она не пойдет за него?

Джо: (поражен) Неужели? (Задумывается) Так, а почему бы ей не выйти за такого симпотягу, как Том?

Ник: Она танцевала в бурлеске. Короли Европы дарили ей цветы. Она обедала с богатыми и знатными молодыми людьми. Тому до нее далеко.

Вбегает Том.

Том: (с досадой) Когда я пришел, забег уже начался. Фрэнки не дал мне поставить. МакКарти все время бежал в хвосте. Я уже радовался, что мы сэкономили деньги. А потом МакКарти вырвался вперед на два корпуса и выиграл.

Джо: А какие были ставки, пятнадцать к одному?

Том: Еще лучше, но Фрэнки не дал мне поставить.

Ник: (запускает в угол кухонным полотенцем) Ну, что ж такое!!!

Джо: Давай сюда деньги.

Том: (протягивает ему деньги) Мы могли выиграть полторы тысячи долларов.

Джо: (от скуки, не думая, придумывая на ходу) Сходишь в писчебумажный магазин и купишь мне самую крупную карту Европы, какая у них есть. На обратном пути зайдешь к одному из старьевщиков на Третьей улице — достань мне хороший револьвер и пули.

Том: Она там плачет в своей комнате, Джо.

Джо: Иди, принеси мне, что я прошу.

Ник: Что ты задумал: сперва выучишь карту, а потом выйдешь на улицу и пристрелишь кого-нибудь?

Джо: Я хочу почитать названия разных европейских городов и рек, равнин и гор.

Ник: Зачем тебе револьвер?

Джо: Хочу его как следует рассмотреть. У меня разносторонние интересы. Вот двадцать долларов, Том. Давай, отправляйся и притащи мне все это.

Том: Большую карту Европы. И револьвер.

Джо: Достань хороший. Скажи продавцу, что ты совсем не разбираешься в оружии и доверяешь, что он тебя не надует. Больше десятки не плати.

Том: Джо, я не знаю, что у тебя на уме. Но с револьвером лучше не шутить.

Джо: Обязательно купи хороший.

Том: Джо.

Джо: (раздраженно) Что, Том?

Том: Джо, зачем ты вечно посылаешь меня за этими идиотскими вещами?

Джо: (сердито) Они вовсе не идиотские, Том. Давай, иди.

Том: А как же Китти, Джо?

Джо: Пусть поплачет. Ей станет легче.

Том: Если она придет сюда, пока меня не будет, поговори с ней, Джо. Расскажи ей обо мне.

Джо: Ладно. Иди. И не заряжай револьвер. Просто купи и принеси сюда.

Том: (уходя) Я и не думал его заряжать.

Джо: Погоди. Унеси эти игрушки.

Том: Унести? Куда унести?

Джо: Отдай их какому-нибудь пацану. (Пауза.) Нет, отнеси их к Китти. Когда-то я тоже смотрел на игрушки и переставал плакать. Поэтому я и попросил тебя их купить. Я хотел проверить, смогу ли я вспомнить, как они останавливали мой плач. Я помню, они всегда казались мне ужасно глупыми.

Том: Правда, Джо? Отнести их к Китти? Ты думаешь, они и ей помогут успокоиться?

Джо: Может быть. На них смотришь и становится интересно, из чего они и ты забываешь, о чем плачешь. Для этого их и делают.

Том: Ага. Конечно. Та девчонка в магазине спрашивала, на что мне игрушки. Понесу их к Китти. (Трагично) Она совсем, как маленькая девочка. (Уходит).

Уэсли: Мистер Ник, можно мне снова на пианино поиграть?

Ник: Почему нет? Тренируйся сколько влезет, пока я тебя не остановлю.

Уэсли: А вы заплатите мне за игру?

Ник: Почему нет? Дам немножко.

Уэсли: (поражен и в восторге) Мне заплатят за игру на пианино.

Он идет к пианино и начинает тихо играть. Харри поднимается на эстраду и слушает музыку. Немного погодя он начинает танцевать какой-то тихий танец.

Ник: О чем ты плакал?

Джо: О моей маме.

Ник: А что с ней?

Джо: Она умерла. Мне давали игрушки и я переставал плакать.

В бар заходит мать Ника — маленькая, шестидесятилетняя, или около того, женщина, с сияющим лицом, одетая просто, во все черное. Заходит она бодро и громко разговаривает по итальянски, подкрепляя слова жестами. Ник жутко рад ее видеть.

Мать Ника: (по-итальянски) Все в порядке, Никки?

Ник: (по-итальянски) Конечно, мама.

Около полуминуты они громко и темпераментно разговаривают по-итальянски и мать Ника уходит, так же шумно и весело, как появилась.

Джо: Кто это была?

Ник: (обращаясь к Джо, с гордостью и некоторой грустью) Моя мать. (Все еще смотрит ей вслед).

Джо: Что она сказала?

Ник: Ничего. Просто захотела меня увидеть. (Пауза.) Зачем тебе пистолет?

Джо: Я изучаю разные разности, Ник.

В бар важно входит старик, сильно похожий на Кита Карсона. Он переходит с места на место и наконец останавливается около столика Джо.

Кит Карсон: Зовут меня Мерфи. Старый охотник. Не возражаешь, если я сяду?

Джо: Буду очень рад. Что будете пить?

Кит Карсон: (садится) Пиво. Как всегда. И спасибо.

Джо: (обращаясь к Нику) Стакан пива, Ник.

Ник приносит старику пиво, Кит Карсон залпом выпивает его и вытирает правой рукой густые седые усы.

Кит Карсон: (придвигаясь с Джо) Полагаю, тебе не приходилось влюбляться в карлицу, весом в тридцать-девять фунтов?

Джо: (изучает мужчину) Не приходилось, но выпейте еще пива.

Кит Карсон: (интимно) Спасибо, спасибо. Это было в Галлапе, лет двадцать назад. В город прибыл парень по имени Руффус Дженкинс. У него было шесть белых лошадей и две черные. Он говорил, ему нужен человек, объезжать лошадей. Сам он не мог, у него была деревянная левая нога. Мы встретились в галантерейной лавке у Паркера и в конце-концов дело дошло до драки, я и Хенри Уалпал. Я вмазал ему по башке медной плевательницей и дал деру в Мексику, но он не умер. В языке я был ни бум-бум. Познакомился с пастухом по имени Диего, с калифорнийским образованием. Говорил по английски лучше нас с тобой. Грит мне, ты, Мерф, знай корми вот этих племенных быков. Я грю, отлично, а чем их кормить? Он грит, эй, салатом, солью, пивом и аспирином. Через два дня мы сцепились из-за аккордеона, который, по его словам, я спер. А я его одолжил. Во время драки я разбил его об его голову — сломал лучший аккордеон в мире. Схватил лошадь и поехал обратно в Штаты. В Техас. Разговорился с одним парнем, рожа у него была честная. Оказалось, он полицейский и разыскивает меня.

Джо: Ага. Вы упомянули карлицу, весом в тридцать-девять фунтов.

Кит Карсон: Разве я могу забыть эту женщину? Разве могу я забыть эту миниатюрную амазонку?

Джо: Не получается?

Кит Карсон: Может получится, когда мне стукнет шестьдесят.

Джо: Шестьдесят? Вы выглядите старше шестидесяти.

Кит Карсон: Невзгоды оставили след на моем лице. Невзгоды и трудности. Три месяца назад мне исполнилось пятьдесят-восемь.

Джо: Это все объясняет. Продолжайте, рассказывайте еще.

Кит Карсон: Натрепался полицейскому, что меня зовут Рофстин, что я горный инженер из Пенсильвании и ищу интересную работу. Упомянул пару местечек в Хьюстоне. Чуть глаз не потерял рано утром, спускаясь по лестнице. Налетел на великана шести футов ростом, с железным крюком, вместо правой руки. Он грит, ты разрушил мой дом. А я грю, я никого в Хьюстоне не знаю. Девицы собрались на лестничной площадке, посмотреть на драку. Семь девиц. Шесть футов и железный крюк. Мне было не по себе. Врезал ему в рот, когда он замахнулся на мою башку своим крюком. Не соображай я быстро — лишился бы глаза. Он свалился в канаву и выхватил револьвер. Выстрелил семь раз. Я уже был наверху. Через час ушел оттуда, разряженный в шелка и перья, а лицо закрыл дамской шляпой. Он стоял на углу и ждал. Я сказал: не хочешь потискаться? Он грит: нет. Я пошел дальше по дороге и ушел из города. Полагаю, тебе не доводилось рядиться в женские шмотки, чтобы спасти свою шкуру, верно?

Джо: Нет и я ни разу не влюблялся в карлицу, весом в тридцать-девять фунтов. Еще пива?

Кит Карсон: Спасибо. (Проглатывает пиво.) Когда-нибудь пробовал пасти коров верхом на велисапеде?

Джо: Нет, все руки не доходили.

Кит Карсон: Уехал из Хьюстона с шестидесятью центами в кармане, подарок девчонки по имени Люсинда. За четырнадцать часов прошел четырнадцать миль. Огромный домина с оградой из колючей проволоки и собаками. А с ними я никогда не ладил. Все равно, вошел в ворота от голода и жажды. Псы вскочили и бросились на меня. Пошел прямо на них, а они рычали все злее и злее. Подошел к двери и постучал. Открывает огромная негритянка, быстро закрывает дверь и грит, пошел вон, белая рвань. Снова постучал. Грит, пошел вон. Снова. Пошел вон. Снова. Тут дверь открывает сам старик, лет девяносто. В руках обрез. Грю, я не безобразничаю, папаша. Я голоден и пить хочу, зовут меня Каванов. Впустил меня и приготовил нам обоим мятные джулепы. Грю, живешь один, папаша? Грит, пей и не расспрашивай. Может один, а может и нет. Ты даму видел. Делай выводы. Я об этом слышал, но деликатности ради и глазом не моргнул. Если я тебе скажу, что это старик был моим дедушкой, ты ведь мне не поверишь?

Джо: Может и поверю.

Кит Карсон: Ну, так вышло, что он им не был. А было бы романтично, скажи?

Джо: А где вы пасли коров на велосипеде?

Кит Карсон: В Толедо, Огайо, в 1918.

Джо: В Толедо, Огайо? В Толедо не разводят коров.

Кит Карсон: Больше не разводят. В 1918 разводили. По крайней мере один мужик разводил. Бухгалтер, по имени Сэм Голд. Родом с востока, из Нью Йорка. Сомбреро, лассо, две коровы и два велисапеда. Место называлось Золотое Ранчо, два акра, сразу за городской чертой. Это был год Войны, помнишь?

Джо: Ага, помню, но давай насчет тех коров и велосипеда. Как ты их пас?

Кит Карсон: Легче легкого. Ездил без рук. Приходилось, иначе бы не смог бросать на них лассо. Работал на Сэма Голда, пока коровы не убежали. Они велисапедов боялись. Убежали в Толедо. И больше я их ни в жисть не видел. Он давал объявления во всех газетах, но они не вернулись. Это разбило ему сердце. Продал оба велисапеда и вернулся в Нью Йорк. Я вытащил четыре туза из красной колоды и пошел в город. Покер. Игрок по имени Чак Коллинс, любил играть. Сказал ему с улыбкой, не охота ли поставить сто долларов, что я не смогу вытащить четыре туза в следующей игре. Поспорили. Мои карты снаружи были черными. А другие карты были синими. Начисто про это забыл. Показал ему четыре туза. Бубновый туз, червовый туз, трефовый туз и пиковый туз. До шестидесяти лет буду жить — ни за что этих карт не забуду. Меня бы на месте убили, если бы не ураган в том году.

Джо: Ураган?

Кит Карсон: Неужели ты забыл ураган в Толедо в 1918?

Джо: Нет, в Толедо не было урагана, ни в 1918, ни вообще когда-либо.

Кит Карсон: Господи, Боже, а из-за чего, по твоему, поднялся весь сыр-бор? И каким образом я очнулся в Чикаго и увидел, что иду по Стейт-Стрит, как лунатик?

Джо: Видно, они вас напугали.

Кит Карсон: Нет, вовсе нет. Почитай газеты за ноябрь 1918 и увидишь, что в Толедо был ураган. Я помню, я сидел на крыше двухэтажного дома и плыл на северо-запад.

Джо: (серьезно) Северо-запад?

Кит Карсон: Что же, сынок, и ты мне не веришь?

Джо: (пауза. Очень серьезно, энергично и четко) Конечно, я вам верю. Жизнь — это исскуство, а не бухгалтерия. Чтобы быть самим собой, надо много репетировать.

Кит Карсон: (задумчиво, удивленно, улыбаясь) Ты первый человек, из всех кого я знаю, кто мне поверил.

Джо: (серьезно) Выпейте еще пива.

Вбегает Том с картой, револьвером и коробкой пуль. Кит отходит к бару.

Джо: (обращаясь к Тому) Ты отдал ей игрушки?

Том: Отдал.

Джо: Перестала она плакать?

Том: Нет. Наоборот, она зарыдала еще сильнее.

Джо: Странно. Интересно, почему?

Том: Джо, приди я на одну минуту раньше — Френки принял бы нашу ставку у нас было бы сейчас полторы тысячи долларов. Сколько бы ты дал мне, Джо?

Джо: Если б она согласилась выйти за тебя — все полторы тысячи.

Том: Неужели, Джо?

Джо: (раскрывает пакеты, сперва изучает карту, потом револьвер) А почему нет? В моем королевстве только один подданный — это ты. И моя обязанность, чтобы мой подданный был счастлив.

Том: Джо, как ты думаешь, у нас еще будет шанс поставить восемьдесят зеленых на забег с пятнадцатью к одному, и чтобы погода была хорошая, и чистый ипподром, и они хорошо начнут, и наша лошадь будет сперва плестись в хвосте, и мы будем думать, что все, проиграли, а потом она опередит всех на голову и выиграет.

Джо: Не понял.

Том: Все ты понял.

Джо: Ты просишь о невозможном. Нет, Том, так больше не будет. Мы просто слегка опоздали.

Том: А может будет, Джо.

Джо: Маловероятно.

Том: Тогда, где я достану денег, чтобы жениться на Китти?

Джо: Не знаю, Том. Может и не достанешь.

Том: Джо, я должен на ней жениться. (Качает головой.) Ты бы видел эту ее паршивую комнатенку.

Джо: А что это за комната?

Том: Крохотная. Как гроб. Это ужасно, Джо. Китти там не место.

Джо: Ты хочешь увезти ее оттуда?

Том: Да. Я хочу, чтобы она жила в просторном доме. И у нее должен быть сад и все такое.

Джо: Ты хочешь заботиться о ней?

Том: Да, конечно, Джо. Я должен заботиться о ком-то хорошем, я хоть человеком себя почувствую.

Джо: Тогда тебе нужна работа. Что ты умеешь делать?

Том: Школу я закончил, но не знаю я, что я могу делать.

Джо: А когда ты думаешь об этом, чем бы тебе хотелось заняться?

Том: Просто сидеть, вот, как ты, Джо, и посылать кого-нибудь по поручениям, и пить шампанское, и не напрягаться, и никогда не быть банкротом, и не волноваться из-за денег.

Том: Благородное стремление.

Ник: (обращаясь к Джо) А как это тебе удается?

Джо: Сам не знаю, но по-моему надо заручиться полной поддержкой Господа Бога

Ник: Я твоего языка не понимаю.

Том: Джо, можно, я пойду, посмотрю, если она успокоилась?

Джо: Помоги мне, я пойду с тобой.

Том: (поражен) Что? Ты хочешь встать, вот сейчас?

Джо: Она плачет или нет?

Том: Да, плачет. Сейчас еще сильнее, чем раньше.

Джо: Я думал, игрушки ее успокоят.

Том: Я же видел, как ты сидел на одном месте с четырех утра и до двух утра на следующий день.

Джо: Просто, когда я в ударе, Том, я пешком не хожу. Вот и все. Давай. Помоги мне. Я что-нибудь придумаю, чтобы ее успокоить.

Том: (помогает Джо встать) Джо, я тебе ни разу не говорил. Ты необыкновенный человек.

Джо: (быстро, немного сердито) Не будь идиотом. Я ничего не понимаю. Пытаюсь понять.

Джо слегка пьян. Они оба выходят. Свет тихо гаснет, Уэсли играет на пианино. Свет медленно загорается и мы видим: